Аннотация: Часть Дневников скотча, хоть и сами скотч терьеры в этой истории участия не принимали. Сурок был, события реальные, совсем не фантастические. Хотите - кидайте тапками.
Здравствуйте, ваше мышачество!
С самого юного возраста, пожалуй, как ходить научился, Семка ходил в мини-зоопарк в одном из учреждений нашего городка. Нравилось ребенку смотреть на цветное облако из волнистых попугайчиков, слушать сложноколенную песню престарелого одинокого кенара, гладить чирикающих космическими голосами морских свинок. Только мимо крыс и кроликов Семка проходил с холодным равнодушием, ибо не терпел с самого детства бессмысленной жестокости. Ему хватило наблюдения за крысой-матерью, доедающей розовое тело детеныша и неловко-глупого вида кролика, которому более взрослый самец оторвал ухо. Конечно, там были, а в некоторых случаях и сейчас есть, и другие звери. Есть равнодушная ко всему миру сова, которой уже не летать из-за неловко сросшегося перелома крыла, есть енотовидная собака, бегающая по клетке, как механическая игрушка, есть обжирающийся барсук, который встать из-за своего веса уже не может, только переползает с места на место. Это он стресс заедает, ну да что говорить, люди иногда поступают так же!
Ребенок, пока он маленький, видит только пушистые перышки и шкурки, милых зверьков. Но дети растут, становятся все более наблюдательны, даже порой более, чем взрослым хотелось бы. И когда, собираясь в очередной раз к своим друзьям, дите начинает совать фрукты и котлеты по карманам, объясняя, что зверей кормят только хлебом, да и то не каждый день и не каждого, становится немного неуютно внутри. "Может, не пойдем?" - спросила его мать, но Сёмка упрямо помотал головой. Надо. Они голодные и что гораздо более важно - одинокие. Он уже почувствовал родство между собой и ними, а может - ту самую ответственность, о которой твердил Экзюпери. Что ж, пусть.
И они пошли. Там, в дальней клетке, сидел новый зверек. Что-то среднее между мышью-переростком и лохматым футбольным мячом. Он смотрел на всех выжидающе через решетку, словно выискивал среди проходящих знакомое лицо. Сын, бесстрашно лезший во все клетки, сразу же просунул руки меж прутьев к новому знакомцу. И тут рыжий зверик поднялся на задние лапы и достаточно уверенно, но очень-очень по-детски заковылял к нему. Он шел, протягивая вперед розовые ручки, словно боялся не успеть, а мать смотрела на его огромные желтые зубы и думала: "А что будет с пальцем, если его укусить вот таким вот набором сабель?". Зверь дошел, ухватил детскую руку в обе ладошки и ... укусил. Бережно, нежно. Посмотрел внимательно черными ягодками глаз: не боится ли человек, и укусил еще. Потом он пробежался мелкими укусами до рукава, "ловя блох" и замер с протиснутым меж прутьев носом. Зверь желал выйти.
- Вы не бойтесь, он ручной! - одна из служащих, которая давно привыкла к их частым визитам и более внимательно относившаяся к животным, чем другие, повернула запор на клетке. Распахнувшаяся под напором розовой ладошки дверца пропустила толстозадое тельце, и зверь опять комично встал на задние лапы.
- УТЬ-УТЬ, - сообщило животное.
- Уть, - согласно кивнул Семка.
Зверь ухватил его за штанину и попытался взобраться на руки. Сема сел, зверь забрался и удовлетворенно вздохнул.
- Это сурок, - пояснила служительница. - Его недели две как принесли женщина и мальчик. Взяли в степи за Кизилом, подержали с полгода, ну и наигрались, сдали нам.
- Так он - молодой? - Детеныша подобрали? Он такой ручной...
- Что вы, это же сурок! Они к неволе быстро привыкают. А подобрали... Говорят - не вырос, какой был, такой и остался. Я думаю, он не старый... - она с некоторым сомнением покачала головой и добавила - Мы ее Женькой зовем.
- Так это еще и самка? - удивился Сема.
- Так ласковая же! - изумилась его наивности тетка. - Разве самцы такие ласковые бывают?!
С Женьки обильно лезла коротенькая шерсть, и потому мы предпочли не проверять слова служительницы.
Сурок тем временем старательно ловил блох на голове сына и, похоже, даже рота врачей-дерматологов не убедила бы его, что блох у ребенка нет. Время шло, пора домой, а они прильнули друг к другу, как давно разлучившиеся близнецы, и расставаться не собирались.
- Это что у нас такое творится?! - от входа раздался крик. - Кто разрешил животное выпускать??? - это "большая начальница" зашла взять крысу, проданную циркачам на прокорм удаву. - А ну-ка, оставьте сурка в покое!!!
Кто бы знал, как не хотел "оставаться в покое" сам сурок! Он цеплялся за пальцы своими горячими ладошками, длинными зубами и, наконец, закричал. Даже не закричал, а распорол помещение пронзительным свистом. Служительница торопливо совала его в темную клетку, а он вырывался и пытался вернуться. Ревущего ребенка через гомон растревоженного сурчиным горем зоопарка еле выволокли на улицу. Пока чистили ему забитую шерсткой грудь, следом вышла звериная нянька.
- Вы... Не обижайтесь, в общем. Нашу "генеральшу" тоже понять можно. Нам финансирование урезали втрое, зарплаты... - она горестно махнула рукой. - Зверье нечем кормить...
Мать помотала головой:
- Сколько нужно на корм для крыс и кроликов в месяц? Этого добра у вас - большинство! А на какую сумму вы их продаете? Так зачем их столько?! Дети не ходят к вам в кружки, потому что с детьми... Их порой больше любить, чем учить надо. Да и учить надо интересно, а не криком и муштрой. Так что... Спасибо скажите своей начальнице за истаявшую зарплату!
"Генеральша" тем временем вышла на крыльцо и закурила.
- Вы продадите мне сурка? - спросил ее сын. - Я слышал, что вам зверей кормить нечем. А у меня есть карманные деньги.
- Ну, что ты, деточка, сурок - не домашнее животное. Его ведь потому и принесли.
- Будете продавать? - угрюмо повторил он.
Она некоторое время задумчиво рассматривала ногти, наконец, подняв глаза, ответила. - Нет. - а потом пояснила - Надо же мне будет комиссии набор животных показывать. Да и потом, пожалуй, нет. Я ей пару найду, пусть плодятся.
Все, ждать далее нечего, ребенок рыдает, в помещении исходится истошным свистом сурок. Мы потащились через серый моросящий дождь домой...
Долго потом он не соглашался пойти на станцию. Даже слышать не хотел, ни про новых звериков, ни про птиц. Год прошел, горе поутихло, и старые интересы опять потянули мальчишку к пушисто-пернатым. Мы пришли настороженные, словно боясь упреков за что-то давно обещанное но так и не исполненное. Ничего почти и не изменилось за это время... Ни дикобраз, вечно жмущийся к еле теплой батарее, ни грязные аквариумы с красноухими черепахами. Вот разве что сурок... Он изменился, очень изменился. Он... ничего и никого не ждал, не хотел есть, кролики, что возились в его темной клетке, запрыгивали ему на спину, проявляя доминанту, а он, сильный молодой зверь, равнодушно лежал на бетонном полу и ... спал.
- Женька теперь всегда спит... - сказала все та же тетка. - Редко-редко когда чего пожует и опять спать. Облезла вся, пролежни на попе. - она махнула рукой и пошла кормить злую обезьяну Маринку, которая кусала всех, кроме нее. Семен открыл тихонько клетку и вошел внутрь. Звери посмотрели на него. Все, кроме Женьки. Кролики забились под деревянный настил, а этот рыжий футбольный мяч так и остался лежать на бетонном полу. Он присел рядом и погладил его по местами лысой спинке:
- Привет... - мне почему-то было невыносимо стыдно.
- Уть... - тихо ответил зверь, так и не разматывая сонный клубок.
- Как ты?
Сурок поднял наконец морду, и мы ахнули: на одном из маслянисто-черных глазков стало образовываться бельмо, еще не плотное, но уже очевидное; щеку перекосил гнойный абсцесс... Конечно, он не ест, это же больно!
- Давай одуванчики, - сказал сын. Мать вздернулась, отгоняя набегающие слезы (это только отговорки, что время лечит, оно может позволить не думать некоторое время на больную тему) и протянула мешочек с цветами. Сурок вытянулся, не веря собственному носу, но желтые солнышки защекотали ноздри, а потом легли перед ним. Он взял цветок с таким видом, словно он был хрустальный и откусил, совсем чуть-чуть. Казалось, он так и не поверил в его существование.
Сзади раздалось вежливое покашливание. Мать резко повернулась, сурок помчался прятаться под настил. В сетчатых дверях стояла начальница и нервно улыбалась.
- Это ведь вы предлагали мне продать Женечку? Вы еще не передумали?
Как же быть? Сейчас денег нет, да и некоторое время не предвидится. Но сурок... Как его оставить???
- Даже не знаю... - сомнение в голосе матери стерло улыбку с ее лица. - А что, вы предлагаете?
Голос ее стал жалобен:
- Зверь оказался не декоративен, прячется, когда люди приходят или спит все время. Ест плохо, клетки ломает, пару найти не удалось... Заберите вы его хоть на лето, если покупать не хотите!
Клетки ломает... Почему-то это казалось совсем не важным, как и шерсть, что лезла по-прежнему. Мы завернули его поплотнее в джинсовую куртку (мало ли: город, шум машин) и пошли домой. Папу "обрадовать".
Если вы думаете, что нашего папу испугаешь какой-то там мышкой пяти кило весом, то вы сильно ошибаетесь. Он-то нас понял. А вот кот, который жил у нас в то время... Увидев "мышачьего царя" (как было написано на его морде), животина взлетела на спинку кресла, откуда нервно мяукала, что против мышиного племени ничего никогда против не имела, а та мышь, что была убита на прошлой неделе, так сразу бы предупредили, что у нее такие родственники...
Сурку было не до кота. Как же, квартира-то много больше, чем его бетонный закуток, столько всего, и пока все обследуешь...
Пах сурок, конечно, невыносимо. Но стоило не удивляться этому факту, а помыть животное. Знали бы вы, КАК сурки не любят воду! Они ее НИКАК не любят. Нам рассказывали об этом непрерывным пронзительным свистом, от которого, казалось, перепонки полопаются. Но глаза (то есть уши) боятся, а руки делают. Вымытый сурок, свистнув для острастки еще разок, потопал в кухню.
- Хорошая девочка, терпела, - запели мы вслед гордо удаляющемуся заду, и что-то в силуэте вызвало смутные подозрения...
- Это НЕ девочка, - уверенно кивнул муж. - Как ты сказала они ЕЕ звали? Женька? Фиг. Будет Маняня. Но это - мужское имя.
Ну, мужское - так мужское. Когда стресс от купания был заеден свежей травой, которую ребенок уже приволок с улицы, мы поехали к ветеринару.
- Это кто? - неуверенно глядя на сурка, спросил нас дипломированный специалист.
- Хомячок, - пояснил ему муж без малейшей улыбки. - Вырос немножко...
- Нам бы абцессик разрезать, - мать заторопилась расслабить привычной темой не "съевшего" шутку доктора. - вот здесь, на щеке.
Ветеринар покосился на Маняню:
- Он хищный?
- Кто? - не поняла мать. Это он про грызуна или про мужа? Вроде, оба - нет. Но доктор смотрел все же на потенциального пациента.
- Уть, - заявил Маняня. Врач ему явно не нравился. Оголившиеся длинные желтые зубы почему-то не вызвали прилива энтузиазма у эскулапа.
- Ну, я не могу без рентгена. Морда все-таки.
- А рентген где сделать?
- Кто ж вам рентген такому... зверю... согласится делать! Вы еще тигра приволокли бы! - и доктор обиженно посмотрел на нас.
Ну, что поделаешь, домой. А там - чуть-чуть спирта, лезвие, перекись, много крика и свиста - и мы обошлись без ветеринаров. Уже к вечеру аппетит сурка дал о себе знать. Он залез на стол, причем для этого пришлось придвинуть стул. Благо интеллект позволяет, высота была взята, лимоны в горшках полетели на пол, а зверь, унюхавши землю, замер от давнего-давнего воспоминания. Лимоны спасли, какие смогли, землю смели, а вот недоуменное выражение глаз деть никуда уже не удалось...
Так прошел месяц. Сурок ел травку, печенье и пряники, полюбил приходить и ложиться на грудь любому, кто только ляжет на пол, нежно покусывать пальцы и перегрызать все, что хоть чуть-чуть похоже на корешки. Провода пришлось задрать повыше, все, что можно - спрятать, а остальным согласиться пожертвовать. Маняня с удовольствием выгружал тумбочку с обувью, строил из туфель и сапог баррикады. Но особое место в его загадочной душе занимала ...картошка. Обычная, сырая картошка, которую покупают по ведру на рынке, приносят и ставят под мойкой в ящик. Открыть его для Маняни труда не составляло, а дальше... В глазах его загорался таинственный свет, на морде была написана вся мудрость, что скопило за века существования сурчиное племя, и он... рыл. Подгребая передними ручками (лапами это называть было бы преступлением) пахнущие землей клубни, он отталкивал их мощными задними лапами и замирал на миг с неутоленной мечтой в глазах. И все было бы хорошо, если бы не "БЫ". Он ... затосковал. Когда Семен приносил траву, он кидался жадно, перебирал все предложенное своими ловкими пальчиками, а потом разочарованно жевал пол-листика. Стал все больше спать, причем с каждым днем все дольше и дольше. И это - в июне. Не положено в июне столько спать и так мало есть. Мы долго приглядывались, но даже при отсутствии всякой фантазии ситуация была ясна как божий день. Он скучает. А тут еще мы со своей свежей травой и запахами земли разбередили старую рану. Зверь здоров, абсолютно и бесповоротно. Только душа у него болит.
Что делать - мы не знали. Как его развеселить, развлечь? Спеть ему, что ли? И вот, абсолютно случайно в газете всплыла информация: возле одного села экологи выпустили год назад тридцать сурков, отловленных в Казахстане, чтоб вернуть на Южный Урал давно выбитую популяцию. А сейчас - еще пару десятков выпустили, чтоб добавить свежей крови. Мы засели за Интернет: что любят сурки в кулинарном и психологическом плане. Все рекомендованные вкусности Маняня гордо отверг, просыпаться вообще перестал и начал писать себе на живот. В знак протеста, а может, просто от равнодушия. Если он не получает от жизни того, что ему как сурку природой положено, то и наплевать на все остальное. Во сне он свободен, лапки его бегут быстро, выдавая мечту предательским подергиванием. Нос дергается, ища ветер, а ловит только запах мочи с живота. И вот он начал во сне ... свистеть. И мы поняли: иного выхода у нас нет. Надо его выпускать. Даже если он не выживет, то он проведет какое-то время на свободе. А потом, у него будет возможность выжить или нет, а это продленное самоубийство...
Мы нашли лесника, опекавшего диких сурков, договорились с ним, что он проводит нас к колонии, местонахождение которой держалось в тайне дабы "голодающие" бизнесмены на джипах не выбили доверчивых как дети зверьков. Он осмотрел Маняню, убедился, что зверик наш того же вида, что и привезенные животные, но предупредил: с таким прошлым шансов выжить очень мало.
Вот и колония. Вернее, поле. Там, на одном взгорке, торчал столбик. Лесник поднял медленно руку, осторожно указывая на него, но столбику это категорически не понравилось:
- ИТИТ!!! - пронзительно засвистел он.
- ИТИТ!!! - ответил ему из клетки Маняня. Он рвался, выламывая сильными лапками алюминиевые прутья и свистел, свистел. Здесь пахло землей и ветром, пахло МЕЧТОЙ. Где-то здесь, давным-давно, совсем юным его поймали люди. Для забавы, для собственной прихоти. А потом... Клетка, клетка, клетка. И теперь он здесь.
Мы думали: если его не выпустить сейчас, то он умрет. Быстро, до зимы. Звери не совершают самоубийств. Они могут сказать себе: ЖИЗНЬ ОКОНЧЕНА. И останется только дождаться. Мир равновесен и справедлив. И дети его должны быть счастливы. Даже если все продлится совсем недолго. В мире и было равновесие, пока мы не начали свои потребности ставить выше его законов. И теперь сами порой не знаем: что делать с тем, что наворотили.
- Уже, - шепнул лесник, - Выпускайте.
Легкая транспортная клетка и так уже долго не выдержала бы. Маняня скрылся в траве, даже ни разу не оглянувшись.
- Не жалеешь, что выпустили? - спросил Семена папа.
- Зачем жалеть? - удивился тот. - Пусть идет, он так хотел!
К тому селу мы попали только через год, к концу августа. Лесник нас признал сразу, к сурчиному городку проводить тоже не отказался.
- Да жив ваш трехглазый! - ответил он на вопрос, который мы так боялись задать.
- Почему трехглазый? - удивился муж.
- У него с одной стороны на щеке пятно, словно два глаза - один над другим. Да и сторожкий он, не в пример остальным.
- Неужели они его к себе приняли? - не поверилось нам. Ведь городок уже год прожил здесь к тому времени, как привезли Маняню.
- Сурки - не злые животные, - пояснил лесник. - Драк меж собой у них почти никогда не бывает, и чужих они принимают очень хорошо. Давайте постоим молча и подождем. Даст бог - увидим вашего. И вправду, не прошло и часа, проведенного в неподвижности и тишине, как сурки вылезли на солнышко, а на холмике поднялся "часовой". Следить, чтоб никто не обижал толстозадый добрый народец. Мы передавали друг другу бинокль и смотрели на милую морду с черным пятном от абцессного рубца и молчали. Но тишина, которую мы так старались блюсти, не спасла нас от переменившегося ветра. Наше присутствие было раскрыто, и над ковылем разнесся пронзительный свист.
- ИТИТ!!! ИТИТ-ИТИТ! - неслось над степью. Пусть там всегда кто-нибудь свистит, теперь это будет добрая примета.
А сурка-то мы, получается, украли. И дети не смогут теперь смотреть на него, не смогут брать на руки... Некоторые из них жалеют об этом, вроде они тоже по-своему правы... Все понемножку правы, а истина где-то посередине.