Серия: Странные сны. Странные сны приходят к нам иногда.
Приходят неожиданно, не спрашивая разрешения....
Дым над Городом.
(На правах сценария к анимационному фильму).
Уже несколько дней, с рассвета и до обеденного часа, над городом, а вернее над его центральной Площадью - там, где располагается здание городской Ратуши, - поднимается столб тяжелого, желто-черного дыма.
Это Великая Инквизиция правит свою кровавую тризну, сжигая и вешая еретиков, закостенелых вероотступников и прочих всяческих нарушителей заповедей.
Заповедей Божьих и человеческих.
Совсем недавно взошло солнце, и народ - кто по одиночке, кто - небольшими группами, стал подтягиваться к Ратуше - за очередной порцией впечатлений.
Иду по узким, извилистым, мощенным грубым булыжником улицам крохотного средневекового городка, время от времени ловко увертываясь от помоев, по простому выплескиваемых из окон.
А вот и площадь - идеально круглая, по краям - народные толпы, в центре - помост для Судей, рядом - клетка с подсудимым, высоченный деревянный столб , несколько вязанок дров, виселица.
Инквизиторы уже на местах.
В центре помоста вольготно расположился в дубовом кресле Некто в бесформенном черном балахоне. Лицо скрыто капюшоном. Видны только руки - большие, смуглые, изрезанные глубокими морщинами. Руки обнимают массивный черный посох, в навершии посоха - искусно вырезанная голова пуделя.
Справа от Главного Инквизитора - тоненькая женщина в синем плаще. Светлые прямые волосы, красивое тонкое лицо. И огромные синие глаза, печальные, до чего же печальные, Боги мои!
Слева, на низенькой скамеечке - громадный черный Кот , нагло закинувший лапу-на-лапу, и грустно улыбающийся сквозь роскошные усы чему-то своему.
А в клетке - пожилой человечек в черном смокинге, белой манишке, с малиновой бабочкой в синий горох - испуганный и несчастный.
Ба, да это Евгений Ваганович Петросян собственной персоной. Неисповедимы пути земные.
- Начнем заседание! - летит над площадью могучий бас. - Мастер Мольер, как Прокурор Инквизиции, огласите обвинение.
Худой высокий человек в кудрявом рыжем парике поднимается на помост.
- Я, Жан-Батист Мольер, Прокурор Великой Инквизиции, - голос говорящего дрожит от волнения, - Обвиняю этого человека в страшном преступлении. Он нарушил все принципы и устои Высокого искусства Сатиры. Высокого, судари мои! Искусства, призванного бороться с наклонностями низменными и подлыми.
Человек может быть всецело предан Добру, может поклоняться Злу, но если он низок - последствия его деяний будут по настоящему страшны.
Так говорится в старинных Легендах, и я им верю!
А обвиняемый поклоняется низости, он возвел ее в культ. На его выступлениях люди смеются животным смехом, грубым, как урчание переполненного желудка.
Каждая вторая его шутка посвящена вариациям на туалетную тему, каждая первая - человеческим испражнениям в более широком понимании.
Потакать низменным наклонностям толпы - дело страшное, с итогом кровавым.
Так поется в старинных Балладах, и я им верю!
Один неглупый молодой человек сказал:
- Петросян - хуже героина.
- Я с этим полностью согласен, и требую для обвиняемого одного - очищения светлым огнем, немедленно.
- Ну что ж, - задумчиво произнес Главный, - Позиция Ваша понятна. Но что нам скажет Адвокат? Кстати, кто у нас сегодня Адвокат? Бенгальский? Бзежинский? А, вспомнил - Березовский. Прошу, прошу.
- Борис Абрамович, - представляется Адвокат, низенький лысый мужчина в помятом костюме.
- Я не очень понял своего коллегу. Все это очень хорошо - благородство, борьба с пошлостью. Но какое отношение это имеет к бизнесу? Мой подзащитный не мессия, и, даже не врач человеческих душ. Он - просто бизнесмен. Есть спрос - есть предложение. Люди покупают билеты на его выступления - значит, товар востребован рынком. Больше ничего, и суть Ваших претензий мне непонятна.
Вот, кстати. В первом ряду я вижу Михаила Задорнова. Он занимается тем же, что и мой подзащитный, а именно - смешит народ. Но его здесь никто не судит, более того, даже издали заметно, что ему тут благоволят. Почему такое? Ответьте, коллега.
И действительно, прямо около помоста стоит Михаил Николаевич. В раззолоченном камзоле, на груди разлапистые ордена-снежинки, на боку - рыцарская шпага.
Вместо Прокурора Березовскому отвечает Сам:
- Я лично много раз бывал на концертах мастера Михаила. Да, на его выступлениях люди смеются. Смеются - а не пошло ржут.
И когда зрители по окончании покидают зал - одни задумчиво молчат, другие - грустно улыбаются. Происходит то, что и должно происходить - люди задумываются: о том, так ли они живут, тем ли ценностям поклоняются.
А с выступлений Вашего визави люди выходят без тени раздумий в глазах , глупо гогоча, довольные собой и окружающим миром. Так вот и появляются на свет законченные подлецы. Так что оставим мастера Задорнова в покое. Если у защиты есть свидетели - пусть выйдут на помост.
По ступенькам поднимается здоровенный малый, одетый как горожанин средней руки, упитанный и краснощекий.
Слегка запинаясь, но без особого смущения, малый заученно бубнит:
- Мы, это...Мы очень любим Евгения Вагановича. Он для нас - как отец родной. Вот послушаешь его, посмеешься вволю - на завтра и работается гораздо лучше, веселей, сподручней.
- Простите, любезный, - встревает Кот, - А Вы случайно не живодером трудитесь?
- Зачем - живодером? - Обижается свидетель, - Я мясником работаю, на Сытном рынке.
- А позвольте такой вопрос, - оживляется Мольер, - Если бы Ваш любимец на сцене, скажем так - громко пукнул. Что бы Вы на это сказали?
- Громко пукнул? То есть, пернул бы? - Уточняет мясник, - Ну это было бы прикольно. Ну, а если бы и баба его - то и вовсе закачаешься. Даже если бы и кучу наложил прямо на сцене - что ж, мы с пониманием, хорошей шутке завсегда рады.
Вокруг поднимается шум - подбадривающие выкрики, смешки, ругань.
Некто в черном бесформенном балахоне громко стучит посохом по помосту - над площадью воцаряется тишина.
- Разрешите, мессир? - негромко спрашивает тоненькая женщина в синем плаще. Как же печальны глаза ее, как же печальны, Боги мои!
Получив одобрение, женщина негромко распоряжается:
- Стража, отвести этого человека на городскую окраину - и отпустить на все четыре стороны. При попытке вернуться - повесить немедленно.
- В батоги его, в батоги! - неожиданно взвизгивает Кот.
Стража уводит незадачливого мясника.
Борис Абрамович недоуменно разводит руками:
- Но позвольте, так же нельзя. А свобода? А нетленные принципы демократии? А плюрализм мнений?
- Бенгальский, то есть - Березовский. А голову Вам давно не отрывали? - Переходит Кот в наступление.
- Тишина! Прения окончены! - Прерывает спорщиков авторитетный бас, - Через пять минут будет оглашен приговор.
На мое плечо ложится тяжелая рука. Это капитан Зорго, старый товарищ.
- Андрес, я все понимаю - тебе очень хочется узнать, чем все это завершится. Но нам пора. Шхуна ждать не будет - пора торопиться.
Быстрым шагом удаляемся от площади по узким, извилистым, мощенным грубым булыжником улицам, время от времени ловко увертываясь от помоев, по простому выплескиваемых из окон. Туда, где остро пахнет морем - в сторону Порта.
Уже видны мачты кораблей, уже слышна старинная матросская песня.
Наш фрегат давно уже на рейде.
Спорит он с прибрежную волною.
Эй, налейте, сволочи, налейте -
Или Вы поссоритесь со мною.
Сорок тысяч бед за нами следом
Бродят словно верная охрана.
Плюньте - кто на дно пойдет последним -
В пенистую морду Океана.....
Оборачиваюсь - в нос бьет неприятный запах. Там, над центром Города, поднимается столб желто-черного, нестерпимо вонючего дыма.
- Видно, твой сатирик и на Костре пошутил как-то неудачно, в смысле - неприлично, - глубокомысленно замечает капитан.
P.S. - Ведь нет же такого Закона, согласно которому человек не имеет права пересказывать свои сны окружающим?