Зоя лежала в больнице с острым ревмокардитом и чувствовала, как каждый день жизнь по капельке оставляет ее ослабевшее тело, делая его непослушным и беспомощным. В один из первых дней ее пребывания в больнице лечащий врач прописал ей строгий постельный режим, случайно увидев, с каким трудом она поднимается по ступенькам лестницы, ведущей из столовой на второй этаж, где размещались палаты. Каждый шаг вызывал у нее мучительную одышку и сильное сердцебиение, на лбу и над верхней губой выступили капельки пота. Проверив у нее пульс, врач, не слушая возражений, подхватил ее почти невесомое тело на руки и внес в палату. Почти сразу в палату вошла медсестра, неся капельницу, и теперь Зоя лежала, устремив взгляд в окно на редкие осенние листья, колеблемые ветром. В душе у нее было пусто и холодно. Не было даже обиды, все перегорело и отболело.
Когда врач в поликлинике сказала, что нужно лечь в больницу, что с таким серьезным заболеванием, как ревмокардит, не шутят, она всерьез расстроилась. Дело в том, что ее муж собирался на юг в дом отдыха, была уже выкуплена путевка. Она сначала решила ничего ему не говорить, чтобы не лишать долгожданного отпуска, но врач настойчиво рекомендовала ей о болезни поставить в известность близких, повторив еще раз, что с ревмокардитом не шутят. Вечером, стараясь выглядеть как можно беспечнее, Зоя сказала мужу, что ее кладут в больницу. Он огорчился, но тут же принял решение, что оставит деньги своей бывшей школьной подруге Ольге, и та будет навещать Зою, пока он будет отдыхать. Зоя на мгновение оторопела и не нашлась, что сказать. Обида занозой вонзилась ей в сердце. Она не ожидала, что муж так легко отнесется к ее болезни, даже не поинтересуется, насколько она опасна. Вида она не подала и постаралась перевести разговор на отвлеченную тему, но ей было трудно сохранять безразличие. Чтобы не расплакаться в присутствии мужа, Зоя ушла в ванную и там дала волю слезам. Они с мужем прожили вместе без малого пятнадцать лет, и она всегда считала, что муж любит ее также беззаветно, как и она его. Если бы он оказался на ее месте, она, не задумываясь, отказалась бы от поездки. "Наверное, он разлюбил меня", - горько подумала Зоя, и слезы еще обильнее потекли из ее глаз. Неожиданно новая мысль пришла ей в голову: "Он просто устал, долго ждал отпуска, и с моей стороны - эгоистично не пустить его в дом отдыха. Пусть едет, отдохнет, наберется новых впечатлений. Две недели пролетят незаметно. А я буду довольствоваться визитами Ольги. Все же Никита по-своему меня любит, раз решил позаботиться обо мне таким образом". Она вытерла слезы, умылась и вышла из ванной комнаты. Никита сидел на диване и увлеченно читал газету. Зоя подошла к нему, провела рукой по его волнистым волосам и прижалась к его плечу.
- Ты что, Зайчик? Ты плакала? - спросил он, внимательно взглянув на нее.
- Нет, что ты! Просто неудачно смыла тушь с ресниц.
Никита успокоился и продолжил чтение. А Зоя еле удержала слезы, готовые снова пролиться из ее глаз. Ей стало невыносимо одиноко. Завтра ей предстоит лечь в больницу, а муж читает газету, словно ничего не случилось. "Конечно, для него ничего не случилось. Он даже не спросил, что такое ревмокардит и насколько он опасен. Он меня все же разлюбил, это очевидно". Зоя присела рядом на диван и искоса рассматривала своего мужа. Вот сидит он рядом такой красивый, уверенный в себе и такой далекий. Как не похож он на прежнего Никиту, который беспокоился по любому пустяку в первые годы их совместной жизни. Стоило ей чихнуть, и он тут же заставлял ее мерить температуру. А когда она заболевала, он не отходил от нее ни на минуту. Но ведь тогда в ее состоянии не было ничего серьезного. А сейчас он весь занят предстоящей поездкой и отмахивается от ее проблем, как несущественных и вздорных. Но она тоже хороша! Не объяснила ему, насколько серьезно ее положение, что врач настаивала на немедленной госпитализации, а она все же выпросила этот вечер, чтобы побыть вместе и помочь ему в сборах. Неприметно вздохнув, Зоя отправилась собирать мужу чемодан в дорогу. Она попыталась достать его с антресоли, но, забравшись на табуретку, почувствовала головокружение и слабым голосом позвала:
- Никита, помоги мне!
Он выглянул в прихожую и, увидев ее побледневшее лицо, обеспокоился:
- Тебе плохо? Зачем ты полезла сама?
Он осторожно снял ее с табуретки и достал чемодан, а Зоя стояла, прислонившись к стене, и старалась унять сердцебиение. Когда ей стало немного легче дышать, она стала укладывать чемодан. Эта нехитрая работа далась ей с трудом. Приходилось постоянно отдыхать, мешала одышка и сильное сердцебиение. Справившись со сборами, она вышла на кухню, накапала себе корвалол и выпила.
Утром Никита уехал на вокзал, наказав Зое беречь себя и выполнять все предписания врача. Она, не торопясь, проверила, все ли взяла с собой в больницу и, отдав ключ соседке с наказом поливать цветы, поехала в больницу. И вот она который день лежит на больничной койке, снедаемая тоской и обидой, и никак не поправляется. Лечащий врач, молодой и энергичный, еще не утративший сострадания к больным, решил вызвать специалиста-кардиолога из областного центра.
- Не нравится мне ваше настроение, уважаемая больная, - каждое утро говорит он Зое, меряя давление и проверяя пульс. - Вы должны быть моей союзницей в борьбе с болезнью, а вы... Что вас гложет, отчего такое плохое настроение?
Зоя молчала, отвернувшись к стене и изо всех сил сдерживая непрошеные слезы. В одной палате с Зоей лежит баба Шура, шустрая старушка лет семидесяти пяти. У нее - острый гастрит. Она каждый раз просит доктора выписать ей "пятаки", которые по ее уверению ей помогают. Названия таблеток она не помнит, но доктор понимает ее, смеется и обещает выписать. Баба Шура умиротворенно кивает головой. Третья в палате - женщина лет сорока пяти болезненного вида, немногословная и грустная. От нее недавно ушел муж, и на нервной почве открылась застарелая язва. Зовут ее Валентиной. Обе они сочувствуют тяжелому состоянию Зои и стараются каждая по-своему приободрить ее и поднять настроение. Но Зоя целыми днями лежит, отвернувшись к стене, и на все попытки разговорить ее отвечает молчанием. Доктор не унимается и продолжает свои расспросы:
- У вас есть близкие, родные, вас навещают?
- Навещают, милок, навещают. Много народу к ней ходит, - охотно вступает в разговор баба Шура. - Все такие антилигентные, не то, что мы - простонародье.
Доктор говорит Зое:
- Поправляйтесь! Я к вам сегодня еще зайду.
Баба Шура торопливо семенит за ним в коридор и до слуха Зои доносится:
- Муженек ейный куда-то уехал, вот она и печалится болезная. А ты, милок, про "пятаки"-то не забудь!
Тетя Шура возвращается в палату с довольной улыбкой:
- Ах, какой у нас дохтур баский! А ты, Зоенька, не печалься. Возвернется твой ненаглядный, ишо наплачишься с ним. Они мужики все только о себе понимают, все - кобели. Поди, в ентом доме отдыха ухлестывает за какой-нибудь шлендой, а ты тут кручинишься. И, милая, жисть она одна дается и не след ее на слезы изводить. Глянь-ка лучше в окошко, солнышко какое ноне, так и играет, аж на душе вольно делается!
Валентина укоризненно смотрит на бабу Шуру, дескать, и без тебя Зоя грустит, а ты еще своими рассуждениями тоску нагоняешь. Но баба Шура не замечает ее знаков и продолжает:
- Вы, молодые, ныне хлипкие стали. Чуть малая печаль пришла - в слезы. А уж на наш век горюшка хватило с головушкой, а мы не сдаемся. Вот я старая, да больная, а жить ой, как хочется! Кажонный день Боженьку нашего благодарю, что еще денечек подарил мне на белый свет любоваться.
Валентина подходит к бабе Шуре, берет ее за плечи и подталкивает к двери:
- Пойдем, займем очередь на уколы, а то народу набежит.
- И то, милая, пойдем.
Когда они ушли, Зоя дала волю слезам. Ольга приходила к ней почти каждый день, принося каждый раз много фруктов, соки, и просиживала у постели не один час. Зоя была благодарна ей за внимание и заботу, но ей не хватало Никиты. От него вестей не было, и это сводило Зою с ума, лишало душевного покоя. Ей стало казаться, что с ним непременно что-то случилось ужасное, иначе он давно бы написал или позвонил. Ольга ее успокаивала, говоря, что почта работает из рук вон плохо. Письмо от дочери из соседнего города шло больше недели, а Никита уехал далеко, на юг. Оттуда вести идут не иначе, как месяц. Зоя возражала, что есть, наконец, телеграф. И на это у Ольги был свой резон: если Никита послал письмо, он думает, что Зоя его уже получила. После разговоров с Ольгой Зоя немного успокаивалась, но ненадолго. Оставаясь одна, она снова и снова растравляла себя, рисуя одну картину страшнее другой.
К Зое заглянула пациентка из соседней палаты Елизавета, молодящаяся пожилая женщина. Волосы ее были обесцвечены и завиты, губы ярко накрашены. На ней был атласный халат темно-синего цвета с вышитым на спине ярким павлином. Она искала Валентину. Узнав, что та ушла в процедурную, по-хозяйски вошла и уставилась на Зою немигающим взглядом:
- Ты что ли умирать собралась? Такая молодая, красивая - и на тебе!
Она поставила стул возле Зоиной кровати и, надежно усевшись на него, продолжила:
- Это, девонька, ты не дело задумала. Вон, глаза у тебя на мокром месте, а в больнице самое последнее дело упасть духом. Ты хотя бы доктора пожалела. Он молодой, жальливый, всем хочет помочь, а заодно себе имя приобрести. А ты ему всю статистику портишь.
Зоя молчала, отвернувшись к стене. Но Елизавете, видимо, и не нужно было, чтобы с ней разговаривали. Ей важно было выговориться самой. Любовно поправив халат на полных коленях, она с оттенком превосходства произнесла:
- Посмотри на меня. Думаешь, мне легко? Я полгода, как замуж вышла, и в больницу загремела. А муж у меня всем соседкам на зависть. Не успеешь оглянуться, как окрутят. А уж с три короба постараются ему наплести, дескать, женился на дефективной. А мужики - они народ легко внушаемый. Их, что дитя малое, в два счета можно обвести вокруг пальца. Вот и кумекаешь: то ли домой лететь, то ли сначала вылечиться. Я сюда по дурости попала: разгоряченная вышла белье во двор развешивать. Все хотелось перед ним выхвалиться. Вот, мол, я какая горячая, да здоровая - все мне нипочем. А в моем возрасте уже остерегаться нужно на осенний ветерок выходить. И день-то был солнечный, а вот, поди ж ты! У моего мужа свой дом в пригороде, добротный дом. Это тебе не городская квартира, где со всех сторон слышно, что у соседей делается. Конечно, при доме и сад, и огород, и банька своя, и погреб с вареньями, соленьями. Раздолье, одним словом! А вот его соседкам я по сердцу не пришлась. Они, видно, сами на мое место метили. А муж у меня хороший, справный. Каждый день ко мне приходит, до самого вечера со мною сидит, да смотрит - не насмотрится. А знаешь, где я его нашла? Нипочем не догадаешься!
И Елизавета засмеялась мелким дробным смехом. Зоя молчала, и было непонятно, слышит ли она, о чем ей рассказывает словоохотливая собеседница. Правда, она перестала плакать. Елизавета коротко взглянула на нее и продолжила, перестав смеяться:
- На кладбище я своего драгоценного отыскала. Первый муж у меня два года тому назад помер. Пил по-страшному, все из дома тащил. Какие я только меры не принимала: и домой не пускала, и к бабкам-знахаркам ходила, и кодироваться его отправляла. Ничего не помогало. Продержится неделю, другую, а потом опять за свое. Когда он отмаялся и меня от своего присутствия избавил, я перекрестилась. Почувствовала себя вольной птицей, женщиной, а не забитой тенью. Не ходила, а летала. Бабы на работе с завистью говорили: "Ты, Лизавета, расцвела, хоть снова замуж отдавай!" Какое там замуж! Я и слышать об этом не хотела. Целый год я своей свободой тешилась, а потом затосковала без мужика. Бабе плохо оставаться одной: ни гвоздя вбить, ни кран починить. И с базара все тащить самой: и картошку, и моркошку. Мужички, вроде моего бывшего, крутились вокруг меня, но мне такого счастья и задаром не надо. И задумалась я всерьез над этим вопросом. Все порядочные мужики при женах дома сидят, а пьянчуги мне и одного с лихвой хватило. Пристрастилась я ходить на вечера "Кому за тридцать". Да только там путного мужика днем с огнем не сыщешь. Туда ходят те, кто хочет красиво жить за бабий счет, пользуясь ее тоской по мужской ласке. И тут меня бабушка соседка надоумила: "Не там ты, Лизавета свое счастье ищешь. Тебе вдовца нужно искать степенного, не пьющего". Да где ж его, бабушка искать? - спрашиваю. А она в ответ: "На кладбище, милая, на кладбище". Призадумалась я над ее словами и в первый же выходной отправилась на кладбище. Гуляю я между могилок и поглядываю, где женщина похоронена примерно моих лет и обихожена ли ее могилка. Смотрю: мужчина с проседью, чисто одетый копошится возле могилы, все там подчищает, цветочки свежие поставил в приделанную к памятнику вазочку. А потом присел на скамеечку, глаза закрыл и что-то бормочет, словно разговаривает с покойницей. Притаилась я за соседним, массивным таким, памятником и наблюдаю, что дальше будет. Посидел он с полчаса, поднялся и пошел к выходу, а я подошла к могиле и поняла по датам, что похоронена там, по всей видимости, его жена. Там и портрет ее был, симпатичная такая женщина.
- Вот ты где! Я ее ищу по всему этажу, - раздался голос Валентины, - а она тут лясы точит. Иди, к тебе муж пришел, ждет внизу.
Елизавета легко поднялась со стула и уже, выходя из палаты, сказала, обращаясь к Зое:
- Не грусти, девонька! Жизнь - она полосатая: то полоска черная, то полоска белая. И за полоской черной всегда следом спешит белая. Поверь мне, я знаю, что говорю.
Валентина присела на край Зоиной кровати:
- Ну что? Совсем она тебя заговорила? Ее не узнать последнее время. А когда с первым мужем жила, ходила все время хмурая и недовольная. Мы ее не любили, потому что видела все вокруг в черном цвете: и люди-то плохие, и начальство придирается, и небо хмурое. А уж перед начальством, которое ругала, так лебезила, что противно было смотреть. И таки выклянчила себе теплое местечко в ЖЭКе. Мы обрадовались, когда она ушла. Помню, года два тому назад встретились мы с ней в трамвае. Я стою на передней площадке, а она в среднюю дверь вошла. Ее было не узнать: улыбается, светится вся, первой здоровается. Я ее спрашиваю, как дела, а она мне через весь вагон кричит счастливым голосом: "Я мужа похоронила и теперь, как золотая рыбка, свободна! Голова от счастья кругом идет!" На нее все смотрят, смеются, а она громче всех. Вот так-то! Что ты все молчишь, Зоенька? Ты поговори с нами, выскажись, тебе легче станет.
Зоя в ответ тихо заплакала, плечи ее затряслись, и Валентина несмело тронула ее за плечо:
- Не плачь! Тебе очень вредно волноваться. Что у тебя такого случилось, что ты так убиваешься? Столько народу к тебе ходит, а ты их встречаешь слезами и молчанками. Нельзя в себе печаль копить.
Зоя повернула к ней залитое слезами лицо и прошептала:
- У меня муж пропал.
- Как пропал, когда пропал?
- Десять дней тому назад уехал на юг в дом отдыха, и до сих пор нет никаких известий. Такого еще не бывало. Я ни о чем не могу думать, мне все не в радость.
- Это ты напрасно, девонька. Может, дом отдыха в такой глуши, что почта оттуда идет месяцами. А тебе лечиться надо, а не о муже думать. У меня соседка по квартире любила своего мужа без памяти, а он изменял ей по-черному, а потом и совсем ушел к своей полюбовнице. Так соседка в петлю полезла, еле успели вовремя вытащить. И что ты думаешь? Прошел год, она немного успокоилась и встретила мужчину, который полюбил ее всем сердцем. И ей сейчас самой странно и необъяснимо, чего она так убивалась из-за своего первого мужа. Она впервые почувствовала себя женщиной любимой и желанной, а это так важно для нас, баб. Мой, когда от меня ушел, думала, что и не переживу. Без малого двадцать лет прожили, детей вырастили. Ладно бы, жили плохо, ругались. С виду ладно жили, он, по-своему, как мне казалось, любил меня. Но вот встретил другую женщину и ушел, ни на что не посмотрел: ни на мою верность, ни на детей. Ушел - и все. Не стоят мужики наших слез, даже самые лучшие!
- Вы не понимаете! Никита любит меня, а я его. И это впервые, когда от него нет вестей. А вдруг с ним что-нибудь случилось?
- И сколько ему еще отдыхать в этом доме отдыха?
- Через пять дней он должен вернуться.
- Вот и подожди тревожиться до срока. Не нагоняй на себя страхов. Запомни: плохая весть быстрее птицы летит. А раз нет вестей, значит, все в порядке. Вытри свои слезки и думай только о хорошем.
- Спасибо вам, Валя, за ваши добрые слова. Я постараюсь больше не плакать.
- Вот так-то лучше.
После обеда в палату вошел лечащий врач с приехавшим из областного центра кардиологом. Тот долго выслушивал и выстукивал Зою, мерил ей давление и считал пульс, вчитывался в историю ее болезни.
- Доктор, что со мной? - спросила Зоя, - что-нибудь серьезное?
- Несерьезных сердечных болезней не бывает. Думаю, что у вас недостаточность митрального клапана, миокардиодистрофия. Более точный диагноз можно будет поставить у нас в кардиоцентре после вашей выписки из больницы. А теперь мы с доктором вас покинем, чтобы уточнить ваше дальнейшее лечение.
- Скажите, мне еще долго лечиться?
- Все в ваших руках, милая барышня. От вас и вашего настроения зависит очень многое, в том числе и исход вашего лечения. Выздоравливайте, всего вам доброго!
- Спасибо, доктор, до свиданья!
Валентина подсела к Зое:
- Слышала, что сказал доктор? Твое выздоровление зависит во многом от тебя.
- Прости, Валюша, но я устала и хочу немного поспать.
Зоя отвернулась к стене, а Валентина с обиженным видом отошла к своей кровати. После тихого часа баба Шура и Валентина ушли в холл смотреть телевизор. Зоя осталась одна. Ее охватило полное безразличие, и необъяснимая усталость сковала все тело. Она следила, как за окном ветер упорно старается сорвать оставшиеся листья с дерева, но те упорно держались родных ветвей.
"Даже листья цепляются за жизнь, а ведь им определен очень короткий срок. А я... Почему молчит Никита? Если с ним случится что-нибудь плохое, и мне будет незачем жить. Наверно, права Валентина, что нельзя замыкать себя на одного человека, делать его средоточием всего и вся. Но я ничего не могу с собой поделать. Я слишком его люблю. Его и сына, как его продолжение. Боже, я за своими тревогами совсем забыла про сына! Мама скоро должна его привезти. Хотя бы меня выписали до их приезда! Нельзя, чтобы мама знала о моей болезни. Она и так всю жизнь за меня тревожится. Нужно будет спросить у Оли, отослала ли она маме очередное мое письмо. И мама что-то молчит..."
В палату заглянула Елизавета:
- Ты опять одна скучаешь? Мне тоже грустно. Я не велела своему приходить вечером, а сейчас жалею. Что он один без меня будет делать? Опять несносные соседки будут надоедать ему своим вниманием. Я не ревную, нет. Я в нем слишком уверена. Зоенька, я так и не дорассказала тебе, как я его завоевала.
Елизавета снова основательно уселась на стуле и продолжила рассказ. Чувствовалось, что она пересказывает события не первый раз, и ей это доставляет удовольствие:
- Знаешь, как я волновалась в следующую субботу, что он не придет, или я его не встречу. Я старательно оделась не броско, но со вкусом, сделала неяркий макияж, красиво уложила волосы и надела шляпку с вуалеткой. Она мне шла необычайно. Я еще в предыдущий раз заприметила могилу мужчины неподалеку, которую я определила для незнакомца, как якобы могилу своего мужа. Судьба была ко мне милостива. Он пришел и, как в прошлый раз, что-то старательно подправлял и подчищал. Я обратилась к нему с просьбой одолжить мне грабельки и сказать, где можно взять воду. Он очень охотно исполнил мою просьбу. Я для приличия повозилась на чужой могиле, обихаживая ее. И, знаешь, все время боялась, что вдруг придут родственники покойного, но Бог миловал. Через какое-то время я все вернула своему будущему мужу и попросила разрешения пойти с кладбища вместе с ним, а то я, дескать, боюсь одна бродить по кладбищу. Он не возражал. Дорогой мы разговорились, и он рассказал мне, как был счастлив со своей женой, как горюет о ее преждевременной смерти. В общем, расставались мы уже почти друзьями, уговорившись, что он позвонит мне, когда в следующий раз соберется навестить могилу жены. Так и повелось у нас. Каждую субботу мы созванивались и вместе шли отдать дань нашим усопшим: он - жене, а я - чужому мужику. Естественно, разговариваем, общаемся. Он не дичится и даже рад нашему знакомству, а я разыгрываю из себя слабую одинокую женщину, которой так нужны поддержка и внимание. Через неделю он уже пил чай на моей кухне, а еще через месяц предложил, как он выразился, "соединить наши два одиночества". Я не возражала. И вот живем вместе без малого два года, и все было бы хорошо, если бы не его безмерная любовь к покойной жене.
Зоя поймала себя на том, что с интересом слушает Елизавету и даже ждет продолжения рассказа. Она не понимала, что ее вдруг заинтересовало в судьбе этой немолодой женщины и не просто заинтересовало, а затревожило, заставляя больное сердце биться учащенно. Какое отношение это имеет к ней, беспомощно лежащей на больничной койке? Елизавета между тем продолжала:
- Представляешь, ее фотографии висят на стене, стоят на его рабочем столе, почти каждую субботу он ездит на кладбище. И ладно бы у них были дети. Так нет! Она даже не удосужилась родить ему ребенка. Я надеялась, что живя со мной, он постепенно избавится от своего пристрастия к прошлому, но время идет, а в нашей жизни ничего не меняется.
Неожиданно Зоя перебила свою собеседницу:
- Так это же прекрасно! Если ваш муж умеет хранить дорогие сердцу воспоминания, умеет любить и помнить, значит, он и к вам будет относиться с той же глубиной чувства.
- Прекрасно? Эка ты, Зоенька, хватила! Посмотрела бы я на тебя на моем месте. Знаешь, какие меня иногда охватывают желания? Сбросить со стен и стола все фотографии его бывшей, растоптать их ногами, а потом пойти на кладбище и навалить огромную кучу дерьма на дорогую его сердцу могилу!
Зоя села на кровати, устремив на Елизавету гневный взгляд, и закричала:
- Подите прочь! Я не могу вас больше слышать и видеть! Прочь, прочь!
Неожиданно она почувствовала резкий приступ удушья, дыхание перехватило, лицо смертельно побледнело, и она без сил упала на подушку, закатив глаза. Елизавета бросилась к ней:
- Зоенька, успокойся! Открой глаза!
Увидев, что Зоя не шевелится и не подает признаков жизни, она выскочила в коридор с криком:
- Врача! Зоя умирает! Скорее врача!
На ее крик уже спешила медсестра. Вскоре подошел и врач, и они вместе стали приводить Зою в чувство. Их усилия не были напрасными: Зоя открыла глаза и зашептала, тревожно оглядываясь:
- Не пускайте ко мне эту ужасную женщину, я прошу вас, не пускайте!
- О ком вы говорите? - спросил врач.
- Это Елизавета из соседней палаты, - пояснила вошедшая Валентина, - она постоянно приходит к Зое и утомляет ее своими разговорами.
- Хорошо, я поговорю с ней, она вас больше не потревожит, - заверил Зою врач. - А вы отдыхайте и помните: вам нельзя волноваться. Постарайтесь не шуметь, - повернулся он к Валентине. - Она сейчас уснет. Если ей станет по каким-либо причинам хуже, вызывайте меня. А я позднее зайду еще раз. Я сегодня дежурю.
Он вместе с сестрой ушел, следом вышла и Валентина. Зоя осталась одна. Она никак не могла успокоиться. В голове ее стучала тревожная мысль: "Вот так и я умру, а Никита приведет другую женщину наподобие этой Елизаветы, и она будет вытравливать мою память и ненавидеть меня, уже не живущую на этой земле. А я не смогу защитить ни себя, ни Никиту от злых чар моей преемницы". Слезы неудержимо заструились по ее бледным щекам. Ей стало бесконечно жаль своей, как ей казалось, завершающейся жизни. За окном дождь неистово стучал в окно, словно сопереживая Зое, и от этого ей становилось еще тоскливее и безотраднее. Внезапно тупое безразличие снизошло на нее, веки отяжелели, и Зоя уснула. Это лекарство наконец-то подействовало. Но и во сне ей было беспокойно и тревожно - ей снилась погоня: за ней гнался страшный черный человек, а ноги ее не слушались и не было сил убежать от него. Проснулась Зоя заполночь. Баба Шура слегка похрапывала во сне, а Валентина ей тихонько подсвистывала. Дождь за окном кончился, и в окно палаты светила огромная оранжевая луна, похожая на воздушный шарик. Сердце у Зои билось часто и неровно, подкатывая тяжелым комом к горлу, руки и ноги были холодные, и этот холод поднимался все выше. "Я, наверно, умираю, - решила Зоя. - Это вовсе не страшно. Только как без меня будут жить Никита и Алик? Рано я ухожу из жизни, сын еще слишком маленький. Никита, конечно, не будет один, приведет мачеху. Будет ли она добра к Алику? Наверно, нужно позвать на помощь, но нет ни сил, ни желания. Пришел мой час "ноль"... У каждого свой этот час. Мой наступил немного рановато. Какая красивая луна! Меня не будет, а она будет все так же бесстрастно взирать на мир, на людей, на их радости и печали. Луна, луна, видишь ли ты мужа моего и сына? Как они? Все ли у них хорошо?" Ей показалось, что луна слегка мигнула, как бы подтверждая - все хорошо.
Холод уже подошел к коленям, и Зоя почти не чувствовала своих ног. Она ждала, когда он подойдет к ее больному и измученному сердцу и остановит его. Неожиданно она услышала, как скрипнула входная дверь палаты. Она зажмурила глаза, в голове у нее пронеслось: "Это моя смерть пришла!" Но что это? Кто-то подошел к ее кровати, взял за руку, проверяя пульс, а затем нажал на кнопку вызова медсестры. Та, видимо, заспалась или замешкалась, и врач, а это был именно он, выбежал опрометью из палаты. Через минуту возле Зои уже хлопотала медсестра, ставя капельницу, прикладывая грелки к ее ногам. Жизнь постепенно возвращалась к Зое, на щеках ее появился слабый румянец, и доктор с облегчением выдохнул:
- Ну, слава Богу! Наконец-то! Ну, и напугали вы меня. Почему никого не звали на помощь?
Зоя смущенно улыбнулась:
- Сейчас ночь, все же спят. Я хотела дождаться утра.
- А вот это напрасно, утра могли и не дождаться. С сердцем шутить нельзя, вам об этом говорили?
- Говорили. Простите, доктор, и спасибо вам за все.
- Рано меня благодарить. Вот поставлю вас на ноги, а я обязательно вас поставлю, тогда и будете рассыпаться в благодарностях. А сейчас отдыхайте.
- Не уходите, доктор! Побудьте еще со мной немного, а то мне страшно.
- Я сейчас должен навестить еще двух тяжело больных, а потом я к вам обязательно зайду, если вы еще не будете спать.
- Я буду ждать вас, доктор.
Он ушел, а Зоя вдруг ощутила острое желание жить. Она совсем недавно была на самом краешке между бытием и небытием, и никогда еще жизнь не казалась ей столь прекрасной и желанной. Как хорошо, что в эту ночь дежурил именно этот доктор! Только он добросовестно обходил тяжело больных, и в его ночную смену не было еще ни одного смертельного исхода, он не давал старухе-смерти ни одного шанса на победу. Волна благодарности затопила сердце Зои. В эту ночь доктор стал для нее кем-то вроде второго отца, несмотря на его молодость, потому что, как и отец, он подарил ей жизнь. Она лежала в темноте, улыбалась, и ей хотелось петь во весь голос: "Я люблю тебя, жизнь!" Скрипнула дверь, и вошел доктор. Он на цыпочках подошел к Зоиной кровати:
- Я так надеялся, что вы уже уснули, а вы и не думаете спать.
- Спасибо, доктор, что не забыли свое обещание. Мне не спится. Я боюсь закрыть глаза, вдруг мне снова станет плохо.
- Зоя, я хочу спросить вас, что послужило причиной приступа?
- Я сильно переволновалась. Ко мне каждый день ходит эта ужасная женщина Елизавета из соседней палаты и рассказывает про свое замужество. Ей выпало редкое счастье встретить верного и добропорядочного мужчину, который хранит память о своей умершей жене. А она ненавидит покойницу и готова сделать разные мерзости, чтобы осквернить ее память. Я представила себя на месте этой несчастной умершей женщины, и мне стало невыносимо больно и гадко одновременно. Но сейчас я хочу жить долго, чтобы никогда другая женщина не смогла бы занять мое место возле моего мужа.
- Зоя, не нужно волноваться! Вы будете жить долго, это я вам обещаю. А, кстати, где ваш муж? Я его ни разу не видел в больнице.
- Он отдыхает на юге в доме отдыха, скоро должен приехать.
- Как же он смог уехать, оставив вас в таком состоянии?
- Я не стала его тревожить и отпустила сама. Он целый год тяжело работал и ждал отпуска. Я не могла ему его испортить. Когда он появится, я вас с ним познакомлю, чтобы он тоже сказал вам слова благодарности за мое спасение. Вы для меня теперь стали родным человеком, ведь вы вернули меня с того света.
- Не нужно ничего преувеличивать. Я просто делал свое дело. А сейчас вам нужно спать, спать, спать. Спокойной ночи!
Он ушел, а Зоя закрыла глаза и моментально провалилась в блаженный сон. С этой ночи Зоя пошла на поправку. Анатолий Павлович нарадоваться не мог на свою пациентку: она выполняла все его предписания с охотой и даже какой-то радостью, стала общительной и разговорчивой. Особенно ее настроение улучшилось после того, как Ольга принесла ей сразу три письма от Никиты. Они пришли почти одновременно, с разницей в один день. Глаза Зои сияли, когда она читала эти письма. Никита писал, что очень скучает и тревожится за ее состояние, что отдых ему получился не в радость из-за того, что не имеет от нее вестей, что ему снятся тревожные сны. А потом появился и сам Никита, и больные из соседних палат поочередно заглядывали, чтобы посмотреть на мужа женщины, которая чуть не умерла из-за любви к нему. Зоя весело смеялась, видя их ухищрения.
- Почему ты мне не сказала о серьезности своей болезни, почему? - вопрошал Никита. - Ведь, если бы с тобой случилось что-нибудь серьезное, я до конца дней не смог бы себя простить.
- Но ведь не случилось же! Все хорошо, милый! Я так рада тебя видеть. Скоро придет доктор, и я тебя с ним познакомлю. Знаешь, если бы не он, мы бы с тобой не сидели сейчас вместе. Он просто замечательный!
- Я верю тебе, верю. Ты так горячо говоришь о нем, уж не влюбилась ли в него случаем?
- Не говори глупости. Он еще очень молодой, три года, как закончил институт. Знаешь, ведь именно благодаря ему мы сейчас с тобой разговариваем. Я умирала, а он вовремя пришел на помощь. Это было ночью. Все спали, и я не решалась кого-нибудь разбудить. А он всех поднял на ноги и не ушел от меня, пока опасность не миновала. Вот так-то! Мы должны его отблагодарить.
- Конечно, конечно, Зоенька. Все будет, как ты скажешь. Сегодня пришло письмо от твоей мамы, а я совсем про него забыл.
Зоя вскрыла письмо и стала торопливо его читать. Дочитав до конца, она протянула его Никите:
- На, читай. Скоро они с Аликом приедут. Хотя бы меня выписали к этому времени.
- Не торопись. Для тебя сейчас главное долечиться, чтобы не было рецидива. Зоенька, я хочу, чтобы ты знала: ты для меня самая родная и лучшая. Я так скучал по тебе в разлуке!
Он наклонился и поцеловал ее. В палату заглянул доктор и, увидев целующихся Никиту и Зою, хотел закрыть дверь, но Зоя позвала его:
- Анатолий Павлович, зайдите, пожалуйста, ненадолго. Я хочу вас познакомить с мужем. Никита, это Анатолий Павлович, мой спаситель.
- Зоя, вы, как всегда, преувеличиваете.
Он протянул руку Никите, и тот благодарно пожал ее:
- Никита. Мы с Зоей вам безмерно благодарны за вашу заботу о ней. Спасибо от всей души!
Анатолий Павлович смущенно пожал плечами:
- Это мой долг врача не дать умереть своим пациентам. Я вас прошу перед уходом зайти ко мне в кабинет, - обратился он к Никите. - А сейчас мне пора, меня ждут другие пациенты.
Он ушел, а Зоя, повернув к Никите восторженное лицо, спросила:
- Ну, как он тебе? Правда, замечательный?
- Это ты у меня замечательная, а потому и все вокруг тебя тоже замечательные. Зайка, поправляйся скорее, я ужасно по тебе соскучился!
- Я тоже, - счастливо выдохнула Зоя и притянула Никиту к себе.
Весь мир для нее в этот миг сосредоточился в его ласковых руках, нежно обхвативших ее хрупкое тело, в его глазах, светящихся любовью и страстью, и она вся устремилась к нему, бормоча ему в ухо несвязно:
О, колдовская власть любимых рук!
Я пред тобой смиренно преклоняюсь,
Когда меня в свой замыкаешь круг,
В блаженство неземное погружаюсь.
- Зайка, Зайка, я так люблю тебя!
Он целовал ее закрытые глаза, губы, щеки, шею, а Зоя счастливо смеялась и повторяла:
- Мне есть ради чего жить! Я буду жить долго и счастливо вместе с тобой и нашим Аликом! Я тоже очень тебя люблю!
Постельный режим доктор отменил Зое незадолго до праздника Октября. Она тут же развила бурную деятельность по подготовке к празднику. Решено было выпустить стенгазету и подготовить праздничный концерт силами больных. Никита принес ватман, краски, кисти, карандаши, старую елочную игрушку, клей - и работа закипела. Газету делали тайком от врачей по вечерам. Зоя сочинила стихи всем работниками больницы. У Валентины оказался красивый почерк, и она красиво расположила стихи на ватмане, а Зоя красочно разрисовала лист. Чтобы сделать газету еще более красочной, решили добавить блестки. Нужно было превратить елочную игрушку в блестящий порошок. Днем сделать это незаметно было невозможно. Решили вечером, когда закончатся все процедуры, тихонько разбить игрушку и осколки раскатать бутылкой из-под кефира. Как нарочно, в этот вечер дежурил Анатолий Павлович, а он, как правило, не сидел в кабинете, а периодически обходил палаты. Решили после отбоя собраться в самой дальней от ординаторской палате, чтобы шум туда не долетал. Когда все затихло, Зоя тихонько надела халат и только, было, направилась к двери, как услышала шаги по коридору. Не раздеваясь, она юркнула под одеяло и затаилась. Дверь открылась, и вошел Анатолий Павлович. Он подошел к Зоиной кровати и, взяв ее руку, чтобы проверить пульс, с удивлением заметил, что она в халате.
- Зоя, вы куда-то собрались? - шепотом спросил он.
- Я просто немного замерзла, - также шепотом ответила она.
- Вы, часом, не простудились? Сейчас скажу сестре, чтобы принесла градусник.
- Не нужно градусника, Анатолий Павлович. Я здорова. Просто у меня иногда бываю приступы озноба. Это последствия перенесенной в детстве малярии.
- Я с каждым днем узнаю о вас все новое и новое. Ну, ладно, спокойной ночи!
Он ушел, а Зоя выждала немного времени и тихо проскользнула в заветную палату. Там ее уже ждали остальные "заговорщицы". Они завернули елочную игрушку в газеты и стукнули по ней кефирной бутылкой. Игрушка не поддалась. Стукнули сильнее, и в испуге замерли - таким громким показался им звук от удара. Но все было тихо. Наконец, игрушку разбили и стали прокатывать бутылку по осколкам, чтобы измельчить их. Страшный скрип сопровождал их действия. Работу то и дело приходилось прерывать, чтобы не засыпаться, и поэтому дело продвигалось довольно медленно. Но все же, наконец, работа была сделана. Женщины приступили к завершающему этапу и с помощью клея и блестящей крошки украсили газету. Она получилась яркой, блестящей и красочной. Крадучись, постоянно оглядываясь и пугаясь всякого шороха, они вывесили газету на видное место и без происшествий вернулись в свои палаты. Утром только и было разговоров, что о газете. И врачи, и медсестры, и нянечки, и технички внимательно читали посвященные им сроки и чувствовали себя именинниками. А Зоя уже вовсю готовила праздничный концерт, обходя палаты и выявляя потенциальных артистов. 7-го ноября она договорилась с дежурным врачом о проведении после ужина праздничного мероприятия. О готовящемся больными концерте слух просочился по всей больнице, и зрителей собралось больше, чем достаточно. Пришел на концерт и Анатолий Павлович.
Зоя должна была петь на концерте песню Анюты из кинофильма "Веселые ребята". Концертного платья у нее не было, и женщины, вспомнив, что Анюта в фильме пела в платье из рыбацкой сети, решили сделать Зое платье на скорую руку из атласной розового цвета оконной занавеси. Они перекинули занавеску через одно плечо, второе оставив открытым, и несколько раз обернули занавесью Зою, закрепив свободный конец ткани булавками. Получилось очень симпатично. Никогда так самозабвенно Зоя не отдавалась песни. Желание жить, любить и быть любимой мощно звучало, когда она пела:
Сердце в груди бьется, как птица.
И хочет знать, что ждет впереди,
И хочется счастья добиться!
Ей долго хлопали и требовали спеть еще и еще. Она бы пела и дальше до полного изнеможения, но Анатолий Павлович попросил дать ей передышку. Он напомнил больным, что Зое только вчера отменили постельный режим. После окончания концерта он поздравил Зою с замечательным выступлением и добавил:
- Знаете, Зоя, теперь я абсолютно уверен в вашем скором выздоровлении. Вы сегодня удивили меня еще раз. Я впервые встречаю такую больную, которая, едва поднявшись с постели, триумфально выступает. Так держать!
Зоя поправилась и вернулась домой. Как-то по прошествии нескольких лет она встретила на рынке Елизавету. Та продавала цветы и, увидев Зою, окликнула ее, виновато улыбнувшись. Зоя подошла к ней со словами:
- Какие у вас красивые цветы! Свои? Здравствуйте!
- Здравствуйте, Зоенька, свои. А, знаете, я часто вас вспоминала и ваши слова, что, дескать, если мужчина умеет любить и помнить...
Она не договорила. Слезы частым горохом покатились из ее глаз. Зоя испугалась:
- Лиза, что случилось?
- Ох, случилось, Зоенька, случилось! Не уберегла я свое счастье, похоронила я своего драгоценного. Теперь вот хозяйствую в его доме... У него ведь, кроме меня, никого не было. Только зачем мне все это без него? Хожу теперь к нему и его бывшей жене на кладбище и цветочки ношу. Это мне наказание за то, что я ее ненавидела. Все плохое возвращается к нам и как бывает больно платить по старым счетам. Я, когда своего первого мужа похоронила, свободу почувствовала, радость жизни обрела, вторую молодость. А со вторым, словно и я сама, умерла. В церковь теперь хожу, грехи замаливаю. Помолюсь, и мне легче становится. У вас-то как, Зоенька?
- Спасибо, все хорошо. Порой даже страшно становится.
- Доктор-то наш, слышно было, женился, деточками обзавелся, сразу двойней.
- Я знаю. Мы с ним с той поры дружим семьями. Он теперь главврач в больнице. Недавно диссертацию защитил, кандидатскую. Все у него хорошо. Лиза, я очень сочувствую вашему горю. И очень хорошо, что ходите в храм. Время и Божья помощь помогут вам справиться с вашим горем.
- Зоя, возьмите цветочки! Без денег. Просто в память о хорошем человеке, моем муже.
- Спасибо, Лиза! А знаете, ведь это вам я обязана своим выздоровлением. Да, да, именно вам!
- Как это?
Зоя не ответила, взяла цветы, положила деньги на прилавок и торопливо ушла, оставив изумленную Лизу в недоумении.