Матушка слегла внезапно. Еще вчера принимала в доме подруг-старух и гоняла Вереса, сына своего единственного, чтобы бабьи секреты не подслушивал. А сегодня - лежит на печи, не встает и только стонет жалобно.
- Лекаря не догнать уже, - насупил брови староста Вукич. - Давно здесь проходил. А другой раз когда в наших краях появится - неведомо.
Верес поклонился, как положено: спасибо, мол, за ответ, дядьё староста.
Вышел из старостиной избы, сжал кулаки и медленно, нога за ногу, побрел по деревне. Знает, что возле матушки подруги-старухи суетятся, примочки какие-то прикладывают, травы в горшках запаривают. В его, Вереса помощи, и не нуждаются. Разве что воды принести из колодца. Мужская работа! Ну и пусть тринадцатый год всего, всяко - мужчина в доме.
Все, кто Вересу на пути встречаются - смотрят участливо, жалостливо. И в три раза от того горше становится.
Вторая ночь прошла - не помогают припарки и травы. Качают головами подруги-старухи, искоса на Вереса поглядывают, да все шепчутся.
На третью ночь вынырнул Верес из тяжкого сна - как будто матушка зовет? И правда, приподнялась на печи, спуститься сама не в силах.
- Верес! Дитятко! Защитник мой единственный!
- Матушка? Вам плохо? Может, позвать кого? Я мигом!
- Погоди, дитятко. Не нужно никого. Смерть моя кругом ходит, чуешь? Дыханием веет морозным.
И правда показалось Вересу, будто в душной темноте что-то этакое, ледяное, из-под двери по ногам в избу прошмыгнуло, в углу затаилось и будто смотрит недобро.
- Чую, матушка.
- Дитятко... сон мне сейчас приснился... - матушка запнулась, замолчала, взгляд отвела.
- Какой сон, матушка? Добрый?
- Ох, нет, Вересик, где тут добрым снам быть...
- Так что же в том сне, матушка?..
Снова стоит Верес перед старостой.
- Люди говорят - видение твоей матушке было? - строго вопрошает старик.
Верес - глаза в пол, голова повинная - кивает.
- Было, дядьё Вукич.
- И что за видение? Знаешь?
- Знаю, дядьё, - голова еще ниже, из-под плотно сжатых век одинокая слеза на пол - кап!
- И про зелье целебное для матушки твоей - знаешь?
Молча кивает Верес.
- И что, может знаешь, где черноцветка растет, из которой зелье приготовляют?
- На Дальних Болотах, дядье Вукич, - вторая слеза и третья за нею сразу.
- Смотри мне, даже не думай! Сам знаешь, кто Дальние Болота сторожит!
- Смотри мне! - повторяет староста и машет рукой, иди, мол.
Вышел из старостиной избы, сжал кулаки и медленно, нога за ногу, побрел по деревне. Знает, что в избе стонет матушка, а подруги уже и травы запаривать бросили, сидят в избе, вздыхают да меж собой шепчутся.
Все, кто Вересу на пути встречаются - смотрят уважительно, с ожиданием. И в десять раз от того горше становится.
Матушка на печи стонет. Подруги по лавкам сидят, на Вереса значительно поглядывают, хлеб-соль в котомку собирают. А в углу - то неведомое, морозное, взглядом косит недобрым, пальцем манит да все шепчет что-то, а что - не разобрать. Сидит Верес возле печи, дышать забывает.
Как вдруг - новости. Кто-то лапти принес крепкие, на пороге оставил. Дядьё Вешик с посохом дубовым, крепким заявился. Возьми, мол, малой, авось пригодится.
- Ты, малой, я слышал, на Дальние Болота поглядываешь? Бывал я там по молодости, чуть старше тебя по годам. Бедовый! С ребятами ходили. Четверо пошли - трое вернулись. Ох, и попало нам потом. Неделю в подполе без еды сидели, да палок еще поверх того получили по спинам. Но что - палки! Счастлив был, что живой вернулся. Такое дело. Так что смотри там в оба!
- Дядьё...
- Что, малой?
- И Любаку вы там... видели?
- А то! Глазищи - что миски, зубы с руку длиной, лапищи - что бревна. И нечисть рядом мелкая скачет, тоже зубатая - страх. Друг наш отстал, закричал страшно так... и сгинул. А мы втроем - бежать. Увязалась было за нами нечисть мелкая, да куда ей! До самой деревни без передышки бежали, где только силы взяли? Говорю, молодые были, бедовые.
- А если бы втроем - на Любаку?
- Да где там втроем! Хоть всей деревней навались - не сдюжить.
- Дядьё...
- Ну что еще?
- А матушка моя - она знает... про Любаку?
- А то! Все знают! - дядьё Вешик нахмурился. - Да ты, малой, никак боишься?
- Нет, дядьё, не боюсь.
- Смотри мне!
И еще одна ночь прошла, и солнце опять колесницей по небу прокатилось, и все так же стонет на печи матушка.
А Верес стоит перед старостой, глаза в пол.
- Что матушка твоя, малой? Никак лучше ей стало, сердешной?
- Нет, дядьё староста, не лучше.
- Никак, у тебя посоха крепкого нет?
- Есть, дядьё староста.
- Никак, дорогу позабыл до Дальних Болот?
- Помню дорогу, дядьё.
Покачал старик головой, нахмурился.
- Смотри мне!
Вышел из старостиной избы, сжал кулаки и медленно, нога за ногу, побрел по деревне. Все, кто Вересу по пути встречаются - смотрят недовольно, с осуждением. И в сотню раз от того горше становится.
А в избе матушка больше не стонет. Отвернулась к стене, не смотрит на Вереса, на зов не откликается, и только всхлипы приглушенные доносятся. А старухи-подруги сидят по лавкам, губы кривят, головами качают, шепчутся, да на Вереса с ехидцей поглядывают. И посох возле порога - немым укором. И то, страшное, в углу копошится и все пальцем манит да не матушку, а его, Вереса.
И снова Верес стоит перед старостой. И дядьё Вешик тоже там, и другие дядьи. Смотрят тяжело, недобро.
- Что матушка твоя, малой?
- Все стонет матушка, дядьё староста, - глаза сухие в пол. Ни слезинки.
- И что - давали ей зелье из черноцветки?
- Не давали, дядьё.
- И что - идешь на Дальние Болота, цветок целебный искать для матушки?
- Нет, дядьё староста. Не иду, - и взглядом дерзким - по всем дядьям. - Нет, не иду.
Вышел из старостиной избы, сжал кулаки, и быстрым шагом мимо родной избы - прочь из деревни. Все, кто Вересу встречаются по дороге - смотрят сквозь, как будто не видят. Как будто нет его больше, Вереса.
Бедовые нужны в деревне, как дядьё Вешик. Смелые, кто на Дальние Болота без страха отправится. Нет больше места в деревне Вересу.
Прочь из деревни. Прочь от дядьёв. Прочь от матушки. Прочь от от Дальних Болот и Любаки зубатого.
Шагает Верес по дороге, пыль под ногами. Руки пустые, ноги босые, губы сжаты упрямо.
А в голове - матушкины слова, перед самой ее болезнью случайно Вересом подслушанные, подругам-старухам сказанные:
- Самый лучший у меня сынок! Лучше всех мой Верес! Бегом за меня побежит на Дальние Болота! Ничего за меня не забоится, все, что попрошу - все для меня достанет!
И смешки ехидные старушечьи, и матушкин голос уверенный:
- Вот увидите, я еще над вами смеяться буду! Говорю, как на духу: все для меня сынок мой сделает! Жизни не пожалеет!
Жгут слова матушкины подслушанные душу Вересу, сердце рвут на куски хуже Любаки зубатого.
- Я бы все для вас сделал, матушка! - шагает Верес и шепчет упрямо. - Я бы пошел на Дальние Болота! Я бы сразился с Любакой, добыл черноцветку! Но матушка... как же вы знали, матушка, накануне хвори своей загадошной, что нужно будет мне на Дальние Болота бежать? Как вы так угадали, матушка, что вскорости жизнь мою за свою просить будете?
Капают слезы в пыль дорожную.
- Я бы все для вас сделал, матушка, - шепчет упрямо Верес. - Да только вы меня нарошно за черноцветкой отправили, чтобы потом подругам своим старухам хвалиться!
И почудилось вдруг Вересу, как будто что-то морозное по ногам опять прошмыгнуло - да и сгинуло.