(Еженедельник Обьединенного института ядерных исследований).
No 42, 1998 г..
Газета "Литературный Петербург", No 5, СПб, 1999 г..
Журнал Золотой лев, No 63-64, 2005 г.
В "Независимой газете" была опубликована в своем роде замечательная статья. Некто А. Кеннауэй, англичанин, рассуждал о целях и задачах русской фундаментальной науки.
Эта статья представляется нам чрезвычайно интересной, так, как читая ее, мы видим, как формируются на Западе главные легенды о России.
Становление мифа о роли Советского Союза во Второй мировой войне, его потерях и победе началось сразу после войны, так что на данном этапе эта легенда имеет совершенно отшлифованный вид. На Западе ее преподают в школах и институтах, и налицо сформированное общественное мнение. Вскоре она официально будет звучать так: войну начали русские, а выиграли американцы.
Теперь мы являемся свидетелями того, как набрал силу новый миф: что есть фундаментальная наука в России.
Тон статьи Кеннауэйя глубоко недоброжелательный, а задача очевидна - дискредитировать русские достижения. В английской традиции делать это в лоб не допускается, ибо цели станут ясны и эффект будет противоположным. Поэтому автор выбирает "основательно-убедительный" стиль изложения. Мы последуем за ним и оценим его предположения.
Параграф первый Кеннауэй назвал: "Русский Бог - фундаментальная наука".
В этом отрывке автор не говорит о русских, а хвалит японский подход к научным исследованиям, цитируя тамошнего премьер-министра: "Мы сейчас настолько богаты, что можем позволить себе подходить к фундаментальной науке, как к форме искусства, и рассматривать это как часть нашего вклада в мировую культуру". Автор восхищается этим, одобряет японцев: "...их не надо уговаривать тратить деньги на исследования". И добавляет: "Вряд ли есть еще одна страна в мире, где бы так определенно высказались на этот счет".
В устах Кеннауэя это означает, что как раз русских надо уговаривать тратить деньги на науку, в отличие от японцев, при этом он совершенно непоследовательно назвал свой параграф "Русский Бог - фундаментальная наука".
Его восхищение японцами в пику русским выглядит смехотворным, ибо именно русские десятилетиями демонстрировали подход к науке, как к форме искусства, как к самостоятельной духовной ценности. В этом смысле мы вполне солидарны с японским премьер-министром, а противопоставлять его и русскую точки зрения на предмет - значит, ничего не понять в русской науке. Кроме ученых, более чем каждый второй гражданин России - и это общеизвестный факт - считал, что затраты России на исследования окружающего мира положительны и необходимы. Не обращаясь далеко в прошлое, можно напомнить один репортаж российского телевидения тогда, когда по полгода и больше не платили зарплату. Сельский житель, с уровнем жизни куда как далеким от японского, посоветовал правительству выделять деньги на медицину, образование и... новые космические программы. Очевидно, что, кроме Японии, в мире есть "...еще одна страна, где так откровенно высказались на этот счет".
Но даже если Кеннауэй слышал и понимал подобный приоритет у русских духа перед материальным, то его английский разум не в силах примириться с таким подходом к делу, он его просто отметает, как глухонемой. Что мы видим, прочитав второй параграф, оскорбительно названный автором: "Первоклассная вещь второй свежести".
Здесь, походя назвав русскую науку явлением второго сорта, Кеннауэй как неоспоримый аргумент приводит малое количество полученных русскими Нобелевских премий. Все остальные мысли во втором параграфе не имеют никакого отношения к обсуждению науки, ибо рассматривают не ее саму, а выгоды, которые она может принести.
Итак, если мы возьмемся оценивать русскую науку на килограммы и дециметры Нобелевских премий, то должны немедленно вспомнить, что получению их препятствовали два обстоятельства.
Получение всякой премии (в том числе и научной) ритуал, без сомнения замешанный на политических приоритетах. Ученых Советского Союза всегда обходили стороной и не только не награждали, но и обкрадывали в научном плане, о чем мы скажем ниже.
В литературе сложилась та же картина политического награждениями Нобелевскими премиями. Из России были отмечены Б.Пастернак и И.Бродский, и оба, разумеется, только для того, чтобы пнуть Россию. Нобелевский комитет не наградил ни Есенина, ни Клюева, ни великого, но затоптанного Николая Рубцова - ни одного из тех поэтов, кто любил свою Родину, Россию. Они наградили тех, кто стоял в оппозиции к стране. Бродский - только неплохой поэт (в ранних стихах), но, безусловно, даже не большой талант. И в нем нет ничего национального, ничего русского. Этим он и оказался наиболее привлекателен. Пастернак был награжден комитетом не за свои ослепительные стихи, а за слабую прозу, что крайне забавно само по себе и показывает предумышленность действий Нобелевского комитета. Другой пример. Автор с прекрасной памятью на факты, но скверной литературой, А.Солженицын, отмечен, в то время как великий русский писатель Варлам Шаламов, живший в то же самое время и писавший на ту же тему о ГУЛАГЕ, на Западе почти не переведен и никто им не интересуется. Члены Нобелевского комитета наверняка читали его прозу, но не наградили его, потому что в своей жизни и работе он не стоял к России задом.
Нам не нужно объяснять, что сейчас - далеко не первые годы, когда Россию пытаются унизить, воспользовавшись любым предлогом, в том числе - оппозиционностью писателей.
Следующая причина, по которой русские ученые не получали Нобелевские премии - это отсутствие массы публикаций. В русских научных школах считалось дурным тоном публиковать больше нескольких работ в год. Только лучшее. Желательно совершенно новое. Это была этика талантливых людей. Не было и речи заниматься откровенной и беспардонной саморекламой, так, как это принято в западных университетах. Ученые, верившие в "Русского Бога - фундаментальную науку", брезговали теми элементами вокруг нее, на которых собственно и базируется наука на Западе. Например, в Австралии, в университете Канберры, есть сотрудник, который выпустил 65 статей за 3 года, то есть по 2 научных труда ежемесячно(!) И близкая к этому профанация свойственна многим современным ученым.
Следующий фактор недостаточной известности русской науки - фактор доступности публикаций. Русских ученых не печатали в западных научных журналах, за редким исключением. Если предлагали публикацию книги, то унижали копеечной оплатой.
Начиная с 50-х годов все основные советские научные журналы переводились на английский и был доступны практически во всех западных библиотеках. Но переводы были крайне плохи. Часто они преводились так, что при всем желании нельзя было понять, что автор хочет сказать. Некоторые из них теперь считают, что и сами бы не поняли, если бы не знали, о чем идет речь. В результате этой плохой публикации для иностранного читателя, если не сказать, почти не существующей, шедшей иногда мимо общего русла науки, многие русские научные труды были украдены западными учеными полностью - центральная идея - или частично - отдельные детали той или иной задачи или решения.
Отрицательную роль для продвижения русской науки имело еще одно существенное обстоятельсттво. Это неучастие советских научных работниках в международных конференциях, которые являются исключительно важной частью обмена научной информацией. А также продвижения своего имени и своих научных работ в научной среде, ознакомления коллег с ними.
Западная фундаментальная наука, обладая средствами на исследования (по сравнению с русской наукой) за последние десятилетия не создала ни одной новой мощной теории, находясь в глубоком упадке, духовной рецессии. Ученые, занятые не вопросами устройства вселенной, а "производством большего количества туалетной бумаги" и собственным благополучием, демонстрируют явление, идущее вразрез с этикой научной среды, но крайне характерное для теперешнего положения науки: те из них, кто обладает положением и деньгами на поездки, возят на конференции работы, в подавляющем числе случаев написанные их молодыми подчиненными, и, подписывая своим именем чужие труды, активно зарабатывают себе имя. Не все, но исключительно многие занимаются только этой деятельностью, особенно получив постоянную позицию и сотрудников. Даже известны случаи найма русских молодых ученых, которые (другого слова не подберешь) как рабы пишут для хозяина монографии: очевидно, что монография по своему определению собственный, личный труд каждого. Справедливости ради надо сказать, что подобное бесстыдство характерно и для научных функционеров в новой России. Их трудно назвать учеными. Некоторые из них, кто еще недавно занимался творческой деятельностью, теперь, обладая положением директоров институтов и всего только лабораторий, покупают недвижимость на Западе, строят виллы - обкрадывают своих сотрудников, коллег, унижая занятие наукой, славу русской науки и сами высшие духовные ценности, превращая все вокруг себя в полное ничтожество...
Далее в статье следует параграф, озаглавленный Кеннауэем: "Кому нужны российские кулибины?"
Здесь автор изголяется над русскими талантливыми учеными и изобретателями. Он указывает не верить и ни при каких условиях не платить за что бы то ни было, сделанное талантливыми русскими. По-видимому, сам автор или университет, где он работает, продавал свои изделия. Состоялась торговля: она решилась не в пользу автора статьи. Зная жесточайшую западную конкуренцию в области продажи себя и своих достижений, для тренированного взгляда видно, каким ядом и завистью обойденного стороной пропитан раздел о кулибиных. Между прочим, каждый любопытствующий может найти в Интернете все: от "злобных пасквилей" до матерной неутоленной брани в адрес способных русских, которым было отдано предпочтение при приеме на работу перед, по-видимому, менее талантливыми иными гражданами.
Любопытно, что Кеннауэй, по его рассказу, побывал в высоких, советских на тот момент инстанциях, где ему показывали научные достижения и вообще по русской традиции оказали самый радушный прием, этого он не скрывает. По-видимому, он выражал свое одобрение тому, что ему там демонстрировали. Это, впрочем, не помешало ему, будучи дома, состряпать обсуждаемую статью, где он с презрением назвал русских ученых (с которыми он общался) - "интеллектуалами" - в кавычках, сказать о научных убеждениях старых ученых как об "инстинктах" и откровенно полагать, что любой русский молится на "иностранца с чеком" (все это его выражения). Нам необходимо помнить о том, что огромное большинство "цивилизованных" посетителей России именно так и твердят, вернувшись домой.
Забавно, но было замечено, что почти каждый приехавший в Россию сотрудник университета - доктор. Как, однако, стало много докторов?.. Дело в том, что они отрапортуются так, а мы по неведению принимаем это за чистую монету. В России доктор наук, профессор - высокое и редкое звание: в результате ученые с Запада получают наше незаслуженное почитание. В действительности, профессорский статус на Западе эквивалентен нашему доценту, кандидатской диссертации, и никакой особенной чести в этом нет. Только "полный профессор" равен нашему профессору, но "полный профессор" на Западе за редчайшим исключением дается не за научные достижения, а по совокупности научно-общественной работы, за выслугу лет, а это, разумеется, совершенно не одно и то же.
Итак, Кеннауэй прошелся и по русской фундаментальной науке, и по изобретателям.
Круг интересов последних сильно разнится на Западе и в России. Подавляющее большинство изобретений на Западе удовлетворяют бытовые нужды: несть числа удобнейшим крышкам и крышечкам, замочкам, прокладочкам, открывалкам, застежкам, краникам и тысячам других приспособлений, идущих "навстречу потребителю". Ибо в мире нет ничего важнее, чем инструменты комфорта.
В России также уделяют этому внимание. Но самые блестящие разработки - часто относительно дешевые в изготовлении и остроумные - приходятся на совершенствование наиболее сложных, высокоточных объектов. Что, надо заметить, идет параллельно с фундаментальной наукой. Если бы это было не так, именно Запад оказался бы впереди России в освоении космоса - насколько десятилетий тому назад. Как мы знаем, этого не произошло. Даже сейчас, когда Россия тотально страдает от нехватки средств на космические исследования, в технологии мы часто работаем лучше, чем Запад: разумеется не офишируя это, американцы покупают в России огромное количество инструментов, всевозможной техники - то, что используется космонавтами в полете для жизнеобеспечения и научных исследований - потому что их собственные дорогостоящие приборы выходят из стоя, дают сбой, ненадежны и неудобны в употреблении, по мнению самих американских космонавтов.
Если бы наши научные разработки не были первоклассны, Запад не хромал бы на обе ноги, систематически отставая от России на 7-12 лет и в блестящих военных разработках в области авиации, ракето- и танкостроения. Только тогда он сумел бы показать свою истинную мощь, победив Германию во Второй мировой войне. В этом пункте мы не можем не согласиться с мнением автора статьи и повторяем его пословицу: "Чтобы сказать, каков пудинг, нужно его съесть".
Оценивая вал разработок, технических приспособлений на Западе, ориентированных на удовлетворение базисных, бытовых нужд и читая статью Кеннауэйя, мы подходим к самому интересному. Главный принцип, из которого исходит автор - это принцип полезности. Сами по себе задачи и цели фундаментальной науки его не интересуют. Очевидно, что это сфера не его интересов. Для автора важным представляется только то, что от науки можно получить, какую выгоду она может принести.
Как-то по австралийскому телевидению мы смотрели передачу о клонировании. Рассказывалось, что при известных условиях можно воспроизвести любое количество живых особей, а также оживить умерших, имея на руках их единственную клетку. Сидевшие вокруг русские предложили оживить Аристотеля и Канта; австралийский журналист, ведший передачу, предложил вырастить коров с одинаковыми сиськами, чтобы удобнее было доить.
В этой шутке кроется главная идея, двигавшая рукою Кеннауэйя. В представлениях англичанина любая деятельность должна приносить практический эффект. Этот результат должен быть измерен, просчитан, статистически обработан, по нему построены графики и расчеты - после чего можно решить, чем выгоднее заниматься. Мало того, достигнутый результат непременно должен воплотиться в реальные товары, "дойти до потребителя", "внести свой вклад в благосостояние", "способствовать процветанию" (это не советский лексикон, а цитаты из статьи Кеннауэйя). Таков кардинальный принцип, из которого исходит меркантильный английский ум. Когда он берется судить чужие достижения, он всех меряет на свой аршин. Он требует признать провал русской и советской науки, "...если ее рассматривать в качестве основы процветающей экономики". В этих требованиях Кеннауэй забыл, что не все в мире устроены по его образу и подобию: есть ученые, которые верят в приоритет духа перед процветающим бытом.
Также, по всей видимости, автор исходит из соображения, что многие десятилетия ухудшающееся состояние английской экономики имеет своей прямой виновницей английскую науку - бледную дурнушку, растерявшую в бытовых хлопотах свой былой блеск.