Бояринов Максим : другие произведения.

Год ворона, часть 1 (главы 1-13)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 5.74*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Прошлое никогда не уходит. Оно возвращается снова и снова. Когда мимолетным видением во сне, а когда “грибом” ядерного взрыва на горизонте.
    В 1987 году в результате перестроечного бардака на одном из стратегических аэродромов на территории Украины закопана неучтенная атомная бомба, которую считают потерянной. Наше время. Бывший штурман стратегической авиации по пьянке проговаривается про “неучтенку” не тому собеседнику... Информация немедленно распространяется в мире плаща и кинжала. “Ничью” бомбу для своих целей хотят использовать спецслужбы, политики и террористы...
    Последняя версия, в которой исправлены все замечания по стилистике, фактажу и сюжету.
Год Ворона [Максим Бояринов]
  Год Ворона. Роман (главы 1-13)
  
  (с) 2014 Максим Бояринов
  
  
  Он был отъявленным антисоветчиком, но так и не смог понять нашу страну.
  Он пел оды справедливости и американской демократии, но его герои всегда достигали своих целей не демократическими методами, а откровенным насилием.
  Он не стеснялся рекламировать в своих книгах самолеты “Гольфстрим”, “Тайленол” и минеральную воду “Перрье”.
  Но при всем этом он умел рассказывать о военных действиях и геополитике как никто другой и сделал множество удивительных предсказаний. Его главный герой Джек Райан - один из самых ярких образов современной приключенческой литературы. На его книгах, фильмах и играх выросло не одно поколение.
  Да упокоится с миром тот, кто был нашим противником, но противником достойным.
  
  Посвящается памяти Томаса Лео Клэнси-младшего (1947-2013)
  
  Краткое, но необходимое предисловие
  
  Многие вещи, описанные в романе могут показаться современному читателю совершеннейшей фантастикой, проходящей по статье “не может быть, потому что не может быть никогда”. Тем не менее, практически все здесь описанное, в том или ином виде происходило на самом деле, правда по отдельности, самостоятельными эпизодами. Те, кто служил в восьмидесятые годы, думаю, смогут это подтвердить. Собственно, в романе и использованы свидетельства многих очевидцев. Упадок государства, помноженный на криворукость и кривомыслие горе-реформаторов порождал воистину удивительные сюжеты. История уже не раз доказывала, что стечение обстоятельств и человеческие амбиции зачастую создают ситуации куда более невероятные, чем самая смелая авторская фантазия.
  Я постарался рассказать фантастическую историю “а что, если ...” . Что и как получилось, вам судить, уважаемые читатели.
  
  Моя большая благодарность всем, кто помогал, помогает и еще поможет в работе над данным произведением. И отдельно - А.Трубникову за доступ к его рабочим записям, которые послужили решающим стимулом к написанию этого романа.
  
  Пролог. Братство бомбы
  
  Одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год стал последним “советским”.
  Горбачевская перестройка успешно преодолела стадию популистской болтовни о “новом мышлении” и начинала практически демонстрировать истинность мудрых буржуйских слов: "Можно бороться за правое дело грязными руками. Но нельзя бороться за правое дело кривыми руками, растущими из задницы"1. Партия уже разрешила кооперативы и частные совместные предприятия, но еще не ввела талоны на сахар, водку и сигареты. Слово “приватизация” пока ни о чем не говорило советским людям. Матиас Руст посадил свою”Сессну” на Красной площади, сломав не одну многозвездную карьеру, включая министра обороны СССР и командующего ПВО. Но еще стояла Берлинская стена, а советские войска дислоцировались в Восточной Европе и Афганистане.
  Из тюрем было выпущено сто сорок диссидентов, Союз писателей возвратил в свои ряды исключенного Пастернака. КГБ перестал глушить западные “радиоволны”. Партийные органы сняли ограниченную подписку на газеты и журналы. Общество "Память" провело в Москве первые несанкционированные митинги. Во всех слоях общества царила “эйфория свободы”, которую не омрачило даже первое грозовое облачко кровавых событий Нагорного Карабаха, предвещающее бурю "парада суверенитетов".
  Этим летом никто из живущих - включая аналитиков из самых мощных разведок и политологов с мировым именем - даже в страшном сне не мог бы себе представить, что не пройдет и пяти лет, как государство, раскинувшееся на пятую часть суши, потрясет череда экономических и политических кризисов. Что каждый желающий сможет открыть свое дело, а иностранную валюту станут продавать в обменных пунктах. Что сам Советский Союз перестанет существовать.
  Пока же репертуар музыки, разрешенной для дискотек утверждался через ЦК ВЛКСМ. Действовала шестая статья Конституции о “руководящей роли партии”. Приводились в исполнение смертные приговоры, в том числе и за измену Родине. За просмотр фильма “Греческая смоковница” или продажу ста долларов можно было попасть в тюрьму. Утеря партбилета порождала сюжет, достойный фильма ужасов, а по военным гарнизонам раскидывали свои агентурные сети офицеры особых отделов всемогущего КГБ. В небо поднималась самая мощная в истории цивилизации ракета-носитель “Энергия”. Несли боевое дежурство стратегические бомбардировщики с ядерными зарядами на борту.
  Именно в этом году, когда отлаженный механизм советской империи еще крутился вполне исправно, но уже начал давать незаметные стороннему глазу сбои, случилось то, что не могло бы произойти ни при каких обстоятельствах ни до, ни, пожалуй и после ...
  
  * * *
  
  Огромный серебристый самолет, идущий на снижение, завис над взлетно-посадочной полосой аэродрома Руса, завывая четырьмя турбовинтовыми двигателями. Тонкий фюзеляж, выдающийся вперед “бивень” топливоприемника и скошенные к хвосту широкие крылья создавали впечатление одновременно солидности и неторопливой надежности. Скорости и стремительного порыва в небо.
  Непонятно из каких соображений стратегический бомбардировщик Ту-95 получил по классификации НАТО имя "Bear" - “Медведь”. Больше всего эта элегантная боевая машина, самый быстрый в мире турбовинтовой самолет, ставший символом Холодной войны, напоминал механическую птицу. Или же, если смотреть снизу, из-под крыла, то гигантскую рыбу, всплывшую из неведомых глубин океана.
  Единственным, что, пожалуй, могло навести неведомого классификатора на мысли о “русском медведе”, являлась боевая мощь этого самолета. Последняя модификация, Ту-95МС, несла шестнадцать крылатых ракет Х-55. Среди летчиков Дальней авиации гуляла шутка “один самолет уничтожит Британию, как географическое понятие”, но это было не совсем так. Шестнадцать двухсоткилотонных зарядов не могли разрушить целиком огромные острова, однако превратить большую часть их поверхности в радиоактивную пустыню, пожалуй что запросто …
  Самолет приземлился немного неуклюже, в два касания, подняв небольшое облачко пыли. Но соприкоснувшись с землей пробежал совсем немного и остановился на удивление быстро.
   Начальник дежурной смены командно-диспетчерского пункта раскрыл соответствующий журнал, а затем записал: “В 17.50 вне плана совершил посадку борт 262, следующий по маршруту «Оленья» - «Руса-2». По устной заявке командира направлен на площадку дезактивации». Шариковая ручка чуть подтекала, поэтому начальник писал осторожно, стараясь не наделать помарок.
  Аэродром “Оленья” с которого прибыл “двести шестьдесят второй”, находился на севере Кольского полуострова. Именно с него в район Новой Земли стартовали бомбардировщики, которые проводили испытания “специзделий”. Данная информация проходила под грифом “совершенно секретно”, но каждый, кто нес службу на командно-диспетчерском пункте, знал, что самолет возвратился после сброса атомной бомбы.
  Рванувший в прошлом году Чернобыль, расположенный менее чем в трехстах километрах от Русы, заставил в корне переосмыслить отношение к правилам радиационной безопасности, на легкие нарушения которой раньше смотрели сквозь пальцы. Поэтому-то решение командира провести дезактивацию до того, как самолет займет свое обычное место, никого не удивило. В свете недавних событий и тенденций, так сказать.
  Начальник смены отдал приказ, и через несколько минут к “Медведю” по рулежной дорожке уже мчался тягач. Задача у него была несложной - отбуксировать бомбардировщик в дальний конец летного поля, где с утра с ним начнет работать взвод химической защиты. В принципе, дезактивацию, а проще говоря, мытье самолета с мылом и порошком, надлежало сделать сегодня. Но в строгом соответствии с политикой перестройки, гласности и нового мышления, единственная исправная передвижная авторазливочная станция АРС-15М по приказу начальника политотдела с раннего утра трудилась на полях соседствующего колхоза.
  Тягач, фыркая солярным выхлопом, оттащил “Борт 262” на специально оборудованную площадку, огороженную с трех сторон высокими земляными насыпями. Техники, похожие в комбинезонах ОЗК на пришельцев из космоса, быстро подставили трап, подключили к самолету все полагающиеся по регламенту кабели и шланги. И, не дожидаясь пока летчики покинут кабину, поспешно ретировались, поскольку до окончания дезактивации какое-либо другое техническое обслуживание строго воспрещалось. Впрочем, никому бы и в голову не пришло возиться с бомбардировщиком, который несколько часов назад побывал в полусотне километров от эпицентра ядерного взрыва. ОЗК, если верить начхиму, штука надежная, но к чему это проверять лишний раз?
  После того, как рев тягача утих за земляным валом, в боку фюзеляжа с легким шипением открылся люк. Из самолета выглянул невысокий крепко сбитый мужчина лет тридцати пяти - сорока, в летном комбинезоне, с торчащим на голове упрямым ежиком коротко стриженых с легкой рыжинкой, волос. Летчик быстро сбежал по трапу. Ступив на бетон площадки, он что-то крикнул, повернувшись в сторону кабины, и нырнул под брюхо самолета.
  Будто повинуясь неразборчивой команде, серебристый корпус задрожал. Нарушив идеальную целостность титанического подбрюшья, по нему чиркнула тонкая щель, словно нить приложили. Бомболюк начал медленно открываться. К тому времени, когда створки разошлись наполовину, внизу у самолета стояли уже три летчика. Задрав головы вверх, они, затаив дыхание ждали, когда взорам откроется содержимое боевого отсека2.
   - Ммммать! - выпалил тот, что спустился первым, как только сумел разглядеть то, что находится внутри. Не став дожидаться полного раскрытия, он подбежал к трапу и заорал:
   - Костя! Закрывай, нахер, обратно! Серега! Связь с КДП! Пусть машину высылают! Чем скорее, тем лучше!
  Створки, дернувшись на месте, медленно поехали вверх, закрылись.
  Из самолета выскочил четвертый летчик. Заполошно оглянувшись, он буквально скатился по трапу, и воскликнул:
   - Ну, что будем делать, командир? Ведь ЧП!
   - Догадайся, - резко ответил мужчина, нахлобучивая на голову фуражку с синим авиационным околышем, которую до этого мял в руках. - Сухари, блин, сушить, товарищ оператор вооружения!
  Командир приложил ладонь ребром, привычным движением уточнив “соосносность” кокарды, и тоскливо произнес, глядя в сторону выезда со спецплощадки.
   - Сейчас УАЗка придет, я до командира базы смотаюсь. А ты, пока особый отдел не набежал, открой створки, и еще раз все осмотри. Внимательно осмотри, Коля!
   - Открывать, закрывать… - тоскливо протянул оператор вооружения. - А со спецгрузом что делать будем? - уточнил он, косясь в сторону хвоста, где поблескивал колпак кабины стрелка.
  Скрипнув зубами, командир ответил:
   - Выкинь, блин. Прям на полосу, - и, заметив безмерное удивление в глазах подчиненного, добавил: - Не тронь, пусть дрыхнет. Сам не буди. Проснется - грамм двести “массандры” залей, и пусть дальше валяется, пока не разберемся с залетом. Я скоро.
  Не прошло и пары минут, как к “стратегу” подкатил автомобиль. Командир забрался внутрь, громко хлопнув дверью. УАЗ лихо развернулся вокруг высоченной стойки шасси и рванул в сторону выездных ворот, оставив остальной экипаж у самолета. Выражения лиц у летчиков строго соответствовали вульгарному понятию “охреневшие” …
  
  
  * * *
  
  Стараниями замполитов аэродромные задворки были щедро украшены всяческой наглядной агитацией. Пятикилометровая дорога, вдоль которой располагались технические службы, больше походила на увешанную рекламой улицу в каком-нибудь Нью-Йорке. Только здешние плакаты и стенды не соблазняли буржуазной роскошью, а несли нерушимому блоку коммунистов и беспартийных мудрые изречения классиков марксизма-ленинизма, а так же ныне здравствующих вождей. Правда, вожди в последнее время, менялись в темпе перчаток у богатой забывчивой барышни, и замполитам не хватало ни сил, ни времени на окучивание огромной территории. Так что, помимо свежего портрета Горбачева и аршинного транспаранта "Решения январского 1987 года пленума ЦК КПСС - в жизнь!" в глубине подальше от начальственных глаз можно было встретить выцветшие портреты Леонида Ильича Брежнева. И даже цитаты за авторством министра обороны Соколова, смещенного этой весной стараниями уже упомянутого Руста.
  Однако Емельянов не замечал бесчисленные плакаты. А если и озадачивался судьбой опального министра, то исключительно в разрезе собственных возможных неприятностей, среди которых, снятие с должности представлялось чуть ли не выигрышным лотерейным билетом.
  В левом командирском кресле “тушки” майор летал третий год. За это время, да и на протяжении всей предыдущей службы бедовый “стратег” побывал в несчитанном количестве переделок, до сих пор неизменно выходя сухим из воды. Но на сей раз, командир борта 262 иллюзиями себя не тешил. В нынешней ситуации его и экипаж могло спасти только чудо. А в чудеса Емельянов верил, и верил свято. Особенно в хорошо организованные и тщательно подготовленные. И если бы сейчас у него на пути вдруг встретился снятый еще в 1953 году плакат: “Техника во главе с людьми, овладевшими техникой, может и должна дать чудеса”, то майор повторял бы его, как мантру...
   Командира тыловой базы, человека, отвечающего за все, что не поднимается в воздух, он разыскал на дальнем складе горюче-смазочных материалов, расположенном в нескольких километрах от летного поля. Высокий широкоплечий полковник в изрядно запыленном кителе ходил вдоль железнодорожных цистерн и виртуозно костерил двух прапорщиков и десяток солдат, которые, по его мнению, недостаточно быстро орудовали вентилями и заглушками.
  - День добрый, Петрович, - обменявшись рукопожатием, дипломатично поинтересовался Емельянов, смиряя запал и желание сразу вывалить на голову начальства всю историю. - как дела в общем и в частностях?
  - Какие тут нахер, дела! - рявкнул в ответ полковник. - Горбачев со своим этим ускорением, задолбал на корню! Чтоб вы так летали, как нам горючку подвозят! Середина месяца, на балансе висят тридцать тысяч тонн! Все емкости под завязку! А они гонят и гонят, по три эшелона в месяц! Куда мне его девать?! А девать надо! Заикнешься, что хватит, мол, ерундой страдать, и слать не больше, чем для полетов необходимо! Моргнуть не успеешь, в «тормоза перестройки» загудишь. И поскачет звезда по кочкам, замполиты проработками задолбают. В общем, сам видишь – проявляем "новое мышление" в полный рост. Земля впитывать не успевает! Летали бы вы не на керосине, а на бензине, как «кукурузники» - с нынешним хозрасчетом вся округа на меня бы работала!
   Только теперь майор разглядел, что керосин из открытых кранов, словно в школьной задачке про бассейн, весело стекает в траншею, исчезающую за колючкой в глубоком овраге.
  - Из земли вышло, в землю и уйдет, - с неожиданным спокойствием подытожил командир.
   - В Красноталовке уже приспособились из колодцев керосин добывать, - поддержал «светскую» беседу Емельянов, - они в низинке, так что за сутки тридцать сэмэ набирается…
   - Ты, Саня, мозги мне не пудри, - оборвал майора резкий, как обрыв, полковник, - Пришел – говори, с чем, кота за яйца тянуть не надо. Вы сесть не успели, а ты ко мне уже примчался. С чего вдруг? Есть подозрение у меня, что тебе что-то очень нужно…
  - Прав, как всегда, Петрович! Опыт водкой не зальешь, – не стал увиливать Емельянов и продолжил, очень тихо, чтобы не дай бог не услышали ничьи сторонние уши. - Короче, у меня на борту неучтенка.
   Полковник скосился на суетящихся прапоров и показал взглядом на поросший травой закуток, расположенный в двух десятках метров от ближайших ушей.
  - И какая же у тебя, после «Оленьей» на борту может быть неучтенка? – так же тихо вопросил Петрович, как только они удалились от подчиненных на безопасное расстояние. – Не поселок оленеводов, в самом деле, а полигон. Темнишь, сосед …
   - Та самая, про какую ты подумал, – отлично зная, что командира базы можно одолеть лишь в лобовой атаке, без обиняков врезал майор.
  - Охренел? Первое апреля давно прошло.
  - Какой тут к зеленям, апрель! Сам бы не поверил, если бы не со мной. В общем, полный звиздец …
  - Ты не причитай, бля, рассказывай …
  Пилот вздохнул, собираясь с мыслями, да и с силами, откровенно говоря. Больно уж вопрос был темный и неприятный.
  – Ну в общем история такая. Три дня назад мы из Вьетнама пришли, с боевого дежурства. Как обычно сели в Моздоке, там и заночевали. Спозаранку- от винта и домой на Русу. Высоту набрали, легли на курс. Только-только автопилот включили и немного расслабились, как вдруг приказ: без посадки и дозаправки чесать на Кольский по литерному режиму. "Литерный" - это когда нам трассу ПВО-шники с диспетчерами вне графика расчищают. Так правительство летает. Или когда задача особой важности ...
   - Да знаю я! Не первый год с вами, оболтусами, вожусь. Дальше что? – полковник, с раннего утра провозившийся на складах, новостей не знал и был заинтригован не на шутку
  - Дальше как в кино. Разворачиваемся на север, чешем, на «Оленью», садимся. Там кроме местных на спецстоянке наш “Двести тридцатый”. Говорю с Яриком, выясняю. Левый крайний у них зачихал, моздокский начальник КДП запрос на замену получил, и нас, вместо “Двести тридцатого” на сброс зарядил. Обиделся, гад, что я его бабу трахнул. Вот и подкузьмил... Да та прошмандовка разве что под салабонами не лежала, её употребить сам бог велел!
  - Так, хорош резину тянуть, - невежливо попросил командир базы. - Отвлекаешься! "На сброс.. это… то самое?
  - Да я не отвлекаюсь, - буркнул майор. - То самое, да. Я и раньше в сбросах участвовал, которые три штуки в год по квоте3. Дело нехитрое, ракеты вынимают, в барабан контейнер той же формы засовывают. Считай, что учебный пуск, только тикать нужно быстрее, чтобы под излучение не попасть… Если бы не этот моздокский мудак, то были бы дома в плановое время и горя не знали. Ну в общем в “Оленьей” еще о прибытии доложить не успели, как видим - метётся гражданский. На “Волге” с московскими номерами. Весь из себя такой деловой, и говорит, двадцать килотонн, надводный подрыв, экспериментальный . Нас от самолета, как положено, отгоняют. Местные извлекают боезапас, потом под брюхо шайка ихних технарей бежит. Брезент натянули и вперед. Полчаса прошло - прям по взлетке еще одна “Волга”, черная, с армейскими номерами из одних нулей. Из нее генерал вылетает, да шустро так, как в жопу клюнутый. Просветы золотые сверкают, шинель развевается, лампасы мелькают - глазам больно. Налетел генерал на главного у этих ядерных технарей. И тут такой мат пошел, что наш прапорюга складской - чистый поэт Есенин в сравнении. Мы, конечно, ушки на макушке. Впитываем. Оказалось, эти гражданские, что первыми подскочили - из Минсредмаша4, а генерал из РВСН. А оно ж ведь, кому мир во всем мире и разоружение, а кому тьма египетская. Горбач мораторий на испытания объявил, ракетчики с учеными в глубокой заднице оказались. Одни не могут контрольные подрывы производить, у других вообще вся наука остановилась. Ну и кроме науки, не забудем, каждый взрыв - разные разности, премии и прочие поощрения. Язова обложили как барсука, вот он через Политбюро продавил временную отмену моратория. Тут все, у кого испытания зависли, в “Оленью” и рванули. Минсредмашевцы первыми подсуетились со своей бомбой.
  - Ох и нихера себе замес! Немирным атомом швыряться наперегонки, кто первым успеет… Новое мышление, мать их… - крякнул Петрович. - И что дальше?
  - Дальше вообще пурга в Сахаре. Пока у нас суть да дело, генерал помчался в штаб, вернулся со взводом охраны и телефонограммой. Гражданских чуть ли не прикладами от самолета отгоняли. Вояки начали свою бомбу вешать. Ветер в нашу сторону дул, краем уха услышал что какое-то “устройство с зарядом сверхдлительного хранения”. Минсредмашевцы кинулись своего министра торбить через вертушку. Пока туда-сюда, к нам командир авиаполка. С личным распоряжением начальника Дальней Авиации - взлетать только с военной бомбой. Свой генерал страшнее чужого генсека, так что мы резину не тянули. Вояки дуру прицепили, мы сразу взлет запросили и в воздух. На высоте чуть отдышались и в зону выброса пошли. Вошли, доложились, получили добро. Бомболюк открыли, кнопку вдавили. Как только лампочка показала сброс. Как положено - на вираж со снижением и бегом из опасной зоны. Как выровнялись, чую по реакции самолета - лишний груз на борту остался. Через десять минут от наземного поста доклад – «нераскрытие парашюта». Не знаю, как получилось, но они решили, что изделие «пшикнуло» и ушло в океан.
  - А там сколько? - спросил Петрович. Чего именно он не уточнил, но летчик понял и так.
  - Две с половиной тысячи метров глубина.
  - Ясно, давай дальше.
  - Я запросил разрешение сразу домой идти, без подскока с дозаправкой.
   - И у вас что, так спокойно все пошло после того, как сброс был, но без подрыва? – полковник, за много лет познавший всю неисчерпаемость военного бардака, вполне верил в рассказ, но в этом месте засомневался. Перестройка-перестройкой, мораторий-мораторием, но меры безопасности еще никто не отменял.
   - А с нас какой спрос? – искренне удивился Емельянов, – мы бомбу скинули, а там хоть не рассветай. Это у технарей погоны полетят. Комиссии без разницы где и когда показания приборов снимать. В Русе или в «Оленьей». У нас теплее даже. Да к тому же я из генеральской ругани понял, что ракетчикам как раз и выгоден был неудачный подрыв. Тогда они госзаказ на смену боеголовок попробуют у министра пробить … Я при посадке дезактивацию запросил, чтобы всякий сторонний народ от нас как черт от ладана … Пробежались по ВПП, глянули в бомбовый отсек. А там этот прожектор перестройки торчит
  - Прожектор? - не понял командир.
  - Ну да… изделие. Не утопло оно. Сброса не получилось.
   - А приборы как же?!
  - Ну вот так вышло… По показаниям сброс, а она вот, как и подвесили…
  - Ты что, - перейдя на громкий и выразительный шепот оборвал его полковник, до которого наконец-то дошел смысл сказанного майором. - Со снаряженным специзделием на борту пришел и со мной тут лясы точишь?! Совсем без мозгов, масть твою в плешь?! В особый отдел беги, пока не поздно! Ты почему еще в воздухе не доложил?!
   - Я же не дурней тебя, Петрович, - так же, трагическим шепотом, возопил Емельянов, - Так бы и сделал. Только у меня неучтенок на борту оказалась не одна, а две штуки. И вторая пострашнее первой.
  - Так гражданские и свою хреновину куда-то подвесили? - не понял полковник.
  - Да нет, - отмахнулся майор, - Нинка-буфетчица в Моздоке на борт напросилась. Ее к нам как раз переводят в летную столовую. Вот "на оленях" и решила добираться. Ты же баб знаешь, Петрович. Им что бомбер, что транспортник. А нам и веселее. Тут в воздухе приказ, и понеслась эта самая по кочкам. Ссадить по пути сам понимаешь, не получилось.
   - Так что, когда бомбу вешали, девка на борту была? - у полковника отвисла челюсть. - А особисты что же, не проверили самолет?..
   - Не поверишь, но да. Мы Нинку в хвостовой кабине под кошму уложили, приказали мышкой сидеть и не дрожать. В общем, такая вот история, – закончил майор.
  - Твою ж судьбу… - потрясенно пробормотал командир. - Берии на них нет.
  Служить при создателе ядерного оружия и Дальней авиации Петровичу не довелось по возрасту, но ничего более подчеркивающего степень нынешнего раздрая и бардака ему не придумалось.
  - Да в той неразберихе слона можно было в самолет запихнуть, они ж там чуть не дрались, средмашевцы с ракетчиками, кому свой груз вешать, - пилот развел руками, дескать, точно, нет товарища Берии, да и товарища Сталина.
   - Ну так от меня ты чего хочешь? - набычился полковник, хмуро и подозрительно глядя на Емельянова. Теперь в глазах Петровича ясно читалось ожидание больших неприятностей.
   - Теперь как ни признавайся, все едино - посторонний на режимном объекте при выполнении боевой задачи. Отоспятся на всем экипаже по полной. Это же срок, однозначно.
   - И что? Я-то здесь при чем?
   - Помнишь, как мы в позапрошлом году неучтенные фугасы, что после учений остались, в лесное озеро по твоей просьбе ссыпали? – требовательно спросил летчик. – Вижу, помнишь. Так вот, я сейчас, как медведь рогатиной к сосне припертый. А за мной – еще пятеро экипажа моего. Выхода, товарищ полковник, у меня нет. Если возьмут, то размотают по всем «подвигам». Молчать не буду. Так что сядем, как говорится, усе.
   - Ну? – мрачно поинтересовался полковник после долгой и сумрачной паузы.
   - …баранки гну, - ответил Емельянов чуть посмелее, чувствуя, что нужная мысль уже проникла в разум собеседника. - Выручай.
   - А ты знаешь, Саня, что ты последняя сука? - осведомился Петрович с тоскливой, безнадежной ненавистью.
   - Не я сука. Жизнь в Дальней авиации собачья.
   - Объективный контроль сняли?
   - Конечно. По ленточке все в порядке, бомбы на борту нет.
   - Устройство подрыва демонтировать сможете? Чтобы мне тут Хиросима с Нагасакой не вышли?
   - Без вопросов! Мой оператор спецподготовку проходил! – обрадовано зачастил Емельянов. Положа руку на сердце, он сомневался, что полковника удастся уговорить даже угрозой шантажа. И, предваряя следующий вопрос, майор добавил, - стукачей в экипаже нет. Не первый раз бабу на борт берем. Восемнадцать часов на дежурстве - от скуки сдохнуть можно. Проколов не было.
   - Значит так, - уже практически призадумался Петрович. - Вы на дезактивации? Там в капонире приныкан гидроподъемник. Стемнеет, опускайте свой прожектор, разоружайте, и везите свою … хрень... в конец поля. К кленовой роще. Там, ближе к опушке вырыта яма. В нее клад свой аккуратненько спустите.
   - На тросах?
  - На полотенцах, бля! – злобно огрызнулся полковник, – Опустите – присыпьте землей на полметра. Сверху досок и разного мусора каких-нибудь набросайте. Остальное - не ваше дело. Эх… не сдюжите, спалитесь…
  - Сдюжим! - как можно убедительнее заверил пилот. - Ты же наш "объект" знаешь, вокруг поля сплошные перелески и отсыпные капониры. Вечером ни летунов, ни технарей, только бойцы - караульные, так они же тебе и подчинены... Как стемнеет, на дальней стоянке можно хоть танк гонять.
  - Ну… давай… пробуй, - через силу, выдавливая каждое слово, ответил полковник.
   - Так я машину твою заберу? – чуть дыша, из опаски спугнуть удачу, спросил Емельянов. - Чтобы скорее обернуться.
   - Забирай, - вздохнул Петрович. - Водилу отошли сюда, ко мне. Как закончите, выезжайте через дальние ворота. Там мои дембеля. Молчать будут, хоть десяток баб вывози.
   - А особисты?
   - Везучий ты, товарищ майор! – осклабился полковник, потирая вспотевший висок. – Ихнй Лукаши сегодня звездочку обмывает. Справляют всем отделом. С обеда у себя на подворье засели, зуб даю, как свиньи уже. Отдельная территория, хоть баб греби хот спиртягу жри - никто не заметит. Это нам с тобой «усиление борьбы с пьянством и алкоголизмом», а им до задницы.
  - Так я пойду?
  - Погодь. Еще одно. Когда после… развезешь своих по домам, той же дорогой сюда. На все, про все у тебя времени пока мы последнюю цистерну не сольем. Не в обрез, но и не волокить. И смотри, майор, насчет болтовни … У таких дел срока давности не бывает.
  Емельянов шуганул бойца-водителя от баранки и сам погнал по ухабистому асфальту УАЗик в безбашенной летной манере: “Даю газу, ручку на себя, а он не взлетает!”
  
  * * *
  
  Дождавшись сумерек, опустившихся на летное поле, экипаж приступил к делу.
  Тихо матеря сквозь зубы техников, ядерный щит Родины, Раису Максимовну с Михал Сергичем и прочие достигнутые консенсусы, летчики опустили треклятое специзделие на тележку для перевозки авиадвигателей, и откатили на пару сотен метров к роще, где еще с обеда была вырыта глубокая, метра три, яма. Рывшие ее бойцы то ли проштрафились, то ли «дембельский аккорд» сооружали, да в общем и неважно. Главное, что яма оказалась где следовало. Не прошло и получаса, как бомба легла на дно. Ее закидали хворостом, присыпали землей и от души потоптались сверху. Благо, три саперные лопаты на спецплощадке нашлись.
  Ритуально постоять над ямой, скорбя об уделе "хрени" и вытирая вспотевшие лбы, не довелось. Емельянов, порыкивая сквозь зубы, затолкал в УАЗик всех пятерых - второго пилота, бортинженера, оператора вооружений, радиста и стрелка-наблюдателя. В корму, на откидное сиденье упаковал Нинку, толком в себя, так и не пришедшую. Глядя на сонную худенькую замарашку, вряд ли кто мог бы поверить, что бесшабашная буфетчица двадцати лет от роду провела в воздухе больше времени, чем иной пилот. Про ее тягу к приключениям, тотальную безотказность и совершенно невероятную любвеобильность по всей Дальней авиации ходили легенды.
  Пока майор Емельянов развозил экипаж по местам внеслужебной дислокации – кого на квартиру, кого в общежитие, к яме на краю летного поля с выключенными фарами подъехал самосвал. И вывалил в разверстую земляную пасть полторы сотни пришедших в полную негодность аккумуляторов. Бойцы-арестанты, выдернутые с гарнизонной гауптвахты, под неусыпным наблюдением мордатого сержанта, окончательно засыпали яму и привели территорию в первозданное состояние. Перекопанную, рыхлую землю утрамбовали ногами, сверху уложили ленты дерна, натащили со всей рощи сухих веток и прочего лесного мусора.
  За устройство свалки в неположенном месте полковник рисковал получить серьезный нагоняй. Но избавляться от опасных свинцовых отходов, минуя чудовищный ворох официальной отчетности, приходилось не раз и не два, поэтому конспирация была отработана до совершенства. Кроме того именно категорическая предосудительность действа, как ни странно, работала на пользу плана, поскольку никому и в голову не пришло, что просто большим нарушением можно замаскировать Очень Большое.
  Поздним вечером, уже после того, как на голубом экране отшутили на грани фола “Одесские джентльмены”, домой к Петровичу заявился майор Емельянов. Не один. С канистрой спирта. Офицеры долго пили в молчании, алкоголь не развеял хмурые мысли, но по крайней мере ослабил похоронный настрой. Ну а после, для закрепления результата, майор с полковником оккупировали дежурную машину и укатили в ночь, к радисткам на узел связи.
  Прочие же члены экипажа собрались в общежитии военного городка в комнате самых молодых – радиста и стрелка-наблюдателя. До самого рассвета, под скудную закуску они пили «массандру» - пятидесятипроцентный раствор воды и спирта, что используется в авиационных системах охлаждения. События дня и вечера старались не вспоминать. Трепались на отвлеченные темы, а с середины пьянки – сообща ржали над быстро напившимся штурманом Витей Сербиным, что понес какую-то чепуху…
  Утро было промозглым и удивительно хмурым, прям как у классика отечественной литературы. Словно не август на дворе, а поздняя осень. Кое-как выстояв на общем построении, экипаж «Борта 262», героически борясь со сном и тяжелым похмельем, сумел еще и высидеть на обязательных занятиях, конспектируя материалы последней партконференции. Затем дождавшись окончания дезактивации, командир и второй пилот проследили, как тягач перегоняет самолет на стоянку, после чего расползлись домам.
  Жизнь гарнизона продолжала идти по давным-давно заведенному порядку. Прошло несколько дней, и над засыпанной ямой начала пробиваться свежая трава. Ни Емельянов, ни командир базы, ни остальные члены экипажа не вспоминали о произошедшем ни единым словом. Слабым звеном в этом “заговоре молчания” была пожалуй что буфетчица Нинка. Однако, просидев чуть ли весь полет в хвостовой кабине стрелка и щедро дегустируя "массандру", она толком и не помнила, что происходило от взлета в Моздоке и до посадки в Русе. Поэтому, даже если бы и захотела, ничего рассказать не сумела …
  Прошли месяцы, затем годы. В иное время ситуация скорее всего повлекла бы обширное расследование, но СССР уже ступил в пору великих катаклизмов. Хаос и безответственность начинали захлестывать все государственные структуры. Ответственные лица списали ядерный заряд, как затонувший на глубине в два с половиной километра и предпочли не ворошить проблему дальше, чтобы не умножать суету и заботы. Со временем исчез сам Союз, пришел в запустение аэродром, персонажи истории разъехались кто куда, надежно храня тайну.
  Казалось, что специзделие РВСН СССР забыто и похоронено навсегда...
  
  
   1. Псовая охота
  
  Спутник наблюдения NASA скользил в ночном небе Земли на высоте почти шестисот километров. Или трехсот шестидесяти миль, как было удобнее считать многим из тех, кто кропотливо собирал и обрабатывал информацию, поставляемую аппаратом.
  
  Как засмотрится мне нынче, как задышится?
  Воздух крут перед грозой, крут да вязок
  Что споется мне сегодня, что услышится?
  Птицы вещие поют, да все из сказок...
  
  Владимир Высоцкий любил и умел выпевать согласные. На фоне мириадов мерцающих звезд и едва угадывающихся очертаний черно-синих материков хрипло-надрывные раскаты его невероятных «р-р-р-р» и «л-л-л-л», обращались в бередящий душу сюрреалистический message. Казалось, что пронзая эфир и материализуясь в сверхсовременных каналах связи, пульсирует сама неупокоенная душа великого русского барда.
  - Отфильтруй канал, - перекрывая песню, зазвучал в наушниках оператора усталый голос начальника смены. - Что это там у тебя за варварские звуки, Дик? Куришь травку под шаманскую музыку?
  - Хм. А я думал, что это вы так … шутите, ведь поют не по-английски, - в голосе оператора Ричарда сквозило неподдельное удивление. - Впрочем, сейчас проверим…
  После того как оператор поколдовал над клавиатурой, голос в наушниках стал ощутимо тише, но до конца не исчез. Оператор тихо выругался и полез в глубокие настройки.
  Начальник смены - сотрудник ЦРУ и выпускник Гарварда, демонстративно презиравший сквернословие, хотел сделать замечание, но не стал - чернокожий лейтенант оператор служил в Министерстве обороны и не подчинялся ему по службе.
  - Опусти-ка пониже, - так и не дождавшись полной очистки канала, отдал начальник новое распоряжение. - По плану сегодня мы должны сделать контрольный осмотр бывшего военного аэродрома в России. Вот погляди: его название и координаты я вывел на экран.
  Оператор поморщился и удержал уже повисший на языке ехидный вопрос - какое ему дело до того чем когда-то была некая точка в России. А так же не менее ехидный комментарий относительно того, что называть довольно непростую последовательность операций по управлению спутником простым "опусти" есть профанация процесса. Но сдержался. Опустить так опустить...
  - Руса? - прочитав надпись, высветившуюся в окне чата, ворчливо переспросил оператор. - Нет проблем. Только это не Россия, а Украина.
  - Да по мне хоть Верхняя Вольта, лишь бы без ракет.
  - Согласен, сэр, - оператор чуть нахмурился, вспоминая. - Я знаю это место. Но там давно все заброшено и лет пять как в руинах, смотреть не на что.
  "Перестраховщики… Впрочем, мое дело маленькое" - добавил он про себя. Отношения между двумя специалистами было несколько… натянутым. Один стремился демонстративно показать высокий профессионализм и бдительность, словно русские как в старые добрые времена вот-вот уже готовились тайно везти ракеты на Кубу. Другой всячески избегал лишних телодвижений и каждый раз, заступая на смену, больше всего желал, чтобы до самого ее конца ничего не случилось.
  Оператор, управляя установленным на спутнике оборудованием, повозил курсором по экрану и щелкнул кнопкой мыши. Изображение земной поверхности начало стремительно приближаться. В хитросплетениях графики угадывались характерные очертания полуострова Крым, а так же черные кляксы водохранилищ, соединенные ломаной линией Днепра.
  Несмотря на то, что оператор был плотью от плоти мира Google Maps и автомобильных навигаторов, он находил завораживающей, почти сверхъестественной - возможность взирать на мир с божественной высоты.
  Большое светлое пятно на мониторах разбилось на скопище огней, поверх которого информационная система высветила надпись «Kiev». Оператор вновь поморщился, это услужливое разъяснение показалось каким-то мелким, пришедшим из компьютерной игры. Как будто специалисты не знали очертания и отличительные особенности всех крупных городов мира...
  Камера ушла вниз и влево от «Kiev`а», еще увеличила фокус, и перед глазами наблюдателей возникли очертания летного поля, похожего скорее на много полей, объединенных в большой прямоугольник с неровными сторонами.
  Аэродром был военный. На это указывали даже не многочисленные П-образные земляные капониры и отсутствие хоть какого-то следа здания аэровокзала. Дело было в ином - гражданских аэродромов с единственной трехкилометровой взлетно-посадочной полосой просто не бывает. Все мощные гражданские хабы подобного масштаба имеют не меньше двух полос.
  Оператор оказался прав, объект не функционировал. Действующие аэродромы освещаются круглые сутки, а здесь на территории летного поля не было даже захудалого фонаря. Просканировав поле в инфракрасном диапазоне и не найдя ничего, заслуживающего упоминания в рапорте, начальник смены решил осмотреть прилепившийся к аэродрому военный городок. Здесь жизни оказалось побольше, вскоре на мониторах начали появляться желтые прямоугольники и небольшие движущиеся точки тепловых объектов. Это указывало на отапливаемые здания и присутствие живых существ.
  По оперативному залу прокатилась волна оживления - один из тепловых объектов программа распознавания идентифицировала как «стаю волков». Оператор сразу представил, как выложит в своем твиттере спутниковое фото с подписью “волки разгуливают по городам России”. И, прикидывая, сколько соберет лайков на “Фейсбуке”, стал настраивать максимальное приближение. Но тревога оказалась ложной. После небольшой перепалки между начальником смены и дежурным программистом выяснилось, что в систему был по ошибке загружен модуль, предназначенный для северных лесов. Экран мигнул и надпись изменилась на «группа бродячих собак, размер "си"».
  - Проще говоря, стая, - грустно прокомментировал оператор.
  - Интересно, какой размер по их шкале больше: "би" или "ди"? - риторически буркнул начальник смены.
  Дежурный программист, блюдя корпоративную честь, хотел было вступиться за неизвестных разработчиков и предложить коллегам воспользоваться специально приложенной для подобных умников справочной системой, но в этот самый момент назревающую перепалку оборвали возбужденные голоса.
  Подобное случалось на дежурствах не то, чтобы часто, но и не сказать чтобы редко. Небесное око регулярно фиксировало сцены, невидимые другим, живущим внизу и ограниченных обычным человеческим зрением. Иногда эти зарисовки из жизни были забавными, а иногда совсем наоборот...
  Там, внизу, в семи часовых поясах от штата Вирджиния, “группа бродячих собак размера «си»", сбившись плотной кучей преследовала медленно идущего человека. Оператор повозился с четкостью и стабилизацией картинки. Стая распалась на отдельные силуэты, похожие сверху на карликовых тупомордых акул или касаток.
  Преследуемый собаками двигался по улице непредсказуемыми рывками, спотыкаясь и теряя равновесие чуть не на каждом шагу. То ли находился под воздействием наркотиков, то ли пьян, а может быть просто очень стар. Хотя последнее, конечно, сомнительно. У собак определенно был шанс, и парни из главного зала оперативного центра начали азартно делать ставки. Со стороны их действия могли бы показаться кощунственными, но привычка к постоянному и обезличенному наблюдению за чужой жизнью неизбежно сглаживала многие нормы и правила. Вскоре все, кто наблюдал за происходящим, были полностью поглощены жестокой драмой. Которая, похоже, подходила к развязке - собаки уже охватили жертву полукругом и приближались к идущему.
  «Держись, Джонни Доу5, не вздумай упасть! … Кто у них вожак? Почему не бросается?» - раздавались со всех сторон азартные восклицания. И неожиданно они сменились возмущенно-разочарованными воплями. Улица, едва освещенная тусклыми подмигивающими фонарями, вдруг покрылась мозаикой артефактов - цветных квадратиков, которые в двадцать первом веке пришли на смену привычным телевизионным помехам. Через несколько мгновений весь экран целиком укрыло моргающее лоскутное одеяло.
  Оператор чертыхнулся, попробовал восстановить канал, не смог, и подал команду на спутник о перезагрузке операционной системы. Экран на пару секунд погас, после чего на нем появился логотип "Майкрософт", встреченный дружными проклятиями. С тех пор как Министерство обороны США отказалось от систем управления на базе разработок Хьюллет-Паккард, подписало контракт с Биллом Гейтсом и стало закупать оборудование, которое работало под управлением специальных версий "Windows", сбои и частые перезагрузки стали обычным делом...
  Когда восстановилось изображение, спутник уже покинул зону наблюдения, а график наблюдения требовал оценить следующий объект. Офицеры, в глазах которых происходящее было не более чем разновидностью телешоу для взрослых. Они довольно быстро позабыли о событиях, невольными свидетелями которых стали, и возвратились к своим делам.
  Но это было не телешоу. И на полутемных улицах городка, существующего не виртуальном мире, а в реальности, не прозвучал возглас режиссера «Стоп, снято!».
  
  * * *
  
  Обреченный человек не замечал преследующих собак. Он держался за бок и глухо постанывал. Через каждые два-три шага бедняга останавливался передохнуть и продолжал медленно брести в темноте по разбитому асфальту вдоль угрюмых панельных пятиэтажек с редкими желтыми прямоугольниками окон. Переходы с каждым разом становились все короче, а остановки на отдых все продолжительнее. В конце концов, не дойдя двух шагов до единственного на всю длинную улицу работающего фонаря, он осел на землю, завалился и остался лежать, не делая попыток подняться на ноги.
  Осмелевшая свора стала смыкать кольцо, неспешно и неотвратимо. Вожак приготовился тихо рыкнуть, подавая команду к общей атаке и первым броситься вперед, как вдруг из боковой улицы донеслось ворчание автомобильного двигателя. Звук был негромким, но его оказалось вполне достаточно, чтобы одичавшая стая вновь обратилась в уличную свору. Собаки, воровато оглядываясь и поджимая хвосты, отбежали в темноту. Совсем они не ушли, надеясь, что неожиданная помеха куда-нибудь пропадет, но отступили как можно дальше.
  Из боковой улицы под фонарь осторожно выкатилась «Тойота-Королла» с погашенными фарами и габаритными огнями. Машина проехала вперед и, все так же не включая освещения, остановилась метрах в двадцати от лежащего. Передние двери машины раскрылись, в прохладу летней ночи почти одновременно выскочили двое.
  - Где он? - оглядываясь по сторонам, спросил пассажир, плотный мужчина лет сорока пяти с хитроватым, очень подвижным лицом.
  - Вот там, под столбом, - чуть плаксиво и с хорошо различимым акцентом ответил водитель, ушастый молодой человек, почти мальчишка, в светлой рубашке с короткими рукавами и тонком битловском галстуке на резинке, какие носят проповедники - евангелисты.
  Плотный оглянулся по сторонам, увидел тело и ринулся вперед. К тому времени пока Ушастый его догнал, хитрован уже опустился на колено и сосредоточенно пытался нащупать шейный пульс лежавшего.
  - Не дышит, - после долгой паузы заключил Плотный. - Груз двести. Проще говоря, труп, - пояснил он своему спутнику.
  - Oh, my gosh! - немного помолчав, видимо, осмысливая услышанное, откликнулся ушастый. В его голосе звучал неподдельный ужас.
  Плотный поднялся на ноги, достал из кармана носовой платок и брезгливо обтер пальцы.
  - Ну, что теперь будем делать, господин начальник? - ядовито спросил он.
  - Его нужно срочно доставить в больницу, мистер Котельников! - потерянно отозвался "евангелист". Его голос дрожал и срывался на каждом слове.
  Плотный набычился.
  - Чтобы там сделали анализ крови и нашли в ней твою химию? А потом в милиции поинтересовались, где и с кем он пил весь вечер? - все так же ехидно уточнил он. - Вот уж хрен! Лучше уж сразу идти и делать явку с повинной, тогда хоть отягчающих не навесят.
  Ушастый, кажется, даже всхлипнул.
  В общем так, мистер Алан, - подытожил Плотный. - Пока нас никто не увидел, нужно отсюда тикать. Видишь вон тот кирпичный домик? - он показал на чернеющие в стороне развалины небольшой газораспределительной подстанции. - Давай-ка тело туда оттащим. Найдут его вряд ли раньше утра, документов у него при себе вроде нет…
  Для верности здоровяк быстро, но тщательно обшарил карманы покойного, после чего закончил мысль:
  - Пока разберутся, не меньше суток пройдет. Здесь бомжей по пьянке лапти сплетает больше, чем детей за год рождается...
   Не дожидаясь ответа, Плотный ухватисто взялся за одну ногу покойника и кивнул спутнику на другую. Ушастый, позабыв уточнить, какое отношение ко всему происходящему имеет плетение лаптей, со страхом и нескрываемой брезгливостью вцепился в штанину. Они поволокли тело к чернеющему прямоугольнику, как муравьи зерно, мешая друг другу, но вполне целеустремленно. Управились достаточно быстро. Когда же завершив дело, вернулись под фонарь, оказалось, что у машины объявилось новое действующее лицо.
  Со стороны центральной площади городка, от столба к столбу, противолодочным зигзагом, громко ругаясь и спотыкаясь на колдобинах, двигался высокий широкоплечий парень. Траектория его движений была такой же криволинейной, как у предыдущего обитателя этих недобрых мест, но вот причина оказалась совсем иной. Прохожий был не то пьян в дым, не то, по новой моде, укурен или обколот. Правда, в отличие от своего предшественника он отнюдь не производил впечатления умирающего.
  Плотный дернул Ушастого за рукав, оба замерли на границе светлого пятна, которое тусклый фонарь отбрасывал на бугристый асфальт.
  - Это Витек, контролер с базара, - прошептал Плотный. - Пусть пройдет, он как нажрется - буйный. Не видит нихрена, но вломить может посильнее, чем пятеро трезвых.
  Пьяный, продолжая упорно продвигаться к неведомой цели, наткнулся на стоящую поперек улицы машину. Остановленный неожиданным препятствием, он долго и недоумевающе смотрел на странный предмет, неведомо как оказавшийся у него на пути. Затем вдруг быстро принял грамотную стойку и почти без размаха нанес один за другим два поразительно точных и быстрых для нынешнего состояния удара: левой в боковое окно, правой в крыло.
  Противоударное стекло «Тойоты» выдержало неожиданное испытание, но корпусу пришлось тяжелее. Экономные японцы давно перестали штамповать "избыточно" крепкие детали, и на крыле появилась глубокая вмятина. “Витек с базара” громко, энергично и очень выразительно выругался, потрясая кулаками. Каким чудом он не переломал пальцы осталось неизвестным.
  - Моя машина! - трагически застонал Ушастый и попытался шагнуть вперед. Плотный остановил его порыв одним движением руки, как шлагбаум опустил.
  - Тихо, господин начальник! - прорычал он. - Видишь, какой лось? Если сейчас с ним завяжемся, то будет драка, шуму не оберешься, народ сбежится. Вот тогда точно придется объяснять, что мы тут делали, и почему Витя лапти сплел.
  - Что такое «лос»?
  - Ну, этот, как его... Moose, по-вашему.
   Сравнение буйного парня с лесным обитателем произвело на ушастого должное впечатление. Он засопел, окинул критическим взглядом фигуру северного варвара, стиснул зубы от обиды и бессилия и остался стоять на месте.
  Парень еще постоял, тупо уставившись на изувеченную машину, затем что-то неразборчиво ворча, продолжил движение, время от времени вновь встряхивая разбитой рукой.
  После того, как шатающаяся тень растворилась в ночных тенях Ушастый наконец подбежал к машине и начал охать, ощупывая крыло. Плотный прервал этот пароксизм страданий и чуть не пинками затолкал его в салон.
  Изнутри, с мягких кресел, под чуть слышное урчание мотора и мигание лампочек приборной панели, улица за окном казалась декорацией телеспектакля, где роль экрана выполняло лобовое стекло. Ушастый опасливо скосился на своего напарника, решительным движением включил габариты и фары, нажал на газ. Плотный, уже не требуя светомаскировки, включил радио. Салон заполнили гитарные аккорды и хрипло-надрывный голос.
  
  Душу сбитую да стертую утратами
  Душу сбитую перекатами
  Если до крови лоскут истончал ...
  
  Ушастый, скривившись, протянул руку, чтобы переключить программу, но плотный его остановил.
  - Подожди. Хорошая песня. Закончится, тогда и ставь что хочешь.
  Машина покрутилась по коротким улицам и покинула городок.
  
  Залатаю золотыми я заплатами
  Чтобы чаще Господь замечал ...
  
  Минула пара часов, ночь подходила к концу. В далекой Вирджинии американские офицеры, напрочь позабыв о прерванном развлечении, готовились к сдаче дежурства. В Русе, на втором этаже добротного частного дома спал Плотный, не видя снов. Пострадавшая «Тойота», соблюдая дозволенный скоростной режим, мчалась по трассе в сторону Киева. Из салона звучал уже не страстный бардовский манифест, а нахрапистый “белый рэп”.
  Собаки, все это время терпеливо ждавшие у забора, начали осторожно приближаться к неподвижному телу, небрежно брошенному в кустах рядом с подстанцией.
  
   2. Его звали Алан
  
   Киевский “Биг Бен” - цифровые часы на башенке Дома Профсоюзов - показывали семь ноль пять утра. Ярко-красная «Тойота» со свежей вмятиной на правом крыле съехала вниз по брусчатке Владимирского спуска, пересекла Почтовую площадь, прошла по улице гетмана Сагайдачного, вечно забитой припаркованными машинами и, не доехав до Киево-Могилянской академии, завернула направо. Боковой проезд выводил в лабиринт тихих улиц с односторонним движением.
  Подол, низинная часть старого Киева, район сам по себе несуетливый. Кварталы, расположенные в треугольнике меж Контрактовой площадью, Набережно-Крещатицкой и Верхним Валом застроены невысокими домами и по столичным меркам практически безлюдны. Постороннему сложно обнаружить здесь нужный дом. Вывесок почти нет, так что трудно понять, где обосновался нужный офис, чьи хозяева предпочитают здешнюю респектабельную неброскость базарной престижности шумных и показушных центральных улиц. Или жилой особняк, стоимость которого не намного уступает московским ценам.
   “Тойота” затормозила в трех метрах от крыльца двухэтажного дома. На фоне скверно оштукатуренной грязно-серой стены светлым прямоугольником выделялась аккуратная дверь с табличкой на английском и украинском языках: «Неправительственная организация. Американская лига социальных исследований».
   Чем занимаются тихие американцы за дверью из белого пластика, скрывавшего двухдюймовый бронированный лист, на Подоле знали даже бомжи. Резидентура Центрального разведывательного управления США имела полулегальный статус и особо не конспирировалась. Однако попасть дальше тесной прихожей мог далеко не каждый, даже если он являлся счастливым обладателем синей паспортины с вытесненным на обложке белоголовым орланом…
  Улица была неширокой, и места для нормальной парковки здесь не хватало, поэтому Алан втиснулся между двумя огромными каштанами и закатил правые колеса на тротуар, что в Вирджинии обошлось бы ему в сорок долларов штрафа. Он поставил машину на стояночный тормоз, заблокировал ключом «Малтилока» коробку передач и, прихватив сумку, выбрался из машины.
   Парковаться во внутреннем дворе ему, как сотруднику регионального представительства пока что не полагалось. “Именно пока!” - подумал Алан, стискивая в кармане диктофон-флешку с бесценной фонограммой. Именно эта запись в самом скором времени должна была обеспечить ему лучшие парковочные места не только в этой захолустной стране, но и дома, в самом Ленгли!
  Пока же… Алан покосился на изуродованное крыло, в который уже раз скривился, как от зубной боли и, обреченно вздохнув, активировал автосигнализацию. Убедившись, что машина попадает в зону камеры наружного наблюдения, он поднялся на крыльцо и надавил хромированную кнопку звонка. Внутри загудело, стукнуло. Дверь медленно отворилась.
  Вдохнув полной грудью прохладный отфильтрованный воздух (Америка, Америка!), Алан вставил в щель карту пропуска и, дождавшись подтверждающего кивка охранника за пуленепробиваемым стеклом, свернул к лестнице. По ней спустился в подвал, где за тяжелой металлической дверью размещались технические службы, архивы и складские помещения. Поприветствовав отставного сержанта «морских котиков», что заведовал здешним хозяйством, гость выложил на стойку прихваченный из машины черный полиэтиленовый пакет.
  Отставной сержант протянул в ответ чистый бланк. Пока Алан вписывал печатными буквами в разграфленные квадратики данные, обозначенные как «место», «время» и «особые условия», охранник натянул резиновые перчатки, раскрыл пакет и вытащил из него тяжелые кожаные ботинки на толстой рифленой подошве. Сверив номера, нанесенные сбоку на рант, он осторожно отправил ботинки обратно в пакет, а затем снял и бросил туда же свои перчатки. В завершении процедуры, охранник взял заполненный формуляр, сунул его в сканер, распечатал наклейку, налепил на пакет, и отнес в глубину хранилища. Обратно он возвратился с коробкой, в которой лежали совершенно новые ботинки точно такого же цвета и размера.
  Странная на первый взгляд церемония обмена обуви служила одновременно двум целям Разовое использование снижало риск от возможных радиационных и химических загрязнений, а налепленная на них пыль и грязь подвергалась анализу в лабораториях ЦРУ, что позволяло без особых затрат получать море ценной информации о состоянии контролируемых объектов. Щепотка обычной пыли зачастую может рассказать больше иного лазутчика.
   Алан покинул склад и перешел к следующему этапу обязательной программы посещения центрального офиса, на этот раз сугубо личному. То есть посетил уборную. Жители Украины, по его мнению, не придавали ни малейшего значения вопросам элементарной гигиены. Алан работал в двухстах километрах от Киева, и ему казалось, что каждый километр от столицы, относит по шкале времени на год назад. В районных центрах примитивными выгребными ямами пользовались не только рабочие и менеджеры, но даже многие региональные чиновники, что уж говорить о поселках, в которых приходилось проводить большую часть времени. Поэтому сияющие белизной кафельные стены, мягкие бумажные полотенца, выдраенные до блеска хромированные краны, безупречные зеркала и благоухающие ароматизаторы как ничто другое напоминали об Америке. “- Я смотрела все ваши фильмы. - Я ходила во все ваши туалеты!”6 …
   Рабочий кабинет для приезжающих регионалов был тесной комнатой, всю обстановку которой составлял письменный стол и три кресла. Алан включил систему электронной защиты, выложил на стол ноутбук и подключился ко внутренней сети офиса.
  С рабочего стола на работника смотрела фотография в простой рамке. Алану улыбался Том Клэнси, снятый на фоне книжных стеллажей, где можно было различить разноцветные корешки его романов, коробки с фильмами и играми. Человек, придумавший Джека Райна, был для Алана путеводной звездой, а улыбка писателя даже в самые тяжелые времена помогала прийти в хорошее расположение духа. Алан вздохнул, представил себе, каким станет лицо шефа после того, как скромный агент принесет сногсшибательные сведения, добытые с огромным риском в результате сложной оперативной комбинации, достойной стать сюжетом очередной книги Т.К. И углубился в работу.
  Шеф прибывал в десять, а по распорядку резидентуры воскресенье было рабочим днем.
  
   3. Как отвратительно в России по утрам!
  
  ...Как упоительны в России вечера!...
  
  Господи, как же мне плохо… И на душе, и в душе, и вообще везде, где только можно.
  Где-то неподалеку играет музыка, то ли у соседей с широко открытым окном, то ли на улице. Дурацкая песенная строчка с занудным постоянством повторяется вновь и вновь, сверлит мозг разболтанной дрелью. Один в один как молитвы, что недавно показывали в передаче про буддистов. Только те бормотания пусть и нудные, зато в тяжкий похмельный сон не лезут. Без мыла, зато с ржавым сверлом. Вот ведь глупость же! Что по утрам отвратительно - каждый знает, кого не спроси. И вытья этого не надо совсем!
  
  Ах, лето красное, забавы и прогулки...Как упоительны в России вечера!...
  
  Надрывается голосишко, умножает мои страдания.
  И вообще с какого перепуга “В России”? Я же на Украине живу, самой обыкновенной. Или мы втихаря ночью пограничные столбы перенесли? Смешно, ага. С бодуна и не такое приглючиться может.
  Так, надо прекращать мозг напрягать. А то извилины ворочаются, черепную коробку расшатывают. Голова, соответственно, не болит даже, а раскалывается. К горлу подползает тошнота. С трудом сглатываю пересохшей глоткой. Фу, блин, во рту ощущение, будто целый караван верблюдов прошагал. Они же ведь, суки плюшевые не только плеваться мастаки, но и гадить...
  И глаза не открываются. Опухли и закисли, слизь склеила веки. Пакость какая... Кое-как протираю. Пока боролся со слепотой, слух обострился. Или организм просыпаться начал? На самом деле, неизвестный гундосит совсем не то, что моя тушка расслышала:
  
  Любовь, шампанское, закаты, переулки...
  
  И снова про упоительные вечера. То ли песня на второй круг пошла, то ли припев такой … циклический.
  Вечера, ага, и ночи тоже. Упоительны, лучше никак не скажешь... Кое-как, стараясь не дергать больной головой, поворачиваюсь на звук. Ага, вот и источник. Не соседи, не окно, это все мой транзистор со встроенными часами, что временно исполняет обязанности будильника, расхреначенного кем-то из корешей-собутыльников. Из хрипатого динамика голосит “Белый Орел”. Битый молью, погрызанный крысами и воняющий нафталином.
  Бля... Сам дурак, зачем последнее слово подумал? От слова “нафталин” в нос бьет знакомым с детства запахом. Тошнота, заблудившись в пустом желудке, вырывается на свободу мерзкой икотой, пробегает по глотке противной кислой волной.
  Желудок трясет. Блевать нечем, даже желчь не идет. Ладно, прорвемся, хоть и не трубы. Если нельзя превозмочь хворобу, надо хотя бы устранить источник зловредного шума. Героически тянусь к возмутителю спокойствия. Он стоит на казарменной тумбочке с полуоторванной дверцей. На одной петле дверца висит, все никак не оторвется полностью... Починить бы, но снова точно забуду.
  Пока дотянулся - столкнул по дороге переполненную бычками кофейную банку. “Нескафе” - ведущий производитель пепельниц!”. Чего то вспомнился старый детский анекдот - “Папа, мама, этот ежик будет жить с нами!”. Фу ты нахер, какая чушь в голову лезет, нет бы, что полезное...
  Полезное! Точно, ведь под радейкой, что надрывается про "упоительные вечера", двадцатка последняя лежит. Вчера, еще до отключки заначил двадцать гривен на опохмел. Рука ощупывает всю поверхность тумбочки, но находит лишь пивную пробку. Забыв о осточертевшем “Белом Курице”, проверяю еще раз. Пусто.
  Что сказать - суки. Кто-то из вчерашних гостей спионерил, падло такое...
  Так, теперь не вздыхать, себя не жалеть, давешних гостей суками не называть. Сам в дом пустил. Пытаюсь напрячь мозг. Болт. Моя “думалка” и в такой день насухую, без привычной дозы, не работает, а уж после вчерашнего и вовсе ушла в глухой отказ. Вероятность вспомнить все - ноль целых хрен десятых. Вот только есть такое слово “Надо!”. Денег не будет - ста грамм не будет. Так что, хоть яловая, а телись, вспоминай. А точнее, отвечай на три простых, но очень важных вопроса. Кто виноват, что делать и куды бечь? Не иначе как с будуна великие русские умы эти вопросы придумали. Под напором столь убедительных аргументов серое вещество начинает оживать. Со скрипом, конечно, но то херня - смажем.
  Начнем с самого легкого. Кто-кто вчера в теремочке сидел, с хозяином нажрался и в нетях растворился? Если память ни с кем не изменила, то одним из фигурантов был Петро, который с сахарного завода. А кроме Петра еще и тот плешивый хмырь из колбасного цеха. Вот же гадство. Имя, хоть ты стреляй, не помню. А вот что хмырь приперся в дебильной кепке - это пожалуйста. Не, тот вряд ли, меня бы побоялся. А вот Петро да, тот мог и прибрать наличку. Чтобы не валялась. Вот же хохол хозяйственный. Не отдаст и не признается. В бою - прикроет грудью и не моргнет. А так, ты его хоть ножом тычь, хоть ногами бей - будет честными глазами смотреть, визжать как резаный. И прикидывать, чтобы еще спереть. Плавали, знаем.
  Хотя, вроде же я вчера один домой возвращался? Или не вчера? Какая, в попу разница... Заначки нет, а под запись ни одна сволочь в округе не нальет. А это значит, что короткий диверсионный бросок “квартира - магазин - квартира” провалился, еще не начавшись. И как бы херово не было, надо вставать и тащиться по друзьям-знакомым, пытаясь найти того, кто побудет немного добрым доктором-похметологом, и, мать его за ногу, меня похмелит... Или, на худой конец, одолжит хоть пятерку на литрушку “черного” “Славутича”7
  Стоп, машина, полный назад! Сегодня же, снова мать его за ногу, воскресенье! А это в корне меняет дело! Рабочий же день!
  Казалось бы, куда уж хуже? А вот, оказывается, есть куда, да еще солидно так, с запасом. Стоять мне сегодня на, прости господи, "рабочем месте", как… не знаю даже, как кому. Бдить, не пущать, пресекать, беспорядки нарушать, и все это с благостным видом, как бы плохо не было. А ведь будет, еще хуже будет.
  А если на рабочем месте возникнут проблемы с утренним аперитивом, то можно смело меня увольнять за полнейшую профнепригодность. Хуже гопника с разбитой рожей буду в глазах мировой общественности! Проблем не может быть, потому что не может быть никогда.
  Одним махом отбрасываю одеяло. И под жалобный стон кряхтящих под потертой оббивкой пружин пытаюсь встать. Налитая отборным чугунием голова норовит перевесить обратно в сторону подушки. Но, как говорится, нет таких крепостей, что не взяли бы большевики! Сажусь, хоть и не особо уверенно. Снова пытаюсь протереть глаза. Эх, оптику надо спиртом протирать, а не кулаками! Но, за неимением горничной...
  Четкость изображения наладилась. Зато засвербило в боку, который всю ночь давила какая-то хреновина. Чешусь, оглядываясь по сторонам. Так. В комнате я один, зря на Петруху гнал. Не было его тут вчера - иначе бы у окна под подоконником дрых на своем излюбленном месте. Чудак человек - как нажрется, тянет его спать залечь на куске ковра с разлохмаченными краями. С другой стороны - все не на голом полу.
  Подавив очередной приступ тошноты, обвожу хозяйским взором царские хоромы. Табуретка цела. Надо же, и Петра не было, и без драки обошлись. Бутылочная батарея в углу - без изменений. Плохо это! Значит хлебали мы не магазинное пойло, а то, которое Петро из “Ласточки” приволок. Его нынешняя туда посудомойкой устроилась. Вот и сливает все недопитое в пластиковую канистрочку...
  Одно хорошо - теперь хоть понятно, почему я не помню ничего, и почему сижу дурак-дураком. От Валькиного “коктейля Молотова” некоторые сутками не встают. Убойнейшая штука получается...
  Снова все перед глазами расплывается, и опять я навожу резкость, фокусируясь на бутылках. Давно пора собраться с силами и сдать все стекло. По двадцать копеек за штуку если считать... Бля, да я буду богат и финансово независим! Да и места уже нету - скоро дверь в комнату закрываться перестанет. Забавно, рубли отменили, а копейки остались.
  Мысли о хозяйственных делах тут же перекидываются на окно, которое я сам же и высадил по “синему делу” с неделю уж как. Картонку надо нормальным стеклом менять. Что света нет, ну и бог с ним, а вот ближе к зиме, хоть и не мамонт, точно вымерзну. Со стекольщиком на базаре уговор давно уже есть, на халяву вырежет. Но точный размер нужен. Ему два раза работать неохота, да и мне таскать туда-сюда, как-то грустно. А померить нечем. Не спичечным же коробком... У Вити-штурмана, что сосед по площадке, дочка вроде еще в школе учится. Линейка, думаю, найдется. Который раз спросить забываю.
  Цепляя по дороге бутылки, пробираюсь в санузел. Время водных процедур, мать их. Воду дадут хорошо, если через пару часов. Бачок и сливное ведро, как обычно, пусты. Херня. Врагу не сдается наш гордый “Варяг”! Санузел у меня совмещенный, поэтому, ходить далеко не надо - ванна рукой подать. Заглядываю. Есть все же в мире справедливость и доброта! Почти полная. Видно, автопилот не подвел, успел набрать. Мастерство и опыт не пропьешь! Упираюсь руками в край ванны и решительно опускаю гудящую голову в воду. Бля, что же она такая холодная-то?! То есть поначалу то она кажется обжигающе горячей, как в кипяток нырнул, тут главное первые пару мгновений перетерпеть. А дальше легче, вроде как приятный компрессик положил. Эх, стать бы рыбой и вот так всю жизнь в живой воде плавать. В детстве котом мечтал стать, чтобы видеть в темноте и везде лазить, а сейчас вот - рыбой...
  Частично прихожу в себя. И двадцати секунд хватило. Вот что значит радикальный подход! Отфыркиваюсь, вытираю подолом футболки лицо. Просветленная оптика - великое дело!
  Но не везде. Тихо матерюсь сквозь зубы.
  Местные домоправители собрали в переходящую, как вымпел ударника соцтруда, “отселенческую” квартиру все самое негодное, хлам с окрестных домов. Да и с прошлыми жильцами не особо везло. Так что живу как в Сталинграде, разбито все что может быть разбито. А что не может - тоже. Унитаз, бачок, раковина... Решетка на вентиляции - и та разбита. Хотя там гипс, ему много не надо. В ванне выщерблена половина эмали. Даже у зеркала, что перекосилось над умывальником отбито два угла. И само оно какое-то... Как те воздушные шарики из анекдота - не радует!
  Гляжу на себя в исцарапанную и мутную поверхность. После нырка не только мозги на место встали. Прическа и та пришла в относительный порядок. Правда, волосы отросли, и лезут на уши. Блин, и стригся-то не так давно. Месяца не прошло. И рожа заросла как у моджахеда. Еще пару дней, и можно смело записываться в дервиши. Если они белобрысыми бывают. Пытаться сбрить это намордное безобразие древним, как говно мамонта, “Харьковом” не вариант. С другой стороны, чтобы скоблиться безопаской, нужно минимум одно новое лезвие и горячей воды побольше, а то морда начнет облезать, как у шелудивого. Но ничего из списка у меня нет. И руки дрожат. Мелко, но противно.
  Кстати о птичках, то есть о руках. Правая начинает ощутимо саднить. То есть болела то она, похоже, и раньше, но сейчас я ее "разработал" и боль из тупой и постоянной стала дерганой, колющей. Да уж - под костяшками чернеет сплошной синяк. А это уже серьезно и плохо. Если я кого-то так приложил, и до сих пор менты дверь не ломают, значит, что где-то в городке имеется не обнаруженный или еще не опознанный труп. Убитый тяжелым тупым предметом. То есть мной. Вернее, моим кулаком.
  Хотя, конечно, перед кем я понты кидаю, как персидскую княжну в набежавшую волну?.. Чтобы убить человека голыми руками нужна совсем другая форма.
  Снова смотрю на свое отражение в мутном надколотом зеркале и понимаю - нет, убить точно не мог. Правильный бой с бухлом не дружит. А вот я как раз дружу, самозабвенно, так сказать.
  В общем не стоит дергаться раньше времени. Будем переживать проблемы по мере их поступления, а не загодя. Вечером в “Ласточку” наведаюсь, все и узнаю. Товарищи по-любому расскажут. Такая информация по городку разнесется мгновенно. Он у нас маленький...
  Бросаю прощальный взгляд на свою хмурую и помятую физиономию, и под несмолкающие фальшивые стенания общипанного “Орла” иду одеваться.
  И ведь к этому птицу народ, оказывается, ходит. Запись-то концертная, с длинными проигрышами, заунывным подпеванием зала, с бесконечными “бис” и прочими аплодисментами. Минут десять точно тянется, и заканчиваться все никак не собирается. Я уже штаны нашел, а она все нудит и нудит. И мерзко же как. Гестаповцы оценили бы. Как это … вербальное средство дознавания...
  Закрываю дверь в квартиру, благо открывать ее не требуется, это я обычно вечером забываю. За спиной хлопает скрипучая дверь подъезда. Зябко ежусь. Интересно, вот отчего так сложилось, что в здешних краях по утрам так сыро даже летом? И холодно, как осенью. Хотя, нет, понятия “холодно” нет. Бывает свежо, очень свежо, и так свежо, что ну его на хер. Нынче вторая стадия. Или это меня с бодуна трясет? Впрочем, и от уличного “очень свежо” есть польза. Прохлада будто огуречный рассол глушит набат в голове и морскую болезнь в желудке. Жрать, правда, начинает хотеться, но это с моей работой дело поправимое.
  Выруливаю со двора на улицу и громко матерюсь. Долбаная песня, походу, будет преследовать до конца дня - теперь она исторгается из форточки на первом этаже.
  
  Балы, красавицы, лакеи, юнкера
  И вальсы Шуберта, и хруст французской булки
  Любовь, шампанское, закаты, переулки
  Как упоительны в России вечера!
  
  Скрипя зубами от бессильного отвращения и борясь с желанием запулить в окно кирпич, бреду дальше, чуть пошатываясь в такт музыке. “Как упоительны...” Хер там, “Как отвратительны!” Ненавижу всех. И все. А особенно, то, что вокруг. И ровные ряды пятиэтажек по правой стороне улицы, и разнокалиберные хатки частного сектора по левой. Ненавижу оставшиеся за спиной ворота КПП бывшего военного аэродрома... Даже сереющий вдали бюст знаменитого космонавта, которого угораздило родиться в этой дыре, и то ненавижу. Хотя, он точно последний, кто виноват в моем паршивом настроении и самочувствии...
  Через месяц дети получат первые двойки. И будет ровно год, как я здесь обретаюсь. Яду мне, яду! Грамм сто, а лучше двести! Иначе до рабочего места не дойду, сдохну по дороге. И буду валяться под бюстом. Изображая памятник космонавтам, не выдержавшим испытание центрифугой. Не дождетесь! От дома до работы пять минут. Даже моим нынешним нетвердым шагом раненого во все четыре ноги африканского буйвола.
  Народу на улице мало, считай и нет никого. Но из встречных и обгоняющих здороваются почти все. В городке, даже если считать окрестные деревеньки, от силы семь-восемь тысяч человеко-единиц. Естественно, что все друг друга знают. На полпути, рядом с заброшенной газораспределительной станцией, что местами разобрана хозяйственным населением до фундамента, я чуть не спотыкаюсь. Там совершенно по-куриному квохчут соседские тетки, сбившись в плотное кольцо. И больно уж скверные вещи говорят
   - Вот тут я его и нашла! - “дает интервью” толстая бабища, жена сторожа из котельной. - Шла утром вчера, смотрю из дыры ботинки торчат! А вокруг собаки грызню устроили. Ну я ближе подходить поопасалась - еще покусают, они же дурные! Стою, думаю, куда бежать. А тут Володькин племяш на “Ладе” своей на работу ехал. Я к нему. Он из машины лопатку достал, чтобы собак разогнать, а они и сами разбежались. Потом скорую по сотовому набрал. Я дожидаться не стала, надо оно мне? В свидетели запишут, по ментовке затаскают. Суды, прокуроры!
  Я и так иду не быстро, а теперь и вовсе едва перебираю ногами. Благо в нынешнем состоянии и стараться особо не надо, все как в настоящем театре - сугубо естественно.
  - Явдоха на базаре говорила, что он еще ночью помер... - добавляет подробностей самая осведомленная из теток: мамаша мэрского шофера Гришки. Тетеньке бы в фильмах ужасов ведьм играть - на гриме жуткая экономия...
   - Ох ты ж, госпедя! - делано хватается за сердце одна из клуш, судя по говору - не городская. Здесь-то, местные почти все по-русски говорят. Даже суржик особо не в ходу. - А хто то був, наш чи заброда?
  Я, если честно, тоже не прочь узнать - кого это по утру собаки доедали. Кошусь на разбитую руку. Не мой ли клиент? Да не может такого быть! Хотя, конечно, может… человек животная странная, от царапины ржавым гвоздем, случается. помирает. Все может быть, подробностей бы! Не, нахер, останавливаться все равно что плакат вешать “Он помогал партизанам!”, фу ты блин, “Главный подозреваемый!”
  Поэтому гордо возвращаюсь на свой маршрут и ковыляю дальше. Я не торопливый, а на работе и так все расскажут. Впрочем, в трупе среди развалин нет ничего особенного. В городке полно таких как я отселенцев, да и просто бомжей и наркоманов. Так что, здесь чуть не каждый день кто-нибудь мрет. Специфика ареала обитания, во как.
  Город, а скорее, разросшийся поселок городского типа, куда меня приземлил стремительный домкрат резко оборвавшейся карьеры - на самом деле бывший военный городок. Раньше тут дислоцировались “стратеги”- авиаторы, если старожилам верить - аж пятнадцать войсковых частей. Но военных, после обретения “незалежности” сократили по самое небалуйся и и разогнали. Так что теперь из производства в городке остался только потихоньку загибающийся сахарный завод, колбасный цех, да склады на бывшем аэродроме.
  Именно там, за тремя рядами “колючки”, увешанной грозными табличками ”Стой, проход запрещен, запретная зона” и прочими “Стой, стрелять буду! Стою! Стреляю!”, под охраной часовых, якобы стерегущих остатки недокраденного армейского барахла, представители “малого и среднего бизнеса” заняты этим самым бизнесом по-русински. То бишь фасуют китайский "контарабас” и разливают паленую водку. Я там проработал почти три месяца. Менеджером по лизингу и маркетингу. Наклеивал на пачки контрабандных сигарет и бутылки тут же разлитой водки, “левые” акцизные марки.
  Работа была не пыльная, но тоскливая. Во-первых, ходить на склады приходилось пешком, а это - четыре кэмэ в одну сторону. Спортивно, конечно, но все же… Во-вторых, платили паршиво. Хватало или выпить, или закусить, но не на оба удовольствия сразу. Так что, к концу первого месяца я отощал как медведь-шатун. Хорошо, хоть не оброс так же...
  Поэтому, когда местный “бизнес-авторитет”, по совместительству лидер организованной партийной группировки и главный руль на городском базаре Гена-Примус, приметил мою рожу в очередной драке под “Ласточкой” и предложил работу “по специальности”, я ни секунды не ломался. Потому что должность базарного контролера, товарищи, это не только ценный мех в виде неплохой и стабильной зарплаты, но еще и ежедневные триста грамм диетического, легкоусвояемого самогона…
  4. Недолгий триумф
   Секретарша Люси не поддержала разговор о погоде. Да и вообще отреагировала на Алана, как на пустое место. Бумаги, правда, взяла. Пока девушка прошивала листы с докладом автоматическим степлером и набивала все положенные печати, Алан, расположившись у бесплатного автомата, выпил подряд целых две чашки ароматного «Нескафе» без кофеина. Выбросив в урну пустой стаканчик, он обвел рецепшн взглядом Джека Райана, приносящего президентскую присягу.
  Все записи расшифрованы, нужные рисунки и фотографии вставлены в итоговый документ, который выведен на печать. Теперь эти несколько десятков листов лягут на стол резидента не обезличенной оперативной информацией, но полновесным официальным докладом. За его, агента А. Дж. Берковича, личной подписью!
  И уж на этот раз шеф никак не сможет приписать себе чужую работу. Потому что этот доклад был настоящей бомбой. Алан ни на секунду не сомневался, что, даже с учетом разницы во времени директор, да что там директор, сам Президент ознакомятся с содержимым зеленой папки не позднее чем послезавтра! Время! Повинуясь небрежному кивку секретарши, он открыл дверь и шагнул на мягкий пушистый ковролин.
  Резидент был похож на добродушного мультипликационного медвежонка Пуха, который достиг пенсионного возраста. Однако Алан на его счет не обольщался. Аткинс, бывший заместитель директора, отправленный в почетную ссылку, железной рукой управлял своим заштатным украинским хозяйством и был опаснее гремучей змеи. Алан всегда робел, переступая порог этого кабинета. Поэтому, следуя совету своего вирджинского психотерапевта, прежде чем подойти к столу и сесть на гостевое полкуресло, он представил себе, что с шефом будет сейчас разговаривать не он, Алан Беркович, а сам Джек Райан…
  - Ну что там у тебя? - уныло поинтересовался шеф, водя по столу допотопной проводной мышью..
  - Есть интересные новости, - Алан изо всех сил старался выдержать роль «хладнокровного агента» выложил на стол папку.
  Но под немигающим взглядом всесильного резидента голос предательски дрогнул. Шеф, проницательный как доктор Хаус, это сразу почувствовал..
  - Не тяни осла за хвост, парень. Выкладывай все что знаешь, и побыстрее. У меня через полчаса важная встреча.
  - Согласно утвержденному вами плану, я проводил расширение агентурной базы на подконтрольном объекте, - из последних сил стараясь придерживаться сухого официального языка, с готовностью зачастил Алан. - В результате, мной была получена информация высшей категории важности, представляющая приоритетный стратегический интерес...
   - Ну, это уж не тебе решать насчет категорий, сынок, - проворчал шеф, и требовательно пошевелил короткими пальцами. Алан вложил в руку Аткинса доклад. Начальство пробежало глазами титульный лист, хмыкнуло, внимательно ознакомилось с аннотацией. На этом месте Аткинс немного нахмурился и быстро перелистал вводную часть, Алан затаил дыхание. Шеф поджал губы и продолжил чтение. Теперь он походил не столько на пенсионного Винни Пуха, сколько на дядюшку Скруджа. Алан затаил дыхание.
  - Где фонограмма? - неожиданно и резко спросил шеф, не добравшись и до середины доклада.
  
  Из колонок донеслось приглушенное “бреньк” дверного звонка. Диктофон не записывал «пустоту», так что стук замка и скрип петель раздались сразу же, без паузы.
  - Привет, Витя! - громыхнул в компьютерных динамиках нагловато-жизнерадостный голос. - Знакомься, это Алан. Он из Штатов. Решил тут у нас бизнес замутить, типа колбасный завод открыть. Инвесторов сам знаешь, после кризиса как мух на варенье набежало. А я у него вроде как региональный представитель…
  Шеф поморщился и нажал "паузу".
  - Кто это такой?
  - Мой агент, Сергей Котельников, - Алан перегнулся через стол и пальцем указал на фото в докладе. - Бывший офицер кей-джи-би, передан мне предшественником. Главный источник по объекту "Руса".
  Шеф кивнул и снова запустил запись.
  - Привет, Серега! - голос хозяина выражал одно лишь радушие. Он был определенно рад нежданным гостям. - Ладно, мужики, чего на пороге стоять, давайте, проходите.
  Последующие четверть часа были заполнены шелестом пакетов, звоном бутылок и хлопотливыми репликами: «А где рюмки стоят?» - «В серванте возьми, только сполосни, они пыльные»
  - Кто хозяин квартиры? - спросил шеф, глядя поверх и в сторону от Алана. Тому это весьма не понравилось. В словах и жестах шефа было что-то… неправильное. Человек, у которого на столе оказался просто термоядерный материал, должен вести себя как-то по другому. Аткинс же говорил и действовал так, будто ему принесли чашу, полную яда.
  - Виктор Сербин. Он заведует складом у субподрядчиков концерна «Калибертон». Тех, что занимаются уничтожением стратегических бомбардировщиков в Русе. Их режут на металл...
  От разъясняющего комментария шеф поморщился, словно проглотил испорченный гамбургер.
  - Зачем он тебе понадобился?
  - По словам Котельникова, нам нужен человек, который бы мог давать информацию изнутри "Калибертона".
  Шеф скривился еще больше, и Алан с ужасом понял, насколько слабо и беспомощно прозвучало объяснение. Аскинс шевельнул пухлыми губами, но ничего не сказал, вернувшись к докладу. Сверяясь с расшифровкой, он пропустил часть фонограммы, где застолье набирало обороты. Остановился лишь там, где подвыпивший Сербин начал отчаянно ностальгировать и вещать с пылом греческого оратора. Судя по тону и беглой речи, это было ему не в новинку.
  - Мы как украинцами стали, и полгода не прошло, как весь ядерный боеприпас вывезли в Россию. А ведь те самолеты кроме как ядерное оружие носить, ни для чего не пригодны! И стал наш стратегический аэродром новой свободной Украине бесполезной обузой. Стратеги летать перестали, а транспорта с заправщиками, сдали в аренду каким-то частникам. После этого и вовсе пошел беспредел. Ни власти, ни порядка.... Комдив с кавказцами снюхался, продавал все, что мог направо и налево, про своих офицеров забывать начал, вообще голову потерял. Аэродром совсем в упадок пришел. А что сегодня? Россия самолеты восстановила и летает вовсю. Офицеры, что на уговоры не поддались, и присягу Украине не приняли, служат, летают... Многие уже полковники. А мы что? Аэродром разобрали по кирпичику, самолеты порезали…
  Шеф слушал, подперев голову рукой. По всему было видно, что он получал от пьяных рассуждений Сербина огромное наслаждение. За время работы в бывших военных городках, Алан успел наслушаться подобных историй, потому настроение начальства не разделял. И нетерпеливо ерзал на стуле в ожидании, когда дело дойдет до главного, ради чего он, сломя голову, примчался в Киев.
  После очередной байки в застолье возникла пауза.
  - Вот что, мужики, сидим-то мы, конечно, хорошо, но тут такое дело, - Сербин заметно нервничал. - Может, в «Полете» продолжим? Я угощаю! Время уже к девяти, скоро дочка домой вернется. Ты же, Серега, знаешь, она у меня не переносит, когда дома с друзьями сижу.
  - Как знаешь, Витя, - судя по голосу Котельников был чем-то сильно разочарован. - Нам, татарам, все равно, что отступать - бежать, что наступать-бежать. В «Полет», так в «Полет».
  Лакуна в фонограмме составила около тридцати минут. За это время компания переместилась в сохранившийся еще со старых времен военторговский ресторан и продолжила прерванное застолье. Выпили они, судя по всему, немало. Даже у Котельникова речь потеряла связность, а осоловевший Сербин и подавно, еле ворочал языком. Теперь в пустом толковище можно было разобрать лишь отдельные фразы, так или иначе повторяющие все то, что Сербин рассказывал еще дома: «Не государство, а смех один … от армии ничего уже не осталось … грабят аэродром, почем зря, и дела нет никому … бомбардировщики все порезали»…
  - И этого тихого алкоголика вы собрались завербовать? - съехидничал шеф. - Безусловно, источник ценный…
  - Я сначала тоже так подумал, - пожал плечами Алан. - Но вербовка имела второстепенное значение. В сущности, это моя работа, просеивать мусор в поисках редких ценностей. Главное - дальше. После того, как мой агент Котельников надолго ушел в туалет, объект кардинально изменил поведение и начал делиться со мной совершенно другой информацией. Это в конце доклада …
  - Слу...шай, Алан? Или как там тебя? - Сербин уже едва ворочал языком. - Такая история - не поверишь. Тебе одному, как брату! Еще при Горбаче было, гореть ему в аду, суке! Мы тогда летали над Тихим океаном, возвращались из Вьетнама в Моздок. Ну, это рядом с Орджоникидзе который сейчас Владикавказ, чтоб тебе понятнее было. После заправки должны были на Русу идти. К месту постоянного базирования. А тут, уже в воздухе получаем приказ …
  Сербин продолжал бубнить на одной ноте, то и дело запинаясь и повторяя слова, словно он сам был магнитофоном, озвучивающим старую пленку. Шеф превратился в слух.
  - Как только я понял, о чем идет речь, - дождавшись очередной лакуны в записи, сказал Алан, - немедленно отослал агента, а в рюмку объекту вылил специальный препарат. «Коктейль правды» КС-127.
  Шеф отмахнулся от комментатора, как от мухи.
  Связности в речи Сербина не прибавилось - ускорился темп, и участились фразы, которые он, уже не обращая внимания на собеседника, выпаливал одну за другой почти без пауз. Пока не завершил весь рассказ.
  - Вот и выкатили мы на гидроподъемнике, отвезли в кленовую рощу, и спрятали в яму, под аккумуляторы… И клятву дали молчать до смерти... Весь экипаж… Емельяныч, крутой был командир… С тех пор никому ни полслова… Но тебе, Алик, бля, как своему... Первый раз за двадцать пять лет… А Серега-радист в Детройт махнул, во дела, мы ж вас тогда всерьез забомбить могли. Ты не из Детройта? Нет? Ну, хрен с ним. Все, наливай, мир, дружба …
  Дослушав запись, шеф углубился в доклад. Алан не догадался распечатать для себя второй экземпляр и чувствовал себя неуютно. Теперь ему постоянно приходилось напрягать память, чтобы вспомнить свои комментарии к расшифровке фонограммы. Он все же попытался вставить пару фраз, но шеф снова махнул рукой, заставляя его молчать.
  Четверть часа прошли в полной тишине, которая изредка нарушалось обиженным сопением Алана и шелестом страниц.
  Покончив с докладом, шеф поднял глаза и внимательно посмотрел на Алана. Тот просиял.
  Но первый вопрос оказался совершенно не тем, какого ожидал Алан:
  - Значит, он умер в ту же ночь?
  - Да, - ответил Алан. - Выпил слишком много.
  - Беркович, - профессорским тоном произнес шеф. При этом Алану показалось, что Аскинс сдерживается, чтобы не наброситься на него с кулаками. - Ты же обучался на специальных курсах в Лэнгли. Целых шесть месяцев. Посмотри на фотографию этого человека: у него характерные мешки под глазами. Это свидетельство больной печени. В таком случае применение КС-127 разрешается только после предварительной оценки медицинских карт объекта, иначе его можно легко угробить. Что собственно, ты с блеском осуществил...
  Алан почувствовал, что краснеет.
  - Но ведь срочность, - попытался он неуклюже оправдаться. - А если утечка информации?
  - Какая к черту срочность! Даже если поверить в весь этот бред, то с тех событий прошло уже четверть века. И этот человек, точнее, эти люди все это время молчали, как устрицы. Ты ведь до сих пор не понял, что он выдал тебе информацию только потому, что ты американец. Для подсознания и разваленной психики этот факт сработал как ключ. Прогляди свои конспекты по медикаментозному допросу. Если ты их конечно вел. Нужно было просто привезти этого русского в Киев, на явочную квартиру, где с ним бы поработали профессионалы.
  «Ищи дурака, - подумал Алан. - Информация в любом случае получена и пошла в работу. Только сейчас, когда она подана официальным рапортом, ее авторство принадлежит не резиденту в Украине, а агенту А. Дж. Берковичу. Именно это тебя и злит, старый павиан”.
  - Я склонен считать, что мой доклад заслуживает самого серьезного внимания, - с обидой произнес он вслух.
  - Агент Беркович, - нахмурился шеф, - если вы не сочтете за труд ознакомиться с архивами нашей резидентуры, то поймете, что у русских и украинцев рассказы о государственных тайнах, которые, якобы им известны, давно уже превратились в разновидность фольклора. Это очень изобретательные люди с отлично развитой фантазией, которые знают, что иногда за такую вот историю им могут заплатить деньги. Одних лишь материалов, которые мы собрали в этом году, твоему любимому Тому Клэнси хватило бы на сотню романов.
  «При чем тут Клэнси? - совсем разобидевшись, думал Алан, - и откуда вообще ему известно, что он у меня любимый писатель»?
  - И вообще, что вы сделали за это время, как региональный оперативник, прежде чем прибыть ко мне на доклад? Как вы собираетесь проверить то, что наболтал этот спившийся майор? Вы уточнили, где росли деревья двадцать лет назад? Вы определили состав экипажа? Вы обозначили круг лиц, которые могли быть посвящены в эту тайну?
  Под градом неудобных вопросов Алан едва не растерялся, но вспомнил, как в аналогичной ситуации держался Джек Райан, и взял себя в руки.
  - Именно этим я и занимался, сэр. Но информация представляет такую важность, что действовать пришлось предельно осторожно, а по инструкции я должен немедленно докладывать обо всем, что касается атомной, химической и бактериологической угрозы, - сухо ответил Алан - поэтому в первую очередь счел необходимым подготовить первичный отчет…
  - Мог бы сбросить зашифрованную электронную почту, а сам бы в это время занялся делом, - не обращая ни малейшего внимания на его мимику, проворчал шеф. - Ладно, как бы то ни было, а проверить эти сказки дядюшки Римуса все равно придется. Возвращайся к себе и ожидай звонка …
  
   5. Могила для контролера
   Есть в мире справедливость, есть! Если бы не было, то я бы по дороге концы отдал. А так, нет, дошел! Вот он, наконец! Самое для меня сегодня желанное место! Не сказать, что любимое, конечно... Родной Зареченский колхозный … Точнее, если верить вывеске над воротами, то “Торговый центр “Руса”.
  За воротами уже кипит привычная утренняя суета с раскладыванием товара и непременной же руганью “бизнесменов”, не поделивших места. Морду никому вроде не бьют, и хорошо. Значит, наведаемся в одно место…
  Для всех, у кого каждый прожитый день венчается усугублением литра, а то и двух, крылатое выражение “трубы горят” - это не фигура речи, а точнейшая характеристика состояния. Только так и можно описать мучения души и тела, что наступают через час-полтора после подъема. То есть если сейчас, без промедления не принять соответствующие меры, еще хуже будет. Но сегодня, похоже, черная полоса кончается не зебриной жопой, а полосой белой! Есть! Слава всем, кто сидит на облаке, есть!
  Явдоха, “Радио Сарафан FM” и недипломированный врач-похметолог уже на своем законном месте, с заветными снадобьями наготове. Место не только законное, но и крайне козырное: у самого входа, справа от ворот. Сколько у нее получается выручки за смену, мне и представить трудно. Мимо ни один страждущий не проходит, все оскоромливаются. Я не исключение.
  В грязный “гранчак”, без слов сунутый бабкой в страждущую ладонь, начинает литься густая ароматная жидкость. Вот же пердунья старая! В колумбарии прогулы ставят, а она со своими тараканами расставаться не спешит. Не устраивают ее, видите ли новомодные веяния в лице одноразового пластика! Только проверенная временем классика. Так что, потчует она всех из личных старорежимных стаканов. Емкость в руке тяжелеет. Я с трудом удерживаю его трясущейся рукой.
  Нос с утра еще не включился, и запахи не отслеживает, со вкусовыми рецепторами та же беда. Поэтому два первых глотка проскальзывают легко, как безобидная минералка, а не вонючий первач... Животворная жидкость, обжигая глотку и пищевод скатывается в желудок. Обруч, что надежно давил на голову тут же исчезает. По рукам и ногам волной прокатывается тепло. Эх, зря сегодня не Пасха, так и хочется заорать, что мол воскрес! Да и я не еврей...
  
  ...Ще не вмерла Украина, если мы гуляем так!...
  
  Везет мне на музыку сегодня, мать ее. Из базарных динамиков на всю округу вопит евролицо державы - неугомонный трансвестит Верка Сердючка. Ох, не договариваете вы, товарищ эстрадный исполнитель! С одной стороны, конечно не вмерла. Но с другой, были мы все, как говорится, на волоске…
  Долго грустить не получается. Алкоголь оказал целительное воздействие. Взглядом человека достигшего нирваны, окидываю торговые ряды. Они теперь напоминают не провинциальный филиал ада, а вполне себе пасторальную картину. За прилавками токуют улыбчивые и радушные продавцы, а меж ними, будто пчелы от цветка к цветку, снуют деловитые покупатели…
  Чувствую, как кто-то мягко, но настойчиво пытается отобрать у меня опустевший стакан. Недоуменно опускаю глаза. Фу, блин, вот это приход поймал! Надо же Явдохе стакан вернуть.
  На самом-то деле, эту “народную алкоцелительницу”, внешним обликом напоминающую Сову из мультика про Медведя со Свином, зовут, конечно же не Явдоха. Но вот прицепилось как-то, и все. Ее настоящего имени толком никто и не знает. Большей части поселковых, и практически всем нам, должникам-отселенцам, недавно прибывшим в Русу на постоянное, а для очень многих и последнее место жительства, она известна именно как Явдоха. И, как говорил один мой хорошо знакомый полковник “Не ипёт!”. Бабка всегда является на базар одной из первых. Занимает свое место, и до полудня восседает на раскладном брезентовом стульчике. По бокам у нее две огромные “мечты оккупанта”. С этими неподъемными сумками справляется сама, притаскивая без чьей-то помощи. К обеду, Явдоха обычно успешно расторговывается и пропадает.
  Бабулька очень и очень непростая. Только на моей памяти, а работаю я тут всего полгода, она успешно отбила пару десятков рейдерских атак и прочих "недружественных поглощений". Выжить пытались не только конкурирующие сверстницы и семейство местной цыганвы, но и высшие чины, по местным меркам, заоблачного милицейского райотдела. И все бесполезно.
  Помимо собственно самогона, у Явдохи в сумках еще и товары, составляющие основу большинства местных благосостояний - паленая водка и левые сигареты. Так что, вместо арендной платы, по устаканившейся давным-давно традиции, получаю от народной целительницы две пачки “ЛМ”.
  Смяв фольгу, швыряю ее в грязь. Мусорных бачков тут не предусмотрено в принципе. Вытягиваю сигарету, чиркаю зажигалкой... Нашлась в кармане, и, как ни странно, даже почти полная. Несколько глубоких затяжек окончательно приводят организм в чувство и в норму. Вот теперь можно и приступать к выполнению прямых служебных обязанностей!
  
  Льются песни, льются вина,
  И стучат, стучат, стучат бокалы в такт.
  Будэ жити Украина, если мы гуляем так!
  
  Этот подзабытый шлягер снова набрал популярности в позапрошлом году. Россия достроила газопроводы в обход Украины, миллиардный долг заморозила, и новые поставки начала делать исключительно по предоплате и по новой цене. Зима была веселая! Половина киевлян коммунистам свечки готова была ставить за то, что в новых районах печки не на газу, а на электричестве. Только тем и спасались. А шустрый Андрей Данилко оперативно добавил к древней песне пару строчек про газ. Говорят, на римейке чуть ли не мильён заработал. Еще бы, песня чуть новым гимном Украины не стала…
  Пока Неля, крашенная под блондинку каланча, “чай-кофе-капучино”, разбалтывает для меня растворимый “Якобс” в пластиковом стаканчике, я смотрю по сторонам. Как раз началось самое рабочее время. Запоздавшие продавцы занимают места за свежевыкрашенными прилавками. Слева - деревенские с картошкой, зеленью и овощами. Напротив - местные поселковые. У последних ассортимент разнообразнее, от магазинных продуктов и шмоток до сантехники.
  Здоровенный амбал из Яблоневки, тот что по вечерам меняет у рабочих с колбасного ворованную свинину на водку, предпринимает наглую попытку занять позицию на земле, рядом с прилавками. Натолкнувшись на мой внимательный взгляд молча подхватывает свои баулы и топает в сторону стекляшки под вывеской “Мясо. Птица”. Знает, сучонок, что с кем-кем, а с ним я церемониться не буду. Напихаю полную жопу подсрачников, еще и все печенки отобью. Вот и молодец, что свалил. В павильончике пусть о цене за место с Арсланом договаривается. Арслан там царь, бог и воинский начальник, а не я. Моя парафия - уличные прилавки.
  Допиваю подостывший кофе, бросаю смятый стаканчик в услужливо протянутый мусорный пакет. В особое отделение кошелька ложится десятка от Нели, и я выдвигаюсь в сторону недлинных крытых древним шифером рядов, где уже начал понемногу раскручиваться маховик утренней торговли.
  Чтобы собрать со всех торгашей, кто занял место за прилавком и рядом, на земле, арендную плату и сдать директору кассу, у меня уходит не более получаса. А потом, присматривай себе за порядком, поплевывая в потолок. В общем работа - не бей лежачего.
  Пока без спешки обхожу подведомственную территорию, как меня только не называют! И Виктором, и Витьком, и Витюнчиком, прости господи! Некоторые даже Виктор Сергеичем кличут. И откуда отчество знают, сволочи, если я сам его не ко всякому вечеру вспомнить могу?
  Мне протягивает пятерку старушка, пытающаяся торговать книгами. Библиотеку распродает. Жена бывшего комполка, что взлетал с местного аэродрома, грозя далеким Штатам. Прохожу мимо. Знаю, что торговля у нее никакая, а пятерка - буханка хлеба… Вот все-таки человек старой закалки, каждый раз денежку пытается дать. А я каждый раз "не замечаю". Традиция уже, однако! Начальство поначалу косилось, да и сейчас временами неодобрительные рожи корчит. Но мирится, поскольку на карман себе лишнего не кладу.
  К завершению обхода кошелек набивается разнокалиберными бумажками, а в желудке, поверх кофе болтается поднесенный от чистого сердца беляш. Отхожу в сторонку, и, прислонившись к стене, пересчитываю выручку, параллельно сортируя купюры. Наши власти - те еще затейники! Выпустили каждой бумажки по два вида, а десяток, если мне не впарили фальшак, и вовсе, оказывается, три! Пиндец, товарищи! Как прикажете ориентироваться в этом нумизматическом беспределе, буйстве цветов и красок тем, у кого плохое зрение? Хотя нет, нумизматика - это, кажется, монеты… Но все равно тяжко. А если выпил человек? Хотя, пальцы свежей краской не мажутся, да и отшлепанных на цветном принтере тоже не оказалось.
  Все, теперь по-быстрому сдаем наличку и расслабляемся. Можно будет присесть на лавочку в глубине базара, рядом с Серегой, что банчит травкой, и до самого обеда балдеть. После первых же драк, меня в городке стали почему-то считать бывшим десантником и связываться не рискуют. Поэтому, чтобы пресечь в зародыше большинство конфликтов, достаточно поднять голову. Даже щуриться грозно, и то не надо.
  Снова начинает ныть разбитая рука. Точно! Я же про задачу “нумер раз” позабыл со всеми этими опохмелками. Сегодня надо осторожно выведать у Явдохи подробности, кто и как ночью лапти отбросил. Только осторожно, старушенция хитрая и умная. Она точно все знает, вплоть до того, какие труселя были на покойном. Но это уже потом. Ибо, как говорится, бизнес превыше всего! На ходу зацепив жменю семечек из мешка у ближайшей тетки, иду к обитой цинком двери. Рядом с ней синеет прикрученная к стене солидная табличка с серебристой надписью “Администрация”.
  За дверью сидит Люся. Она приходит как бы не раньше Явдохи. “Бывшая правая рука комэска”, как любит себя Люся называть - бессменный директор рынка и депутат поселкового совета. Она принимает выручку, тщательно пересчитывая несколько раз стопку мятых купюр. Купюры перекочевывают в огромный сейф с гравированной надписью “1895”. Сейф этот базарные хозяева украли с сахарного завода еще до моего прихода. Представляю, как матерились мужики, когда тащили гробину! Скрипит, закрываясь, дореволюционная дверь. Хрустит замок. Люся отворачивается от сейфа и начинает стучать по клавиатуре. “Социализм есть учет!” У нас, конечно, дикий капитализм, но деньги все равно считать надо.
  Дурацких вопросов в стиле дешевой пародии на “папашу Мюллера”, как любит Гена-Примус, типа: “Точно все? Может, пара гривен где по карманам завалялась?” - Люся не задает. Она умнее хозяина. За полгода меня проверила много раз, и знает, что я не копейничаю.
  Закончив с бухгалтерией, гражданка начальница откидывается на спинку удобного кожаного кресла.
   - Виктор! - командный голос, что поставлен в те легендарные времена, когда Люся возглавляла местный ”Военторг” не предполагает малейший возможности возразить, - Сегодня из райцентра, из морга, привезут трех покойников. Они за нашим поселком числятся. Мэр лично просил, чтобы мы оказали помощь в захоронении. Сам знаешь, не маленький, что у городской администрации лимитов и на живых в обрез. Так что, находишь напарника, и к четырем часам на кладбище, чтобы как штык!
  Вот только насчет лимитов, Любовь Ивановна, это вы очень зря. Оно, конечно, не мое собачье дело, но особняк нашего мэра растет как на дрожжах. Бывший страховой агент, всенародно избранный в позапрошлом году на столь ответственный пост, решил выстроить себе “фазенду” в четыре этажа. Так что, с лимитами у него все отлично. Совести нет, это да. Вот же сука такая, решил на покойниках сэкономить.
  Хотя, чего это я? Доискался уже правды... Надо что ли, больше всех? Нет, не надо!
  - И чё мне будет за сверхурочные? - интересуюсь как бывалый шабашник. Хотя шабашник-ловчила из меня, честно сказать, что из дерьма пуля ...
  Люба вздыхает:
  - Справишься до конца рабочего дня, зайдешь ко мне, получишь две по ноль семь. И не паленки с аэродрома, а настоящей/ Сегодня не вернешься - жду утром. Пока тебя не будет, за порядком Арслан присмотрит. Вопросы?
  Вопрос у меня есть. Точнее даже не вопрос, а предложение. Рационализаторское.
  - Водку вперед! - говорю, стараясь, чтобы голос налился суровым металлом.
  С металлом выходит плохо. Люба ухмыляется.
  - Ну да. Тебе сейчас дать два пузыря, а потом собирай по частям. Нет уж. Как говорится: утром могилы - вечером водка. Можно и наоборот, но могилы все равно вперед.
  - А с напарниками мне чем рассчитываться прикажешь, натурой?
  При упоминании о натуре Любовь Иванна вскидывает глаза, в которых проглядывает червовый интерес. Баба в самом соку, почему бы и нет? Буду здесь жить как Потемкин при императрице Екатерине … Однако начальница тут же берет себя в руки.
  - Одну авансом, вторую после работы, - отрезает она. Вот уж бля, у кого металл так металл...
  Спорить и торговаться далее бесполезно. Принимаю аванс.Ты смотри, “Хортица”! Взбалтываю емкость и с удовольствием наблюдаю змейку из маленьких пузырьков - точно не палево! Засовываю бутылку в карман спортивных штанов. Смотрится похабно, но больше некуда - не в кульке же ее нести.
  С гордо поднятой головой покидаю кабинет суровой директорши. Потусуюсь до обеда здесь на базаре, шаурмой у Додика закушу, а часикам трем двину к “Ласточке”. Там алкашня постоянно трется. Кто на шабашку надеется, кто на халявное бухло. Вот там одного или двух и мобилизую на саперные работы. Не контролерское это дело, бомжам могилы копать!
  
   6. Практика заговора
   За круглым конференц-столом сидели двое. Ближе к окну, откинувшись на спинку массивного кресла, утвердился человек лет пятидесяти с грузноватым корпусом и добрым открытым взглядом. Мягкие кошачьи движения в сочетании с обширной комплекцией делали его неуловимо похожим на Джона Траволту. Собеседником "Джона" был невысокий, добродушный, чуть суетливый итало-американец с редкими зачесанными назад волосами. Он также походил на кинозвезду, только не на Траволту, а скорее на Денни де Вито. На самом деле, разумеется, ни тот, ни другой, не были актерами. "Траволта", хозяин кабинета, являлся директором ЦРУ, а его гость “де Вито” - советником Президента США по национальной безопасности.
  Человеку несведущему в американской паутине государственной власти, сложно оценить в полной мере суть должности советника президента. Это очень яркое проявление гибкости звездно-полосатой системы правления, где демократическая ширма выборных (или утвержденных выборными органами) должностей в случае необходимости способна трансформироваться в жесточайшую властную вертикаль, вплоть до прямой диктатуры. Советник назначается непосредственно президентом. Его кабинет находится в западном крыле Белого дома, неподалеку от овального офиса шефа, а полномочия определяются исключительно волей главы государства.
  Официально задача советника - “подавать советы по вопросам, касающимся национальной безопасности”, на самом же деле, он руководит отдельным секретариатом, на который замкнуты все силовые структуры. Главы всесильных министерств и ведомств могут попасть на прием к президенту лишь после того, как на это дал согласие его советник. Так же большинство текущих документов готовит аппарат советника, президент их только подписывает...
  А вот директор ЦРУ - давно уже не та всесильная и политически значимая фигура, какой он был во времена Холодной войны. Подчиненный директору Национальной разведки США, которая, в свою очередь, замыкает на себя шестнадцать разных разведывательных организаций, он не имеет прав на прямой доклад в Белый дом. Потому утренний визит в штаб-квартиру ЦРУ советника президента, к тому же обставленный с максимальной секретностью, был в сложившейся системе далеко не ординарным событием.
  - Насколько можно верить этой пьяной болтовне? - с мягкой, добродушной улыбкой осведомился советник.
  - Мой аналитик утверждает, что все сказанное является правдой, с высокой степенью вероятности, - хорошо поставленным голосом отозвался директор. - Действительно в августе восемьдесят седьмого русские производили соответствующие испытания и, по неуточненным данным, потеряли какой-то специальный заряд. Этот Сербин был штурманом самолета, который осуществлял сброс. Также некоторые технические подробности, которые штурман упомянул, свидетельствуют о том, что он видел бомбу вблизи. В обычной ситуации этого не могло произойти. Советы были помешаны на секретности, и экипаж просто не мог увидеть объект.
  - Возможен ли повторный допрос этого… Сербина? - деловито уточнил советник, тщательно выговаривая русскую фамилию.
  - К сожалению, нет. Он скоропостижно скончался. Агент, молодой идиот, передозировал соответствующие медикаменты, - директор чуть развел ладонями, выражая этим скупым жестом одновременно и печаль относительно гибели ценного информатора, и сожаление от того, что в его ведомстве нашелся такой непрофессиональный сотрудник.
  - Кто еще владеет этой информацией? - тон советника был резковат, но собеседник предпочел этого "не заметить".
  - Фактически - шесть летчиков, которые принимали непосредственное участие и те офицеры, которые их покрывали. Теоретически - случайные свидетели, а также родственники и друзья, с которыми они могли поделиться. Мы работаем над уточнением.
   - При достаточно широком круге посвященных эта история до сих пор не всплыла, иначе тот пьяница не умер бы … э-э-э … своей смертью, - предположил советник и поинтересовался с ощутимой ноткой недоверия. - Как такое могло произойти?
  - Не знаю, - честно сказал директор и сразу поправился. - Пока не знаю. Сербин обмолвился, что один из них эмигрировал в Канаду или Америку. Мы проверили - действительно, одному из тех , кто был в составе этого экипажа, в свое время оформлялась виза. Уже ищут. Если он до сих пор жив, то в течение суток будет найден.
  - Кому еще известно об этом… в вашем ведомстве?
  Директор ждал этого вопроса и даже немного удивился, что он прозвучал так поздно, поэтому ответ последовал незамедлительно.
  - Агенту, который сделал запись. Резиденту в Украине. Мне. Эксперту-аналитику. Полевому агенту, которому поручена проверка данных.
  - Кто этот Алан Беркович? - так же быстро спросил советник. - Судя по докладу, он полный кретин. Вы можете объяснить, как этот клоун вообще попал на оперативную работу?
  - Это было еще до вашего прихода в Белый дом, сэр, - пожал плечами директор. - У парня феноменальное происхождение. Его полное имя Алан Дж. Беркович, где «Дж.» обозначает не Джон или Джеймс, а Джефферсон. Он квартерон8. Его дед по отцу чернокожий, известный баптистский проповедник. Отец, стало быть, мулат. Мать - дочь раввина из Новой Англии и нелегальной мигрантки из Коста-Рики. Если бы среди предков этого юноши отыскался еще и какой-нибудь индеец, то он бы стал идеальной фигурой для политической рекламы.
  Советник промолчал, но чуть качнул головой в знак понимания.
  - Парень немного… не в себе, - продолжил директор. - Он с пеленок одержим «великой американской мечтой». - После окончания колледжа ушел в армию, стал морским пехотинцем, служил в Ираке, а затем год охранял посольство в России. Когда вернулся в Штаты, штурмом взял высшее образование - получил правительственный грант и закончил, только не смейтесь, сэр, Гарвардскую школу права9, несмотря на то, что едва переползал с курса на курс. И все это с IQ, которому не позавидовал бы и Форрест Гамп. Первое его заявление с просьбой принять в ЦРУ «для того, чтобы быть на переднем крае борьбы со Злом» наш департамент по персоналу распространил во внутренней сети в рубрике «курьезы месяца». Там "Зло" было написано с большой буквы.
  - Отказали? - краешками губ улыбнулся советник.
  - Конечно. Идиотов хватает и среди своих, но парень оказался на удивление упрям. Размахивая отказным письмом на нашем официальном бланке, Беркович обратился к конгрессмену от своего штата с просьбой о помощи, и ухитрился взять приз за хоул-ин-уан10. Воистину, дуракам всегда везет. Конгрессмен, как назло, входил, да и и по сей день входит в состав комитета, от которого зависит финансирование наших специальных операций. Этот государственный муж здраво рассудил, что поддержка еврейских общин и афроамериканских церквей на следующих выборах не повредит. Как раз решался вопрос о выделении ста пятидесяти миллионов на создание новой спутниковой сети наблюдения, так что выбора у нас просто не было. Единственное что я мог сделать - затолкать его в самое спокойное место, где он со своим бойскаутским задором не сможет нанести никакого вреда…
  - И ради того, чтобы ознакомить меня с рапортом этого “политического бойскаута”, ты выдернул меня с утра из постели? Бомба, якобы закопанная где-то под Киевом? Да он точно насмотрелся фильмов... - советник улыбался, но в глубине его глаз притаились льдинки. Политик не только и не столько выражал сомнение в услышанном, сколько приглашал собеседника дополнить историю новыми аргументами.
  - Два часа назад я думал точно так же, сэр. Но после того как аналитики провели стандартную проверку, доклад сразу же получил “оранжевый статус”, а я максимально ограничил доступ и позвонил вам по закрытому номеру.
  - Это было правильное решение. В случае, если информация подтвердится, насколько вероятна ее утечка?
  - Вероятность утечки практически нулевая. Киевскую резидентуру возглавляет Чед Аскинс. Он прислал доклад в обход официальных каналов, анализ проводил преданный лично мне человек. Аскинс считает, что это правда, а уж ему можно верить. Это последний из динозавров, которые разваливали еще Советский Союз ...
  - "Чед с медными яйцами"? Старый лузер и герой “малого зиппергейта”?
  - У кого нет тайных страстишек, сэр? Одни коллекционируют бейсбольные биты, другие - юных сотрудниц. Вторых намного больше, чем первых …
  - Дурнопахнущая вышла тогда история, - поморщился советник.
  - "Афроамериканской Барби” не давали спать лавры Моники Левински. Наутро она упаковала бутылку с пальчиками Чеда в пакет для вещественных доказательств, потом отправилась в больницу и сделала все анализы… А уж откуда взялся в вине подавляющий волю препарат - никого уже не интересовало.
  Советник ухмыльнулся.
  - В жизни не поверю, что какая-то девчонка сломала карьеру старого бультерьера. Провинциальных куриц, которых набирают в приемные, не пользует только голубой и ленивый ...
  - Вы правы, сэр! До того Чед не раз выходил сухим из воды. Но тогда он дал промашку, не ознакомившись с досье своей пассии. “Барби” оказалась троюродной племянницей бывшей Госсекретарши. У чернокожих родственные связи работают не хуже чем у евреев и, простите, сэр, итальянцев. Тетушка нажала на все мыслимые рычаги и дело почти дошло до суда. Восемьсот тысяч долларов - все пенсионные накопления, дом и машина достались шустрой жертве, а мы вынуждены были спрятать Аскинса в этой дыре.
  - И как он сейчас?
  - Обходит молоденьких американок за пять миль. Впрочем и молоденьких аборигенок тоже. Практиканток не берет. Держит в приемной страшную как смерть секретаршу, с которой изредка спит. Готов землю есть, лишь бы вернуться в Штаты и свести счеты с "бандой оружейников", к которой принадлежит его главная обидчица.
  - Стало быть, это наш человек, - задумчиво вымолвил советник. - Пусть в таком случае остается на месте и лично контролирует все, что там происходит.
  Указание прозвучало, как недвусмысленный приказ, но если это и покоробило директора, то на его лице это никак не отразилось.
  - А что делать с Берковичем, сэр? - уточнил директор.
  Из-под маски добродушного итальянского комика на одно лишь мгновение выглянула морда безжалостной и хладнокровной рептилии.
  - Meneh, meneh, tekel, upharsin11, - ответила рептилия.
  Затем советник президента моргнул, и на его лицо вновь вернулась привычная маска доброго весельчака де Вито.
  Директор понимающе усмехнулся и на удивление близко к тексту процитировал ветхозаветного пророка Даниила:
  - "Вот и значение слов: мене - исчислил Бог царство твое и положил конец ему; Текел - ты взвешен на весах и найден очень легким; Перес - разделено царство твое и дано Мидянам и Персам".
  Директор и советник понимающе и доброжелательно улыбались друг другу, как старые добрые знакомые, понимающие все с полуслова.
  - В Киев полетит Опоссум, мой лучший оперативный агент, - сказал директор. - Он оценит обстановку на месте и примет все необходимые меры по … локализации.
  - Действуйте, господа. - советник президента поднялся с места, давая понять, что разговор окончен. - После обеда у меня партия в гольф с сам-знаешь-кем, - он указал оттопыренным большим пальцем себе за плечо и, судя по почтительности жеста, речь шла отнюдь не о президенте. - Там и будут решать, следует ли разыгрывать этот джокер, если да, то как именно это сделать.
  Директор ЦРУ проводил высокого гостя до самого лифта, вернулся к себе и долго стоял у окна, уставившись вдаль.
  Новое здание штаб-квартиры ЦРУ было единственным небоскребом в окрестностях, так что с пятьдесят шестого этажа, который целиком занимал директор со своим бюрократическим аппаратом, небольшой, но густой лес за окном казался мягким покрывалом, небрежно наброшенным на пологие холмы. Чуть дальше, по ту сторону реки Потомак, до самого горизонта виднелись бесчисленные коттеджи с поблескивающими в утреннем солнце овалами и прямоугольниками непременных бассейнов. Солнце быстро поднималось над землей, тихонько подкрадывалась полуденная жара, и автоматика в зале совещаний включила климат-контроль.
  Директор прижался лбом к чуть теплому стеклу и закрыл глаза. Ему было… нет, не страшно. Скорее очень не по себе. Как игроку, который неожиданно оказался с неплохим набором карт на руках, но при этом заложил всего себя, включая бессмертную душу. Но в этой игре, полем для которой служила вся поверхность Земли , сражались отнюдь не силы Добра и Зла ...
  
  Со стороны правящая элита США кажется монолитной и единой. Однако это не так, потому что уже много десятилетий внутренняя и внешняя политика Америки куется в жестоком противоборстве двух могущественных кланов. Кланы время от времени меняют названия, но по сути своей олицетворяют две силы - "оружейников" и "менял".
  И те и другие сформировались между двадцатыми и пятидесятыми годами двадцатого века, когда Сухой закон произвел революцию в теневых финансах собственно Штатов, а наступившая затем Вторая Мировая позволила Америке стать мировым индустриальным лидером, в том числе и в производстве вооружений.
  "Оружейники" традиционно главенствовали в сфере военно-промышленного комплекса, энергоресурсов и транспорта. Начав с нефтедобычи и сталелитейной промышленности, представители этой группировки взяли под контроль практически всю индустрию производства и обслуживания современных вооружений, а также гражданский транспорт и отчасти всю инфраструктуру США. "Менялы" простерли длань над финансами, шоу-бизнесом, прочей индустрией развлечений (включая наркоторговлю), а позднее добавили в список технологии и цифровые коммуникации.
  История “менял” отлично проиллюстрирована подъемом семейства Кеннеди, которые во времена Сухого закона прибрали к рукам производство незаконно ввозимого в США спиртного. Мафия, которую воспел Марио Пьюзо: содержатели притонов, публичных домов и подпольных тотализаторов (традиционно в основном выходцы из Италии), были не более чем уличными дилерами на службе у ирландских семейных кланов . Слившись со “старыми деньгами” Уолл-стрит, эта семья возвысилась настолько, что временно посадила своего человека в Овальный кабинет. Однако Кеннеди проиграли очередной раунд финансово-политической борьбы и ”менялы” временно отошли на второй план.
  В девяностые годы “менялы” через “дом Клинтонов“ вернули часть утерянных позиций, усилившись за счет сверхдоходов компьютерной индустрии. Через компьютеры и коммуникации “менялы” проникали в спецслужбы, а также в производство современных вооружений.
  Обе силы представляют собой не монолиты, а сложные, порой внутренне противоречивые конгломераты. Взаимоотношения между "менялами" и "оружейниками" очень сложны и многообразны, отдельные группировки враждуют и заключают временные союзы. Однако в целом два гиганта последовательно выступают как агрессивные антагонисты.
  Вся большая внутренняя политика в США есть по сути жестокое, непрекращающееся соперничество за ключевые государственные посты между “оружейниками” и “менялами”.
  В силу природы основных капиталов внешнеполитическим курсом "менял" традиционно является “мир и торговля”, а “оружейников” - "война и экспансия". Не случайно все мирные соглашения заключаются, условно говоря, “при Кеннеди”, а все “миротворческие” операции осуществляются “при Бушах”.
  Сила, “продавившая” своего президента, имеет возможность активно лоббировать “свои” отрасли и зачастую берет под контроль спецслужбы. Однако абсолютной власти не удавалось достичь никому.
  Любые выборы являются продуктом сложных политических компромиссов. Пост вице-президента резервируется за текущей оппозицией, а должность госсекретаря, за победившим кланом. Министерские портфели, спецслужбы и места в органах законодательной власти при этом могут распределяться самым непредсказуемым образом. При этом сам характер противоборства существенно изменялся от эпохи к эпохе.
  По мере того, как исчерпывался потенциал рывка, совершенного Штатами после падения их главного мирового соперника, СССР, вновь обострялась скрытая битва за влияние, власть и капиталы. Иракский кризис и последовавшие за ним “Войны в заливе” дали в девяностых огромное преимущество “оружейникам”. Но во второй половине нулевых "менялы" нанесли по своим противникам жестокий контрудар. Используя финансовые рычаги и новый вид СМИ - современные средства коммуникаций, они искусственно раздули и усилили и без того начинавшийся экономический кризис. Это обеспечило сокращение производств и военных бюджетов, а также резко снизило популярность находившихся у власти оппонентов. "Оружейники" проиграли очередные выборы, после чего остались без оборонных заказов и развития ВПК.
  Столь жесткие, хотя и успешные действия "менял" в глазах противоборствующих сторон вышли за рамки конвенционно допустимых в этой скрытой бесконечной войне. Проигравшие промышленники сочли, что противники перешли незримую черту и, в свою очередь стали готовить достойный ответ. Который теперь не связывали никакие неписаные нормы…
  Не имея возможности соперничать с "менялами" на финансовом поле боя, теряя прямой доступ к государственному бюджету и сдавая один за другим ключевые государственные посты, "оружейники" готовились использовать свой традиционный козырь - открытую силу. Нужен был только удобный и убедительный прецедент. Который, благодаря молодому кретину и старому лузеру, похоже, наконец-то нашелся ...
  Директор ЦРУ, бывший начальник службы безопасности оружейного и нефтесервисного концерна “Калибартон” очень хорошо представлял себе, каким ценным активом в бескомпромиссной битве титанов может стать (а скорее всего станет) забытый атомный заряд исчезнувшей страны. Особенно если взорвать его правильными руками и в подходящий момент.
  Спровоцировать акт “ядерного терроризма”? Это было опасно, рискованно, неоднозначно. Однако только решительные, сверхагрессивные действия могли заставить отступить набравших небывалую силу и мощь "менял". Поэтому директор в целом не сомневался, какое решение будет принято лидерами его группировки.
  Но в эти мгновения он почти желал, чтобы несмотря на все перспективы и возможности "сам-знаешь-кто" с коллегами приняли решение не будить давно похороненных демонов…
  
  
   7. Ритуальные услуги
   На кладбище мы приходим к указанному Люсей времени. Мы - это я и два подобранных под “Ласточкой” могильщика-волонтера. Солнце клонится к земле, спеша удалиться на заслуженный отдых. Высокие пирамидальные тополя отбрасывают длинные тени на дорожки. Те, прямо как муравьиные тропы, петляют меж холмиков неухоженных, а то и вовсе заброшенных могил. Лет пятнадцать назад памятники частенько снимали, и разделав, сдавали на металл, так что, кто лежит во многих могилах было уже не узнать даже при большом желании.
  У заколоченной сторожки с выбитыми вместе с рамами окнами, нас встречает замдиректора комунхоза, в чьем ведении находятся городские погребальные дела. Сутулый мужик, похожий на питекантропа длинными и очень беспокойными руками, заросшими дурным волосом чуть ли не до ногтей, неприятный в общем тип. "Питекантроп" оценивающе окидывает взглядом мою похоронную команду, затем командует сторожу принести три лопаты.
   - Четыре надо! - каркает один из моих лишенцев, неожиданно проявляя глубокие познания в земляных работах. - Совковую добавь, чем осыпь выгребать будем?
  Мы с замдиректора переглядываемся. Киваю. Действительно, так проще будет. Штыковой нарезал, повыбрасывал, а совковой собрал. Мужик тяжело вздохнул и добавил совковую…
  Вручив инвентарь, замдиректора вытирает пот со лба, матюкнув дурацкое лето, что все никак не успокоится, и жарит, падла, и жарит. Сообразив, что нас его трудности не беспокоят ни в малейшей мере, мужик плюет на условности и осторожно пытается договориться об отдельных могилах. Впрочем, оказывается он человеком понятливым, и быстро въезжает, что без дополнительных вливаний или каких других стимуляций, мы не то, что три ямы вместо одной не выроем, но и лишний раз лопатой не махнем.
  Тяжело вздыхает, махнув волосатой лапищей и ведёт нас к полуразрушенному забору, за которым виднеется буряковое поле, на котором кое-где торчит бурьян. Оказавшись на нужном месте, питекантроп плюет под ноги, чуть не угодив себе на грязный ботинок.
   - Здесь, - тыкает пальцем.
  Я рявкаю на своих временных подчиненных. Ветераны, израненные в печень на алкогольных фронтах, с хмурыми рожами начинают подрезать дерн, обозначая контур будущей братской могилы.
  Работают ханурики бодро и на удивление споро. Понятное дело, землекопство для алконавта - привычный заработок. Большого ума не надо, а перспектива позвенеть стекляшкой к концу трудного рабочего дня придает старания. Главное - бдить за ними.
  Понаблюдав за процессом с полминуты, питекантроп зарывается в карманы. После недолгих поисков, извлекает из одного кармана очень грязный мобильник, а из другого - не менее грязный клочок бумаги с циферками. То и дело сверяясь с записью, осторожно тыкая мозолистым пальцем, набирает номер. Дозвонившись со второго раза, долго ругается с неведомым Мыколой, который, если я правильно понял, отвечает за отправку нашего груза.
  Напоследок обматерив Мыколу, замдиректора в который уже раз харкает, и объявляет, что труповозка вроде как скоро выйдет, и будет “здеся и тута” через пару часов. После чего, снова вытерев пот, грозится, что если завалим работу, то пожалуется самой Любови Ивановне, и отправляется к выходу.
  Я, погрозив кулаком ханыгам, чтобы не бездельничали, увязываюсь следом. Воды набрать. Ну и заодно расспросить - для кого это мы жопы рвем, в такую-то жару? Убедившись, что дополнительный пузырь вымогать я не собираюсь, мужик расслабляется. Слово за слово, вытаскиваю из него подробности.
  Оказывается, что закапывать предстоит двоих моих товарищей по несчастью - таких же отселенцев, потерявших столичные квартиры по “синему делу” или за долги. И до кучи, чтобы жизнь малиной не казалась, офицера-отставника. Ветеран, обкушавшись в кабаке пшеничного соку до синих звезд, помер по дороге домой. Хорошо еще, при нем обнаружилась пенсионная книжка, так что личность установили сразу, до того, как в морге опять вырубили электричество, у них это часто бывает. Иначе - хрен бы узнали кто такой. Родственники тело забирать не стали. В администрации даже не почесались уточнять, есть ли такие вообще. Поэтому бедного мужика поселковым властям и отфутболили …
  На душе тут же легчает. Значит, это и есть тот труп, который собаки нашли. И он явно не моего производства...
  Стараясь не уронить авторитет своей строгой, но справедливой начальницы, заверяю местное руководство, что пусть оно не переживает, и все будет путём. Питекантроп топает дальше своей дорогой, а я, распрощавшись с ним, двигаю к большой куче мусора. Нужна хоть какая-нибудь баклажка, воду набрать, пусть даже старая пластиковая бутыль, здесь таких много.
  Землекопное дело - потогонятельное, пусть даже не столько сам копаешь, сколько раздаешь указания и целительные пендели. А по такой жаре - и вовсе кирдык. Не в пакете же воду нести?
  Подойдя поближе, громко матерюсь. В основании кучи - памятник из серого гранита. Кладбищенским хламом его, похоже, завалил бульдозерист, когда чистил главный проезд. Из-под ошметков венков, сухой травы и драных пакетов, проглядывался обелиск, с закрепленным наверху пропеллером. Я кое-как очищаю плиту, поотбрасывав мусор ногами. Смахиваю ладонью землю, читаю надпись.
  Здесь похоронены шесть летчиков. Экипаж Ту-95. “Стратег” взорвался в воздухе, при возвращении с боевого дежурства. Выходит, ребята погибли при выполнении боевой задачи. Хоронили, значит, со всеми воинскими почестями. Оркестр, салютная группа, три залпа в воздух, школьники, наверное, в почетном карауле стояли…
  Только все это, через двадцать лет после распада Союза оказалось и нахер никому не надо. И ребята погибшие, и долг перед Родиной, и вообще. Завалили херней всякой, разве что не обгадили …
  Становится вдруг очень паршиво. Я тоскливо ругаюсь и, как могу, расчищаю памятник. Отхожу, не оглядываясь. Не то, чтобы стыдно… Просто до крайности паскудно на душе. Тут на глаза попадается подходящая баклажка из-под “Живчика”, прямо как меня и ждала. Нормальная раньше, “цветная водичка” в последнее время совсем опаскудилась, зато бутылка удобная, двухлитровая…
  Набрав воды из поржавевшего крана у сторожки не спеша топаю к своим работничкам. Все-таки насчет "споро" я, конечно, поторопился, из алкашни, что согласилась на шабашку, землекопы, как из меня канадский лесоруб. Но дело у них продвигается неплохо. Почва тут легкая, песчаная и без камней. Так что, когда к нам подкатывает “таблетка” - санитарный УАЗ-469, чуть ли не малярной кисточкой выкрашенный в серый цвет с кривоватыми красными крестами на битых бортах, мы уже минут двадцать валяемся на траве, подставив морды вечернему солнцу. Благо, оно уже передумало дурковать. Рядом с нами темнеет внушительная яма, а выброшенная на кучу земля уже начинает подсыхать…
  Пока мы зеваем и протираем глаза, из “таблетки” выбираются Пат и Паташон - щупленький водила, и отожраный на спирте и витаминках санитар. Не обращая на нас ни малейшего внимания, приехавшие распахивают задние двери, и выволакивают, уронив на примятую траву три длинных пакета из толстого прозрачного полиэтилена.
   - Кто тут главный хер в мире животных? - закончив выгрузку, решает нас заметить санитар.
   - Ну? - отвечаю я, подойдя поближе.
   - В получении распишись. - он протягивает раскрытый журнал, на сгибе которого лежит шариковая ручка с обгрызенным колпачком.
   - Незабудко, Сербин, Вакула, - зачем-то читаю я, перед тем, как поставить свою закорючку. Фамилии ни о чем не говорят, а рассматривать лица покойников, в поисках собутыльников или давних знакомых, как-то не хочется.
  Санитар забирает у меня журнал, сует подмышку. Труповозка, стреляя движком, укатывает в большой мир. А мы остаемся здесь…
   - Ну что, орлы мои сизеносые! - стараясь придать голосу хоть немного жизнерадостности, обращаюсь к похоронной команде, - Кладем на дно, пять минут лопатами помашем, и, как говорится на заслуженный отдых…
  Орлы, отобразив на испитых харях сложную гамму чувств, подходят к телу, что оказалось ближе всего к могиле. Когда мы беремся за края пакета, над нами взлетает туча мух. И когда только слететься успели?
   Тянем-потянем …
   - Стойте, стойте! Ну пожалуйста! - раздается со стороны центральной аллеи тонкий испуганный голосок.
  Алкаши как по команде разжимают руки. Пакет падает их стороной на землю, а я ощутимо клюю носом, лишь потом, догадавшись выпустить свой край. Совсем ты, Витек, мозги пропил, хуже черепахи соображаешь…
  По дорожке, цепляясь за сорняки, протянувшие стебли, будто растяжки, бежит зареванная девчонка. Подскочив к пакетам, она заглядывает в едва различимые лица, скрытые мутным полиэтиленом, и отшатнувшись в сторону, начинает реветь навзрыд, уткнувшись в острые коленки...
   - Э, ты чего? - касаюсь ее плеча.
   - Папа... - с трудом выдавливает она, сквозь душащие слезы, - Вчера в кафе с друзьями ушел... Не вернулся! Я и искала, и звонила... Никто ничего, ни видел, не знает... А сегодня... - она шмыгнула носом, - А сегодня мне в милиции сказали, что его утром подобрали... и в район отвезли... Я, я.. в морг позвонила, там говорят - приезжайте, забирайте... Я туда, а они его увезли уже... А вы, вы, его уже чуть не похоронили…
  Девчонка снова плачет…
  Землекопы-шабашники застыли, ожидая команды вышестоящего командования. То есть, меня.
  Ситуация, бля, хуже не придумаешь. Получается, вот это захлебывающееся слезами дите - дочь покойного армейца. И чего же ты, на полчаса позже не пришла-то, гребаный по голове?! Если сейчас родственники и знакомые начнут подтягиваться, мы и до утра не разгребемся! А за трупы я уже расписался... Не закопаем всех троих сегодня - крайним буду я. Нет, самого не закопают, загребутся пыль глотать. Но по головке Любовь Ивановна, которая Люся, точно не погладит.
  Старательно корчу самое скорбно-сочувствующее лицо, на какое способен, и развожу руками:
   - Ну а мы что сделать можем? Ты нас тоже пойми. Наше дело маленькое. Сказали - хороните, мы и хороним. Тут оставим - так по ушам получим, что мало не покажется.
  Нет, как-то плохо получается… Не те слова, неправильные…
  - Давай так, - пробую по-иному. Девчушка уже не плачет, а лишь смотрит на меня огромными глазами, - Ты сейчас реветь прекращаешь, бежишь к взрослым, и им говоришь, чтобы они шли к мэру и получали разрешение на... - на всякий случай, сглатываю “эксгумацию”, - на перезахоронение.
  Девчонка замирает в нерешительности. Пользуясь моментом, киваю алкашам. Те понятливо ухватывают ближайший пакет.
   - Не надо! - плакса подпрыгивает и визжит таким ультразвуком, что мои работнички испуганно отдергивают руки, будто их ощутимо долбануло током. Дела становились все хуже…
   - Ну что еще? - Меня, вся эта ситуация начинает раздражать все сильнее и сильнее, - Я же тебе русским языком все объяснил. Мамку зови, или кого из родичей.
   - Мама умерла. - ветеранская дочка поджимает губы, и шмыгает носом, впрочем, судя по всему, реветь она больше не собирается. - И родных у меня тут нет никого. А из знакомых папиных никто трубку не брал.
  - Ну а этот, совет ветеранов Вооруженных сил, или как их там? Они чего?
   Девочка вновь поднимает на меня заплаканные глаза. Я понимаю, что ляпнул несусветную дурость. В этом городе властям и на живых глубоко плевать, а уж ветераны…
   - Вы его что, вот так вот, вместе с этими? - Она внимательно смотрит на пакеты, переводит взгляд на яму. Знаю я такой взгляд, когда цепляются за мелкие детали, чтобы на большее не смотреть и не думать о нем. Сам… впрочем, чего уж там сейчас вспоминать.
   - Есть другие варианты? - деловито спрашиваю я.
  Дочка покойника морщит лоб, и, набравшись решимости, просит:
  - Пожалуйста, похороните папу в отдельной могиле!
  Занятнее всего то, что просьба звучит приказом. Вот же блин, радость какая! Это еще пару часов минимум корячится. Оглядываюсь на свою верную алкопехоту. На их лицах читаю свои же мысли. Мужики энтузиазмом не горят от слова “да ну нахер!”. Однако, в просьбе можно нашшупать и наш интерес...
   - Тут, солнышко ты наше, ненаглядное, какая ситуация. Мы за работу аванс уже получили. За что получили - уже сделали. Так что, как сама понимаешь, без доплаты сверхурочных ну никак!
  Вроде и не хочу, а слова заученные сами собой выходят, словно я всю жизнь бригадой могильщиков заправлял, и тон соответствующий. Язык помимо сознания работает. Сперва девочка не соображает, чего я от нее хочу, и смотрит круглыми глазами. Затем, осознав, обречено кивает, и достает из кармашка по-модному рваных джинс тощий кошелек.
   - У меня только сорок гривен. Хватит?
  Взгляд девчонки вновь наполняется слезами. А я прикидываю. Сороковник - это две поллитровых “казенки ля-рюса” с закусью. Или два литра самогона. Вместе с тем, что ждет в кабинете у Люси и “коктейлем Молотова”, что обещал принести Петро, встреченный в “Ласточке”, поминки выйдут приличные. Я степенно киваю принимаю из дрожащей руки сложенные в несколько раз мятые купюры. Осталось самое сложное - решить вопрос с “хороняками” из похоронной команды. Каламбур вышел забавный. “Хороняки” на местном суржике - хронические алкоголики.
  Но тут мимо пролетела птица обломинго.
  - Не, Вить, мы так не договаривались... - занудил первый, - Сил нету никаких. Мы ж с утра ни ели, не пили. Яму забросаем, ты нам выдай пузырь, да мы пойдем.
   - Руки до мяса стер! - вторил ему боевой товарищ, - спина не разгибается…
  Я пытаюсь задействовать самый убойный аргумент, предложив полтора пузыря.
  Лень оказывается у алкашей сильнее пьяной жажды, и они упорно стоят на своем, будто партизаны.
  Деньги у девчонки я уже взял, и отказываться от обещания не собираюсь. Значит, придется собственноручно отвечать за поспешность... Да и ветеранскую дочку жалко. Не шалашовка ведь, дочь военного, как-никак.
   - Ты, короче, погуляй часок, - твердо говорю я, снова накуксившейся девчонке, - сопли подбери, и сходи к Явдохе, знаешь, где живет?
  Девочка молча кивает.
  Отсчитываю ей двадцатку.
   - Придешь, скажешь, Витя с базара прислал. Попросишь литр, дашь денег. Не забудь - Явдоха, Витя, литр. Обратно пойдешь, захвати стаканчиков разовых, и бутылку газировки купи какой-нибудь. Только не “Живчика”! - Уточняю на всякий случай, - пока будешь ходить, как раз закончу. Тут отца и помянем.
  Девочка, сделав над собой видимое усилие, подбирает сопли и убегает.
   - А вы чего сидите? - рявкаю я на зевавших в сторонке мужиков. Совместными усилиями, опускаем в яму два пакета, наскоро забрасываем землей. Забастовщики получают расчет, и усталые, но довольные, скрываются меж холмиков и крестов…
  К моменту возвращения посыльной жара спадает окончательно. Да и я как раз заканчиваю копать. Могила вышла неглубокая, мне по грудь, и не особо широкая. Но какая получилось. Думаю, всяко лучше, чем вечная компания двух алкашей. Выбрасываю лопату на бруствер и вскарабкиваюсь наверх, умудрившись особо край не обрушить.
  - Ну что, прощаться будешь?
  Девчонка ставит на землю пакет и с ужасом смотрит на черное гудящее облако над полиэтиленом. Мотает головой, даже отступив на шаг. Что ж, и такой взгляд я тоже знаю - когда смотришь, видишь, а все равно не веришь. Что вот это и есть твой близкий человек. То есть было им…
  Справляюсь сам. Подтянув тело к краю могилы, осторожно, боком спихиваю. Хорошо, что покойный офицер не стал напоследок пакостить, и дисциплинированно шлепнулся на спину. Не пришлось лезть в яму и ворочать тело... Под участившиеся всхлипы оттираю ладони от земли и снова берусь за лопату.
  
  
   8. Сумма страхов
   В эту жаркую августовскую ночь городок Кэнтон, штат Миссисипи, отсыпался перед началом новой рабочей недели. Несколько лет назад концерн «Ниссан» построил здесь новый автомобильный конвейер для сборки американских “Инфинити”, после чего сонный столичный пригород быстро превратился в крупный индустриальный центр. В коттеджах, чей размер и стоимость, по введенным японцами корпоративным правилам, строго соответствовали положению в компании их хозяев, спали топ-менеджеры, управленцы среднего звена, инженеры, операторы, рабочие, их жены и дети. Мирный сон ударников самурайского труда неусыпно охраняла полиция графства.
   Полиции на улицах было много, и на то имелись серьезные основания. С началом летних каникул в город со всей страны съезжались студенты из колледжей и университетов (благо, доходы работников компании позволяли давать детям приличное образование). Поэтому окружной шериф, справедливо ожидая всплеска продаж наркотиков, выгнал на ночное дежурство едва ли не всех помощников. Не осталась в стороне и полиция штата, которой в преддверии выборов было приказано в пику ФБР выдать на-гора убедительные результаты эффективной борьбы с наркомафией …
  Детектив Джереми Моравски припарковал свой «Форд» в тихом месте на пересечении Ист-Вест-Стрит и Добсон-авеню. Именно здесь, если верить информатору, в дни наплыва молодежи работал Буллет12 - неуловимый оптовик, специализирующийся на дорогом колумбийском кокаине.
  Наркодилеры действовали хитро - они заранее прятали товар в надежных местах и, получив деньги, указывали покупателям координаты тайников-закладок. Поймать наркоторговцев было сложно, обосновать их вину при такой торговле - невероятно трудно. Для того, чтобы арестовать преступника, а затем предоставить существенные доказательства в суде, необходимо было дождаться факта передачи денег, при помощи направленного микрофона записать разговор, взять покупателей в момент, когда они заберут товар, отпрессовать задержанных в отделении и получив от них, в обмен на прокурорский иммунитет, нужные показания, надежно “закрывать” дилера. Работа крайне сложная и требующая филигранной аккуратности, но игра стоила свеч - за одну “горячую” ночь порой распродавалось несколько килограммов дури, так что арест одного такого оптовика попадал на первые страницы газет, принося политикам незаслуженную славу, а Моравски - уважение коллег и прочное положение в сложной полицейской иерархии.
   Детектив откинул спинку пассажирского кресла и полулежал в глубине салона, стараясь не выдать свое присутствие малейшим шевелением. Утро начинало понемногу теснить уходящую ночь, когда на Добсон-авеню выехали два черных Сабурбана. Внедорожники-минивены, облюбованные всевозможными спецслужбами, проехали мимо и остановились напротив ничем не примечательного коттеджа, который, судя по газону размером в половину носового платка, принадлежал служащему автомобильного завода с невысоким рангом. Все двери одновременно открылись, и наружу посыпались люди в черных обтягивающих костюмах с короткими автоматами - точь-в-точь, как в очередной части “Splinter Cell”, которую сын последнюю неделю сутками гонял на своей игровой приставке.
  Как они вычислили, что припаркованная на ночь машина с затемненными стеклами не пуста, оставалось только догадываться. Не успел Моравски поднести ко рту микрофон, чтобы продиктовать диспетчеру номера Сабурбанов и выяснить, кто это пытается отобрать у него работу, как к “Форду” подлетел человек, в отличие от бойцов, одетый в скромный серый костюм. Держа правую руку у бедра, левой он негромко, но требовательно постучал по боковому стеклу и сделал знак, чтобы детектив его опустил:
  - Министерство внутренней безопасности. Оперативно-координационный центр. Отдел активных операций. Специальный агент Смит. Пожалуйста, покиньте улицу, мы проводим здесь специальную операцию. Если вы этого не сделаете, нам придется разбудить вашего начальника.
  Моравский скривился, словно проглотил тухлую креветку. Ребят из МВБ дружно не любили все американские правоохранительные органы. Министерство внутренней безопасности было создано через месяц после событий 11 сентября 2001 г. Объединив под своим крылом множество разрозненных служб, оно ворочало астрономическим бюджетом и обладало чрезвычайными полномочиями. Но при этом изначально было и по сию пору оставалось бюрократическим монстром, несуразным и малоэффективным.
  Департамент по борьбе с наркотиками штата Миссисипи сталкивался с агентами МВБ далеко не в первый раз - "безопасники" были неизменно заносчивы, плевали с высокой колокольни даже на ФБР и, не моргнув глазом «мочились в чужой бассейн». Поэтому говорить и тем более спорить со Смитом было решительно не о чем. Моравский сплюнул под ноги спецагенту, поднял спинку и включил зажигание. Тщательно подготовленная операция оказалась безнадежно провалена, и теперь удобный случай придется ждать до следующих каникул.
  Дождавшись пока “Форд” исчезнет за поворотом, спецгруппа окружила дом и приготовилась к штурму. Один из “людей в черном” осторожно заглянул в окно небольшой гостиной.
  Человек с непроизносимой польской фамилией, за которым приехали Сабурбаны, занимал скромный пост начальника склада электроники сборочного конвейера «Инфинити». Сейчас он одетый, спал на диване перед работающим телевизором. К дивану был пододвинут низкий стеклянный столик, на поверхности которого в мельтешении отсветов от экрана можно было разглядеть разноцветную россыпь таблеток, опрокинутый тубус чипсов и полупустую бутылку виски.
  Алкоголь и снотворное уже давно стали лучшими друзьями и едва ли не единственным средством от мрачного, тягостного бодрствования одинокими ночами. Но даже виски не в силах изгнать сны, в которых раз за разом возвращалось прошлое…
  
  Человеку, лежащему на диване, снится все тот же, до боли знакомый сон. Он в одиночной камере. Некто в пенсне, кителе со стоячим воротником и с непонятными знаками на петлицах направляет на него лампу, бьющую как прожектор, и кричит, требуя сознаться во всем...
   Вслед за кошмаром приходят воспоминания. Ночное летное поле, пустое и безмолвное. Черная громада самолета, нависающая над головой крышкой исполинского гроба. Медленно открывающиеся створки бомболюка, под который трое подкатывают гидроподъемник с поднятыми под самое брюхо лапами захвата. Эти трое - штурман Витя Сербин, бортинженер Николай и он, радист Сергей - молодой лейтенант, месяц назад выпустившийся из военного училища. Командир и второй пилот залегли наверху капонира, ведут наблюдение. Костя, оператор вооружений, сидит в кабине и управляет подвесным оборудованием.
   Створки раскрыты, в чреве самолета белеет девятиметровая сигара. Это не крылатая ракета, а контейнер , в котором упрятан страшный, вызывающий дрожь в поджилках груз..
   Пока штурман с бортинженером, поднявшись на железной стремянке, вполголоса матерясь, колдуют над “специзделием”, Сергей думает как все будет. Командир сказал, что здесь не двести килотонн, как в ракете Х-55, а всего лишь двадцать. Но кому от этого легче, если еще на первом курсе им объяснили - все находящееся в эпицентре взрыва распадается на атомы за ничтожно малые доли секунды. Липкий запредельный ужас сковывает движения.
  Мгновенная смерть страшна. Но еще страшнее картина ареста, за которым непременно последует дознание, суд и казнь. Сергей уверен, что их поймают. Руса - не просто закрытый, но сверхрежимный объект. Любой, кто покупает в райцентре на автостанции билет до жилого городка, сразу же попадает на карандаш вездесущим органам, что уж говорить о тех, кто летает на стратегических самолетах…
   Оператору, который знает, как деактивировать бомбу, приходится бегать туда-сюда. Он скатывается со стремянки и выдыхает:
  - Есть! Теперь сто пудов не бахнет ...
  Сигара, крепко прихваченная веревками, медленно опускается вниз.
   - Помоги! - хрипит Витя Сербин. Обычно штурман в экипаже - белая кость, но Витя, недалекий и странноватый мужик, втихаря увлекающийся фотографией и нестойкий на алкоголь, в эскадрилье не пользуется уважением, а потому, наравне с Сергеем выполняет черную работу.
   Оператор опять поднимается в кабину, закрывает люк, возвращается. Машет рукой в сторону капониров. Командир и второй пилот покидают посты наблюдения.
  Вшестером, опасливая придерживая контейнер, они катят его сперва по краю рулежки, потом по скошенной траве туда, где чернеют спасительные деревья. Катить тяжело, липкий пот заливает глаза, но страх придает сил.
   Дальнейшие действия напоминают похороны. На дне глубокой и длинной ямы мокрая грязь с проблесками воды. Сергей ничего не чувствует и ни о чем не думает, он словно робот механически выполняет все распоряжения командира ... Контейнер, удерживаемый тросами, плавно ложится на дно, по брюхо зарывается в пульпу.
   Как они возвращаются к самолету он не помнит. Емельянов подгоняет УАЗку, они с Сербиным грузят назад пьяно мычащую Нинку. Платье у девчонки расстегнуто, белья на ней нет. В лунном свете хорошо видны большая белая грудь и крепкие ягодицы. Но страх настолько овладевает Сергеем, что вид соблазнительного женского тела вызывает у него лишь изжогу.
   Они покидают аэродром. Проходит день, неделя месяц. Страх понемногу уходит, но часть его остается где-то в глубине души. Как вскоре выясняется - навсегда. Время идет, Сергей выписывает “Аргументы и факты” и “Огонек”. Гласность снимает печати запретов, теперь он "знает все" про НКВД и ГУЛАГ … Полтора года Сергей живет, каждую секунду ожидая ареста. Наконец по скорой попадает в больницу. Выписывается с диагнозом “язва желудка” и с отстранением от полетов. Причина болезни - “постоянное нервное напряжение”, так говорят врачи. Через полгода, комиссованный по здоровью, он возвращается домой в Кировоград.
  До начала девяностых Сергей работал старшим электриком на заводе дозирующих автоматов. Потом, по вызову уехал в Канаду. Женившийся на еврейке брат смог быстро эмигрировать и вытянул к себе родственника. Вскоре Сергей с видом на жительство и разовым пособием уже стоял за детройтским конвейером, монтируя двигатели на «Крайслеры».
  Страх, немного разогнанный сытой американской жизнью, вскоре вернулся. Сны становились все реальнее, и бывший радист по-прежнему вздрагивал от каждого стука в дверь. Разжившись по случаю поддельным паспортом, он порвал связь с братом и уехал в Кэнтон, где как раз шел массовый набор на новую сборочную линию. Там, выписывая коробки с реле, процессорными блоками и ДВД-плейерами, Сергей вел неприметное, почти растительное существование.
  По воскресеньям выбирался подальше от любопытных глаз в Джексон, и брал на вечер недорогую латиноамериканскую проститутку. Возвращался домой, смотрел сериалы и принимал снотворное… Снотворное или виски, а все чаще - и то, и другое.
  
  Когда его выдернули из-под одеяла чьи-то сильные руки, Сергей не сразу понял, что все происходит наяву. Реальность показалась продолжением ночного кошмара, усугубленного вечерней выпивкой. Грязная комната, в которой не убирали уже самое меньшее пару недель оказалась полна вооруженных людей, а самого радиста кантовали, как безвольную куклу. Затем он испытал в некотором роде облегчение. Ведь не зря говорят, что ожидание беды может оказаться куда мучительнее ее самой. Все, чего летчик страшился долгие годы, наконец-то случилось, и бояться больше было нечего.
  Не оказав ни малейшего сопротивления, Сергей дал вывести себя во двор и посадить в черный фургон с глухо затонированными окнами. Он безропотно стерпел надетый на голову мешок и, едва ощутив легкий укол в бедро, провалился в ровный глубокий сон, какого уже давно не приносили таблетки. “Люди в черном” увозили очень счастливого и умиротворенного человека.
  
  Впрочем, скорое будущее обещало оказаться куда менее радужным...
  
  По законам США Центральному разведывательному управлению строго запрещено осуществлять какие бы то ни было активные действия на территории своей страны. Но в государстве адвокатов обход закона в большинстве случаев представляет собой техническую, решаемую проблему.
  В данном случае решением стало некое ранчо с собственной взлетной полосой, расположенное в Вирджинии, подальше от сторонних глаз. Через цепочку подставных владельцев объект был куплен Министерством внутренних дел, а затем “По просьбе заместителя директора ЦРУ" - предоставлен коллегам-разведчикам “для учебных целей”. Подобная форма была неафишируемой, но вполне распространенной и обычной для всяческих полуофициальных и совсем неофициальных действий.
  При этом ранчо использовалось в целях вполне “боевых” - для тайных встреч, содержания и допросов выловленных через голову ФБР шпионов, а также для бесследного “исчезновения” нежелательных лиц. Для исполнения последней задачи в подвале большого двухэтажного гаража был обустроен сверхсовременный крематорий с противодымными фильтрами, который позволял разлагать пепел жертв до степени полного нераспознавания ДНК. Кроме того, на объекте имелась и современная типография, оснащенная комплексом программирования любых аккаунтов и пластиковых карт. С помощью этой системы любому “пропавшему” человеку можно было в считанные минуты сделать “виртуальную биографию”, чтобы продолжить его информационное существование, окончательно запутав и похоронив все следы. При необходимости исчезнувший еще несколько месяцев мог вести вполне активное существование, совершая покупки с помощью кредитных карт, используя телефонные "симки", отмечаясь и оставляя фотографии в социальных сетях и так далее.
  За Министерством внутренних дел числилась и оперативная группа ЦРУ, “временно прикомандированная для обмена опытом”, которую возглавлял спецагент, известный под псевдонимом “Опоссум”. Это был тот самый “Смит” , который говорил с детективом Джереми Моравски и руководил захватом бывшего радиста.
  Опоссум вышел во двор и с удовольствием вдохнул сыроватый деревенский воздух. Если внутри ранчо походило на гибрид лаборатории, исследовательского комплекса, и высокотехнологичной тюрьмы, то снаружи оно ничем не отличалось от сотен подобных объектов. Поэтому если не думать о том, что скрывалось за прочными стенами и дверями, то вполне можно было представить себя обычным американцем в провинциальной глуши, наедине со звездным небом и прохладным ветерком.
  Агент еще раз глубоко вдохнул и пожалел, что месяц назад бросил курить. Старая привычка требовала увенчать трудный день и хорошо проделанную службу парой крепких затяжек. Но в его возрасте и с его образом жизни пришлось выбирать - табак или здоровые легкие. Опоссум был профессионалом, который к тому же искренне любил свою работу, поэтому его выбор оказался очевиден.
  Но курить все равно хотелось.
  Он вытер платком пот со лба, который не смог осушить даже прохладный ветер. Расправил закатанные рукава рубашки, достал из кармана телефон и набрал номер который не значился даже во внутреннем справочнике администрации Белого Дома.
  - Он выдал все, что знал, сэр, - Опоссум начал разговор со всем почтением, но не тратя время на вступления и прочие бессмысленные ритуалы, строго по делу. - Показания соответствуют … донесению с очень высокой точностью. Если это была не массовая галлюцинация, то факт можно считать установленным.
  - Что же, неплохо, - директор ЦРУ говорил так же коротко, без околичностей. - Остальные?
  - Установочные данные в обработке. К вечеру будет полный расклад.
  Прослушать этот разговор было практически невозможно, но собеседники все равно избегали имен и точных фактов. Впрочем Опоссуму не нужно было уточнять, о ком идет речь.
  - Хорошо. Я уже отдал распоряжение, и на твои счета будут переведены все необходимые расходные суммы. У тебя будут все необходимые полномочия и возможности, при необходимости - поддержка любой из наших служб в любой стране. Но запомни главное, ключевое слово здесь - «тихо». Поэтому, те объекты, с которыми … доверительная беседа окажется невозможной, так же должны исчезнуть, быстро и легендированно.
  - Я понял, сэр. А что теперь делать с … этим? Похоже, его психика не выдержала, теперь это материал для психиатрической дисертации.
  - В таком виде его оставлять нельзя. Предпримите меры по … экстрадиции.
  - Понял, сэр.
  Опоссум отключился, спрятал телефон в карман и возвратился в бункер.
  У радиста не оставалось ни единого шанса, теперь он был не властен над своей судьбой, попав в отлаженный механизм форсированного дознания.
  Медикаментозный допрос представляет собой не столь универсальное и надежное средство, как принято описывать в детективах. Собственно говоря, пресловутой "сыворотки правды" в том виде, как показывают в кино, вообще не существует. Нет и не может быть препарата, который заставляет человека говорить только правду. На самом деле медикаменты призваны ослабить самоконтроль, снять внутренние запреты, вызвав у допрашиваемого абсолютное доверие и желание исповедаться. Поэтому психотропные средства вкупе с традиционными методиками допроса хороши по отношению к человеку со здоровой психикой и сильной мотивацией на скрытие какой-то конкретной информации. Достаточно пробиться через внутреннюю защиту, и объект выложит все как на духу.
  Однако в данном случае допрашиваемый проявлял все признаки шизофрении, усугубленной алкоголизмом. Сведения, которые от него требовалось получить, оказались скрыты в лабиринтах памяти, захоронены под многолетними слоями комплексов и страхов. Так что сам допрашиваемый был порой не в состоянии отличить где правда, а где фантазия. Поэтому пришлось прибегнуть к старому доброму “психофизическому” воздействию, в котором новейшие достижения фармакологии были только подспорьем…
  Сергей сидел, привязанный к креслу, блаженно улыбался и пускал слюни. В его сознании, буквально разбитом на множество осколков, все происходящее было не страшной пыткой, а исповедью. Палачи оказались лучшими товарищами, суровыми, но благожелательными. Они не мучили его, а помогали пройти трудной тропой очищения, искренне желая избавить нового друга от непосильного груза вины. Летчик ждал, когда они снова начнут спрашивать, готовый припомнить любую мелочь, счастливый, что он может избавиться от собственных демонов и помочь этим замечательным, понимающим людям. Очередного укола он не почувствовал, лишь сознание померкло, будто во всем мире разом выключили свет….
  - Как только пропадет пульс, немедленно "в долгий путь", - указал Опоссум одному из трех своих ассистентов в сторону оцинкованной двери, за которой располагался "военно-полевой крематорий".
  - Подготовьте все документы для суда, - приказал он второму. И в этом случае опять же не пришлось объяснять очевидное.
  Американская Фемида, обычно слепа по отношению к нелегальным рабочим. Нелегальные мигранты, на которых не распространяется закон о минимальной почасовой оплате труда, нужны Америке, как любой богатой демократической стране. Без них рыночная экономика просто не сможет нормально функционировать - граждане США предпочитают жить на пособия по безработице, но не мыть посуду в дешевых закусочных и чистить засорившиеся клозеты в афро-американских кварталах. Однако в случае необходимости, карающий меч демократии действует с быстротой молнии.
  К вечеру департамент по персоналу кэнтонского отделения «Нисан моторз инкопорейтед» получил письмо из иммиграционного агентства Министерства внутренней безопасности. К письму прилагалось постановление суда о том, что нелегальный иммигрант из Албании, скрывавшийся под именем Кшиштоф Стрембджинский был обнаружен офицерами агентства в результате плановой проверки, задержан и выслан из страны.
  Вакансия Стрембджинского была заполнена в течение шести часов. Освободившуюся должность занял двадцатилетний выпускник колледжа, который, в ожидании повышения подрабатывал грузчиком на складе элементов ходовой части, а на его место, в свою очередь, заступил чернокожий житель Джексона, чья заявка оказалась первой в базе данных. На основании постановления суда лизинговый контракт со Стрембджинским был разорван, и через три дня в занимаемый им коттедж вселились новые хозяева - вновь назначенный инженер из департамента контроля качества с молодой женой.
  Механизм, укрытый от сторонних глаз, уже начал неумолимое движение, методично перемалывая судьбы многих людей во имя достижения четкой и практичной цели. И трусливый радист, и спившийся штурман, умерший от передоза “сыворотки правды” были в этом потоке даже не щепками, а пылинками, неразличимыми взгляду ...
  
  
   9. Поминальные сны
   Пока я, временами отхлебывая от Явдохиной “пляшанки”, переваливал обратно в могильную яму пару кубов земли, тени от тополей растворились в сухой траве, и над кладбищем начали сгущаться сумерки. Все время, пока шла работа, девчонка ждала в стороне, тщательно глядя в сторону и закрываясь рукавом. Иногда с ее стороны доносились приглушенные всхлипы. По уму, конечно, надо было подойти и попробовать успокоить... Но лучше я холмик попытаюсь в меру возможностей выровнять, пока еще хоть что-то видно, чем буду нести стандартное положенное вранье.
  Еще ладно, если бы я чувствовал хоть малейшее сострадание... Но к облепленному мухами пакету, который был тем, что осталось от ее папки, я ничего, кроме брезгливости не испытываю. Хотя, что еще может вызывать обгрызенный бродячими собаками труп совершенно незнакомого человека? Особенно, если учесть, что тело ночь и полдня провалялось в морге с отключенным холодильником? В общем, работаю и не отвлекаюсь. Почти закончил… Все, шабаш!
  Тихо подходит девчонка. Шмыгнув в который раз носом, кладет на холмик тощенький букет полевых цветов. С верхушки скатывается несколько камешков...
   - Спасибо вам, Виктор…
  В первое мгновение даже не понимаю, что это она ко мне обращается, больно уж тон… неживой. Так с покойными прощаются. Ну в общем-то так и есть. Кошусь на девчонку, пытаясь сообразить, где же все-таки её видел. А видел точно, и не один раз. Наш Зажопинск - городок маленький. Через полгода можно смело здороваться с каждым, даже если в упор не помнишь. Один хрен, знакомы каким-то боком...
   - Да не за что. Пошли, что ли? Хул… нечего тут в темноте делать.
  Девчонка кивает и идет рядом. Глаза у нее блестят, как плошки с водой, однако не плачет. Вот и умница. Истерика мне после земляных работ и до принятия вовнутрь народных антидепрессантов нужна, как ежу кальсоны. Да и делать-то, нам, действительно, здесь нечего. После захода солнца за искореженной невысокой оградой кладбища всякая хрень творится. Алкашня с наркоманами - это мелочи, досадные, но привычные. И похлеще бывает. В “Ласточке” мужики трепались, как с месяц назад пацана хоронили - в пьяной драке на нож несколько раз наткнулся. Так какие-то уроды в ту же ночь могилу разрыли. Ценного ничего не нашли, так сперли, придурки, белые тапочки...
  У выхода, глупо таращась на тусклый фонарь, нас поджидает хмурый комунхозовец. Принимает четыре лопаты, которые я с грохотом сваливаю с плеча. Заметив горлышко, торчащее из кармана, делано вздыхает. В бутылке оставалось еще пару глотков, но я взглядом посылаю его … далеко, в общем, посылаю. Ты хоть обсоболезнуйся, да только обломишься. Пока я горбатился и мозоли набивал, ты, мудак, яйца чесал! Даже не подошел узнать, как процесс движется. Так что - лесом!
  Задача, поставленная вышестоящим командованием, выполнена. Стало быть, до самого утра я, как тот Вини-Пух, совершенно свободен. А следовательно, пора подумать о досуге и культурной программе на вечер. Петро вроде бы собирался подвалить со своей ненаглядной посудомойкой. Очень кстати! Друг мой хохол, как он это любит, в темпе вальса нажрется и отрубится. А уж мы-то, с его ненаглядной времени зря терять не будем. К обоюдному удовольствию - бабу мне после сегодняшнего ужастика хочется жутко, аж под ложечкой ноет.
  Надо бы, конечно возвратиться на базар и забрать второй положенный мне пузырь, но тут нужно мыслить стратегически. Как говорится на шаг вперед. На сегодня нам бухла вроде хватит. А завтра утром любина “Хортица” придется мне очень кстати. И на опохмел, и вообще. Понедельник- он день тяжелый … Так что пойду я сейчас прямо домой.
  Оставив материально ответственного питекантропа с шанцевым инструментом, выходим за ограду. По аллее, ведущей от кладбища к дороге, двигаемся к поселку.
   - Ну что, - на первом же перекрестке оборачиваюсь к девчонке, плетущейся сбоку, - будем прощаться?
  Она отвечает непонимающим взглядом, будто мой вопрос не только застает врасплох, но еще и крайне дурацкий. Да и хрен с тобой. Пожимаю плечами и мы, бок-о-бок, двигаемся дальше. По дороге с облаками, блядь, и обратно…
  ДОСы - то есть, в переводе с армейского на человеческий - дома офицерского состава, мимо которых мы шли, вполне годились для съемок фильмов о войне. О блокадном Ленинграде, к примеру. Фасады - словно вчера бомбили, почти из каждой форточки торчит жестяная труба буржуйки. Газ за массовую неуплату отключили еще прошлым летом, а отапливаться электричеством по карману разве что местной элите: колхозным воротилам да бандитским топ-менеджерам. Так что - печная труба как примета времени…
  Мы поравнялись с моим домом. Девчонка, и не подумав прощаться, сворачивает вместе со мной. Не понял, она что, в гости напрашивается? Радость-то какая. Вот уж чего мне сегодня категорически не нужно! Сурово нахмурившись, прямо через чахлый газон шагаю к подъезду. Девчонка, за ногу ее, да об стену, не отстает. Правда, по пожухлой траве не пошла - обежала по дорожке. Перегнав меня, шмыгает в обшарпанную подъездную дверь и тупотит по гулкой бетонной лестнице.
  - Здравствуй, деточка! - звучит сверху старушечий голос. Соседка этажом выше, вечно жалуется на мои вечерние посиделки. Стало быть, эту пигалицу знает …
  - Здрасьте, баба Нина! - пищит моя работодательница.
  - Горе-то какое! - начинает причитать бабка. - Витюша хорошим был человеком, царствие ему небесное ...
  Бабкины фальшивые жалобы прерывает девчачий рев. И тут я понимаю, что дебил. Ну конечно, где еще я мог видеть эту девчонку!? Это же, блин, та самая старшеклассница и есть. Соседка, у которой я все никак линейку попросить не собрался. Вот, значит, как... Ее отец, которого мы только что похоронили - тот самый Витек Сербин - в прошлом боевой летун, что иногда на рюмку чая забредал? Печень у тезки была точно ни к черту, развозило его как пионера. После второй начинал трепаться о полетах, дежурствах. После третьей и до отруба - о бомберах с крылатыми ракетами с прикрученными ядрёными боеголовками. Нудел он многословно и скучно …
  Ну конечно, он это и был! И расписывался я у санитаров за Сербина! Эх, жизнь, за ногу ее, да об пень... Мать у них года три назад умерла. Получается, соседка теперь - круглая сирота. Как ее, Людмила, вроде бы? А я перед девчонкой выежывался, да еще и денег стряс, как последняя сука! Захотелось провалиться сквозь землю…
  Бегу вслед, перепрыгивая через две-три ступеньки. Она стоит перед дверью, всхлипывает и никак не может попасть ключом в щель замка.
   - Тебя ведь Люда зовут? - спрашиваю, уставившись на выпирающие из-под черной застиранной футболки острые лопатки. Обычно ведь с рюкзачком ходит…
   Девчонка резко останавливается на середине пролета, поворачивается. Лицо опухшее, в пятнах...
   - Не Люда, а Мила!
  Да ну хоть Фёкла, если для нее так важно! Характер, блин… С трудом выдавливаю слова:
   - Слушай, ты извини меня, что я так вот это... Что... Деньги с тебя взял... Короче, с зарплаты помогу, чем смогу. Ну и так, вообще, если что, обращайся. Соседи ведь…
  - Спасибо! А я подумала, что вы такой же, как все эти... А вы что, меня совсем не узнали?
  Поняла в чем дело … Покаянно киваю, виновато развожу руками. Ну что скажешь, если действительно не узнал. Последние мозги пропил, блин. Судя по растерянному лицу, соседка не знает, то ли радоваться ей, то ли обижаться. Лицо у нее снова кривится, уголки губ идут вниз. Похоже, вот-вот снова зарыдает.
  Так, пока реветь снова не начала, надо разговор поддержать.
   - Ты, получается, совсем одна осталась? Что дальше делать думаешь? Родня есть хоть?
   - Тетка в России, в Брянске, - девчонка закрывает лицо узкими ладошками и все-таки захлебывается слезами, в который уже раз за этот день.
  Поддержал, блин, разговор, отвлек, понимаешь…
  Чтобы хоть как-то успокоить, осторожно беру ее за худенькие плечи, шепчу тупую банальщину, типа: ну хватит, не плачь, все хорошо будет... Шепчу, и понимаю, что несу херню. Не будет ни лучше, ни хорошо. И чем дальше, тем хуже будет…
  Хорошо хоть Мила быстро берет себя в руки.
   - Виктор, - шепчет она, то и дело всхлипывая, - у меня здесь нет никого. Мне страшно! Может, у меня посидим, папу помянем? Там коньяк остался, я ужин приготовлю…
  Последние слова приходится чуть ли не по губам читать. Ох и не вовремя все это, скоро Петро подвалит. Но и девчонку в таком состоянии бросать нельзя. Тем более, что коньяк... Киваю, и мы временно расстаемся. Она к себе, я к себе.
  Хорошо, что успели до того, как воду отключат. Быстро смываю кладбищенскую грязь пополам с рабочим потом, захлопываю дверь и звоню соседке. Из щелей уже тянется головокружительный аромат варенной картошки…
  Двухкомнатная квартира Сербиных, в отличие от моей холостяцкой берлоги-однушки, имеет вполне жилой вид. Пока топчусь в коридоре, прикидывая куда бы поставить грязные кроссовки, ненароком заглядываю в ближайшую комнату. Приличная мебель, годов восьмидесятых еще. Симпатичные, не особо и выгоревшие обои. На серванте рядком непременные слоники, на тумбочках вышитые салфетки. На стенах с десяток фотографий. Сосед в фуражке и при погонах, самолеты, групповые снимки и прочая военная херь…
  Озлившись сам на себя, стаскиваю обувь, аккуратно ставлю у стены и шлепаю на кухню. Хорошо хоть носки чистые нашлись, а то и раскрытое настежь окно не спасло бы… Как-то неуютно мне в этом доме… Не соответствуем мы друг другу, вот как. Но картошка и, опять же, коньяк…
  Мы поминаем Витю часа с полтора, а может и больше. Часов на кухне нет, а когда стемнело, фиг ты определишь точное время... Тарелка передо мной пустеет уже раз третий. Давно так не ел вкусно! Картошка с тушенкой после тяжелого дня, проваливается в меня с такой скоростью, будто внутри бездонный колодец.
  Остаток явдохиной бормотухи приговорен, да и большая, ноль-семь, бутылка дрянного коньяка “Ужгород” скоро покажет дно. Ну, кому дрянного, а после того “мохито”, которое притаскивает Петро со своей слабой на передок подругой - просто “Вдова Клико13”.
  На алкоголь в основном, конечно, я налегаю, но под хорошую еду мягко пошло, в голову почти не бьет. Девчонка, сидящая напротив, крохотными глоточками мурыжит, от силы, третью рюмку. Хотя, жара и переживания свое грязное дело сделали - ее заметно развозит.
   - Тебе лет сколько? - в перерывах между тарелками спрашиваю для поддержания разговора.
   - Шестнадцать... - выдавливает она. - Через два месяца...
   - Ну вот, видишь как оно получается... - продолжаю нести всякую хрень, лишь бы самому не молчать, и ей не дать времени задуматься. - Давай, еще раз за отца твоего, земля ему пухом…
  Не чокаемся. Мила, подцепив вилкой кусочек картошины, собравшись с духом, пытается выпить залпом, но не может одолеть и половины. И хорошо, что не можешь. Надо оно тебе, девочка?... Я опрокидываю в себя полстакана, и вот тут то "Ужиный город" наконец бьет по мозгам. Комната начинает понемногу качаться из стороны в сторону. Из всех углов наплывает сиреневатый туман. Все, писец котенку, больше ссать не будет…
  Мы, кажется, еще несколько раз опрокидываем рюмки. Снова закусываем. Что-то рассказываю. О чем - не знаю. Язык работает отдельно от головы, а та давно уже объявила “незалежность” от тела. Потом, кажись, иду в туалет. То есть что собираюсь - точно, однако непослушные ноги зачем-то несут не в санузел, а в комнату. Там почему-то Мила. Сидит на диване, обхватив обтянутые джинсами острые коленки. Плачет.
  Кого она мне так напоминает, а? Бывшую жену? Нет, скорее ту лярву, которая окончательно угробила мою и без того невзлетную жизнь? Вот некстати вспомнил… А из головы теперь не выкинешь, - все равно, что не думать о белой обезьяне.
  Нахлынули дела прошлогодние, даже как будто трезвее стало… Лярву я в тот вечер подцепил в баре. После развода и размена квартиры мне досталась гостинка неподалеку от обшарпанной кафешки с дешевой разливной водкой. Хорошее было место - недорогое и людное. И девок туда набегало, как мух на варенье. Из той породы, про которых Жванецкий говорил: “Сто грам налил, на автобусе прокатил - твоя!”. В общем, пока еще бабки в заначке были, всегда находилось кого снять на вечер с ночью.
  Как ее звали, я то ли не спросил, то ли с пьяных глаз не запомнил. Лярва, она лярва и есть. Страшненькая, глазастенькая, мосластая. Ребра торчат, голова немыта. Что даст без ломаний, было написано на узком на лбу горящими буквами. Поделился пивом, соврал, что дома есть шампанское. Дальше все обычным порядком в шесть этапов. Чай-кофе-потанцуем… Пиво-водка-полежим. Главное, гондоны не забывать, чтобы седьмым незапланированным этапом не оказался культпоход в кожвендиспансер.
   Первые пять “ступеней наслаждения” мы прошли с Лярвой в темпе разогнавшегося поезда и уже вовсю проходили шестой (да так что мой битый диван ходуном ходил), когда начался вдруг хипеш. Дальше вспоминаю кусками.
  Пашет телевизор - на экране порнуха. Поэтому сразу и непонятно, откуда доносятся стоны - то ли из хрипатого динамика, то ли из-под меня, где трепыхается тощее тело. Мерно скрипит кровать, задевая тумбочку. Позванивают бутылки. Дело стремительно приближается к завершению, когда, прорываясь сквозь сдвоенные стоны и звяканье доносится хрип дверного звонка. Что за хрень? Свои в такое время не ходят. А если и ходят, то зря. Не до них. Продолжаю трудиться.
  Лярву, похоже, вштырило не по-детски. Она уже не стонет, а орет, впиваясь мне в спину всеми десятью ногтями. Ускоряюсь. Звонок все не умолкает. В дверь колотят. Под последний аккорд и совсем уже неприличные вопли трещит раскуроченный косяк, и тут же комнату наполняет куча народу. Все почти в форме. Менты. Они что, толпой за дверью ждали, когда я кончу?
  Наручники, вспышка фотоаппарата, понятые, протокол. Лярву, которая с головой закуталась в простыню, все называют “потерпевшей”. Как из-под земли появившийся доктор в новомодной зеленой робе, деловито, словно опись имущества производит, скидывает простынку, раздвигает ей ноги и громко диктует протокол первичного осмотра. “Факт полового акта”, “наличие микротравм”, еще какая-то медицинская херня. Кривоносый хмырь-криминалист сурово елозит кисточкой по недопитой бутылке “Джин-Тоника”.
  Картина Репина “Приплыли”. Или, как говаривал парикмахер непонятного пола: “Звезда в шоке...” В смысле, не понимаю, что происходит от слова “вообще”.
  - Штаны одень, мудила! - в ответ на мой вопрос брезгливо цедит сквозь зубы молодой старлей в мятой форме. Он звонит по номеру, что надиктовала сучка, и голосом завуча вызывает ее родителей. Я понемногу въезжаю в ситуацию. Какие родители, нахер?! Старлей, да ты на эту проблядь посмотри! Ее уже лет пять Окружная кормит! Доктору через плечо глянь, там же кулак со свистом! Четырнадцать?! Да ты гонишь…
  - Оксаночка! - это испуганно верещит, объявившаяся чуть ли не сразу после звонка мамаша, по виду - такая же “плечевая” что и “потерпевшая”. И машет перед понятыми свидетельством о рождении. Ох я и попал …
  - Витя! Витя! - Надрывается подо мной девичий голос, и снова скрипят старые пружины. Чудится… Или нет? Воспоминания, вылитым за шиворот кипятком обжигают, и перемешиваются с реальностью так плотно, что я не могу понять, что происходит сейчас, а что происходило тогда. И не подсовывает ли мне память прошлое, выдавая за настоящее? Кто кричит? Мила? “Потерпевшая” блядь - Оксана, она же Лярва? А может, бывшая жена? Та попервоначалу, пока были бабки и квартира напротив Госбанка, зажигала так, что шлюха со стажем нервно курит в сторонке… Пытаюсь разглядеть лицо, но оно размыто, словно на смазанной фотографии...
  Так до конца и не поняв, где я и с кем, проваливаюсь в липкий тяжелый сон.
  
   10. Удар по фейрвею
  Полуостров Флорида, славный мягким климатом и удобными пляжами, является для населения Восточного побережья США примерно тем же, чем Крым для русских и украинцев - “домашней” курортной зоной. Представители среднего класса проводят здесь отпуска, люди богатые покупают коттеджи, а кубинская мафия контролирует торговлю популярным в этих зажиточных местах кокаином. И подобно тому, как Крым в советские времена имел невообразимое количество военных аэродромов, по числу полей для гольфа Флорида с большим отрывом опережает любое место на Земле, включая и самые богатые европейские страны.
  Всего в мире насчитывается около сорока тысяч игровых полей. Больше пятнадцати тысяч - в США, две тысячи в Западной Европе и около четырехсот в России. Хотя со стороны поле для гольфа кажется всего лишь хорошо подстриженным газоном, на самом деле это высокотехнологичный, сложный и дорогостоящий комплекс. Простое поле на девять лунок занимает около трех гектаров земли, одно лишь его проектирование обходится не менее чем в сто-сто пятьдесят тысяч долларов. Стандартное поле на восемнадцать лунок требует не менее ста гектаров. Его содержание, даже без учета стоимости земли, обходится в два-три миллиона ежегодно. Для того чтобы построенное поле "отстоялось" и вошло в полноценный режим, требуется по меньшей мере, двадцать пять лет.
  Гольф-клуб «Голден Паттер14» раскинулся на двести сорок гектаров, из которых сто сорок отошло непосредственно к полю, девяносто пять - под взлетно-посадочную полосу «домашнего» аэродрома, а остальное пространство занял роскошный гостиничный комплекс, рассчитанный на тридцать человек. Здешнее поле достигло возраста восемьдесят шесть лет и представляло собой настоящий шедевр ландшафтного дизайна.
  Однако этот предельно фешенебельный гольф-клуб не был отмечен ни в одном туристическом справочнике и каталоге. На сайте международной ассоциации, где были перечислены, похоже, даже детские песочницы, которых касалась клюшка гольфиста, о нем также не было сказано ни слова. А на единственной дороге, ведущей сюда через лес, не было ни одного указателя.
  Безупречно-зеленое поле с травой нескольких оттенков, ровное, без сорняков и проплешин, похожее на ковер, в этот день принимало всего двух игроков. Сейчас у края взлетной полосы стояло два самолета, и это были отнюдь не «Бичкрафты», которые мог при желании позволить себе приобрести любой фермер или менеджер среднего звена, даже после Большого Кризиса. Нет, сюда прилетели реактивные машины бизнес-класса, из тех, что предпочитают богатые промышленники и адвокаты, кинозвезды, а так же правительственные чиновники высокого ранга.
  Виктор Морган, Советник Президента по вопросам национальной безопасности, будучи вырванным из привычной атмосферы коридоров административной власти и кабинетов с удобными креслами, потерял большую часть солидности. Теперь его сходство с кинокомиком де Вито усилилось до карикатурного неприличия. Если бы не цепкий тяжелый взгляд политика, от которого у любого сразу же пропадало желание к любым подобным сравнениям.
  Советник начал осваивать игру миллионеров совсем недавно, и клюшка у него в руках смотрелась, как каминная кочерга. Его партнер, вице-президент США, напротив, являлся типичным, чуть не до карикатурности, представителем WASP - белых англо-саксов протестантов. Он словно сошел с рекламного плаката сигарет «Мальборо», был высок, подтянут и сдержанно улыбчив. Брюки цвета индиго и кремово-пастельная рубашка-поло сидели на поджаром тренированном теле так, будто он в них родился, а небрежно заброшенный на плечо вуд - клюшка с большой головкой для сложных ударов, ясно говорил о том, что ее владелец свой первый удар по мячу сделал намного раньше, чем научился читать и писать.
  Несмотря на жару, оба игрока были в длинных свободных брюках. Хотя после того, как на одном крупном турнире игрок умер от теплового удара, шорты, наконец, узаконили, в «Голден Паттер» они были не в ходу. Единственным отступлением от строгих классических правил оставались одинаковые серые бейсболки с эмблемами клуба на длинных козырьках. Но это являлось не проявлением «демократичности», а данью необходимости. Козырьки усложняли работу спутникам наблюдения - новые компьютерные программы позволяли восстанавливать разговор по одним лишь движениям губ.
  Игроки, отправив вперед гольф-кары и служителей, медленно брели по безупречно подстриженному, изумрудно-зеленому фэрвею в направлении к лунке, над которой возвышался флажок с цифрой пять. Убедившись, что ближайшим к ним человеком, является одинокий гринкипер, приводящий в порядок раф15 метрах в пятидесяти, у самого края поля, они вернулись к прерванной беседе.
  - У меня впечатление, Виктор, что ты пересказываешь какой-то фантастический технотриллер, - шаря взглядом по траве в поисках мяча, негромко произнес вице-президент. - Дивот16, под котором обнаружено золото Майя … Словно промахнувшись по мячу открываешь клад. Насколько вероятно, что вся эта история - правда?
  - Уже в самолете я получил заключение экспертов-психологов по фонограмме и результатам допроса. Они утверждают, что русские летчики не солгали. К тому же вся информация из обоих рассказов, которую можно было проверить по базе ЦРУ и АНБ, подтверждается. Такой внеплановый сброс действительно был. И действительно бомба не взорвалась. Считается безвозвратно потерянной в океане.
  - Когда мы получим окончательное подтверждение?
  - Через несколько дней. Не так уж много у нас в распоряжении специалистов этого профиля.
  «Тем более таких, которыми можно было бы потом пожертвовать без особых сожалений», - добавил про себя советник. - В общем, полную картину ожидаем к уик-энду, - закончил он.
  Вице-президент обнаружил свой мяч в ловушке - искусственной ямке, заполненной ярко-желтым песком, недовольно поморщился и точным ударом отправил его на грин - зону вокруг лунки, где трава была высотой не более пяти миллиметров.
  - Если все подтвердится, как долго нам удастся удерживать информацию под замком?
  - Что знают двое, знает и свинья, - советник наконец-то высмотрел в траве мяч, и теперь двигался к нему, чтобы прочитать номер. - С каждым днем число вовлеченных в операцию будет расти, этого не избежать. Я могу дать гарантию на срок не больше месяца.
  - Члены русского экипажа? - неопределенно поинтересовался вице-президент.
  - С ними в самом ближайшем времени будет проведена соответствующая работа. Как раз с этой стороны нам ничего не угрожает, они молчали много лет, думаю, промолчат и еще несколько дней. Большего не требуется.
  Понимающая улыбка скользнула по губам вице-президента и сразу пропала, как рябь на воде под порывом ветерка.
  - Не доставит ли сложностей … - вице президент на мгновение задумался, подбирая нужные слова. - Возможная судьба всех членов экипажа?
  Морано едва удержался от усмешки, прекрасно поняв смысл оговорки насчет "возможной".
  - Командир авиабазы умер от рака, инженер так же на том свете - цирроз печени от беспробудного пьянства. Смерть штурмана стала следствием недостаточного профессионализма случайного исполнителя, но в целом, выглядит естественно, - демонстрируя отличную память перечислил советник. - Радист давно живет … жил у нас в Миссисипи под чужим именем. Бывший командир экипажа сейчас топ-менеджер в частной украинской авиакомпании, а оператор работает там же простым летчиком. Второй пилот уехал в Россию и служит в Энгельсе, ныне он полковник, летает на “Блекджеке”. Таким образом, половина экипажа уже нейтрализована.
  - Любопытно, Виктор, любопытно. Однако, этот второй пилот…
  - Знаете … Джон… - в их кругу было принято называть друг друга по имени, но советник президента был выходцем из низов, играл в высшей политической лиге относительно недавно и фамильярное обращение в отношении второго человека в государстве давалось ему с трудом. - С русским полковником в Энгельсе получается интересный расклад. По этой авиабазе уже несколько месяцев работают исламисты. У них весьма смелые и радикальные планы. Которые отлично ложатся в шаблон наших общих задач. Согласно моему распоряжению ЦРУ несколько месяцев назад передало им в поддержку несколько местных законсервированных агентов. Возможно, в скором времени на базе случится нечто…
  Советник неопределенно пошевелил пальцами. Вице-президент внешне остался невозмутим, но в его глазах мелькнула искорка понимания и согласия.
  - Таким образом, - продолжил Виктор. - Гибель бомбардировщика может создать целый веер стратегических возможностей. Это событие очень хорошо ляжет в канву "безжалостного и всепроникающего мирового терроризма".
  - С которым Америка неустанно сражается по всему миру на благо процветания и прогресса, - кивнул вице-президент, выбирая клюшку для очередного удара.
  - Именно в этом и заключался первоначальный план. Резонансная катастрофа или террористический акт. Паника президента, несанкционированная операция за рубежом, шквал возмущения, инициирование импичмента или добровольная отставка. Однако информация об этой потерянной бомбе позволяет осуществить более сложную, но крайне эффективную операцию. Впрочем, механизм подготовки в Энгельсе уже запущен, и его отмена вызовет ненужные трения с нашими… радикальными партнерами. Пусть все идет как задумано. С одним лишь небольшим изменением - в катастрофе должен погибнуть полковник из того экипажа.
  Вице-президент прищурился. Выражение на загорелом лице теперь точ-в-точ напоминало суровый прищур “Ковбоя Мальборо”.
  - Ты считаешь, с учетом новых обстоятельств это имеет смысл? Катастрофу такого уровня будут расследовать очень тщательно. Если всплывет массовая гибель летчиков, летавших когда-то вместе … Это может поставить крест на последующих наших действиях и помешать основному плану. До выборов осталось не так уж и много времени.
  - Не думаю. Экипаж в том составе работал меньше четырех лет и это было более двадцати лет назад. Даже если особо въедливый аналитик или, что вероятнее, компьютерная программа просчитает совпадение - те кто отвечают за расследование не обратят на него внимание. Там, где взорвался тротиловый заряд, не ищут стреляные гильзы.
  Вице-президент впервые за всю игру поглядел на партнера изучающим внимательным взглядом, в котором не было и тени насмешки. Так, вероятно, охотник-аристократ смотрит на беспородного пса, которому неожиданно для всех удалось взять след, опередив чистокровных ищеек. И спросил:
  - А потом?
  - А потом, пока еще на слуху будет гибель русского самолета, неподалеку от Киева произойдет ядерный взрыв …
  - Это было бы весьма… эффектно. Однако ты уверен, что бомба способна еще взорваться? Насколько мне известно, без периодического техобслуживания любая боеголовка очень быстро становится просто перегретым куском плутония.
  - По предварительным данным, тогда испытывался заряд сверхдлительного хранения. Шансы на то, что бомба боеспособна очень велики. Впрочем, в ближайшее время мы об этом узнаем совершенно точно. Сразу же после ... локализации экипажа в Киев прибудет лучший полевой агент управления специальных операций. Он произведет предварительную оценку, после чего информация о спрятанной бомбе “случайно” попадет к исламистам.
  - Что же дальше? После акта ядерного терроризма? - слова совпали с приготовлениями к замаху, будто вице-президент ударом и полетом мяча хотел приглушить остроту вопроса и откровенность формулировки.
  - Дальше ЦРУ “обнаруживает секретную базу исламистов” и докладывает об этом мне. Я в свою очередь информирую о ней президента, присовокупив к докладу собственные соображения о том, что бомба у них может быть не одна, а потому следующий взрыв вполне может произойти на территории США, Мексики или Канады. Президент санкционирует "точечную" антитеррористическую операцию в одной из дружественных нам арабских стран Ближнего Востока… или Турции, где находится база террористов. Возможно даже с применением “ответного ядерного удара”.
  - Да, полагаю, это неизбежно, - согласился вице-президент, и его клюшка с глухим стуком отправила мяч в очередной полет. - Здесь не нужно быть провидцем, чтобы просчитать ход событий. Наш защитник конституции наложит в штаны так, что начнет раздавать приказы в стиле “уничтожьте их всех” … Однако следует быть готовым к тому, что выдержка ему не изменит.
  - Маловероятно, - поморщился советник, прекрасно знающий своего "шефа".
  - Но возможно, - непреклонным тоном заметил вице-президент.
  - На этот случай... у меня в распоряжении имеется несколько номерных бланков с его подписью, куда достаточно впечатать любой приказ. Командующий группировкой в Персидском заливе - преданный нам человек, и у него в арсенале есть тактический ядерный боеприпас.
  - Слишком грубо, Виктор - вновь поморщился вице-президент, определенно имея в виду не "преданного нам человека".
  - В крайнем случае я всегда смогу сказать, что “выполнял невысказанный приказ” …
  - Резонно, - кивнул вице-президент, куда более благосклонно.
  В Белом Доме была совершенно нормальной практика, когда глава государства отдает распоряжения в форме общих пожеланий или намеков. В случае, если результат оказывался негативным, вина возлагалась на “стрелочника”, поэтому такие интриги требовали смелости и выдержки. Но в многоходовой комбинации , которую предлагал хитрый итальянский проныра, президенту никак не удастся свалить вину на других. Использовать в операциях такого политического значения Моргана, этого выскочку-макаронника вице-президенту до крайности не хотелось, но так уж сложилось, что именно советник обладал одновременно и влиянием на директора ЦРУ, и прямым выходом на прикормленных террористов, и соответствующими неформальными знакомствами с военными в Персидском заливе. Вице-президент и его коллеги могли бы выстроить иную цепочку исполнителей, но это требовало времени. А времени, если разыгрывать неожиданную карту всерьез, как раз и не было.
  - Месяц, это очень мало, - задумчиво протянул вице-президент, имея в виду указанный советником срок примерного сохранения тайны. - Начало августа, конгрессмены только разъехались на каникулы и пока они не сползутся обратно в Вашингтон, мы не сможем провести ни один законопроект …
  - Если информация будет должным образом озвучена на совещании в Овальном кабинете, то Плаксивый ковбой скорее всего сам додумается до того, чтобы отозвать конгрессменов с каникул и пробить немедленное усиление нашего средневосточного военного контингента. А если не догадается, то в круг моих обязанностей и входит давать советы Президенту по вопросам национальной безопасности…
  - Тут главное не перегнуть палку. А то ведь он, с перепугу, может обо всем растрезвонить Кремлю.
  - После такого провала президент закончит в лучшем случае отставкой, а тот, кто займет его место, разрубит завязанный узел военной силой … или оливковой ветвью, по обстоятельствам, - задумчиво протянул вице-президент, а советник дипломатично промолчал относительно того, что в случае импичмента или добровольной отставки место Плаксивого ковбоя займет именно его собеседник.
  И на что ты претендуешь после отставки своего шефа? - четко и прямо спросил Джон, без обходных маневров и намеков. Виктор с большим трудом сохранил выражение вежливой заинтересованности, не выдав обуревавших его эмоций. Такой вопрос, конечно, еще ничего не гарантировал, но свидетельствовал о том, что идеи советника будут самым внимательным образом рассмотрены на встречах, которые последуют за этой гольф-партией...
  - На твое место ... Джон. Либо на выбор - один из министерских портфелей, - с кажущимся безразличием высказался он и добавил после короткой паузы. - На мой выбор, сэр …
  Вице-президент задумался. Точнее, прошел немного по зеленому полю неспешным шагом, небрежно помахивая клюшкой.
  - Хорошо, думаю, мы можем целиком положиться на тебя, - наконец вымолвил вице-президент, и советник отметил это многообещающее "мы". А человек в кремово-пастельной рубашке снова надолго замолчал с таким видом, словно все сказанное его совершенно не касалось. Когда же вновь заговорил, то его речь напоминала скорее размышления вслух.
  - Ситуация меняется с каждым днем. Основные тенденции весьма неблагоприятны. Экономика так и не вышла на докризисный уровень. Наши противники один за другим проводят законы об урезании военных ассигнований. Вооруженные силы сокращаются, уже зашла речь о том, чтобы вывести из состава ВМФ еще один авианосец и отозвать из Залива наш контингент. Результаты выборов непредсказуемы. Поэтому … украинская находка может оказаться именно тем спусковым крючком, которого нам так не хватало.
  Советник президента неудачно стукнул по мячу, и на ровном газоне появилось пятно дивота. Мяч отпрыгнул на несколько ярдов и замер.
  - Что же, Виктор, начинай действовать, - лицо вице-президента стало каменным. - Он махнул рукой водителю гольф-кара, подзывая его, чтобы заменить клюшку, так как для завершающего удара с грина требовался плоский паттер. Сам же зашагал к лунке, чтобы вытащить из нее флажок. - На уик-энде я соберу нескольких … коллег… и мы утвердим окончательный план действий.
  Вице-президент взглянул прямо на солнце,чуть прищурившись, и негромко произнес:
  - Похоже, после некоторого прозябания нам представился шанс одним ударом уничтожить обоих врагов, внешнего и внутреннего… Или по крайней мере указать им на приличествующее место.
  Семенивший сбоку от партнера советник согласно кивнул. Под «внутренним врагом» вице-президент, ставленник энерготрейдеров, подразумевал “менял” - клан новоанглийской аристократии. В свое время, отстреляв в лучших традициях вендетты семейство Кеннеди, техасские нефтепромышленники вернули своей группе утерянные было позиции. Но с приходом в Белый Дом “шайки Клинтона” ситуация снова стала неоднозначной и переменчивой, словно погода в Кентукки и Арканзасе ...
  Внешним же врагом, о котором говорил “Ковбой Мальборо” безусловно, были пять звезд на красном фоне17 и расправляющий крылья двуглавый российский орел.
  Наблюдая за тем, как вице-президент уверенно закатывает в лунку мяч, помощник обреченно вздохнул и начал перебирать подвезенные клюшки. К счастью, они играли не восемнадцать, а только девять лунок, и до завершения этой аристократической тягомотины оставалось всего три флажка.
  - Виктор, - негромко сказал вице-президент, и хотя его тон, казалось, не изменился, советник ощутил легкий озноб вдоль позвоночника. - Periculum in mora18, к тому времени, когда мы начнем действия, не должно остаться никого, кто мог бы стать… помехой, - вице-президент улыбнулся тонкими бледными губами. - Мы рассчитываем на тебя.
  
  
  11. Непропитое мастерство
  
  Из сна меня выбрасывает внутренним толчком, разом, будто выключателем щелкнули. Странно, давно такого не было, очень давно, обычно приходится тащиться из дремоты, как из тягучего болота. Открываю глаза, гляжу в потолок. Ага, надо мной не привычная лампочка в заляпанном побелкой патроне, а самая настоящая люстра. Даже почти все пластинки “хрусталя” на месте. За окном ночь. Шторы не задернуты, и в окно бьет подмигивающий свет. Уличный фонарь! Откуда он здесь взялся , если окна моей халупы выходят в вечно черный, как жопа негра, двор... Значит я не дома. Принюхиваюсь. Точно куда-то занесло. Пахнет свежестью и чистотой, а не застоявшейся вонью курева и перегара.
  Нюх работает, голова не болит. Я в состоянии, которое отлично знакомо люду, бухающему от заката до рассвета. На сухом языке врачей-наркологов называемое “классическое пограничное”. Алкоголь уже почти выветрился, а похмелье еще не накатило. То есть, можно сказать, что в норме...
   Осматриваюсь. Я в незнакомой комнате, на диване, укрыт тонким одеялом в хрустящем - хрустящем, черт возьми! - пододеяльнике. Из одежды - только часы. Интересно, однако, ведь чаще всего засыпаю одетым. Ну, или хотя бы не настолько раздетым. Если, конечно…
  Мой спортивный костюм знаменитой китайской фирмы “Абибас”, как и все, что было надето под ним, валяется на полу. Судя по радиусу разлета вещей, стягивал я их с себя в дикой спешке. Вряд ли я вчера тренировался, как в прежние армейские деньки, “отбиваться” под горящую спичку, поэтому надо вспоминать, что заставило суетиться, словно духа на “сон-тренаже”. Пытаюсь напрячь извилины. Они отчаянно скрипят, словно немазаная лебедка, вытягивая из колодца памяти смутные картины минувшего дня.
  Вчера вроде бы кого-то хоронили. Потом, как водится, поминали. Сначала точно на кладбище - водку и запах свежей земли вспоминаю отчетливо. Дальше не помню... Не! Вру сам себе! Вспомнил. Закапывали двух “хороняк” - отселенцев плюс моего соседа. Точно, Витю-штурмана! Потом с его дочкой с кладбища вместе шли, за столом сидели... Что было дальше - хоть убей не помню. Пленка порвалась на том кадре, как мы перемещаемся из кухни в комнату. Точно, эту самую ... Версия произошедшего как говорится, на лице, но чет мне она не нравится. Очень не нравится. Можно сказать категорически ...
   Хотя, если я прав, то где же, ети его вбок, девчонка?! Девчонки рядом не наблюдается, и это обнадеживает - видать, все-таки привиделось с коньяку, чертовщина из прошлого в голову набилась.
   Сажусь, опускаю ноги на пол. Все стараюсь делать медленно, не спеша, чтобы не подкатило похмелье. Дверь в комнату открыта и с моего дивана просматривается весь коридор. Одна из дверей, то ли ванной, то ли туалета приоткрыта. Из-за нее доносятся нехорошие звуки. Возня, сдавленные стоны... Словно там кому-то зажали рот и... Мать твою за ногу, я что, по пьяни кого-то из своих дружков запустил?! Какое там похмелье - меня сбрасывает с дивана, будто мощной пружиной. В череп словно впивается с десяток огромных ржавых гвоздей, но это где-то на задворках сознания, будто за ширмой.
  Три шага, и я в коридоре. Резко дергаю хлипкую дверь, по глазам бьет ярким светом. Прищуриваюсь. Ванная. Какой-то амбал в трениках и пропотевшей футболке держит одной рукой извивающуюся девчонку, а другой пытается набросить ей на горло петлю. Люда, то есть Мила, замотана скотчем по рукам и ногам. Рот тоже заклеен. Веревка, которую амбал на нее тулит, идет к водопроводной трубе под потолком. Мужик сопит от натуги, но девчонка, выпучив от страха глаза, отчаянно крутит головой, и у него нихрена не выходит.
  С полсекунды трачу впустую - пытаюсь прикинуть, каким окриком можно отвлечь урода. Дело это простое только на первый взгляд. “Стоять!”, “Что вы делаете?!” и “Как пройти в библиотеку?” подходят к совершенно разным случаям. Пока жую сопли, Мила перестает сопротивляться и глаза у нее закатываются. Похоже, он ее все-таки придушил. Вот тут-то хмель окончательно слетает. Приходит четкое понимание - это все взаправду, очень по-настоящему.
  Нахер слова, пока соображу - девчонка загнется. С размаху бью потного между ног. Вышло не очень технично, но зато от души, прямо "из России, с любовью", как говаривал тренер. Амбал начинает с тихим шипением складываться пополам. И когда его макушка с небольшой плешью опускается на уровень моей груди, я со всей рабоче-крестьянской ненавистью обрушиваю на его затылок сложенные замком руки. Удар по голове тоже до нужной кондиции клиента не доводит. Загривок у этого подзаплывшего качка без перехода становится головой, и попадание по жировой прослойке лишь откидывает, а не вырубает.
  У потного определенно неплохой опыт драк. Ну и я его больше разозлил, чем напугал. Обстановку он оценил быстро, несмотря на два прошедших удара, и оклемался почти что сразу. Или это я совсем обессилел, не сумев отправить в нокаут "с двоячка". Девчонка забыта, и амбал, разворачиваясь, почти не глядя лупит меня по голове. Навскидку, блин. Тут бы красиво пропустить удар мимо, но в ванной тесно, бля, пространства нет, так что успеваю только развернуться чуть боком, "утопить" голову в плечи и сцепить зубы. Кулак размером в боксерскую перчатку попадает в подставленное плечо. Нихера ж себе, Тайсон, блядь, пельменями накачанный! Меня сносит с порога ванной к противоположной стене коридора. Больно прикладываюсь спиной. Какие же обои прохладные…
  Пока растормаживаюсь, амбал вылетает из ванной и вновь замахивается, широко, по-колхозному. Вот только опыт не пропьешь, хоть и постараться можно. Мой неплохо встряхнутый организм, так и не забывший годы тренировок и боев, начинает действовать сам. Амбал дурак, ему бы не бить, а навалиться всем весом. Кулачище противника словно застывает в воздухе... Локтями отталкиваюсь от стены. Правая нога выстреливает противнику под дых. Был бы я хотя бы в кроссовках, не говоря уже про ботинки, прямой в пах, закончил бы сражение моей безоговорочной победой. Но мою босую ногу тормозят мешковатые джинсы противника.
  Хотя могло быть и хуже. Противник сам буквально "наделся" на мой удар и снова переломился, его “перчатка” разогнала воздух впустую. Не останавливаясь на достигнутом, продолжаю развивать успех. Левый боковой в ухо. Коленом в склонившееся лицо. Амбала отшвыривает на спину. Смешно всплеснув руками, он с грохотом обрушивается на пол. Упав, переворачивается и, вместо того, чтобы продолжать честный бой за неправое дело, как был, на четвереньках, выскакивает из квартиры. Незапертая дверь гулко шарашит по стене. Все-таки до чего ж силен, бычара…
  Мотнув головой, кидаюсь в погоню.
  Выскочив на лестничную площадку, громко матерюсь. Босиком по бетону - самое то в догонялки играть, да и ногу прошивает болью - бил необутой, а яйца у амбала, похоже, реально медные.. Пока ковыляю, он уже вылетает из подъезда, хлопает дверь. Слышен рев заведшегося автомобиля. Снова матерюсь и бегу на кухню, к окну. Внизу мелькает расплывчатый силуэт. Победа по очкам, противник покинул зал …
  Ковыляю обратно, черт, больно-то как! Стреляет от пальцев стопы едва ли не до колена.
  Из ванны снова доносится девичье мычание, но я первым делом на кухню. Вытягиваю на ощупь - где тут выключатель совсем не помню - ящик стола, роюсь, сгребаю длинный кухонник, возвращаюсь. Девчонка забилась в угол. Сжалась в комочек, сидит на полу. Смотрит на меня взглядом овцы на бойне. При виде ножа ее глаза становятся по пять копеек. Чтобы не получить свежий труп с разрывом сердца улыбаюсь, как получается. Получается судя по реакции, не ахти, лицо до сих пор сводит от избытка адреналина… Мысленно махнув рукой на самочувствие перепуганной пациентки, аккуратно разрезаю скотч. Сперва на ногах, потом дохожу до рук. Прижав палец к губам, чтобы не вздумала орать, медленно отлепляю толстую коричневую ленту. Мы не в боевике, где положено срывать одним движением, чтобы сразу крику было, как в рекламах про эпиляцию. Правильно - не спеша, по чуть-чуть. Липучка явно не канцелярская, такую обычно для промышленной упаковки применяют. К примеру, на аэродромных складах…
  Девчонка, по-прежнему скорчившаяся, не отрываясь смотрит на меня. Взгляд при этом у нее какой-то странный. Не в глаза или сквозь меня, а почему-то на ту область, что аккурат ниже пупка. Блииин! До меня окончательно доходит, в каком я виде... Я же как лежал, в одних часах, так и ринулся в бой.
  Сдавленно матерюсь, и, покраснев чуть не до пяток, кидаюсь в комнату, где молниеносно, будто спичка уже начала догорать, сгребаю разбросанное шмотье.
  Одевшись, возвращаюсь, по пути закрываю дверь в квартиру. Отмечаю, что замок не выбит, значит открыли изнутри, добровольно. Мила стоит над умывальником, уставившись в зеркало чистит зубы. Почему зубы? Зачем зубы? Непонятно. Но чистит очень старательно, даже слишком. Как бы до десен не разодрала. Одета точь-в-точь как вчера: рваные джинсы, сиреневая футболка. Из-под сползшей футболки вылезает бретелька лифчика. И нафиг он ей? При ее комплекции - как рыбе зонтик.
   - Ты этого, - киваю в сторону входной двери, - знаешь?
  Девчонка мотает головой. Ручка щетки торчит изо рта уродским чупа-чупсом. Капельки пасты застывают на стекле белыми крошками.
   - Понятно... - приваливаюсь к косяку, - А как он тогда сюда попал?
  Мила вытаскивает щетку изо рта, споласкивает под струйкой из крана, со второй попытки ставит предмет личной гигиены в стаканчик у зеркала. Руки у нее ощутимо дрожат, что неудивительно. Поворачивается ко мне. Уголок рта выпачкан пастой.
   - Ну после того, как мы... как я.. ну в общем, как ты заснул, я оделась и посуду мыть на кухню пошла. Позвонили в дверь. Спрашиваю “Кто?”, говорят, что соседи снизу, что я их залила... Дверь открываю, а этот сразу меня в ванную поволок…
  Машинально отмечаю “после того, как как мы”, “оделась”, и переход на “ты”. А самое главное - "как ты заснул", а не, скажем,"пошел спать". Вот ведь попал ты Виктор Сергеевич обеими ногами в маргарин! Точнее как второй снаряд в одну и ту же воронку. Или как бледнолицый брат, два раза наступивший на ту же швабру.
  И это уже, друг мой Витя, не просто пипец, а пипец полный, окончательный и бесповоротный. Ведь если повторно привлекут за совращение, то даже учитывая местные, достаточно демократичные тарифы статей УК, откупиться от срока встанет в такую сумму, что таких халабуд как моя квартирка, нужно будет пару десятков продать… Хотя до обвинения мне судя по ситуации, как до Китая раком. В первую очередь потому, что его должны предъявить. Кроме Милы сделать это некому, а она не рвется звонить ноль-два и строчить на меня заяву. Ладно, мандражировать и грызть себя потом буду. В зале суда. Если он состоится. А сейчас, самое время кой-чего уточнить. В рамках, так сказать, оперативного дознания.
   - Веревка из твоего хозяйства? - спрашиваю, глядя на петлю, болтающуюся под потолком.
   - Нет, - машет головой. - У нас на балконе для белья планки специальные. Папа сделал… - Губа у девчонки начинает дрожать.
  Бля, мне вот для полного счастья только слез с истерикой не хватало!
   - Скотч тоже не ваш?
   - Может где и был, но не видела никогда.
   - Ясно... - протягиваю задумчиво я. Внимательно смотрю на Милу, - ты можешь сказать, что вся эта херь значит?
  Девчонка пожимает плечами, хлопает непонимающе глазами.
   - Ну я даже не знаю... Может про папу узнали, хотели ограбить.
  Трясу головой:
   - Нихрена это, дорогая моя, не грабитель!
  Блин, зря я ее своей дорогой назвал! Уши девчонки вспыхнули тут же. Мда уж, факт совращения, хоть и по обоюдному, похоже согласию, к ворожке не ходи, состоялся. Правда, нужно еще выяснить, кто кого совратил. Но это потом. Продолжаю,
   - На ограбление не тянет. Любой местный уркач тебя или ножом бы пырнул, или просто в ванной закрыл… - Проглатываю так и норовящее выскользнуть "при этом, не забыв изнасиловать”. Учитывая нынешние обстоятельства, лучше этого не касаться, тема очень уж скользкая. - Ну вот, закрыл бы тебя в ванной, и спокойно бы хату обнёс. А тут такие сложности. Нахрена, спрашивается?
   - И что? - Мила, похоже, так и не поняла, к чему я веду.
   - А то, что самоубийство он хотел инсценировать. Типа, мол, ты от нервного потрясения выпила коньяка, - бросаю короткий взгляд на кухню. Следов наших поминок нет, но в мусорном ведре обязательно нашлась бы пустая бутылка. А то и косяк недокуренный. - Или травы дунула со всей рабоче-крестьянской ненавистью. И завесилась.
  До девчонки доходит, и она начинает мелко подрагивать. Глаза уже по пять рублей стали, куда там копейкам. Нормальные отходняки после шока, средство лечения - стандартное. На секунду оставляю одну, метнувшись на кухню за емкостью. Кое-как вливаю в Милу полстакана воды. Зубы цокают по стеклу...
  Сделав пару судорожных глотков, девчонка немного успокаивается и садится на край ванны.
   - Зачем? Ну зачем?...
  Не уточняю. И так понятно, что ей охота до зарезу узнать, за что же её такую хорошую и невинную, то есть тфу ты бля, невиновную, собрались на трубу прицепить, чтобы ногами подрыгала...
   - Да черт его знает, - пожимаю плечами, морщусь, задев вывернутый с мясом дверной навес. - Грабителю такие сложности и в дупу не тарахтели. Лишний головняк и геморрой. Но вот если представить что это был не грабитель, а исполнитель....
   - Исполнитель?
  Блин, девочка, ты в каком танке сидела, за ногу тебя, да об стену?! Задавливаю ненужную совершенно злость и разъясняю,
   - Это значит, что он сюда пришел не грабить, а специально чтобы тебя убить. За деньги там, по приказу или еще зачем.
  Конечно, с одной стороны не стоит так рубить сплеча и нагонять еще больше страху… Но с другой я хочу, чтобы она сейчас не рванула черт-те куда, а сидела дома, тихо, как мышь, пока я обмозгую все случившееся. Хотя с другой стороны, как раз сейчас, запуганная до полусмерти, она и может окончательно слететь с катушек. Впрочем, что сказано, то сказано.
   Мила таращит на меня карие чайные блюдца:
   - А зачем меня убивать?
  - Мне-то откуда знать? Может, за наследство, может месть или еще что. На квартиру вашу никто из родни не метил?
  Девчонка отмахивается:
   - Да нет же! У нас всех родственников - я же говорила, тетка под Брянском где-то. И она старенькая уже.
  Так. Значит родственные связи отпадают Но вот что смерть Сербина и нападение между собой крепко связаны, зуб даю! Я же бывший оперативник, а не хвост собачий. В чем же дело? Шпионаж в пользу танзанийской разведки?
   - Этот тебя про что-нибудь спрашивал? Про документы, карты какие или вообще?
   - Нет, нет. Он как я дверь открыла, ни слова не сказал. Сопел только и ругался…
  У меня, конечно, в мозгах живет та еще профессиональная деформация личности, и на происходящее я смотрю с колокольни бывшей своей конторы. А с той колокольни, “откуда люди кажутся такими мааленькими, как миши, нет пардон крисы”, все происходящее четко квалифицируется как классическое экстренное пресечение утечки информации. И нифига не ДСП19-шной, а гораздо более секретной и опасной. Смерть, а скорее всего гибель Сербина, проваленная ликвидация его дочери, такие события я по долгу, ети ее мать, бывшей службы просто обязан был увязывать в одну цепь с целью отработки версии. Вот и отработаем, за неимением лучшего.
   - Слушай, Лю … э … Мила. Такой вот вопрос к тебе.
  Девчонка отрывает взгляд от изучения висящего напротив нее полотенца:
   - Да...
   - С отцом перед тем как он... ну короче, что необычное происходило? Может не необычное, а такое, что не каждый день случалось.
   Мила морщит лоб, старательно вспоминая:
   - Да нет, вроде бы. Все как обычно было... Хотя…
  Пауза затягивается, но я не тороплю. Не хватало еще сбить с мысли.
   - У меня по четвергам курсы компьютерные в райцентре, - с заметной гордостью произносит пигалица. - Домой поздно возвращаюсь. Отец когда пропал, - шмыгает носом, - как раз четверг был. Я в девять вернулась, его не было уже. А на столе посуда грязная. Тарелки, вилки. На троих, получается. В общем гости были, но не его друзья, это точно. Водка дорогая очень. И не допили. А наши такую даже на праздники не берут, а то что берут, вытряхивают до капли. И пакеты из “Великой Кышени” были.
  Ага. Уже теплее. Супермаркета в Русе вообще нет, никакого. Ближайший этой сети - в райцентре. Занятно, блядь. Пришли, значит, к дяде Вите гости залетные, попили водки, закусили колбаской... А под утро его мертвым нашли. На улице.
  Хотя ничего особо и криминального на первый взгляд в этом нет. К примеру, друзья-однополчане по старой дружбе заглянули проездом, посидели-уехали, после чего радушный хозяин решил догнаться и отправился в наливайку. А по дороге домой загнулся. Паленка, сэр ... Самое простое, а стало быть самое вероятное объяснение. Как говорил ребе Оккамер, размахивая мойкой20: "Изя, таки не усложняйте сибе и людям жисть!" … И все бы хорошо, если бы не этот то ли ночной, то ли утренний амбал. Собственно не он сам по себе, мелкой бандоты у нас что крыс на помойке, а веревка. Белая и совсем не пушистая. Которую ночной гость прихватил с собой, чтобы повесить девчонку… Не ограбить, не изнасиловать, не прибить ненароком, чтобы не мешала. А целенаправленно убить.
  Нет, можно, конечно, провести базовые оперативные мероприятия: прогуляться по ночным точкам, поспрашивать обслугу, побывал ли там Сербин, а если да, то когда и с кем. Поселок маленький, все здесь друг друга знают. Вот только мне весь этот цирк с конями и даром не сдался. В Русе такой как я пришлый, без связей или группы огнестрельного сочувствия за спиной - никто. Звать которого - никак. Встать на пути у местных мафиозо и бандито, у которых, если верить прошлогодним сводкам наркоконтроля, в таких как этот райцентрах собственный замкнутый цикл производства и сбыта - проще сразу повеситься. Как раз и петля имеется. Вон, болтается, сука…
  Но все-таки интересно, чем же эти тихие как мыши Сербины так окружающим-то поднасвинячили, да еще всей своей неполной семьей?..
   - Витя, слушай, - слова Милы, похоже уставшей от моего молчаливого сопения путают мысли. - Значит правду говорят, что ты десантник? И в Югославии воевал?
   Честно скажу, от такого вопроса я впадаю в ступор. Какой, нахрен, десант?! Какая, нахрен, Югославия?!
  - С чего взяла?
  - Ну ты, - мнется Мила, - с этим дрался, прям как в кино! Наши парни по другому совсем… И про тебя говорили... - она смущенно замолкает.
  Второй раз за сверхраннее утро краснею. Вот это картина была, когда я голяком ногами махал. Не маслом, а гуашью по штукатурке … Сталлоне с зависти подох бы.
   - Это я в детстве фильмы с Джеки Чаном любил. Вот и нахватался. А десантник из меня паршивый. Бутылки об лоб не бью, кирпичи головой не ломаю … И вообще я в нее пью и кушаю…
  Дурацкая шутка все же немного разряжает ситуацию. До смеха, конечно, далеко. Но хоть заулыбалась. И тут же, прогнав бесследно улыбку, спрашивает:
   - Так что же мне теперь делать?
  Тоже мне, бином Ньютона. На этот философский вопрос у меня даже ответ есть. Правда, не полный. Всё никак не могу решить, что делать “ей”, или что делать “нам”. Но первый шаг несложен.
   - Спать ложись, что еще сделаешь? Часов до восьми. Второй раз не сунутся, не дураки. Милицию вызывать смысла нет. Ночью они приедут только если мэра убьют, или там, агрофирменного директора. А если и приедут, мы им что, веревку покажем со скотчем? Засмеют. (А когда отсмеются, то непременно зададутся вопросом, не имел ли место факт полового сношения гражданина Верещагина, привлекавшегося по очень интересной статье, с несовершеннолетней гражданкой Сербиной?)
   - А утром что?
  Вот же настырная какая, блин. Всё тебе разжуй и в рот … положи. А что я положу, ну то есть, расскажу, если и сам не знаю? Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. Ну и озвучивать, соответственно...
   - Утром тебе надо будет валить отсюда как можно дальше и как можно быстрее. Одна тут пропадешь.
  Про то, что пропадет она в смысле прямом, а не переносном, я уточнять не стал. И что ей ни одна собака ни из милиции, ни из прокуратуры не поможет. Про наше гребаное СБУ я вообще молчу. Не стоит девчонке сон портить.
   - Куда я свалю, Витя? - Мила смотрит на меня жалобными глазами, - у меня денег ни копейки…
  Радость-то какая, обосраться и не жить! Хотя, ради того, чтобы нас с ней разделяло с полтысячи кэмэ, я готов не то что последнюю рубашку, но и почку продать!
   - На дорогу тебе наскребу. До зарплаты стрельну у ребят. Ну и если какие побрякушки есть, тоже бери. Лишними не будут. К цыганам не подходи, всё в ломбарде сдашь. Там тебе без паспорта всю цену не дадут, но хоть относительно честно. Хотя это все потом… А сейчас - марш в комнату и дрыхнуть. Я у дверей покемарю, посторожу на всякий пожарный.
  Измотанная пережитым девчонка больше вопросов не задает, спорить не пытается. Кивает, и молча бочком выскакивает из ванной. Щелкает изнутри ее комнаты шпингалет. И правильно. Защита символическая, но лучше, чем дверь нараспашку. Дрыхнуть точно не будет, но пусть хоть сидит тихо. Хотя после таких приключений, бывает, как раз мгновенно падают в сон.
  Приволакиваю из зала вытертое и продавленное кресло, ставлю напротив выхода из квартиры. Подпираю на всякий случай дверную ручку шваброй, если замок и вынесут, с ходу все равно не откроют. Ухмыляюсь, вспомнив соответствующую шутку про десяток замков. Нахожу на полу ванной брошенный нож. На кухне, под раковиной обнаруживаю обрезок трубы-двухдюймовки. Импровизация, конечно, но чем богаты... Стрелять вряд ли будут - шум им не нужен. А чтобы от ножей с битами отмахаться, мне такого арсенала - за глаза. Обучен мало-мало.
  Милу я обманул. В том, что отмудоханный уркаган, отрапортовав о неудаче, вернется с подкреплением, я практически не сомневался. Просто придут они позже и точно не утром, так что время отдохнуть и подумать есть. А еще я был абсолютно и совершенно уверен в другом. В том, что моя вроде бы немного устоявшаяся жизнь, в который раз с грохотом свалилась в обрыв.
  Общественность Русы, считавшая меня десантником, ошибалась. Нет, с десяток прыгов у меня в книжке записаны, ибо положено по квалификационной сетке. Но в биографии не было ни Югославии, ни Приднестровья. Да и стрельбы с поножовщиной практически не случалось... Слухи были правы только в одном. Я действительно был офицером, и действительно получил неплохую подготовку. В том числе, и с приставкой “спец”. В организации, которая меня в прошлом году вышвырнула за дверь.
  Сажусь в кресло, на всякий случай, упираюсь ногами в дверь. Если гости и придут, у меня всяко часа полтора перекемарить будет. С дремой приходят воспоминания…
  Ночь после ареста прошла в “обезьяннике” райотдела. А с утра, после короткого разговора с опером, я оказался в Лукьяновском СИЗО. Где я быстро выяснил, что человек с моей статьей “Совершение развратных действий относительно лица, не достигшего шестнадцатилетнего возраста”, если он, конечно, не пассивный гомик, должен не только уметь щедро раздавать пиндюлины направо и налево, но и очень чутко спать.
  Правда, после того, как соседи убедились что я просыпаюсь на каждый шорох, малость успокоились. А когда самый шустрый вдруг сам себе проткнул печень заточкой, меня, от греха подальше перевели в другую камеру, где сидели коммерсы и первоходки. Повезло, конечно, редко кому удается так легко отмахаться от толпы, да и сон вполуха изматывает. Ну да хоть в чем-то должно же было подфартить.
  А через неделю тюремного бытия выяснилось, в чем была суть вопроса, и откуда взялась дива, которая по волшебству обернулась несовершеннолетней жертвой насилия. Оказалось, что это была рядовая ментовская подстава. Я, после того, как оказался не у дел, малость дал слабину и подсел на стакан… Слабость, да. Но у кого не рушилась в одночасье жизнь, пусть не бросается каменюками. А пьющие одинокие квартировладельцы - доходный бизнес. Принцип тут простой, рыночный. Не хочешь сидеть - плати. Нечем платить? Получай срок в зубы и повышай раскрываемость родному и горячо любимому МВД. Но лучше - продай квартиру.
  Договор купли-продажи своей гостинки, что досталась после развода, я подписывал в комнате для допросов, куда, прикрывшись ксивой адвоката, явился жирный как свинья, нотариус с бегающими глазками и руками, оставляющими жирные пятна…
   После визита нотариуса мать малолетней сучки, получив свою долю, забрала заявление, а прокурор закрыл дело “в связи с недостаточностью улик”. Потом я пропивал мебель, дожидаясь новых хозяев. В том же алкогольном чаду, был отвезен сюда в Русу. Котельников - директор риэлтерской фирмы “Добродея”, через которую проходил творческий обмен моего жилья, самолично разместил в конуру, освободившуюся ввиду недавней смерти очередного отселенца. Они тут часто умирали…
  Оказалось, что ничего я толком не знаю о жизни своей страны. Да и вообще, как выяснилось, той Украины, которую я искренне любил, и по мере сил и опыта, пытался оберегать, просто не существует в природе… Уже не существует. Помощи ждать было не от кого. Контора обо мне “позаботилась”, вышвырнув из рядов и тут же забыла.
  
  В таком состоянии - ни сна, ни яви - я пребываю довольно долго. А затем жажда опохмела буквально вздергивает на ноги и начинает гонять по квартире поисках чего бы выпить. Но пить нечего, кроме воды из-под крана. Но я все равно ищу, тоскливо и безнадежно, как нищий обшаривает карман в поисках забытой монетки. Ищу до рассвета, когда первый солнечный луч скользит в окно, прыгает по стеклу желтым пятнышком. День подступает.
  Пора действовать.
  
  12. Шпионские страсти
  
  Звонок из резидентуры застал Алан, когда он заканчивал завтрак.
  “Макдональдсы” Украины, конечно, не шли ни в какое сравнение с американскими, однако являлись единственным местом, где можно было получить качественную пищу - отличные гамбургеры, вкусную колу и, главное, кофе без кофеина, о котором в других заведениях и не слыхивали. Что поделать, нецивилизованная страна ...
  Голос Люси был холоден, словно январский атлантический ветер:
  - Шеф требует тебя. Немедленно! И поторопись, он просто вне себя!
  Официально-ледяное обращение секретарши Аскинса, верной как собака и страшной как сама смерть, мог обозначать лишь одно - агент Беркович все-таки вытащил свой счастливый билет, и теперь все сотрудники центральной резидентуры ему завидуют черной завистью...
  Ну вот, началось, подумал уже без пяти минут специальный агент Беркович, не в силах сдержать широчайшую улыбку. Шеф вызывает срочно, значит он бесится. Да и пусть бесится! Все это наверняка из-за того, что Алана срочно отзывают в Америку, на прием к самому директору. Не могут не вызвать! В ушах у Берковича торжественными фанфарами зазвучал американский гимн в исполнении мормонского табернакального хора:
  
  And where is that band who so vauntingly swore
  That the havoc of war and the battle’s confusion
  A home and a country should leave us no more?
  Their blood has washed out their foul footsteps’ pollution.21
  
  
  Садясь за руль многострадальной Тойоты, которую, за неимением времени, он так и не отогнал на техстанцию, Алан прокручивал в памяти события минувшего дня.
  
  После прошлого разноса, по мнению Алана незаслуженного совершенно несправедливого, шеф приказал ему возвратиться к себе и ожидать звонка. Офис регионального представительства “Международной лиги“, сотрудником которой он числился официально, находился в административной столице графства или, как здесь это называли, “в райцентре”. Там же Лига арендовала ему жилые апартаменты. Формально, конечно, следовало выполнить приказ шефа, и сидеть в неудобном кабинете не имеющем даже кондиционера, играя на XBox в последнюю “Rainbow Six22” и ожидая новых распоряжений. Однако сидеть сложа руки Алан не собирался.
  Нельзя было ни в коем случае позволить недоброжелателям, тайным и явным, вырвать из рук победу. Чтобы не оказаться снова под градом неудобных вопросов, Беркович решил, проявляя максимальную осторожность, самостоятельно исправить ошибку, на которую ему указал несправедливо придирчивый резидент. А главной своей ошибкой Алан считал то, что не пресек все каналы потенциальной утечки столь важной и существенной информации.
  Эти каналы следовало, в первую очередь, точно определить, для чего Беркович решил воспользоваться своей агентурной сетью, раскинутой в Русе. Наскоро приняв душ и проглотив разогретый в СВЧ завтрак, он позвонил Котельникову.
  Данный энергичный экс-майор КГБ, работающий под крышей агента по торговле недвижимостью, собственно и являлся всей его русинской сетью. Из досье, оставленного предшественником, Алан знал, что майор плотно сотрудничает с украинской мафией. Вполне возможно, что Котельников представлял в Русе еще чьи-то интересы, может быть даже иных разведок. Однако пока они не представляли прямой и явной угрозы национальной безопасности США, начальство закрывало на все глаза. Да и выбора у Алана, честно говоря не было - за несколько месяцев ему не удалось завербовать никого, кто бы давал хоть какую-то существенную информацию.
  Котельников ответил сразу. Он был дома, у себя в Русе, предложил встретиться в своем риэлтерском офисе, который размещался в здании мэрии. После подобных переговоров, непременно следовал, в зависимости от времени суток, обед или ужин в ВИП-зале местного ресторана. Часть акций ресторана принадлежала Котельникову, а потому для Алана, как для руководителя по разведывательной линии, там были ощутимые скидки.
  Да и вообще, если быть честным перед самим собой - экс-майор для Алана был человеком незаменимым. Каждые две недели он предоставлял Берковичу важную информацию, на основе которой Алан, как того требовала должностная инструкция, готовил ежемесячный отчет. Эти сведения касались в основном многочисленных нарушений, происходивших в процессе уничтожения самолетов, да не попавших в прессу событий, на оставшихся в районе немногочисленных военных базах. Обходились они довольно дорого, так что порой Алану не хватало выделенного на агентуру бюджета и приходилось доплачивать из собственного кармана. Но что не сделаешь для исполнения своего гражданского долга!
  Котельников перезвонил по дороге и предложил сразу же встретиться в ресторане. Беркович не возражал. Кухня там конечно же не шла ни в какое сравнение с МакДональдс и Pizza Hut - гамбургеры были слишком жирными, а картофель жарили почти без масла, но это было лучше чем сидеть в обшарпанном кабинете с двумя старыми креслами и грязным письменным столом.
  Оказалось, что Котельников тоже не терял времени зря. Во время той злосчастной пирушки, когда Сербин пустился в свои пьяные откровения, он отсутствовал, и к огромному счастью Алана, о бомбе ничего не узнал. Поэтому речь пошла о том “как бы исключить утечку информации о незапланированных потерях во время проведения полевой операции".
  Именно Котельников первым и высказал мысль о том, что единственная родственница Сербина, пятнадцатилетняя дочь, может настоять на расследовании обстоятельств смерти отца и тогда Беркович, как сотрудник ЦРУ окажется под угрозой раскрытия.
  Алану ничего не оставалось, как выдать своему агенту письменное распоряжение на “локализацию источника возможной утечки”, присовокупив к нему довольно ощутимую сумму наличными, которая, по заверениям Котельникова, вся целиком и полностью будет истрачена на оплату услуг “профессионального исполнителя”.
  Это было вчера вечером. Утром Котельников перезвонил и лаконично сообщил, что несмотря на некоторые незапланированные заминки дело движется к завершению. Алан не стал вникать в суть "незапланированных заминок", потому что буквально с минуты на минуту ждал подвижек в собственной судьбе. И они незамедлительно последовали - его, агента Берковича, ждал вызов директора …
  Едва Алан появился в дверях, шеф привстал, уперев в стол волосатые кулаки и взревел, как разъяренный бизон:
  - Что там у вас происходит, Беркович?! Мне доложили, что сегодня утром произошла какая-то совершенно безумная попытка покушения, связанная с убитым тобой Сербиным! Что это значит?
  - В соответствии с инструкцией я дал команду одному из моих агентов осуществить местную локализацию, - гордо вскинув голову, ответил Алан. - Как раз, с минуты на минуту, жду доклада…
  - От кого, ослиная голова?! - шеф взревел так, что звуконепроницаемые, акустически защищенные стеклопакеты на окнах заходили ходуном. - От меня ждешь доклада? Ну, так разрешите доложить, сэр, что какие-то кретины вломились в квартиру к дочери Сербина, и попытись ее убрать. Убрали бы, бог с ним, но она оказалась дома не одна, а с бойфрендом. Твой, так называемый агент, а на деле, нанятый в соседнем поселке мелкий уголовник, был избит и сбежал. Скрылся! Так что девушка не только до сих пор жива, но еще и смертельно напугана, а число объектов локализации увеличилось ровно вдвое!
  Сарказм в голосе обычно невозмутимого резидента добил Алана больше, чем крик. Кричали на него всегда и везде - родители дома, учителя в школе, командиры в армии и инструктора учебного центра в Лэнгли. Но обращения «сэр» от непосредственного начальника он удостоился впервые.
  Мечты о скорой поездке домой и повышении таяли на глазах, как мираж в пустыне. Словом, дело принимало неожиданный и скверный оборот, как и положено в хорошем боевике, когда в самый неподходящий момент происходит нечто фатальное. Беркович украдкой провел по штанинам разом взмокшими ладонями и попытался набраться мужества в привычном вопросе - а как бы поступил в таком случае Джек Райан? Но на ум пришло только одно - Райан скорее всего, просто не допустил бы подобной ошибки. И уж точно не оказался бы в пределах досягаемости начальства, пока не узнал о результатах спецоперации.
  Теперь допущенные ошибки предстали перед Берковичем как на ладони, щедро приправленные пониманием того, что сделать "правильно" не представляло труда, нужно было только не спешить.
  - Я могу все исправить! - твердо произнес Алан, собравшись с духом.
  Шеф обреченно вздохнул.
  - Можешь. Куда ты теперь денешься, гений разведки. Твой доклад ушел в Лэнгли и сразу же получил высший приоритет, - начальство чуть сбавило тон, по-прежнему свирепо буравя агента взглядом.
  Гимн, растворенный в криках шефа, снова заиграл в душе Алана.
  - Я сделаю все, что от меня зависит сэр! - произнес он, вложив в голос всю страсть, на которую только был способен.
  - Нисколько не сомневаюсь, - с невыносимым ядом в словах вымолвил шеф. - К счастью, в твоих силах не так уж и много, так что больших бед ты натворить не сможешь. Значит так. Сейчас же ты пулей полетишь в Русу и установишь за обоими, за девушкой и бойфрендом, круглосуточное наружное наблюдение. Привлекай к этому всю свою агентуру. Обо всем немедленно докладывать мне лично. И ни при каких обстоятельствах не предпринимать никаких активных действий! Ты меня понял?
  Ясно, сглотнув, подумал про себя Алан. Стало быть, весь это спектакль с криками и оскорблениями был разыгран только лишь для того, чтобы принизить его, Берковича, роль во всем этом деле. Теперь он был на все сто процентов убежден, что шеф предпринимает титанические усилия, чтобы перетащить одеяло на себя. Однако следовало максимально воспользоваться преимуществами создавшейся ситуации.
  - Местные агенты ненадежны. Мне понадобится штат оперативников, - поджав губы, сухо ответил он.
  Шеф посмотрел на него так, как смотрят на детей и безнадежно больных.
  - Штат я вам, пожалуй, действительно расширю. И потребую провести самую тщательную проверку. Вы должны за пару дней без малейшей огласки убедиться, что то, о чем рассказал этот бедолага-майор, существует на самом деле. Как только организуешь наблюдение, напишешь и подашь на утверждение предварительный план. Этому, надеюсь на курсах учили?
  Алан кивнул.
  - Я, в отличие от тебя, Беркович, не могу себе позволить такую роскошь - нестись сломя голову к своему руководству с конкретными предложениями, не убедившись, что это не плод воспаленного воображения спившегося русского летчика. Все, свободен.
  Не дожидаясь пока Алан покинет кабинет, шеф ткнул кнопку селектора.
  - Григ? Сколько можно возиться со своей оптикой, когда вы наконец займетесь хоть каким-нибудь полезным делом? Выдайте мне данные по всем экипажам стратегических бомбардировщиков в Русе за вторую половину восьмидесятых.
  Закрывая за собой внешнюю дверь входного тамбура, Алан услышал, как шеф говорит по внутреннему селектору: «Люси! Немедленно свяжите меня с директором”.
  Из разговора Алан уяснил главным образом одно - очередной карьерный скачок нового Джека Райана, судя по всему, уже не за горами. По дороге к выходу он остановился у зеркала, оглядел себя с головы до пят и поправил галстук. Если ему в подчинение дадут особых агентов, стало быть, шеф, несмотря на свои мелочные придирки, отнесся к докладу более чем серьезно.
  Теперь главное - не оступиться и в третий раз. Продумывать каждый шаг, не совершать опрометчивых действий и не дать ни малейшего повода принизить собственную роль в этом деле.
  Потому что дело здесь не только и не столько в его, Алана Дж. Берковича персональных амбициях. Речь идет не больше и не меньше, как об угрозе национальной безопасности Соединенных Штатов Америки!
  
  
  
  13 Игры патриотов
   Сверхзвуковой ракетоносец сто двадцать первого тяжелого бомбардировочного авиационного полка Ту-160 выполнял плановую пятидесятикилометровую "коробочку". Полет по аэродромному кругу, проводившийся по предписанию завода-изготовителя, по сравнению с боевыми дежурствами и участившимися за последние годы учениями был несложным. Он напоминал утренний выгул собаки - рутинную и не требующую особого внимания процедуру, поэтому экипаж, четыре высококлассных летчика, почти не ощущал характерного полетного напряжения.
   Второй пилот завершал выход на предпосадочную прямую, после чего, управление самолетом должен взять на себя командир корабля. Готовясь начать посадку, полковник Юрий Дорошенко привычно обегая глазами шкалы приборов, вдруг припомнил домурыженный наконец, с третьего захода, американский технотриллер, где регулярно и на все лады склонялось эффектное слово «стелс».
  Главным героем этой голливудской истории, по новой военной моде, которую в мире задавала Америка, был не человек-супермен, а самолет, Б-2. А если быть до конца точным - Нортроп B-2 «Спирит». По воле сценаристов и режиссера, сей неуязвимый летательный аппарат невидимкой проскальзывал в стан врага (которым у политкорректных создателей была уже не Россия, и даже не Китай, а абстрактные «международные террористы, захватившие власть в некой средневосточной стране») и, нанося удары «сверхточным оружием», в очередной раз спасал мир.
  “Стелс” - ухмыльнулся про себя Дорошенко, машинально проводя циклический обзор приборной панели, больше-то этому хваленому американскому самолету и похвастаться нечем. Особо если сравнивать с нашим “Тушкой”, по-ихнему «Блекджеком». У нашего максимальная дальность почти в два раза - 17 400 километров против их 10 400. А это означает, что, взлетев из Энгельса, моя птичка может, даже без дозаправки спокойно добраться не то что до любой точки на территории Северной Америки - до самого Южного полюса. А скорость? И смех и грех - разница почти втрое. «Блекджек» - сверхзвуковой, развивает 2200 километров в час, а Б-2 всего 764, меньше, чем гражданский «Боинг». Но и не это главное.
  Быть может, когда система радиолокационной невидимости только разрабатывалась компанией "Нортроп-Грумман», она действительно была современна и эффективна. Но теперь "самолет-невидимку" может вычислить даже устаревший радар, с помощью новых компьютерных алгоритмов, отслеживающих возмущения воздуха за летящим Б-2. А новое поколение радаров просто видит "стелс" чуть хуже, нежели обычный самолет. Потому на смену хвастливому прозвищу “невидимка”, в последнее время все чаще и чаще американские “технические источники” используют более скромное определение “малозаметный” …
  До начала снижения оставалось совсем немного. Дорошенко отбросил сторонние мысли и попытался сосредоточиться. Но заход на посадку на ВПП аэродрома постоянного базирования был процедурой настолько рутинной, что глядя на необъятно-широкую, даже с высоты нескольких тысяч метров Волгу и уходящую в горизонт степь, разбитую на пестрые квадраты полей, он мог думать о своем. На смену впечатлениям об просмотренном фильме, предчувствием неясной угрозы неожиданно нахлынули тяжкие воспоминания.
  В ту злосчастную ночь он, капитан Дорошенко, залег на верхушке защитного капонира и молил всех ему известных богов, чтобы впереди, со стороны аэродромных служб, не появился вдруг никто посторонний, а сзади, где располагалась стоянка, оператор вооружения не сделал роковую ошибку. Отпустило, и то не до конца, лишь когда серебристая сигара с начинкой, страшной до нереальности, исчезла под толстым слоем земли и хвороста.
  Позже ему несколько раз приходилось присутствовать на похоронах, и каждый раз, когда гроб опускали в разверстое чрево могилы, в руках начиналась дрожь, словно он опять сжимал в руках тот самый трос ...
  Однако после того, как миновала вторая неделя, всем членам экипажа борта два-семь-два, включая и их туповатого штурмана, фотографа, ети его мать, любителя, Витю Сербина, стало ясно, что эта невероятная проделка каким-то непостижимым образом сошла им с рук.
  Все вроде было как всегда - они продолжали нести боевое дежурство, тревожа англичан в северных морях и американцев над Тихим океаном, но теперь … экипаж перестал быть единым целым. Общая жуткая тайна, дурацким волшебным кольцом из нудной книжки, которую несколько лет назад его, уже подполковника, заставил прочитать сынуля, медленно разъедала души, исподволь взращивая придавленный страх и взаимное недоверие.
  Вскоре их «братство бомбы» распалось. Сергей, радист, комиссовался по состоянию здоровья и пропал из виду. Командир Саня Емельянов, верхним чутьем учуяв, куда загонят военную авиацию горбачевские новомышленные перемены, списался из бомберов на не престижные тогда транспортники Ил-76. Он, Дорошенко, все еще цеплялся за свое правое кресло пилота Авиации дальнего действия, надеясь получить должность командира и, как неизбежное следствие, майорские погоны. Приказ о его назначении должен был быть подписан в конце августа 1991 года…
  События на русинской авиабазе, едва не поставившие жирный крест на его летной, а стало быть, и командной карьере, были одновременно трагическими и комичными. Командир их дивизии, генерал Уфимцев, принял горбачевский “Закон о кооперации” как руководство к действию, и в течение нескольких месяцев преобразовал подчиненные ему военные самолеты в частное доходное предприятие. В разгар августовского путча генерал, как человек ответственный и серьезный, лично сопровождал борт, идущий с Дальнего Востока с грузом японских контрабандных автомобилей в Смоленск. Где, как выяснилось, его уже ждали офицеры из КГБ.
  Чем руководствовались внуки Дзержинского, собираясь взять с поличным легендарного генерала, история умолчала. По одним слухам, желая прогнуться перед ГКЧП, организовали образцово-показательный арест, по другим - собирались наказать делового партнера, задолжавшего немалую сумму. Так или иначе, предупрежденно-вооруженный верными соратниками Уфимцев, проявив гибкость и толерантность, на которую оказался позже не способен польский президент, объявил аварийную ситуацию и, под разочарованные стоны засады, повернул самолет на Русу, где он был царь, бог и воинский начальник …
  Однако при посадке оказалось, что мстительная рука Москвы через свои подразделения в армии, особые отделы, может достать его и на территории Украины. Уфимцев провел бессонную ночь в тяжких думах, и принял непростое решение. Утром двадцать второго августа одна тысяча девятьсот девяносто первого года он вышел к личному составу как пламенный патриот независимой Украины. Многие тогда повелись на его страстные речи и приняли присягу. Часть самолетов улетело в Россию, часть осталась, потому что генерал вызвал из соседней танковой дивизии несколько бронетранспортеров и перекрыл взлетную полосу.
  Именно тогда Дорошенко понял, что у него есть реальный шанс стать генералом. Он оказался одним из немногих, кто не поддался на посулы, и не побоялся выйти из строя, отказываясь присягнуть Украине. И, как выяснилось, не ошибся. Новой демократической державе, лишенной ядерного оружия, содержание собственной стратегической авиации, где одна только Руса обходилась СССР в три бюджета Черноморского флота, было не по карману. Поэтому на протяжении полутора десятков лет, пока Россия из последних сил сохраняла свои ударные силы, Украина резала самолеты. А бывшая элита вооруженных сил, летчики дальней авиации, как того и следовало ожидать, очень скоро стали лишними людьми. И не один Витя Сербин тому примером ...
  
  Оказавшись в Энгельсе, ставшем центральной российской базой стратегической авиации, Дорошенко почти сразу получил должность командира Ту-95 и майорское звание и подал документы на обучение, чтобы перейти на Ту-160. Больше не встречаясь с членами “братства бомбы” он отправил эти воспоминания в самый дальний угол памяти, и целиком отдался карьере. Которая наконец-то довела его до заветных генеральских погон.
  Вслушиваясь в переговоры с диспетчерским центром, заместитель командира самого элитного авиаполка Вооруженных сил России думал о том, что это, вероятно, его последний полет в нынешней должности. Выписка из приказа о назначении заместителем командира дивизии не сегодня завтра должна была прийти с фельдъегерской почтой из Москвы, следом за ней ожидался и указ Президента.
  Дело было решенное, генеральский мундир был пошит еще на прошлой неделе и ждал своего часа. По заведенной традиции, следовало прибыть на совещание в штаб в полковничьих погонах. Командир дивизии должен был при этом ритуально спросить: «Дорошенко, почему нарушаете форму одежды?» На что следовало ответить «Виноват, товарищ командир!», немедленно покинуть зал и, как можно скорее вернуться с лампасами и вышитыми золотом звездами...
  Но все это будет там, на земле. В небе, как в бане - нет ни рядовых, ни генералов, а есть только пилоты, которые должны думать, прежде всего о том, что происходит здесь и сейчас.
  Полковник взялся за ручку управления, и уж было собрался подать команду на начало снижения, как вдруг машину сотрясло от сильного удара. Конвульсивная дрожь прошлась по всему корпусу, металл застонал, коротко и страшно, совсем как живое существо, получившее стремительный и смертельный удар. Индикаторы разом полыхнули угрожающими цветами, В “Туполеве" после модернизации было установлено более ста компьютеров, и сейчас все они разом слали сообщения о многочисленных неисправностях и разрушениях.
  Но это длилось считанные секунды, которых экипажу хватило лишь на то чтобы осознать угрозу, но было недостаточно для того, чтобы хоть что-нибудь предпринять. Огненный вал прокатился от кормы к носу бомбардировщика, испепеляя все внутри, раскидывая на десятки метров опаленные куски корпуса.
  Последнее, что успел увидеть командир в разваливающемся от взрыва самолете, был пресловутый тоннель, в конце которого виднелся не «волшебный свет», а быстро формирующийся ядерный гриб. Но и эта иллюзия, порожденная гибнущим мозгом, продлилась от силы пару мгновений. Избыточное давление превратило его внутренности в кровавое месиво, так что умер Дорошенко еще до того, как запоздавшая система аварийного катапультирования выбросила экипаж из разваливающегося в воздухе самолета меньше чем в двух десятках метров от земли.
   Холмик на могиле Виктора Сербина за ночь чуть осыпался и просел. Мусор из секретного крематория ЦРУ вместе с пеплом, оставшимся от радиста Сергеева, был собран и высыпан в близлежащее озерцо. Вице-президент США заканчивал ужин в закрытом фешенебельном клубе, временно отрешившись от забот и тревог. Советник Президента США по вопросам национальной безопасности Виктор Морган засиделся с документами в своем кабинете. Алан Беркович терзал игровую приставку, проводя образцово-показательную антитеррористическую операцию в лучших традициях бестселлеров любимого автора. Бывший капитан госохраны Верещагин, проснувшись, рыскал по квартире бывшего штурмана в поисках спиртного для опохмела. Спецагент Опоссум под чужим именем заказывал билет на рейс из аэропорта имени Кеннеди до Стамбула, откуда собирался вылететь в Урумчи.
   Мертвым было уже все равно. А живые и те, кто был обречен на смерть неумолимым ходом событий, еще не ведали своего будущего. Не знали, что роковое стечение обстоятельств уже связало их судьбы в незримый ядерный узел …
  
Продолжение следует.
Читать роман онлайн можно на samlib.ru
Предпродажу финальной авторской редакции проводит litmarket.org
Оценка: 5.74*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"