Бодний Александр Андреевич. Поэзия вскрывает небеса

Александр Бодний

Поэзия вскрывает небеса

Том 6

0x08 graphic

Бодний Александр Андреевич

Русский писатель-оппозиционер.

Часть первая.

Блок А. А.

* * *

На перекрестке,
Где даль поставила,
В печальном весельи встречаю весну.
На земле еще жесткой
Пробивается первая травка.
И в кружеве березки -

Далеко - глубоко -
Лиловые скаты оврага.
Она взманила,
Земля пустынная!
На западе, рдея от холода,
Солнце - как медный шлем воина,
Обращенного ликом печальным
К иным горизонтам,
К иным временам.
И шишак - золотое облако -
Тянет ввысь белыми перьями
Над дерзкой красою
Лохмотий вечерних моих!
И жалкие крылья мои -
Крылья вороньего пугала -
Пламенеют, как солнечный шлем,

Отблеском вечера.
Отблеском счастия.
И кресты - и далекие окна -
И вершины зубчатого леса -
Всё дышит ленивым
И белым размером
Весны.

Бодний А. А.

* * *

На перекрёстке, мировоззрения,

С ширью стопографированного пространства,

Весенним настоем верчу обозрения

Своё и мирового свойства.

Сочетание изумрудной всхолмлённости

С плоскостями невинными,

Лишёнными контрастной обрывистости,

Не Эдем, но - с мечтами ублажёнными.

Земля пустынной не бывает

По сути углублённой.

Под блёклостью любой Гарант мечтает

О кладах ценности несметной.

Будь-то нефть, будь-то жилы золотые -

Всё отдать мечтают олигархам,

Покровительствуя их как боги земные.

Тогда блёклость - под стать приоритетам.

Только Солнце - всемирность справедливости.

Всю эволюцию равно светит Оно всем:

И рабам, и плебеям, и носителям властности,

И Оно обращено ликом жизнеутверждающим ко всем.

Солнце учит щедрости Гарантов поголовной,

А не избирательной, когда у олигархов обильность

Идёт и через рот и через анус, а у челяди безвластной

Анус - в паутине, - Солнце от Гарантов получает

лживость.

Так может тогда протест первый был

Своеволия не в Эдеме, а во взаимоотношениях

Людей с Солнцем, когда первым хотелось, чтоб был

Приоритет на монополию квантов в нахрапистостях?

Тогда мотив первого проявления Свободы

Был не в раскрепощении личностей,

А в закрепощении чужой личности под своды

Квантово-пузырящихся гарантных беспредельностей.

Тогда непонятно, кто главней: Земля, газ пузырящая,

Как играющая с эволюцией, или гарантные

Пупы Земли, чья властность - Солнцеобуздающая, -

Видимо, Первая, несущая смыслы пояснительные.

Земля, как и Солнце, всем даёт своё богатство,

Но контакт непосредственный - удел нахрапистости,

Которая насилия инстинктом душит естество

Природы и косвенно иль напрямую рабов безгластности.

Дух Вечности решает две проблемы извечной казуистикой:

Во-первых, даёт Эксперимент Свободы в эксцентричности

Меж гармонией и дисгармонией; во-вторых, неустойчивой

Позицией задаёт кинетику для Движенья Вечности.

Поэтому не надо упрекать мифический Эдем,

Тем более, Вечности Дух, что Они не дают

Шанс Свободы; поэтому подправленное берём в заём

Мы изреченье: "нахрапистость - кузница судьбы",

и в этом - суть

Философия такая вот на перекрёстке

Глаза нам раскрывает: отбор идёт естественный,

Где сильный жизнь свою кохает в блеске.

А назначение Гарантов - вносить отбор ещё

искусственный.

Блок А. А.

Болотные чертенятки.

Я прогнал тебя кнутом

В полдень сквозь кусты,

Чтоб дождаться здесь вдвоем

Тихой пустоты.

Вот - сидим с тобой на мху

Посреди болот.

Третий - месяц наверху -

Искривил свой рот.

Я, как ты, дитя дубрав,

Лик мой также стерт.

Тише вод и ниже трав -

Захудалый черт.

На дурацком колпаке

Бубенец разлук.

За плечами - вдалеке -

Сеть речных излук.

И сидим мы, дурачки,-

Нежить, немочь вод.

Зеленеют колпачки

Задом наперед.

Зачумленный сон воды,

Ржавчина волны.

Мы - забытые следы

Чей-то глубины.

Бодний А. А.

Болотные чертенятки.

Я прогнал тебя кнутом

Мистическим, чертёнок - ты

В человеческом обличии, да и я же в том

Тоже есть приличии, но скромней мои черты.

Мы под месяцем средь болот как два брата

Схожие; изначальный наш порок превращает

В чертенят, чтобы жизнь цветы сада

Нам несла, а себялюбье лжи эффект распределяет.

Чем жалостливо-блёклей чертенятский лик,

Тем глубже псевдобезопасностью в доверие идём

Мы людям, которые - маститые черти, пик

Жизни чувствуют в перевоплощенье днём.

Почему днём, а не ночью? А какой эффект

В состоянье сна Разума деяния и чертей,

Когда проект переходит в превентивность в прожект

По милости дня, где активность обоих в состоянии

страстей.

И мы, чертенята, - не следы забытые чьи-то

В судьбинах, мы - напоминание в экстремальности

О том, чтоб "овцы не дремали", когда жизнь -

псевдозолото

Для Разума и золото - для чертыхании

в судьбинности.

Вот и разбирайся с жизненною поступью,

То ли она разумная, то ли она чертовская,

То ли она псевдоразумная, то ли - градация к выздоровленью.

Но в любом случае без чертыханья жизнь - рабская.

Блок А. А.

* * *

На весеннем пути в теремок
Перелетный вспорхнул ветерок,
Прозвенел золотой голосок.
Постояла она у крыльца,
Поискала дверного кольца,
И поднять не посмела лица.
И ушла в синеватую даль,
Где дымилась весенняя таль,
Где кружилась над лесом печаль.
Там - в березовом дальнем кругу -
Старикашка сгибал из березы дугу
И приметил её на лугу.
Закричал и запрыгал на пне:
"Ты, красавица, верно, ко мне!
Стосковалась в своей тишине!"
За корявые пальцы взялась,
С бородою зеленой сплелась
И с туманом лесным поднялась.
Так тоскуют они об одном,
Так летают они вечерком,
Так венчалась весна с колдуном.

Бодний А. А.

* * *

На весеннем пути в теремок

Обновлённость считает каждый листок,

Чтобы спешно вложиться бы в срок.

И вошла в теремок Обновлённость,

Как Предвестница, давшая знаковость,

Чтоб Весна развернула бы заданность.

Солнце начало землю ласкать.

И пора уж Весне приступать,

Эволюцию чтобы верстать.

Вот и слышится гомофония,

Где Весна все свои дуновения

Лучезарностью льёт как Ферония.

Тысячелетьями Весна входит

В орбиты людей и земли, и всходит

Нивами цветущими - плодоносность эпиметеит.

И не надо Весне колдунов в помощники -

Дух Вечности заложил Ей всё в фартуки,

А чудодейство делают Его Кудесники.

Кудесники Его - Антитела Пыла, -

Чтоб жизнь бы в круговертности не стыла,

И Организация Его чтобы всюду слыла.

Блок А. А.

* * *

Полюби эту вечность болот:

Никогда не иссякнет их мощь.

Этот злак, что сгорел,- не умрет.

Этот куст - без истления - тощ.

Эти ржавые кочки и пни

Знают твой отдыхающий плен.

Неизменно предвечны они,-

Ты пред Вечностью полон измен.

Одинокая участь светла.

Безначальная доля свята.

Это Вечность Сама снизошла

И навеки замкнула уста.

Бодний А. А.

* * *

Полюби извечность этих болот,

Запустелость где - нехватка мощностей,

Чтоб мелиорацией бы предназначенья код

Сменил своё обозначение полезностей.

Полюби потому, что болота идиллия

Нам дается спокон века, одиночество

Нам сохраняя средь мхов, чтоб иллюзия

Умягчала времени безрассудное бегство.

Настанет срок болотоосушения.

И в Вечность лишь Антитела растения

Болотного уйдут, оставив для круговращения

Лишь атомы - Монадности формирования.

От болот Антитела будут Там вовлечены

В Поток Вечности, чтобы дать исходности,

Идущие на новые монады - от первоначалия отличены.

И здесь залекнётся круг предвечности и Вечности.

Блок А. А.

* * *

Белый конь чуть ступает усталой ногой,

Где бескрайная зыбь залегла.

Мне болотная схима - желанный покой,

Будь ночлегом, зеленая мгла!

Алой ленты Твоей надо мной полоса,

Бьется в ноги коня змеевик,

На горе безмятежно поют голоса,

Всё о том, как закат Твой велик.

Закатилась Ты с мертвым Твоим женихом,

С палачом раскаленной земли.

Но сквозь ели прощальный Твой луч мне знаком,

Тишина Твоя дремлет вдали.

Я с Тобой - навсегда, не уйду никогда,

И осеннюю волю отдам.

В этих впадинах тихая дремлет вода,

Запирая ворота безумным ключам.

О, Владычица дней! алой лентой Твоей

Окружила Ты бледно-лазоревый свод!

Знаю, ведаю ласку Подруги моей -

Старину озаренных болот.

Бодний А. А.

* * *

Символ поступи белой ступает ногой

По мховости болотной, ища уединенье

Для осмысления движения, когда земной

Покой лишь только снится как сраженье.

Но искать абсолютный покой - не резон,

Нужно Солнце, чтоб кровь бы приливно лучило.

И к тому же поют голоса в унисон

Со Свободы и с Природы, чтоб Солнце не стыло.

А закат Его пусть передышку даёт,

Чтобы подкорректировать вектор и действия.

А не будет заката - и сила не перейдёт

Из-за истощения в идейные сражения.

Я не прошу от Солнца невозможное.

Я сам открою для ключей солнцелюбия

Проходы; Оно пускай рентгенит мне проточное,

Чтоб чистота была в душе и в теле свободолюбия.

И пусть будет порука круговая

Меж мною, карабкающимся к Справедливости,

Меж болотом, где тенденция к тверди страстная,

И меж Солнцем, что стимулирует нас с донности.

Блок А. А.

К музе.

Есть в напевах твоих сокровенных

Роковая о гибели весть.

Есть проклятье заветов священных,

Поругание счастия есть.

И такая влекущая сила,

Что готов я твердить за молвой,

Будто ангелов ты низводила,

Соблазняя своей красотой.

И когда ты смеешься над верой,

Над тобой загорается вдруг

Тот неяркий, пурпурово-серый

И когда-то мной виденный круг.

Зла, добра ли? - Ты вся - не отсюда.

Мудрено про тебя говорят:

Для иных ты - и Муза, и чудо.

Для меня ты - мученье и ад.

Я не знаю, зачем на рассвете,

В час, когда уже не было сил,

Не погиб я, но лик твой заметил

И твоих утешений просил?

Я хотел, чтоб мы были врагами,

Так за что ж подарила мне ты

Луг с цветами и твердь со звездами -

Всё проклятье своей красоты?

И коварнее северной ночи,

И хмельней золотого Аи,

И любови цыганской короче

Были страшные ласки твои.

И была роковая отрада

В попираньи заветных святынь,

И безумная сердцу услада -

Эта горькая страсть, как полынь!

Бодний А. А.

К музе.

Есть в напевах моих сокровенных

То, что музе в интуитивности отдаю.

А она и читатель пусть будут в пленэрных

Волнах кружиться Бытия - суть я даю.

Муза - продукт, инструмент есть Поэта.

Муза - синхронность дыханья Его, изливающая

Суть на струнах лиры души Пиита.

Здесь связь - односторонне-детерминирующая.

А почему - не двухсторонняя? А как она может

Быть таковой - схема здесь кукловодческая.

И как она давать озаренье Поэту может,

Когда это прерогатива Духа Вечности - проблема

инспирическая.

И воспарённость музы - под контролем

Ангела-хранителя, нимб которого идейность

Души сохраняет, если натиск музы идёт роем.

Ангел-хранитель диктует музе красоты

изъявлённость.

Такая технология Поэту шлёт гарантность,

Обременяющая Его ответственностью за пение,

Чтоб апогею чувств не выводить за абрис бы разумность.

И вместо наваждения шло бы вожделение.

Муза - не ад и не чудо; производить такой эффект

Лишь эстетическая сила Поэта в инспирировании

Может - дать стуже или лучезарности проспект.

А читатель примет это в индивидуальном восприятии.

И в состоянии упадка сил не муза их реанимирует,

А сила эстетическая дарования на крыльях

Инспирации субстанцию и душу ратует.

И ощущаешь будто бы лоснение в орлиных перьях.

В первоначалии салоны лучила муза светские.

Но прометеевый огонь соперничать с ней стал.

Ей обходить комфортнее проблемы веские.

И статус её проститутки честной стал

Блок А. А.

Двойник.

Однажды в октябрьском тумане

Я брел, вспоминая напев.

О, миг непродажных лобзаний!

О, ласки некупленных дев!

И вот, в непроглядном тумане

Возник позабытый напев.

И стала мне молодость сниться,

И ты, как живая, и ты.

И стал я мечтой уноситься

От ветра, дождя, темноты.

Так ранняя молодость снится.

А ты-то, вернешься ли ты?

Вдруг вижу - из ночи туманной,

Шатаясь, подходит ко мне

Стареющий юноша, странно,

Не снился ли мне он во сне?

Выходит из ночи туманной

И прямо подходит ко мне.

И шепчет: "Устал я шататься,

Промозглым туманом дышать,

В чужих зеркалах отражаться

И женщин чужих целовать".

И стало мне странным казаться,

Что я его встречу опять.

Вдруг - он улыбнулся нахально,

И нет близ меня никого.

Знаком этот образ печальный,

И где-то я видел его.

Быть может, себя самого

Я встретил на глади зеркальной?

Бодний А. А.

Двойник.

Однажды в октябрьском тумане

Я как бы раздвоенье личности

Стал ощущать: будто бы в самообмане

Моё второе "я" воплотилось в собеседника

туманности.

Он не в астральном облаченье, но вроде

Его мысли в туманности висят,

А там, за ней, как будто образ в своде

Мой на чистоте Вселенной даёт себя ваять.

Меж нами связь по телепатии.

Не раздражаем мы друг друга.

Как будто нить в логическом движении

Идёт по радужности полукруга.

Но постепенно сознаю его я автономность,

Так как мышление мое - земное,

А от его антимыслей исходность -

Есть убежденье словно неземное.

И я - в сомненье: он ли мой двойник,

Или быть может гуманоид из планет

Других - моих мыслей раскольник.

И тема здесь вселенская вошла во свет.

Коль антитела вселенского эфира

Способны моментально одолеть

Вселенной расстояние словно душу - лира,

То Разум для эфира не есть ли трансформаторная

сеть?

Тогда двойник - закономерное явленье

В двууровневом измерении Вселенной,

Где Разум человека мыслит в раздвоенье -

Как сочетание земного с неземным в реальности

тотальной.

И видеть самого себя в зеркальной глади,

Где Солнце, звезды, месяц тоже отражаются, -

Есть в эфире двойниковая прерывность и, ради

Непрерывности, - личность, где признаки земные

проявляются.

Блок А. А.

* * *

Как тяжело ходить среди людей
И притворяться непогибшим,
И об игре трагической страстей
Повествовать ещё не живым.
И, вглядываясь в свой ночной кошмар,
Строй находить в нестройном вихре чувства,
Чтобы по бледным заревам искусства
Узнали жизни гибельной пожар!

Бодний А. А.

* * *

Как тяжело ходить среди людей,

Когда ещё ты не погибший

Душой пленэрною своей,

А спектры глушит отблеск светский.

И этот отблеск не чурается искусства,

Он вносит свой туда менталитет,

Свободы чтоб и Красоты бы чувства

Извечно были бы ему как монопольный амулет.

Блок А. А.

* * *

Повеселясь на буйном пире,
Вернулся поздно я домой;
Ночь тихо бродит по квартире,
Храня уютный угол мой.
Слились все лица, все обиды
В одно лицо, в одно пятно,
И ветр ночной поет в окно
Напевы сонной панихиды.
Лишь соблазнитель мой не спит;
Он льстиво шепчет: "Вот твой скит.
Забудь о временном, о пошлом
И в песнях свято лги о прошлом".

Бодний А. А.

* * *

Повеселясь на буйном пире,

Охранительной поэт обоймы

Своей христопродажной лире

Излитие начал, как вешность поймы.

Он, как чёрт ладана, слиянье

Лиц боится, чтоб ориентир не потерять,

Своей псевдосвободе чтоб определенье

Дать и властности бы вспомогать.

Но соблазнитель даёт ему градацию:

"Ротация власти - фатальность.

И где та гарантия, что позицию

Новую антипод не возьмёт в востребность?"

Блок А. А.

* * *

Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи ещё хоть четверть века-
Всё будет так. Исхода нет.
Умрёшь - начнёшь опять сначала,
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.

Бодний А. А.

* * *

Ночь, улица, фонарь, аптека -

Непреходящие объекты есть сюжета.

Извечно их хранит историй картотека.

И человечеству не видно здесь просвета.

Просвета нет в менталитете

Его жизни; модель её незыблема.

Хоть экстерьер и представляется во свете

Обновлений, но суть - единая проблема.

Так Духом Вечности заложена картина

Тотального развития всемирности.

Вопрос: "Армагеддоном не коснётся эта тина"?

Нет, здесь не тина, а Преемственность Потока Вечности!

Преемственность Движения пройдёт

Чрез новые Эдемы повторно-неизменно.

Армагеддон, сничтожа нечестивцев, не сведёт

На нет порочность - это свойство в генах Духолепно.

Это свойство даёт факторность Движению.

Тогда пульсируется жизнь в противоборствах.

И улица, фонарь, аптека извечно к повторению

Склоняются в сюжете в новационных обновлённостях.

Блок А. А.

* * *

Вновь богатый зол и рад,
Вновь унижен бедный.
С кровель каменных громад
Смотрит месяц бледный,
Насылает тишину,
Оттеняет крутизну
Каменных отвесов,
Черноту навесов.
Всё бы это было зря,
Если б не было царя,
Чтоб блюсти законы.
Только не ищи дворца,
Добродушного лица,
Золотой короны.
Он - с далеких пустырей
В свете редких фонарей
Появляется.
Шея скручена платком,
Под дырявым козырьком
Улыбается.

Бодний А. А.

* * *

Вновь богатый зол и рад

От ротации стабильной.

С раба в плебейность ходу - пат.

Свобода вновь стала петляйной.

И зодчество опять в контрастах:

Изящество архитектуры властных

И особаченность простолюдин в кварталах

Фабрично-заводских, изгоевых.

Гаранты все бардачность знают,

Наигранно сочувствуя подвластным,

Но подковёрную стратегию верстают,

Чтоб капитал бы олигархов был бы страстным.

Плебей всю эту хитрость понимает,

Которая берёт удушкою судьбинность,

Но к сердцу талисманом принимает,

Так как в онанистической Свободе его сладость.

Предположенье есть, ген что раболепья

У плебеев существует, не дающий

Возможности без Пастухов им жить, чтоб с рожденья

Чувствовать предназначенье чрез хребет согбенящий.

С участью ассоциируется это криминала

Безавторитетного, для которого тюрьма -

И питание и кров, и хоть жизнь - аналог кала,

Но определённость жития - официальная тесьма.

А так как человек любой потенциально -

Криминал, особенно плебейские отродья, -

Он тюремный жизни минимум рефлексно

С Пастуху подвластностью в роли проецирует поводья.

Блок А. А.

* * *

Миры летят. Года летят. Пустая

Вселенная глядит в нас мраком глаз.

А ты, душа, усталая, глухая,

О счастии твердишь, - который раз?

Что счастие? Вечерние прохлады

В темнеющем саду, в лесной глуши?

Иль мрачные, порочные услады

Вина, страстей, погибели души?

Что счастие? Короткий миг и тесный,

Забвенье, сон и отдых от забот.

Очнешься - вновь безумный, неизвестный

И за сердце хватающий полет.

Вздохнул, глядишь - опасность миновала.

Но в этот самый миг - опять толчок!

Запущенный куда-то, как попало,

Летит, жужжит, торопится волчок!

И, уцепясь за край скользящий, острый,

И слушая всегда жужжащий звон, -

Не сходим ли с ума мы в смене пестрой

Придуманных причин, пространств, времен?

Когда ж конец? Назойливому звуку

Не станет сил без отдыха внимать.

Как страшно всё! Как дико! - Дай мне руку,

Товарищ, друг! Забудемся опять.

Бодний А. А.

* * *

Миры летят, года летят, но относительно

Галактик; в формате всей земной твердыни

Движенья нет меж человеком и Землей, и это ясно:

Меж ними скоростные бешенства вселенские

синхронностью уравнены.

Но относительно друг друга в человечестве

Ритм бешеный галопствует с лихвой.

Здесь каждый движим счастием в личностном

ваятельстве.

Разброс его диапазона - земной и внеземной.

Сей ритм исток несёт глубинный -

От гена самости, в разнообразности который

Наделяет и благоденствием, где есть всемирный

Интерес, и злодеяньем, где интерес есть геростратный.

Тогда личностная, видно, счастия семантика

Не резонансируется с Намереньем Духа Вечности?

К несчастью, резонансируется счастья динамика,

Давая хаос, как толчок к миру эксцентричности.

И в этой эксцентричности раскручивается

составляющая

Движенья Вечности, к счастью, как зарожденье

И продолженье жизни, пусть она - ведущая

К воротам ада, но ведь и рай - не исключенье.

Тогда что - не продуктивно счастье человеческое

Миру? Нет, оно двояко в этом плане,

Давая хаос - продуктивно Диалектике, в этом -

сокрытое

Желанье Духа Вечности в Экспериментальном стане.

Отходы психики и меркантильности непродуктивны,

Поганя экологию Природы, копая яму для себя самих.

И когда они для тверди мирозданья станут негативны,

Дух Вечности с лица Земли снесёт и человечество и их.

Блок А. А.

* * *

Ночь - как ночь, и улица пустынна.
Так всегда!
Для кого же ты была невинна
И горда?
Лишь сырая каплет мгла с карнизов.
Я и сам
Собираюсь бросить злобный вызов
Небесам.
Всё на свете, все на свете знают:
Счастья нет.
И который раз в руках сжимают
Пистолет!
И который раз, смеясь и плача,
Вновь живут!
День как день; ведь решена задача:
Все умрут.

Бодний А. А.

* * *

Ночь - как ночь; активность спала

Буреломства безрассудности идей.

И всемирность беличьего колеса устала

В никуда поддерживать движенье мелочей.

Круг-то вертится активно,

Небеса поют псалтырь.

Кто движенью даёт ложно

Ход вперед, но на пустырь?

А зачем давать движению разумность,

Когда всё деянье - отраженье

От структурности есть Духа Вечности, где

земновидность

Упреждается оригиналом в Духолепье.

Шестое чувство это проясняет

Человечеству, но щит ему есть оптимизм

Слепой, который с перигея являет,

Защищаясь от эсхатологии, псевдопессимизм.

А если не выдерживают нервы,

И глубит острота бездонность,

И на земле остались только стервы,

То смерти через мировую жду фатальность.

Блок А. А.

* * *

Тропами тайными, ночными,
При свете траурной зари,
Придут замученные ими,
Над ними встанут упыри.
Овеют призраки ночные
Их помышленья и дела,
И загниют еще живые
Их слишком сытые тела.
Их корабли в пучине водной
Не сыщут ржавых якорей,
И не успеть дочесть отходной
Тебе, пузатый иерей!
Довольных сытое обличье,
Сокройся в темные гроба!
Так нам велит времён величье
И розопёрстая судьба!
Гроба, наполненные гнилью,
Свободный, сбрось с могучих плеч!
Всё, всё - да станет легкой пылью
Под солнцем, не уставшим жечь!

Бодний А. А.

* * *

Тропами тайными покуда

К эксплуататорам идут

Виденья жертв, и все оттуда,

Где власть держала свой салют,

Где богоземный пир струился

С властолюбивости безбрежной.

И кубок каждого искрился

Крови подобьем человеческой.

И каждый там "пузатый иерей"

Благословляет и войну и мир

Одной октавой, импровизацию страстей

И сладострастность раболепных лир.

Но в одном конце излишество

Кинетично-потенциально

Диаметральности, где пиршество

К столбу гвоздят позорно.

Здесь не "времён величие" суфлирует -

Критической закон лишь массы

Ход истории штурмует,

Реверсивно-исторически уравнивая расы.

Блок А. А.

* * *

Всё на земле умрёт - и мать, и младость,
Жена изменит, и покинет друг.
Но ты учись вкушать иную сладость,
Глядясь в холодный и полярный круг.
Бери свой чёлн, плыви на дальний полюс
B стенах из льда - и тихо забывай,
Как там любили, гибли и боролись...
И забывай страстей бывалый край.
И к вздрагиваньям медленного хлада
Усталую ты душу приучи,
Чтоб было здесь ей ничего не надо,
Когда оттуда ринутся лучи.

Бодний А. А.

* * *

Всё на земле умрёт - пленэр затухнет

Красок и страстей живого мира,

Который окружал тебя; тебя забудет

Эволюционный стан, как забывается израненная лира.

И ты почувствовать себя вдруг можешь

В кругу полярном с чувствованьем обеднённым.

Но ты судьбу в прострации иначе сложешь,

Когда предстанешь перед Интеллектом с грузом

отягчённым.

И грузом гарантирована ниша воскрешенья,

Куда тянуться лучи будут с прошлого,

Чтоб, поляризуяся в душе, искренья

Дать в грядущее с звездою будущего.

Часть вторая.

Есенин С. А.

Осень.

Тихо в чаще можжевеля по обрыву.

Осень - рыжая кобыла - чешет гриву.

Над речным покровом берегов

Слышен синий лязг ее подков.

Схимник-ветер шагом осторожным

Мнет листву по выступам дорожным

И целует на рябиновом кусту

Язвы красные незримому Христу.

Бодний А. А.

Осень.

Тихо в чаще можжевеля по обрыву.

В полифонии ещё осень не идёт ко срыву,

Разноцветное убранство держит на контроле.

Ветер отрезвляющий не мешает в этой роле.

Урожай убрать бы к истеченью

Золотистости, не взывая ко христову вспоможенью,

Чтобы жизнь не была кислятиной рябинной,

Чтобы осень повторялась метой полновесной.

Есенин С. А.

* * *

Топи да болота,

Синий плат небес.
Хвойной позолотой
Взвенивает лес.

Тенькает синица
Меж лесных кудрей,
Темным елям снится
Гомон косарей.

По лугу со скрипом
Тянется обоз -
Суховатой липой
Пахнет от колес.

Слухают ракиты
Посвист ветряной.
Край ты мой забытый,
Край ты мой родной!

Бодний А. А.

* * *

Топи да болота -

Стародавний страж,

Древностью сокрыта

Суть от злобных раж.

Пусть в лесу играет

Соловей разбой,

А на топях прозябает

Тихий водяной.

И болота и леса

Созерцают на лугу

Скрип обоза колеса

На распластанном стогу.

И душистость травостоя

Под небесной синевой

Даёт девственность отстоя

Ароматности земной.

Это всё - земля родная,

И убога и красна.

И душа в ней распашная -

Благосклонности полна.

Есенин С. А.

* * *

Не в моего ты бога верила,
Россия, родина моя!
Ты как колдунья дали мерила,
И был как пасынок твой я.
Боец забыл отвагу смелую,
Пророк одрях и стал слепой.
О, дай мне руку охладелую -
Идти единою тропой.
Пойдем, пойдем, царевна сонная,
К веселой вере и одной,
Где светит радость непокойная
Неопалимой купиной.
Не клонь главы на грудь могутную
И не пугайся вещим сном.
О, будь мне матерью напутною
В моем паденье роковом.

Бодний А. А.

* * *

Не в моего ты бога верила,

Родная Русь моя.

Ты с Иеговой слово сверила,

Старозаветный смысл тая.

И дух воинствующий громко

В фанфарах Ты тиражила.

А прометеевая зорка

Впотьмах твоих легальнила.

Но время шло неумолимо.

Ты не меняла взгляд на строй,

И волю богов земных неукоснимо

Проводишь чрез плебейский рой.

Но выше твоей воли Дух Вечности

Стоит, Он массы ждёт критической,

Чтоб на Тебе - на полигоне - извечности

Законы явились бы волною реверсивной.

Есенин С. А.

* * *

Не напрасно дули ветры,
Не напрасно шла гроза.
Кто-то тайный тихим светом
Напоил мои глаза.

С чьей-то ласковости вешней
Отгрустил я в синей мгле
О прекрасной, но нездешней,
Неразгаданной земле.

Не гнетет немая млечность,
Не тревожит звездный страх.
Полюбил я мир и вечность,
Как родительский очаг.

Все в них благостно и свято,
Все тревожное светло.
Плещет рдяный мак заката
На озерное стекло.

И невольно в море хлеба
Рвется образ с языка:
Отелившееся небо
Лижет красного телка.

Бодний А. А.

* * *

Не напрасно дули ветры

Перемен историй со сметаньем

Хмелья, и пускай счёт хоть на метры,

Но душа вспоёна прозаичным виденьем.

Турбулентностью свершений

Дуновение пришло псевдотехнологий,

Чтобы синева небес воплощенье уравнений

Райских отдала в переменчивость явлений.

И тогда "немая млечность" будет

Звездной мастерскою мне, панпсихизмом

Чтоб я смог её возглавить; станет

Страх мой испареньем, ублажаясь оптимизмом.

Мир когда преобразует перелом Движенья, -

Вечность пусть меня оценит в претвореньях.

Мировой же Интеллект свой вердикт сретенья

Вынесет моим трудам в встречных потребленьях.

И полезности эффект разродится

Плодом: есть на небе и земле новое

Созданье, олимпийцам - не чета, сбытся

Ему не красным словом, - здесь явление набатное.

Есенин С. А.

* * *

Нивы сжаты, рощи голы,
От воды туман и сырость.
Колесом за сини горы
Солнце тихое скатилось.

Дремлет взрытая дорога.
Ей сегодня примечталось,
Что совсем - совсем немного
Ждать зимы седой осталось.

Ах, и сам я в чаще звонкой
Увидал вчера в тумане:
Рыжий месяц жеребенком
Запрягался в наши сани.

Бодний А. А.

* * *

Нивы сжаты, рощи голы,

Но спонтанно держит волю

В лучезарном стане обновленье доли,

Чтоб инерция хранила полновесность к полю.

Не весною, а в предзимье фокусируются силы,

Встретить чтоб накат суровый зимний

Не распятой немощью, а чтобы были

Твёрдые форпосты, и часовой их - неподкупный.

Форпосты психики, самосознания должны

Быть не закатные в отличие от Солнца,

Которого извечно ритмы с человеком не дружны.

И обольщать псевдоподдержкой не надо ритм сердца.

Аллегорию оптимизм подскажет, чтоб воображенье

Назло накатному ненастью луну в зеркальность

Воплотила, чтоб можно теневое созерцать вращенье

Земли в ночную зимнюю ненастность.

Есенин С. А.

* * *

О муза, друг мой гибкий,
Ревнивица моя.
Опять под дождик сыпный
Мы вышли на поля.

Опять весенним гулом
Приветствует нас дол,
Младенцем завернула
Заря луну в подол.

Теперь бы песню ветра
И нежное баю -
За то, что ты окрепла,
За то, что праздник светлый
Влила ты в грудь мою.

Теперь бы брызнуть в небо
Вишневым соком стих
За отческую щедрость
Наставников твоих.

О мед воспоминаний!
О звон далеких лип!
Звездой нам пел в тумане
Разумниковский лик.

Тогда в веселом шуме
Игривых дум и сил
Апостол нежный Клюев
Нас на руках носил.

Теперь мы стали зрелей
И весом тяжелей.
Но не заглушит трелью
Тот праздник соловей.

И этот дождик шалый
Его не смоет в нас,
Чтоб звон твоей лампады
Под ветром не погас.

Бодний А. А.

* * *

О муза, есенинская гибкость,

Чрез две формации проходишь

И габаритами свою ты самость

За недозволенность нигде не вводишь.

Тебе просторно было в монархии

Российской; авторитет твой наградил

Есенина агентом тайным в звании

По воле царского двора, - он скрыто чтил.

Но вышла малая осечка у Поэта.

Он вместе с Николаем Клюевым - орешком

Тоже был, как и он, заданье резидента

Царского исполнить должен в Царскосельском.

Привратник Царскосельский - опальный

Григорий сам Распутин гостей непрошенных

Любезно-иронично повстречал, просвеченный

Снимок сделал, вводя во стать оторопевших.

Вот Распутина смысловое словоизлиянье:

"Я вижу вас рентгеном - вы духом занесённые

С заданьем царского двора, чтоб откровенье

Выпытать, как у кота, приёмы где бытуют

облегчённые.

А суть приёмов такова: повесить мне

Лапшу на уши, как мыши вешают коту

Во время сна на хвост-то колокольчик, вне

Сна чтоб расшифровку дать координатов ту".

О, муза, утёрши сопли, два Поэта

Несолоно хлебавши отошли, задание

Не выполнив, - приверженность осталась эта.

Её Есенин перенёс спонтанно на новое строение.

Новое строение Советской власти

"Дождик шалый" смыть не сможет.

Но вот достать глубинность страсти

Есенина оппозиционный Бодний сможет.

Есенин С. А.

* * *

Сыплет черемуха снегом,
Зелень в цвету и росе.
В поле, склоняясь к побегам,
Ходят грачи в полосе.

Никнут шелковые травы,
Пахнет смолистой сосной.
Ой вы, луга и дубравы,-
Я одурманен весной.

Радугой тайные вести
Светятся в душу мою.
Думаю я о невесте,
Только о ней лишь пою.

Сыпь ты, черемуха, снегом,
Пойте вы, птахи, в лесу.
По полю зыбистым бегом
Пеной я цвет разнесу.

Бодний А. А.

* * *

Сыплет черемуха цветом, -

Месяца, Солнца вобравши пленэр,

И отошедшим брачным нарядом

Землю окрест освятил её перл.

Ранняя птица весны

Вроде как нить челноком

Своим тянет, чтоб расписны

Были объекты во всём.

Трав изумруд весне блещет,

Как бы настрой обновленью даёт.

И дубрав вековечность вещает -

Полифонию шелестности льёт.

И человек приобщается к счастью,

К новой спирали явлений,

Будто невесты он - частью,

Будто истории он полиграф описаний.

И белезна лепестковая кружит,

Будто в всемирный влечёт хоровод,

Людей чтоб смогли бы спружить

Не хлопья зимы, а черёмухи лёт.

Есенин С. А.

Ночь.

Тихо дремлет река.

Темный бор не шумит.

Соловей не поет,

И дергач не кричит.

Ночь. Вокруг тишина.

Ручеек лишь журчит.

Своим блеском луна

Все вокруг серебрит.

Серебрится река.

Серебрится ручей.

Серебрится трава

Орошенных степей.

Ночь. Вокруг тишина.

В природе все спит.

Своим блеском луна

Все вокруг серебрит.

Бодний А. А.

Ночь.

Тихо дремлет река,

Вроде кажется нам.

Но неведомой силы рука

Неустанно упругость даёт берегам.

Птица приглушённо ночная

Своё изливает нутро.

И речь ручья внеземная

Неизменно дает свое pro.

Под небесной открытостью

Селективится каждый субъект,

Кто способность несёт к отраженью

Солнца через лунный объект.

И на каждом тургоре земном

След Луна оставляет блесковый,

На владении вроде своем,

Где ночной панпсихизм извечный.

Есенин С. А.

Береза.

Белая береза
Под моим окном
Принакрылась снегом,
Точно серебром.

На пушистых ветках
Снежною каймой
Распустились кисти
Белой бахромой.

И стоит береза
В сонной тишине,
И горят снежинки
В золотом огне.

А заря, лениво
Обходя кругом,
Обсыпает ветки
Новым серебром.

Бодний А. А.

Береза.

Белая береза -

Символ лесной стати.

Ты зимою - грёза

Для душевной квоты.

А сейчас по снежной

Шубою ты веришь,

Что однообразье долгой

Песней ты расцветишь.

А пока ты стонно

В зимнем вся наряде -

Снеговые гумна

Здесь в причинном ряде.

Лучик Солнца блещет

На твоём лице,

Ждёт, пасха когда снимет

Покрывало на яйце.
Есенин С. А.

Пороша.

Еду. Тихо. Слышны звоны
Под копытом на снегу.
Только серые вороны
Расшумелись на лугу.
Заколдован невидимкой,
Дремлет лес под сказку сна.
Словно белою косынкой
Подвязалася сосна.
Понагнулась, как старушка,
Оперлася на клюку,
А под самою макушкой
Долбит дятел на суку.
Скачет конь, простору много.
Валит снег и стелет шаль.
Бесконечная дорога
Убегает лентой вдаль.

Бодний А. А.

Пороша.

Еду. Тихо. Слышны трели,

Переливы певчих птиц.

В чаще две вороны сели -

Полифония пошла ниц.

А пороша так внезапно

Землю побелила.

Но полезность упреждено

Нам защиту лила.

Время есть ещё до встречи

Лютости зимы -

Лабиринтовые печи

Разжижали хлад бы тьмы.

И долбящий дятел придорожный

Мысль нам внедряет в плоть,

Что с пороши в быт защитный

Силы б бросить до всеоружья вплоть.

Есенин С. А.

С добрым утром!

Задремали звезды золотые,
Задрожало зеркало затона,
Брезжит свет на заводи речные
И румянит сетку небосклона.

Улыбнулись сонные березки,
Растрепали шелковые косы.
Шелестят зеленые сережки,
И горят серебряные росы.

У плетня заросшая крапива
Обрядилась ярким перламутром
И, качаясь, шепчет шаловливо:
"С добрым утром!"

Бодний А. А.

С добрым утром!

Задремали звезды золотые,

Уступая утру ширь Вселенной.

И восходом селективятся земные

Зеркала, отражаяся пестрою охрой.

Зыбь воды озёрная,

Ручей подрящихся

Стала переменная -

Свету, тени льющимся.

И берёзы стали до неузнаванья

Бликами жиманить,

Вроде как на выданья, -

Утро миру благоволить.

Есенин С. А.

* * *

Край любимый! Сердцу снятся
Скирды солнца в водах лонных.
Я хотел бы затеряться
В зеленях твоих стозвонных.

По меже, на переметке,
Резеда и риза кашки.
И вызванивают в четки
Ивы - кроткие монашки.

Курит облаком болото,
Гарь в небесном коромысле.
С тихой тайной для кого-то
Затаил я в сердце мысли.

Все встречаю, все приемлю,
Рад и счастлив душу вынуть.
Я пришел на эту землю,
Чтоб скорей ее покинуть.

Бодний А. А.

* * *

Край российский! Сердцу мнится,

Что воспрянешь ты душой.

И в любой клочок твой литься

Будет праведный покой.

И в Природе зеленящей,

Да и в ниве златоносящей,

И в вербе, главу наклонящей, -

Всё во стати возродящей.

И Сусанина болота

Засверкают позолотой.

А исчадить будет Лета

Безымянною планетой.

Край российский не позволит,

Чтоб умаливать гарантно.

Дух его резервы вскроет,

Самозванцам дав подзадно.

Есенин С. А.

* * *

Гой ты, Русь, моя родная,
Хаты - в ризах образа.
Не видать конца и края -
Только синь сосет глаза.

Как захожий богомолец,
Я смотрю твои поля.
А у низеньких околиц
Звонно чахнут тополя.

Пахнет яблоком и медом
По церквам твой кроткий Спас.
И гудит за корогодом
На лугах веселый пляс.

Побегу по мятой стежке
На приволь зеленых лех,
Мне навстречу, как сережки,
Прозвенит девичий смех.

Если крикнет рать святая:
"Кинь ты Русь, живи в раю!" -
Я скажу: "Не надо рая,
Дайте родину мою".

Бодний А. А.

* * *

Гой ты, Русь, моя родная.

Ты в столетьях - символ хаты.

Лишь бескрайность разнотравная

И Вселенной высь дают плату ренты.

Не сторонний наблюдатель,

Я есть соль земли родной.

Нива мне как благодатель,

Я как сын её страстной.

Запах яблоков и мёда

Мне не Спас напоминает,

А пчёл усердность трудолёта,

Жизнь без которого блёкнет.

И на каждой вдруг дорожке,

Что протоптаны весной,

Чародей пускай в подножке

Встеребит души настрой.

И никто тогда не крикнет

Из кликушеских менял:

"Запад только генерирует!"
Русь-Предтечу как я внял.

Есенин С. А.

* * *

Я - пастух; мои палаты -
Межи зыбистых полей.
По горам зеленым - скаты
С гарком гулких дупелей.

Вяжут кружево над лесом
В желтой пене облака.
В тихой дреме под навесом
Слышу шепот сосняка.

Светят зелено в сутёмы
Под росою тополя.
Я - пастух; мои хоромы -
В мягкой зелени поля.

Говорят со мной коровы
На кивливом языке.
Духовитые дубровы
Кличут ветками к реке.

Позабыв людское горе,
Сплю на вырублях сучья.
Я молюсь на алы зори,
Причащаюсь у ручья.

Бодний А. А.

* * *

Я - Дерсу Узала; мои палаты -

Лесов всхолмлённость и стога полей,

Где в перепадах есть просветы

И синевы небес и жизненных долей.

Облаков непроизвольное художество

Даёт языческую неповторимость,

Переменчивость где свойство

Льёт в гипертрофии замысловатость.

Я в весенних обновленьях Природы

Пульс живой ищу везде:

В колыханном травостое, сходы

Где ведут в овраг, в приосоковой воде.

Я ищу ожившее дыханье

В притаённом уголке дубрав,

Перефраза чтоб людская флорное шептание

Приняла лексически, не лишая предикатных прав.

Памятуя зло людское пред Природой,

Я стараюсь в девственном лесу

Соблюдать каноны первородной

Стати - и вещание зари я Ей несу.

Есенин С. А.

* * *

Сторона ль моя, сторонка,
Горевая полоса.
Только лес, да посолонка,
Да заречная коса.

Чахнет старая церквушка,
В облака закинув крест.
И забольная кукушка
Не летит с печальных мест.

По тебе ль, моей сторонке,
В половодье каждый год
С подожочка и котомки
Богомольный льется пот.

Лица пыльны, загорелы,
Веки выглодала даль,
И впилась в худое тело
Спаса кроткого печаль.

Бодний А. А.

* * *

Сторона ль моя, сторонка,

Ты для всей Руси - аналог,

Завихряя, как воронка,

Боговещанный каталог.

И травинки на лугах,

И реки текучесть,

И хлебопашец на полях

Уж не верят в божью милость.

И кукушки провещанье

Рефлексивно им дороже,

Чем поповское вещанье, -

Вековечной лжи что ложе.

И во время половодий

Сам себя спасает каждый.

И взирать на крест видений

Может в зыбкости согбенный.

И досталась Спасу доля -

Верховодить в половодьях,

Чтоб элитная бы воля

Плоть низовила в плебеях.
Есенин С. А.

* * *

Край ты мой заброшенный,
Край ты мой, пустырь.
Сенокос некошеный,
Лес да монастырь.

Избы забоченились,
А и всех-то пять.
Крыши их запенились
В заревую гать.

Под соломой-ризою
Выструги стропил,
Ветер плесень сизую
Солнцем окропил.

В окна бьют без промаха
Вороны крылом,
Как метель, черемуха
Машет рукавом.

Уж не сказ ли в прутнике
Жисть твоя и быль,
Что под вечер путнику
Нашептал ковыль?

Бодний А. А.

* * *

Край ты мой заброшенный

Олимпийской плёвостью.

Травостой не тронутый

Вымершей укладностью.

Завалились избы

Тленным сном.

У реки им вербы

Знак дают ничком.

Дымоход частичный

Каланчой стоит.

Ход же историчный

Сорняком плющит.

Монастырь лишь оборону

Держит статикой окрест,

Да глазастую ворону

Купольный распялит крест.

А черёмуха извечно

В ход времён

Бросает снежно

Тень отбытивших знамён.

Есенин С. А.

* * *

Черная, потом пропахшая выть!
Как мне тебя не ласкать, не любить.

Выйду на озеро в синюю гать,
К сердцу вечерняя льнет благодать.

Серым веретьем стоят шалаши,
Глухо баюкают хлюпь камыши.

Красный костер окровил таганы,
В хворосте белые веки луны.

Тихо, на корточках, в пятнах зари,
Слушают сказ старика косари.

Где-то вдали на кукане реки
Дремную песню поют рыбаки.

Оловом светится лужная голь.
Грустная песня, ты - русская боль.

Бодний А. А.

* * *

Черная, потом пропахшая выть -

Долею русскою мечено быть.

Топи, озёра высь синевы

Гложат тускливостью, словно волхвы.

Рыба взметнённая взблещет,

Однообразие зыби захлещет.

И тростниковую поросль будит

Ветер прибрежный, что вечности служит.

А у костра котелок косари

За талисман принимают поры,

Что отзовётся зимой молоком

Парным, как снег - запоздалым венцом.

И этот почерк жизни - вечен,

Как лужный блеск Луны беспечен -

Движенья нет к грядущему восходу,

Как нет потуги в мнимую Свободу.

Есенин С. А.

* * *

Тебе одной плету венок,
Цветами сыплю стежку серую.
О Русь, покойный уголок,
Тебя люблю, тебе и верую.
Гляжу в простор твоих полей,
Ты вся - далекая и близкая.
Сродни мне посвист журавлей
И не чужда тропинка склизкая.
Цветет болотная купель,
Куга зовет к вечерне длительной,
И по кустам звенит капель
Росы холодной и целительной.
И хоть сгоняет твой туман
Поток ветров, крылато дующих,
Но вся ты - смирна и ливан

Волхвов, потайственно волхвующих.
Бодний А. А.

* * *

Тебе одной плету венок

Из судьбоносья и желаний невостребных.

Я оппозиции и Твой сынок -

О, Русь - твердыня сил Ты властных.

Но я живу лишь ожиданьем

Перемен, как пахарь - ожиданием погоды.

Лишь в них я сластным коротаньем

Ловлю в стремнинах мираж Свободы.

И в этой паузе я вдохновенно

Взираю на твои просторы,

Ища рацзёрна, чтоб продлено

Был миг похмельной Клото-мойры.

И нагоняет пусть туман

Ветров бесцельное дыханье,

Но Ты поймёшь, о, Русь, обман ...

И вновь вольёшь в спираль круженье.

Есенин С. А.

Русь.

Потонула деревня в ухабинах,
Заслонили избенки леса.
Только видно на кочках и впадинах,
Как синеют кругом небеса.

Воют в сумерки долгие, зимние,
Волки грозные с тощих полей.
По дворам в погорающем инее
Над застрехами храп лошадей.

Как совиные глазки, за ветками,
Смотрят в шали пурги огоньки.
И стоят за дубровными сетками,
Словно нечисть лесная, пеньки.

Запугала нас сила нечистая,
Что ни прорубь - везде колдуны.
В злую заморозь в сумерки мглистые
На березках висят галуны.

Но люблю тебя, родина кроткая!
А за что - разгадать не могу.
Весела твоя радость короткая
С громкой песней весной на лугу.

Я люблю над покосной стоянкою
Слушать вечером гуд комаров.
А как гаркнут ребята тальянкою,
Выйдут девки плясать у костров.

Загорятся, как черна смородина,
Угли-очи в подковах бровей.
Ой ты, Русь моя, милая родина,
Сладкий отдых в шелку купырей.

Понакаркали черные вороны
Грозным бедам широкий простор.
Крутит вихорь леса во все стороны,
Машет саваном пена с озер.

Грянул гром, чашка неба расколота,
Тучи рваные кутают лес.
На подвесках из легкого золота
Закачались лампадки небес.

Повестили под окнами сотские
Ополченцам идти на войну.

Загыгыкали бабы слободские,
Плач прорезал кругом тишину.

___ ___ ___ ___ ___ ___ ___ ___

По селу до высокой околицы
Провожал их огулом народ.
Вот где, Русь, твои добрые молодцы,
Вся опора в годину невзгод.

Бодний А. А.

Русь.

Потонула деревня в ухабинах -

В вековечной трясине своей.

И не помнится кто здесь в захватах

Первичный - иль уклад иль игристость страстей.

И голодных волков в степи вой

С укладом вяжется русской жизни.

Где благость божья - психики раздвой

Меж нищетой и богомолием до тризны.

Не синева небес в ухабистых воронках

Пленяет единением вселенским люд,

А горемычность в вечно-напастных судьбинах

Даёт аналог, как крещенья лют.

И берёзы в лесах насупились,

Вроде как солидарность крестьянину шлют

С беспросветности жизни, видно, им солидарились

Тоже во сне Прометея огни, Справедливость что льют.

Кроткость, Русь, твоя во стати.

Внутренне Ты - громовержца.

Историческою силой Ты повергнешь клети,

Как заузданность Навуходоносора-олимпийца.

А рать его аристократная, кровососущая

Назойливей и смертоносней комаров.

Но прыть игриво-родословная

Народа русского растлеет в хороводе их костров.

Чрез плясовую темпераментность узреют

Враги Руси иную составляющую стать,

В которой испокон веков бессменно зреют

Ростки спартаковских антитабу, чтоб

распрямлено встать.

И столетьями каркают вороны в диссонанс

Твоей поступи, Русь, и ветра завевают историю,

Эволюции свести чтоб на нет резонанс

С кулуляцией, к прогрессивным идеям тенденцию.

Жизнь - как гром с накатной тучей,

Перлы Солнца тенистостью взяв,

И в смятенной Природе сей случай, -

Человеку урок, он чтобы его чрез сравнение вняв.

Не качанье лампадок небесных

Созерцает властитель и подданный нив, -

А сохранность своих подопечных -

Хлорофиллонесущих, дающих плодовый налив.

Если же милитаристский грянет гром, -

Ополченцами станут крестьяне России,

Отрываясь от нивы как будто куском

Живых нервов, и частицу земли воплотят

в лик мессии.

Есенин С. А.

* * *

Туча кружево в роще связала,
Закурился пахучий туман.
Еду грязной дорогой с вокзала
Вдалеке от родимых полян.

Лес застыл без печали и шума,
Виснет темь, как платок, за сосной.
Сердце гложет плакучая дума.
Ой, не весел ты, край мой родной.

Пригорюнились девушки-ели,
И поет мой ямщик на-умяк:
"Я умру на тюремной постели,
Похоронят меня кое-как".

Бодний А. А.

* * *

Туча в хмарь погрузила лесистость,

Гуще воздух растительный стал.

Еду я чрез России бескрайность,

И контраст вызревающее встал.

Есть и в обществе тоже безбрежье

Алчной страсти скаредной души,

Что с властительством ищет равненье

Для инстинкта насилия в эгоизме глуши.

То, что требует максимум блеска

В насыщении плоти и бренных идей, -

Эта мета превышена ими до треска

Швов кладезей - смысл кроется в ней.

Превышение это - есть тенденция к абсолюту

Власти высшей над низшими классами,

Чтобы низшего одр приурочился б к тюремному люду,

И собачьи кладбища стали б братскими могилами.

Есенин С. А.

* * *

За горами, за желтыми долами
Протянулась тропа деревень.
Вижу лес и вечернее полымя,
И обвитый крапивой плетень.

Там с утра над церковными главами
Голубеет небесный песок,
И звенит придорожными травами
От озер водяной ветерок.

Не за песни весны над равниною
Дорога мне зеленая ширь -
Полюбил я тоской журавлиною
На высокой горе монастырь.

Каждый вечер, как синь затуманится,
Как повиснет заря на мосту,
Ты идешь, моя бедная странница,
Поклониться любви и кресту.

Кроток дух монастырского жителя,
Жадно слушаешь ты ектенью,
Помолись перед ликом Спасителя
За погибшую душу мою.

Бодний А. А.

* * *

За горами, за спелыми долами

Вновь деревни - страдальческий вид.

Да и как его зреть, олимпийцами

В сводках когда ему упреждено - не слыть.

Там смиренье лишь колокол держит.

И приход - на учёте в архивной столице.

И домысленье, видно, небосвод там синит,

Чтоб потравной охотой разрядится в околице.

Заодно и природу распластать бы под бренность,

В придорожной траве аромат ощутить.

И о пахаре роли речь в кругу узком верстать,

Чтоб причастность свою к покровителям нивы вестить.

Мне под стать с самородным ходом весны

И автономная скрытость монастырской обители,

Что контрастит обнажённость подножной страны -

Мир горы, где и птицы и люди - доверители.

А кому же тогда бережёт недоверчивость

Монастырская стать - иль народу, иль Христу?

Если первому - тогда церкви антиподна

государственность,

Если Второму - тогда Нагорная проповедь -

подстилка кресту.

Есенин С. А.

* * *

Запели тесаные дроги,
Бегут равнины и кусты.
Опять часовни на дороге
И поминальные кресты.

Опять я теплой грустью болен
От овсяного ветерка,
И на известку колоколен
Невольно крестится рука.

О Русь - малиновое поле
И синь, упавшая в реку, -
Люблю до радости и боли
Твою озерную тоску.

Холодной скорби не измерить,
Ты на туманном берегу.
Но не любить тебя, не верить -
Я научиться не могу.

И не отдам я эти цепи,
И не расстанусь с долгим сном,
Когда звенят родные степи
Молитвословным ковылем.

Бодний А. А.

* * *

Запели тесаные дроги,

Для общерусской голытьбы,

Что век её - единые, как вздохи.

И бед и ница стати, - как знаковость судьбы.

А в это время в мегаполюсах

Олигархические псины диету принимают

В собачьих ресторанах; в христопродажьях

И тени нету поруганий - они все

унисонностью страдают.

И есть рефлекс крестящейся руки -

За что, за новорусское хамьё,

Которое церковники берут все на поруки?

Но это для Руси неслыханное есть самобитьё.

И если Русь - малиновое поле,

То вся малина олигархам отдана

С придатком синевы в раздолье,

Где есть кайфовость - озёрная страна.

Но помните, христопродажное отродье,

Не только оппозиционный Бодний

В злыднях блеет, придёт и колье

Именное вам для анусовых спецудобий.

Историкам придётся разбираться,

Палеонтостражный что гласил ковыль:

Иль в новые христопродажью одеяния ряжаться,

Иль западный на Западе избрать им стиль?
Есенин С. А.

* * *

Я снова здесь, в семье родной,
Мой край, задумчивый и нежный!
Кудрявый сумрак за горой
Рукою машет белоснежной.

Седины пасмурного дня
Плывут всклокоченные мимо,
И грусть вечерняя меня
Волнует непреодолимо.

Над куполом церковных глав
Тень от зари упала ниже.
О други игрищ и забав,
Уж я вас больше не увижу!

В забвенье канули года,
Вослед и вы ушли куда-то.
И лишь по-прежнему вода
Шумит за мельницей крылатой.

И часто я в вечерней мгле,
Под звон надломленной осоки,
Молюсь дымящейся земле
О невозвратных и далеких.

Бодний А. А.

* * *

Я снова здесь, в родных краях,

Что властолюбцами навечно схвачены:

То ль воеводами царя в войны страстях,

То ли боярами Петра помечены.

И будто сумрак за горой

Рукой старозаветной машет.

И грусть вечернюю порой

Милитаристский привкус возрождает.

А купола церковных возвышений

Спокон веков мензулют светотень.

И трудно вывести здесь интеграл сравнений:

То ль символ красноты восхода, то ль белый день.

И только мельница одна, как перетруженность

Коняги, скрипит из года в год крушённостью

Даров Деметры, деля их через властность,

Где пот идёт чужой строкою с выжимлённостью.

И не надломленность стеблей осоки,

Чей звон комарится в эфире,

А согбенность в обреченье, что выжимает жизни соки,

Даёт мне антимысли, протестовались чтобы в лире.

Есенин С. А.

* * *

В зеленой церкви за горой,
Где вербы четки уронили,
Я поминаю просфорой
Младой весны младые были.

А ты, склонившаяся ниц,
Передо мной стоишь незримо,
Шелка опущенных ресниц
Колышут крылья херувима.

Не омрачен твой белый рок
Твоей застывшею порою,
Все тот же розовый платок
Затянут смуглою рукою.

Все тот же вздох упруго жмет
Твои надломленные плечи
О том, кто за морем живет
И кто от родины далече.

И все тягуче память дня
Перед пристойным ликом жизни.
О, помолись и за меня,
За бесприютного в отчизне.

Бодний А. А.

* * *

В зеленой церкви за горой

Не поминуть мне юношеской прыти,

Кумиры там статьи другой,

Алтарно насаждают свои плети.

Для церкви главное - не человек среды.

А круг святых и свод канонов.

И трансформирует она страданья бедноты

В теологичность жития во сноске святцев.

И колыханье крыльев херувима

Для ней дороже крика плебеевской души.

И властной волею ведома,

Она зависимость теологирует глуши.

И ей известна Всесильность Духа Вечности.

Но эту аксиому она в упор как бы не видит.

Иначе пришлось бы псевдотеовластие предать безвестности,

И закономерности случайностей невольно узаконить.

А преимущество над церквой Духа Вечности -

Он силы внутри индивидуума фокусирует,

На микроуровне где Антитела Пыл самости

Даёт рацзёрна и разумление периметрирует.

Есенин С. А.

* * *

Даль подернулась туманом,
Чешет тучи лунный гребень.
Красный вечер за куканом
Расстелил кудрявый бредень.

Под окном от скользких ветел
Перепельи звоны ветра.
Тихий сумрак, ангел теплый,
Напоен нездешним светом.

Сон избы легко и ровно
Хлебным духом сеет притчи.
На сухой соломе в дровнях
Слаще мёда пот мужичий.

Чей-то мягкий лик за лесом,
Пахнет вишнями и мохом.
Друг, товарищ и ровесник,
Помолись коровьим вздохам.

Бодний А. А.

* * *

Даль подёрнулася дымкой

Автономной влаги, с водоёмов

Что исходит превечерней зорькой,

Проводить чтоб день без тостов.

Чрез открытое окошко - птичья гомофония,

Карканье где с интервалом подавляет

Звонкость певчих голосов, будто монополия

Сейчас нужна набатно всем, что стихию

извещает

И потуга ветра сумрак прогоняет.

И крестьянский быт извечность

Теотрадиций в избах проявляет.

А в соседних стогах пары перешли в истовость.

И протяжное мумуканье коров

Завершает день, что год-то кормит.

И слаще меда - силосных настой кормов,

Молочной снедостью зимою что отплатит.

Есенин С. А.

* * *

За темной прядью перелесиц,

В неколебимой синеве,

Ягненочек кудрявый - месяц

Гуляет в голубой траве.

В затихшем озере с осокой

Бодаются его рога, -

И кажется с тропы далекой -

Вода качает берега.

А степь под пологом зеленым

Кадит черемуховый дым

И за долинами по склонам

Свивает полымя над ним.

О сторона ковыльной пущи,

Ты сердцу ровностью близка,

Но и в твоей таится гуще

Солончаковая тоска.

И ты, как я, в печальной требе,

Забыв, кто друг тебе и враг,

О розовом тоскуешь небе

И голубиных облаках.

Но и тебе из синей шири

Пугливо кажет темнота

И кандалы твоей Сибири,

И горб Уральского хребта.

Бодний А. А.

* * *

За темной прядью перелесков,

Среди клочков ватости небесной

Траве росистой бисер блесков

Шлёт душою месяц серповидной.

Зыбь озерную он тоже превратил

В живую плащаницу, чтобы на ней

Христос свободно воскрешённость положил

На совесть христопродажных сволочей.

И чтобы, задыхаяся под ней, среди чертей,

Они познали фарисейства два конца

О слитии предательств с возмездием страстей,

Оформленных в дизайне Страшносудного венца.

Но месяц и просветную абстракцию даёт:

Он мишуру цветочную черёмухи влету

Серебрит, и будто звёздный дождь идёт,

Контраст давая на фоне властолюбия Христу.

И логограф степей - ковыль абсорбционный

Один, как и Христос, солончаку противоборствует,

В противовес солодки, что поглощает чрез смиренный

Дух плывучую замонолитенность, и с этим прозябает.

А может прозябанье здесь категория всемирная -

Исход как бесполезности борьбы за жизнь?

Образчик нам - среди хребтов уральских царская

Душа ушла из шахты, свластолюбить чтоб синь.

Есенин С. А.

* * *

Без шапки, с лыковой котомкой,
Стирая пот свой, как елей,
Бреду дубравною сторонкой
Под тихий шелест тополей.

Иду, застегнутый веревкой,
Сажусь под копны на лужок.
На мне дырявая поддевка,
А поводырь мой - подожок.

Пою я стих о светлом рае,
Довольный мыслью, что живу,
И крохи сочные бросаю
Лесным камашкам на траву.

По лопуху промяты стежки,
Вдали озерный купорос,
Цепляюсь в клейкие сережки
Обвисших до земли берез.

И по кустам межи соседней,
Под возглашенья гулких сов,
Внимаю, словно за обедней,
Молебну птичьих голосов.

Бодний А. А.

* * *

При кепке, с сумкою в руках,

Назойливость пота сметая,

Иду в просветлённых лесах,

Голосу певчих внимая.

Трапезу попутно хочу

У копен принять простодушных.

И взором окрест я верчу -

Надежность для мощей ищу послаблённых.

Объедки пищи оставляю

Я мелкой живности лесостепной.

И невольно я сравненье составляю,

Гарант как скупердачит перед беднотой.

Когда зависимость была избранников

От минимума уровня прожиточного,

Тогда и их и простолюдинов

Ублажение катило от паса вспомогательного.

Гарант разрушил эту схему -

Объедков больше нет простолюдину.

Избранники закрыли эту тему,

Приняв к себе гарантно-баснословную "судьбину".

А у меня судьбина без кавычек -

Скаредность расчленять под "возглашенья сов",

И скопище христопродажных чтоб привычек

Отдать на суд "молебна птичьих голосов".

Есенин С. А.

* * *

День ушел, убавилась черта,
Я опять подвинулся к уходу.
Легким взмахом белого перста
Тайны лет я разрезаю воду.

В голубой струе моей судьбы
Накипи холодной бьется пена,
И кладет печать немого плена
Складку новую у сморщенной губы.

С каждым днем я становлюсь чужим
И себе, и жизнь кому велела.
Где-то в поле чистом, у межи,
Оторвал я тень свою от тела.

Неодетая она ушла,
Взяв мои изогнутые плечи.
Где-нибудь она теперь далече
И другого нежно обняла.

Может быть, склоняяся к нему,
Про меня она совсем забыла
И, вперившись в призрачную тьму,
Складки губ и рта переменила.

Но живет по звуку прежних лет,
Что, как эхо, бродит за горами.
Я целую синими губами
Черной тенью тиснутый портрет.

Бодний А. А.

* * *

День ушел, сконтрастилась черта

Меж земной и неземной абстракцией.

Мне лишь метит поступь на земле верста,

Степень что даёт сближения с концепцией.

Прометеева концепция чрез Духа Вечности

Даёт устремлённости идейность.

Экстерьерно чтоб визировать её бы в сущности,

Хиромантию руки я отдаю в проточность.

Микрозавихрением струи, где код вскрывается

Судьбы, прямолинейной морфологией рисунка

Целеустремлённость в пене выявляется

И в микротурбулентности рождается мне лунка.

Лунка мне символизирует укрытие от бед,

Как результат тенденции к гармонии

С Антителом Пыла, чтоб в хаосе найти мне след

Над бытиём без лживой профанации.

И тень пока со мною неотрывна,

Я в одиночестве не буду пребывать -

Концепция моя всегда востребна.

Я, подыхая, буду плен её магичный ощущать.

И я Есенину не буду подражать, -

Былой чтоб раж в стране ушедшей

Давал мне допингово воскрешать, -

Я буду жить на Диалектики спирали восходящей.

Есенин С. А.

* * *

Синее небо, цветная дуга,
Тихо степные бегут берега,
Тянется дым, у малиновых сел
Свадьба ворон облегла частокол.

Снова я вижу знакомый обрыв
С красною глиной и сучьями ив,
Грезит над озером рыжий овес,
Пахнет ромашкой и медом от ос.

Край мой! Любимая Русь и Мордва!
Притчею мглы ты, как прежде, жива.
Нежно под трепетом ангельских крыл
Звонят кресты безымянных могил.

Многих ты, родина, ликом своим
Жгла и томила по шахтам сырым.
Много мечтает их, сильных и злых,
Выкусить ягоды персей твоих.

Только я верю: не выжить тому,
Кто разлюбил твой острог и тюрьму.
Вечная правда и гомон лесов
Радуют душу под звон кандалов.

Бодний А. А.

* * *

Синее небо, радуги мост,

Где в апогее теплится мой взгляд,

Чтоб превратить это место бы в пост,

И созерцать тогда девственный слад.

Всё бы размеренно виделось мне

С лада Вселенной на грешной земле:

И величавые поступи в дне,

Что восседают на палубе словно в седле.

И трудяга-река берегами несёт

Панораму знакомых мне мест.

И ракитник обрывистый язвы плетет

С глины охряной, как геопротест.

На долу же уютность теплится:

Рож серёжками плавно играет,

Трав луговых разноцветье тенится

Грядой облаков, что рожденье своё сочиняет.

И Русь любимая подобна перемене

Облаков, беря две категории в Движенье:

Христопродажье и инстинкт насилья в пене.

И винегрет такой ведёт в распятное столбленье.

Виновны в дисгармонии и мыши, коту

Что вешают провестник, скрывая

Темные дела; и тяга на сомнительную высоту

Кота чрез созидание мышей, Русь Кандалая.

Есенин С. А.

* * *

О красном вечере задумалась дорога,
Кусты рябин туманней глубины.
Изба-старуха челюстью порога
Жует пахучий мякиш тишины.

Осенний холод ласково и кротко
Крадется мглой к овсяному двору;
Сквозь синь стекла желтоволосый отрок
Лучит глаза на галочью игру.

Обняв трубу, сверкает по повети
Зола зеленая из розовой печи.
Кого-то нет, и тонкогубый ветер
О ком-то шепчет, сгинувшем в ночи.

Кому-то пятками уже не мять по рощам
Щербленый лист и золото травы.
Тягучий вздох, ныряя звоном тощим,
Целует клюв нахохленной совы.

Все гуще хмарь, в хлеву покой и дрема,
Дорога белая узорит скользкий ров.
И нежно охает ячменная солома,
Свисая с губ кивающих коров.

Бодний А. А.

* * *

Красным вечером супонится дорога,

И охрой придорожные кусты росят.

Внедалеке избушка, что у лога,

В рогах-подпёрках, чтоб землю забодать.

Слабое осеннее навеятье тумана

В полумистичность погружает естество

И хозпостройки: в двух уровнях обмана -

Земного, неземного сиамится родство.

С окна избушки отрок созерцает,

Наверно, будущность чрез хлам среды.

И взгляд его просительно-впиённый рдеет

В красу сокрытую, ища к источнику следы.

Дымок печной выходит на свободу,

Чрез лабиринт ходов себя согбеня,

Как человек труда кует себе победу

Чрез дымление пороков, силы тратя.

Уходят навсегда и добродетели и зло.

Природные палаты псевдопустошая.

И любование травою и зарей пошло

По кругу новому, оригинальность воскрешая.

И снова сочетанье битв богов

И дьяволов в Природе и в душе людей.

И опять судьбина ставку ставит на коров -

Кормилиц наших до исходных дней.

Есенин С. А.

* * *

О товарищах веселых,
О полях посеребренных
Загрустила, словно голубь,
Радость лет уединенных.

Ловит память тонким клювом
Первый снег и первопуток.
В санках озера над лугом
Запоздалый окрик уток.

Под окном от скользких елей
Тень протягивает руки,
Тихих вод парагуш квелый
Курит люльку на излуке.

Легким дымом к дальним ножням
Шлет поклон день ласк и вишен.
Запах трав от бабьей кожи
На губах моих я слышу.

Мир вам, рощи, луг и липы,
Литии медовый ладан!
Все приявшему с улыбкой
Ничего от вас не надо.

Бодний А. А.

* * *

О товарищах веселых

Монархической поры

Воскрешает червь сверблённых

Наслаждений без соцзари.

Полигон былых усладок

Далеко от бедных ниш,

Выявлял букет тех складок,

Совесть что кидают ниц.

А пока она вся в коме, -

Сатанинство духа рдеет.

Псевдоценности в истоме

Царскосельский приют сеет.

Эгоизм и знать не хочет,

Что Ульянов Союз создал,

Ибо статус тайный хочет

Все от жизни взять, что не дал.

Но пришла вот и расправа

Отвечать за скрытый грех.

В госкадастре будет та потрава,

Что петлей есенинской сарканит бег.

Отсутствие идейной устремлённости

Дало чрез хаотичность псевдовредную закрутку

Петли участку, ход тормозя сужённости.

Меж жизнею и смертью поэт попал в раструбку.

В прострации он лихорадочно хотел

Поправить ход удушки, используя и ногти

И нож карманный, манипуляция дала удел -

Петля стянула дых порезанного бюста - облегчилися

путы.

Есенин С. А.

* * *

Покраснела рябина,
Посинела вода.
Месяц, всадник унылый,
Уронил повода.
Снова выплыл из рощи
Синим лебедем мрак.
Чудотворные мощи
Он принес на крылах.
Край ты, край мой, родимый,
Вечный пахарь и вой,
Словно Волга под ивой,
Ты поник головой.
Встань, пришло исцеленье,
Навестил тебя Спас.
Лебединое пенье
Нежит радугу глаз.
Дня закатного жертва
Искупила весь грех.
Новой свежестью ветра
Пахнет зреющий снег.
Но незримые дрожди
Все теплей и теплей.
Помяну тебя в дождик
Я, Есенин Сергей.

Бодний А. А.

* * *

Покраснела рябина,

Помутнелася синь.

Захмурённая месяца мина.

Освети уходящее - сердце вынь!

Чтобы снова лебяжил

Отливной синевою бы лес, -

От чудотворности жил

Зароди в душе плес!

А потуги твои Антитела Пыл

Передаст в край родной,

Чтоб унылость растлил,

Обновился чтоб нивы подвой.

Спаса же пусть бирюльки

Дети в круг свой возьмут.

Ты в Природе же люльки

Репродукций качай, - урожай что ткут.

Пусть не жертва искупит

Дисгармонную пляску людей.

Страшный суд пусть рассудит

Сатанинскую сущность идей.

И тогда ветер даст обновленья

С очищающим души дождём.

А Дух с Вечности даст нам сретенья

С упреждающим Прометея огнём.

Есенин С. А.

* * *

Ночь и поле, и крик петухов.
С златной тучки глядит Саваоф.
Хлесткий ветер в равнинную синь
Катит яблоки с тощих осин.
Вот она, невеселая рябь
С журавлиной тоской сентября!
Смолкшим колоколом над прудом
Опрокинулся отчий дом.
Здесь все так же, как было тогда,

Те же реки и те же стада.
Только ивы над красным бугром
Обветшалым трясут подолом.
Кто-то сгиб, кто-то канул во тьму,

Уж кому-то не петь на холму.
Мирно грезит родимый очаг
О погибших во мраке плечах.
Тихо-тихо в божничном углу,
Месяц месит кутью на полу.
Но тревожит лишь помином тишь
Из запечья пугливая мышь.

Бодний А. А.

* * *

Ночь и поле, цикады звоненье.

И взгляд через тучи Евтерпы.

И ветер секётся во рвенье -

Будто в поле работают серпы.

Но баланс сохраняя в душе,

Поэт в ряби озерной находит

Разливной балансир, чтоб в глуши

На евтерпной волне сентябрю бы лиричить.

Вот блесковые сердцу места,

Что магнитятся к отчему дому.

Те же - прежний пейзаж, высота,

Что возносит над речкою быт и истому.

Постаревшие ивы вдоль берегов

Стать опечаленных вдовушек держат.

Да и жильцы постаревших знакомых домов

Иль отошли, иль - кандидаты, Антропе что метят.

На место погребения родителей моих

Почти уж выцветший взирает месяц двухантенночный.

Не поминальный, а астральный ритма стих

Даёт сюжет прошедшей жизни аксонометричный.

Есенин С. А.

* * *

О край дождей и непогоды,
Кочующая тишина,
Ковригой хлебною под сводом
Надломлена твоя луна.

За перепаханною нивой
Малиновая лебеда.
На ветке облака, как слива,
Златится спелая звезда.

Опять дорогой верстовою,
Наперекор твоей беде,
Бреду и чую яровое
По голубеющей воде.

Клубит и пляшет дым болотный.
Но и в кошме певучей тьмы
Неизреченностью животной
Напоены твои холмы.

Бодний А. А.

* * *

О край дождей и солнца куцего,

Глобальной хмарости ты брат.

И месяц твой с ухабистого

Свода просветам перманентным рад.

И нива шубой черной зяби приодета,

И не чета облиняным лугам.

И ей теперь звезды лишь ранней света

Недостаёт, убранством чтоб блеснуть стогам.

О, край, твоя глобальность хмарости

Как будто укорачивает расстоянья

Между светилами небесной светотечности

И моей сущности как неизъявленного мироцветья.

Пусть будет дух всхолмлённости пейзажа

Ассоциировать с борьбой в ядре земли,

А мне достаточно Вселенной, Её пассажа,

Который сходен с моей туманностью вдали.

Есенин С. А.

* * *

Колокольчик среброзвонный,
Ты поешь? Иль сердцу снится?
Свет от розовой иконы
На златых моих ресницах.

Пусть не я тот нежный отрок
В голубином крыльев плеске,
Сон мой радостен и кроток
О нездешнем перелеске.

Мне не нужен вздох могилы,
Слову с тайной не обняться.
Научи, чтоб можно было
Никогда не просыпаться.

Бодний А. А.

* * *

Колокольчик литозвонный,

Звон реальный твой иль ложный,

Как мистически взгляд донный

Теоликов, от живого отделённый?

Я порой несовершенен, -

Наважденье верх берёт.

Ангел мой хранитель упредителен -

Вероятность бед Лете отдаёт.

Поминально чту могилы,

Где сосуды души и Разума былых.

И слово здесь не с тайной мерит силы,

Оно лишь память метит в будущности стих.

Есенин С. А.

* * *

Я по первому снегу бреду,
В сердце ландыши вспыхнувших сил.
Вечер синею свечкой звезду
Над дорогой моей засветил.

Я не знаю, то свет или мрак?
В чаще ветер поет иль петух?
Может, вместо зимы на полях,
Это лебеди сели на луг.

Хороша ты, о белая гладь!
Греет кровь мою легкий мороз!
Так и хочется к телу прижать
Обнаженные груди берез.

О лесная, дремучая муть!
О веселье оснеженных нив!
Так и хочется руки сомкнуть
Над древесными бедрами ив.

Бодний А. А.

* * *

Я по первому снегу бреду,

Запорошившим язвы земли.

С обновленьем Природы беседу веду,

А в душе соловьи свою пристань свили.

И граница меж светом и мраком

Ушла, вроде как бы до горизонта межи.

И озёрная гладь будто блещется лаком

В деревенской прозрённой тиши.

Чуть щекочущий тело мороз

Зарождает желанье под саван залечь

И настой травяной остаточных доз

С запахом нивы в легкие хочет вовлечь.

А потом ненароком по лесу пройтись,

Одеянье предзимья берёз лицезреть,

Взглядом лаская мутную высь, -

Соловьям единенье земного с неземным чтобы петь.

Есенин С. А.

* * *

Песни, песни, о чем вы кричите?
Иль вам нечего больше дать?
Голубого покоя нити
Я учусь в мои кудри вплетать.

Я хочу быть тихим и строгим.
Я молчанью у звезд учусь.
Хорошо ивняком при дороге
Сторожить задремавшую Русь.

Хорошо в эту лунную осень
Бродить по траве одному
И сбирать на дороге колосья
В обнищалую душу-суму.

Но равнинная синь не лечит.
Песни, песни, иль вас не стряхнуть?
Золотистой метелкой вечер
Расчищает мой ровный путь.

И так радостен мне над пущей
Замирающий в ветре крик:
"Будь же холоден ты, живущий,
Как осеннее золото лип".

Бодний А. А.

* * *

Песни, - воздыханья вы русской души.

Вас поймёт лишь плебейская доля,

Что томится в язвенной глуши,

Лишь на щедротность надеяся поля.

Мне звёзд мерцающая умилённость

Снимает напряженье прометеева огня,

Когда сентименталит моя биоритмичность.

И хочется Руси безбрежье мне вобрать, стогня.

Я брожу в бледной меди лесов,

Всё надеясь найти сокровенность живую,

Биоциклы чтоб освежить панпсихизмом стихов,

Миру Бытия изъявлённость давая иную!

Но мистичность найденных приёмов

Точку опоры меняет в пространстве -

Ближе не к звёздам, а к песням надрыва запевов

Реверс рвётся души в пегасовом свойстве.

И буревестника слышится голос

Сквозь дерезонансовый ритм бытия:

"Жизнь устремляй, чтобы златовый колос

К исходу стрелой бы был, вознеся твоё "Я".

Есенин С. А.

* * *

Вот оно, глупое счастье,
С белыми окнами в сад!
По пруду лебедем красным
Плавает тихо закат.
Здравствуй, златое затишье,
С тенью березы в воде!
Галочья стая на крыше
Служит вечерню звезде.
Где-то за садом несмело,
Там, где калина цветет
Нежная девушка в белом
Нежную песню поет.
Стелется синею рясой
С поля ночной холодок.
Глупое, милое счастье,
Свежая розовость щек!

Бодний А. А.

* * *

Вот оно, глупое счастье -

Лик беззаботных годов.

Не Разумом, сердцем ненастье

Я замерял, в противодейство веря подков.

Годы младые авансом

Брали доверье тенденции

К сокрытым умыслам форпостом

В нечистоплотной экзистенции.

А птичьи стаи денно

Вековечности традиции

Хранили, чтоб уталённо

Душа воспрялась до кондиции.

И в этой стати принимаешь

Вечернего дыхания прохладу,

Как цикл нового внимаешь

Строенья Бытия с собою в сладу.

Есенин С. А.

* * *

Закружилась листва золотая
В розоватой воде на пруду
Словно бабочек легкая стая
С замираньем летит на звезду.

Я сегодня влюблен в этот вечер,
Близок сердцу желтеющий дол.
Отрок-ветер по самые плечи
Заголил на березке подол.

И в душе и в долине прохлада,
Синий сумрак как стадо овец.
За калиткою смолкшего сада
Прозвенит и замрет бубенец.

Я еще никогда бережливо
Так не слушал разумную плоть.
Хорошо бы, как ветками ива,
Опрокинуться в розовость вод.

Хорошо бы, на стог улыбаясь,
Мордой месяца сено жевать.
Где ты, где, моя тихая радость,
Все любя, ничего не желать?

Бодний А. А.

* * *

Закружилась листва золотая

На осенней бытийной средине.

И память сезонности листовая

Переходит из бала до ветра в трясине.

Удаётся отдельным листочкам

Воспариться над линькой Природы,

Как порой смыслоемкостью строчкам

Удаётся скрижалить парнасовы своды.

Но чтоб был бы реален такой апогей,

Допингово бы надо точки все превращений

В Природе душою понять, найти чтоб путей

Сопряженность тайн Бытия закруглений.

Отрекаться не надо от плоти,

Она следствие мирозданных причин.

И дают оголённость нам бренные соты -

Интегралов познаний как плоти почин.

И хотелось бы опрокинуться в тайны Вселенной

С месяцем в сходстве, что антеннами

Впёрся в серебристую гладь экзистенции водной,

Чтоб достойно себя опериметрить стелами.

Есенин С. А.

* * *

Хорошо под осеннюю свежесть
Душу-яблоню ветром стряхать
И смотреть, как над речкою режет
Воду синюю солнца соха.

Хорошо выбивать из тела
Накаляющий песни гвоздь
И в одежде празднично белой
Ждать, когда постучится гость.

Я учусь, я учусь моим сердцем
Цвет черемух в глазах беречь,
Только в скупости чувства греются,
Когда ребра ломает течь.

Молча ухает звездная звонница,
Что ни лист, то свеча заре.
Никого не впущу я в горницу,
Никому не открою дверь.

Бодний А. А.

* * *

Хорошо под натруженность осени

Погружать работящую волю в абстракцию,

Ощущать Духолепную карму на темени,

Чтобы знать Духа Вечности бы проекцию.

И тогда ощутить можно было

Озарения гвоздь сердцевой,

Чтобы каждое слово бы слыло

Перлом сути злободневно-живой.

Эгоизм героический сердцем внимает,

Словно губкой, все тенденции к кругу наитий.

Этим он и себя и весь мир обновляет,

Выводя поражённое благо с простраций.

Я не дам, чтоб в духовном вместилище,

Кроме звёздности чистой, ещё пребывали

Псевдоангелы, чтобы там развернуть своё поприще,

Формируя иванов-непомнящих, чтобы всё оболгали.

Есенин С. А.

* * *

Душа грустит о небесах,
Она нездешних нив жилица.
Люблю, когда на деревах
Огонь зеленый шевелится.

То сучья золотых стволов,
Как свечи, теплятся пред тайной,
И расцветают звезды слов
На их листве первоначальной.

Понятен мне земли глагол,
Но не стряхну я муку эту,
Как отразивший в водах дол
Вдруг в небе ставшую комету.

Так кони не стряхнут хвостами
В хребты их пьющую луну.
О, если б прорасти глазами,
Как эти листья, в глубину.

Бодний А. А.

* * *

Душа грустит о небесах,

Чтоб купол их с землею сблизить

И опереть на изумруд, в лесах

Что лучезарность солнца селективит.

И услышать говорящие деревья

Алкает душа в наитии прозрённом,

Чтобы тайну излагали листья-перья

От лучистости звезды в безбрежье потаённом.

Я эволюцию Вселенной как шагрень

Приёмом этим в земновидность превращаю,

Чтоб запах закруглённостей давал сирень,

Благоуханьем где эстетику я возрождаю.

Луна покорно будет отражать

Мою новацию на теневую часть,

А листья будут эпопею излагать,

Как человечество теснит армагеддона пасть.

Есенин С. А.

* * *

Ветры, ветры, о снежные ветры,
Заметите мою прошлую жизнь.
Я хочу быть отроком светлым
Иль цветком с луговой межи.

Я хочу под гудок пастуший
Умереть для себя и для всех.
Колокольчики звездные в уши
Насыпает вечерний снег.

Хороша бестуманная трель его,
Когда топит он боль в пурге.
Я хотел бы стоять, как дерево,
При дороге на одной ноге.

Я хотел бы под конские храпы
Обниматься с соседним кустом.
Подымайте ж вы, лунные лапы,
Мою грусть в небеса ведром.

Бодний А. А.

* * *

Ветры, ветры, о снежные ветры,

Не задуйте мне прошлой жизни наряд.

Мне не нужно, повторные чтоб километры

Вновь отмеряли тот же причинный ряд.

Я хочу на глубинном погосте лесном,

Чтоб Антропа изъяла меня из порочного хода

Сатанинского времени тем же венцом,

Что и Гоголя - поступь, обличителя рода.

Мне не надо колокольчика звёздного трель,

Чтоб глушил состраданья с диссонансных узлов,

Где уместна набата лишь роль,

Чтоб потомков прозоровых обесценить риторику слов.

Блесковость изумруда Природы покрова

И опудренность лебедино-движимых снегов

Экстерьерно прикроют очередность ждущего слова,

Чтоб эпоху потомкам оголила неподкупность стихов.

Есенин С. А.

* * *

Я последний поэт деревни,
Скромен в песнях дощатый мост.
За прощальной стою обедней
Кадящих листвой берез.

Догорит золотистым пламенем
Из телесного воска свеча,
И луны часы деревянные
Прохрипят мой двенадцатый час.

На тропу голубого поля
Скоро выйдет железный гость,
Злак овсяный, зарею пролитый,
Соберет его черная горсть.

Не живые, чужие ладони,
Этим песням при вас не жить!
Только будут колосья-кони
О хозяине старом тужить.

Будет ветер сосать их ржанье,
Панихидный справляя пляс.
Скоро, скоро часы деревянные
Прохрипят мой двенадцатый час!

Бодний А. А.

* * *

Я последний поэт деревни,

Выносящий оттуда критический взгляд,

Экономика где олимпийцев как ливни

Слизала и последних коров и теплившийся слад.

Да и плоть моя вряд ли выдержит

Новорусских дикарских страстей хоровод,

Но идейность мою не ход времени держит,

А исторического потенциала Справедливости свод.

На компьютеризацию век олимпийцы ставят,

Выметая последний крестьянский уклад,

Мегаполюсные чтобы зомби лаять

Научились на прошлое, ставя Интеллект на разлад.

А не будет когда гуманистов и Интеллекта, -

Можно будет весь лик наш земной

Превратить в игровое скаретное поле инстинкта

Насилья, где последнее слово за старозаветной судьбой.

Но на смену Олимпу бардачному

По законам возвратных расчётов

Страшный суд Гаранту изрекёт навуходоносному

Вердикт баланса эволюционных станов.

Есенин С. А.

* * *

Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.

Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком,
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком.

Дух бродяжий, ты все реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст.
О, моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств.

Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.

Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь.
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.

Бодний А. А.

* * *

Не жалею, не зову, не плачу

По несбыточным желаньям в штреке рока.

Неустроенность свою судьбой растрачу

На глаголистость Парнаса до отмеренного срока.

И пускай израненностью сердце

Просится давно в режим размеренный,

Я творчеству держу в менталитетной дверце

Проход в базилику берез, где мир обворожённый.

По-прометеевски ещё не зыблема душа.

И послабленье пламени - возрасту отдача.

Но перегрузкой жизненной аффектности глуша,

Идею в половодье я влеку, хандру отстроча.

В меркантильных я потребностях скупее стал,

Но самостийность на пегасовом я проскочу коне.

А главное, что я богато-отречённым стал:

Себя всецельней жгу в протестном я огне.

Нету, нету собирательного лика человечества.

Каждый "status in statu" миру несёт.

Я благосклонен судьбе за протестные свойства.

Я поколеньям грядущим - цвета весеннего лёт.

Есенин С. А.

Песнь о хлебе.

Вот она, суровая жестокость,
Где весь смысл - страдания людей!
Режет серп тяжелые колосья,
Как под горло режут лебедей.

Наше поле издавна знакомо
С августовской дрожью поутру.
Перевязана в снопы солома,
Каждый сноп лежит, как желтый труп.

На телегах, как на катафалках,
Их везут в могильный склеп - овин.
Словно дьякон, на кобылу гаркнув,
Чтит возница погребальный чин.

А потом их бережно, без злости,
Головами стелют по земле
И цепами маленькие кости
Выбивают из худых телес.

Никому и в голову не встанет,
Что солома - это тоже плоть.
Людоедке-мельнице - зубами
В рот суют те кости обмолоть.

И, из мелева заквашивая тесто,
Выпекают груды вкусных яств.
Вот тогда-то входит яд белесый
В жбан желудка яйца злобы класть.

Все побои ржи в припек окрасив,
Грубость жнущих сжав в духмяный сок,
Он вкушающим соломенное мясо
Отравляет жернова кишок.

И свистят по всей стране, как осень,
Шарлатан, убийца и злодей.
Оттого что режет серп колосья,
Как под горло режут лебедей.

Бодний А. А.

Песнь о хлебе.

Вот она, суровая жестокость,

Как добро глубинно лабиринтит мифобог,

Как библейский Соломон рабов бросает в тленность,

Обретя взамен какой-то выгодный итог.

Приучает с изначалия Дух Вечности

Перлы добывать с глубин наития,

А не на блюдечке, в голубой что окаймлённости,

Милостынь не ждать от матери-Природы без усилия.

И разные усилия к различным нужностям

Дают в различных комплексах единость

Составляющей - кинетику диалектическим Движениям,

Чтоб жизнь Земли изъявляла непрерывность.

И труд тогда необходимой категорией взойдётся,

Как Солнце всходит непреложностью тепла дарений.

И дармовая как энергия светила льётся,

Так труд предтечей быть должен вожделений.

И то, что зёрна хлебных злаков

Приходится из плена механикой суровой

Вызволять, есть проявление двух признаков,

Которые экзистенцией изъявлены бытийной

Во-первых, ноевоковчегское население мира

Опасность представляла бы для зерен оголённых,

И во-вторых, непогоды разнобальная лира

На грань бы вымирания поставила суть хлебных.

Вот и приходится крестьянам седьмым потом

Из плена вызволять насущный хлеб,

Используя немягкие подчас приемы ненароком.

Но люди ведь - не ангелы, им может простить степь.

А вот уродует нароком хлеб испечённый человек,

Когда его во внутрь молебно принимает.

И сей прожёванный кусок уже не вспомнит человек,

Когда его чрез анус калом выдворяет.

Вот почему во свист пускают жизнь людскую

По всей страдальной матушке-Руси:

И атеист и православный берут инстинктно отправную

Физиологию фатальной гибели как знаковость

Антимессии.

Есенин С. А.

* * *

О пашни, пашни, пашни,
Коломенская грусть.
На сердце день вчерашний,
А в сердце светит Русь.

Как птицы, свищут версты
Из-под копыт коня.
И брызжет солнце горстью
Свой дождик на меня.

О край разливов грозных
И тихих вешних сил,
Здесь по заре и звездам
Я школу проходил.

И мыслил и читал я
По библии ветров,
И пас со мной Исайя
Моих златых коров.

Бодний А. А.

* * *

О пашни, пашни, пашни -

Синоним русской нивы.

По всей Руси вы длинны

Судьбиной, как плакучи ивы.

Доверена вам судьбоносность -

Взрастить хлеба насущные,

Как жизни продолжимость,

Так как хлеба - незаменимые.

Вы, пашни, всё изведали,

Живя под неба куполом.

Но благосеянье лишь ведали

От участи крестьянина, сливающейся потом.

А мифобог как муха,

Что на хребту вола бахвалится.

Единого лишь пахарь духа

С судьбиной пашни, - и этим он бессмертится.

Есенин С. А.

* * *

Сторона ль ты моя, сторона!
Дождевое, осеннее олово.
В черной луже продрогший фонарь
Отражает безгубую голову.

Нет, уж лучше мне не смотреть,
Чтобы вдруг не увидеть хужего.
Я на всю эту ржавую мреть
Буду щурить глаза и суживать.

Так немного теплей и безбольней.
Посмотри: меж скелетов домов,
Словно мельник, несет колокольня
Медные мешки колоколов.

Если голоден ты - будешь сытым,
Коль несчастен - то весел и рад.
Только лишь не гляди открыто,
Мой земной неизвестный брат.

Как подумал я - так и сделал,
Но увы! Все одно и то ж!
Видно, слишком привыкло тело
Ощущать эту стужу и дрожь.

Ну, да что же? Ведь много прочих,
Не один я в миру живой!
А фонарь то мигнет, то захохочет
Безгубой своей головой.

Только сердце под ветхой одеждой
Шепчет мне, посетившему твердь:
"Друг мой, друг мой, прозревшие вежды
Закрывает одна лишь смерть".

Бодний А. А.

* * *

Сторона ль ты моя, сторона!

Для кого же моё обличенье старается?

Для народа! Но суть ему стебля дана -

Куда перст Гаранта, туда и нутро его тянется.

Вроде мёдом мазано перстное место.

Но тогда почему же продуктовые цены

Растут? Олигархам ли здесь обозначено кредо?

Да им никогда не среалить потребительность

этой цены.

Она всецело принадлежит плебейскому роду.

Но откуда же средства изыщет плебей,

Если годами прожиточный минимум не меняется сроду,

А значит - прибавок ко средствам ждать до исходных дней.

Кто здесь виновен - торгашеский люд?

Да надзорные органы ногтем бы прижали его самость.

Здесь выносит обвиненье только Страшный суд.

С Олимпа берёт ряд причинный атиплебейскую

властность.

А чиновничья рать эту антиплебейскую прядь

Расплетает на лик земли русской.

Интересы Гаранта и чиновников в капитале

сиамятся, как вязь,

В которой места для замухрованности нет плебейской.

Тогда тяга народа к богам земным

Идентична по сути Свободе онанистической.

Вот почему спокон века делам страстным

Оформляет место ореол мученический.

Вот и выходит на поверку: "куда ни кинь -

Всюду клин", но это - оппозиции судьбина,

А не согбенности плебейской, что ставит тын

Пред оппозицией, забыв что у обеих одна вершина.

Есенин С. А.

* * *

Мне осталась одна забава:
Пальцы в рот - и веселый свист.
Прокатилась дурная слава,
Что похабник я и скандалист.

Ах! какая смешная потеря!
Много в жизни смешных потерь.
Стыдно мне, что я в бога верил.
Горько мне, что не верю теперь.

Золотые далекие дали!
Все сжигает житейская мреть.
И похабничал я и скандалил
Для того, чтобы ярче гореть.

Дар поэта - ласкать и карябать,
Роковая на нем печать.
Розу белую с черною жабой
Я хотел на земле повенчать.

Пусть не сладились, пусть не сбылись
Эти помыслы розовых дней.
Но коль черти в душе гнездились -
Значит, ангелы жили в ней.

Вот за это веселие мути,
Отправляясь с ней в край иной,
Я хочу при последней минуте
Попросить тех, кто будет со мной,-

Чтоб за все за грехи мои тяжкие,
За неверие в благодать
Положили меня в русской рубашке
Под иконами умирать.

Бодний А. А.

* * *

Мне осталась одна забава,

Коли мир весь в бардачность ушёл,

Дух протестный пусть станет как лава,

У прозоровских турбулентяся антистел.

Я - песчинка в размерности дел человеческих,

Но несущая Духолепия засверблённую Истины стать.

Иегову низверг я в трудах антитеологических.

И Духа Вечности избрал я Свободы пат.

Чтобы ярче гореть, надо колера истинность,

А иначе спонтанными и аффектными перекроешь

потоками

Поэзии пегасную вздыблённость -

Коль Музы не любить, когда излагают полунамёками.

Дар поэта - вызволять из дисгармонии гармонию,

Сохраняя звучанье её первородное.

И второе, - разрушать чтоб дуэта антисимфонию

Между жабозлобностью и ангельскою розой, -

явление как амбивалентное.

Ангелы с чертями в душе не уживаются.

Идёт лишь реверсивный захват форпостов,

Которые на парадоксе психики тусуются,

Держа напор от неслияния противных признаков.

На неслиянье есть воздействие двуякое:

Иль принудительная сила императивная,

Иль внутренняя собранность, как цели избранное,

Пока искрится в душе идея прометеевая.

А когда я к последней черте подойду, -

Пыл Антитела, забрав и ангелов и чертей,

Надо мной вознесутся на ритуальную высоту,

Чтоб спленэрить бы радугу моих стезей.

Есенин С. А.

Пушкину.

Мечтая о могучем даре
Того, кто русской стал судьбой,
Стою я на Тверском бульваре,
Стою и говорю с собой.

Блондинистый, почти белесый,
В легендах ставший как туман,
О Александр! Ты был повеса,
Как я сегодня хулиган.

Но эти милые забавы
Не затемнили образ твой,
И в бронзе выкованной славы
Трясешь ты гордой головой.

А я стою, как пред причастьем,
И говорю в ответ тебе:
Я умер бы сейчас от счастья,
Сподобленный такой судьбе.

Но, обреченный на гоненье,
Еще я долго буду петь,
Чтоб и мое степное пенье
Сумело бронзой прозвенеть.

Бодний А. А.

Пушкину.

Мечтая о могучем даре Пушкина,

Изящной формой и объемом мир кто покорил.

Моя поэзия - оппозиционно-осмысляющая

есть окраина.

И в этом не себя я - менталитета мир корил.

Конечно, не был я повесом таким, как он.

Судьбина ткала мне характер уклада бытия

И творческого изыскания, чтоб был протестный тон.

И я с усердием старался извлечь урок с второго "Я".

Пушкин не шёл таким путем в поэзии.

Он силу эстетическую вставил в целесообразность

И для аффекта иногда вводил в режим элегии.

И не виною, а бедою была такая совместимость.

А я хотя и получаю порцию псевдосвободы,

Но плачу за это паутиной анусной экономгулаговой

И сокрытостью табу на полноценные полёты.

А вся моя открытость - в колесе судьбины белкиной.

Я верю до последнего дыхания -

По изъявлению грядущих непредвзятых поколений

Мою субстанцию покроет бронзовая мантия,

Страшносудное давая право бумерангить блеф Гарантный.

Есенин С. А.

* * *

Отговорила роща золотая
Березовым, веселым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.

Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник -
Пройдет, зайдет и вновь оставит дом.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяцем над голубым прудом.

Стою один среди равнины голой,
А журавлей относит ветер в даль,
Я полон дум о юности веселой,
Но ничего в прошедшем мне не жаль.

Не жаль мне лет, растраченных напрасно,
Не жаль души сиреневую цветь.
В саду горит костер рябины красной,
Но никого не может он согреть.

Не обгорят рябиновые кисти,
От желтизны не пропадет трава.
Как дерево роняет тихо листья,
Так я роняю грустные слова.

И если время, ветром разметая,
Сгребет их все в один ненужный ком,
Скажите так, что роща золотая
Отговорила милым языком.

Бодний А. А.

* * *

Отговорила роща золотая

Меня от наважденья хмарных дум.

И журавлиный клин, как стрелка часовая,

На ожиданья просветления нацелит ум.

И каждый пусть из нас есть странник, -

Но все живём аккумуляцией мы Опыта,

Чтоб в будущее перл отдать как вестник

Недаром прожитой поры со стадией душеворота.

Один средь лесостепи я взираю

На переменчивый характер облаков.

И думой я своей прошедшее верстаю,

Как вспоможенье для сегодняшних стихов.

Мне жаль растраченные силы по-пустому.

Но я горжусь энергией былой и продуктивной,

Самосознанью что эффект вбирала по-сезонному

В противовес аффектности рябины красной.

Своё безвестие найдут соплодия рябины.

И изумруд травы сезонной исчезнет навсегда.

Мои протестные слова возьмут свои вершины.

И будет Муза Справедливости как путеводная звезда.

Перед неумолимым ходом времени

Христопродажье поджимается хвостом собачим.

А для меня в грядущем нету бремени:

Не рощей золотой, а языком глаголю контрнавуходоносоровым.

Есенин С. А.

* * *

Быть поэтом - это значит то же,
Если правды жизни не нарушить,
Рубцевать себя по нежной коже,
Кровью чувств ласкать чужие души.

Быть поэтом - значит петь раздолье,
Чтобы было для тебя известней.
Соловей поет - ему не больно,
У него одна и та же песня.

Канарейка с голоса чужого -
Жалкая, смешная побрякушка.
Миру нужно песенное слово
Петь по-свойски, даже как лягушка.

Магомет перехитрил в Коране,
Запрещая крепкие напитки.
Потому поэт не перестанет
Пить вино, когда идет на пытки.

И когда поэт идет к любимой,
А любимая с другим лежит на ложе,
Влагою живительной хранимый,
Он ей в сердце не запустит ножик.

Но, горя ревнивою отвагой,
Будет вслух насвистывать до дома:
"Ну и что ж, помру себе бродягой.
На земле и это нам знакомо".

Бодний А. А.

* * *

Быть поэтом - задыблять инстинкт

Достоинства людского, соотносить

Не к Правде, а к Справедливости вердикт,

Чтоб можно было звание народного носить.

По Правде поэт заблуждается часто,

Так как Она просит экскурс исторический

К истокам первоначалия, где будет взято

Абстракции лишь существо - спектр

псевдопалеонтологический.

Иная оценка по Справедливости, когда берутся

Реалии экзистенции в сложившейся обусловленности.

Здесь исторические составляющие отметаются -

Ходы обнищания раба и обогащения властности.

По Справедливости должен поэт воспевать

Человеческое достоинство раба в формате

Справедливых правил и в набат выбивать

Рабовладельческую спесь во стати.

Быть поэтом - значит силу фокусировать эстетики,

Оголяя красоту добра и миазм злодейства,

И раздолье воспевать просторам этики

На вселенской волне благоденства.

Попутно, что поэт обязан исполнять, -

Так это - тайностям любви табу поставить.

Так как сугубо личное двоих никто не должен межевать, -

Поэт истории любви крылья лишь может расправить.

Есенин С. А.

* * *

Глупое сердце, не бейся!
Все мы обмануты счастьем,
Нищий лишь просит участья.
Глупое сердце, не бейся.

Месяца желтые чары
Льют по каштанам в пролесь.
Лале склонясь на шальвары,
Я под чадрою укроюсь.
Глупое сердце, не бейся.

Все мы порою, как дети,
Часто смеемся и плачем.
Выпали нам на свете
Радости и неудачи.
Глупое сердце, не бейся.

Многие видел я страны,
Счастья искал повсюду.
Только удел желанный

Больше искать не буду.
Глупое сердце, не бейся.

Жизнь не совсем обманула.
Новой напьемся силой.
Сердце, ты хоть бы заснуло
Здесь, на коленях у милой.
Может, и нас отметит
Рок, что течет лавиной,
И на любовь ответит
Песнею соловьиной.
Глупое сердце, не бейся.

Бодний А. А.

* * *

Чуткое сердце, ты бейся,

Давая инстинктно сигнал

Во Вселенную, и бдейся

Безмолвьем, что умысел дал.

Безмолвье - не пустота,

А социальная категория,

Она знаковостью разлита,

Как скрытая дисгармония.

Для нищего она - непреложность

В усугублении наития.

Для бога земного - антистрадальность,

Как щит для псевдонепонимания.

Но чуткое сердце чует

Через безмолвия щит,

Где сострадание греет,

Где новый антихрист свит.

Но фарисейство - мимикримично.

Израненному сердцу

Трудно категорично,

Пред злом закрыть чтоб дверцу.

И осложнение даёт христопродажье,

Когда среди своих

Вдруг сердце чувствует ненастье, -

И образы как будто списаны с чужих.

Но вся беда-то в том,

Что сердце чуткое

В опыте рождается земном,

Где сердце глупое - преддверное.

Есенин С. А.

* * *

Над окошком месяц. Под окошком ветер.
Облетевший тополь серебрист и светел.

Дальний плач тальянки, голос одинокий -
И такой родимый, и такой далекий.

Плачет и смеется песня лиховая.
Где ты, моя липа? Липа вековая?

Я и сам когда-то в праздник спозаранку
Выходил к любимой, развернув тальянку.

А теперь я милой ничего не значу.
Под чужую песню и смеюсь и плачу.

Бодний А. А.

* * *

Над окошком месяц рдеется пурпурно.

Облакам слоистым с кудрями задорно.

И берёза ожидает, отзолотившись, смирно

Дыханье ветра, что скажет о погоде верно.

Мое мирское одиночество сливается

С полифонической Природой, где каждый кается

Объект, что силы мало прилагается,

Субъектом что Природы не является.

Но я хотел бы виртуальным быть субъектом,

Чтоб нить внушенности связала бы единством.

Но в социальности я буду антиэкзистенциалистом,

Чтоб с гуманистами земли являться злу затором.

Есенин С. А.

* * *

Синий май. Заревая теплынь.
Не прозвякнет кольцо у калитки.
Липким запахом веет полынь.
Спит черемуха в белой накидке.

В деревянные крылья окна
Вместе с рамами в тонкие шторы
Вяжет взбалмошная луна
На полу кружевные узоры.

Наша горница хоть и мала,
Но чиста. Я с собой на досуге.
В этот вечер вся жизнь мне мила,
Как приятная память о друге.

Сад полышет, как пенный пожар,
И луна, напрягая все силы,
Хочет так, чтобы каждый дрожал
От щемящего слова "милый".

Только я в эту цветь, в эту гладь,
Под тальянку веселого мая,
Ничего не могу пожелать,
Все, как есть, без конца принимая.

Принимаю - приди и явись,
Все явись, в чем есть боль и отрада.
Мир тебе, отшумевшая жизнь.
Мир тебе, голубая прохлада.

Бодний А. А.

* * *

Робко синеватый май, заревая сдержанность;

Твой цветасто-маскарадный вид -

Языческая одухотворённость.

И инерция сохраняет сей природный скит.

Как Дерсу Узала в лесном,

Так чувствую я в этом убранстве -

Шанс на бессрочность в земном

Как составляющую в райском свойстве.

И луна в унисон мне магичит,

Из живого покрова создавая иное,

Неземное лекарство, что лечит

Серебряным цветом - в вселенском настое.

В горнице отчего дома

Приглушённость живого покрова

Заменяет интенционная истома,

Луну превращая в существенность крова.

Прогулка по саду с луной

Экзотику кроет пейзажа:

Как будто иду по планете другой

Средь ватистых гор, стоящих как стража.

И ностальгия вдруг по земному пошла:

Дух протеста прозрел чрез беспечность идиллии -

Прометеева страсть по миражной аллее прошла,

И эфемерная стадия суть изъявила позиции.

Есенин С. А.

* * *

Неуютная жидкая лунность
И тоска бесконечных равнин,-
Вот что видел я в резвую юность,
Что, любя, проклинал не один.

По дорогам усохшие вербы
И тележная песня колес.
Ни за что не хотел я теперь бы,
Чтоб мне слушать ее привелось.

Равнодушен я стал к лачугам,
И очажный огонь мне не мил,
Даже яблонь весеннюю вьюгу
Я за бедность полей разлюбил.

Мне теперь по душе иное.
И в чахоточном свете луны
Через каменное и стальное
Вижу мощь я родной стороны.

Полевая Россия! Довольно
Волочиться сохой по полям!
Нищету твою видеть больно
И березам и тополям.

Я не знаю, что будет со мною.
Может, в новую жизнь не гожусь,
Но и все же хочу я стальную
Видеть бедную, нищую Русь.

И, внимая моторному лаю
В сонме вьюг, в сонме бурь и гроз,
Ни за что я теперь не желаю
Слушать песни тележных колес.

Бодний А. А.

* * *

Я уютно-желанную лунность

Провоцировал юной судьбой,

Чтоб сдержать превентивно мне ощутимость

Лязга металла - прогресса бой.

Бой меж девственностью Природы,

Где озон вегетации поит меня,

И смогливостью, прогресса где роды,

Отравляет историю каждого дня.

И нахрапистость тона прогресса,

Где новации экологию боком влекут,

Стала словно изгоем личностного регресса,

Где скрипы тележных колес поют.

Если б Чернобыль сэкстрасенсорил Есенин, -

Слаще мёда "чахоточность" была бы луны.

И хотелось, чтоб дал бы книгу Сивиллин,

Погрузить чтобы буйную голову в превентивность волны.

Ну, а коль так устроена личность,

Что чрез опыт мудрость несёт, -

Иммунитет на ошибки не даёт в упреждённость,

Значит, стела, видно, готовит взлёт.

Тогда площадки ей взлётные строить надо

Не в мегаполюсных индустриальных рядах,

А на исконных полях, не изгаженных смогом ада,

Где лишь ритм индустрии в производительных стадах.

И тогда в патриархальной Руси с огнивом Прометея

Будет совмещаться и девственность Природы,

А в Справедливости - изъявленная незагажённая идея.

И сочетанью этому - воспевать Движенью оды!

Исторические станы снимают пустозвоние:

Переводим взгляд на прогресс современный,

Где дикокапиталистическое правит всевластие, -

И на пядь не ощущает послабленье плебей закрепощённый!

Есенин С. А.

* * *

Спит ковыль. Равнина дорогая,
И свинцовой свежести полынь.
Никакая родина другая
Не вольёт мне в грудь мою теплынь.
Знать, у всех у нас такая участь.
И, пожалуй, всякого спроси -
Радуясь, свирепствуя и мучась,
Хорошо живётся на Руси.
Свет луны таинственный и длинный,
Плачут вербы, шепчут тополя.
Но никто под окрик журавлиный
Не разлюбит отчие поля.
И теперь, когда вот новым светом
И моей коснулась жизнь судьбы,
Всё равно остался я поэтом
Золотой бревёнчатой избы.
По ночам, прижавшись к изголовью,
Вижу я, как сильного врага,
Как чужая юность брызжет новью
На мои поляны и луга.
Но и всё же, новью той теснимый,
Я могу прочувственно пропеть:
Дайте мне на родине любимой,
Всё любя, спокойно умереть!

Бодний А. А.

* * *

Сторожит ковыль равнину русскую

Под полыни бодрящий настой.

И как будто всю строгость вселенскую

В мощь Руси воплотил причинности строй.

Может это и есть признак родины,

Где от малого до безбрежья чувствуешь ритм

Жизни земной от старорусской смородины

И до звезды путеводной, слагаемый из сонма рифм.

Вся полифония здесь Природы,

Каждый лик обновлённой земли

Вроде как бы генеалогические роды

Оживляют, чтобы прошлое с текущим шли.

И трели соловья, и приземное шептанье ковыля,

И плакучесть вербиной судьбы -

Всё с родиной сливается, внося и моё "Я".

И в этом знаковость есть средь мировой борьбы.

Я поэт земли российской, а не олимпийцев.

О невостребованных силах я её пою.

И прошу Кибелу, чтоб как свод бы святцев

Возрождать рацзёрна в постстрашносудном бы раю.

А поросль пусть новая ещё сумеет

Весомость в Интеллекта кладь внести,

Когда из миллиона лишь один довлеет

На сущее вселенское, чтобы новацию произвести.

Есенин С. А.

* * *

Каждый труд благослови, удача!
Рыбаку - чтоб с рыбой невода,
Пахарю - чтоб плуг его и кляча
Доставали хлеба на года.

Воду пьют из кружек и стаканов,
Из кувшинок также можно пить -
Там, где омут розовых туманов
Не устанет берег золотить.

Хорошо лежать в траве зеленой
И, впиваясь в призрачную гладь,
Чей-то взгляд, ревнивый и влюбленный,
На себе, уставшем, вспоминать.

Коростели свищут, коростели.
Потому так и светлы всегда
Те, что в жизни сердцем опростели
Под веселой ношею труда.

Только я забыл, что я крестьянин,
И теперь рассказываю сам,
Соглядатай праздный, я ль не странен
Дорогим мне пашням и лесам.

Словно жаль кому-то и кого-то,
Словно кто-то к родине отвык,
И с того, поднявшись над болотом,
В душу плачут чибис и кулик.

Бодний А. А.

* * *

Каждый труд благослови, удача!

Это пожеланье из глубины противостояний,

Где личностная установка, зачастую плача,

Уступает место диктату подсознаний.

И траектория идущего любвеобилия

Или отказа в каком-то интересе

Берётся в абрис инстинкта проявления,

Где первобытность чувств уклада в весе.

И лежа на траве зелёной,

Настроенный на вразумлённую волну,

Вдруг ощущаешь чувств фокусированной

Ты силу, которая тебе меняет планы, как струну.

И ты в прострацию удачу отсылаешь,

Цену ещё не зная рацходам.

И под эгидой зова предков себя переплавляешь

В слепую одержимость под стать стихам.

И ищешь эпизоды ты в Природе,

Которые б срезонансировали твою страсть.

Ну, коростелевого свиста вроде,

Иль формою кувшинок, где можно жажду класть.

И выходит здесь удача как бы антипод

И идейности и образу мышления.

Видно, не созрел ещё до этих ты высот

И как чибис с куликом идёшь в наития.

Есенин С. А.

* * *

Я иду долиной. На затылке кепи
В лайковой перчатке смуглая рука.
Далеко сияют розовые степи,
Широко синеет тихая река.

Я - беспечный парень. Ничего не надо.
Только б слушать песни - сердцем подпевать,
Только бы струилась легкая прохлада,
Только б не сгибалась молодая стать.

Выйду за дорогу, выйду под откосы -
Сколько там нарядных мужиков и баб!
Что-то шепчут грабли, что-то свищут косы.
"Эй, поэт, послушай, слаб ты иль не слаб?

На земле милее. Полно плавать в небо.
Как ты любишь долы, так бы труд любил.
Ты ли деревенским, ты ль крестьянским не был?
Размахнись косою, покажи свой пыл".

Ах, перо не грабли, ах, коса не ручка -
Но косой выводят строчки хоть куда.
Под весенним солнцем, под весенней тучкой
Их читают люди всякие года.

К черту я снимаю свой костюм английский.
Что же, дайте косу, я вам покажу -
Я ли вам не свойский, я ли вам не близкий,
Памятью деревни я ль не дорожу?

Бодний А. А.

* * *

Я иду долиной, где пейзаж -

Ингредиент исканий для поэта.

И косари, жнецы и пахари в пассаж

Идут к нему героями сюжета.

И часто виденный клочок Природы

Ложится в композицию предтечностью

Идейного развития, в контрастности погоды

Образной формовки блестя аналогичностью.

А чтобы изъявлялась бы существенность,

Поэт перо на косу может променять

Пока слагается в модель идейность -

С учётом идеологии он должен внять.

И технология такая безболезненно идёт,

Когда поэт сливает олимпийство и народность.

И под весенним солнцем народу он поёт,

Которому не чужда такая бутафорность.

У поэта оппозиции иная здесь позиция:

Он в будущность вверяет предметность объективности, -

Верхами так, как и низами, видится лишь фикция.

И в экзистенции текущей - знак он субъективности.

Замена пера на косу не изменит

Детерминизма согбенность плебея.

И даже слабый спектр прометеевых искрений,

Как чертей ладан, отпугнёт - извечная идея.

И даже копна скошенной травы,

Что на кормление пойдёт бурёнок,

Покажет деклассированностью - кто здесь правы:

Они или поэт, уготовленный которому простенок.

И не плебей, тем более, - и не корова

Дух резонанса потенциально могут слить

С строкою оппозиционною, "народного" - чтоб крова

Статус имел бы он - олимпийцы это могут подарить.

Есенин С. А.

* * *

Жизнь - обман с чарующей тоскою,
Оттого так и сильна она,
Что своею грубою рукою
Роковые пишет письмена.

Я всегда, когда глаза закрою,
Говорю: "Лишь сердце потревожь,
Жизнь - обман, но и она порою
Украшает радостями ложь.

Обратись лицом к седому небу,
По луне гадая о судьбе,
Успокойся, смертный, и не требуй
Правды той, что не нужна тебе".

Хорошо в черемуховой вьюге
Думать так, что эта жизнь - стезя.
Пусть обманут легкие подруги,
Пусть изменят легкие друзья.

Пусть меня ласкают нежным словом,
Пусть острее бритвы злой язык.
Я живу давно на все готовым,
Ко всему безжалостно привык.

Холодят мне душу эти выси,
Нет тепла от звездного огня.
Те, кого любил я, отреклися,
Кем я жил - забыли про меня.

Но и все ж, теснимый и гонимый,
Я, смотря с улыбкой на зарю,
На земле, мне близкой и любимой,
Эту жизнь за все благодарю.

Бодний А. А.

* * *

Жизнь - обман с чарующей тоскою.

Жизнь - обманутая категория властолюбием.

Жизнь идёт в отбитый час с косою.

Человек бросает жизнь порою кием.

И ведётся переписка ритуальная спокон веков

Между жизнью, изловчившейся пред человеком,

И судьбою избранных, боящихся оков.

Верх берут скрижали Интеллектом.

Жизнь, как категория, абстрактна и неуязвима, -

Перелиться может с бренности в безбрежность.

И своею многоспектральной лучистостью - манима

В просвет меж двумя "Я", где псевдоцельность.

Дух Вечности представил жизнь человечью,

Как просчитанный и проигрышный взлёт.

Но Вечного Времени Потоком человечество опрометью,

По-буридановски несётся к счастью, а выходит -

всемирный бред.

Но бред-то этот с тайным умыслом.

И таинство его не постигает человек.

Философы лишь могут смертным одром

Поймать ту нить, что единит течения Движенья

и жизни рек.

Вот эта нить даёт нам осознание полезности

Деяния земного, хотя и с относительною категорией

На фоне "чарующей тоски" о обезличенности

Субстанциальности телесной, зацикленной с реалией.

Но если психике преподнести внушённую позицию,

Что относительность сопряжена с бессмертием,

А бренность нам несёт конечную инстанцию,

То благодарить бы надо не жизнь, а Духа Вечности

с Движением.

Есенин С. А.

* * *

В этом мире я только прохожий,
Ты махни мне веселой рукой.
У осеннего месяца тоже
Свет ласкающий, тихий такой.

В первый раз я от месяца греюсь,
В первый раз от прохлады согрет,
И опять и живу и надеюсь
На любовь, которой уж нет.

Это сделала наша равнинность,
Посоленная белью песка,
И измятая чья-то невинность,
И кому-то родная тоска.

Потому и навеки не скрою,
Что любить не отдельно, не врозь -
Нам одною любовью с тобою
Эту родину привелось.

Бодний А. А.

* * *

В этом мире я только прохожий,

Но какой-то вот внутренний стяг

Мне развевает круг представлений

И снимает жизне-балансовый прах.

И, как стан исторический, это проходит

Чрез превратный характер судьбы.

И внушенность моя относительности не проходит

Чрез концепцию этой судьбоносной борьбы.

Было раз как из ряда выходящим явленьем

Ощущение грани Бытия с Пустотой - вне гравитации.

В двух аспектах пошло проявление ощущением

Предметности и антительности фазы фиксации.

Фаза эта объемливала как бы по ауре

Измерение мира иное, экспрессивное,

Отчуждение реального мира - в немом как туре,

Он как будто вошел в параллельное.

Экспозиция парада двух измерений

Длилась не более пяти минут,

Сохраняя статичность сверхположений,

И незаметно сознанию - покинула мой приют.

Случай этот может быть личный,

Не идущий на всё человечество.

Признак монада моя не несёт отличительный.

В формате бытийном - общечеловеческое сходство.

Неординарность такого виденья мира

Разный подход выявляет к родным местам:

Для одного - это равнинность русская и лира,

Для другого - это Пустота, дающая Самоконтроль мирам.

Есенин С. А.

* * *

Свищет ветер, серебряный ветер,
В шелковом шелесте снежного шума.
В первый раз я в себе заметил -
Так я еще никогда не думал.

Пусть на окошках гнилая сырость,
Я не жалею, и я не печален.
Мне все равно эта жизнь полюбилась,
Так полюбилась, как будто вначале.

Взглянет ли женщина с тихой улыбкой -
Я уж взволнован. Какие плечи!
Тройка ль проскачет дорогой зыбкой -
Я уже в ней и скачу далече.

О, мое счастье и все удачи!
Счастье людское землей любимо.
Тот, кто хоть раз на земле заплачет,-
Значит, удача промчалась мимо.

Жить нужно легче, жить нужно проще,
Все принимая, что есть на свете.
Вот почему, обалдев, над рощей
Свищет ветер, серебряный ветер.

Бодний А. А.

* * *

Свищет ветер, распыляя серебристость,

Но истории поступь не даёт его шум.

Он циклинит инстинкт на выживаемость

И сеет минорность выжидательных дум.

Но исподволь пробивается робко

Душеспасающий круг -

Это порука есть подсознания - зыбко

Иммунитет будить, который в экстриме упруг.

Здесь не до счастья, когда вьюженье.

Но это на первой соориентировочной стадии,

Когда востребно тверди под ногами заполученье

И психики придание устойчивой позиции.

На второй стадии идёт оттачивание защиты.

И добросовестность работы зависит от стойкости идейной,

Которая смиражит или среалит нам высоты.

Тут уж знаковость судьбы идёт индивидуальной.

Технология финалов тогда становится различной.

Кто программирует самоуход, тот упрощает

Жизни цветность, чтоб самопотеря была лёгкой

И сил хватило бы на то, что Антропа осуществляет.

Другой, как Гоголь, идею неординарную

Чтоб сохранить навеки, цену жестокости

Познавший жизни, уходит чрез смятенную

Судьбину в просторы неподкупной Вечности.

Часть третья.

Волошин М. А.

Россия.

Враждующих скорбный гений

Братским вяжет узлом,

И зло в тесноте сражений

Побеждается горшим злом.

Взвивается стяг победный.

Что в том, Россия, тебе?

Пребудь смиренной и бедной -

Верной своей судьбе.

Люблю тебя побежденной,

Поруганной и в пыли,

Таинственно осветленной

Всей красотой земли.

Люблю тебя в лике рабьем,

Когда в тишине полей

Причитаешь голосом бабьим

Над трупами сыновей.

Как сердце никнет и блещет,

Когда, связав по ногам,

Наотмашь хозяин хлещет

Тебя по кротким глазам.

Сильна ты нездешней мерой,

Нездешней страстью чиста,

Неутоленной верой

Твои запеклись уста.

Дай слов за тебя молиться,

Понять твое бытие,

Твоей тоске причаститься,

Сгореть во имя твое.

Бодний А. А.

Россия.

Враждующих скорбный гений

Обойдёт самосудной тропой,

Памятуя, что не понять разумений,

Где добро - инстинктивный изгой.

Если это заложена в генах, -

Не твоя здесь провинность, Россия.

Праведным и грешным Ты в стопах

Поэзии являешь как мессия.

Мессия Ты, Россия, - колосс

На глиняных ногах.

Твой величаво-теснённый голос

Несёт и смиренность и страх.

Не хватает существенной

Составляющей, чтоб единила бы всех -

И плебеев и власть с ненасытной

Потребой, где след скаредных вех.

Фокусировка быть должна разумной

В Гаранте-Хозяине потенциала

Духовной силы и ценности материальной,

Изыскание чтоб шло от рацинтеграла.

Для этого нужна революция

Мировоззрений: приоритетить надо

Не на шайку олигархов, где мания

Антропофагии страшнее ада.

Базироваться надо на средний класс

И на сознательную часть народа,

Чтоб самоконтролем давать бы пас

На сбалансированность разнополярного бы свода.

Волошин М. А.

* * *

Закат сиял улыбкой алой.
Париж тонул в лиловой мгле.
В порыве грусти день усталый
Прижал свой лоб к сырой земле.
И вечер медленно расправил
Над миром сизое крыло.
И кто-то горсть камней расплавил
И кинул в жидкое стекло.
Река линялыми шелками
Качала белый пароход.
И праздник был на лоне вод.
Огни плясали меж волнами.
Ряды огромных тополей
К реке сходились, как гиганты,
И загорались бриллианты
В зубчатом кружеве ветвей.

Бодний А. А.

* * *

Закат воздыханно разрдеевался -

Как будто впервые идёт в теневую.

И блёклый городу покров примеривался,

Спихивая в серость день земную.

И кто-то будто обречённо

Гасил пленэра тонов расцветья,

Плацдарм готовя планомерно

Для ночи мира обесцветья.

И россыпь мрачных бликов

Озёрная зеркальность воплотила -

Реликвию дневальных путов,

Чтоб день не воспарило бы светило.

И река перманентно пунцевалась

Гребешками хмурых волн.

И вереница ив как будто устремлялась

За ритмом волн, который трансом полн.

И тополя пирамидалилися мишурою -

Готическая колка монастыря средневековья,

Вбирало инквизицией таинство немою

Стать индульгенции неся презренья.

Волошин М. А.

Мир.

С Россией кончено. На последях
Её мы прогалдели, проболтали,
Пролузгали, пропили, проплевали,
Замызгали на грязных площадях,
Распродали на улицах: не надо ль
Кому земли, республик, да свобод,
Гражданских прав? И родину народ
Сам выволок на гноище, как падаль.
О, Господи, разверзни, расточи,
Пошли на нас огонь, язвы и бичи,
Германцев с запада, монгол с востока,
Отдай нас в рабство вновь и навсегда,
Чтоб искупить смиренно и глубоко
Иудин грех до Страшного Суда!

Бодний А. А.

Мир.

С Россией кончено, как с девственной Природой.

И поражаешься такому парадоксу:

Сто триллионов лет детерминирующей позой

Она была бессменно земному ортодоксу.

Но вот явился миру прораб свердловский

С слегка подпитой миной и стал Россией

Торговать, как западный купец заправский,

На виду всего христопродажья - как лицензией.

И те, кто славу ковали Союза единого,

Как будто дар речи лишилися вдруг -

Прораб среципиентил их, и дух безмолвного

Согласия вошёл в ренегатский круг.

И даже ангел любой светлый скажет:

"Со старозаветных времён такого мы

Не видели Иудина греха, чтоб скрежет

Шел от дележа России, как в первородстве Тьмы".

Видать, недаром инспирировал

Дух Вечности свой Страшный суд,

Который бы статьей расстрельной вдалбливал

Оставшимся кодекс нравственный под спуд.

Волошин М. А.

Демоны глухонемые.

Они проходят по земле

Слепые и глухонемые

И чертят знаки огневые

В распахивающейся мгле.

Собою бездны озаряя,

Они не видят ничего,

Они творят, не постигая

Предназначенья своего.

Сквозь дымный сумрак преисподней

Они кидают вещий луч.

Их судьбы - это лик Господний,

Во мраке явленный из туч.

Бодний А. А.

Демоны глухонемые.

Они проходят по земле,

Дерезонанс свой укрепляя,

Ища союзников во мгле,

И псевдоистиной добро пленяя.

Всецельно свыпестованы с теотеорий,

Они не знают практицизма,

Не по отсутствию сих знаний,

А по апологетству эсхатологизма.

Но эту тайну за семью замками

Они хранят в христовой вере,

Чтоб соломоновы цари веками

Свободомыслие пленили бы в запоре.

Волошин М. А.

Гражданская война.

Одни восстали из подполий,

Из ссылок, фабрик, рудников,

Отравленные темной волей

И горьким дымом городов.

Другие из рядов военных,

Дворянских разоренных гнезд,

Где проводили на погост

Отцов и братьев убиенных.

В одних доселе не потух

Хмель незапамятных пожаров,

И жив степной, разгульный дух

И Разиных, и Кудеяров.

В других - лишенных всех корней -

Тлетворный дух столицы Невской:

Толстой и Чехов, Достоевский -

Надрыв и смута наших дней.

Одни возносят на плакатах

Свой бред о буржуазном зле,

О светлых пролетариатах,

Мещанском рае на земле.

В других весь цвет, вся гниль империй,

Все золото, весь тлен идей,

Блеск всех великих фетишей

И всех научных суеверий.

Одни идут освобождать

Москву и вновь сковать Россию,

Другие, разнуздав стихию,

Хотят весь мир пересоздать.

В тех и в других война вдохнула

Гнев, жадность, мрачный хмель разгула,

А вслед героям и вождям

Крадется хищник стаей жадной,

Чтоб мощь России неоглядной

Размыкать и продать врагам:

Сгноить ее пшеницы груды,

Ее бесчестить небеса,

Пожрать богатства, сжечь леса

И высосать моря и руды.

И не смолкает грохот битв

По всем просторам южной степи

Средь золотых великолепий

Конями вытоптанных жнитв.

И там и здесь между рядами

Звучит один и тот же глас:

"Кто не за нас - тот против нас.

Нет безразличных: правда с нами".

А я стою один меж них

В ревущем пламени и дыме

И всеми силами своими

Молюсь за тех и за других.

Бодний А. А.

Гражданская война.

Одни восстали из подполий,

Что задавить антропофагичность страха

И стать штрихами судьбоносных линий,

Ища источник цепейного лишь краха.

Другие поднялись, потенциал скаредности

Чтоб сохранить, накопленный столетьями.

И каждый в реалии - носитель справедливости,

Не желая метаморфозиться первобытными временами.

Перед гражданской - общество как бочка с порохом.

Кто вовлекал в орбиту чувств, а кто

Идиллией дидактики не вовлекался в первобытном -

Все ощущали, что однообразье власти давало

им не то.

Не то, что хаос диктовал прогресса,

Когда скаредность стяжала издержки хода.

Не то, что опролетаривание Свободой стресса

Под кодом получала - буриданновость народа.

Видно, местонахождение в Вселенной

Бешено крутящейся Земли

Создаёт настрой дерезонансной

Сути идей, что в противоборство шли.

И масло подливали здесь в огонь

И мессии наполеоновского типа,

И Льва Толстого и Достоевского всемирный стон

О том, что теологии и власти правда - липа.

И центр госблагополучия начал смещаться

К союзу гуманно-здравых интеллектов

И к массе порабощённых, чтоб изъявляться

Своею сутью в унисон с веленьем рацзапросов.

Сообщества скаредности махровой

Любые перемены в штыки берут,

Прося от дядей сэмов помощи заморской, -

Нацию Отечества расколом рвут.

Апофеоз психоза гуманно-социального

Рождает из чрева исторического права

Лидера движения протестного, идейного,

Чтоб истинную силу возрождать соцгнева.

Но эта форма - в идеальном исполненье.

Практически же менталитеты личностей

Дают спектральность разложения в движенье,

Преследуя не общие, а интересы прозаичностей.

Задействование военных технологий,

Когда фронты идейно устремлённы,

Не изменяет ещё раскрас противодействий.

И каждый праведный и гуманист - в идее сокровенны.

И вот исхода неизбежность наступает.

И эйфорийная победа правит ... эфемерно.

Здесь постепенно устремлённость тает:

Кто был ничем - не изменился в статусе бесспорно.

Кто же провёл технологию обмана:

Гуманисты или Лидер декларацией своей?

Гуманисты и народ стали жертвою тумана,

Напустил на них когда Лидер со свитою своей!

Нет, Он - не союзник врагам плебеевским открытым.

Он новую спираль для восхожденья сотворил,

Единомышленникам чтоб по духу близким

Власти сформировать менталитет - и этим Он

Америку открыл.

Такой исход плачевный для плебеев и гуманистов

Нацеливать должен антиэкзистенциалистическое

сознание

На обязательность однотактной ротации власти Гарантов,

Для Которых гарантность - олигархическое благополучие.

Преимущество ротации в том для порабощённых,

Что она не даёт полноценно расправить крылья

Для скаредностей и покровительств олигархических,

И домокловым мечом висит отчёт за госдеянья.

Одну не понимает технологию народ:

Незаменимых и с семи пядей во лбу

Гарантов не бывает; а если ротация уйдет под свод,

Чиновники России беспроточностью наложат на

прошения табу.

Гнилостность таких технологических манипуляций

Мне не даёт возможность меж враждующими стать.

Здесь Дух Вечности преподносит фатальность краха

позиций

Гражданских, чтоб обрелась бы армагеддонова стать.

Волошин М. А.

Красная пасха.

Зимою вдоль дорог валялись трупы

Людей и лошадей. И стаи псов

Въедались им в живот и рвали мясо.

Восточный ветер выл в разбитых окнах.

А по ночам стучали пулеметы,

Свистя, как бич, по мясу обнаженных

Мужских и женских тел.

Весна пришла зловещая, голодная, больная.

Глядело солнце в мир незрячим оком.

Из сжатых чресл рождались недоноски

Безрукие, безглазые. Не грязь,

А сукровица поползла по скатам.

Под талым снегом обнажались кости.

Подснежники мерцали точно свечи.

Фиалки пахли гнилью. Ландыш - тленьем.

Стволы дерев, обглоданных конями

Голодными, торчали непристойно,

Как ноги трупов. Листья и трава

Казались красными. А зелень злаков

Была опалена огнем и гноем.

Лицо природы искажалось гневом и ужасом.

А души вырванных насильственно из жизни

вились в ветре,

Носились по дорогам в пыльных вихрях,

Безумили живых могильным хмелем

Неизжитых страстей, неутоленной жизни,

Плодили мщенье, панику, заразу.

Зима в тот год была Страстной неделей,

И красный май сплелся с кровавой Пасхой,

Но в ту весну Христос не воскресал.

Бодний А. А.

Красная пасха.

Зимою вдоль дорог валялись трупы -

Двадцатый век двадцать первый год распечатывал.

Поэты с незапамятных времен писали стопы.

Старозаветный милитаризм не померкивал.

По всей Руси многострадальной церковь

Кадилом загашала миазмы противостояний,

В псевдоумиротворённость стараясь погрузить противников

Духовных и межклассовых путем увещеваний.

Но это - сторона одна церковных страстностей,

Другая - роль проповедников в действующей армии,

Чтоб повысить дух милитаристских победоносностей

И вывести воина волю с хронической наитии.

Две стороны эти не антагонистировались

Между собой - двурушничество снимало контрастность.

Здесь двустандартные подходы реализовывались,

Давая парадоксальное совмещение, где правит несовместимость.

Выходит в одном случае, что воцарится

Должен мир меж противостоящими сторонами,

И ни единая капля крови не должна кровоточится,

Когда враги не наделены олимпийскими разноценностями.

В другом случае церковь воодушевляет

Воинов армии власти на победоносный разгром

Армии рабов и гуманистов и провозглашает

Мир постмилитаристский, возвышая над кровавым дном.

Прошло почти столетие, тот же трагизма

Почерк на страдальной уже восточной Малороссии.

Принцип формирования потенциала церкви в духе вещизма

Продолжает свою линию, выдавая экстерьер за явление

мессии.

Как грибы после дождя, появились на божий свет

За это время до тысячи храмов церковных.

Десятки тысяч новых попов инсинуируют Завет

Нагорный, попиная кадастр правил нравственных.

И ни на йоту дух милитаристский не послабел.

Откуда брать ему умиротворное антислабленье,

Когда удел христопродажный одолел

По афоризму Павла: "человек - это ложь", и в этом

оправдание.

А если присовокупить того же рода

Акт вандализма - расстрел Белого Дома

В Москве третьего октября девяносто третьего года,

То воинствующая ложь - олимпийская жизни норма.

Волошин М. А.

Готовность.

Я не сам ли выбрал час рожденья,

Век и царство, область и народ,

Чтоб пройти сквозь муки и крещенье

Совести, огня и вод?

Апокалипсическому Зверю

Вверженный в зияющую пасть,

Павший глубже, чем возможно пасть,

В скрежете и в смраде - верю!

Верю в правоту верховных сил,

Расковавших древние стихии,

И из недр обугленной России

Говорю: "Ты прав, что так судил!

Надо до алмазного закала

Прокалить всю толщу бытия.

Если ж дров в плавильной печи мало:

Господи, - вот плоть моя".

Бодний А. А.

Готовность.

Я не сам ли выбрал час рожденья, -

Сочетанье зодиачных звезд

Заложило оппозиционные искренья,

Чтоб светить до страстных бездн.

Я стремлюся поступь свою сверить

С ритмом эха поступи Апокалипсиса,

Чтоб окрылённость могла бы мне вверить

Идейность, как желания на лоне Пофоса.

Я несу две ипостаси силы воли:

Одну - самосознанья проявленье чрез идейность;

Вторую - волю Антитела Пыла, Куратора как доли,

Тенденцию берущей к рубикону чрез самость.

Вторая ипостась приходит бессознательно,

Диктатом эфемерным мне блещет путь.

Рациональности здесь проявление - не обязательно, -

Новацию несёт как будто Млечный Путь.

Несовершенство бытия чрез психопарадокс

Здесь видится с позиции ва-банковской.

И я пред Роком стою как избранный антиортодокс

И ощущаю Одиночество в безбрежности вселенской.

Часть четвертая.

Сологуб Ф. К.

* * *

Я - бог таинственного мира,

Весь мир в одних моих мечтах.

Не сотворю себе кумира

Ни на земле, ни в небесах.

Моей божественной природы

Я не открою никому.

Тружусь, как раб, а для свободы

Зову я ночь, покой и тьму.

Бодний А. А.

* * *

Я - бог таинственного мира,

Теснится он в душе неволей.

Тесненье есть не то, что не даёт мне лира,

А что берет с него Антитело Пыла волей.

Калиф я в этом мире не на час,

А до востребной значимости Духа Вечности.

Я в этом мире парадоксам даю пас,

Активизировать чтоб таинство Монадности.

Методику я упрощаю изысканий,

Беру из ипостасей воли лишь чувствованья спектры.

Принципиальность их отличия - особенность есть

мнений,

Которые мне навевают опыта истории ветры.

Они обдувают шею главы аналитической,

Последнее как будто слово выражают,

Бояся перехлёста ипостасей воли разнородной, -

Тогда мутоны суть менталитетную переиграют.

Сологуб Ф. К.

* * *

Я ухо приложил к земле,

Чтобы услышать конский топот, -

Но только ропот, только шепот

Ко мне доходит по земле.

Нет громких стуков, нет покоя,

Но кто же шепчет, и о чем?

Кто под моим лежит плечом

И уху не дает покоя?

Ползет червяк? Растет трава?

Вода ли капает до глины?

Молчат окрестные долины,

Земля суха, тиха трава.

Пророчит что-то тихий шепот?

Иль, может быть, зовет меня,

К покою вечному клоня,

Печальный ропот, темный шепот?

Бодний А. А.

* * *

Я ухо приложил к земле,

Ища страдание в абстрактности.

Программу жизни в одном весле

Нагрузки решаю я, как сонм конкретности.

Второго не даётся мне весла, -

Антиэкзистенциализм твердыню мне не подстилает.

А я на перекор судьбы хочу чтоб лира шла

В конкретность, менталитет что отвергает.

А может это от наважденья перехлёста

Псевдолюбви с любовью, псевдодобра с добром,

Который рациональность как знак протеста

Преподносит под псевдоконкретным верхом.

Верхом исчерпанной лимитности

На право беззаветного служенья Прометею,

Точнее, с предварительной разборкою условности -

Вовлечёт ли сострадание во всемирную идею?

Сологуб Ф. К.

* * *

Оргийное безумие в вине,

Оно весь мир, смеясь, колышет.

Но в трезвости и в мирной тишине

Порою то ж безумье дышит.

Оно молчит в нависнувших ветвях,

И стережет в пещере жадной,

И, затаясь в медлительных струях,

Оно зовет в покой прохладный.

Порою, в воду мирно погрузясь,

Вдруг власть безумия признает тело,

И чуешь ты таинственную связь

С твоей душой губительного дела.

Бодний А. А.

* * *

Оргийное безумие в вине

С богов античных насаждалось в мире,

И смертным вожделенно являлося во сне,

И сателлитные поэты воспевали его в лире.

Безумие вступало в сонм с бесцельностью,

Что выдавало Бытие на фоне властности

Скаредной, и даже налягалося невинностью

В обличье псевдоангельской желанности.

И чувствуешь от результата действий,

Что ангел твой - оплёванный средой.

И он достоянием становится задворочным сокрытий.

Но ты объят парадоксальною стыдливостью, а не

вселенскою тоской.

Сологуб Ф. К.

* * *

Когда я в бурном море плавал

И мой корабль пошел ко дну,

Я так воззвал: "Отец мой, Дьявол,

Спаси, помилуй, - я тону.

Не дай погибнуть раньше срока

Душе озлобленной моей, -

Я власти темного порока

Отдам остаток черных дней".

И Дьявол взял меня и бросил

В полуистлевшую ладью.

Я там нашел и пару весел,

И серый парус, и скамью.

И вынес я опять на сушу,

В больное, злое житие,

Мою отверженную душу

И тело грешное мое.

И верен я, отец мой Дьявол,

Обету, данному в злой час,

Когда я в бурном море плавал

И ты меня из бездны спас.

Тебя, отец мой, я прославлю

В укор неправедному дню,

Хулу над миром я восставлю,

И, соблазняя, соблазню.

Бодний А. А.

* * *

Когда меня штормило море Бытия

И разжижало смысл жизни, -

Не брал ориентиром я на святые жития, -

Они напоминали мне липкость тины.

Спасался я в экзистенциалистском осознанье

Одиночества, где внешний мир мне отчуждался,

Невольно негативное давая мне слабленье.

А прессинг мне его самопожертвенностью воспринимался.

Мне голографически являлся Иегова

В обличье Дьявола, смеющегося надо мной.

И этим укреплялася экзистенциалистская основа,

Где правил я и ангел был спаситель мой.

Я ангела-спасителя не принуждал детерминически,

И он взаимно был не в медиумическом паренье.

Я подсознаньем подвиги его калейдоскопил по-стоически.

И скользину твердыни испаряло самовнушенье.

Я Антитело Пыла старался избегать,

Боясь предположить, что вовлечёт в Эксперимент

Случайностей закономерных, где буду я являть

И плотский и души беспокровительский ингредиент.

И невольно изъявляю дидактический вопрос

Из лексикона нерусских технологий:

"Если ми вям не нюжни, как понось,

То на фю-фю ням нюжен бюкеть вашихь страданий?"

Часть пятая.

Хлебников В. В.

Числа.

Я всматриваюсь в вас, о, числа,
И вы мне видитесь одетыми в звери, в их шкурах,
Рукой опирающимися на вырванные дубы.
Вы даруете - единство между змееобразным движением
Хребта вселенной и пляской коромысла,
Вы позволяете понимать века, как быстрого хохота зубы.
Мои сейчас вещеобразно разверзлися зеницы:
Узнать, что будет Я, когда делимое его - единица.

Бодний А. А.

Числа.

Я всматриваюсь в вас, о, числа,

Вы демонов есть судьбодарящих значения

Знамений, как - Флегия участь, что повисла,

Как - Достоевского судьба в рулетке - бессмертия

и смерти уравнения.

Вы в экстремальности даёте хоровод,

Как Ноевого странники ковчега.

Но ваша стать не распрямится на полный ход

И, как коса Антропы, будет судьею для разнотипности

разбега.

Но Ей не разделить моих два "Я":

Они идейным сердцем изыскания ведут.

А если плоть расщепится на два небытия,

Как есть число одиннадцать, - по суеверью будет gut.

Вы палеонтологические даёте внушения,

Ведя хронологию Вечного Времени от изначалья

Жизни монадной и галактик зарождения

И до ритма бешеного современного цивилизованного

скопленья.

Но такому астрономическому разлёту,

О числа, должен прийти конец!

Видно, по типу взрыва сверхзвезд Лету

Пополнит Вселенная, а человечеству - армагеддоновый

венец.

А вы как были, числа, несгибаемыми воинами,

Так и останетесь в строю нового мира,

Который Дух Вечности создаст с небесами,

Где будет царить поэтов праведная лира.

Хлебников В. В.

* * *

Свобода приходит нагая,
Бросая на сердце цветы,
И мы, с нею в ногу шагая,
Беседуем с небом на ты.
Мы, воины, строго ударим
Рукой по суровым щитам:
Да будет народ государем
Всегда, навсегда, здесь и там!
Пусть девы споют у оконца,
Меж песен о древнем походе,
О верноподданном Солнца -
Самодержавном народе.

Бодний А. А.

* * *

Свобода приходит нагая

На волне эйфории идеализирующей,

Не столько превентивность обустройства, сколько спрягая

Свой символ с истомой слепо раскрепощающей.

И в этой стадии без осложнённости

Для Свободы можно беседовать с небесами -

Они не выставляют свой экстерьер для обозрённости

И только немо манипулируют метеовесами.

Народ инерционно жаждет эйфории

Продолженье, шестым чувством обесценивая

Восхождение на ломку прострации,

Историческим опытом ход притормаживая.

Интуитивя бесперспективность эйфории

Степаноразинской и емельянопугачёвской,

Народ самодопинговывает свои эмпирии,

Стараясь зауздать себя струной антипанической.

Навстречу ему идут Лидер с шайкою,

Внедряя в реалии, не натягивают вожжи

Как бы держа единую бутафорию с эйфориею,

Слегка реанимируя старые дрожжи.

Совсем иное у спартаковских освободителей,

Где искрометно-спонтанно возродился протест.

Они дышали не эйфорией Свободы, а эйфорией

Процесса раскрепощения, который был как практики

тест.

Такое отличие - в стадии компромисса наличия,

Историей завоеванного у первых.

Вторые шли на первопроходческие контрбезличивания

Доли рабов, духу Свободы верных

Часть шестая.

Белый А. Н.

Отчаянье.

Довольно: не жди, не надейся -

Рассейся, мой бедный народ!

В пространство пади и разбейся

За годом мучительный год!

Века нищеты и безволья.

Позволь же, о родина-мать,

В сырое, в пустое раздолье,

В раздолье твое прорыдать: -

Туда, на равнине горбатой, -

Где стая зеленых дубов

Волнуется купой подъятой,

В косматый свинец облаков,

Где по полю Оторопь рыщет,

Восстав сухоруким кустом,

И в ветер пронзительно свищет

Ветвистым своим лоскутом,

Где в душу мне смотрят из ночи,

Поднявшись над сетью бугров,

Жестокие, желтые очи

Безумных твоих кабаков,-

Туда,- где смертей и болезней

Лихая прошла колея, -

Исчезни в пространство, исчезни,

Россия, Россия моя!

Бодний А. А.

Отчаянье.

Довольно: не жди, не надейся,

Не совмещай две противоположности,

Народ, - одна христопродажье - ею упейся,

Другая - как бы вобрать привилегированности.

Двадцатый век девяносто первого года -

Век Апокалипсиса Союза, как с многонациональностью

России.

И как будто всё населенье страны с племени-рода

Иного, нахрапистой отдавшись мессии.

Но можно списать на страстное желания

Снятие железного занавеса, и такое состояние

Души и плоти, соскучившихся по призрачности перемен,

Должно длиться до пятисотдневных времён.

Но вот прошла пятисотдневка с регрессом

Явным, и далее пошло по нисходящей плоскости.

Плебей залёг, как карасёвый страх, со стрессом.

Правозащитники и патриоты забыли азы защиты

личности.

Если б не было оговорённости пятисотдневной,

Тогда ещё понятна инерционность ожидания.

Но год шёл за годом без идеи просветлённой,

А буридановый потенциал был в стадии соплежевания.

В беде человек проверяется, идею рдея.

А так как отсутствовало у правозащитников и патриотов

Рдение, по праву можно их наградить, Истину бдея,

Приставкой "псевдо", поставив клеймо на лбу ренегатов.

Возможно обвиненье в предвзятом субъективизме.

Но это тогда, когда они служили бы не Сталину

И Гарантам, а Отчизне; но страна в объективизме

Тартарарырилась, но никто не звал на стремнину.

Белый А. Н.

Родина.

Те же росы, откосы, туманы,

Над бурьянами рдяный восход,

Холодеющий шелест поляны,

Голодающий, бедный народ;

И в раздолье, на воле - неволя;

И суровый свинцовый наш край

Нам бросает с холодного поля -

Посылает нам крик: "Умирай -

Как и все умирают". Не дышишь,

Смертоносных не слышишь угроз: -

Безысходные возгласы слышишь

И рыданий, и жалоб, и слез.

Те же возгласы ветер доносит;

Те же стаи несытых смертей

Над откосами косами косят,

Над откосами косят людей.

Роковая страна, ледяная,

Проклятая железной судьбой -

Мать Россия, о родина злая,

Кто же так подшутил над тобой?

Бодний А. А.

Родина.

Те же росы, откосы, туманы,

Что при Белом тоску навевали.

Но не год ведь, а столетие станы

Исторических вех миновали.

Запасы Родины природно-недровые

По Конституции принадлежат народу;

На Западе - они все государственные,

Но там народ нужду не испытывает сроду.

Парадокс весь сфокусирован

В навуходоносорстве Гаранта,

И его волей инспирирован,

Вызывая недовольство Запада.

Другая вариация этого парадокса -

Вера в ангелоподобность Гаранта

Народа то ли по причине ортодокса,

То ли - Свободы онанистическая рента.

И как результат - нарушение последовательности:

В СМИ - вначале обеспокоенность о туристах,

А затем - о беженцах с малороссийской смертоносности,

И в конце - о шахтёрах под завалом в шахтах.

А ведь когда фашисты оккупировывали

Советский Союз, они для расправы три сословия:

Коммунистов, исполнителей права и шахтёров - выискивали.

А христопродажными перевёртышами перепоганена

былая привилегия.

И никто над Россией не пошутил:

Верх навуходоносорство Гаранта взяло,

Где псевдоангелоподобный избран стиль,

Чтоб чутьё историческое Истину бы не изыскало.

Часть седьмая.

Иванов В. И.

Любовь.

Мы - два грозой зажженные ствола,
Два пламени полуночного бора;
Мы - два в ночи летящих метеора,
Одной судьбы двужалая стрела.

Мы - два коня, чьи держит удила
Одна рука, - одна язвит их шпора;
Два ока мы единственного взора,
Мечты одной два трепетных крыла.

Мы - двух теней скорбящая чета
Над мрамором божественного гроба,
Где древняя почиет Красота.

Единых тайн двугласные уста,
Себе самим мы - Сфинкс единый оба.
Мы - две руки единого креста.

Бодний А. А.

Любовь.

Мы - два ствола, облитых Духолепной негой,

Самогорящей до апофеоза тестостерона.

Но нами принята она лишь формой -

Самосознанью принадлежит мираж - любовная корона.

Для экспериментальной тайны Духа Вечности -

Любой ценой свершить зиготу репродукций -

И призвано самогорение аффекта субстанциальности,

Как психопатологический есть образ умопомрачений.

На фоне искрометно-эфемерной психопатичности

Обостряется психикой позыв к избираемой,

Как бы единственной унисонной стати

Чужой плоти, чтоб была идея завершенной.

Для полноты завершения проявления статуса

Единственного и единственной идёт на волне

Историко-генной настройки привидение фактора-резуса

Чувствования до замыканья круга на двоих вполне.

По истеченьию месяца медового

Фокусировка чувств смещается,

Раздвигая круг до интереса деторождаемого,

И такое состоянье до рожденья новой жизни продолжается.

С рожденьем нового тайна экспериментальная

Духа Вечности о Любви воспарённой

Заземляется, и суть Бытия раздвоённая

Смещает приоритеты души самообманутой.

Иванов В. И.

Покорность.

Иду в вечерней мгле под сводами древес.
Звезда, как перл слезы, на бледный лик небес
Явилась и дрожит. Иду, как верный воин, -
Устал - и мужествен. Унылый дух спокоен.

Эоны долгие, светило, ты плывешь;
Ты мой летучий век, как день, переживешь;
Мы - братья чуждые: но мой привет печальный
Тебе сопутствует в твоей дороге дальной!

Светило братское, во мне зажгло ты вновь
Неутолимую, напрасную любовь!
Детей творения, нас, в разлученной доле,
Покорность единит единой вечной Воле.

Как осенью листы, сменяясь без конца,
Несутся смертные дыханием Отца;
Простертые, на миг соединяют руки -
И вновь гонимы в даль забывчивой разлуки.

Сосредоточив жар, объемлющий весь мир,
Мы любим в Женщине его живой кумир:
Но в грани существа безвыходно стесненный,
Наш тайный, лучший пыл умрет неизъясненный.

Иду. В лазури ночь и веет, и парит;
Светило вечное торжественней горит:
А долу дышит мгла, влажней густые тени,
И тленьем пахнет лес, подобный смертной сени.

Покорность! нам испить три чаши суждено:
Дано нам умереть, как нам любить дано;
Гонясь за призраком - и близким, и далеким, -
Дано нам быть в любви и в смерти одиноким.

Бодний А. А.

Покорность.

Иду в вечерней мгле под шатром дырявым

Смешанного леса и звёзд извечное мерцанье

Чред бледность дыр ловлю сознанием рассеянным,

Как бы ища сопутников, способных дать мне вдохновенье.

И чувствую на лоне я Природы очищенье

От судьбы превратностей, что инспирирует

Слепое Рока шествие в дерезонансном Бытия пластанье,

Предупреждать и наводить тоску Эол Ему способствует.

И трудно мне сказать, что порождает

Дыхание покорности, или Эол, историю влекущий,

Или мерцанье звёзд, однообразие которых навевает

Покорности извечность, где Дух Вечности всеведущий.

А если принимать ассоциацию в расчёт,

Что оторвавшиеся с позолотой листья

Несутся в Лету, как недоумённости просчёт,

То постзвёздный свет, видно, не боится источенья.

И в этой небоязни я ищу звено,

Чтоб приковать к нему свою покорность,

Не как изгоя, а амулета как, когда дано

Мне новь модели мирозданья чрез знаковость.

Новация моя вселенскую вбирает относительность,

Как производная есть Духа Вечности,

Но мной произошла здесь тайны изъявлённость, -

Покорность есть метод углублённости до сущности.

И этот метод исключает с поля зренья

Эгоизм экзистенциалистский,

Навевая одиночество внедренья, когда бы отношенья

С Антителом Пыла взяло квипрокво, как знак

бессрочный

Иванов В. И.

Фейерверк.

Замер синий сад в испуге,
Брызнув в небо, змеи-дуги
Огневые колесят,
Миг - и сумрак оросят:
Полночь пламенные плуги
Нивой звездной всколосят.
Саламандры ль чары деют?
Сени ль искристые рдеют?

В сенях райских гроздья зреют!
Не Жар-Птицы ль перья реют,
Опахалом алым веют,
Ливнем радужным висят?
Что же огненные лозы,
Как плакучие березы,
Как семья надгробных ив,
Косы длинные развив,
Тая, тлеют - сеют слезы, -
И, как светляки в траве,
Тонут в сонной синеве?
Тускнут чары, тухнут грезы
В похоронной синеве.
И недвижные созвездья
Знаком тайного возмездья
Выступают в синеве.

Бодний А. А.

Фейерверк.

Замер лик Природы томной

Не от фейерверковских стенаний,

Что дракончики пускают в синеве раздольной, -

А от бренной облегчённости в мигах отвлечений.

Звёздное небо фейерверк не удивит

Своим пленэром эфемерно-блёским.

Меж ними тот контраст разит,

Что земное разобщает с внеземным, сугубо

антибренным.

Фейерверк звезды любой отжившей

В виде взрыва, что на пол-Вселенной распростёрт,

Весь Её эфир колышет, как переродившей

Вроде естество свое, где код уж прежний стерт.

А если звёзд несколько войдут в экстрим такой,

То каждый человек свой фейерверк в душе прочувствует,

Как акт насильственный, где лики единятся

Вселенной и земной,

Как будто пыль Вечности бренность трансформирует.

Не в этом ли Свобода зарождается,

Когда отмеренный берёт свой путь,

Лишаясь Вечности, удел статичности где претворяется,

А постфейерверочность безбрежия снимает пут.

И ускоряется тогда процесс градации оценочной

Всех судьбоносных технологий вредоносных,

Подобных разноцветиям навуходоносоро-гарантной

Скрытости, суть которой высветит фейерверк

взрывов звёздных.

И в фейерверке флора с фауной участвуют,

Мутон боясь заполучить любой ценой.

Но Духом Вечности уже согбенивают

Ивы, возмездия созвездий светлячковой беря судьбой.

Иванов В. И.

Приближение.

На мировом стоим водоразделе.
Быть может, в ночь соседняя семья,
Заутра ты, там он, а там и я -
Исхищены мы будем в этом теле

Из времени, всем общего доселе,
Дабы пребыть, от ближних затая
Недвижную Субботу бытия,
Начатком вечности в земном пределе.

Быть может, воль глухой раскол - конца
Всесветного неслышное начало;
И тихий гром гремел, и в нем Гонца

О днях иссякших слово прозвучало;
И те, чье сердце зовом отвечало,
Воскресшего встречают Пришлеца.

Бодний А. А.

Приближение.

На мировом стоим водоразделе -

Не на Революции острие, а на переходе

К новому витку спирали, где в разделе

Долгожданном рабы и рабство в истории ходе.

Это - по большому счёту, а по малому -

Поработители отделены, как пади-шах,

Сказавши: "Хватит!!!" в сказке взрослому

"Золотая антилопа" - от богатства, и в этом - крах.

И хоть затаивай Субботу бытия,

Хоть воскрешайся сам в долгожданного Пришельца -

Гонец Пустотность принесёт за время жития

Впервые - как знаменье нового Солнца.

А до ивановского приближения - так зеньки

Надо расширять: оно пришло уж избирательно

Возмездие армагеддоновое, где провестники -

Реально - крушение четырехсотлетнего трона,

а не ожидательно.

Иванов В. И.

* * *

Зима души. Косым издалека
Ее лучом живое солнце греет,
Она ж в немых сугробах цепенеет,
И ей поет метелицей тоска.

Охапку дров свалив у камелька,
Вари пшено, и час тебе довлеет;
Потом усни, как всё дремой коснеет.
Ах, вечности могила глубока!

Оледенел ключ влаги животворной,
Застыл родник текучего огня.
О, не ищи под саваном меня!

Свой гроб влачит двойник мой, раб покорный,
Я ж истинный, плотскому изменя,
Творю вдали свой храм нерукотворный.

Бодний А. А.

* * *

Зима души - для антиреволюционера,

Ему и стопроцентность инсоляции не в прок.

Он и на лучистых брегах Кипра

От дерезонанса Октября уже не сделает виток.

Когда Октябрьской экспрессией гонимые

Финансово-материальные все ценности

Уволокли на Запад, задачи решая шкурные, -

То по всем швам пошел лимит потребности.

Вот выжидателям оставшимся приходится

Пшено варить, как смысл прилипания за жизнь,

И верить в полусне Икелу, что воротится

Бесправности удел, как бутафорная лебяжья песнь.

Душа придерживается правильного направленья:

Нерукотворность бунтованья в дисгармоничном мире.

Но только надо помнить, что плоть - сосуд души

вмещенья, -

Ему хотя бы дать агогическое следованье лире.

Часть восьмая.

Ходасевич В. Ф.

Путем зерна.

Проходит сеятель по ровным бороздам.

Отец его и дед по тем же шли путям.

Сверкает золотом в его руке зерно,

Но в землю черную оно упасть должно.

И там, где червь слепой прокладывает ход,

Оно в заветный срок умрет и прорастет.

Так и душа моя идет путем зерна:

Сойдя во мрак, умрет - и оживет она.

И ты, моя страна, и ты, ее народ,

Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год,-

Затем, что мудрость нам единая дана:

Всему живущему идти путем зерна.

Бодний А. А.

Путем зерна.

Проходит сеятель с лукошком по ниве,

Завет в полусогбении ей шепчет.

И видится такая же забота иве,

Что у воды своею статью лещет.

Вода, и сеятель, и ива обуреваемы одним -

Зерно, пройдя метаморфозы, как человек-превратности,

Чтоб полновесностью амбарной оборотилося, и с ним

Ввело бы в стан исторический суть рациональности.

И тогда сеятель с поэтом по рацзерну бы оба обрели.

Первый бы - чувствовал нутром для нивы зерна приемлемость.

Второй бы - чрез прометеевый огонь держал души весну,

Чтоб в стадиях не гасла репродукции зерна бы самость.

Ходасевич В. Ф.

* * *

Горит звезда, дрожит эфир,

Таится ночь в полете арок.

Как не любить весь этот мир,

Невероятный Твой подарок?

Ты дал мне пять неверных чувств,

Ты дал мне время и пространство,

Играет в мареве искусств

Моей души непостоянство.

И я творю из ничего

Твои моря, пустыни, горы,

Всю славу солнца Твоего,

Так ослепляющего взоры.

И разрушаю вдруг шутя

Всю эту пышную нелепость,

Как рушит малое дитя

Из карт построенную крепость.

Бодний А. А.

* * *

Горит постзвёздный луч,

Проекцией неся псевдоподобность,

Как свердловского прораба путч, -

Берётся многими за истинность.

А может это потому,

Что Антитело Пыла умаляется

Самосознанием, и не своему,

А навуходоносорству чутье внимается.

И внимается по внешнему аффекту:

За всю историю человечества

Гаранту принадлежат по факту

Накопленные все богатства.

И навуходоносорство Гаранта

Играет с ними, как кошка

С мышкой, как будто кванта

Солнцедарность - для его окошка.

От умаленья Антитела Пыла

Идёт и видимость неверных чувств.

Дидактика искусства перемесила

Навуходоносорства и Истины спектры свойств.

Теперь лишь ставка на Страшный суд,

Который оппозиции поэтам

С идеи Прометея снимет пут,

Сдав навуходоносорство Гаранта плахам.

Август 2014 г.

Конец шестого тома.

Оглавление.

Часть первая.

Часть вторая.

Часть третья.

Часть четвертая.

Часть пятая.

Часть шестая.

Часть седьмая.

Часть восьмая.

Оставить комментарий © Copyright Бодний Александр Андреевич (bodnyalexander@yandex.ru) Размещен: 18/01/2018, изменен: 18/01/2018. 218k. Статистика. Монография: Поэзия		Ваша оценка:
Аннотация: Настоящий 6-й том книги "Поэзия вскрывает небеса" отражает вечное стремление человечества к гармоническому обустройству внутреннего и внешнего миров на фоне слитности времен: прошлого, настоящего и будущего. Своеобразность авторской тематики - в умении видеть во всех сферах человеческой деятельности следы вселенского Потока Вечного Времени.

Бодний Александр Андреевич : другие произведения.

Поэзия вскрывает небеса