Вы, может, помните, романс: "Поговори хоть ты со мной, гитара семиструнная..." ? Не помните?
Ну и не беда! Поверьте мне на слово- есть такой старинный романс. И первые его строчки как нельзя лучше подходят к той истории, которую я вам хочу рассказать.
Мне тогда было четырнадцать лет.Только только начались зимние каникулы. И мама на день рождения подарила мне гитару. И именно семиструнную.
Как-то утром просыпаюсь, а дома - никого. Все разошлись кто куда. И в окошко солнышко светит сквозь морозные узоры. Слепит глаза. А дома тепло, хорошо. А рядом со мной у кровати стоит гитара. И так мне стало радостно, когда я сообразил, что эта гитара- моя. И теперь я на ней буду играть.
Я быстро вскочил с постели, почистил зубы, застелил кровать и, с чистой совестью, принялся за дело. Я взял гитару и стал старательно бренчать, извлекая нескладные звуки. А дело в том, что играть я на гитаре не умел. А мама, когда гитару мне подарила, посчитала, что на том ее миссия кончена, а остальное уж я должен сам. То есть, научиться играть на этом прекрасном инструменте я должен сам. Сначала я на маму даже и обиделся. А потом подумал, что резон в ее действиях есть. Никто мне ничего не должен. А, как мужчина, я должен научиться сам. И три дня я бренчу на гитаре, отчетливо помня три аккорда, которые мне однажды показали. Пальцы мои огрубели почти до мозолей от тугих струн. Но я не сдаюсь. Бренчу и бренчу. И даже и хорошо, что сегодня никого нет дома- мешать не будут. Да и я никому не помешаю.
Мамин царский подарок был для меня совершенно неожиданен. Я, когда слышал гитару по радио, или, однажды, отец пришел с гитарой и показывал класс, от всего окружающего отключался и ничего вокруг себя не слышал, кроме струнного перебора.
Но у мамы я ничего не просил. Думаю, она сама заметила эту мою "стойку". А мне ничего не сказала. А на день рождения взяла да купила гитару.
Я про гитару рассказал всем ребятам во дворе. И они, преодолевая робость, один за другим приходили смотреть на дивный инструмент. И послушать. Но слушать, по правде, было пока нечего. Только непритязательный друг мой, Вовка Калужин, задерживался и с интересом наблюдал мои бесконечные упражнения.
"Какая?- спрашиваю я, как будто он может мне ответить. Но Вовка легко отвечает:
"Вторая и четвертая".
"Да?- удивленно спрашиваю я- а откуда ты знаешь?"
"Я слышу,- спокойно отвечает мой приятель
Ай да Вовка! Он слышит. А я вот ничего не слышу.
"И что же мне делать?- спрашиваю.
"Надо гриф поднять. Тогда и дребезжать не будет"
"А чего же ты молчал, дурья башка!- сержусь я на Вовку.- ты же все слышал. "
" Ты не спрашивал,- отвечает он.
"В самом деле не спрашивал- говорю я и подтягиваю гриф.
Играть становится легче. И струны уже не дребезжат, как прежде. И я берусь за дело с новой энергией. А Вовка сидит рядом со мной. Слушает и помалкивает.
Через две недели я уже разучиваю песенки. Я тяну, завываю и вывожу. И у меня неплохо выходит. Наша вечно занятая мама пробегает мимо меня по направлению из школы в школу( она преподает в нашей школе черчение) и я вижу на ее лице легкую гримаску. Едва заметную, на долю секунды.
"Постой!- говорю я.
"Мне некогда. Я тороплюсь,- кидает она мне на бегу.
"Подожди,- настаиваю я.
""Ну что тебе - останавливается она, смирившись.
"Говори"
"Что говорить?"
"Ты сама знаешь- упрямо настаиваю я.
"Ничего я не знаю,- уходит она от ответа,
"Знаешь!"
"В конце припева не так"
"Что не так?"
"Что? Фальшивишь ты, вот что"
Я хотел спросить, где именно, а она уже убежала. И оставила меня в глубоком раздумьи. И, можно сказать, смятении.
Я упорно осваивал инструмент. И пел. У меня и репертуар свой сложился. Тут были два романса: "Выхожу один я на дорогу" и "Ты жива еще моя старушка". Две песни, того жанра, которой впоследствии назовут авторской песней, а тогда называли просто студенческой песней: "Люди идут по свету" и "Когда зимний вечер..." И еще одна песня - из дворовых, неясного жанра. Жалостливая. И начиналась она так "Там, где пески бархан...". У меня уже не дребезжали струны(я научился правильно их прижимать).Кроме того, я освоил бой, называемый в простонародьи "восьмеркой".
Но, и это страшно меня огорчало и удручало, я по-прежнему фальшивил. Мой неизменный слушатель и доброжелательный критик Вовка Калужин, скрепя сердце, говорил мне правду. А правда состояла в том, что я по-прежнему вру. И беру не ту ноту, которую надо.
Я старался. И так тянул и эдак вытягивал, но дело не шло.
Наступила весна. Солнышко уже грело не только через окно. Мы перебрались на завалинку. И испытывали тот непонятный подъем и восторг, который связан с приходом весны.
Начались весенние каникулы и я целыми днями пропадал на улице. Мы с друзьями либо во дворе играли, либо ходили на Байгору смотреть. А посмотреть было на что. Байгора наша, спокойная и неширокая, забурлила, разлилась и мы с трепетом и ужасом смотрели с высокого берега ледоход, когда мощные льдины, бились друг о друга, издавая гулкий шум. Ноги мерзли в холодных сапогах, из носу текло, но мы стояли и стояли...
Я почти забросил гитару и только изредка брал ее в руки. Однажды утром я проснулся и почувствовал, что мне снова хочется петь. Внутри меня что-то происходило. Я стал напевать одну из студенческих песен. Вошла мама и прислушалась.
"Ага!- сказала она,- совсем другое дело"
"Какое другое дело?"- спросил я. Но мамин уже и след простыл.
Она упорхнула. А до меня дошло. Оказывается я уже больше не фальшивил. Вовка Калужин- известный эксперт- с радостью подтвердил: спето правильно.
С тех пор я и пою на гитаре. Конечно, только для себя. Или для друзей. Для близких друзей.
Раньше я пел "Клен ты мой опавший"а теперь пою Окуджавскую "После дождичка..."
И гитара у меня давно другая. Немецкая. Шестиструнная. И я не фальшивлю. И струны, славу богу, более не дребезжат.