Автор долго пытался разобраться в собственных хитросплетениях.
Но ему это не удалось.
ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ
Диковинные, однако, вещи случаются на свете, заметил кто-то, отличающийся оригинальным мышлением и повышенной наблюдательностью.
И с этой глубокой мыслью согласились те, чей хороший характер позволял всегда со всем соглашаться. (Как много на свете людей с хорошим характером! Плакать хочется.)
Просто нужно быть честным и не закрывать глаза на странные, паранормальные (слово-то какое!) происшествия, сказал другой мудрец. При этом у него был вид человека, которому можно довериться. Вспомните хотя бы необъяснимое появление Золотой Богини, кажется, в Акапулько и поразительные опыты профессора (забыл его фамилию, но это не существенно) в Банской Быстрице.
Спору нет, всё, что есть на свете странного или даже необычного, не должно быть доверено одним только учёным. Потому что они совсем не умеют понимать один другого, отчего исчезает необходимая науке строгость выводов.
Вот писатели совсем другое дело. Им-то и надлежит изучать всё необыкновенное, чтобы потом передать простым людям самыми подходящими словами всю непостижимую суть явлений, если эта суть и впрямь существует.
Но иной раз слишком уж нравится литераторам влезать прямо в душу человека и анатомировать её. Ни к чему это. Всё-таки полотна Ренуара и Энгра намного эстетичнее самых красивых картинок из медицинского атласа. К тому же все люди, по большому счёту, совершенно одинаковы, и, умело описав одного, писатель тем самым уже описал весь род людской. Эта превосходная мысль принадлежит не мне, а одному французу Гюго. И если я переврал её, то совсем немного. Отсюда выходит, что в наши дни настоящий писатель, желающий дать миру действительно новую мысль, должен обращать своё внимание не столько на личность (этот объект уже давно исследован), сколько на ситуацию, особенно если последняя выше и нашего, и его понимания. То есть сказочная.
Кому в наше время нужны сказки?
Молчание. Получается - никому.
А кому нужны странные сказки?
Вопрос этот чисто риторический и ответа не требует.
СКАЗКА ПРО ВУЛКАН
Стояло чудесное индейское лето (а в других странах оно на-зывается бабьим летом). Золото клёнов неправдоподобно светилось на фантастически голубом небе. Воздух был свеж и глубок. Гиены толпами сбегались посмотреть на леопардов. Это было и впрямь запоминающееся зрелище.
Кажется, про вулкан я ещё не рассказывал, сказал Тивол-Сивол.
Что ты? Конечно, рассказывал, попробовал я остановить вдохновенного повествователя.
Но это будет совсем другой вулкан, не пожелал сдаваться рассказчик.
Пришлось согласиться с тем, что другому вулкану положен и рассказ другой
Если кто-нибудь из вас бывал раньше во владениях сиятельного герцога Май-Маевского, то не мог не обратить внимания на поднимающийся выше облаков вулканический конус совершенной формы. Герцог чрезвычайно гордился этой диковинкой и раз- решал любоваться ею всем желающим полюбоваться.
Обычно вулкан безмятежно дымил и вёл себя спокойно, но случалось, что по причине, неведомой властям и остальным тоже, он просыпался и тогда с грохотом выбрасывал тучи пепла и ка-менные глыбы, а для тех, кому того было недостаточно, изливал огненные потоки лавы.
Местные поэты любили на разные лады воспевать это не-спокойное чудо природы, и много терпкого творческого пота и высококачественных чернил пролилось на эту замечательную гору. В ходе этой полезной и несколько суетливой деятельности было найдено немало новых выразительных высоколитературных средств и создано много потрясающих чувствительную душу образов. Но всех превзошёл тот придворный писатель, который, повизгивая от восторга, удачно сравнил жерло вулкана с вратами преисподней и тут же в меру прозрачно намекнул, что адское нагромождение, как это ни парадоксально, является оригинальнейшим украшением поистине райского сада, коим являются владения беспримерно великодушного герцога Май-Маевского.
Не все сразу разобрались в хитросплетениях этой художественной мысли, и её пришлось повторить в разных вариантах ещё на сорока четырёх страницах. Когда же понимание, наконец, при-шло, вместе с ним пришёл и успех, соразмерный с сообразительностью поэта. Помимо криков одобрения со стороны простого народа, на удачливого виршеплёта посыпались ещё и бесконечные знаки восторга начальства. Одних лавровых венков свалилось столько, что дальние потомки лауреата до сих пор заправля-ют свой суп этими изысканными пахучими наградами.
Наверное, с нашей стороны было бы нечестным скрывать, что интересующий нас герцог наряду с многими очевидными до-стоинствами имел один скрытый от посторонних глаз недо-статок. А дело было в том, что Май-Маевский, когда спал на спине, обязательно храпел. Его добродетельная супруга ко многим промахам мужа относилась в высшей мере снисходительно, но вот нежелательных звуков, потрясавших всё её хрупкое существо, переносить физически не могла. Посему она решительно толкала несносного храпуна своей лилейной ручкой и ангельским голоском просила его повернуться на бок (в таком положении герцог вёл себя тихо, как святой). Но вот беда только на спине добросовестный супруг умел надёжно соснуть. В остальных телесных позах утомлённый дневными заботами страдалец только маялся и бестолково ворочался, отчего мягкое ложе высокородной четы, откликаясь на его метания, то величаво вздымалось, то стремительно оседало и проваливалось подобно штормовой океанской волне. От этого у герцогини сразу начинался приступ морской болезни. На такой случай в передней всегда дежурила бригада опытных врачей.
Не стоит слишком сильно осуждать бедного аристократа. Нет, не он был тому виной, а лишь одни преклонные годы. Говорят, что в своей юности Май-Маевский ни разу не всхрапнул, и все историки с тем согласны. Но старость всем предъявляет свой нелёгкий счёт. Одни из нас уже платят по нему, другим это удовольствие ещё предстоит.
Герцогиня при всей своей образованности не имела склонности смотреть на вещи философски, а августейший супруг во сне всё время бессознательно норовил перевернуться на спину. Вся беда была, конечно, в изощрённой изнеженности его избран-ницы. Ведь не каждый раз муженёк рокотал могучим и трубным храпом, как ломовой извозчик или заслуженный боцман. Так нет же безупречной античной формы нос Май-Маевского време-нами высвистывал свои ноктюрны столь тоненько и нежно, что сравнить их можно было разве что с трелями певчих птичек. Во хмелю же, конечно, получалось более грубо. Но и то и другое было для требовательной дамы равно неприемлемо.
Вот почему по джентльменскому уговору обеих сторон добрый герцог начал проводить большую часть своих дней (следовательно, и ночей) в далёкой Африке, где не без успеха охотился на редких животных.
Его лучшая половина тем временем вышивала премиленькие салфеточки и прочую ерунду. Всё больше гладью и крестиком. Особенно хорошо ей удавались котята и попугайчики. И не было во всей Европе ни одного монархического двора, а в процветающем государстве Май-Маевского ни одной бедняцкой хижины, где бы благоговейно не хранился щедрый дар заботливой дамы небольшой платочек или даже целое полотенечко с упомянутой живностью.
Дорогая моя, спросил светлейший герцог у своей добродетельной супруги через месяц после возвращения с охоты на гиппопотама, почему я не вижу столь любезного моему взору вулкана, который до сих пор так удачно украшал мои земли?
Графиня подошла к окну, внимательно всмотрелась, даже высунулась по пояс, но так ничего и не увидела.
Действительно странно, сказала она, а затем, съёжившись под испепеляющим взглядом супруга, поднесла к глазам платочек и всплакнула.
Странно, странно... угрюмо повторил герцог, мимоходом прихватывая двумя пальцами нахального таракана, шустро пересекавшего по диагонали старинный французский гобелен, изображавший одно из немногих благородных деяний Сципиона Африканского.
В этом месте ТиволСивол остановился и сказал, что дальше продолжать не может, потому что всякий раз, когда с его уст срывается имя великого римлянина, ему тут же вспоминаются какие-то собственные дела или срочные, неотложные обязанности.
Мы все выглядели бесконечно разочарованными, но положе- ние спас один из гостей, который уверил всех, что хорошо знает эту историю и может рассказать, чем дело кончилось, если у нас имеется желание узнать, чем дело кончилось.
Разумеется, мы все пожелали узнать, чем дело кончилось. Потому что никакой вулкан не может исчезнуть, улетучится просто так. В карты его не проиграешь (это было бы смешно) и за деньги тоже не продашь (это было бы ещё смешнее).
И вот, что мы услышали.
Чтобы успокоить всполошившегося герцога, сметливая по- друга жизни стала втолковывать ему, что от всех этих вулканов, если хорошо подумать, больше вреда, чем пользы. Вот и газеты пишут, что на фоне вулканической природы среди населения ча- сто вспыхивают нежелательные эпидемии.
"Чушь всё это!", сказал герцог, на что сумасбродная герцогиня возразила, что вовсе и не чушь, и что то же самое ей рассказывал горбатенький кузен герцог Артри о как часто его страстные серенады звучали под её окошком из настоящего венецианского стекла, когда она ещё училась в колледже Трепещущих Голубок! после того как он неудачно сломал ключицу и ещё какие-то части тела (до сих пор непонятно зачем ему понадобилось лезть на ту старую смоковницу?), но самое главное это угроза раннему цветению цитрусовых садов... тут страстная дама снова возрыдала, перемежая всхлипывания с зевотой.
Так что там стряслось с вулканом? спросили мы, проявляя неслыханное равнодушие к физическому несовершенству кузена Артри.
Бедный герцог, бедная герцогиня! ответил нам заторопившийся рассказчик, переходя сразу к концу истории (при этом он страдальчески поморщился). Как вспомню об их печальной судьбе (кто бы мог подумать, что комары могут столько съесть за один присест!), слёзы сразу наворачиваются на мои по обыкновению сухие глаза, а потом стремительно несутся вниз по небритым щекам, затем с грохотом падают вниз, и эти звуки уносятся порывами ветра в междузвёздное пространство, где прогуливается серебристая луна и ярко вспыхивают метеоры.
СКАЗКА О КУРИЦЕ
Пока я слушал эту галиматью, сказал многознающий граф Талламор, у меня на уме всё крутилась одна история, убеждающая и логикой, и силой фактов, что присутствие ума намного лучше его отсутствия.
Мудрено что-то закрутили, заметил самый скромный из гостей.
Что тут мудрёного, никто не понял, но спорить не хотелось.
Хорошо, сказал покладистый аристократ, тогда я расскажу вам про курицу.
Расскажите, расскажите, послышались голоса.
С удовольствием расскажу. Только история эта длинная, и начинать нужно издалека.
Мы согласны, сказали другие гости и в подтверждение своих слов приняли удобные позы.
Тогда слушайте.
В неизвестные для нас времена, в стране, совершенно неустроенной из-за дикого казнокрадства чиновников и необыкновенной бедности вымирающего населения, жили-были два брата.
Нет, возразили дотошные слушатели, их было три брата. Ровно три брата и ни одним братом меньше. У сказки свои законы, и никто, даже самый дерзкий оригинал, не смеет их нарушать.
Но я хотел рассказать вам про двух братьев, запротестовал теряющий терпение граф Талламор.
Дорогой, сказала добрейшая графиня Талламор, ну какая тебе разница: два или три брата? Да хоть восемнадцать!
Можно было только догадываться, сколь хороша она была в молодости.
Ты права, моя радость, учтиво отвечал граф, но мне истина дороже всех твоих арифметических изысканий.
Тогда сделаем так, великодушно предложили гости. Пусть поначалу будет три брата, но потом один из них (нет, не обязательно самый умный) станет важной государственной шишкой. На своём удобном посту третий брат вознесётся в зенит славы на такую недосягаемую высоту, что с грешной земли на неописуемо большом отдалении от простого народа он будет смотреться столь незаметной, незначительной фигурой, что на него можно будет совсем не обращать внимания.
На том и договорились.
Желая хоть как-то прокормиться, братья (их осталось, заметим, всего два) обратились прямо к природе и быстро стали замечательными охотниками и искусными рыболовами. Поэтому у них на столе никогда не переводилась радующая душу еда. Если кто заходил к ним в гости, то мог быть твёрдо уверен, что ему обязательно предложат угоститься хорошо зажаренным крылышком неизвестной птички или заливным из плавников окунька.
Всё-таки число братьев должно быть нечётным, вдруг вспомнил кто-то знающий, иначе сказка не получится.
Хорошо, скрипнув зубами, сказал граф Талламор, будет вам нечётное число.
Так случилось, что в один прекраснейший день (погода и впрямь стояла отличная) забрели братья в поисках дичи далеко от дома и вышли в такое место, где дорога на две разделилась.
Давай пойдём по правой, сказал старший брат.
Почему вдруг по правой? удивился младший. Нет, уж лучше по левой.
А почему по левой?
Не сумели братья убедить друг друга. Поэтому старший по- шёл по правой дороге, и больше никто его никогда не видел, а младший по левой.
Таким образом, остался всего один брат. Вы довольны?
Все сказали, что очень довольны, хотя второй брат вроде бы не очень и мешал.
Шёл последний брат, шёл и забрёл он в какое-то царство. И увидел, что там все мужички толпятся около парикмахерской.
Зачем это вам? спросил путник у одного местного.
Дай рубль, тогда скажу, ответил тот.
Дал ему младший брат рубль, а за это узнал, что царь свою дочку хочет выдать за пригожего молодца. Тут, конечно, все неженатые бросились свою внешность в порядок приводить.
А вот пришелец поступил по-другому. Написал он объявления и прилепил их ко всем столбам, заборам и архитектурным памятникам в самом центре города:
НЕМЕДЛЕННО КУПЛЮ ЗА ХОРОШИЕ ДЕНЬГИ
КУРИЦУ, НЕСУЩУЮ ЗОЛОТЫЕ ЯЙЦА
Тут всем сразу стало интересно, что это за богатей объявился. А любопытней всего стало царю, который вечно в деньгах нуждался. И тогда он, не раздумывая, выдал свою дочь-царевну за младшего брата.
Вот один месяц прошёл, вот и другой заканчивается, а доро-гой зять всё своего богатства не показывает, а, наоборот, только деньги у всех одалживает. Нестерпимо это стало царю, и стал он приступать с расспросами издалека:
А как это ты, любезный мой, курицу, что золотые яйца несёт, купить собирался?
А что толку, что собирался, хладнокровно отвечал ему каждый раз младший брат, если никто не продаёт?
ЧТО МЫ ЗНАЕМ О ЗОНГАХ ?
Случается, ежегодное заседание Добровольного Географического общества уже подходит к концу, но присутствующие настолько глупы, что всё ещё не успевают сообразить, о чём идёт речь. Так всегда выходит, когда речь идёт о зонгах. Потому что зонги бывают разные, и о них мало что известно. Экспедиции, отправляемые на их изучение, обычно возвращались с полдороги ни с чем, а если не возвращались, что случалось совсем нередко, тогда бесследно пропадали. Такие печальные случаи, естественно, породили недобрые слухи о нездоровых кулинарных склонностях зонгов. Но позже выяснилось, что всё это напраслина, потому что в том краю все очень разборчивы и что попало кушать не станут.
Как, вы не знаете, кто такие зонги? Да ведь они совсем рядом живут. Рукой можно дотянуться. Почти.
Несмотря на все свои заслуги перед цивилизацией а их никто не собирается умалять зонги так и остались большой загадкой для науки и причиной многих нелепиц. Чаще всего в дурацкое положение попадали учёные, исследующие не столько быт, сколько нравы Длинноухих Зонгов. Вот, например, бескорыстным любителям статистики, полагающим, что наука это, прежде всего, учёт, так и не удалось провести перепись изучаемой популяции. Один единственный раз повезло всех Длинноухих Зонгов в одном месте собрать, и тогда им сказали:
Поднимите, пожалуйста, вверх каждый один палец. Мы тогда пересчитаем эти пальцы и будем уверенно знать, сколько вас в действительности.
Но куда там! Одни зонги честно поднимают один палец, другие, непонятно зачем, поднимают по два и даже по четыре за раз, ну а третьи, эти хуже всех, вообще ничего не поднимают, словно вся высоконаучная затея их ни капельки не интересует.
А ещё Длинноухие Зонги, ну точно словно крабы, всё боль-ше ходят боком. Отсюда сразу возникает целая широкая пропасть недоразумения. Представьте себе, что вы выстроили эту публику в линеечку и говорите им: "Вперёд, молодцы!"
Так они сразу перестают понимать: вперёд это действительно вперёд, или всем вместе сразу вбок? Тут, конечно, начинаются отдельные движения в разных направлениях, и единого порыва уже не получается. Но всё равно спасибо им за потуги.
Почему их зовут Длинноухими? Потому что так оно и есть.
Но ещё чаще в совсем уж смешные положения попадают не учёные, а сами зонги. Особенно другие зонги. Не Длинноухие, эти ещё туда-сюда, а те, кого зовут Толстогубыми. О них написано намного меньше, чем о других. Если быть совсем уж точными, то намного больше, но все эти описания менее надёжны. Но вот что твёрдо установлено, так это то, что Толстогубы не в состоянии отличить пение великих итальянских теноров от сирены портового буксира.
А ещё, говорят, у них в Верховном Советикуме дикие драки часто случаются. Но это, конечно, жуткая неправда. Даже подумать такое стыдно.
Раньше Толстогубые Зонги сидели тихо, а если воровали, как это у них всюду принято, то только по мелочам. А уж про наглый разбой и другие непозволительные шалости, такого никто не слыхал. Но потом к власти пришёл толстопузый Бенедетто и начал улучшать государство. Для начала он укрепил крепкими гвоздями свой шатающийся трон, а потом совершенно распоясался и приказал своим лучшим инженерам придумать и построить самую большую на свете пушку. Вот так получилось, что тугоухие и толстогубые зонги неожиданно для всех, а ещё больше для самих себя, изобрели и изготовили удивительную пушку. Такую большую, что всем на свете станет совсем плохо, до невмоготу, если хоть один раз из неё хорошо выстрелить.
Что за редкостная белиберда! вскричал мистер Кемп-белл. Где это видано, чтобы зонги изобрели пушку? Им даже кухонную мясорубку не осилить.
Вопрос показался и впрямь непростым. Нам, внимательно слушающим всю эту ерунду, тоже ещё раньше многое почудилось несколько странным, но из деликатности мы не стали напрасно дёргаться, и только эмоциональный вопль всеми уважаемого мистера Кемпбелла заставил нас призадуматься да, здесь действительно что-то не так.
С другой стороны, мистер Кемпбелл всегда чем-то недоволен. Расскажи ему про Красную Шапочку, он и тут готов греметь. А всё потому, что глуп и несообразителен. Впрочем, у него и на этот счёт имеется особое от нашего мнение.
Так вот, изобрели несуразные зонги пушку, а если и не изобрели, то где-то что-нибудь подсмотрели. Нельзя утверждать, что просто примитивно похитили, поскольку это было бы невежливо, но в глубине души сохраняется мыслишка, что чертежи могучего сверхорудия эти подозрительно удачливые умельцы, вне всякого сомнения, ухитрились бессовестно стянуть. Им сильно повезло: никто этого не заметил и вовремя не спохватился.
Овладев грозным орудием, эти непростительные авантю-ристы, да пропади они все сплошным пропадом, решили его испытать. Собрали они весь порох, какой только в их краях достать было можно, и нацелились в небо.
Потом нажали какой-то рычажок, и чудо-пушка стрельнула. Все Толстогубые остались этим премного довольны, потому что было много и раздирающего уши грохота, и беспросветной пыли, и дурно пахнущего дыма всё, как и ожидалось. Но, когда пыль улеглась и видимость прояснилась, обнаружилось, что одного очень важного чиновника самым обидным образом не хватает. А всё потому что в самый последний момент в ствол замечательной пушки сдуру заглянул один любопытный с лицом карточного шулера, а к тому же в чине министра. И после выстрела он сразу же полетел прямо на Луну.
Всё-таки нет в этом мире настоящей справедливости. Вот некоторые мальчики с детства безумно мечтают побывать на Луне. А этот министр плохо учился в школе и никогда даже не заикался о своём особом интересе к царице ночей. И вот пожалуйста: он - летит, а любознательный мальчик нет!
Свалился этот невольный путешественник на Луну, и встретили его там немало удивлённые лунатики.
Мы, сказали они, ожидали какого-нибудь бесстрашного лётчика-астронавта, или хотя бы старшего научного сотрудника, а прилетело чёрт знает что.
Министр, конечно, попробовал объяснить, кто он и что он. Но складно говорить бедняга не умел, потому что худо-бедно знал только два родственных языка, которые из-за слабости мыслительного органа постоянно путал. Оттого говорил он очень удручающе: одно слово так, другое этак.
Всё-таки тебе, неуклюжему, с твоими неразвившимися талантами лучше всего поскорее вернуться на Землю и не засорять Луну своим присутствием, решили, посовещавшись, встречающие.
Заметьте ни одного слова истинно тёплого, дружеского привета. Даже не предложили свою ночную красавицу хорошенько рассмотреть, особенно с невидимой стороны её.
И вот снарядили добрые лунатики ящик для полёта, прицепили к нему надёжный парашют, поднесли его вместе с драгоценной поклажей к краю своего прекрасного небесного тела, раскачали ("Раз! Два!! Три!!!") и сбросили вниз на Землю. Вот упал косноязычный министр обратно и почти не ушибся. На том испытание сверхпушки и закончилось.
Стали Толстогубые зонги думать, что делать дальше. И решили они, что теперь лучше всего будет решительно пальнуть по нелюбимым соседям. Чтоб те знали, кого надо уважать. Но вот беда пороха больше не осталось.
Известно, если пороха нет, его нужно купить. Если его нет у своих военных, то всегда можно купить у неприятельских солдат. Но тогда, разумеется, цена будет выше.
Мы вам какого хотите пороха, сколько захотите, достанем, если, конечно, захотите, доброжелательно сказали Длинноухие Зонги. Только недёшево это вам обойдётся. Иначе нельзя, потому что нынче всё сильно подорожало.
Агнесс подала чай. Но он оказался не того сорта, которому отдаёт предпочтение мистер Бриджуотер. Последний не замедлил выразить своё неприятие ситуации громкими и малопозволи-тельными выражениями. Пришлось его вывести. Он, разумеется, был против. При этом пострадали два стула, одна вешалка и разбился сервиз начала семнадцатого века. Молва уверяла, что им пользовался Шекспир, когда приступил к работе над последним актом "Гамлета". И вот, этот бесценный раритет превратился в груду осколков, и трудно было представить, какую теперь пользу можно извлечь из него.
Прекрасно, сказали Толстогубые Зонги и побежали готовить пушку к устрашающе губительной пальбе.
В тот день им удалось купить много пороха. Зачем солдаты продают то, что им самим очень может пригодиться на войне, до сих пор неизвестно. Но ведь продают!
На этот раз вмешался отставной полковник Хэмилтон. Для того, чтобы внятно высказать свою позицию, он попробовал на миг расстаться со своей трубкой, которая вечно торчала у него изо рта, как орудие из крейсера "Аврора".
Да, это правда: встречаются военные и даже целые армии, премного склонные к активной экономической деятельно-сти, промямлил доблестный офицер, так и не сумев избавиться от любимой игрушки (и это сильно сказывалось на дикции). Я всегда осуждал их и до сих пор осуждаю. А всё это ужасное безобразие случается по той единственной причине, что в слабо развитых странах, управляемых не самыми лучшими вождями, воруют все, кому не лень. И военнослужащие, нечего грех таить, тоже. Но вот что странно: чем больше чин, тем больше ворует. А почему, того объяснить никто не может.
Вечером собрались обрадованные пушкой генералы и решили поутру объявить войну всем, кто согласится с ними воевать.
Зря они придержали начало военных действий, потому что той же ночью только что купленный порох самым милым образом украли до последней крошки.
Кто украл, выяснить не удалось.
Не зря ещё в пещерные времена мудрые люди советовали не откладывать на завтра того, кого можно съесть сегодня.
А добрые соседи тем временем прохаживались вдоль грани-цы и хитро улыбались. Наверное, что-то знали. Вот такие они, Длинноухие Зонги. У них уши намного длиннее, чем увертюра к "Трубадуру".
У КАЖДОГО СВОЯ ГОЛОВА
Владетельный барон Шварцкопф с детства был недостаточ- но умён. К тому же ещё он был идеалистом. Поэтому ловким ор-ганизаторам исторических событий не составило труда уговорить его принять участие в крестовом походе, куда он и отправился верхом на своём любимом коне, которому по такому случаю была куплена новая сбруя.
Позади рыцаря медленно вышагивали преданные, но пока не обученные вассалы. Ещё совсем недавно они простодушно сеяли хлеб, неумело доили коров и без излишнего усердия подстригали хозяйские виноградные лозы, даже не подозревая, что их ожидает великая миссия освобождения Иерусалима от неверных. Возможно, при подходящем случае они сумели бы проявить храбрость и показать чудеса неоспоримой отваги, но, к сожалению, при переправе через Босфор многие из них неудачно потонули. А всё оттого, как это быстро выяснилось со всей удручающей очевидностью, что они сроду не умели плавать. И обломков развалившегося баркаса (хитрый турок-перевозчик на этот раз слишком уж перегрузил свою ненадёжную посудину) на всех барахтающихся не хватило.
Уцелевшая часть и без того немногочисленного войска тоже не смогла осчастливить своим появлением святые места по при-чине усилившейся тоски по дому и твёрдой уверенности, что нужно побыстрее разбежаться. Ведь воинственный барон не сумеет достойно наказать неразумных беглецов вследствие своей скорой, неизбежной, героической и мученической кончины на подступах к Голгофе.
Но ни беспощадное солнце юга, ни тучи стрел воинственных сарацин, временами полностью затемнявшие полдневное светило, ни бездарное руководство воспетых бардами полководцев не смогли, как ни странно, прервать хрупкую нить жизни доверчи-вого барона, и он вернулся туда, где его уже не ждали, оттуда, откуда ему не следовало приходить.
Как ни странно, но эта поразительная история, которую мы здесь пытаемся поведать (хотя, что в ней такого уж поразитель-ного?), не привлекла надлежащего (и даже малейшего) внимания ни добросовестных бытописателей (например, Тургенева), ни эстетствующих романтиков (вроде Стендаля), ни талантливых драматургов (во всяком случае, у Шекспира при самом разборчивом прочтении нам ничего похожего сыскать не удалось). Истолкование этому феномену мы склонны искать в беспредельной застенчивости барона Шварцкопфа и общей неразговорчивости местного населения. Но теперь огорчительная неисправность, посыпавшая несправедливым пеплом забвения малоизвестные деяния нашего героя, надеемся, будет подходящим образом приведена в относительный порядок.
Уж поверьте: нам самим этот знатный воитель вместе со все- ми его нелепыми проблемами совершенно безразличен, и в дан-ном случае мы руководимся одной лишь слепой и безрассудной любовью к истине. А поскольку всякая истина обладает свойства-ми свежевыловленного угря, нам приходится заменять всё ускользнувшее (уж поверьте, что ускользнуло многое, почти всё) несовершенными творениями собственного разума и собственной фантазии, что является бесконечно утомительным и неблагодар-ным трудом. Как говорила тётушка Дина, вышедшая замуж за собственного кучера... впрочем какое нам дело до высказываний тётушки Дины, бросившей своим неосторожным поступком со-мнительную тень на всё добропорядочное семейство Шэнди?
Барон Роттентухен, расположившийся со всеми удобствами в родовом замке отсутствующего Шварцкопфа, с исказившимся лицом выслушал весть о том, что настоящий хозяин этих привлекательных палат не сгинул в безвестности (а зря!), не захлебнулся при переправе (а ведь мог же!) и не получил солнечного удара у Стены Плача (ну как тут не всплакнуть?).
Тем, кто интересуется внешностью Роттентухена, мы не пре-минём сообщить, что это был высокий, рыжий и ражий молодец. Длинный нос и сверкающий взор барона вызывали невольное уважение даже тех, кто склонен был презирать его за необуз-данные вспышки беспричинной ярости. Если же для гнева нахо-дились и впрямь разумные причины, тогда неукротимого барона можно было сравнить разве что с особо чудовищным майским ураганом где-нибудь в Канзасе или разрушительным цунами у каких-нибудь берегов Таиланда.
Теперь вы сами легко сообразите, что деликатного и снисхо-дительно воспитанного рыцаря Шварцкопфа ожидали на родине не столько душистые розы, сколько колючки, шипы и тернии.
Нужно ли ещё раз напоминать о бесконечной благости небес, не оставляющих без своего сострадания даже самую маленькую пичужку? Вот и нашему неустроенному носителю пришитого к одежде креста Провидение послало в помощь верного оруженосца по прозвищу Вайскопф. То был вполне славный малый, впрочем, не в том смысле, который был бы уместен применительно к Наполеону.
Этот Вайскопф, худой и высокий, оказался настоящим гени- ем лени и бездеятельности. Похоже, за всю жизнь он ничего толком не довёл до конца, поскольку был свято уверен в том, что ни одна работа на свете не стоит того, чтобы ею серьёзно занимались. Ничегонеделание стало не просто его жизненным принципом или, простите за смелость, натуральной философией. Нет, оно стало его подлинной религией, и более верного адепта вы не нашли бы ни в рядах бесхитростных служителей Ордена пылающего сердца, ни среди полуголых жителей неизученного племени на острове Борнео, которые истово поклоняются священному Великому Леопарду и, возможно, правильно поступают.
Теперь нетрудно догадаться, почему любезный нам барон вернулся из Святой Земли без единой заслуживающей упомина-ния царапины. А всё потому, что с утра перед каждой битвой добродетельный слуга затевал основательную чистку хозяйских доспехов, и его беспримерное трудолюбие иссякало только к ночи, если сражение проигрывалось. Если же баталия оказывалась победной, нетерпеливому барону удавалось с помощью слуги облачиться в железо как раз вовремя, чтобы поспеть к дележу трофеев.
Но в любом случае доспехи благонравного рыцаря всё равно выглядели плохо вычищенными, и достойного объяснения этому оптическому феномену у нас не находится.
Так что ж, задумчиво сказал Шварцкопф, с пристальной любовью рассматривая в зрительную трубу несправедливо утраченные родовые владения, будем собирать новое войско, улещать соседей и обращаться за помощью к императору?
Зачем? спросил старательный оруженосец и непростительно зевнул.
А как же ещё я верну свои земли? Боюсь, это будет долгая война и очень скучная осада.
Стоит ли суетиться? пожал плечами рассудительный собеседник.
Ты неправ, сказал бывший крестоносец.
Это я неправ? искренне удивился преданный помощник в ратных трудах и других бедствиях.
И впрямь, не стоило суетиться. В ближайшую ночь зарвавшийся Роттентухен скушал за ужином большую миску салата из омаров. Потом были грибы в сметане и расстегаи с белугой. За ними последовала жареная утка, фаршированная орехами. А под конец блины с икрой. После этого злодей мирно скончался от обжорства.
Видите, как всё просто? Так кто был неправ?
(Продолжение следует)
Вот оно, продолжение:
Удостоверившись, что сарацинские стрелы и коварные козни соотечественников больше не смогут угрожать его здоровью и планам на будущее, доблестный рыцарь Шварцкопф решил, что теперь он вполне может обойтись без спасительных услуг своего незаменимого оруженосца. А решил наш уцелевший герой так потому, что имел один довольно редкий дефект психики он очень не любил платить своим слугам жалование. И вовсе не по той причине, что был беден, как беззаботный житель африканских саванн или как малороссийский интеллигент, вечно пребывающий, в отличие от своих заморских коллег, в состоянии малоутешительных финансовых расчётов. Вовсе нет! Барон был очень богат, даже неприлично богат. И всё равно каждый талер, вынутый из кармана, доставлял благородному рыцарю истинные муки и непрекращающуюся сердечную боль. Все эти неудобства возникали потому проницательный читатель, наверное, и без нашей подсказки легко сумел сам догадаться, что удачливый барон обладал недюжинными экономическими познаниями. И тот факт, что получил их он не в прославленном Гарварде, а всего лишь в унылом течении быстротекущей жизни, нисколько не умаляет их значения, а скорее даже выгодно оттеняет.
И вот, повинуясь железной логике естественного порядка вещей (выражающегося во всемирном законе сохранения материи), в один прекрасный день (ах как весело светило солнышко, и как мило щебетали птички!) призвал к себе вконец опечаленный Шварцкопф верного, трудолюбивого и жизнерадостного Вайскопфа и, с трудом подбирая слова, сказал, что расстаться на-стало им время.
Слуга изобразил большое удивление (он и впрямь был силь-но удивлён) и поинтересовался, за какие заслуги он впал хозяину в немилость.
Какая там немилость! возмущённо запротестовал осторожный в расходовании средств рыцарь. Я бесконечно расстро- ен нашей неминуемой разлукой и разлучаюсь с тобой, испытывая при этом просто неимоверное огорчение. Но, увы, есть на свете кое-что посильнее нас.
Вайскопф долго потом пытался понять, что это были за таинственные, непреодолимые силы, принудившие барона уплатить ему всего лишь треть причитающегося. Но эти зловредные субстанции всё же не смогли помешать доброму рыцарю, перед тем как окончательно отпустить незаменимого оруженосца с миром, ещё раз пылко прижать его к своей исстрадавшейся груди.
Это я во всём виноват, со стыдом и раскаянием соображал впоследствии добродетельный слуга.
И вправду, был такой случай, когда оруженосец, снаряжая на битву своего любимого хозяина, забыл сунуть ему под шишак шерстяную прокладку. Горячее солнце Палестины очень уж силь- но нагрело сталь шлема и обожгло незащищённое темечко давно облысевшего бойца как раз в том месте, которое ближе всего к деликатнейшим частям мозга, что несут ответственность за чувство порядочности.
Учёным, любящим изучать эволюцию мира или человеческого сознания, упомянутый пример следует обязательно взять на вооружение, потому что только с помощью его и ему подобных явлений можно правильно ответить на многие вопросы, с которыми этика так и не сумела разобраться.
Пошёл тогда Вайскопф наниматься в услужение к другому рыцарю, Аппельмейстеру. Этот высоконравственный дворянин хотя и уклонился по непонятным причинам от почётного путешествия в знойные края иноверцев и не напялил на себя ко многому обязывающий плащ крестоносца, всё же слыл достаточно благонадёжным и даже человеколюбивым христианином.
При всей дальновидности своего ума в той части, где речь идёт о действительно исторических событиях и целесообразности оных, предусмотрительный рыцарь Апельмейстер совершенно не умел разбираться в людях, что будет очевидно из дальнейшего. Мы же, не будучи уверены, что читатель захочет дочитать этот опус до конца, сообщаем данное прискорбное обстоятельство заранее.
Лично мне кажется, что глубокое понимание человеческой природы обязательно ведёт носителей этого дара к безудержному пессимизму и отчаянной мизантропии.
Апельмейстер не был ни пессимистом, ни мизантропом. Следовательно, к понятливым не относился.
Ты действительно служил у Шварцкопфа? спросил Аппельмейстер.
Действительней не бывает, сознался бывший оруженосец.
А теперь ушёл от него?
Да, почти сам ушёл.
А чем тебе прежний хозяин показался нехорош?
Как вы можете такое говорить? возмутился Вайскопф. Да разве может такой благородный господин чем-нибудь не понравиться? Это же утреннее сияние восходящего солнца, цветущая японская вишня и сизый голубок на крыше одновременно!
"Удивительно, подумал Аппельмейстер. Уж если этот сквалыжный и препротивнейший тип Шварцкопф сумел так очаровать явно глуповатого молодчика, то я ему, верно, покажусь сущим посланцем небес, о чём он не преминёт растрезвонить по всей округе".
Хорошо, сказал предусмотрительный рыцарь. Я беру тебя к себе. С утра и приступай.
Летнее солнце успело неспешно забраться почти к зениту, прежде чем Апельмейстер сумел всё-таки разыскать своего нового работника в дальнем сарае и разбудить его. Последнее оказалось более тяжким делом, чем первое.
Не случилось ли с тобой чего? - встревожился хозяин.
Добропорядочный Вайскопф повернул к нему опухшее лицо и объяснил:
Я всю ночь проплакал, и только после рассвета забылся тяжкой дрёмой.
А что такое?
Да вот, боюсь, что крепко я обижал своего прежнего господина. Потому что часто норовил улечься спать сразу после полуночи, а вставал, стыдно признаться, не раньше четырёх, а изредка даже в пять утра. О, боже, как стыдно! Каким же я, право, выглядел бездельником!