Свежий могильный холм не успел покрыться травой. Верес молча глядел на комья сухой земли, по старой привычке сжав кулаки.
- Ты простил ее? - негромко спросил, опираясь на посох, бывший староста.
- Ей нужно было мое серебро, а прощение - никогда.
- Меня прости, Верес. Мне это нужно. Я не знал. Не разобрался.
- Как вы могли разобраться, дядьё?
- Если бы ты мне сказал... Если бы я знал, что матушка твоя задумала тебя к Любаке в зубы за черноцветкой отправить, чтобы подругам подвигом твоим похвалиться...
- Вы бы поверили мне, дядьё? Как на духу - поверили бы?
Староста промолчал. Вздохнул.
- На который день стонать перестала и с печи поднялась, помните? - усмехнулся Верес.
- Как ты ушел, к утру уже здоровехонька была. Ругалась и ногами топала, чтобы мы тебя догнали и обратно вернули. Но...
- Не нужен был деревне такой подлец и трус?
- Я не знал, Верес. Зла не держи.
- Не держу, дядьё. Спасибо что присмотрели за ней.
- Ты много раз возвращался, но больше никогда не называл ее матушкой.
- Я не могу.
- И никогда не жалел для нее серебра.
- Это мой долг. Это другое.
Помолчали.
Верес забросил на плечи лекарскую торбу, изрядно уже опустевшую, подобрал с земли посох и низко поклонился старосте.
Нужно было спешить, чтобы до первого снега вернуться туда, где уже давно выглядывали отца и мужа единственный сын и любимая жена.
Верес шел той же дорогой, что и много лет назад, когда пацаном тринадцатилетним уходил в никуда из родной деревни. Спасибо добрым людям, не дали тогда пропасть. А самая большая удача - что старый лекарь его, Вереса, в ученики выбрал. Правда, и потрудиться пришлось изрядно. Под дождями мокли, в лесу ночевали, от волков отбивались.
Нет больше старого лекаря, низкий ему поклон. Пора бы и ему, Вересу, ученика себе присмотреть. Сыну Ваке летом тринадцать стукнет, да только нет у него к лекарскому делу интереса. Мечтает дружинником стать у князя, с деревянным мечом самодельным упражняется. Сколько раз Верес меч отбирал да в печке жег - не счесть. Да только Вака упрямый, новый меч спроворит - и в лес.
- Что ж ты так долго? - сухими губами прошептала с печи Вилена, жена любимая. - Уж мы тебя ждали, ждали... хворь у нас в деревне приключилась...
Верес привычной рукой тронул лоб жены - пышет жаром. Пощупал жилку на виске - бьется как птица в силке. Глаза красные, кожа бледная. В большой тревоге осмотрел руки, ноги, все тело - нет, сыпи не видно. Только бы не язва моровая смертельная, а все остальное сдюжим.
- Сколько больных в деревне?
- Да почитай в каждой избе, а где и по двое.
- Померли... многие?
- Человек пять уже схоронили.
- А Вака? Во дворе его нет. Вака... здоров? - Верес на миг прикрыл глаза. Нет, нет, прошу. Не нужно. Скажи, что с ним все хорошо.
Вилена отвела взгляд.
С трудом удалось Вересу разобрать, что за беда приключилась.
Сутки назад ушел Вака, сын единственный, на Дальние Болота. Услыхал, как старухи болтают про черноцветку. Мол, зелье волшебное любую хворь остановит, чуть не с того света вернет. Взял деревянный свой меч, хлеба кусок - и в путь отправился.
- Как ты знаешь? Может, в лесу заночевал, да к вечеру вернется? А ты мне тут страсти выдумываешь, только пугаешь.
- Так он мне сам... сказал. Чин чином пришел, поклонился... просил благословить, - тихо произнесла Вилена.
- Благословила? - глухо спросил Верес.
- Сказал, что хоть как уйдет! А куда на такое дело... без материнского... благословения? - Вилена с надеждой посмотрела на Вереса. - Нельзя без благословения, никак нельзя!
- Почему не задержала? Не остановила? В погреб не посадила под замок?
- Куда мне, хворой, было с ним справиться? И дело-то благое! А вдруг и впрямь добудет траву волшебную, хворь остановит?
- Враки, выдумки старушачьи вредные! Кто когда видел ту черноцветку? Кто хоть раз ее с тех болот принес? - сквозь зубы проговорил Верес. - И ты, жена лекаря, выдумкам старухиным веришь!
- Высокая, листья снизу черные, а сверху белесые, и цветы на ней мелкие, как небо грозовое цветом! Так старухи сказали, по молодости, говорят, видели.
- Я все травы целебные, что в наших краях растут, знаю! Никогда такой не встречал!
- Говорят, на Дальних Болотах растет, и больше нигде. Ты бывал на Дальних Болотах, Верес?
- Кто на Дальних Болотах бывал, от тех и костей не осталось! Любака там живет, змей здоровенный, зубатый! Об этом, никак, старухи сказать запамятовали? - Верес от злости пнул ногой печь.
- На благое дело... с материнским благословением... помогут нашему Ваке силы небесные, Верес! Я, мать, сердцем чувствую - вернется сын с черноцветкой! Вся деревня им гордиться будет!
Верес застыл.
- Что ты сказала, жена? Повтори, не расслышал. Может, со мною тоже какая-то хворь приключилась?
- Вака наш... вернется... с зельем волшебным... вся деревня им...
- Не жена ты мне больше, - спокойно сказал Верес и отвернулся. - Сына единственного своими руками на смерть отправила.
Двумя путями от деревни можно к Дальним Болотам пройти - дальним и ближним. Дальний проще, вдоль леса - три дня ходу. Ближний - через самую чащу, сложнее, но если ловко через все буераки перебраться, то можно и за два дня управиться. Какую дорогу Вака, сын единственный, выбрал? Какой дорогой догонять его Вересу? Как от змеиных страшных зубов защитить Ваку?
Не успел посох с торбой взять, как в дверь постучали.
- Вака! - Верес кинулся к двери, отворил. Староста местный стоит за дверью. Сам бледный, глаза красные, еле стоит, но - стоит. И то правда, с чего бы Ваке в родную избу стучаться?
- Слава небесам! Вы вернулись, лекарь, а мы уж не чаяли, - с трудом проговорил староста. - Идемте, я покажу, кому из больных больше всех ваша помощь нужна!
- Ухожу я, - буркнул Верес.
Староста пошатнулся, едва не упал.
- Как так? Хворь у нас тут... люди помирают...
- Сына иду спасать. Старухам глупым поверил мой Вака, на Дальние Болота за черноцветкой помчался, прямо к Любаке в зубы.
Отступил на шаг назад староста, как будто Верес его ударил.
- Люди помирают, лекарь. И стар, и мал. Пятерых схоронили. Уйдете - и десятка могил нам не хватит всех схоронить, кто без помощи вашей помрет.
- Ухожу. Сын у меня единственный. На могиле матери своей давеча я клятву дал, что никогда сына своего не предам, как она... меня предала.
Только сказал это Верес, как вдруг через порог холодом морозным повеяло. Оглянулся в ужасе - сидит в углу та самая нечисть морозная, как давным-давно в родном доме сижывала, и пальцем Вереса манит.
- Сыну твоему - своя дорога в жизни! - глаза старосты еще краснее стали, видно, что из последних сил держится, но голос все повышает, уже на половину деревни небось слыхать. - Как небеса повелят, так и случится! Сам он решение принял - так и ответ держать сам-один будет.
Верес на пороге стоит, головой вертит. То на старосту смотрит, то на нечисть морозную.
"Откуда ты здесь, страшилище? Убирайся подобру-поздорову. Не боюсь я тебя, не боюсь Любаку зубатого, сына иду спасать!"
- Я клятву дал. Не предам сына. Уйдите с дороги, дядьё староста, по-хорошему. Сына спасу - и вернусь. Всем помогу, кому нужно.
- Некого будет спасать. Десять человек при смерти лежат.
- Зелья все оставлю, какие нужно. И без меня сдюжите. Отойдите, дядьё, пропустите, не доводите до греха.
- Грех? Вот он, твой грех, в углу сидит, - ткнул пальцем староста на нечисть морозную.
Пошатнулся Верес. Никак, староста тоже страшилище это видит?
- Сын твой за своим долгом пошел. А твой долг, лекарь, - здесь. Людей от хвори спасать.
- Сына не предам. Спасу от Любаки.
- Не спасешь, Верес. Не спасешь, - староста тяжело опустился на землю. - С чистой душою малец твой пошел и без страха. Сам спасется, ежели судьба ему такая. А ты, коли пойдешь, грех за собой потащишь и сына погубишь. Прямо к Любаке в зубы и приведет вас нечисть морозная.
- Я клятву дал. Сына... не предам...
Скалится нечисть морозная в углу, пальцем костлявым манит.
- Ты себя не предавай. Призвание свое. Людей, которым на тебя одна надежда. И жена твоя хворает, ей тоже помощь нужна. Отпусти сына, Верес. Своя у него дорога.
Закрыл Верес лицо руками. Косточки белые, кровные, на кочке болотной? Или десять свежих могил на кладбище?
Не заметил, как Вилена с печи спустилась.
- Иди, Верес, за сыном, раз клятву дал.
Глаза открыл - а Вилена уже к углу подходит, к морозной нечисти руку тянет.
- Возьму на себя грех твой. Иди.
Нечисть пасть раззявила, зубами в воздухе клацает.
Как будто очнулся Верес. Перехватил удобнее посох, в угол швырнул, прямо в нечисть мелкую. Жену за руку - и к печке обратно.
"Прости меня, сын. Прости, Вака".
- Показывай, староста, кому здесь помощь нужна. А ты, - повернулся к жене, - смотри, молись за него.
- И за тебя, - ответила Вилена.
- За меня матушка моя с небес помолится.
И почудилось вдруг Вересу, как будто что-то морозное по ногам опять прошмыгнуло - да и сгинуло.