Ходит по свету странница-гадалка, движется - сама не знает, куда дорога ее заведет. Гадает любому, любому поможет, историю коли он ей расскажет, о том, кем он был, и кем сейчас он живет
Болтрушевич Софья
Гадалка.
Встреча 1. Ива
Звон чистого ручья, над которым склонила свои ветви ива, казался тихой песнью флейты. Его грустная мелодия навевала сон, успокаивая и разгоряченные долгой дорогой ноги, и голову, полную суматошных мыслей.
Женщина устало опустила тяжелую суму на землю меж старых, почерневших от сырости корней ивы. Сумка с глухим стуком покатилась по мокрой темной почве, чуть посыпанной речным песком и галькой. То тут, то там, виднелись ракушки речных улиток, которые еще не успели стащить себе раки-отшельники, да мелкая галька - все, что осталось от отточенных волнами кусков скал. Холодный ручей любовно сглаживал все острия камней, делал их верными своим течениям, а затем уносил остатки за тридевять земель, за тридесять волн, чтобы дать ненадолго побывать на волшебном дне морском, и снова выбрасывал на воздух берега, оставляя ожидать, когда океан, море, речушка иль ручей снова не будут благосклонны к неприметным камешкам.
Ива словно окружила, объяла собою, кусочек мира на этом берегу, корнями врезалась кривоватым треугольником в землю и волны, прогнувши стан под тяжестью длинных рукавов-ветвей. Она вырвала свой уютный уголок у реки, берега, мира, и сдавала как старая расторопная старушка временным прохожим, забредшим на пустынный брег ручья. Сейчас же в опочивальню, стены где - тонкие узкие листья темно зеленые, пол где - песок да ракушки, а подушкой служили корни ивовые, шагнула усталая путница. Ее босые ступни оставляли эхо своих шагов на мокром песке, но даже это эхо было смыто кристально чистой водой ключевого ручья.
Подобрав подол длинный темной юбки, она шагнула к воде. Нагие ступни приятно охладила вода, словно покалывая иголочками мороза по коже. Засунув край подола за пояс, чем открыла картину изящной незагорелой правой ножки до бедра, она склонилась вниз, дотянувшись ладонями до беспокойной глади воды, все еще продолжавшей свою печальную песнь. В волнах отразилось загорелое лицо с чуть золотистой кожей, темными глазами цвета черешни, небольшим вздернутым носом и упрямым подбородком. Мелькнула круглая золотистая сережка в ушах, прикрытых темными волосами. Те же, опав вниз, тянулись к реке, словно ветви ивы, оставляя хозяйку в своих мыслях, когда та задумчиво, но с удовольствием пила воду из своих ладоней. Вернувшись на берег, она ненадолго обвела взглядом ивовый закуток, скрытый от посторонних глаз. Быстрым шагом дошла она до ствола ивы, настолько толстого и старого, что только восемь, а то и десять мужчин могли обхватить его, взявшись за руки, да провела тихонечко по выступам коры, избороздившим тело древа. Словно прислушавшись к чему-то, нахмурилась. Пробормотала что-то под нос, смотря на безмолвную иву, а затем отступила назад, покачав головой. Сума стояла уже у самого дерева, а рядом с ней аккуратно легла темно-синяя рубашка да юбка, а сверху - расписной платок, тонкий и серо-синий.
Быстрые мелкие шаги к воде, затем, чтобы не передумать - нырок в самую глубину. Нагое тело сначала дрожит от холода, когда сильные руки и ноги разгребают пласты воды и водоросли, рывок - и снова вдох. Стоя по плечи в воде, женщина глубоко вдыхала вечерний воздух. Запрокинув голову и прикрыв веки, стояла она, словно вбирая в себя и этот вечер, и чистую воду ключа, и чуть солоноватый воздух, и даже тень ивы над водой. Мокрые волосы прикрыли высокую, часто вздымающуюся грудь, оставив без покрова голую спину. Но даже сейчас мало кто бы смог полностью разглядеть узор, лишь часть которого, выколотая на лопатке, была видна над водой.
Через какое-то время замерзнув окончательно, женщина поплыла к берегу, чуть дрожа, но уже бодрая и полная сил. Босые ноги пробежались по берегу, словно летя и почти не тревожа песка. Остановившись у сумы, да не тронув одежи, она опустилась на колени и вытащила старый коврик, такой старый и истершийся за время пути, что рисунок на нем превратился в серо-черно-синее месиво. Расстелив на голой земле ковер, она достала и тонкую черную рубаху да натянула на голое тело, скрыв рисунок татуировки. Не желая вставать с ковра, она лениво сгребла валяющиеся вокруг сухие ветви и достала со дна котомки кремень с огнивом.
Пред старой ивой заполыхали огни костра, а женщина, усевшись по-турецки, начала доставать из сумы старые карты, выкладывая новую партию перед собой на старом ковре.
***
Тихие завывания откуда-то недалеко вмешались в треск костра, заставив женщину, что уже успела удобно развалиться средь корней, упершись спиной на ствол ивы, раздраженно отстранить ото рта ладонь с зажатой в ней куриной ножкой. Очарование ивовой беседки было разрушено.
Вой продолжался. Ветер, до того боязно огибавший древний стан, внезапно пробежался по оголенным плечам женщины, донеся до ее ушей звуки всхлипов и рыданий.
Сидящая в тени в тени ветвей поморщилась, недовольно потерев правый висок, будто от боли. Затем печально посмотрела в сторону оловянного блюда с запеченной курицей, так и источавшей вкусный чесночный запах и так и моливший себя съесть, но оставленное безмолвно стоять у ног женщины на ковре, и крикнула:
- Эх, девочка, может, хоть у тепла да при малом свете порыдаешь? Могу едой угостить, - скрепя сердце добавила она. Завывания на миг прекратились, сменившись испуганным вскриком-всхлипом. - Хэй, да нет нужды тебе меня бояться, поверь. А рыдать, как мне всегда казалось, лучше у жаркого костра, что всегда может слезы твои осушить.
Но пришлось еще одну минуту тишины, нарушаемой лишь треском сухих ветвей в костре, подождать, прежде чем ивовых листьев полог был раздвинут дрожащей женской рукою, а к сидящей, как в кресле, среди корней шагнула девушка с красным, зареванным лицом и убранными в пшеничного цвета косу волосами, одетая в широкий льняной сарафан, что скрывал ее фигуру от чужих глаз.
- Чего же ты застыла? Проходи поближе, - дружелюбно произнесла женщина, и не подумав стесняться своего вида: из-под темной, до середины бедра, рубашки были видны стройные ноги, как и руки - рукава прикрывали только приплечье. Темные волосы, подсохнув, были не собраны в прическу, не убраны платком, а вились колечками во влажном воздухе, отчего их хозяйка казалась намного младше своего возраста. Но стоило только взглянуть в ее темные, неожиданно старые глаза, как ты уже не мог оторвать от них взгляда своего: словно самого тебя она читала своим взором, словно видела и слышала все мысли твои, знала все ответы. - Угощайся. Сегодня мне повезло с ночлегом, а потому я добрая.
- Кто вы? И что вы здесь делаете? - не слушая женщину, сорванным голосом прошептала девушка. - Это... это наше место...
- Ваше? Ой, деточка, не глупи, - фыркнула та, улыбнувшись, как хорошей шутке. В руке ее как будто сама собой появилась колода карт, которые она, будто так и должно было быть, начала раскладывать на ковре у самого костра, чтобы видеть было лучше. - Со своим полюбовником ты здесь миловалась, что было, то было, только место это - не ваше. Садись у костра, - все также приветливо продолжала она, махнув рукой где-то рядом с собой, да не отрывая взгляда от карт. Девушка не сдвинулась с места. Ее лицо покраснело еще больше: то ли от сдерживаемых рыданий, то ли от гнева. Гадалка же продолжала, будто находились они сейчас не у ручья в лесу, а на площади, в шатре цыганском. - Вижу я, что неспроста ты здесь оказалась. Я помогу тебе с тем, о чем ты просишь...
- Вы ничего не знаете! - перебив, вскрикнула девушка, кинувшись бежать без оглядки. В лесу скрылось эхо ее быстрых шагов.
- Ох, она ушла, - нахмурилась женщина, задумчиво постукивая кончиками пальчиков по коре ивы. - А я только такой хороший расклад разложила... Что же, придется подождать. Ведь благодаря кое-кому, - она недовольно поморщилась, откинувшись головой на ствол дерева, - я уже всю историю твою знаю. Осталось лишь понять, что за вопрос привел тебя на берег реки...
Костер догорел только к утру. Гадалка, удобно устроив голову на корнях да укрывшись тонким стеганым одеялом, спала до самого рассвета.
***
Девушка вернулась ближе к концу следующего дня. Осторожно шагая по скользкой земле, она с опаской приближалась к такой знакомой ей иве, скрывающей за собой временное пристанище гадалки. Боязливо заглянув внутрь, она с удивление подошла к иве: у дерева стояла лишь огромная котомка да оставшееся от вчерашнего пламени кострище.
- А, - протянул кто-то сзади нее. - Пришла-таки.
Гадалка стояла на берегу, широко расставив ноги на песке, так, что из-под длинной юбки выглядывали босые ступни. Руками она старалась удержать длинную самодельную удочку из ивовой ветки и бечевки. На краю между водой и берегом покачивалась пойманная рыба, связанная за хвосты бечевой.
- Я уж думала и не ждать тебя, уходить, - хмыкнула женщина, подбирая связку с рыбами и откладывая удочку в сторону. - Как тебя зовут?
- Фотиния, - недоверчиво пробормотала девушка, подходя ближе. Затем, будто решившись, заговорила: - Вы... Вы и правда мне поможете? - она почти безнадежно посмотрела на гадалку, что успела снова разостлать свой ковер и усесться на него.
- Смотря, о чем ты попросишь, - пробормотала гадалка сквозь зубы. Руки ее будто сами собой перетасовывали колоду карт. - Садись, - будто заметив только сейчас, что Фотиния так и стоит, застывши, женщина мотнула головой в сторону корней. - И прежде чем ты решишься задать мне свой вопрос, - перебила она только хотевшую заговорить девушку, - лучше расскажи мне, как ты к этому вопросу пришла. С самого начала, - ее глаза, словно горящие каким-то темным, нездешним светом, приковали к себе взгляд девушки, заставив что-то внутри болезненно сжаться. - Говори.
И она заговорила. Словно сама себя перебивая, забормотала, срываясь с одного на другое.
Про то, как жила счастливо недалеко от этого леса, в богатой семье, при живых отце да матери, при сестрах старших да младших, богатой невестой, счастливой красавицей. Отец ее, что большими пашнями владел за тем лесом, думал сосватать за нее жениха побогаче, так сестру ее выдал, так и младших собрался. Видя счастье сестры, не противилась девушка воле отцовской, только надо же было явиться к ним в селение старику-кузнецу с сыном своим. Фотиния влюбилась, увидев лишь раз его.
- Старика-кузнеца? - поперхнулась выпитой из фляги жидкостью гадалка, чуть не облив уже разложенные карты.
- Что? Да нет, он же мне в дедушки годиться! - возмутилась девушка, отвлекшись от рассказа.
- А сын его тебе только в женихи? - в недоумении выгнула одну бровь цыганка. На губах ее появилась хитрая улыбка.
- Да... Он ведь такой! Такой!... - щеки девицы раскраснелись, а взгляд уж смотрел куда-то в сторону ветвей ивы, будто и не здесь находясь.
- Вы не думайте! Он хороший, он любит меня... - затараторила девушка, в волнении сминая ткань сарафана.
- И почему же тогда ты сейчас здесь, а не с ним в кроватке почиваешь? - хмыкнула гадалка, снова опуская свой взор к картам. Взор же Фотинии затуманился. Словно в мечтах, она медленно осмотрела гладь ручья, черные, извивающиеся корни, занавесь из длинных ветвей и ивовых листьев.
- Мы были с ним здесь... - произнесла она звенящим голосом. - Под этой ивой было наше место...
- И обещала здесь ты стать его невестой, - откликнулась, морщась, как от кислой ягоды, гадалка. - Вот только место это - не ваше, как я тебе уже сказать успела, а ты - не жена красавца-кузнеца...
- Вы ничего не знаете! - срывающимся голосом оборвала ее Фотиния. - Вы не знаете его... Вы не можете знать...
- Чего не знаю я, то знают мои карты, - резко отвечала женщина. - И вижу я, что оставил тебя твой кузнец брюхатой, а самого его рядом нет...
- Да разве могут карты знать? - с тоской воскликнула девушка.
Разве могли карты знать, как ждала она его каждый вечер здесь, у реки? Разве могли они знать, как горячи были его поцелуи, как жадно тело? Как сплетались в объятиях они, как горел костер жаркий, плавящий мысли и выковывающий чувства... Как тепло становилось осеннюю порою, как уютно в дождливый день, как бесстрашно вдвоем на берегу ручья... Как укрыли их ветки ивовые от любой беды, и как обещанье дали обвенчаться ветвями, что даровали им убежище...
- Но мы не успели, - опечаленно продолжала девушка. По щекам ее вновь текли слезы горя. - Этой весною, в первые дни марта, когда еще снег не сошел, забрали их всех: и отца, и братьев, и любого моего на войну, в поход проклятый. Уж полгода не видала я любимого лица, уж полгода не слышал речей нежных... А сейчас время пришло мне рожать: уж на днях дочь али сын на свет божий появятся, а мой милый так и не вернулся. И, говорят, не вернется: погибло войско наше! Ууу, - заревела белугой Фотиния.
- Да будет тебе, будет реветь! - замахала на нее руками женщина. - Что же ты, со вчерашнего не нарыдалась? Вижу я, что рассказ твой подошел к концу, - продолжала гадалка, когда девушка чуток тише реветь начала. - Так с каким же вопросом ты ко мне пришла, Фотиния? - серьезно посмотрела она на девушку, ожидая ответа.
Та молчала, опустив голову.
- Ну же. Говори, - с нажимом проговорила гадалка. Рука ее правая висела над картами, будто только и ждала, как схватить одну из них.
- Я уж думала, утоплюсь вчера... - шепотом начала Фотиния, поднимая мокрые, диким светом горящие глаза на гадалку. - Мне и сестры, и мать отказали в укрытье младенца моего. Тут, в лесу, живет ведьма одна, мы к ней кто за приворотом, кто за снадобьем от болезней, с подружками бегаем... - медленно проговорила девушка. - Да и она отказала, сказала, не хочет еще один грех на душу брать. Я думала: раз милый мой умер, не вернется уж... так зачем нам с ребенком моим жить? Семья уж меня не примет, коль отец вернется, а коли и нет - так кто ж из родных будет в доме непонятно откуда взявшегося малыша растить? Думала, утопиться нам, - повторила она. Взгляд ее остановился на застывшей над картами загорелой ладони гадалки. - Так помоги хоть ты мне!
- В чем помочь? Я так и не услышала вопроса, - недоуменно нахмурилась гадалка. Девушка, будто в бреду, схватила ее за руку, сжала сильно, будто боясь отпустить.
- Прошу, убей его! Убей ребенка моего! Как я буду с ним жить, коли милый мой не вернется?! - зарыдала она пуще прежнего.
- Ты что... ты что удумала, малахольная! - ахнула, ужаснувшись, женщина, выдергивая ладонь. - Девчонка, не в тебе твой ум, коли ты меня о таком просишь...
- Так не о чем мне просить боле... - без чувств прошептала девушка, отворачиваясь. Казалось, покинули ее силы. - И незачем жить... Коль милый мой не вернется.
- А теперь перестань ты тоскливо вздыхать, и послушай меня, милая, - насмешливо произнесла за ее спиной женщина. - Коль ты не хочешь мне вопрос задать, задам сама его: ты плату мне уже внесла.
- Плату? - удивленно повернулась к огню девушка снова. - Но я ничего вам не давала.
- Моя плата мала - твоего рассказа на нее вполне хватает, - отмахнулась женщина. - А потому помогу я тебе, объясню я причину твоих да женишка твоего злоключений. Скажи мне, ты знаешь, под каким древом мы с тобою сидим?
- Под ивой, - недоуменно пожала плечами Фотиния.
- Под ивой... Да, а знаешь ли ты, что ива эта охраняла вас и давала покой темными ночами? Ива хранила ваш постыдный секрет, ива укрывала вас от бед, под луной защищала... Вот только ива никогда не делает что-то за просто так, - жестко закончила женщина, переворачивая карты, словно по ним рассказ свой ведя. - Ива дает силу, не добрую и не злую - настолько древняя магия стоит выше этих плебейских ценностей. Ей все равно, для чего дана сила - но ей нужна расплата.
- О чем... о чем вы говорите? - испуганно прошептала девушка. Крупные слезинки заскользили по обветренным алым щекам.
- Ты мне не веришь? - взгляд гадалки оценивающе прошелся по лицу Фотинии. Та, вздрогнув, сжалась от этого взгляда, сделавший женщину еще загадочней, но и опасности ей прибавивший. - А не стоило, раз не веришь, сарафан свой снимать да рубашку на милом рвать под ивовыми ветвями... Не красней, коли правду говорю. Ива вас не жалела, но дали вы обещанье в ту ночь, что обвенчаетесь. Но только родиться твой малыш - и равновесие вашей клятвы окончиться. Ива справедлива, а потому взамен жизни твоего сына... а родиться у тебя сын, могу и я поклясться всей своей колодой карт... - ладонь гадалки ласково прошлась по засаленным рисункам на старом картоне, - ива заберет жизнь твоего кузнеца. Ох, зря он рубашку тут рвала, ой-ей, зря, - цокнула она языком.
- Ах! - вскрикнула девушка. Закусив до крови палец на правой руке, она заворожено следила за гадалкой, что шепчущей над картами. - Коли так, так мне и свет не мил! - убито воскликнула Фотиния, подавленная горем. Ладонь ее коснулась живота, где пока что был ее ребенок.
- Не горячишь, милая. Твой кузнец умрет, и будет его жизнь платой за ваше неблагоразумие. Но... есть способ спасти его, - сказала она с запинкой. Бросив быстрый взгляд на девушку, нахмурилась: - И не смей думать о том, чтобы себя иль ребенка убить. Чего удумала... Это же надо, так не любить свое дитя, - пробормотала она себе под нос.
- Я люблю его, - прошептала, расслышав все, Фотиния. - Но только зачем ему мать без отца?..
- Лада с тобой, поняла я, - отмахнулась гадалка.
- Так как же мне спасти любого моего? Прошу, ответь! - она снова схватила за руку женщину, сжав с силой, от которой гадалка поморщилась недовольно. - Что мне?... Что мне надо сделать?... Скажи, я отдам тебе все, что у меня есть! Только скажи! - исступленно молила она.
- Вэй, да отдай ты мне руку мою сначала! - раздраженно откликнулась гадалка. - Я и так все скажу. Твой сын родиться завтра, под вечер. Как это случится, вели сестрам или матери своей принести ребенка сюда...
- Сюда? - изумленно спросила Фотиния, инстинктивно хватаясь за живот.
- Сюда. Ива заберет твое дитя, а взамен - скоро вернется твою суженый, да сразу и свадебку сыграете, - резко ответила гадалка. - Все решишь ты сама. Но помни: коли ты умрешь, либо ребенка убьешь - твой любимый погибнет тоже.
- Но что же будет с сыном моим? - зарыдала она снова.
- Ох, чудаковата ты... - развела руками гадалка. - Откуда мне знать, что с ним будет? Ива решила его забрать себе, вот все, что я знаю. Его будущее скрыто. И что это ты опечалилась? Сама же говорила, что ни ребенок тебе не нужен, ни ты ему!
- Я не говорила!
- Но ты так думала, - сурово посмотрела на нее гадалка. - Все. Больше мне нечего сказать. Иди домой - я у тебя роды принимать не буду, - одним движением сложив карты в кучу, да перемешав, она положила их в суму.
- Но я...
- Иди. В выборе я тебе не помощник, - покачала головой женщина. - Так, где тут моя рыбка лежала...
***
Она бежала, не разбирая пути. Ноги путались в сырой траве, вечерний туман еще не думал ложиться - но плыли деревья леса, травы, темнеющее небо в ее глазах от невыплаканных слез. Сарафан путался, мешался под ногами, кожа на руках разорвана, то ли от шипов колючих кустарников, то ли чьих-то когтей. А может, сама уж она до крови сжимала кулачки, срываясь на крик от боли. Волосы, спутанные, грязные, мешались. Лезли в глаза и рот, с трудом давая дышать
Внутри все будто удушающим жаром обожгли. И не дает он ни идти, ни бежать, ни на месте ей одном находиться. Покрытые мхом стволы деревьев скользили перед глазами, под ладонями, цеплявшимися за них. Мокрые, темные, они своими сочными темными цветами напоминали о недавно прошедшем дожде.
Она не знала, что дождь прошел. Она не чувствовала сырости вокруг, ночной спокойной тишины леса. Испуганная тем, что натворила, она бежала, не разбирая дороги.
Лес закончился, и она чуть не провалилась в мягкий песок берега ручья. Вода в нем после дождя поднялась, разливаясь. Ива, что скрывала своими ветвями убежище совсем рядом, могла затоплена уже быть по корням. И правда, вода подошла уже совсем близко. Вода могла уже и затопить то, или того, кто искал до того в ветвях ее спасенья...
Крик застрял у нее в горле, только безвольно смотрела она на затопленную иву, и, бессильно перебирая ногами, спускалась по берегу к ней.
- Нет... нет... - прошептала она. - Только не так...
Она так и замерла в пяти шагах от ивы, с ужасом думая о том, что натворила, когда от ствола древа, укрытого ночной тенью - тучи от дождя еще не разошлись, - отделились две фигуры. Они не видели ее пока что. Послышался шепот, а затем тихий смех, который Фотиния узнала.
- Что же, не мне спасибо, спасибо тебе! Курочка действительно была вкусна, - проговорила гадалка, отворачиваясь от собеседника в сторону Фотинии, но все еще не замечая ее, пока продолжала говорить с кем-то. Затем ее голос посерьезнел, и снова проговорила: - Береги этот дар. Еще одного шанса тебе никто не даст. А теперь - прощай.
Послышалось тихое шебаршение в кустарнике за ивой, будто кто-то решил выбраться через них в лес, и все стихло. Фотиния сделала шаг к иве, все еще не до конца осознавая, что происходит.
- О, таки пришла... - удивленно воскликнула гадалка, разглядывая ее. - Деточка, ты бы отдохнула лучше, - сочувственно покачала головой гадалка, отходя от ивы. - А мне уж и в путь пора.
- Стойте, - воскликнула девушка, хватая гадалку за длинный рукав. - Где мой сын? Мать сказала, что отнесла его к иве, положила, у корней... - ее глаза в испуге смотрели на заполненное водой укрытие меж ивовых корней. - Он... его унесла ведь река? - шепотом произнесла она, дико смотря на хмурую гадалку.
- Ой-вэй, только сейчас спохватилась? Не поздновато ли? - недовольно откликнулась гадалка. - Коли решила, что кузнец твой тебе дороже, так не металась бы по берегу раненой птицей. Что же ты тогда мечешься?
- Вы... ты же сказала, чтобы я не убивала его, - девушка обессилено опустилась на песок. - А сама обманом погубила... Зачем?.. зачем... - зарыдала она.
- Твой ребенок жив, - подогнув правую ногу под себя, гадалка села на песок рядом с Фотинией. - Только вот, детонька, ты сама еще ребенок. А ива, - грозовой тучи взгляд метнула она к древнему дереву, - ива справедливо с ним поступила. Не волнуйся о нем, не печалься, - гадалка взяла опечаленную девушку за руку. - Сын твой будет жить счастливо, а ты... ты забудешь о нем, - со вздохом закончила она. - Через какое-то время снова детьми обзаведешься. Дай руку ближе посмотреть мне! Луна только вышла из-за туч, ее свет неверен, ну-ка, - прищурившись, посмотрела она на ладошку, обводя каждую черточку, словно ощупывая каждую мелкую линию. - Вижу я, что долго проживешь ты, с мужем своим. Не в один день уйдете, - чуть смурее добавила она. - Ему все же меньше на этом свете времени уготовано. Но случится это нескоро, ваши дети вырасти уже успеют, да своими обзавестись.
- Дети?... - бездумно прошептала Фотиния.
- Дети. Вижу, пятеро их у тебя... нет, прости, луна слепая, четыре будет, - зашептала гадалка. - Будешь ты счастлива, стоит только отпустить его.
- Счастлива... И дети... И любимый домой вернется, - облегченно выдохнула девушка.
- Надо бы тебя домой отвести, - покачала головой женщина, вставая и помогая подняться Фотинии. Под руку повела ее до леса, где их встретили запыхавшиеся от долгого бега мать и сестры.
***
Босые ноги ласкала прохлада воды. Подол промок, но из воды женщина и не думала выходить из воды. Задумчиво оглядывая дерево с кроны до корней, она зашла внутрь укрытия, что образовывали изящные черные ветки и темно-зеленые листья. Рука женщины коснулась старой, потрескавшейся коры, словно лаская.
- Много песен да историй ты мне рассказала. Спасибо, - прошептала она. Ива величественно молчала. Она сделала свое дело - уберегла доверившихся ей.
Гадалка, прислонившись к темному стволу, прикрыла уставшие глаза, вспоминая свой долгий путь. Сколько миль пройдено, сколько слов сказано, сколько судеб увидено... Только-только спустилась она с высокой горы, где ожила древняя, грустная сказка. Но и в долине нашли ее силы иные. Вспомнила, как спустилась к ручью, смыть жар ходьбы, как думала остаться всего на ночь одну спать здесь...
...Не первую любовь укрывала под своими ветвями ива. Она была добра, но не прощала предательства. И проклятье ложилось на головы тех, кто не выполнил обещаний, данных под ее кроной.
Внучка старухи-травницы тоже полюбила под этой ивой, тоже доверила ей свои тайны. Было это двадцать лет назад. Сплела из ивовой коры она амулет на удачу, подарила его и себя любимому, загадала желание у берега ручья... А любимый ушел от нее к другой, жестоко посмеявшись. Но ива была благосклонна к бедной девушке, пока та с бабкой своей не убила ребенка во чреве своем. Дух ивы, настолько древний, что мало кто помнил уже времена, когда не стояла вот так, на краю волн она, разгневался на молодую травницу, и боле не могла она уже ни родить дитя, ни полюбить другого.
Обезумев от горя и несчастья, скрылась девушка в лесной глуши, и только несколько лет назад решилась снова выйти к людям. Никто уж не помнил ее имени, ее позора, ее горя... Никто не мешал ей жить мирно в своей лесной избушке, торгуя травами на рынке. Так и жила она, леча других, да горюя о своем ребенке...
Когда пришла к ней Фотиния пару дней назад, не захотела травница брать на себя новый грех, что напомнил ей об несчастье. Пошла травница снова оттого на берег ручья, к памятной иве, борясь с раной, что разбередили воспоминания, что снова болью кололи душу. В печали дошла она до ивы, где нашла усталую путницу...
...А этой ночью малыш, оставленный нерадивой бабкой в корзине у дерева, громко кричал, покачиваясь в своей "лодочке" на волнах вышедшего из берегов ручья. Дождь все еще шел.
Расплескивая воду, бросилась к младенцу женщина лет сорока или немного старше. Шагая по пояс в воде, она подобралась к мальчику, обхватив корзинку обеими руками и прижав к груди.
- Хватайтесь скорее, пока не унесло потоком, - раздалось взволнованное сверху, и женщина облегченно ухватилась за протянутую руку. - Ох, стоило только ненадолго отлучиться, а аист успел к нам прилететь, да еще и в такую грозу. И не страшно же ему было, - проворчала гадалка, усаживаясь рядом с женщиной на толстом узловатом корне под укрытием кроны. Дождь отступал. - Дайте-ка мне поглядеть на то, что вы мне протянули, - она склонилась над ладонью молчаливой женщины, ту, что все еще сжимала в своей. - Ба! Да вы были прокляты! - округлила глаза гадалка в наигранном удивлении. - Только вот проклятие ваше сошло на нет. Я вижу по этой руке, что жить вам еще долго-долгонечко, даже счастливо и радостно! - она отстранила ладонь от себя, отпуская. Не глядя на счастливо улыбающуюся женщину, посмотрела в сторону корзинки. - Вэй, а по этой ладошке пока ничего не могу сказать, - гадалка притронулась к пальчикам успевшего заснуть малыша. - Он чист и невинен, - серьезно посмотрела она на женщину. Дождь почти полностью стих. - Только от тебя зависит, какой будет его судьба. Береги его, - гадалка поднялась со своего места, удобнее устраивая свою безразмерную суму на плече. Женщина, достав из корзинки младенца и бережно прижимая того к груди, тоже встала.
- Спасибо тебе, - прошептала, склоняя голову, женщина. - Я... мы, - она с нежностью посмотрела на ребенка, - мы никогда тебя не забудем.
- Что же, не мне спасибо, спасибо тебе! Курочка действительно была вкусна, - тихо рассмеялась гадалка, ласково поглядев на малыша. Затем ее голос посерьезнел, и снова проговорила: - Береги этот дар. Еще одного шанса тебе никто не даст. А теперь - прощай.
***
Ручей спускался вниз, превращаясь в реку. Побледнели следы шагов на песке, смыли их заботливо кроткие волны, но у самого моря, в которое впадала река, еще свежи были шаги босых ног, еще нес ветер в воздухе ее веселый посвист в такт шагам...