- Вы бы хотели, чтобы в вашей жизни был человек, который безоговорочно, беспардонно обожал вас? - Спросил я у Саткевича. - Какой же вы скользкий человек. - Саткевич неприязненно сморщился и передернул плечами. - Отчего же скользкий? - Вопросы у вас всегда.. многозначительные. И такие гадкие. Вы уже как будто заранее знаете, что у меня такого человека в жизни нет. - А разве вы не поэтому сюда приходите? - Я посмотрел на плакат, украшавший стену. На нём наш штатный художник по фамилии Черствый изобразил грустные глаза и смеющийся рот. И внизу серая надпись: "Общество несбывшихся".
Саткевич проследил за моим взглядом и угрюмо кивнул.
- Может вы и правы, - вздохнул он, - но вопрос мне все равно не нравится. - Зря вы так, Саткевич, - неодобрительно скривил губы я. - Это очень хороший вопрос. И очень простой. Хотели бы вы, чтоб был некий человек, пускай девушка, которая бы вас всего и всякого обожала? - Красивая девушка? - Предположим, да. - Тогда, конечно хотел бы. - А если некрасивая? - Если некрасивая, то тут думать надо. - Вот и думайте! - Я откинулся в кресле и закурил. - И кстати, пока вы думайте, замечу, что это вы скользкий тип, а не я.
Саткевич усмехнулся.
- Ничто не мешает быть скользкими вместе, - сказал он, - но меня вы за что так? - За то, что красивую ему подавай, а про некрасивую он думать будет. Хотя суть вопроса совершенно в другом. - Красота привлекает - развел руками Саткевич. - А вот обожание, оно в некотором роде удерживает. Я внимательно посмотрел ему в глаза, чуть повернув голову набок, словно изучаю интересный экспонат. - Вы все ещё очень молоды, Саткевич - медленно произнёс я. - Я старше вас на десять лет. - Не спорю, - улыбнулся я, - но это мне не помешало уже прийти к выводу, что главный критерий моего идеального спутника жизни - это безоговорочное обожание меня. И так у многих, особенно у тех, кто сюда приходит.
Саткевич нахмурил брови.
- Во-первых, мы говорили не про спутника жизни, а про какого-то абстрактного обожателя. Во-вторых, это вы ещё непростительно юны в своей глупости, раз судите по себе, считая такое единственно верным. - Хорошо! - Миролюбиво поднял руки я. - Переформулируем! К черту абстракции! Вы бы хотели, Саткевич, одинокий вы и неудачливый несбывшийся человек, чтобы в вашей жизни возникла девушка, которая бы вас обожала? - Пожалуй, хотел бы. - Даже если глупая и скучная? - Не знаю. Я не хочу об этом говорить. Это же все равно абстрактно! - Саткевич, отвечайте! - Что вы от меня хотите? - Вы предпочтете любить интересную и красивую, но невзаимно, или быть любимым некрасивой и скучной? - Я предпочитаю не говорить об этом. Но раз уж вам так интересно, юный следопыт, то невзаимной любви не бывает. Есть чувство разочарования, что не смог добиться, да. Но любовь - это уже этап взаимного обожания, уважения, дружбы. Не путайте её с влюбленностью. - А вы глубоки, Саткевич, я не знал. Но вернёмся к обожанию. Вам нравится нравиться? - Что? - Вам нравится, когда вами восхищаются? - Да, конечно, как и вам. - Даже если, условно говоря, воздыхатели второсортные? - Вы не просто скользкий, вы мерзкий... Я считаю, что не важно, кто оценивает, лишь бы за дело - и если положительно, то мне приятно. Отрицательно - делаю выводы. - Как люди оценили то, что вы убили жену, Саткевич? - По-разному. Но обожателей, если вам интересно это, особо не прибавилось. - Саткевич, а кто дал Грише Черствому краски для плакатов? - Кажется, медсестра. - А разве они не ядовитые? - А разве ваши сигареты не ядовитые? - Резон. - Я вздохнул и посмотрел на часы. - Пора на процедуры. - Верно. - Саткевич потянулся в кресле. - Я удовлетворил ваше любопытство? - Нисколько, - улыбнулся я, - но мы же здесь ещё несколько... задержимся. Так что обсудим позже. До завтра. - До завтра.