Бойко-Рыбникова Клавдия Алексеевна : другие произведения.

От характера никуда не деться (часть 1)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Светлой памяти бабушки Рыбниковой Марии
   Петровны посвящается
  
   Как-то неожиданно для самой себя и окружающих Марийка из голенастой девочки-подростка превратилась в очаровательную девушку с томным взглядом зеленоватых глаз, с тонким станом и пышной грудью, чья округлость смущала не один мужской взгляд. Особую прелесть ей придавали волнистые волосы, вечно выбивающиеся из строгой прически и золотисто-оранжевым ореолом окружавшие ее молодое свежее личико матового цвета с нежным румянцем на щеках и красиво очерченными губами, яркими, словно вишневый сок пролился на них и застыл, не в силах расстаться с их молодой упругостью и чистотой. Волосы у нее были редкостного цвета золотистой бронзы, будто луч предзакатного солнца пролил на них свое сияние, да так и остался навсегда. Всем Марийка хороша, а вот характер...
   Характер Марийка имела независимый от людских суждений и поступала всегда по своему разумению и воле. Мать частенько вздыхала, глядя на свою строптивую дочь, и нередко тайком утирала слезу, когда задумывалась о судьбе дочери: каково ей будет в жизни, как приживется она в мужнем доме. Справлялся с Марийкой только отец, да и то не всегда. И, когда не хватало слов убеждения, он нередко брался за ремень. Стегал он не больно, не со всей силы, а больше для острастки. Хотя бы слезинку проронила чертовка: закусит губу, чтобы не разреветься, и только зелеными глазищами зыркает из-под тонких бровей. Любимым занятием Марийки было разглядывать свое отражение в зеркале, часами она не отходила от него, пока мать не прогонит и не займет каким-либо делом. И что она выглядывала в этом зеркале? Мать ворчала:
  - Смотри, дочка, всю красоту свою просмотришь!
  - Не просмотрю, - задорно отвечала Марийка, пытаясь оторваться от своего отражения, но какая-то неведомая сила снова притягивала ее к серебристому стеклу.
   И вот к Марийке пришло ее первое чувство и завертело в своем водовороте. Все чаще по вечерам срывалась она со двора, якобы к подружке, а сама летела, не чуя ног, на свиданье к Петру. Петр - цыганистого вида молодец, играл с переборами на гитаре и приятным баритоном напевал: "Милая, ты услышь меня..." Заслышав его голос, Марийка менялась в лице и старалась незаметно для родителей уйти из дома, а те поначалу ничего не замечали, ни о чем не подозревали. Пронька, ее младшая сестра, в пылу ссоры выдала родителям сердечную тайну старшей. Отец и мать от выбора Марийки пришли в ужас: Петр слыл пустым и разбитным парнем. Не о такой партии мечтали родители для своей дочери. Отец решительно заявил:
  - С Петром я тебе не позволю встречаться. Будешь сидеть дома, пока я тебе не найду жениха. Не хватает еще, чтобы ты в подоле принесла, опозорила наши седые головы!
   Марийка подбоченилась, гордо вскинула голову и отчеканила:
  - Либо выйду за Петра, либо ни за кого - в монастырь уйду!
  - Как же, ждут тебя в монастыре с твоим норовом! Завтра же переговорю с Бережными, пусть шлют сватов. Тихон давно по тебе сохнет.
  - Сами выходите замуж за своего Тихона! - зло сверкнула глазами Марийка. - Я его не люблю и никогда не полюблю!
  - А этого кобеля Петьку, стало быть, любишь? Да ты послушай только, какая слава о нем идет. Пустозвон твой Петька! Одно слово - петух!
  - Это от зависти люди брешут, - огрызнулась Марийка.
  - Ты у меня поговори, поговори! Я вот возьму ремень и пройдусь им пониже спины. Посмотрим, как ты тогда заговоришь.
  - Что вы меня ремнем пугаете? Хоть убейте, а за Тихона не пойду!
  - Иди спать! - приказал отец. - И из дома без моего дозволения - ни шагу.
  Марийка круто развернулась, чуть не задев своей длинной косой отцовского лица, и выбежала из комнаты. Она не плакала, не кричала, но все в ней восставало против решения отца. Марийка твердо решила отстаивать свое право на счастье. Если все же отец выдаст ее за Тихона, она устроит тому такую "сладкую" жизнь, что мало не покажется.
   Отец сдержал свое обещание, и через несколько дней после разговора с Марийкой о замужестве сваты переступили порог их хаты. Марийка в это время была в своей светелке и прилежно вышивала райских птиц, качающихся на зеленых ветвях. Пронька вихрем влетела в комнату с горящими от любопытства глазами и с порога выпалила:
  - Марийка, иди, тебя отец кличет. Тебя сватать пришли! А Тихон-то вырядился в новый пиджак, такой важный. Ой, как интересно!
  И она так же стремительно выбежала из комнаты, а Марийка осталась сидеть неподвижно, не в силах встать с кушетки, на которой рукодельничала. Ноги у нее предательски ослабели, а сердце, словно сорвавшись с привязи, застучало часто и сильно. Но это была минутная слабость.
  - Бежать, бежать из этого постылого дома! Никогда я не выйду замуж за Тихона - лучше утопиться или уйти в монастырь!
  Марийка распахнула окно и выскочила во двор, крадучись прошла мимо окон горницы, где отец и мать привечали желанных гостей, и через огород побежала, куда глаза глядят и куда несли ее молодые ноги. А ноги несли ее к дому Петра. Петр был дома и, увидев возбужденную Марийку с пылающими щеками и непокрытой головой, страшно растерялся и удивился: не принято было молодой девушке из порядочной семьи приходить в чужой дом без приглашения и в таком виде.
  - Марийка, что с тобой? Что случилось? Пожар, несчастье?
  Марийка, не стесняясь родителей Петра, которые изумленными глазами смотрели на нее, ничего не понимая, кинулась Петру на шею, уткнулась головой ему в плечо и зарыдала.
  - Господи, девонька! - всполошилась мать Петра. - Да, что случилось? Говори толком!
  Но Марийка ничего не отвечала. Ей так хорошо плакалось на плече любимого! Петр отстранил ее и участливо спросил:
  - Марийка, какое несчастье тебя привело к нам? Говори, не стесняйся. Я, чем смогу, помогу тебе.
  - Тихон, проклятый Тихон пришел сватать меня, а я убежала из дома. Я домой не вернусь!
  Петр озадачился: ему не хотелось ссориться ни с родителями Марийки, ни, тем более, Тихона. Это были люди, от которых во многом зависела жизнь многих людей их городка. Марийкин отец владел мануфактурным производством, на котором трудилась половина населения, а у Тихона отец был священником в местном храме. Сам Тихон был регентом церковного хора и пользовался репутацией смирного и набожного человека. Нет, в его планы не входило становиться их врагом. Марийка нравилась ему и красотой, и независимым характером, но идти против воли ее родителей он не согласен. Стараясь не задеть самолюбия Марийки, он мягко сказал:
  - Марийка, душа моя! Иди домой. Твои родители лучше твоего знают, как устроить твою судьбу. Неужели ты сможешь жить в нашей халупе? Нам иногда и есть-то нечего, кроме картошки пустой и кваса. Да, и не готовы мои родители принять лишний рот. Жениться мне еще рано, да и ты еще слишком молода. Подрасти годок-другой.
   Марийка не верила своим ушам. Неужели это ее любимый Петр говорит эти слова, которые острым ножом вонзаются в сердце и полосуют его на части? Не помня себя от горя, она оттолкнула Петра и выбежала за дверь.
  - Никто, никто меня не любит, не понимает! Петя, Петя! Я думала ты защитишь меня, а ты...
  Шатаясь от невыносимого горя, как пьяная, Марийка побрела по улице. Знакомые оглядывались на нее, недоуменно качая головами, а одна старушка сочувствующе-осуждающе промолвила:
  - Ить, милая, как набралась с утра пораньше! А ведь из приличных будет. Ну, и времена пошли. И куда только родители смотрят?
  А дома Марийки уже хватились. Отец пришел в неописуемый гнев. Ему было стыдно перед своим другом Ефремом Бережным и его сыном Тихоном. Чтобы спасти честь дома, сказали, что Марийка срочно должна была уйти к бабушке, которой накануне стало плохо. А Проньку послали искать Марийку со строгим приказом немедленно придти домой и не позорить родителей.
   Тем временем Марийка, перебегая дорогу, чуть не угодила под проезжавшую пролетку, в которой гордо восседала ее бабушка, спешившая присутствовать при сватовстве любимой внучки. Увидев Марийку простоволосой, без сопровождения, бабушка поспешила усадить ее рядом с собой и стала расспрашивать, куда она бежит и почему в таком виде. Сердце Марийки было переполнено отчаянием и болью, и она вся дрожала, как в лихорадке. Бабушка прикоснулась губами ко лбу внучки, он горел. Она тут же приказала кучеру поворачивать обратно. Дома она велела служанке заварить свежий чай с травами, напоила им внучку и уложила ее в постель, а сама присела рядом и выслушала все Марийкины жалобы на родителей, на предательство Петра.
  - Ах, внученька, как я тебе завидую!
  - Завидуешь? - изумилась Марийка и от неожиданности даже перестала лить слезы. - Чему, бабушка? У меня такое горе, а ты завидуешь?
  - Да, не горю я твоему завидую, а твоей живой душе, тому, что ты так бурно переживаешь свои первые небольшие потери. Поверь, пройдет немного времени, и ты с улыбкой будешь вспоминать свои слезы и будешь удивляться, как ты могла полюбить такого шалопая, как Петр.
  - Ах, бабушка, если бы ты слышала, как он играет на гитаре! Я никогда его не разлюблю!
  - Разлюбишь, - уверенно произнесла бабушка. - И кого там любить? Вот Тихон - это серьезный молодой человек, за такого не стыдно выйти замуж. Не зря отец тебе его в женихи прочит.
  - Бабушка, и ты туда же! Не люблю я Тихона и никогда не полюблю! Петр отказался от меня, а я его люблю, все равно люблю!
  - Люби себе на здоровье, кто же тебе мешает? А замуж выходи за Тихона. Сама подумай, что даст тебе и твоим будущим детям Петр? Гол, как сокол, да к тому же - вертопрах. А Тихон со временем унаследует приход отца. Будешь жить, ни в чем не зная нужды. Думаешь, я не любила, не горела и не горевала? Еще как любила! А отец сказал свое слово, и вышла замуж за твоего дедушку. Думала, что никогда его не полюблю, а уж через неделю и вспоминать забыла о своей любви. Вот так-то, девонька!
   И бабушка гладила Марийкины плечи, утирала ее слезы, ласково шептала ей, что все пройдет, что время лечит, и Марийка постепенно успокаивалась, отходила от своего душевного волнения. А бабушка тем временем мягко выговаривала ей:
  - Не дело в таком виде по городу разгуливать, что подумают люди, что будут говорить о тебе?
  - Ах, бабушка, какое мне дело, что они будут говорить?
  - Не скажи! Добрая слава лежит, а худая по дорожке бежит. Доброе девичье имя потерять легко, обретать назад трудно, а порой и невозможно. Вот так-то! Ты полежи, а я распоряжусь, чтобы Прохор сходил к твоим родителям и сказал, что ты у меня, чтобы они не волновались.
  Бабушка вышла, а Марийка обдумывала, что ей сделать, как поступить, чтобы не идти замуж за постылого Тихона. Бабушкины слова ее не убедили. Переживания последнего часа истощили ее физические и душевные силы, и она незаметно задремала. Проснулась она от громкого голоса своего отца, который на весь дом вопрошал:
  - Где эта бесстыжая девчонка? Я ей покажу, как отца позорить на весь город, как обижать порядочных людей, я научу ее хорошим манерам!
  И рядом журчал негромкий бабушкин голос, убеждавший отца не горячиться и пощадить чувства дочери:
  - Ей и так, бедной, досталось. Хорошо, что я ее встретила. Она бежала, ничего не соображая, и чуть под мою пролетку не попала. Я едва ее успокоила. Пусть поспит, а ты попей чайку, глядишь - и сам успокоишься.
  И она повела отца в столовую, где на столе шумел самовар и стояло множество вазочек с вареньем, печеньем, пирогами, пышками и восточными сладостями, до которых Марийкина бабушка была ох, как охоча. Прихлебывая чай из блюдца, она неспешно говорила сыну:
  - Смотри, Николаша, не перегни палку. Марийка характером вся в тебя пошла: такая же горячая и безудержная, края не ведает. Сейчас ей мир без Петра пустым кажется, в монастырь рвется. Обидел он ее крепко. Испугался гнева твоего и отверг ее. Ты и отпусти ее в монастырь пожить. Порядки там строгие, она их долго не выдержит и вернется под отцовское крыло. А ты тем временем Петра спровадь подальше из города, с глаз долой - из сердца вон. И тут уж она из твоей воли не выйдет.
  Отец слушал свою мать, Марийкину бабушку, по-бычьи наклонив упрямую голову и нахмурившись, но постепенно лицо его прояснялось. Он тряхнул своими кудрями и, прихлопнув ладонью по столу, сказал:
  - Это ты, мать, хорошо придумала. Что ж, в монастырь, так в монастырь! А Петра я пошлю на свои подмосковные мануфактуры, домишко ему с семьей прикуплю и деньжишек дам на разжитие. Словом, не обижу, если он и думать забудет про Марийку.
   Марийка ожидала отцовского гнева и уже приготовилась сражаться за свою любовь не на жизнь, а на смерть, а отец обнял ее за плечи и ласково заговорил:
  - Вот видишь, доченька, какого ты себе кавалера выбрала! Не любит он тебя, раз так легко от тебя отказался. И ты забудь его! Ты у меня вон какая красавица, мы тебе такого удальца отхватим, что все ахнут!
  - За Тихона не пойду! - дерзко заявила Марийка, с опаской поглядывая на отца и ожидая его неминуемого гнева. Но отец и не думал гневаться. И тогда Марийка с отчаянной решимостью выпалила:
  - Я в монастырь решила идти!
  - Что ж, дело хорошее. Только монастырь, дочка, не всякого принимает и не всякий может там прожить всю жизнь. Поезжай в монастырь к матушке Серафиме, поживи там, присмотрись к порядкам и, если ты своего решения через полгода не изменишь - с Богом! Мы с матерью дадим тебе свое благословение.
  Марийка не ожидала от отца такой сговорчивости и от неожиданности растерялась, а отец продолжил:
  - Завтра же поговорю с матушкой Серафимой, а сейчас поедем, дочка, домой, а то там мать, поди, волнуется.
   На другой день отец отвез Марийку в монастырь. Матушка Серафима встретила ее приветливо и отвела в маленькую чистую и темноватую келью, убранство которой состояло из многочисленного количества икон, перед которыми теплилась лампада и горели свечи, распространяя сладкий, слегка удушливый запах, узкой кровати, аккуратно заправленной, маленького столика-комода, втиснутого между кроватью и стеной, и миниатюрной скамеечки. На столике лежали Псалтирь, Евангелие и Библия. Марийка не ожидала увидеть такой аскетической обстановки. Ей некуда было даже поставить свою объемистую плетеную корзину-чемодан с вещами. Матушка Серафима между тем подала знак стоявшей сзади нее молодой монахине, и та унесла Марийкин чемодан и принесла платье из темной, почти черной шерсти, темные чулки с подвязками и темные ботинки на низком каблуке. Только головной платок был белого цвета.
  - Ну, Марийка, прощайся с отцом и переодевайся. Сестра Софья познакомит тебя с нашим распорядком. Ты его лучше запиши. У нас не рекомендуется опаздывать. Отныне тебя будут звать сестра Мария. Ты поживешь у нас, сколько захочешь, послушницей. Жить будешь по нашему уставу и исполнять все, что тебе поручат. Надеюсь, что тебе у нас понравится.
  Марийка с брезгливостью осмотрела шершавое на ощупь платье, грубые чулки, почти мужские ботинки, и невольный вздох вырвался из ее груди. Она постаралась его подавить, но смутная тревога уже поселилась в ее сердце вместе с глубоким сожалением. Отец обнял ее, коротко пожелал ей счастливого пребывания в монастыре и уехал.
   Марийка переоделась и хотела посмотреть на свое отражение в новом наряде, но, сколько ни искала зеркало, так и не нашла. Это привело ее в еще большее уныние. Она не мыслила своей жизни без зеркала. Ее день начинался с зеркального отражения и им заканчивался. В келью заглянула сестра, которая приносила ей одежду, и сказала:
  - Сестра Мария, ты опоздала на вечернюю молитву, все уже собрались, ждут только тебя. Матушка просила тебе напомнить.
  Марийка пошла вслед за сестрой по узкому длинному темному коридору в просторную молельную комнату. В ней находились монахини молодые и пожилые, все в одинаковых темных платьях и покрывалах. Когда Марийка вошла, они из-под полуопущенных глаз внимательно ее рассматривали. Матушка подала сигнал, и зазвучали песнопения. Марийка их слушала и не слышала. Мыслями она унеслась в отцовский дом, представляя, что все собрались за вечерним чаем и нет только ее. Сестры молились долго, и Марийка утомилась от долгого стояния и поклонов, ныли ноги и спина, и хотелось присесть, а еще лучше, прилечь. Когда, наконец, Марийка добралась до постели и вытянулась под одеялом, сон мгновенно смежил ее веки, и она крепко уснула. Ей показалось, что она спала одно мгновение, а ее уже подняли на утренние молитвы. За окном было темно, голову клонило к подушке, но нужно было вставать и идти. Кое-как одевшись, Марийка снова шла длинным коридором, и снова звучали бесконечные, как ей казалось, молитвы. А после молитв ей поручили мести просторный монастырский двор, и она усердно махала метлой, а двор все никак не кончался. У Марийки ныли плечи и руки, страшно хотелось есть. Наконец-то позвали в трапезную, но завтрак не принес желанного насыщения. Он состоял из кружки молока, которое Марийка не терпела с раннего детства, и ломтя ржаного хлеба. Хлеб она съела, а молоко отставила в сторону. И потекли день за днем, проходящие в бесконечных молитвах, труде и похожие один на другой, как братья-близнецы. Марийка уставала так, что без сил падала в постель и засыпала мертвецким сном. Монастырская жизнь имела для нее лишь одну светлую сторону - она почти забыла свое чувство к Петру. Осталась только тоска по беззаботной прежней жизни в отцовском доме. Она потеряла счет времени, руки ее огрубели, лицо покрылось крестьянским загаром. Никто не узнал бы в юной послушнице прежней задиристой и отчаянной девчонки. Лето подходило к концу, зарядили нудные осенние дожди, и Марийка затосковала с новой силой. И однажды, набравшись решимости, она постучала в келью матери-настоятельницы.
  - Войдите! - услышала она приветливый голос и вошла в келью с отчаянно бьющимся сердцем.
  - Матушка, - обратилась она робко к настоятельнице, - вы сказали, что я могу по желанию в любое время уехать домой. Я очень хочу домой, я истосковалась по своим родным. Отпустите меня!
  - Я не могу этого сделать. Твой отец привез тебя на полгода. Продлить срок по желанию ты можешь, а сделать его короче - нет. Тебе, сестра Мария, не хватает смирения и покорности. Думаю, что жизнь в монастыре тебе полезна. Ты научилась порядку и терпению, выучила многие молитвы, приобщилась к труду. Разве этого мало? Поживи еще. Постарайся полюбить монастырскую жизнь. Пойми, за забором бушуют человеческие страсти и пороки, а здесь ты живешь жизнью, приближенной к Богу, здесь нет места суете и мирским радостям, которые отвлекают душу и постепенно убивают ее. Иди, дочь моя, и подумай хорошенько над тем, что я тебе сказала.
   Голос матушки был ласковым и доброжелательным, но глаза смотрели на Марийку с легким холодком отчуждения. Она, по всей видимости, забыла молодое кипение крови, и ей было не понять стремление Марийки вырваться из этого благообразного распорядка и окунуться в привычный мир житейской суеты. Марийка не ожидала такого решения своей участи, и вся ее необузданная натура восстала против него. Она не могла больше оставаться в этом замкнутом пространстве тишины и сосредоточения, покорности и молитвы. "Бежать! Бежать, как можно скорее!" - стучало у нее в мозгу. Но как осуществить свое намерение? Каждый ее шаг под контролем, ворота монастыря на запоре и днем, и ночью. Помог случай. В монастыре ожидали приезда высоких гостей-паломников. Все сестры были заняты приготовлениями к их приему, и Марийка оказалась предоставленной самой себе. Больше половины дня она провела вблизи ворот с молитвенником в руке, изображая полное погружение в молитву, а сама зорко следила за тем, как ворота открываются и закрываются. На какое-то мгновение сестру-привратницу отвлекли, и Марийка юркнула в полуоткрытые ворота и быстрым шагом пустилась по дороге. При каждом подозрительном звуке шагов или тарантаса она пряталась в придорожные кусты. Так она благополучно добралась до ближайшей деревни, но дальше путь для нее был закрыт: у нее не было денег. К тому же, она изрядно проголодалась. Осторожно оглядываясь, она постучала в крайний дом. На стук вышла пожилая женщина, подслеповато щурившая глаза, и спросила:
  - Тебе чего, милая? Ты, часом, не заблудилась?
  Марийка хотела соврать, но вместо этого расплакалась горько и безутешно. В глазах женщины промелькнуло сочувствие. Она сделала приглашающий жест и вошла в дом. Марийка вошла следом. В горнице было чисто и просторно. На подоконниках цвела герань алым цветом, создавая праздничный настрой и придавая жилью особый уют и домашность. Женщина усадила Марийку на стул, и сама села напротив, приготовившись выслушать причину ее слез. И Марийка неожиданно для самой себя поведала ей о своей печали, о своем пребывании в монастыре, о своей тоске по привольной девичьей жизни в родительском доме, впрочем, из осторожности не называя своего имени и городка, в котором она жила. Женщина слушала ее, не перебивая и явно не выказывая своего сочувствия Марийкиному горю. Когда Марийка закончила свое повествование, женщина строго сказала:
  - Да, девонька, не легко тебе придется в жизни с твоим характером. Отца ты не почитаешь, не слушаешь, монастырский устав тебе не по нраву. Ты хочешь жить по своей воле, что ж, живи, да на судьбу не сетуй. Чем я тебе могу помочь?
  - Не знаю, - честно призналась Марийка. - Если я вернусь домой, отец снова отправит меня в монастырь, а я там больше не выдержу. Я умру там, умру! - и Марийка зарыдала с новой силой.
  Женщина изучающе смотрела на Марийку, а затем, видимо, приняв какое-то решение, сказала:
  - Если хочешь, оставайся у меня в работницах за еду и кров. Делать ты, как я вижу, особо ничего не умеешь, придется тебя всему учить. Вон у тебя ручки какие тонкие и белые. А, как научишься, так и плату тебе положу. Живу я одна, а хозяйство у меня немалое: две коровы, телята, поросята. А птицу уж я не считаю за труд, она сама себя прокормит. Ну как, согласна?
   Марийка не знала, что ответить. Ее пугала перспектива возвращения домой, но и жить в наймичках она никак не хотела. Женщина равнодушно ждала ее решения. Наконец, страх возвращения в монастырь пересилил, и Марийка еле слышно прошептала:
  - Я согласна.
  - А, коли согласна, утирай слезы и переодевайся. Не гоже в монастырской одежде показываться на люди. Соседям скажем, что ты моя бедная родственница. Меня зовут Домна Евграфовна. Можешь звать меня тетя Домна.
  С этими словами Домна Евграфовна бросила Марийке узелок с одеждой. В узелке оказалось простое застиранное, но еще крепкое и чистое ситцевое платье, фартук и косынка. Марийка переоделась и превратилась в миловидную крестьянскую девушку. Домна Евграфовна показала ей маленькую, но чисто прибранную каморку, в которой стояли деревянная
  кровать, застеленная лоскутным покрывалом, маленький столик и табуретка.
  - Вот здесь ты будешь жить. Столоваться будешь вместе со мной. Пойдем, я покажу тебе свое хозяйство.
  В обязанности Марийки входил не только уход за домашней скотиной, но и уборка дома, готовка, огромный огород и множество других дел, которых было столько, что некогда было присесть и отдохнуть. От зари до зари трудилась Марийка, а Галчиха, так звали Домну Евграфовну все в округе, никогда слова доброго не сказала ей, никогда не приободрила, а только ворчала недовольно: и то Марийка сделала не так, и это - не этак. Да, и то правда. На первых порах Марийка ничего не умела, но у нее было большое желание угодить своей хозяйке, и она старалась. К тому же, кое-что она усвоила, проживая в монастыре. Дни бежали быстро. Незаметно наступили холода, которые всегда приходят внезапно, когда их не ждешь. Исподволь они наступают: сначала небольшие заморозки одевают в иней траву и кусты, лишь слегка прихватывая землю и заставляя листву стелиться под ноги дивным ковром от порывов ветра, а уж потом полетит легкий снежок, который и не задерживается, вроде, на земле, а тает. И лишь однажды утром выглянешь в окно, а на дворе - белым-бело от выпавшего за ночь настоящего снега, и мороз заворачивает не на шутку. Дел с зимой у Марийки не убавилось: нужно и хвороста для растопки набрать и печи истопить, чтобы тепло стало в большом доме. Руки у Марийки огрубели, щеки обветрели и жарким огнем полыхали на морозе. Зимой день короток, а вечер длинный, вот и слушает Марийка целый вечер ворчание Галчихи, сидя за прялкой или пяльцами. Не дает ей Галчиха ни минуты отдыха. И поговорить-то бедной девушке не с кем. Бежала бы Марийка из этого опостылевшего ей дома, да куда и как? Денег у нее нет, домой возвращаться боязно, а в монастырь не хочется. Ждет Марийка весны и надеется, что настанет в ее жизни светлая полоса.
   Близилась рождественская пора, и все в доме тщательно мылось и скоблилось. А еда была совсем скудная, как никак - пост. Однажды утром Галчиха скупо проронила:
  - Приготовь грибную лапшу, да побольше. К обеду ожидаю гостей. Кашу свари, да порассыпчатей, как я тебя учила. И про взвар не забудь.
  Готовит Марийка, а у самой мысли вокруг ожидаемых гостей вертятся: кто такие, молодые ли, старые, мужчины или женщины. К предстоящему обеду Галчиха принарядилась, вытащила из сундука темно-зеленое атласное платье, отделанное кружевом, и чепец в тон платью из таких же кружев, что и отделка на платье. Выдала она и Марийке почти новое платье из светлой саржи и нарядный передник. Перед приездом гостей строго приказала:
  - Ты гостям на глаза особо не лезь. Сделала свое дело и отойди в угол, но из комнаты не уходи, вдруг что понадобится.
  И куда только подевался вечно недовольный вид Галчихи: щеки ее разрумянились, глаза словно стали больше и приветливее, и Марийка с удивлением отметила, что Галчиха - совсем еще не старая женщина. И вот раздался звон колокольчиков сначала издалека, потом все ближе, ближе. К дому подкатили сани и из них вылезли закутанные в тулупы двое мужчин: молодой и пожилой. Никак не рассмотреть через замороженные стекла их лиц. Но вот они переступают порог, и Марийка в смятении узнает Ефрема Бережного, друга отца, и его сына Тихона. Никак не ожидала она их здесь увидеть. Только не попасться им на глаза! Но как избежать встречи? Не осознавая, что она делает, Марийка тихонько выскальзывает в сени, хватает плюшевый жакет, накидывает на голову шаль хозяйки, сует ноги в валенки и опрометью выскакивает во двор, где у крыльца стоят сани с нерасседланной лошадью, неторопливо жующей овес из подвязанной торбы. Одно мгновение - и девушка уже в санях, торопливо и сноровисто отвязав лошадь и лишив ее сладкого корма.
  - Но, родимая! - кричит Марийка, стегнув кнутом ничего не понимающее животное, и вихрем выносится со двора. Она не думает об оставленном позади доме, приютившем ее, ни о Галчихе, ни об ее гостях. Одна мысль гонит ее прочь: только бы ее не увидели и не узнали Бережные! Лошадь мчится знакомой дорогой, все дальше унося Марийку, а она все подстегивает и подстегивает свою спасительницу, не чувствуя первоначально холода и обжигающего ветра, который постепенно проникает под короткий плюшевый жакет, и девушка начинает сначала мерзнуть слегка, а потом мороз берет ее в свои ледяные объятия все настойчивее и жестче. Руки ее коченеют, и она их по очереди греет в карманах жакета, но это помогает слабо. В конце концов, Марийка падает на дно саней, зарывшись в лежащее сено, и отдается на волю судьбы. Окоченевшую от холода девушку лошадь привозит к дому своего хозяина и останавливается. Вышедшая хозяйка, мать Тихона, находит замерзшую Марийку и зовет домочадцев помочь перенести ее в дом, где ее руки и ноги растирают снегом, смазывают гусиным салом, а саму пришедшую в себя нежданную гостью поят чаем с липовым отваром и малиновым вареньем и укладывают на теплую печь. В замерзшей девушке никто не признал дочь богатого фабриканта. Лишения последних месяцев, скромная одежда изменили Марийку до неузнаваемости.
   Блаженный и спасительный сон смежает ее мигом отяжелевшие веки, и она до самого утра спит без сновидений. Она пробудилась первой и в первую минуту не поняла, где она и как попала на эту печь, чей этот дом и кто приютившие ее люди, но потом все вспомнила и снова всполошилась, и засобиралась. Она твердо решила идти домой, повиниться перед отцом и умолить его не отправлять ее снова в монастырь. Осторожно Марийка спустилась с печи, тихонько, стараясь не шуметь и не скрипеть половицами, оделась и тайком выскользнула за дверь. Раннее утро встретило ее серым безрадостным небом, ледяным ветром и снежной порошей, летящей в лицо. Что есть духу, она пустилась бежать, чтобы не замерзнуть, и через какие-то полчаса уже стучалась в ворота родного дома.
   Родители ахнули, увидев дочь живой и невредимой. Они уже потеряли надежду увидеть ее когда-либо. Мать зарыдала, а отец неприметно смахнул непрошеную слезу. Только Пронька, вихрем влетевшая в комнату, повисла на Марийке и целовала ее обветренное лицо, смеясь и плача:
  - Мариечка, ты вернулась! Ты вернулась! - захлебывалась она от восторга. Подошла и мать, обняла блудную дочь, прижала к себе и долго не отпускала, словно боялась, что она исчезнет, растворится в пространстве. Отец, скрывая свою радость, ворчал:
  - Ну, будет, будет! Задушите девчонку. Дайте и мне посмотреть на нее. Похудела-то как! А ну, мать, мечи на стол все, что Бог послал!
  Мать засуетилась, все домочадцы бросились помогать ей, и через короткое время стол ломился от яств и разносолов. Все ждали Марийкиного рассказа, но она никак не могла решиться начать. Она боялась отцовского гнева. Ей было и невдомек, что родители ее, отчаявшись когда-либо увидеть свою дочь, были переполнены радостью снова обрести ее живой и невредимой, не могли насмотреться на нее и нарадоваться. Наконец, Марийка вымолвила, трепеща от страха перед отцом:
  - Папенька, только не отправляйте меня больше в монастырь!
  И такая страстная мольба прозвучала в ее голосе, что отец смутился и прослезился, сам рассердился на себя за эту невольную слабость и сказал:
  - Никуда я тебя, дочка, больше не отправлю. Разве что - только замуж. Как, дочка, пойдешь замуж?
  - Как прикажете, батюшка, - прошептала Марийка, склонив покорно голову. -
  Только никуда меня больше из дома не отпускайте.
  - Вот и замечательно! - подытожил отец.
  Марийке казалось, что теперь она во всем и всегда будет слушаться отца. Пережитое не прошло для нее бесследно. Первые дни после ее возвращения в доме царили мир и согласие. Дочь всем своим видом демонстрировала полную покорность воле отца, а отец не мог на нее нарадоваться, видя ее смирение и кротость. Как рада была Марийка вернуться в привычный мир родного дома, смыть с себя "дорожную пыль", надеть привычные одежды из мягких и дорогих тканей, спать на пуховой роскошной постели, сколько душеньке будет угодно, заниматься любимым вышиванием. Дни проходили в радости, довольстве и спокойствии. Все домашние любили ее, а она - их.
   О.эта волшебная пора святочных гаданий! Кто из молодых девушек не гадает в святочную неделю? Не удержалась от этого соблазна и Марийка. Вместе с подругами собрались они в неостывшем от банного жара предбаннике, разложили полукругом блюдце с водой, зеркало, чашку с просом, ключи, плошку с землей и кольцо. Одна из девушек выкрикивала имя той, которой гадали на суженого, а другая запускала в полукруг заранее пойманного петуха. Пронька, затаив дыхание, подглядывала из-за большой кадушки с водой. Это место она облюбовала заранее и заблаговременно оборудовала себе тайное убежище. Она залезла в мешок и изнутри прихватила его верх, чтобы подумали, что мешок стоит давно и по делу. А, когда девушки собрались, и стали гадать на суженого, она незаметно из мешка выбралась и блестящими от волнения глазенками следила за всем происходящим. Подошла очередь Марийки. Петух, не спеша и важно, прошелся от одного конца полукруга к другому, клюнул блестевшее кольцо, остановился перед зеркалом, повертел головой из стороны в сторону, попил воды из блюдца и рассыпал просо, опрокинув чашку.
  - Ой, Марийка! - сказала девушка, выпускавшая петуха. - Быть тебе в этом году замужем за щеголем, мотом и пьяницей.
  - Это еще почему? - рассердилась Марийка.
  - Смотри: в кольцо стукнул - к замужеству скорому, перед зеркалом вертелся - щеголь, воды попил - пьяница, а просо рассыпал - бесхозяйственный и беспутный будет.
  - А если бы стукнул в ключи? - подала голос Пронька.
  - А вот, если бы стукнул в ключи, значит, был бы хозяйственный. Ой, кто здесь? - вдруг испугалась девушка.
  - Это я, - сказала Пронька и вылезла из своего убежища. - Марийка, не ходи замуж за пьяницу и мота!
  - Глупости это все! - заявила Марийка. - Не верю я вашему гаданию. Я вовсе не собираюсь замуж.
  - Ничего не глупости, - загалдели разом все девушки. А та, которая толковала гадание, таинственным шепотом продолжила:
  - Вот в прошлом году Насте Нефедовой петух нагадал смерть, никто не верил, а она умерла.
  Девушки мигом притихли, гадать расхотелось, и они стали прощаться с Марийкой и расходиться по домам. Пронька прижалась к сестре и сказала:
  - Не кручинься, сестрица! Ты просто выходи замуж за Тихона Бережного. Он не пьет, деньгами не сорит, а уж красивый какой!
  Пронька даже зажмурилась от восхищения. Ничего не ответила Марийка, но на душе стало тревожно. Она уже жалела, что гадала на судьбу, но сделанного не воротишь. Погасив горевшие свечи, сестры вышли из бани. Ночь была дивно хороша: ярко светила луна, заливая все таинственным голубоватым светом, сугробы искрились и казались нарисованными неведомым художником, который оттенил голубизну ночного снега чернотой теней, звезды горели низко и ярко. Морозный воздух был чист и свеж. А тишина, какая была вокруг тишина! Казалось, что они на всем свете одни, затерялись в этом голубоватом мире. Зачарованные сестры остановились, не в силах нарушить волшебство ночи. Скрипнула дверь, кто-то вышел на крыльцо, и голос отца прорезал тишину:
  - Марийка, Пронюшка, где вы? Идите домой, ужин простывает!
   После ужина Марийка, сославшись на усталость и головную боль, ушла к себе. Она решила погадать еще раз. У постели она поставила на стул миску с водой, положила на нее две дощечки и после вечерней молитвы перед сном промолвила:
  - Суженый-ряженый, покажись мне этой ночью. Кто меня через мосток переведет, тот и жених мне.
  Спала она крепко. Только под утро ей приснился сон. Идет она с Тихоном по зеленому лугу и подходят они к реке. Им нужно на другую сторону, а моста нет, переброшены через реку два небольших бревна. Страшно ей переходить, а Тихон взял ее за руку крепко так и перевел на другую сторону реки. Проснулась Марийка и решила, что это - судьба, быть ей замужем за Тихоном. Но как же тогда гадание с петухом? Тихон - не мот, не пьяница. Что-то не сходится в этом гадании. Она тряхнула своей головой, отгоняя непрошеные мысли, и стала одеваться. А внизу уже Пронька щебетала, рассказывая отцу и матери про вчерашнее гадание. Те, против ожидания, не смеялись. Когда родители остались одни, отец сказал:
  - Нужно Марийку замуж выдавать за Тихона, пока не объявился этот самый мот и пьяница. Как бы Петр не вернулся.
  Когда отец снова заговорил про Тихона, Марийка спорить с ним не стала. Она и сама уже решила, что лучшего мужа, чем Тихон, не найти: он красив, богат, услужлив, образован. Только вот почему сердце ее не принимает его? Что за глупое у нее сердце?
   На службе в церкви Марийка вслушивалась в красивый мощный бас Тихона, который легко перекрывал остальные голоса хора и вел их за собой, и ей уже не было страшно вручить ему свою судьбу. Подходя к кресту после окончания службы, Марийка встретила испытующий взгляд Ефрема Бережного, отца Тихона, который, протягивая ей крест для целования, укоризненно сказал:
  - Давненько не была на исповеди.
  - Я исповедалась в монастыре, куда ездила с папой, - дерзко ответила она, поспешно отошла от него и смешалась с толпой прихожан.
  Со службы она чинно шла рядом с родителями, и в душе ее разгоралась тихая радость от осознания красоты погожего зимнего дня, от присутствия близких и дорогих ее сердцу людей. И еще звучала в душе светлая мелодия Херувимской, и голос Тихона, который она услышала как бы впервые, и он проник в самые потаенные уголки ее сердца. После святочного сна она все чаще и чаще думала о нем уже без прежней неприязни, а с тайным волнением.
  Неожиданно над ее ухом мягко прозвучало:
  - Добрый день, Мария Николаевна! Здравствуйте, Николай Пантелеевич и Анастасия Васильевна!
  Марийка оглянулась и увидела открытое лицо Тихона; это он так почтительно приветствовал ее и родителей. Лицо ее вспыхнуло жарким румянцем, ведь она только что думала о нем. И вот он уже стоит перед ней, склонив в легком поклоне голову. Она рассердилась на саму себя, а заодно и на него, небрежно ответила на его приветствие и отвернулась с равнодушным видом. А Тихон, словно не заметив ее отчуждения, пошел рядом с ней, пытаясь завоевать ее внимание каким-то пустячным разговором. Он, такой уверенный в себе на клиросе и с другими людьми, с нею терялся и робел, и именно эта его робость и не нравилась ей. Про себя она звала его "мямля", сравнивала его с Петром, и это сравнение было не в пользу Тихона. Ей хотелось, чтобы он скорее ушел, чтобы они быстрее дошли до дома, но в разговор включился отец, и Марийка с тоской думала, когда же эта ее душевная мука кончится. Она сама не понимала себя. Несколько минут назад она с теплотой и даже нежностью думала о Тихоне, хотела его увидеть, а увидела, и ей стало тягостно и неуютно в его обществе. В Тихоне жило как бы два человека: один - талантливый, красивый, уверенный в себе, а второй - размазня, тютя-матютя, как говорили про таких в их городке. Не понимала она, что Тихон оттого робеет в ее присутствии, что любит ее и боится нечаянным взглядом или словом обидеть ее. Наконец, дошли до дома, и отец неожиданно пригласил Тихона на обед, разговеться, как он выразился, чем Бог послал. Марийка надеялась, что Тихон откажется, но он легко и без колебаний согласился на приглашение отца.
   За обедом Марийка исподтишка рассматривала Тихона. Впервые она видела его так близко. Лицо у Тихона чистое, приятное и даже, может быть, красивое, но что-то в нем отталкивало Марийку, а что именно, она никак не могла понять и оттого испытывала беспокойство. У него были густые черные брови, сходящиеся на переносице, гордый с горбинкой орлиный нос, длинные до плеч густые, слегка волнистые темные волосы и темные же усы и бородка. Глаза темно-карие, в меру крупные и опушенные густыми черными ресницами, смотрели ласково и приветливо на окружающих. Выражение глаз не вязалось с горделивой красотой его лица и придавало ему какую-то незавершенность и беззащитность. Тихон оказался приятным собеседником, свободно поддерживающим разговор на разные темы. Он много шутил с Пронькой, рассказывая ей разные забавные истории, и та в восторге смеялась его шуткам и не сводила с него восхищенного взгляда. На Марийку Тихон почти не смотрел, обращался к ней изредка и называл при этом почтительно Марией Николаевной. Она тихо бесилась и выжидала момент, когда можно будет уйти из-за стола, не вызывая раздражения у отца. Наконец, тягостный для нее обед подошел к концу, и она, сославшись на головную боль, ушла в свою светелку, вежливо попрощавшись с гостем. В комнате она дала выход своему недовольству, отыгравшись на ни в чем неповинном коте, который сладко дремал на ее девичьей кровати. Она резко смахнула его на пол, бросилось ничком на неразобранную постель и стала перебирать в памяти все события дня, связанные с Тихоном. Не могла она разобраться в своих чувствах: Тихон и нравился, и отталкивал ее одновременно. Размышления ее прервала Пронька. Она вихрем ворвалась в комнату и затормошила сестру:
  - Марийка, Марийка, а Тихон сказал, что ты очень красивая! Я надулась, а он добавил, что я тоже обещаю вырасти замечательной красавицей. Так и сказал. Ну, почему тебе так везет, ты уже взрослая, а мне еще нужно расти? Если бы я была такая, как ты, я обязательно вышла бы замуж за Тихона. Он такой замеча-а-ательный! - протянула она нараспев.
  - Глупая ты, Пронька! - отозвалась старшая сестра.
  - И ничего не глупая! Побольше твоего понимаю. Ты вот нос воротишь от Тихона, а он - самый лучший на свете!
  - Пронька, да ты никак влюбилась в него!
  И вдруг Пронька топнула в гневе ногой:
  - Не смей смеяться! Может, и влюбилась, тебе что за дело? Только я никогда бы не променяла его на Петра!
  - При чем здесь Петр? Я и думать о нем забыла.
  - Забыла? А он приехал, между прочим, весь такой важный, расфуфыренный.
  - Мне какое до этого дело? - отозвалась Марийка, но сердце тревожно застучало. Только этого ей не хватало!
   Вечером под окном дома раздался гитарный перебор, и такой знакомый голос запел слова, заставившие девушку затрепетать:
  -Милая, ты услышь меня, под окном стою я с гитарою!
  Сердце Марийки рвалось навстречу этому голосу, но она себя сдержала, погасила свет и легла спать. Но сон не шел к ней. Она лежала и думала:
  " Ну, почему так устроено сердце?". Ведь знает она, что Петр ей - не пара, что не любит он ее и вряд ли она будет с ним счастлива, что ей больше подходит Тихон, который и краше Петра, и характер у него золотой, как все вокруг твердят, а не лежит к нему своевольное девичье сердце. Она пытается заставить себя полюбить Петра, ищет в нем все положительное и привлекательное. Но чем больше старается, тем холоднее становится в душе и все чаще вспыхивает необъяснимая неприязнь к нему. А голос за окном пел и звал, томил призывными словами:
   - Так взгляни ж на меня
   Хоть один только раз!
  Марийка укрыла голову подушкой, чтобы не слышать и не поддаваться колдовскому очарованию страстного цыганского романса. Вот и голос у Тихона лучше, чем у Петра, а нет в нем того буйства, удали, что так влечет неопытное молодое девичье сердце. Кажется, Марийка поняла, в чем дело: Тихон, на ее взгляд, слишком правильный и скучный, а Петр ближе ее своевольной натуре.
   На другой день прибежала к Марийке подружка Галинка и сказала, что ее хочет видеть Петр. Он будет ее ждать в кондитерской. Галинка, закатывая к небу глаза, с придыханием говорила, что Петр очень изменился и, видимо, разбогател, выглядит настоящим франтом и сорит деньгами. С наружным спокойствием и напускным равнодушием выслушала Марийка эту новость, а сердце забилось так сильно, словно с привязи сорвалось и помчалось вскачь. Ничем не выдала она своего волнения, и голос ее звучал ровно и бесстрастно, когда она ответила подруге;
  - Кто такой Петр? Я такого не помню и не знаю. Мне незачем с ним встречаться и не о чем говорить.
  Галинка не верила собственным ушам: неужели это Марийка? Ведь она так любила Петра!
  - Может, и любила, да разлюбила. Так ему и передай. И пусть под окнами больше не распевает, меня его серенады больше не трогают. Я люблю Тихона и за него собираюсь замуж.
  И с такой уверенностью она произносила эти слова, что Галинка ни на секунду не усомнилась в их правдивости. Но Марийка больше убеждала саму себя, чем подругу. Ей самой было нужно утвердиться в том, что Петр ей безразличен; не смогла она простить ему недавнего предательства, не прошла горькая обида, еще свежи были в памяти пройденные ею испытания.
   За ужином она сказала отцу:
  - Если Тихон не передумал жениться на мне, пусть засылает сватов - я согласна стать его женой.
  На другой день состоялось сватовство, и начались предсвадебные хлопоты: составили список гостей, подсчитали предстоящие расходы, назначили день свадьбы, срочно дошивалось приданое. Свадьбу решили играть сразу после окончания пасхальной седмицы. По обычаю свадьбе предшествовало "зарученье" или смотрины невесты, на которых договаривались о размере приданого, знакомились со всей родней жениха и невесты. Приехала на смотрины и Домна Евграфовна, как оказалось, родная сестра матери Тихона. Марийка, как увидела ее, побледнела и сделалась сама не своя. Она боялась, что Галчиха признает в ней свою бывшую служанку, которая так поспешно покинула ее дом. Но та, все так же подслеповато щурившая глаза, видимо, ее не узнала или сделала вид, что не узнала. Очень внимательно рассматривала Марийку и мать Тихона, и девушка вся извелась от страха, что та припомнит ночную полузамерзшую гостью и раскроется ее тайна долгого отсутствия в городе. Но как не похожа была эта нарядно одетая, причесанная и ухоженная девушка на ночную беглянку! В общем, смотрины для Марийки из радостного события вылились в череду сильных переживаний. Тихон не узнавал свою невесту: так тиха и молчалива была она, такой казалась трепетной и покорной. Если бы он знал, какие бури бушуют в ее душе, какой страх переполняет каждую клеточку ее тела. Но он ни о чем не догадывался, изредка бросая вопросительные взгляды на свою мать, пытаясь угадать, какое впечатление произвела на нее его невеста. Он все старался подвести Марийку к матери, но та под любым благовидным предлогом старалась уклониться от встречи. И чем больше он старался, тем сильнее она на него злилась, внешне ничем своей злости не проявляя. Марийку выручила Пронька, отозвав ее в сторону по какому-то пустячному делу. В другой раз она бы отругала сестру, а сейчас была ей несказанно благодарна и старалась подольше задержаться возле нее.
   Тем временем, Тихон подошел к своей матери и тетке, которые что-то оживленно обсуждали.
  - Мама, как вам Марийка?
  - Красивая девушка, Тиша, даже излишне красивая. А вот любит ли она тебя?
  - Думаю, что любит, хотя мы об этом с ней еще не говорили.
  - Вот-те раз! - вмешалась в разговор Галчиха. - Да о чем еще молодым говорить, если не о любви?
  - Марийка - девушка серьезная, скромная.
  - Сдается мне, что я ее где-то видела, но где - не припомню. А, впрочем, и вспоминать нечего. Я безвылазно живу в своей глуши, а она - городская краля, поди, деревни и не видывала.
  И Галчиха перевела разговор на другое, а Тихон вернулся к своей невесте. Наконец, показавшийся необычайно долгим вечер смотрин закончился, гости стали расходиться. Марийка подошла к матери Тихона, и та, глядя на нее в упор, спросила:
  - Любишь ли моего сына? Сумеешь сделать его счастливым? Он у меня такой, что мухи не обидит, да и ты, я вижу, не боевая. Дай вам, дети, Господь счастья и согласия! - и она расцеловала Марийку в обе щеки ото всей души, а та молча отстранилась и ничего не ответила будущей свекрови. Да, и что было говорить? Только теперь она осознала, что назад пути нет и что сама себя загнала в ловушку.
   Прощаясь, Тихон хотел ее поцеловать, но она в страхе отшатнулась так резко, что чуть не упала.
  - Что с тобой, Мариюшка? Разве я не жених тебе? Разве мы не обменялись обещаниями любить друг друга?
  - Прости, Тихон, но я себя неважно чувствую, у меня очень болит голова. Ты меня поцелуешь в другой раз, ладно?
  - Да, ты и впрямь на себя не похожа. Прости меня, что думаю только о себе. Иди отдыхай, моя любушка!
   С этими словами Тихон вышел на улицу, а Марийка долго плакала в своей светелке о своей незавидной доле: она вдруг отчетливо поняла, что никогда не сможет полюбить Тихона и что вся их совместная жизнь будет сплошной мукой. Ах, зачем она согласилась стать его женой?
  - Ты что сидишь в потемках? - раздался голос матери, и Анастасия Васильевна вплыла павой в распахнутую настежь дверь Марийкиной комнаты.
  - Слава Богу, все закончилось! Уста-а-а-ла - нараспев протянула она и присела рядом с дочерью на кровать. - Да, ты никак плачешь? Что случилось, донюшка, кто тебя обидел?
  Марийка обняла мать за шею, прильнула ей на грудь и сквозь слезы прошептала:
  - Я сама себя, мама, обидела. Не люблю я Тихона, не смогу я с ним жить! Пожалей меня, родимая, подскажи, что мне делать, как мне быть?
  Мать гладила Марийкины густые волосы, плечи и ласково, будто маленького ребенка, уговаривала:
  - Дитятко мое, не ты первая выходишь замуж, как тебе кажется, без любви. И я лила слезы накануне свадьбы, а вот прожили с твоим отцом без малого четверть века. Поверь, стерпится, слюбится! А там детки пойдут и некогда будет о любви думать. Крепче каната детки свяжут ваши жизни воедино. А Тиша - достойная партия, а уж любит-то тебя как! Все наладится, доченька, все будет хорошо, поверь мне.
  До полуночи проговорили мать и Марийка. Пронька несколько раз забегала, чтобы послушать их разговор, но ее немедленно изгоняли. После разговора с матерью Марийка немного успокоилась и крепко проспала до утра.
   Недаром говорят: утро вечера мудренее. От вчерашних переживаний не осталось и следа. После завтрака посыльный принес роскошный букет цветов и большую нарядную коробку конфет:
  - Велено передать Марии Николаевне. Кто такая будет?
  Белые и алые розы букета оттеняли друг друга и говорили красноречивее слов. Марийка вспыхнула от удовольствия, принимая букет и конфеты. В букете оказалась записка, но не от Тихона. И хотя она была без подписи, Марийка сразу узнала витиеватый почерк Петра и хотела отослать обратно подарки, но посыльный уже исчез.
  - От кого, душенька, подношения? Поди, от Тихона? - спросила мать.
  - Да, да, маменька, - откликнулась дочь и поспешила уйти в свою комнату. Там она развернула записку и прочитала: "Приходи сегодня к вечерне, я буду ждать". Какая буря чувств поднялась в душе девушки! Она и негодовала на Петра, и радовалась тому, что он ее не забыл, и чувствовала невольную вину перед Тихоном и матерью. Ей хотелось с кем-то поговорить и излить душу, но с кем? И тут она вспомнила про бабушку. Та ее поймет, выслушает, не осудит и даст дельный совет. Марийка поспешно оделась и вышла из дома. Она так торопилась, что даже забыла поставить цветы в вазу, букет так и остался лежать брошенным на кровати.
   Бабушка от Марийкиного рассказа пришла в сильное волнение:
  - Ах, поганец! - возмущалась она. - Сначала бросил тебя, а теперь прослышал, что ты собираешься замуж, и заходил кругами. Я это так не оставлю! Не ты пойдешь к вечерне, а я. Уж я поговорю с ним! А ты, радость моя, отдай мне его дары, я сумею ими распорядиться.
   Петра бабушка увидела сразу, как вошла в церковь. Он со смиренным видом стоял у иконы Божьей Матери, но не молился. Служба еще не началась, но прихожан собралось уже немало. Бабушка решительно подошла к Петру и сказала:
  - Давай выйдем, нужно поговорить!
  Петр безропотно вышел вслед за ней из храма. Бабушка подошла к пролетке, достала букет и коробку конфет и сунула их в руки растерявшегося Петра со словами:
  - Не траться понапрасну, сударь! Не про твою честь моя внучка. А будешь мозолить глаза - беды не оберешься. Уж, мы сумеем найти на тебя управу.
  С этими словами бабушка села в пролетку и приказала кучеру трогать, но Петр взмолился:
  - Выслушайте меня! Я люблю Марийку. Я уже не прежний бедняк. На деньги, что дал мне ваш сын, я открыл дело, и оно у меня хорошо пошло. Марийка ни в чем не будет нуждаться, обещаю!
  - А Марийка и так ни в чем не будет нуждаться. Отстань от моей внучки, парень, добром тебя прошу! Забыла она тебя, забыла!
  Пролетка умчалась, а Петр остался стоять, прижимая к груди цветы и конфеты. Вид его был жалок, в глазах стояли непролитые слезы.
  Марийка с нетерпением ждала бабушку. Та, войдя в дом, коротко бросила:
  - Больше он тебя тревожить не будет, и давай к этому больше не возвращаться, внученька! Как был он вертопрахом, так и остался. С ним немало слез прольешь, поверь мне!
  - Бабушка, ведь я его уже почти забыла, а он опять появился в моей жизни, и сердце у меня сейчас не в ладу с разумом. Умом я понимаю, что Тихон - надежная пара, а сердце его почему-то не принимает, чужой он для меня. Что делать мне, родная, научи меня?
  - Молодое сердце горячее, оттого слепо. Оно прельщается видимым блеском, и потому девушкам нравятся молодые щелкоперы вроде Петра. А жизнь живешь долгую с человеком и очень важно, какой он. С иным, как с твоим дедушкой вся длинная жизнь одним мигом покажется, а с иным одна неделя - веком. Не ошибись, внученька, в выборе. От того, как ты решишь, зависит не только твоя судьба, но и судьба твоих будущих детей.
  Слушала Марийка бабушку и вроде соглашалась с ней, но как представит, что Тихон будет всегда с ней рядом, что ей нужно будет терпеть его ласки и разговоры, так все в ней противилось и восставало.
   А день свадьбы неумолимо приближался. Наступило светлое Пасхальное воскресенье. На службе в церкви голос Тихона звучал, как никогда прежде, и пел так проникновенно "Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ!", что ликование наполняло душу и поднимало ее в неземные выси, сердцу было сладко и упоительно отзываться на этот светлый гимн воскресения Христова. Благодатные слезы вселенской любви наворачивались на глаза Марийки, и ей казалось: вот оно, высшее счастье, за которое можно умереть без сожаления. Она оглянулась на мать и бабушку и поразилась одинаковому выражению их лиц, просветленному и восторженному. Значит, не она одна так чувствует величие и красоту этого праздника. В этот момент она любила особой любовью и мать, и бабушку, и отца и Проньку, и всех окружавших ее людей, и Тихона с его потрясающим по красоте голосом, и всю вселенную. Ей хотелось обнять всех и всем крикнуть: " Я вас всех люблю! Если бы вы знали, как я вас всех люблю!" Служба кончилась, но состояние душевной открытости и восторженной влюбленности не покидало девушку. Она радостно восклицала "Христос воскресе!" и троекратно по обычаю целовалась с родными и знакомыми. Ей было необычайно весело и хорошо, все казались милыми и близкими. И вдруг улыбка сошла с ее лица, и она потупила в испуге глаза. Петр смотрел на нее неотрывным взглядом, который проник в душу, взбудоражил ее, мигом вытеснив ее прежнее настроение и поселив в ней смятение. Ей казалось, что она забыла его, но, видимо, только казалось. Вот он смотрит на нее, и она под его взглядом цепенеет всего на один миг, а потом все ее существо внутренне устремляется к нему и только неимоверным усилием воли она заставляет себя не броситься ему навстречу, не утонуть в ласковости его взгляда. Краска заливает ее лицо и шею, а потом ее сменяет мертвенная бледность. Чтобы скрыть свое волнение, она резко отворачивается от него, но все равно чувствует его взгляд, он сковывает ее, прожигает спину, отчего та мгновенно холодеет и неестественно выпрямляется. Из счастливой, брызжущей весельем и доброжелательством девушки она в один миг становится похожей на мраморную статую с неестественно застывшей улыбкой на неподвижном лице. Всегда решительная, она не знает, что ей делать, как себя вести. Мать, заметив резкую перемену в настроении дочери, взглядом окидывает храм и замечает Петра, отрешенно стоящего неподалеку и не сводившего глаз с Марийки. Она берет дочь под руку и увлекает ее из храма, бросив на прощанье мужу:
  - Догоняй нас, здесь слишком душно!
   На улице Марийка немного пришла в себя и благодарно улыбнулась матери, а та спешит ее увести подальше от храма, от Петра. Мать что-то говорит, но Марийка ее не слышит и не понимает ее слов. Дремавшая в глубине ее души любовь к Петру вспыхивает с новой силой. Так в очаге вспыхивают дрова жарким пламенем, если на них плеснуть слегка керосином.
  Никогда еще не казался Петр таким близким и желанным. А как ему идет эта шляпа и светлый макинтош! Мысли о прошлом , настоящем и будущем бурным потоком проносились в Марийкиной голове, мешая явь и вымысел, действительное и желаемое.
  - Дочка, очнись наконец! Ты слышишь ли меня? - ворвался в ее сознание голос матери.
  - Простите, мама, я задумалась.
  - О чем ты так задумалась, что даже не слышишь родную мать? Я уже несколько раз тебя окликала. Верно, о Петьке своем? Ишь, охломон вырядился! А глазищи-то, чисто, как у разбойника! И что ты в нем только нашла? По нему острог плачет.
  - Что вы такое говорите, мама? И за что вы его невзлюбили?
  - А за что ты невзлюбила Тихона?
  - Не знаю. Просто, он мне чужой.
  - А мне чужой твой Петька. Никогда не дам тебе родительского благословения.
  - Мама, ну что вы так разволновались? Я о Петре и думать забыла.
  - Как же, забыла! Думаешь, я не видела, как ты обмерла, когда его увидела? Послушай меня, дочка - забудь Петра. До добра тебя эта любовь не доведет.
   Марийка и сама это понимала своим разумом, но сердце жило своей своевольной жизнью и не слушало разума. Дома за праздничным столом она была необычайно молчалива и тиха. Тихон на правах жениха восседал с нею рядом и пытался расшевелить ее, но все его усилия были напрасны. Чем больше он старался, тем мрачнее и молчаливее становилась она. Зато Пронька не умолкала ни на минуту. Она звонко смеялась шуткам Тихона и, кажется, готова была его слушать бесконечно. Ей так хотелось быть уже взрослой, чтобы Тихон заметил ее и ей дарил свое внимание, а не этой привередливой старшей сестре. В младшей сестре проснулся дух соперничества, и она не хотела уступать старшей своего права на взаимность. Ей очень хотелось, чтобы помолвка сестры расстроилась. Она заметила угнетенное состояние Марийки и угадала его причину, и у нее зародилась надежда, что ей удастся расстроить предстоящую свадьбу. Вечером перед сном она пришла в светелку сестры и стала на все лады расхваливать Петра:
  - Марийка, а ты заметила, каким красивым был сегодня Петр? Все девушки не сводили с него глаз. А видела серебряную цепочку на его жилете? Наверно, дорогие часы к ней привешены? Ах, если бы я была взрослой, я обязательно бы влюбилась в Петра! Правда, он душка?
  - Иди-ка, душка, спать! - огрызнулась Марийка. - Рано тебе еще о женихах рассуждать, я вот маме все скажу.
  - Подумаешь, напугала! У меня даже юбка трусится от страха.
  Она посмотрела на сестру долгим задумчивым взглядом и неожиданно спросила:
  - Марийка, а ты и впрямь не любишь Тихона или только прикидываешься?
  - Правда, правда, - печально откликнулась та.
  - Ой, Мариечка, как же я тебя люблю! Какая же ты хорошая! - бросилась Пронька сестре на шею, целовала ее, тормошила.
  - Да что с тобой? - изумилась та. - Что на тебя наехало, с чего такая любовь?
  - Не выходи замуж за Тихона! Не губи его, свою и мою жизнь! - взмолилась Пронька.
  - Да при чем здесь ты? Тебе еще расти и расти!
  - А я уже выросла. Мне скоро будет пятнадцать. И я люблю Тихона. И он меня полюбит, вот увидишь! А ты выходи за Петра. Хочешь, я тебе помогу?
  - Эх, ты - помощница! - обняла сестру Марийка. - Никто мне не поможет. Если я выйду за Петра, все родные проклянут меня. Так мне тошно, сестренка, что волком выть порой хочется. Я тебе завидую, твоей воле и беспечности.
   На другой вечер Пронька шепнула Марийке:
  - Выйди к бане, тебя там Петр ждет. Я родителям скажу, что ты пошла спать, что у тебя голова разболелась.
  Тихонько выскользнула Марийка за дверь и, не чувствуя под собою ног, полетела к бане. Петр стоял в тени старой березы, уже развесившей свое весеннее убранство - сережки. Увидев вышедшую девушку, он протянул ей свои руки, и она бросилась в его объятья. Два молодых горячих тела прильнули друг к другу и не в силах были разъединиться. Весенний воздух пьянил и дурманил голову. Не размыкая объятий, Петр увлек Марийку в предбанник и целовал ее губы, глаза, щеки, а руки его все смелее распоряжались ее ослабевшим и разомлевшим телом. Последним усилием воли она оттолкнула его и выпрямилась во весь рост:
  - Пусти меня, пусти! Я чужая невеста, мне не след быть с тобою наедине.
  - Ты же сама позвала меня, я пришел, а ты меня теперь гонишь?
  - Я не звала тебя. Мне сестра сказала, что ты меня ждешь, вот я и вышла.
  - А мне она сказала, что ты хочешь меня видеть. Ай да, Пронька! - вдруг засмеялся Петр. - Значит, чужая невеста, говоришь? Ведь не любишь ты его, не любишь! Я же чувствую, что ты сердцем мне принадлежишь, так чего ты боишься? Я тебя замуж зову. Давай убежим, Марийка! Здесь нам не дадут быть вместе.
  - Куда убежим, куда? - вдруг затосковала она. - Нет, Петенька, бежать нам некуда и вместе нам не быть. За Тихона меня прочат, и я слово ему дала.
  - Слово, слово! Что оно значит, если рушатся наши судьбы?
  - Прощай, Петенька! Поцелуй меня на прощанье крепко, крепко, чтобы помнила я твой поцелуй всю жизнь!
  - Что же ты делаешь со мной, Мариюшка? Ведь я люблю тебя! - шептал Петр и исступленно целовал ее. Она отвечала на его поцелуи со страстью и вдруг внезапно оторвалась от него, вскрикнула:
  - Прощай! - опрометью выскочила из бани и побежала к дому. За спиной ее развевался легкий шарф, словно крылья подраненной птицы.
  - Где ты была? - спросила мать, внимательно вглядевшись в лицо дочери.
  - Вечер чудесный, я на крыльцо выходила подышать.
  - Подышала? А теперь иди спать, время позднее.
  Придя в спальню, мать сказала отцу:
  - Не хотела я тебя, Николаша, расстраивать, но скажу - Петр объявился и снова мутит голову нашей дочери.
  - Что ж, добра, видно, такие люди не понимают, придется принять кое-какие меры.
  - Что ты задумал?
  - Не женского это ума дело, ложись-ка спать, а я пойду, прогуляюсь.
  - Куда это ты, на ночь, глядя, собрался?
  - Еще не поздно. Схожу к куму Ерофею ненадолго.
  - Не ходи , Николаша! Что-то мне неспокойно.
  - Не тревожься, я скоро вернусь.
  Николай Пантелеевич ушел, а Анастасии Васильевне не спалось. Она заглянула в спальню дочери. Марийка сидела у окна в легком пеньюаре и с распущенными волосами. Лунный свет падал из окна на волосы, придавая им причудливый цвет и делая ее похожей на русалку из сказки. Почему-то шепотом, мать спросила:
  - Что не спишь, донюшка?
  - Не спится мне, мама. Так на душе тревожно отчего-то и хочется плакать.
  - Это из-за Петра? Чем он тебя приворожил, окаянный?
  Слезы покатились из глаз Марийки одна за другой неудержимым потоком. Она их не вытирала, и они падали и на пеньюар, и на распущенные волосы.
  - Эк, ты сырость развела! - сказала мать, подошла к дочери, обняла ее, концом шали отерла слезы, прижала ее бедовую голову к своей груди и печально молвила:
  - И в кого ты уродилась только? Все у тебя поперек родительской воли. Не люб нам с отцом Петр - так ты в нем души не чаешь. Нравится нам Тихон - ты от него нос воротишь. Пропадешь ты, Марийка, с таким характером! Отец из-за тебя ночами не спит, ждет-не дождется, когда, наконец, свадьбу сыграем.
  - Ах, мама, мама, сколько раз говорить, что не люблю я Тихона? Не невольте меня!
  - Э, девонька, поздно спохватилась! Все уж сговорено. Неделя осталась до венчания. Не дури, Марийка! Не рви мое бедное сердце! И за что нам такое наказание?
  - Не сердись, матушка! Я сама не знаю, что со мною. Знаю только, что без Петра мне счастья нет.
  - Ох, ты, мое горюшко! Ложись спать, уже поздно. А Петра выбрось из головы, мой тебе совет.
  И, вздохнув, мать вышла из комнаты, а Марийка все сидела и сидела у окна как зачарованная, следя за игрой лунного света с робко пробивающейся листвой на березе.
   До самого дня свадьбы Марийка не встречала Петра и старалась о нем не думать, но против ее воли жили в памяти его слова: "Я тебя замуж зову. Давай убежим, Марийка!". И мысль убежать уже не казалась ей ужасной и неосуществимой. Иногда она давала волю фантазии и тогда ей рисовалась радостная и счастливая жизнь с Петром, но она тут же спохватывалась и пыталась обуздать свои желания. Но чем больше усилий прилагала она, чтобы выбросить из памяти Петра, тем глубже его образ проникал в ее сознание и сердце. Он стал ее наваждением и болезнью. Никто не мог понять ее мук и терзаний, кроме младшей сестры. Той очень хотелось, чтобы свадьба сестры не состоялась. Единственное, чего не могла понять Пронька, что родители сойдут с ума, если свадьба сорвется, что это будет позор на весь город. Но разве в ее возрасте об этом думают?
   Вечером накануне свадьбы она передала сестре записку от Петра, в которой говорилось:
  - Мариюшка, радость моя! Все еще можно исправить и не губить наши две жизни. У меня все готово к побегу. Я буду ждать тебя за городом у рощи до самого рассвета. Если ты не придешь, больше ты меня никогда не увидишь и ничего обо мне не услышишь.
  Марийка прочитала записку, и голова ее пошла кругом, да и было от чего. Все уже готово к свадьбе: приехала уйма гостей, родители не пожалели денег, чтобы все было по высшему разряду, она уже примеряла свадебное платье, сшитое лучшими мастерицами города, все знатные горожане были приглашены присутствовать на этом торжественном событии. Тихон был на седьмом небе от предстоящего счастья, она сама уже смирилась со своей участью. И вдруг эта записка, которая все перевернула в ее душе и внесла в нее разрушительной силы смятение. Как поступить, на что решиться? Ведь Петр будет ждать ее.
   Была дивная весенняя ночь, одна из тех ночей, когда в воздухе разливается ни с чем не сравнимый аромат пробуждающейся земли, тополиных почек, робко пробуют голоса ошалевшие от полноты бытия соловьи, луна одевает все вокруг в призрачные серебристо-голубые одежды, и мир кажется заснувшим в заколдованном сне, который оживляет лишь легкое дуновение ветерка. Петр неподвижно застыл у коляски, запряженной парой лошадей, которые, казалось, тоже замерли в ожидании чего-то необычайного. Неожиданно тишину нарушил цокот копыт. Лошади подняли головы и издали легкое ржание. Петр насторожился, но не успел сделать и шага, как коляску с гиканьем окружили всадники в низко надвинутых на глаза шляпах и с нагайками в руках и стали хлестать его нещадно и яростно. Он закрывал руками лицо и голову, и удары сыпались на спину, плечи, прожигая тело сквозь ткань сюртука и разрывая ее. На концах нагаек были острые металлические наконечники, которые многократно усиливали удары и причиняли невыносимую боль. Всадники перестали хлестать Петра только после того, как он упал, обливаясь кровью. Последнее, что слышал Петр, были слова одного из них: "Будешь, собака, знать, как воровать чужих невест". Он потерял сознание и остался лежать бесчувственно на земле. Луна продолжала все так же бесстрастно смотреть с высоты на распростертое тело, как до этого смотрела на ожидавшего Марийку Петра.
   А что же Марийка? Она не могла заснуть, в который раз перечитывая записку, и разрываясь между желанием немедленно бежать к Петру и страхом опозорить семью. Любовь и долг вели неравную борьбу в ее сердце, заставляя сделать непростой выбор. К ней неслышно проскользнула Пронька и горячо зашептала:
  - Марийка, что же ты медлишь? Ведь Петр ждет! Хочешь, я провожу тебя? Я уже приготовила тебе небольшой узелок на первое время, а потом отец простит тебя, вот увидишь!
  Это вмешательство младшей сестры решило исход борьбы, и Марийка стала решительно одеваться. Тихонько, стараясь не нарушить сон родителей, сестры прокрались к выходу и замерли, услышав голоса отца и кума Ерофея, которые стояли на крыльце. Сестры притаились в чулане. Отец спрашивал:
  - Ну что, кум, удалось тебе проучить этого наглеца?
  И кум отвечал:
  - Не скоро он теперь будет девкам головы дурить. Отходили его мои орлы знатно. Можешь, друг Никола, спать спокойно. Мы за ним следили все эти дни. Видно, хотел выкрасть невесту из-под венца. У него уже коляска припасена была. Вот только не знаю, как он хотел сигнал подать твоей дочке. Они не встречались, за это ручаюсь головой.
  - Ну, добре! - сказал отец. - Я с тобой рассчитаюсь, в долгу не останусь. До завтра, кум!
  Отец вошел в дом и прошел прямо в свою опочивальню. Марийка вцепилась в плечо Проньки и до крови закусила губу, чтобы не закричать. Ее трясло, как в лихорадке:
  - Что они, душегубы, с ним сделали? Пронюшка, побежим скорее!
  И они, не таясь, выбежали из дома и, что есть сил, припустили к роще. Увиденное потрясло их до полуобморочного состояния. Петр лежал на дороге, не подавая признаков жизни. Одежда на нем была изодрана в клочья, пропитанные кровью, лицо было обезображено кровоподтеками и синяками. Марийка, едва не теряя сознания от страха, припала ухом к груди Петра и различила слабое биение сердца.
  - Он жив, жив! - радостно вскричала она. - Проня, давай его положим в коляску, ему нужна помощь.
  - А куда мы его повезем? - пресекающимся от волнения голосом спросила сестра.
  - К бабушке, куда же еще? Бабушка, я уверена, не откажется ему помочь.
  Петр оказался очень тяжелым, и сестры здорово намучились прежде, чем сумели положить его в коляску. Но вот драгоценная ноша была погружена, и Марийка, что было силы, стегнула лошадей. Проня поддерживала голову Петра, чтобы она не билась о сиденья коляски. Возясь с Петром, девушки перемазались его кровью и, когда бабушка увидела их поздней ночью и в таком виде, ей сделалось дурно. Она испугалась, что с ними что-то случилось страшное. Вызванный бабушкой лекарь нашел состояние Петра тяжелым: он потерял много крови, и его тело было все изранено металлическими наконечниками нагаек. К тому же, он был без сознания. Обработав раны больного и напоив его отваром собственного приготовления, лекарь уехал, поручив Петра заботам барышень и бабушки. Бабушка, подробно расспросив сестер, велела им держать язык за зубами и немедленно возвращаться домой, дав им в провожатые своего слугу. Но Марийка отказалась уходить домой. Чувство вины и любви разрывало ее сердце, и она не могла покинуть Петра в его состоянии. У них с бабушкой произошла крупная ссора. Бабушка пригрозила, что если внучка не уедет домой, она велит отвезти Петра туда, откуда сестры его забрали, и не будет заботиться о нем. Но если Марийка вернется домой, она сделает все возможное и даже невозможное, чтобы поставить его на ноги. Только после угрозы бабушки Марийка оставила своего возлюбленного и вернулась домой. На пороге их встретил встревоженный и разгневанный отец. Увидев его, Пронька быстро прошмыгнула в свою комнату, а Марийка дерзко взглянула ему прямо в лицо и не проговорила, а прошипела:
  - Ненавижу! Убийца! - и с высоко поднятой головой обошла его, словно мешавшую мебель.
  Отец растерялся и не сразу нашелся, что сказать, но потом опомнился и бросился вслед за дочерью с криком:
  - Ты что сказала? Ты кому это сказала? Да, как ты смеешь мне говорить такие вещи?
  Марийка, словно нехотя, остановилась и устало проговорила:
  - Ты прекрасно слышал, что я сказала! Ты доволен? Мы слышали с Проней, что тебе сказал твой кум. Вы убили Петра. По вам обоим острог плачет. Что ты наделал, отец!
  И она громко заголосила, как голосят бабы над покойником, и не могла остановиться. Отец хотел подойти к ней, приласкать и успокоить, как бывало в детстве, но она с залитым слезами и перекошенным от отчаяния и гнева лицом яростно прокричала:
  - Не подходи! На тебе кровь Петра, посмотри! Убийца! Убийца!
  - Замолчи, ради Бога, замолчи! - взмолился отец. - Я не хотел его гибели.
  - А чего ты хотел, чего? - продолжала она кричать.
  - Я хотел, чтобы его попугали, чтобы он не приставал к тебе. Поверь, дочка, у меня и в мыслях не было причинять ему зло. Видно, перестарались кумовы орлы. Прости меня!
  - Простить? Ты просишь прощения? Не у меня его ты должен просить. Ты убил не только Петра, ты и меня убил. Мне не жить без него!
  - Что ты, что ты, дочка, опомнись! У тебя завтра свадьба с Тихоном!
  - Ха-ха-ха! - вдруг дико захохотала она, и от этого смеха у отца на голове зашевелились волосы. - Хорошенькая свадьба с покойницей!
  - Дочка, дочка, приди в себя! Что ты говоришь?
  На их крики из спальни вышла заспанная Анастасия Васильевна и, увидев состояние дочери, бросилась к ней, обняла, прижала к себе, как маленькую, и стала шептать ей ласковые слова. Марийка сделала слабую попытку освободиться от материнских объятий, но та держала ее крепко. Эти последние усилия совершенно обессилили девушку, потрясенную событиями кошмарного вечера, и она потеряла сознание. Мать и отец бережно перенесли ее в спальню и уложили. Мать осталась дежурить у постели дочери, а отец помчался за лекарем. Лекарь поставил неутешительный диагноз: горячка. Всю ночь Марийка металась в жару и бреду, не приходя в сознание. Родители опасались за ее рассудок. Потрясение было слишком велико для молодого организма. Свадьбу пришлось отменить, и все увидели в этом недобрый знак.
  Несколько дней Марийка провела между жизнью и смертью, но молодость победила и постепенно девушка стала поправляться. Бальзамом на ее душевные раны стало известие, что Петр тоже медленно, но постепенно возвращается к жизни. Пронька, верная сестра, неотступно дежурила у ее постели, чувствуя свою вину в происшедшем. Она же приносила Марийке вести о Петре. Чтобы не потревожить покой сестры, она не сообщала о том, что лицо Петра страшно изуродовано, и он стал не похож на самого себя.
   Когда Марийка стала поправляться, ее стал навещать Тихон, но она притворялась, будто еще очень слаба и не в силах долго с ним разговаривать. Тихон в таком случае долго не засиживался, справлялся о здоровье, пересказывал некоторые городские новости и, пожелав скорейшего выздоровления, уходил. Он подолгу общался с родителями и Пронькой, которая, хотя и тревожилась за здоровье сестры, но была несказанно рада видеть Тихона. Ей очень хотелось, чтобы он обратил на нее внимание не как на хорошенького и смышленого ребенка, а как на любящую женщину, возможную спутницу жизни. Она видела, что ему нравится общаться с ней, что в ее обществе ему легко и приятно, он много шутит и рассказывает разные интересные истории. И Пронька молила судьбу дать ей шанс завоевать любовь этого дорогого ей человека. И судьба словно шла ей навстречу. Марийка твердо заявила родителям, что замуж за Тихона не собирается, что ее болезнь - предостережение от этого ненавистного ей брака, что она лучше наложит на себя руки. Лекарь предупредил родителей, чтобы они ее не волновали, и они до поры, до времени не перечили дочери.
   А за окном вовсю бушевала весна: цвели сады, распространяла свой дурманящий аромат черемуха, заливались переливчатыми трелями соловьи. Марийка очень любила эту пору. Силы возвращались с ней с каждым днем. Она стала выходить в сад и подолгу сидела на скамье с книгой в руках, но глаза ее не отличались прилежанием, и она едва ли прочитывала одну - две страницы в день. Глаза ее жадно следили за полетом птиц, за игрой света и тени, словно впивая жизненные соки, которые бурлили в вишневом и яблоневом цвете, яркой и праздничной листве деревьев, синем бездонном небе. Земля справляла свой мощный праздник возрождения и обновления, повсюду звучал победный гимн жизни, и Марийка каждой клеточкой своего тела чувствовала этот призыв - жить и радоваться жизни, несмотря ни на что.
   Когда она достаточно окрепла, она попросилась к бабушке. И вот уже они с Пронькой и ключницей Лукерьей идут по городу, и она отмечает перемены: вот веселенькой краской покрашен старый дом, вот зацвела редкая в этих местах белая акация, и ее аромат кружит голову и наполняет сердце ожиданием чего-то необыкновенного и радостного. Она ждала встречи с любимым, и это ожидание окрашивало весь мир в разноцветные тона, делало его более ярким и солнечным. Улыбка не сходила с ее лица, и она приветливо раскланивалась со знакомыми, ни с кем, впрочем, не останавливаясь по дороге. Ноги несли ее легко и весело к бабушкиному дому. Бабушка расцеловала ее крепко и звонко и стала вертеть во все стороны, приговаривая:
  - Ну-ка, покажись, внученька! Нисколько не подурнела, даже краше стала от болезни. Глаза так и сияют, так и сияют! Еще больше стали, чем были. Хороша, девонька, ничего не скажешь! Пойдемте пить чай, там и поговорим.
  - Бабушка, - нетерпеливо спросила Марийка, - а где Петя? Я хочу его видеть.
  - Не сейчас. Он спит после обеда, он еще очень слаб. Только начинает приходить в себя. Здорово его отделали разбойники, окороту на них нет! И знаешь, душа моя, ты не показывай ему своего испуга, когда увидишь его. Изуродовали его сильно изверги. Как он выжил? Иначе, чем чудом, его выздоровление не назвать.
  - Бабушка, ты меня пугаешь! Что они сделали с ним?
  - На нем живого места не было. Он долго не приходил в себя, раны не хотели заживать, гноились. Спасибо бабушке Манефе, она его травами и отварами лечила. Но вот шрамы разгладить ей не под силу, они останутся у него на всю жизнь. Он себя в зеркало не видел, я велела спрятать все зеркала. Да и окружающее он пока не воспринимает должным образом, все путается в его бедной голове.
  - Так все плохо? - упавшим голосом еле выдохнула Марийка.
  - Плохо, внученька.
  - Я отцу никогда этого не прощу!
  - Прости. Он от большой любви к тебе на это пошел. Петр сам виноват. Почему не послушал, зачем нарушил свое обещание и вернулся?
  - Какое обещание, о чем ты?
  Бабушка прикусила язык, да было поздно. И пришлось ей поведать внучке, какой совет она подала отцу, чтобы избавить ее от нежеланного жениха.
  - Что вы наделали? И как мне теперь быть?
  - Ты прежде, чем встретиться с Петром, посмотри на него в приоткрытую дверь, а потом решай, нужен ли он тебе такой. Манефа говорит, что он не загуляется на грешной земле.
  - Что ты этим хочешь сказать?
  Бабушка с тяжелым вздохом молвила:
  - Ты бы видела его, когда мы сняли с него одежду и стали обмывать раны. На нем живого места не было, все тело было располосовано. Это снаружи, а уж внутри, поди, тоже не лучше. Лекарь не давал ему и одного шанса выжить. Да, знать, крепко скроен был, раз взял верх над хворью. Ну, пойдем, посмотришь на своего кавалера.
   С бьющимся сердцем подошла Марийка к двери комнаты, в которой находился Петр, и не сразу решилась приоткрыть дверь. То, что она увидела, ужаснуло ее. От прежнего Петра остались только пышные волнистые волосы. Лицо его было покрыто безобразными шрамами, которые делали его совершенно неузнаваемым. Он сильно исхудал и на белой простыне выделялись неестественно худые руки с непомерно крупными кистями. Боясь потерять сознание, Марийка прислонилась к косяку двери, ноги не держали ее, в голове все мутилось и кружилось. Бабушка еле успела подхватить ее. Очнулась она в бабушкиной спальне и не сразу поняла, где она и что с ней. Над ней хлопотал лекарь:
  - Я же говорил, что ей на первых порах волнение противопоказано, - словно сквозь вату доносился до Марийки его голос. - Есть опасность рецидива. Никаких волнений, слышите, никаких! Будет лучше, если она останется здесь, тряска в коляске может плохо отразиться на ее состоянии.
  Так Марийка осталась у бабушки. Она сделалась задумчива и молчалива, часто плакала и отказывалась от еды. Когда ее пришли навестить родители, она не захотела встретиться с отцом. Сославшись на нездоровье, она не вышла к Тихону. Только общество бабушки и Проньки она выносила без тени неприязни, остальные ее раздражали и делали капризной и привередливой. По ночам ей снились кошмары, и она просыпалась в слезах и со страшным криком. Она больше не делала попытки увидеть Петра. Она, вообще, потеряла видимый интерес к жизни. Ее не радовала весна, пышное буйство зелени, весенний пьянящий воздух. Целыми днями она лежала в кровати, бездумно глядя в окно на проплывающие облака. О чем она думала и что переживала? Лекаря очень беспокоило ее равнодушие, он боялся, что депрессия перейдет в душевную болезнь. Он поделился своими опасениями с бабушкой и предложил последней съездить с внучкой на "воды". Бабушка засобиралась в дорогу, наказав дворне, как следует ухаживать за Петром в ее отсутствие.
   Марийка, услышав об отъезде, немного оживилась. Вечером она пришла к бабушке и предложила взять с собой в поездку и Петра. Бабушка не на шутку взволновалась:
  - Да, как же это можно? Во-первых, он очень слаб и не перенесет тягот дороги. Во-вторых, это неприлично. Кто он тебе: муж, брат, сват? Что будут говорить люди? Ты должна заботиться о своей репутации!
  - Репутации? - изумилась внучка. - Какая репутация, о чем ты, бабушка, говоришь? Репутация моя безвозвратно погибла, когда я заболела накануне свадьбы. Думаешь, я не знаю, о чем шепчутся на всех перекрестках? Невеста Тихона больная, зачем ему такая жена? Я ведь не собиралась стать женой его, я Богородицу молила, чтобы она спасла меня от этого брака. Ты не спрашивала меня, почему именно я нашла Петра и привезла к тебе. Ведь я сбежать с ним хотела, сбежать, слышишь? Потому что я любила его, а отец изуродовал его, как ты говоришь, из-за своей большой любви ко мне. Разве я могу теперь бросить Петю? Сам Бог связал наши судьбы этим отцовским поступком, сама Богородица указала мне путь мой, разве ты этого не поняла? Петя без меня пропадет! Я привыкну к его лицу, я уже почти привыкла, пока болела. Оно не будет больше у меня вызывать чувство страха и ужаса.
  Бабушка слушала Марийку внимательно, не перебивая, но лицо ее менялось с каждым словом внучки: краска то приливала к ее щекам, то отливала, разливая по лицу мертвенную бледность. Сильное волнение охватило ее, и она со слезами воскликнула:
  - Марийка, девочка моя, ты безумна, безумна! Опомнись! О такой ли судьбе для тебя мечтала я, твои родители? Ты посмотри хорошенько на Петра! Он вряд ли долго протянет. У него отбиты все внутренности. Мы не бросим его, я позабочусь о нем, обещаю тебе. Но ты.. Ты не губи себя, молю тебя! Он даже не поймет твоей жертвы. Он живет в своем призрачном мире, он даже не узнает тебя!
  - А это мы сейчас проверим!
  С этими словами Марийка выбежала и, вихрем промчавшись по коридору, влетела в комнату, где лежал Петр. Петра в это время кормила сиделка. Он послушно открывал рот, жадно втягивал в себя суп, но он проливался на салфетку, обернутую вокруг его странно тонкой шеи. Девушка застыла на пороге, не в силах оторвать взгляда от этой мало привлекательной сцены, от обезображенного лица Петра, ничем не напоминавшего того разухабистого прежнего красавца, которого она так пылко любила. Взгляд Петра скользнул в ее сторону на звук открывшейся двери, но не выразил ничего. Он был безмятежен и чист как у новорожденного младенца. Марийке стало страшно. Она вдруг осознала, что бабушка сказала правду о состоянии Петра. Она постояла немного и тихонько, чтобы никого не потревожить, вышла. В этот момент рухнула ее мечта о счастье жертвенности. Она поняла, что не по силам ей эта ноша жизненной правды. Не тот у нее характер. Права была матушка Серафима в монастыре, когда говорила, что мало в ней кротости и смирения. Не готова она себя принести в жертву этому беспомощному теперь человеку, ради которого, как ей казалось, она была готова на все еще совсем недавно. А на деле все вышло не так.
   От поездки на воды Марийка отказалась. Она вернулась в дом отца, вышла замуж за Тихона, настояв, чтобы свадьба была совсем скромной. Мужа она так и не смогла полюбить, и он постепенно пристрастился к рюмочке, чем еще больше отдалил жену от себя. Напившись, он плакал и жаловался на свою нескладную жизнь. Его утешала Пронька, превратившаяся в статную красавицу:
  - Не плачь, Тиша! Не ты один такой несчастный. Марийка тоже несчастна. Ты перестань пить, заботься о жене. Глядишь, у вас все и наладится.
  Сама Пронька вышла замуж за видного телеграфиста Якова, но детей у них не было, что порой вызывало недовольство у мужа. Зато у Марийки дети рождались чуть не каждый год. У нее их было уже двое, и она ждала третьего, когда пришло известие о смерти Петра. Она провожала его в последний путь и горько плакала на кладбище, прося Богородицу простить ее. Своего третьего сына она назвала Петром в память о своей прежней любви. Никто не узнал бы в этой молчаливой и суровой на вид женщине прежней жизнерадостной и брызжущей весельем Марийки. Она не смогла жить в городе, где пережила трагическую любовь, и уговорила Тихона уехать. Они переехали в тихий провинциальный городок, стоявший на берегу привольной реки. Городок ей понравился сразу обилием зелени и церквей. Они купили красивый кирпичный дом, просторный и уютный, и стали жить вдали от родных. Марийка вела хозяйство, занималась с детьми, а Тихон устроился регентом в близлежащей церкви, стоявшей белой лебедью на высоком речном берегу и возносившей свои золотые купола высоко в небо. Она часто бывала на службе в церкви, непременно поминала Петра, ставила Богородице свечи и от всей души молилась за детей, за своих родных и близких. Ей казалось, что любовь не для нее, что она умерла как женщина вместе с Петром. Но она ошибалась.
   Еще раз в ее жизнь ворвалась большая любовь, когда ей было уже за тридцать. К ее мужу приехал погостить, да так и остался у них жить молодой дворянин Алексей из обедневшего рода, занимавшийся сочинительством духовных песнопений. Мужчины близко и душевно сошлись на почве любви к музыке и много времени проводили вместе. Тихон даже стал реже выпивать. Алексей был светловолосым, сероглазым красавцем с мягким говором и приятными манерами. Он сразу очаровал всех домочадцев и стал любимцем детей. Когда он появлялся в доме, дети мигом облепляли его со всех сторон, и он затевал с ними веселую возню. Марийку в ту пору уже величали по имени-отчеству Марией Николаевной. Несмотря на то, что родила она к тому времени троих сыновей, сохранила она девичью стать, свежий цвет лица и легкую походку. И волосы ее не померкли и все так же задорно выбивались из прически непослушные пряди, придавая ей особое очарование и моложавость. Постоялец привез с собой небольшой белый рояль, и часто по вечерам его быстрые пальцы пробегали по клавишам, наполняя дом чудесными мелодиями. В такие мгновения Марийка замирала, душу ее переполняло неведомое до той поры волнение и щемящая нежность. Она тихонько подходила к двери и долго стояла, слушая игру Алексея и стараясь остаться незамеченной им.
   Однажды вечером Алексей, по своему обыкновению, сел за рояль и заиграл доселе не слышанную Марийкой мелодию. Слушая ее, она вспомнила свою первую любовь, молодость. Вспоминать было и сладко, и больно. А музыка была такой исповедальной, такой искренней, такой чарующей, так взволнованно говорила о любви, что Марийка не смогла сдержать слез. Ей было жаль, что молодость ушла, что живет она без любви и женского счастья, что счастье только поманило ее и растаяло, как таят облака при свете солнца. Когда Алексей закончил игру, она шагнула в комнату и прерывающимся от волнения голосом спросила:
  - Скажите, что вы сейчас играли?
  Алексей удивленно посмотрел на ее залитое слезами лицо и поразился его одухотворенности и какой-то светозарности. Он словно впервые увидел жену своего друга и, немного помолчав, ответил:
  - Это "Грезы любви" Листа.
  - Кто этот Лист?
  - Очень известный венгерский композитор. Вы никогда не слышали его музыку?
  - Никогда. Я мало чего слышала... Как же он понимает женскую душу; его музыка рвет сердце на полосочки, так бы и слушала ее бесконечно! Простите, что побеспокоила вас, - вдруг засмущалась она и поторопилась уйти.
  А он еще долго не мог заставить себя прикоснуться к клавишам. В ушах звучал ее взволнованный голос, и сияло перед глазами прекрасное лицо. С этих пор он каждый вечер играл для нее, и она уже не пряталась за дверью, а сидела в кресле напротив, прикрыв ладонью глаза, или рукодельничая. Не все ей нравилось, не все было понятно и доступно, и она открыто говорила ему о своих чувствах и впечатлениях. С каждым днем она все меньше дичилась его и постепенно между ними протянулась ниточка доверия и возникла потребность говорить друг с другом о самом наболевшем и сокровенном. Она рассказала ему, что замуж вышла за нелюбимого и оттого жизнь порой кажется серой и постылой. Одно утешение - дети, но с ними много забот и хлопот.
  - А почему вы не женаты? - спросила она его однажды во время их вечерних посиделок. Неожиданно для самого себя у него вырвалось:
  - Не встретил такую, как вы, а другой мне не надо!
  - Что такое вы говорите? - запротестовала она. - Я уже старуха, у меня трое ребятишек. Вам нужна молодая барышня. А моя песенка про любовь давно спета, печальная песенка. Другой я, видно, не заслужила, - с горечью добавила она.
  Он бросился к ее ногам, склонил голову на ее колени и словно в бреду зашептал:
  - Позвольте мне любить вас. Я знаю, что кажусь вам безумным, но для меня стало потребностью видеть вас, говорить с вами, поверять вам свои мысли и чувства. Вы стали для меня самым близким человеком. Не прогоняйте меня!
  - Встаньте, прошу вас! - устало и обреченно произнесла она. - Как можно вас прогнать? Вы тоже мне не безразличны. У меня нет чувства ложной стыдливости, нет и чувства вины перед мужем. Любите меня! Мне так нужна любовь! Я без нее задыхаюсь и пропадаю.
  Как люди, истомившиеся от жажды, они припали друг к другу и не могли оторваться, не могли утолить свою страсть, которая вспыхнула жарким костром до неба. Вселенная перестала для них существовать, они были вдвоем во всем мире и весь мир, сузившийся до одного человека, принадлежал каждому из них. Они с жадностью познавали этот мир, забыв о времени и месте. Она опомнилась первой и, наскоро одевшись и поцеловав его, ушла к себе. И вовремя: пришел Тихон, и она стала его кормить, но делала это как-то равнодушно, устремив в пространство отстраненный взгляд и думая о чем-то своем. Иногда улыбка трогала ее губы, но она тут же становилась строгой и бесстрастной. Тихон о чем-то ее спросил, она ответила невпопад, и он удивленно посмотрел на нее:
  - Ты, часом, не заболела? Что- то у тебя вид усталый.
  - Нет, я здорова.
  Голос ее звучал ровно и спокойно.
   И началась для нее иная жизнь, полная таинственности, украдкой сорванных поцелуев, жарких объятий и страха быть застигнутыми мужем или детьми. Любовь преобразила ее: глаза предательски сияли, голос стал волнующе-глубоким, походка летящей. Вторая молодость наступила для Марийки, и она не хотела потерять ни минуты из своего позднего счастья, не хотела думать ни о прошлом, ни о будущем. Она жила одним днем, наполненным светом любви. Она щедро дарила себя любимому, взамен получая ответное чувство, не уступающее по силе ее собственному. Тихона она избегала, ссылаясь, то на усталость, то на нездоровье. Через какое-то время она поняла, что в очередной раз станет матерью, и это наполнило ее необычайной радостью. Что бы ни случилось в будущем, теперь у нее будет частица Алексея, его продолжение и воплощение. Алексей, узнав о беременности Марийки, стал уговаривать ее уйти от мужа и жить вместе. Его тяготила необходимость обманывать друга, но он был не в силах справиться со своим чувством к его жене. Марийка заставляла его молчать до поры, до времени. Как объяснить родным, детям, знакомым, что будут о них говорить и думать? В конце концов, она венчанная жена. И, что греха таить, за долгие годы совместной жизни с Тихоном она, хотя и не сумела полюбить его, но оценила его преданность и незлобивость, доброту и бескорыстие. Ей было его жалко. Теперь, когда частица Алексея жила в ней, ее чувство к нему вошло в спокойное русло, и она все чаще задумывалась о том, что, уйдя к Алексею, она навредит своему неродившемуся сыну. Все его будут считать незаконнорожденным, а не о такой судьбе для него она мечтала.
   И, наконец, наступил момент, когда она твердо решила расстаться с Алексеем. Она не привыкла откладывать свое решение в долгий ящик. Тихон уехал по делам в губернский город, детей она уложила спать пораньше и пошла на половину Алексея с твердым намерением объясниться и попросить его уехать. Он повернул голову на скрип отворяемой двери, глаза его засияли, и он порывисто бросился ей навстречу, обнял ее и стал бережно целовать в глаза, щеки, губы. У нее не было сил противиться его ласкам.
  - Ах, пусть будет, что будет! Побуду с ним в последний раз и прощусь по-хорошему, - пронеслось в ее голове, и она отдалась на волю его рук и губ. Никогда еще она не была так податлива и покорна, никогда доселе не ласкала его с таким упоением и страстью. Всю свою нежность ей хотелось перелить в него, чтобы он запомнил ее навсегда, чтобы и в разлуке помнил ее жаркие объятья и поцелуи. Ей хотелось слиться с ним воедино, стать нераздельным целым, заполнить собой всего его без остатка, чтобы каждая клеточка его тела помнила ее, какие бы расстояния не пролегли между ними. Это была ночь ее полного торжества над ним. Он что-то почувствовал и сказал:
  - Ты словно прощаешься со мной.
  - Молчи, милый, молчи! Сегодня эта ночь наша, твоя и моя. Не будем ее портить словами.
  Он покорно замолчал, но глаза его говорили красноречивее слов. Они молили не оставлять его. Перед утром она, расчесывая свои роскошные бронзового отлива волосы, негромко заговорила, не глядя на него:
  - Ты верно угадал, милый. Это была наша последняя ноченька. Тебе нужно уехать ради нашего малыша. Подумай сам, что его ждет, какое будущее? Все будут называть его байстрюком. Да и Тихона я не могу обидеть. Ты молчи, молчи! - вскрикнула она, заметив его протестующее движение. - Дай мне договорить. Думаешь, мне легко? Да, я всю свою душеньку распинаю. Но я не только женщина, я еще и мать. Я не могу не думать о своих детях и нынешних, и будущем. Ведь это - дитя нашей грешной любви. Я ни о чем не жалею. Я тебе так благодарна за все: за твою любовь, за душевную щедрость. Ведь я до тебя и не любила никого, если не считать первой детской влюбленности. С тобой я почувствовала себя женщиной, помолодела лет на десять. Да, и тебе, что лепиться у чужого гнезда? Пора обзаводиться своим. Ведь годы уходят. Встретишь женщину, которая тебя полюбит, родит тебе законных ребятишек.
   И вдруг, вскрикнув, припала к нему и горячечно зашептала:
  - Только ты меня не забывай! А я тебя никогда не забуду. Буду день и ночь молить Бога, чтобы сохранил тебя от всякой скорби и болезни. Желанный ты мой! Возьми от меня на память этот медальон, в нем мой портрет. Носи его и помни обо мне!
  Она надела ему медальон на шею и впилась в его губы страстным поцелуем.
  А потом, словно опомнившись, оторвалась от него и ровным будничным голосом, будто и не она только что страстно целовала, шептала и горячо обнимала, сказала:
  - Прощайте, Алексей Викентьевич! Не поминайте лихом!
  Она вышла, а он остался сидеть на кровати ошеломленный и растерянный, не успевший ничего сказать и сделать, чтобы удержать ее. Все произошло так стремительно, что до него только-только стало доходить осознание случившегося. И, когда он понял, что она навсегда ушла от него, тоска и отчаяние заполнили его душу, и он застонал от невыносимой муки, рвавшей его сердце. Потом встал, подошел к окну и прислонился горячим лбом к холодному стеклу. Его губы беззвучно шептали: "За что? За что?"
   А Марийка, придя на свою половину, тихо разделась, легла и провалилась в глубокую черноту сна. Она проснулась от доносившегося из детской тягучего стона. За окном бледнел рассвет. Она накинула шаль и, ступая босыми ногами, прошла в детскую. Стонал Петенька, самый младший и любимый ее сынок. Она положила ладонь ему на лоб, он был слегка влажным и горячим. Не раздумывая, она пошла на кухню, приготовила ему чай с малиновым вареньем и, осторожно приподняв ему головку, попоила его, затем хотела вернуться к себе, но Петенька открыл глаза и тихо попросил:
  - Не уходи, мамочка!
  - Спи, мой зайчик, еще очень рано. Я посижу рядом, не уйду.
  - Я не хочу пока спать. Мамочка, мне приснился ангел, он сказал, чтобы я тебя предупредил, что усну на несколько дней.
  - Как уснешь? Что ты такое говоришь? Это все сон, пустой сон. Бог с тобой, мой птенчик!
  - Я правду говорю, мамочка. И еще он сказал, чтобы ты больше не ходила к дяде Алеше. Не пойдешь, правда?
  И он пытливым взглядом посмотрел ей прямо в душу, и она смутилась от этого проницательного взгляда ребенка. Краска залила ее лицо и шею, и она низко наклонила голову, чтобы скрыть это от него.
  - Не пойду. Дядя Алеша скоро уезжает от нас насовсем.
  - Вот и хорошо, - облегченно вздохнул ребенок. - А то мне очень жалко папу. Он у нас хороший, и он тебя очень и очень любит.
  Она не знала, что сказать своему сыну. Ей казалось, что никто не знает о ее тайне, но слова сына открыли ей истинное положение дел. Ей стало мучительно стыдно перед этим малолетним судьей ее личной жизни и страшно предстоящей встречи с Тихоном. Она наклонилась и поцеловала Петеньку, а он, закрыв глаза, тихо прошелестел:
  - Ты только не пугайся, мамочка! Я, кажется, засыпаю на несколько дней, за мной пришел мой ангел.
  Она страшно испугалась этих слов и стала его легонько тормошить, но он не просыпался. Она затормошила его сильнее, но он не открывал глаз. Отчаяние накрыло ее с головой. Ей хотелось кричать, биться головой о стену, но дети спали, и она сдержалась. Петенька лежал недвижно, и лишь легкое дыхание выдавало в нем теплившуюся жизнь. Она сидела у его кроватки, обхватив голову обеими руками, и лишь одна мысль билась неотступно в ее сознании: "Это наказание за мой грех, за мою преступную любовь. Господи, - взмолилась она, - сделай так, чтобы Петенька выздоровел! Ты все можешь, все в твоей власти. Пусть мой сыночек живет, а я вырву из сердца Алексея, вычеркну его из своей жизни, вот увидишь, Господи!" Она тихонько поцеловала сына и вышла, пошатываясь, из детской. Ей нужно было занять себя каким-нибудь делом, чтобы не сойти с ума от горестных мыслей, но все валилось у нее из рук. Было уже утро, когда она послала за врачом. Врач приехал быстро, долго выстукивал и выслушивал спящего ребенка, но не нашел ничего опасного в его состоянии:
  - Ваш малыш быстро растет, и организм не справляется с перегрузками. Пусть отоспится, не мешайте ему. Если он не проснется через сутки, вызывайте меня повторно.
  Слова доктора успокоили ее на время. Но, когда Петенька не проснулся через сутки, она вновь заволновалась. В этот раз доктор выглядел слегка встревоженным:
  - Я ничего не понимаю, - говорил он. - Температуры нет, сердце бьется ровно и спокойно, дыхание легкое.
  И тут она вспомнила Петенькины последние слова и пересказала их доктору.
  Он посоветовал обратиться к священнику, поскольку со своей стороны не нашел никаких отклонений от нормы. Вызванный священник не удивился ее рассказу:
  - Ваш сынок - очень набожный и, возможно, ангел действительно посетил его. Чудеса ходят с нами рядом, а мы не всегда их замечаем. Нужно набраться терпения и ждать его пробуждения. Читайте молитвы и просите Господа о ниспослании выздоровления вашему мальчику. Я попрошу прислать из женского монастыря монахиню, она вам поможет ухаживать за ребенком и дождется его пробуждения. Случай очень необычный.
  - Нет, нет, никого присылать не нужно. Я сама буду ухаживать за своим сыном. - твердо ответила она, и потекли для нее дни и ночи, наполненные тревожным ожиданием.
   Она едва ли спала по три часа в день и почти ничего не ела. Она осунулась, глаза были обведены темными тенями, и сама она походила на тень прежней Марийки. Когда Алексей перед отъездом пришел попрощаться с ней, он с трудом узнал в этой горестной женщине свою прежнюю возлюбленную. Она равнодушно пожелала ему доброго пути и тут же отвернулась, мгновенно забыв о нем и его отъезде. Алексей постоял немного в нерешительности, но, увидев, что она впала в задумчивость, никак не связанную с его отъездом, повернулся к выходу и осторожно прикрыл за собой дверь. Через день после отъезда Алексея приехал Тихон, и она обрадовалась ему искренне и неподдельно. Тихон сменил ее у постели сына, и она впервые за несколько последних дней отоспалась. Петенька проснулся на пятые сутки. Она как раз сидела у его кроватки. Он открыл глаза, улыбнулся светлой радостной улыбкой и сказал:
  - Мамочка, я знал, я чувствовал, что ты всегда рядом. Как я рад тебя видеть!
  Она схватила его маленькие ладошки и стала покрывать их поцелуями, а по щекам у нее струились непроизвольные слезы.
  - Мамочка, что же ты плачешь? Все хорошо. Я страшно проголодался. Покорми меня, пожалуйста, - жалобно попросил он, и она тут же бросилась на кухню и принесла ему много еды. Он ел с жадностью, а она, не отрываясь, смотрела на него счастливыми глазами. После еды щечки его порозовели, глазки осоловели, и он прикрыл их. Она боялась, что он снова заснет, и стала вызывать его на разговор:
  - Сыночек, как же ты долго спал! Я уже начала тревожиться. Ты больше меня так не пугай, пожалуйста, ладно?
  - Мамочка, я не спал, я обмирал.
  - Как обмирал, что такое обмирал?
  - Так сказал Ангел, который приходил за мной. Я видел и рай, и ад. В аду темно и страшно, как у нас в подполе, когда забудешь зажечь свечку. А в раю очень красиво: все цветет, птички райские летают и так красиво поют, лучше соловья. Я видел всех наших родственников. Они просили за них молиться и подавать нищим чаще и больше. А еще, мамочка, я скоро умру. Ты только не плачь, потому что я буду в раю, и буду за вас всех молиться.
  - Что ты, Петенька, что ты! Нет, нет, ты не умрешь! А как же я буду без тебя? Не оставляй меня! - молила она, обнимая его, целуя и плача.
  - Ты не будешь одна. У тебя родится маленький, мой братик. Я уже с ним познакомился там, в раю. Он очень хороший. Назови его Андрейкой, ладно? Она слушала его в каком-то оцепенении. А он продолжал:
  - Ты сшей мне беленькую рубашечку, искупай меня. А завтра я уже буду в раю.
  - Как завтра? Почему завтра? Миленький мой, родненький мой сыночек, кровиночка моя, свет мой ясный, не покидай свою маму! Я так люблю тебя!!- уже в голос рыдала она, а он обнимал ее своими исхудалыми ручонками и гладил ее распустившиеся по плечам волосы.
  - Мамочка, не забудь искупать меня и про рубашечку. Время уходит.
  Она встала и, сгорбившись от горя, вышла из комнаты, чтобы отдать распоряжения. Она послала за священником, приказала служанке нагреть воды и заказать портнихе срочно сшить белую рубашечку. С какой нежностью и любовью она мыла его исхудавшее тельце. Сердце ее изнывало от страшной тоски, а руки привычно намыливали байковую перчатку, натянутую на руку, обмывали его ручки и ножки, спинку, мыли его кудрявую головку. Вымытого она завернула его в большую простыню и отнесла в чистую постель. Чувствовалось, что он устал. Пришел священник, и она уединилась с ним в гостиной, поведав обо всем происшедшем. Он осенил себя крестом и негромко сказал ей:
  - Благодать снизошла на ваш дом. Ваш мальчик сподобился милости Божией. Вы не должны плакать, а должны радоваться. Райские кущи не каждый увидит, не всем дано. Ведите меня к нему.
  Священник исповедал Петеньку, причастил. После его ухода она удивилась просветленному выражению лица сына. Он лежал, отрешенный от всего земного, и она боялась потревожить его сосредоточенность в самом себе лишним словом или рыданиями. Она просто сидела рядом и неотрывно смотрела на любимое лицо, стараясь запечатлеть в своей душе каждую черточку, каждую малость. Старшие дети, играя в салки, забежали в комнату, но, почувствовав необычность происходящего, притихли и робко подошли к кровати брата. Она тихо сказала им:
  - Попрощайтесь, дети, с братом. Он от нас уходит на небо. Только не шумите, тихонечко подойдите и поцелуйте его.
  Мальчики боязливо подошли к Петеньке и по очереди поцеловали его, а он осенил их крестом со словами:
  - Спаси вас Господи!
  Мальчики ушли, а она продолжала неподвижно сидеть рядом. Перед рассветом он широко распахнул глаза, взглянул на нее сияющим взглядом и радостно сказал:
  - Поцелуй меня, мамочка, на прощанье! Я ухожу туда, где покой и вечное блаженство. Прощай!
  Она поцеловала его, он вздрогнул, натянулся как струна, и жизнь отлетела от него. Она сама закрыла ему глаза и долго сидела неподвижно, не в силах уйти со своего многодневного поста.
   Хоронили Петеньку в светлое Воскресение Христово. На улице было солнечно и празднично, и только Марийкина душа затворилась в печали. Слез не было, она все их выплакала прежде. Вокруг царило веселье, и небольшая печальная процессия выглядела особенно скорбно, словно напоминала всем о скоротечности земного бытия. Люди невольно задерживали взгляд на женщине, одетой в траурную одежду, с неестественно прямой спиной и взглядом, застывшим и безжизненным. Будто она видела то, что другие по своей незрячести не могли видеть. Тихон шел рядом, бережно поддерживая жену. Глаза его были заплаканы, и вид он имел жалкий и потерянный. Со стороны казалось, что не она, а он нуждается в поддержке и утешении, но взгляды прохожих не задерживались на нем. Они сочувствовали этой окаменевшей в своем горе женщине.
   И потекли дни за днями, все дальше уводя в прошлое память о Петеньке. Словно и не жил он, а просто приснился в светлом и радостном сне. Марийка часто ходила на кладбище, приносила на могилу сына живые цветы и конфеты. Однажды, когда она по обыкновению стояла и мысленно говорила со своим ушедшим сыном, новая жизнь, уже зародившаяся в ней, заявила о себе слабым толчком. Она ощутила его, и нежность затопила ее сладкой волной. Она вспомнила, как говорил ей Петенька, что у нее будет сын, и ей захотелось, чтобы он быстрее родился и чтобы был похож на Петеньку. Впервые после отъезда Алексея она вспомнила о нем, но как о совершенно чужом человеке. Со смертью сына умерла и ее большая любовь к Алексею, словно все пережитое ею за последнее время утихомирило все страсти и безумства, вернуло ее к первоначальным истокам. Осталась только живая память об этом человеке - ее будущий сын.
   Она родила мальчика в день празднования Казанской иконы Пресвятой Богородицы. Роды были тяжелыми, и акушерка волновалась за их исход. Марийка искусала все губы, но не кричала, не стонала. Акушерка уговаривала:
  - Покричи, милая Мария Николаевна! Тебе же легче будет.
  Но она не издала ни звука. Тихон мучительно переживал часы ожидания, слоняясь по дому. Старшие мальчики тоже притихли. Накануне родов приехала свекровь, которая вызвалась помочь акушерке, и сейчас находилась возле невестки. Марийка лежала на спине бледная и отрешенная, на лбу и над верхней губой блестели мелкие капли пота, руки ее были судорожно сжаты в кулаки. Боль ее истерзала и обессилила. Тихон заглянул в комнату, его пугала тишина, царившая в комнате, где рожала жена. Акушерка испуганно замахала на него руками, а мать вышла к нему.
  - Ну, что? - спросил он.
  - Кремень, а не женщина. Ну и характер! Вижу же, что боль всю ее выворачивает наизнанку - и хотя бы пискнула! Боюсь я, Тиша, таких терпеливых. Как живешь ты с ней, сынок?
  - Хорошо, мама, хорошо. Это ее Петенькина смерть подкосила, а так она веселая, ласковая.
  - Дай-то Бог, дай-то Бог! - промолвила мать и вернулась в комнату.
  Наконец, раздался крик долгожданного младенца. У Марийки все плыло перед глазами, но она нашла в себе силы спросить:
  - Кто родился?
  - Мальчик, чудесный мальчик! - радостно откликнулась акушерка, заботливо хлопоча над ним.
  - Андреюшка, Андрейчик, сыночек мой желанный! - прошептала Марийка и провалилась в благодатный сон.
  Свекровь приняла обмытого и запеленатого внука на руки, посмотрела на него, и негодование проступило на ее лице. Она ничего не сказала вслух, но про себя подумала:
  - Не Тишин это сынок, нет, не Тишин! Где же и с кем ты его пригуляла, милая невестушка? Не зря говорят: в тихом омуте - черти водятся. А мой-то Тиша - невинная душа, поди, ни о чем не догадывается!
  Она передала младенца акушерке и вышла к сыну:
  - Иди, полюбуйся, мальчик родился!
  - А как Марийка?
  - Уснула. Что сделается твоей Марийке? Уж очень ты о ней печешься! О себе больше думай, о себе! А то, все Марийка и Марийка, только и слышишь.
  - Так ведь она жена мне, маменька!
  - То-то и оно, что жена, - недовольно отозвалась Марийкина свекровь и пошла в детскую.
   Марийка проспала недолго. Желание видеть народившегося сына пробудило ее. Сын был маленькой копией Алексея, и сердце у нее оборвалось и полетело вниз, и бешено забилось. Вот он, час расплаты за преступную любовь, наступил. Недаром Иисус говорил: все тайное станет явным. Наступившая явь испугала ее, но она тут же взяла себя в руки и решила, что если Тихон откажется от нее, она не будет унижаться и вымаливать себе прощение. Она заберет младенца и уйдет. Старшие мальчики уже большие, могут сами о себе позаботиться. И, что греха таить, у нее не было к ним той всепоглощающей материнской любви, как к ушедшему из жизни Петеньки. Она заботилась о них, не досыпала ночами, когда они болели, но всегда была уверена, что с ними ничего не случится плохого. Они были чересчур земными, а Петенька был озарен светом небесного покровительства с самого младенчества, вот Бог и забрал его к себе. Каким-то будет этот ее новый сын?
   В дверь просунулась голова Тихона, а следом и он сам вошел в комнату и радостно забасил:
  - Ну-ка, ну-ка, покажи мне новорожденного младенчика!
  Она подала ему сына с замиранием сердца. Тихон, приняв ребенка на руки, долго смотрел на него с немым восхищением, а потом сказал удивленно:
  - Господи, какой же он маленький! Неужели все мы такими приходим в жизнь?
  - Тиша, ты как-будто в первый раз видишь младенца. Ведь это уже четвертый сын твой.
  - Это правда, а я все не устаю удивляться. По-моему, нет ничего прекраснее новой жизни! Посмотри, какой он хорошенький!
  - Сплюнь, сплюнь, а то сглазишь! - забеспокоилась она. - Младенчиков нельзя хвалить.
  - Как я могу сглазить? Ведь я отец его! Как ты себя чувствуешь? - вдруг спохватился он. - Тебе нужно отдыхать, а я разболтался не в меру. Ты поспи, поспи! А мальчика посмотрит няня, она уже пришла.
   Он вышел, а Марийку затопила волна благодарности к мужу. Только сейчас она оценила всю его любовь и деликатность. Он не мог не видеть, что Андрейчик похож на Алексея, но ни словом, ни взглядом не дал ей этого понять. Всю жизнь она была несправедлива к нему. Он любил ее всем сердцем, а она только позволяла себя любить. Никогда его не приласкала, не сказала слов любви. Ей стало мучительно стыдно, и она твердо решила, что теперь все будет по-другому. Отныне она будет примерной женой. С этими мыслями она и уснула.
   Тихон рождению сына радовался, как ребенок. Его мать никак не разделяла его восторгов. Она не понимала, что ее сын способен на такое сильное чувство, что все, исходящее от любимой женщины, принималось им всецело и безоговорочно. Про себя она считала его "подкаблучником", но вслух не решалась произносить это слово. Она, в свою очередь, глубоко любила своего сына и искренне желала ему счастья. Она видела холодность невестки к сыну, ее эта холодность оскорбляла до крайности и вызывала ответную неприязнь к невестке. Открыто своей враждебности она не высказывала, но и видимой теплоты в отношениях не позволяла тоже. Народившегося "пащенка", как окрестила она младенца про себя, она невзлюбила сразу и решила в доме сына не задерживаться, чтобы ненароком не проявить своих истинных чувств и не огорчить сына. Как только Марийка немного оправилась после родов, свекровь уехала, сказав со значением на прощанье сыну:
  - За женой приглядывай, сынок, да получше!
  Он понял эти слова буквально, не угадав их тайного смысла, и пообещал матери заботиться о Марийке изо всех сил. Мать покачала неодобрительно головой, но пояснять свои слова не стала. С тем и уехала.
   Только с рождением маленького Андрейчика в Марийке проснулись подлинные материнские чувства. Она всегда знала, чего он хочет и что ему требуется. Тихон тоже не чаял в малыше души. Андрейчик рос обласканным со всех сторон. Старшие братья заботились о нем, и он развивался, опережая своих сверстников. В три года он выучил буквы, в четыре он читал по складам, а в пять - бегло читал и складывал числа в пределах сотни. Видя его прилежание к учебе, родители наняли ему учителя. Учение Андрейке давалось легко. Когда ему исполнилось семь лет, к ним в гости неожиданно приехал Алексей. Он постучался в дом, когда семья сидела за праздничным столом с непременными пирогами и сладостями. Увидев его, Марийка побледнела, но, поборов волнение, встала ему навстречу со словами:
  - Милости просим, гость дорогой! С чем пожаловали?
  - Да вот, приехал в ваш город по делам и решил навестить старых друзей. Не прогоните?
  - Что ты, что ты! - приветливо загудел Тихон и, встав из-за стола, подошел и крепко обнял своего друга. - Проходи, садись за стол. Познакомься с виновником торжества. Это мой младшенький, Андрейкой зовут. Сынок, познакомься с дядей Алешей.
   Андрейка весело выскочил из-за стола и смело подошел к Алексею, устремив на него свои ясные глаза:
  - Здравствуйте, дядя Алеша! Вы к нам надолго?
  Сильное волнение перехватило Алексею горло, и он вдруг осевшим голосом произнес:
  - Пока не прогоните. Не прогоните? - обернулся он к Тихону.
  Тихон хотел ответить, но его опередила Марийка:
  - Прогонять не станем, но и настаивать на том, чтобы остались гостевать, не будем. У нас своих едоков полон дом, лишних нам не нужно.
  - Марийка, ты в своем ли уме? Как ты встречаешь дорогого друга?
  - Ты правду сказал, что друг дорогой. Семь лет друг тебя не вспоминал, ни привета, ни весточки не слал. У него - своя жизнь, у нас - своя. Чаем, пирогами угостим, а дальше - пусть не гневается, пусть будет легкой его дорога от этого порога.
  - Какая муха тебя укусила? - удивился Тихон. - Не обращай, Алеша, на нее внимания, садись за стол.
   Марийка хотела закричать: "Опомнись, Тихон, не друг он тебе, а хуже ворога! Гони прочь его из своего дома, пока он сыночка твоего не увел с собой!" Сходство Алексея с Андрейкой было таким явным, что только слепой его не мог увидеть. Тихон и был таким слепцом, но ведь у соседей были глаза с длинными языками в придачу. Сейчас она была готова убить Алексея за то, что тот так внезапно ворвался в ее устоявшуюся жизнь и может разрушить ее. Она не знала, как ей выпроводить его из дома. А Алексей, похоже, уходить не собирался. Он уселся за стол, посадив на колени Андрейку, а тот, словно почувствовав, что сидит на коленях у родного отца, головкой приклонился к его плечу и без умолку щебетал, рассказывая "дяде" Алеше о своих ребячьих интересах. Сердце у Марийки было готово выпрыгнуть из груди от страха, что глаза у Тихона, наконец, откроются, и он узнает, кто настоящий отец его ребенка, которого он растил с колыбели.
   А Тихон искренне радовался приезду друга и не понимал настроения своей жены, которая впервые проявила подобную негостеприимность. Праздничный обед для Марийки превратился в сплошной кошмар. Когда она вышла из-за стола, все плыло у нее перед глазами. Алексей, улучив минуту, шепнул ей, что им нужно срочно объясниться и, если она не хочет огласки, должна придти по указанному в записке адресу. Записка жгла ее руку, и она сунула ее за вырез декольте. Вскоре после этого Алексей простился и ушел, а Тихон пошел его провожать. Наконец-то, она перевела дух и смогла прочитать записку. В ней Алексей сообщал адрес гостиницы и номер, где он остановился, и просил придти ее завтра в удобное для нее время. Он сообщал, что будет ждать ее до самого позднего вечера и что ей лучше придти.
   На другой день Марийка, воспользовавшись отсутствием мужа и одевшись как можно неприметнее, скрыв лицо под густой вуалью, отправилась на встречу с Алексеем. Она нетерпеливо постучала в номер и Алексей, словно ожидая ее прихода у двери, мгновенно распахнул ее. Марийка, отстранив его рукой, прошла мимо и остановилась у окна. Не поворачивая головы, она резко спросила:
  - Зачем ты хотел меня видеть? Говори быстрее, мне некогда.
  - Ты даже не обнимешь меня? Я стал для тебя настолько чужим?
  - Да, стал, - нетерпеливо отозвалась она. - Все кончилось тогда, когда заболел Петенька, неужели ты этого не понял? Господь забрал Петеньку за мой грех. Я была слепа, не ценила Тихона и предала его вместе с его лучшим другом. Неужели тебя не мучает раскаяние?
  - В любви каждый сам за себя. Я до сих пор тебя не забыл. Скажи, Андрейка мой сын?
  - Нет! - твердо, без малейшего колебания отозвалась она. - Ты напрасно приехал. Наши пути разошлись. Мы с Тихоном счастливы, и ты нам не мешай. Уезжай назад, прошу тебя!
  - Вы счастливы! - горько произнес он. - Счастливы!.. А как же быть мне? Из-за тебя я не устроил свою судьбу. А сейчас ты лишаешь меня сына. Ведь он мой сын, я же вижу! Любой, кто увидит нас вместе, сразу поймет это.
  - Нет, это сын Тихона. Алеша, ради всего святого, не разрушай нашу семью! - вдруг взмолилась она, и он поразился горечи, прозвучавшей в ее голосе. До этого мгновения она казалось уверенной в себе и непоколебимой как скала. И этот переход в ее настроении обезоружил его. Она повернулась, и он увидел даже через густую вуаль блеснувшие в ее глазах слезы. Он подошел к ней, но не посмел обнять, несмотря на сильное желание утешить ее.
  - Уезжай, пожалуйста, уезжай! - быстро, быстро заговорила она. - Ты еще молод, ты устроишь свою жизнь, ты встретишь женщину, достойную тебя и будешь с ней счастлив. Ведь ты - друг Тихона! Не убивай его, прошу тебя! Не убивай меня, ведь я не смогу жить вдали от своих сыновей и мужа! Пожалей ты нас ради всего светлого, что связывало тебя с Тихоном, что связывало тебя со мной!
  И она вдруг зарыдала, жалобно всхлипывая, как это делают дети, когда их кто-то обидит. Он стоял перед ней растерянный и беспомощный, не зная, что сказать или сделать, чтобы ее успокоить. Потом мягко взял ее за плечи и сказал:
  - Не плачь! Я сделаю все, о чем ты меня просишь. Я уеду, только позволь мне еще раз повидать моего сына.
  Она вытерла слезы, вновь опустила вуаль и пошла к выходу, бросив на прощанье:
  - А вот этого делать не нужно. Я не вынесу еще раз такой муки. Прощай, Алеша, и будь счастлив!
   Она ушла, оставив после себя памятный ему аромат своих любимых духов. Никогда он еще не чувствовал себя таким обкраденным и обделенным. Не таким ему представлялся разговор о сыне. Он надеялся, что Марийка помнит его и по-прежнему его любит, что ему удастся уговорить ее оставить мужа и уехать с ним. Ведь старшие сыновья ее уже выросли и начали самостоятельную жизнь. Он не допускал мысли, что она может полюбить своего мужа, ведь столько лет она не замечала его любви и не ценила его, хотя Тихон был человеком во всех отношениях достойным. И как ловко она взяла с него обещание уехать, не повидавшись с сыном. Нет, этого он не может выполнить. Он до сих пор ощущал нежность, которая возникла в его сердце, когда сын склонил свою очаровательную головку на его плечо. Его звонкий голосок пленил своей мелодичностью и потряс Алексея до глубины души. Он впервые осознал, что именно он дал жизнь этому прелестному юному созданию, что жизнь его не напрасна, что после него останется этот молодой побег, которому предстоит расти и развиваться. Никогда еще в жизни ему не было так одиноко, никогда еще не хотелось с такой неодолимой силой иметь семью, причем не какую-то абстрактную. Ему хотелось, чтобы рядом с ним была Марийка и их общий сын. Он разрывался между необходимостью исполнить данное обещание и желанием попытаться еще раз поговорить с Марийкой. До утра он не сомкнул глаз, пытаясь придти к какому-то решению.
   Утром он твердо решил повременить с отъездом и, приняв такое решение, мгновенно заснул крепким сном и проспал до обеда. Проснулся он свежим и бодрым, тщательно помылся, побрился, оделся, придирчиво осмотрел себя в зеркале и, довольный собственным отражением, отправился в дом Тихона. Марийка схватилась за сердце, увидев его, и сердито зашипела, стараясь, чтобы Тихон не услышал:
  - Ты зачем сюда пришел? Ты же обещал! Уходи немедленно!
  - Не гони меня, Марийка. Я пришел с миром. Мне нужно еще раз увидеть сына и тогда я уеду, и ты никогда меня больше не увидишь.
  - Марийка, кто пришел? - крикнул Тихон из дальней комнаты.
  - Это молочница принесла молоко, - крикнула она ему в ответ и повернулась к Алексею:
  - Уходи, прошу тебя! Я через два часа приду с мальчиком в городской сад на нашу скамейку, если ты ее еще помнишь.
  - Как я могу забыть? Хорошо, я ухожу и буду вас ждать. Смотри, не обмани!
  - Не обману, - быстро она проговорила и подтолкнула его к двери.
  Алексей ушел, и она перевела дух.
   После обеда она сказала Тихону, что пойдет с Андрейчиком по магазинам. Мальчик, дескать, вырос и ему нужна новая одежда. Она все никак не решалась зайти в городской сад, все оттягивала и медлила, словно надеялась на какое-то постороннее вмешательство, которое помешает ее встрече с Алексеем. Непонятная робость сковала ее, а в душе нарастал страх потерять сына и мужа. В городском саду было многолюдно, играл духовой оркестр. В другой раз она бы остановилась послушать любимые мелодии вальсов, но сегодня тоска гнала ее прочь от развлечений. Она покатала Андрейку на качелях, прокатила на пони и, наконец, решительно направилась в уединенный уголок городского сада. Алексея она увидела издалека, он взволнованно мерил шагами дорожку вдоль скамейки. Андрейка тоже его увидел и повернулся к матери:
  - Мама, мама, смотри! Дядя Алеша, который вчера к нам приходил! Давай к нему подойдем! - и за руку потянул мать к скамейке. Они подошли, поздоровались, и Алексей, подхватив мальчика, посадил его себе на плечо. Андрейка весело засмеялся. Ему нравилось свысока поглядывать на мать и окружающих. Марийка требовательно попросила:
  - Поставь мальчика на землю, он уже большой. Андрейка, слезай немедленно!
  - Мы будем играть в лошадок, - весело проговорил Алексей. - Андрейка, кричи "но!"
  - Но! - закричал мальчик, и Алексей помчался по аллее, смешно подпрыгивая и забавляясь весельем ребенка. Марийка без сил опустилась на скамейку. Она с тревогой следила за расшалившимися Алексеем и Андрейкой. Чувствовалось, что мальчику нравится эта забава, и он совершенно не дичится мало знакомого мужчины. Больше всего на свете она боялась встретить кого-либо из знакомых. Она все время встревожено оглядывалась по сторонам. Наконец, к скамье вернулся Алексей, ведя сына за руку. Лицо мальчика было перепачкано шоколадом, а в свободной руке он нес мороженое.
  - Мама, мама! Мы с дядей Алешей были в кофейне, и я съел пирожное с шоколадным кремом. А еще он мне купил мороженое.
  - Ты же только что обедал! Зачем нужно было его кормить? У него может разболеться живот.
  - Ничего не будет, не волнуйся! - успокоил ее Алексей. - Пирожное было очень маленьким, а вот перемазались мы изрядно. Как нарочно, у меня не оказалось носового платка. Мы пришли за помощью.
  - Да, да, за помощью, - эхом вторил ему Андрейка. - Мама, а дядя Алеша купил мне мячик. Смотри, какой он красивый! - и Андрейка протянул ей небольшой яркий мячик.
  Марийка вытерла щеки сына платком и сказала:
  - Сынок, ты поиграй пока с мячиком. Он действительно очень красивый, а мы с дядей Алешей поговорим о взрослых вещах.
  Андрейка с увлечением начал играть мячиком и у взрослых появилась возможность перемолвиться. Начал разговор Алексей:
  - Марийка, ты прости, что не выполнил твоей просьбы. Я не мог уехать, не повидав хотя бы еще раз сына. Ты посмотри, какой он у нас славный.
  - Алексей, не начинай! - прервала его Марийка. - Это не твой сын, а мой и Тихона. Зачем ты мучаешь меня? Я сижу и умираю от страха, что кто-то из знакомых нас увидит.
  - Раньше ты была смелее и приходила на эту скамейку, не таясь и ничего не боясь.
  - Раньше я глупая была.
  - А теперь поумнела настолько, что стыдишься моего общества?
  - Пойми, Алеша, наш разговор не имеет смысла. Скажи откровенно: ты решил погубить меня? Чего ты хочешь? Мы вчера все решили, обо всем договорились, а сегодня ты опять загоняешь меня в тупик. Тебе нравится меня мучить?
  - Меньше всего на свете я хочу тебя мучить. Ведь я люблю тебя! А сейчас, когда я знаю, что у нас есть сын, я не могу уйти от вас, это выше моих сил. Пожалей меня, Марийка! Я так одинок, жизнь моя никому не нужна.
  - Только не нужно выбивать из меня слезы сочувствия. Не тебя нужно жалеть, а меня. Я столько лет бегала от своего счастья, а теперь, когда я поняла, в чем оно и где оно, ты хочешь меня лишить его. Алеша, ты же всегда был великодушен и благороден. Вспомни, сколько для тебя сделал Тихон, сколько лет ты пользовался его гостеприимством. И вот как ты хочешь его отблагодарить. Я начинаю сомневаться в твоей порядочности. Не мучай ни себя, ни меня! Попрощайся с мальчиком и уезжай, я тебя умоляю! - долго сдерживаемые слезы зазвенели в ее голосе.
  Алексей смутился. Только сейчас он понял, сколько муки и волнений доставил он Марийке. Он встал, высоко подняв плечи и безвольно опустив руки, и стал походить на большую птицу с перебитыми крыльями. Марийка поднялась тоже и тревожно заглянула ему в лицо. По щеке ее катилась одинокая слеза, и эта слеза была для Алексея красноречивее всяких слов. Он поклонился ей, быстрыми шагами подошел к мальчику, поднял его, поцеловал и, не сказав ни слова, решительно зашагал от них прочь. Марийка, взяв Андрейку за руку, поспешила домой. Мальчик по дороге все время спрашивал, когда они снова будут гулять с дядей Алешей и играть в лошадки. Она, занятая своими мыслями, отвечала невпопад, и он не выдержал:
  - Мама, ты не заболела? Я тебя спрашиваю о дяде Алеше!
  Тогда она остановилась, наклонилась к нему и сказала:
  - Андрейчик, давай это будет наша с тобой тайна. Не нужно никому говорить, что мы встретили дядю Алешу. Тем более, что он уже уехал, и мы больше никогда не увидим его. Хорошо?
  Сын уловил тревожные нотки в голосе матери и, чтобы ее не расстраивать, согласно кивнул головой. Но видно было, что он огорчился известию об отъезде дяди Алеши. До дома дошли в печальном молчании.
   И потекла снова размеренная семейная жизнь. Лишь иногда Тихон огорченно вспоминал о странно коротком приезде своего друга и его неожиданном исчезновении. Марийка этот разговор старалась не поддерживать. Андрейка подрастал, и все больше становился похожим на Алексея. И однажды даже Тихон заметил это с удивлением и, наверно, впервые сомнение закралось в его душу. Он долго не решался заговорить с Марийкой, но однажды вечером он неожиданно для нее спросил:
  - Андрейка - сын Алексея, правда?
  Она растерялась и не сразу ответила. Он повторил свой вопрос. И тогда, глядя ему прямо в глаза, она медленно, с расстановкой и очень твердо сказала:
  - Андрейчик - твой сын, и только твой сын! Разве не ты принял его на свои руки после рождения? Разве не ты растил его и любил его? Что тебя не устраивает в нашей жизни? А, если тебе кажется, что сын похож на твоего друга, так это от того, что я в то время постоянно была в обществе Алексея. Ты же был всегда занят, и мне приходилось долгие вечера коротать с твоим другом. Ты доверял нам, и мы твое доверие не обманули.
  Тихон вроде бы удовлетворился ее ответом, но она нередко замечала, каким изучающим взглядом он смотрит на мальчика, как темнеет лицом и впадает в глубокое раздумье. Он все чаще стал избегать общения с сыном, пропала доверительность и нежность в его отношении к ребенку. Подлила масла в огонь свекровь, которая приехала навестить сына и внуков. Звонко расцеловав сына и старших сыновей Марийки, она легонько оттолкнула от себя подошедшего поздороваться Андрейку со словами:
  - И в кого ты уродился такой?
  А, когда внуки вышли из комнаты, прибавила:
  - Одно могу сказать, что нашего Бережновского в нем ни на грош нет! Сознавайся, Марийка, где соблудила?
  Марийка взглянула на Тихона и обмерла: он сидел, крепко сжав свои большие руки в кулаки, по щекам его перекатывались желваки. Еще мгновение и ситуация выйдет из-под контроля. Тогда она гордо подбоченилась и буквально пропела свекрови:
  - Хороший человек о хорошем всегда хорошо думает! Или вы, мама, в свое время повеселились на стороне, раз такие мысли у вас в голове бродят?
  Свекровь налилась краской:
  - Ты, девонька, говори, да не заговаривайся! Не с ровней говоришь, а с матерью твоего мужа.
  - Так что же вы своего сына так обижаете? Разве можно от такого мужчины ходить на сторону? Вы тоже словами не бросайтесь! Знайте свое место! Не гоже корить хозяйку дома, находясь у нее в гостях! Тихон, что ты молчишь? Твою жену, тебя, твоего сына оскорбляет твоя мать, а ты молчишь!
   Тихон скрипнул зубами, круто повернулся и вышел вон. Вернулся он вечером, едва держась на ногах. Таким пьяным Марийка его не видела никогда. Он ввалился в дом, слезливо и безобразно ругаясь. Свекровь бросилась к нему с причитаниями:
  - Сыночек мой, до чего тебя довела твоя жена! Пойдем, я тебя уложу.
  - Никуда я не пойду, - ревел Тихон. - Ты, мамаша, зачем Марийку обижаешь? Я люблю ее, понятно?
  - Понятно, понятно, - миролюбиво проворковала свекровь. - А теперь тебе нужно выпить горячего чаю и лечь в постель. Марийка, приготовь мужу чай! Что стоишь, как истукан?
  - Марийка, я не хочу чай. Дай мне еще водки! - потребовал Тихон.
  - Ну, вот что, - сказала, наконец, Марийка, - хватит устраивать представление. Дети спят. Ты своим ревом можешь их перепугать. Пойдем, я тебя уложу. А водки тебе на сегодня достаточно.
  Она решительно подошла к мужу, подставила ему свое плечо и повела его в спальню. Когда Тихон утихомирился и уснул, она вышла к свекрови:
  - Видите, мама, что вы натворили? Вам не нравится, что мы живем дружно? Чем я вам не угодила? Тихон никогда так не напивался. Не нравлюсь я вам - уезжайте! Но смуту в мой дом не вносите.
  Свекровь окинула ее ненавидящим взглядом и ушла, не сказав ни слова в ответ. На другой день она объявила о своем отъезде. Ее никто не удерживал. Но жизнь после ее отъезда пошла наперекосяк: Тихон все чаще приходил домой пьяным. Марийка, как могла, боролась с его пристрастием к зеленому змию. Наконец, однажды, не выдержав, она объявила ему, что не будет пускать его домой в таком виде.
   Незаметно наступила осень с хмурым дождливым небом и первыми ночными заморозками. Тихон продолжал предаваться пьяным загулам и в таком виде он непрестанно допытывался у Марийки, кто отец его младшего сына. Сначала она терпеливо ему объясняла, что он и только он - отец Андрейки, а потом перестала отвечать ему. Несколько раз она не пускала его домой в пьяном виде, и тогда он укладывался спать на ступеньках крыльца, не пытаясь войти в дом. В конце октября ночью сильно подморозило и утром Марийка, выйдя на крыльцо, обнаружила своего мужа замерзшим. Она не кричала, не выла. Она словно замерзла вместе с ним, и только тело ее автоматически двигалось, выполняя необходимую работу, связанную с похоронами. Она никак не реагировала на обвинения свекрови, она ее словно не замечала. Но ее больно задели слова младшей сестры Проньки, которая, не стесняясь, голосила по Тихону. Словно это она была безутешной вдовой, а не Марийка. С красными, опухшими от слез глазами, некрасиво кривя в злобной гримасе рот, она прокричала сестре:
  - Ты всю жизнь прожила с Тихоном, как собака на сене. Не любила его, не ценила его, не уберегла! Его смерть на твоей совести, сестра!
  Марийка вздрогнула, словно от удара хлыста, и ничего ей не ответила. Только сердце сжалось от боли и долго не отпускало. После сорока дней старшие сыновья разъехались, и она осталась вдвоем с Андрейкой в большом пустом доме. Жила она как бы в полусне. Тоска поселилась в ее душе и не отпускала. Чувство вины тяжелым камнем лежало на сердце. Как могло случиться, что она ничего не почувствовала? В тот вечер тяжелый сон сморил ее, и она не слышала, как вернулся Тихон. Стучал ли он? Что он чувствовал, замерзая? Почему так все получилось? Эти мысли изводили ее, и только забота об Андрейке привязывала ее к жизни. В долгие зимние вечера, уложив сына спать, она пыталась молиться, но молитва не приносила ей облегчения. Все чаще мысль о смерти приходила ей на ум, и словно кто-то со стороны подсказывал ей: вот крюк, удобный для веревки, вот острый нож, которым можно перерезать вены. И однажды в один из таких тоскливых вечеров, когда за окном завывала вьюга, она решилась. Захватив веревку и фонарь, она поднялась на чердак. Привязала к заранее облюбованному крюку веревку, сделала петлю и прежде, чем просунуть в нее голову, перекрестилась и произнесла:
  - Прости, Господи, меня грешную!
  И в тот же миг какая-то неведомая сила отбросила ее от петли, и она упала навзничь, потеряв сознание на короткое время. Очнувшись, она почувствовала животный страх от того, что чуть не совершила кощунственный поступок. Фонарь тускло освещал чердак, оставляя углы его в темноте, и ей казалось, что там, в углах, притаился кто-то неведомый и страшный, который следит за ней. Дрожащими руками она развязала веревку и проворно спустилась вниз. Дома она долго и истово молилась перед иконами, благодаря Спасителя и Богородицу за то, что не допустили ее до такого смертного греха. Потом она прошла в комнату сына и долго сидела перед его кроватью в оцепенении, проливая благодатные слезы облегчения. Она так и уснула, стоя на коленях и склонив голову на край его постели.
   Этот случай навсегда избавил ее от мыслей о смерти. Видимо, были заложены в ней могучие жизненные силы, и постепенно она стала оживать. Нужно было жить дальше и поднимать сына. Старшие мальчики присылали ей поочередно деньги, материально ее поддерживая. Она устроилась на работу в дом милосердия для детей-сирот нянечкой, вышивала в свободное время большие красочные картины, которые хорошо продавались, и на грустные мысли времени оставалось немного. Андрейка подрастал и радовал ее своими успехами. На лето он уехал в гости к одному из старших братьев, и она осталась совсем одна. Ее большой и просторный дом привлекал молодежь, и к ней не раз приходили с предложением проводить в ее доме молодежные посиделки. Она вежливо, но решительно отказывала всем ходокам. Через некоторое время после очередного отказа она сидела дома за вышивкой, увлеченно и сноровисто орудуя иглой. Окна по обыкновению были закрыты ставнями, весело и ярко светила лампа, и работа спорилась. Вдруг во все окна одновременно раздался страшный стук и послышалось страшное завывание. Марийка была женщиной не робкого десятка. Она тихонько вышла на веранду и поднялась на чердак. Из слухового окна она увидела, что это резвится молодежь. Парни стучат палками по ставням, а девицы стайкой столпились у ворот и заливаются смехом. Она усмехнулась, спустилась вниз и спокойно продолжила свою работу. На стук и завывания она не обращала никакого внимания. Так повторялось несколько дней, и ей вся эта кутерьма изрядно надоела. Она решила положить этому безобразию конец. После закрытия ставень она не ушла домой, а спряталась в сарае, где хранились запасенные на зиму дрова. Теплая летняя ночь спустилась на землю, луна разливала вокруг свой призрачный свет, делая все окружающее таинственным и волшебным. Предметы отбрасывали на землю глубокие тени. Марийка сидела в сарае, не имея четкого плана действий. План родился мгновенно, когда она увидела пестро одетую в вывороченные наружу тулупы толпу парней с котомками за плечами и палками в руках. Они подошли к дому и стали колотить в ставни, двери, завывая на разные голоса. Тогда она разделась донага, распустила свои густые длинные волосы, перекинула их наперед, опустилась на четвереньки и стала тихо выползать из сарая. Первыми ее заметили девчата и испуганно заверещали, бросившись врассыпную. Парни не сразу ее заметили, а, когда заметили, побежали в разные стороны, сломя голову, перепрыгивая на ходу через невысокий забор. Визг и крики огласили спящую улицу. Девчата стучали в двери и окна своих домов, двери распахивались, и они бурей влетали, сметая все на своем пути. Глаза их были расширены от ужаса, рты издавали жуткие вопли. В один миг вся улица проснулась и в страхе затаилась. Марийка все так же медленно выползла на улицу и тихонько двинулась вдоль домов, скрываясь в их тени. В это время по улице шел на службу сторож, мужчина лет сорока. Увидев непонятное явление, он удивленно крякнул и слегка прибавил шаг. Марийка тоже прибавила ходу. Тогда этот взрослый мужчина пустился наутек, не стесняясь своего страха. Она же, чтобы не искушать судьбу и из опасения, что, опомнившись, люди могут собраться и забить ее до смерти, повернула назад, переоделась в сарае и вернулась в дом. Дома она, не спеша, вымылась, докрасна растерлась полотенцем и, не одеваясь, встала перед зеркалом. Зеркало отразило моложавую женщину, ладно скроенную, с атласной кожей и водопадом густых бронзового отлива волос. Она жадно всматривалась в свое отражение, но, как ни старалась, не узнала в нем черт юной прежней Марийки. Перед ней стояла женщина в расцвете своей зрелой красоты с легкой грустинкой в глазах, много пережившая, но не сломленная. Ничего в ней не было от веселой, задорной, уверенной в своей исключительности девчонки. Ничего не осталось...
  - Неужели ничего? - удивилась она.- Осталось, конечно же, осталось! Остался мой характер - не сдаваться ударам судьбы. Жить и выживать наперекор обстоятельствам!
  Она улыбнулась своему отражению, накинула ночную сорочку и легла спать. Спала она крепко и без сновидений. Новый день встретила радостно и легко: жизнь продолжается!
  
   Конец первой части
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"