Он шёл по мрачной улице Лондона. Была осень, и уже темнело. Всё во круг не имело красок. Изредка слышались удары каблуков о мокрый гранит вымощенных дорог. Вот прошла карета с покорной лошадью, которая, как и кучер, желала побыстрее вернуться в свой дом, в сухое помещение. Небо на западе ещё отливало чем-то солнечным, однако на противоположной стороне уже царила ночь.
Повернув за угол, он вдруг остановился. Тридцать семь бессмысленных лет жизни! Разве не мог он сделать раньше то, что собирался сделать сейчас? Да бог с ней, с этой жизнью. Главное, что он понял, решился, ведь столько лет скрывать это внутри себя... Какой же он был дурак, но сейчас, сейчас всё решиться. И с этими мыслями он снова двинулся в путь. А сердце в груди так и норовило выскочить наружу, дышать становилось трудней, в голове всё перевернулось вверх дном. Вот оно - полное счастье. Ему хотелось кричать об этом, хотелось танцевать прямо здесь, на улице, но он должен был этим поделиться с ней. Именно она вдохновила его на все научные открытия и многочисленные работы, и вот он идёт к ней, чтобы сказать самое главное.
- Извините, сэр. Это ваше? - крикнула ему вслед женщина, протягивающая чёрный портфель. - Вы так внезапно побежали и забыли свой портфель.
- Я его не забыл: просто он мне больше не нужен. Оставьте его себе.
Сказав это, он повернулся уже бежать, но женщина вдруг с мёртвым выражением лица произнесла скорбным голосом:
- Мне очень жаль, но он вас не слышит. Мозг мёртв, хотя тело ещё живёт, и сердце продолжает биться, - с этими словами женщина удалилась.
В недоумении от такой бессмысленной реплики он секунду стоял неподвижно, но затем оправился и с мыслью: "Ну и бывают же странные люди" - продолжил путь.
Пять минут разделяли настоящее и самое важное событие жизни, неуклонно надвигавшееся, словно взрыв динамита с зажжённым фитилём. Никогда он так не был близок к себе, никогда так не ощущал полноту духовных и физических сил, как сейчас. Он шёл и думал, что ей скажет: как начнёт речь, долго ли будет тянуть, прежде чем перейдёт к главному либо, может, сразу признается? Мысли менялись одна за другой.
Её дом перед ним встал внезапно, и всем своим видом отнял у него способность ходить и говорить. Минуту назад, исполненный храбрости, он был готов к самым героическим и нелепым поступкам, а теперь не мог сделать и шагу. Нужно было собраться, вдохнуть воздух и постучать в дверь, однако он просто опустился и сел на бордюр.
Ветерок трепал копну его каштановых волос. Вдалеке шумела песнями компания молодёжи, отдавая изредка звонким женским смехом. Это может показаться смешным, но, несмотря на докторскую степень, он тоже когда-то был таким весёлым и беспечным юношей, тоже горланил песни и гулял всю ночь. У него была прекрасная девушка, которую он любил, и которую неразрывно связывал со своим будущим. Но жизнь круто повернула: авария приковала его на десять лет к постели, да и переехать пришлось в Лондон, где медицина была на более высоком уровне, чем в его родном городе. Между ними образовалась пропасть, которая с жизненными событиями и текущим временем росла без конца. Сначала было необычайно тоскливо. Изувеченное тело заставляло его углубляться в философию, религию, эстетику и ряд других наук, где страждущий разум пытался найти ответы на многочисленные вопросы. Шли годы, память наполнялась новыми лицами, и событиями и прошлое стало казаться сном, видением, игрой фантазии. И вот, наконец, приезжает она. Ему довелось видеть как-то её в магазине, однако нахлынувшие чувства парализовали его и в то же время пробудили к жизни. Он не смог заговорить, не смог подойти, но теперь готов ко всему.
Поднявшись с бордюра и глотнув влажного воздуха, он три раза уверенно постучал в тяжёлую дубовую дверь. Внутри послышалась неуверенная возня, затем сонный женский голос произнёс:
- Кто там?
От волнения у него начала содрогаться гортань, но, сделав усилие, он представился ровным голосом:
- Это..., - что за чертовщина? Он не помнил своего имени, в голове возникали мимолётные образы, память туманилась. Как же так? Что с ним происходит?
- Вы собираетесь отвечать? - женский голос уже был рассержен.
- Откройте, откройте, пожалуйста! Я должен вам сказать что-то очень важное, самое важное, - ноги подкосились, и, цепляясь за поручни у двери, он упал. Лёгкие отказывались работать, кислорода всё меньше и меньше поступало в кровь.
Дверь отворилась, и перед ним возник её светлый образ. В ушах гудело так, будто двигатель не мог запуститься из-за слабого напряжения; слышались голоса, плачь женщины из глубокого детства. Глаза покрывала пелена, но он видел, как она склонилась над ним. Господи, она совсем не изменилась: её ангельское лицо испускало грустновато-смиренную улыбку, а по щекам текли хрустальные слёзы, собирались на изящном подбородке и падали, разбиваясь на тысячи осколков об его грубый пиджак.
- Прощай, любимый..., - фраза утонула в поцелуе.
Семнадцатилетняя девушка поднялась со стула и разбитым шагом направилась к двери палаты, но словно маленький щенок, оторванный от матери, она взорвалась горем и снова припала к койке, где лежал молодой парень, сотней трубочек подключенный к аппаратам искусственного поддержания жизни. В палату тотчас же вбежали родственники, доктор и медсёстры, одна из которых очень ловко вколола девушке успокоительное.
- Я вам не позволю, не убивайте его, - пытаясь вырваться из железных объятий медработников, кричала девушка, но движения замедлялись, и через минуту она была уже в беспамятстве.
- Мы всё сделаем сами. Мне очень жаль, - сказал доктор всем собравшимся родственникам, и медленно, бросая прощальные взгляды, они освободили комнату.
Доктор подошёл к юноше, выдержал прощальную паузу и влажной рукой перевёл рукоятку аппарата на слово "отключить". На экране появилась зелёная змейка. Смертельной хладнокровностью и непоколебимостью она сравняла наполнявшую жизнь синусоиду.