Деревенскими издавна протоптана широкая тропа через Косматое урочище. Идёт она, почти никуда не сворачивая, виляя слегка из стороны в сторону, обходит покрытые седым мхом валуны, принесённые ледником в далёкой древности. Сделай три поворота, и виден уже берег Хлебного ручья, а там и до подворья местного колдуна, дядьки Захара, недалеко. Но Климу, что уже год у Захара в учениках, по тропе нельзя. Парень он сильный да видный, но не та сила всё решает. Растёт возле тропы, сразу за вторым поворотом, среди обычных дубов, могучий парадуб.
Дерево и дерево, каких в лесах наших много, старое, узловатое, дуплистое. Не слишком толстое, двое мужчин запросто обхватят. Плодовитое, каждую осень обильно засевает землю вокруг себя желудями, но само же деток и душит обширной тенью. Всяк мимо него ходит, кто просто пройдет, ствол рукой огладит, кто с лукошком, грибов нарвать, а кто с туеском, по жёлуди.
Климу дорога пока заказана. Как учит дядька Захар: 'Среди всякого сущего, живущего и растущего, есть к волшебству открытое. Чем меньше в нем разума, тем жаднее берёт, труднее делится. Коли есть в тебе к магии сродство, да сил магических недостаток, опасайся могучего и неразумного, дорожку окольную выбирай'. А в старом дереве какой разум?
Поэтому ходит парень к учителю кругом, помимо общей тропы. Успел отдельную стёжку протоптать, извилистую, но безопасную. Начинаясь у первого валуна, сворачивает эта тропка налево, извивается среди мелкого ельника, спускается к Хлебному ручью, к густым зарослям паратальника. Те кусты Климу уже по силам, толику силы в каждый заход подбирает. Сам этот путь нашёл, паратал радушно делится магией. Клим в тех зарослях, словно в чистом источнике купается, но много не берёт, бережёт малого помощника.
Шагал сегодня Клим на обычный урок, да задумался. Ноги сами идут, а перед глазами вместо верной дороги мельникова дочка, Варька. Росли рядом, никогда не выделял её парень среди сверстниц, Настён и Матрён, не заметил, как расцвела. Теперь как глаза открылись. Улыбнулась ли неожиданно ласково, или слово особенное сказала, или посмотрела внимательно и серьёзно, да только забыл Клим про обычные дела. Сам на урок спешит, а в голове всё Варвара. Как ведро из колодца поднимает, наклонившись и ногу для равновесия отставив. Как не удержалась и ледяной водой на себя плеснула, взвизгнула. Стала подол сарафана отжимать, икры белые да тонкие, выше колен одежку подняла. Замечтался, нужный поворот пропустил. Сердце захолонуло, ноги кисельные стали, только тут и очнулся.
Нехорошо! До жадного дерева не более полусотни шагов. Никогда Клим так близко к опасному месту не подходил. Парадуб, слабую магию почуяв, тянет к себе! Очень хочется шаг сделать, ещё и ещё. Ближе подойти, погрузиться в ласковую темноту, раствориться в сладком растительном безмыслии. В голове без слов кто-то давит, требует: 'Дай, дай, дай больше!'
Как учитель говорил? 'Стань никем, очистись от мыслей, от желаний. Сосредоточься. Строй стену. Пока стена стоит - беги'. Клим так и сделал. Заставил себя забыть про дурное дерево, про лес вокруг и землю под ногами. Начал, как мог, строить. Стена не стена, но изгородь получилась. Хлипкая, прогибается, но держит. Сразу напор ослаб, удалось шагнуть раз, второй в сторону от тропки, а там легче пошло. Ноги всё крепче, в голове яснее. Отбежав изрядно в сторону, Клим обессилено опустился на подвернувшийся пень. Отдышаться, снять с лица и головы налипшую паутину. Нёсся, дороги не разбирая. Руки и лицо еловыми лапами исхлестал, в волосах листья и другой древесный мусор. Спасся!
Приведя себя в порядок, Клим огляделся. Невелико Косматое урочище, а здесь он раньше не бывал. Маленькая полянка в еловом подросте, смущенная его вторжением, начинала жить обычными заботами. Зазвучали голоса лесных пичуг, прополз по надобностям важный рогатый жук. Зашевелилась трава возле замшелой коряги, приподнялась из неё треугольная змеиная голова. Гадюка. Мазнула пустым взглядом по неподвижному Климу, заскользила неторопливо, пробуя воздух языком. 'На охоту, должно', - подумалось парню. Зная, что всякая тварь важна, змей он не очень жаловал. За холодность и глухоту. Не давались ему пока эти существа, не слушали. Птицу научился приманивать, белка к ладони за орехом приходила, заслышав немой зов. Змеи много древнее, другой подход нужен.
Прикинув на глаз путь аспида, Клим присмотрелся и увидел в шаге серый комочек. Мышонок, поджав раненую лапку, ковылял по разворошенному мху. Протянув руку, Клим подхватил зверька. Тот пискнул, моргнул бусинками глаз и обмер в ладони.
Гадюка, встретив неожиданное движение, остановилась, зашипела предупреждающе, затем свернула в сторону и исчезла среди черничника. Погладив пальцем мышиное тельце, Клим ощутил: рядом с живым теплом не смешиваясь, соседствовал магический холодок. 'Непростой ты зверёк! Будешь Парамошкой!'. Решив так, вырвал клок мягкого мха и бережно уложил Парамошку в котомку. Пора, учитель заждался.
Дядька Захар, невысокий сухонький мужичок с короткой немужицкой бородкой и постоянно удивленно-горьким взглядом, возился с цветами во дворе, под окнами. Цветник этот был удивительный, нигде таких растений не увидать. Радугой был он расцвечен от снега и до снега. Рядом с Захаром вышагивал ручной говорящий параграч Антип. Поглядывая, повернув голову, одним глазом на утоптанную землю, он иногда замирал; тогда грунт перед ним вспучивался, раздвигался и на свет вывинчивался жирный земляной червь. Антип склёвывал червяка и продолжал прогулку.
- Антип харроший! - заявил грач, вспорхнув на плечо хозяина. - Жрррать хочешь? Как поживаешь?
- Хочет, а как же, - дядька Захар присмотрелся. - Волки гнались? Морда вся исхлёстана. Пойдём-ка в дом.
Клим внезапно понял, насколько он проголодался. Встреча с парадубом впрок не пошла. Желудок заворчал, запел требовательно. Пока Клим насыщался, дядька Захар внимательно рассматривал его, сощурив глаз.
- Показывай гостя-то, - предложил он, дождавшись Климовой благодарности.
Парамошка, будто поняв, о ком речь, уже вылез из котомки и уютно устроился у Климова ворота, близ уха. Согревшись вблизи источника силы, лапку он успел подживить и стал вполне доволен жизнью. Приняв предложенную корочку хлеба, зажевал доверчиво, без боязни. Не убоялся и хозяйского парапса, старого пуделя с чудным именем Дюк, что тявкнул для порядка на пришельца из-под стола. Только ушками повёл.
- Мелочь, а понимает, - Захар затеял с мышонком переглядку, - кто с добром. Хорошего зверя нашёл, Клим. Как назвал?
- Парамошкой, Учитель, - Клим осторожно погладил мышонка. - Наткнулся на него, как от парадуба убегал.
- Во-о-т оно как. А я гадал, что ты такой разукрашенный. Пора тебя правильной защите учить. Стенку, небось, ставил?
- Загородочку, - Клим виновато потупился. - Однако убёг ведь?
- От всех не убежишь. Или будешь по лесам зайцем петлять, каждый парадуб кругом обегать? Наш - ленивый уже. Тянет по привычке. Хуже, когда молодому дереву попадёшься. Решено! Прямо сейчас и начнём.
До вечера наставлял дядька Захар Клима в новом умении. Колдовство - не хлопушки и шутихи, а долгий и незаметный труд. Пока Клим правильный наговор выучил, семь потов сошло. Захар сидит, пуделю под табуретом мохнатое пузо гладит - да повторяет: 'Учи! Учи!'. А как зачало солнце небо кровянить, дядька Захар в ладоши хлопнул: 'Будет! Проверять пошли'. Двинулись к парадубу по короткой дороге. С ними пёс ради прогулки нагретое место кинул. Клим, уходя, заглянул в окошко и увидел призрачного пуделя, лежащего на полу подле табурета, брюхо подставив призраку хозяина, чтобы чесал.
Никак привыкнуть не могу, Учитель, - поёжился Клим. - Как можно сразу в двух местах быть?
- Выбрать не может, как лучше, - странно, но Захар показался Климу смущенным, будто самому не совсем понятно. - Вот и мечется. Или в избе с хозяином пузо чесать, или в лес бежать. Сразу в оба места хочется. Хитрая штука, звериное колдовство. Животинка малая, чего ей надо? Тепла, сытости. Род продолжить. Проще некуда. Зверь, он, - Захар наставительно поднял палец, - существо простое, сложностей колдовских не понимает. Исполняет свои надобности, как выйдет. Диковинно и выходит. Однако, отсюда сам пойдёшь!
Захар подтолкнул Клима напутственно вперёд, где уже беспокоили магический холодок и безразличная тяга парадуба. Проговаривая заученные фразы, Клим зашагал по тропке. Но саму встречу с колдовским деревом и не заметил. Просто шёл - шёл, да и прошёл мимо. Парамошка, напротив, пищал поначалу, забился глубоко в котомку, возле парадуба выбрался на воротник, распушился, встопорщился, пытался защищать нового приятеля. Когда же Клим спокойно мимо дерева прошёл и даже рукой коснулся небрежно, мышь успокоился и весь обратный путь просидел на воротнике, изучая мир свысока. Как домой вернулся, бабка Анфиса только губы поджала. Как же так, мышь лесную в дом нести! Но против не сказала ничего.
С той поры жизнь у Клима иначе повернулась. Малый зверь мышь, но волшебный. В колдовстве ведь размер не главное. Парамошка, живя при хозяине и чувствуя его настроение, просто делал себе лучше. Если у Клима тяжело на сердце, не ладится что, или повздорил с кем, мышонку плохо. Колдовать Парамошка не колдовал, ясно, просто хотелось ему, чтобы было всё хорошо и спокойно. И делалось, если сил достанет.
Повздорила с Климом как-то лабазника местного супруга, тётка Марфа. Не так посмотрел или ещё чего, сейчас и не скажешь. Да только взъелась на парня: 'И чего ты ходишь тут, не твоего ума дело на нас посматривать! Или ты, такой - сякой, воровство измыслил?' На такие слова у Клима в ответ не нашлось ничего, только обида заткнула горло комом и слёзы из глаз чуть не брызнули. Смог лишь выдавить: 'Как можно, тётка Марфа!'. Парамошка, спокойно спавший в ладанке с мягкой травой, что Клим сплёл и повесил себе на шею, зашевелился обиженно. Непорядок с хозяином! Вылез, глазками на Марфу стрельнул. Уж на что лабазница была к мышам привычна, но охнула и замолчала. Пытается сказать хоть слово и не может. Онемела! Краснеет, пыжится без толку. Только глазами уходящего Клима провожает. Парамошка хозяину в ухо: 'Пи-ик?'. Будто спрашивает: 'Так ли сделал, верно ли?'
Приходила она потом с мужем к дядьке Захару. Жаловаться да сглаз снимать. Долго после того раза, как завидит тётка Марфа, что Клим мимо пройти может, сразу отвернётся или на другую сторону перейдёт. Лишь бы не встретиться.
Так и пошло. Тут случай, там случай. Клим Захару рассказывать, а колдун только усмехается да повторяет: 'Хорошего зверя нашёл, хорошего...'.
По самой летней жаре случилось у Клима несчастье. Померла бабушка Анфиса, остался он совсем один. Из всей семьи только Парамошка да дядька Захар. Проведя пару вечеров в опустевшем анфисином домишке, Клим передал бабкиных корову и птицу многодетным соседям, собрал вещички и переселился к Захару. Чего за уроками за пять вёрст гонять, ноги бить? Только и бегал если, то на мельницу, Варвару издали увидеть. Повезет - вроде случайно словом переброситься.
Сегодня, запрягши смирную колдунову лошадку, Клим отправился на мельницу за заказом. Поднявшись на бугор перед речкой, он издали заметил тонкую фигурку Варвары. Но что это? С кем она говорит, улыбаясь? Присмотревшись, Клим узнал сына старосты, Василя. Не сговариваются ли о чём? Наговор дальнего слуха еще не всплыл в голове, а Парамошка постарался. Разговор словно вблизи стал:
- И помни, Варька, - брюзгливо, подражая отцу вывернув губу, выговаривал Василь, - два мешка тонко, три мешка грубо! Не спутай! Знаю я вас, баб! Всё глупости на уме.
- Не перепутаю, Василь, - Варвара скромно глядела на свои руки, мяла испачканный мукой фартук. - Будет, как сказано. Завтра с утра приезжай.
- Дело. Сейчас и займись. Что вечера ждать? А вечером, слышь-ка, приходи в рыбачий домик!
- Зачем? - подняла глаза Варвара.
- Научу на столе танцевать! Га! - Василь расхохотался. - Не пожалеешь! Но-о, заснула уже! - утвердившись на телеге, он хлопнул вожжами. И, не обратив на подъезжающего Клима внимания, отправился восвояси.
Очень хотел Клим сказать: 'К тебе приехал, за руку взять, в глаза посмотреть', но язык словно примёрз к нёбу, только и выдавил: - Да.
Весь день до вечера Клим был сам не свой. Грызла его мысль: 'А ну как отправится Варя в рыбачий домик? Что делать будет? Если отправится, значит люб ей Василь! Еще бы не люб! Парень видный, старосты сын, куда лучше!' Полдня себя изводил. А как завечерело, не выдержал. Забрался в чулан, свечи, что из воска, собранного в полнолуние, по углам затеплил. В плоскую плошку налил с наговором ключевой воды. Варварин волос, что снял с мешка с мукой, на свече сжёг и со словами: 'Покажи хозяйку, холодная вода!'пепел в воду кинул.
Отлегло от сердца. В водном зеркале Варя, сидя в темноватом помещении, перебирала свои длинные, чёрные волосы, запорошенные мучной пылью. Ноги облеплены мокрым сарафаном, видно, с водой возилась. Затем быстро, одним движением, сарафан стянула! Подхватила, потянувшись, качнув грудью, деревянную шайку, и прошла в парную. Баня! Жарко стало Климу, словно сам в бане очутился. Смотрит, оторваться не может, ест Варвару глазами. В голове шум и туман, внизу потяжелело. Тут вроде свежестью повеяло. Кто-то в парную дверь открыл? Никак Василь?!
- Ладная девка, - дядька Захар, зашедший в чулан, долгий миг всматривался в вещую воду. Клима успело и в жар и в холод кинуть. Уши горят, пироги печь можно!
- Ладная, - повторил Захар и спросил, насупившись: - То-то чую - волосом палёным потянуло. Любишь её или просто непотребство творишь? Не помнишь: следить можно - подсматривать нельзя?
- Да я, дядька Захар, да мне...
- Свататься будешь - помогу, - вышел, шваркнув дверью. Только прозвучал запоздалый крик Антипа с плеча наставника: 'Загрррраница не поможет!'
Взволновав послушную воду, Клим задумался. Слова учителя гулко бухали в ушах вместе с ударами сердца: 'Свататься будешь... свататься будешь... свататься будешь...'
Неделю спустя Варвара сама забежала к колдуну за какой-то травкой для отца. Клим, переборов робость, вызвался проводить её. Пока шли к Хлебному ручью, Варя увлечённо рассказывала об отце. Что прихватило его, приходится ей самой работу на мельнице править, мать-то умерла давно, не помнит её Варя. А отец уже немолод, помогать надо. Или работника искать, да тянет что-то отец, может, женихов ждёт? Тут девушка запнулась и умолкла. Варя молчала, и Клим не мог придумать, что сказать. Как вошли в Косматое урочище, Варя зашагала было прямой дорогой, но Клим, страх переборов, перехватил её руку и удержал, остановил.
- Пойдем, другую дорожку покажу, - сказал, с трудом ворочая пересохшим языком.
- Зачем? - прошептала Варя. - Эта прямая да быстрая.
- Затем, чтобы подольше рядом идти! - как с разбега в ледяную воду кинулся Клим. Его трясло, только что зубы не стучали. Вдруг откажется, посмеётся? Что делать тогда? Бежать? Сделать вид, что ничего не было?
- Пойдём длинной, - ответила Варя. И ладошку у Клима в руке оставила.
Сватать Варвару за Клима дядька Захар собирался долго и со вкусом. Клим его таким не видал никогда. Вешая парню через плечо особо подобранный оберег, Захар говорил наставительно:
- Каждый должен знать, что ты не абы кто, не сирота безродный, а ученик колдуна! Сам колдун. Уважать должны!
Просватались, ударили по рукам. Решили, жить молодые будут при мельнице. И отдельно, и делу польза. Свадьбу назначили после первых заморозков. Возвращаясь с Климом домой, дядька Захар, выпивший на радостях со сватом крепкой сливовой наливки, был весел, оживлен, воздух вокруг него светился и погромыхивал празднично. Толковал об учении, о будущих климовых детках, о том, какой сват хороший да радушный человек. По левую руку его то и дело проявлялась молодая красивая призрачная женщина в иноземной одежде. Захар в задумчивости её не замечал. В другой день Клим обязательно удивился бы этому нелюдскому колдовству, но сегодня... В ушах звучали Варины слова: 'Приходи к ночи на мельницу. Ждать буду'.
Пришёл, прибежал. Варвара ждала его, постелив ложе мягкими мехами. Свет одинокой свечи разливался золотом по её распущенным черным волосам. Клим, обняв неумело, целуя закрывшиеся глаза, прошептал севшим голосов:
- Варя, милая! Как же обычай, простыня, кровь...
- Глупый. Колдун, а телёнок. Придумаем, - и потянула его, повела, ухватив холодными дрожащими пальцами. 'Согрею, никогда не будет ей холодно со мной', - думал Клим, лихорадочно срывая с себя одежду, чувствуя нарастающее возбуждение и смущаясь его и того, что должно случиться. Боясь и мечтая, не решаясь глянуть Варе в глаза.
- Сейчас, да, - она задула свечу, прикрыв его губы рукой, - потом, не надо нынче света.
Повела плечами и тонкая рубашка скользнула под ноги. Только двое видели девушку сейчас. Клим и растущая Луна, глядевшая из окна без любопытства, привыкшая ко всему. Призрачный лунный свет сбегал по тонкой девичьей фигурке, растворяясь в мехах. Откуда взялась мудрость не кинуться горячим зверем? Колдовство, магия... Будто кто-то взял за сердце мягкой шерстяной рукавичкой, остудил запал, унял дрожь нетерпения. Обняв Варю за плечи, Клим повёл ладонями по её телу, сверху донизу. Ощупав пальцами острые лопатки, тонкие ребра, что так хочется пересчитать, прогладив пальцами каждый промежуток. Тёплая спина, бугорки позвонков, сбегающие от основания шеи до ложбинки между ягодицами. Губами прошёл по ключицам, слева направо. Опускаясь на колени, приник лицом к груди, ощутив щеками упругий мягкий жар.
- Колется, - ойкнула девушка, затрепетав.
- Прости, прости!
- Пусть, дальше!
Дальше. Ниже, губами и носом по животу, руками обняв и огладив дрожащие и прохладные, но теплеющие бёдра...
- Нет!!!
- Что не так, Варенька? - Клим испуганно отпрянул.
- Смотрит, - пальчик Вари показывал за спину, глаза её округлились, губы дрожали.
На ворохе смятой одежды сидел и глядел на них Парамошка. Глаза его горели колдовским зелёным светом.
- Это мой друг, милая, друг и помощник...
- Нет! Он так страшно смотрит, - Варя готова была заплакать. Подхватив рубашку, она завернулась в неё, скрывшись, спрятавшись от мыша. И от Клима.
- Но, Варя... - не мог найти слов парень.
- Нет. Или он - или я.
С минуту Клим переводил глаза с Варвары на зверька и обратно.
- Ты, - наконец сказал он и набросил на Парамошку рубаху.
Утром Парамошка пропал. Клим обыскал всё. Варя, видя его искренние обиду и недоумение, искала мыша вместе с ним, подсказывая укромные уголки. Да разве найдёшь маленькую мышь в доме, если она не захочет показаться? Не захотел. Не показался. Не вернулся.
Аккурат к свадьбе, когда обычные цветы все давно облетели и пожухли, зацвели у мельницы невиданные кусты, выросшие за одну ночь. Ярко полыхали они в наступающей зиме красным и синим, жёлтым и колдовским зеленым. Вопреки снегу и вьюгам. Веселили и согревали сердце. Только дядька Захар, проходя мимо, обычно тяжело вздыхал. Три года цветущие кусты радовали глаз прохожих. Примерно столько, сколько живет в сытой безопасной неволе обычная лесная мышь.