Все аналогии - относительно описанных событий и действующих лиц, возникающие в головах у читателей, - являются приватным делом читателей. За случайные совпадения с реальностями, имевшими место быть, Автор ответственности не несёт.
Глава треть
Село Ловозеро и его обитатели
Ник упал на дно лодки, сгруппировался, изображая человеческий эмбрион. Именно в этой позе, по мнению преподавателей из Учебного Центра НКВД, следовала находиться при беглом "слепом" обстреле со стороны противника. Рядом таким же эмбрионом скорчился Банкин.
"Один, два, три ...", - считал про себя Ник. - "Шесть, семь.... И что это такое нашло на нашу Мэри? Может, с ума сошла - от перенесённых лагерных тягот?".
На цифре одиннадцать лодка вздрогнула, неожиданно тронулась с места, и, влекомая быстрым течением, уверенно понеслась в открытое море. Выстрелы тут же прекратились.
Выждав с минуту-другую, Ник уселся на скамью, взялся за вёсла и стал усердно грести, направляя лодку наискосок от берега. Улыбающийся Банкин уверенно взгромоздился на кормовое сиденье и ехидно поинтересовался:
- Куда гребёшь-то, командир? В Архангельск не иначе собрался? Давай-ка к берегу, а? Похоже, ты так ничего и не понял. Мэри совсем и не в нас стреляла, а в этот канат дурацкий. Она же нас вытащила из ловушки, а ты подумал - не весь что. Стыдно тебе должно быть, командир!
Ник раздражённо бросил вёсла, свесился над носом лодки, осмотрел конец толстой верёвки, явно перебитой меткой пулей, с чувством сплюнул за борт и зло пробормотал сквозь стиснутые зубы:
- Вот садись за вёсла и греби к берегу сам, раз родился таким сообразительным!
Мэри помогла вытащить тяжёлый нос лодки на чёрную прибрежную гальку, спросила озабоченно:
- Случайно ни кого не зацепила? Уже больше двух лет не держала оружия в руках, могла и разучиться.
- Что вы, дорогая, - ответил Ник, смущённо глядя в сторону. - Артемида не может разучиться метко стрелять, никогда и ни при каких обстоятельствах...
К ним мелкими шажками подошёл пожилой худенький саам, голова которого была щедро обмотана несколькими слоями белоснежного шёлка. На плече у старика висел старенький карабин, а в правой трясущейся руке был зажат казначейский билет.
- Доча, - просительно проговорил саам, - ударь меня ещё раз по голове, раз ты за это - платишь такие деньги! Мне не жалко, бей смело! - согнулся в полупоклоне, подставляя Мэри свой перевязанный затылок...
Двигатель полуторки гудел надсадно и тоскливо, словно бы раздумывая, а не стоит ли помереть - раз и навсегда? Ну его, этот несправедливый мир, пусть уж эти неблагодарные людишки сами прут на Крестовский перевал свою железную колымагу...
Ник сидел в кабине машины рядом с шофёром - старшиной НКВД Иваном Ефремовым, крепким кряжистым сорокалетним мужиком из кубанских казаков.
Майор Музыка так рекомендовал старшину:
- Иван в этом Ловозере - триедин в одном лице. Во-первых, он нашу службу представляет. Во-вторых, заодно выполняет все милицейские функции: расследует все мелкие кражи, бытовые ссоры и драки, регистрирует браки и факты естественной смерти. В-третьих, он ещё и секретарь тамошней партийной ячейки, отвечает за общий идеологический уровень населения. Поэтому и авторитет в Ловозере у него - непререкаемый, всех держит в ежовых рукавицах. Организует вам провожатых до этого Сейдозера, надёжных тягловых оленей найдёт, всё прочее предоставит. Надёжный мужик, никогда не подведёт!
Вообще-то Ник, как настоящий джентльмен, сразу предложил Мэри место в кабине, но та отказалась: мол, у них с Геной (с Геной - надо же!) спор образовался философский, не хочется прерывать те интересные дискуссии. Понятное дело, ясен пень, дискутируйте, молодые люди, не будем вам мешать!
- Ну, родимая, потерпи, совсем не много осталось, - уговаривал Иван полуторку, крутя баранку во все стороны и безостановочно дёргая за рычаг переключения скоростей. Наконец, через три часа после начала подъёма, выехали на Крестовский перевал.
Вот он, знаменитый Терский берег, - как на ладони в лучах полуденного солнца. Справа хорошо просматривался залив Белого моря с многочисленными длинными островами, вытянутыми с юго-запада на северо-восток. Слева сверкала на солнце белая гладь большого озера, покрытого последним льдом. Прямо по курсу располагалась узкая неровная полоска земли, зажатая между морем и озером, по которой и змеилась дальше их раздолбанная грунтовая дорога...
Вниз с перевала поехали уже гораздо веселей: двигатель довольно урчал и весело посапывал, оживая буквально на глазах.
Остановились на короткий отдых возле неширокой безымянной речушки, усталый шофёр, он же старшина Ефремов, уснул прямо в кабине машины, сопя во сне тоненько и нежно.
Хорошо было вокруг: весело журчала вода, рыбёшка усердно плескалась на ленивых перекатах, жужжали редкие комарики.
Вдруг неожиданно выяснилось, что Банкин для местных комаров - лакомое и желанное блюдо. Плотно облепили они его щекастую физиономию и начали кусать - нещадно и безостановочно.
Забегал Гешка по берегу реки, руками заполошно замахал. Его лицо, и без того широкое, распухло до полного неприличия, нос, совсем даже немаленький и в нормальном состоянии, увеличился вдвое.
- Ничего не понимаю, - жалобно гундосил Банкин. - На Чукотке этих тварей было больше во много раз, и ничего. Если и куснут, так только изредка и без всяких последствий. А здесь - звери какие-то просто, волки голодные, ненасытные. Ничего не понимаю!
- Да, повезло мне с напарником. Цирк получился навороченный, да ещё - с клоунадой изысканной! - беззлобно ухмылялся Ник.
Мэри на него даже обиделась:
- Как можно насмехаться над своим верным товарищем? Ему же больно!
Вытащила из кармана новенького чёрного бушлата (майор Музыка расстарался), перочинный ножик, раскрыла самое большое лезвие, нарезала целую охапку ольховых веток, покрытых первыми почками, ловко связала два шикарный веник. Потом умело развела небольшой весёлый костёр, усадила около него Банкина так, чтобы дым хоть немного отпугивал злых комаров, вложила Гешке в ладони по венику.
Ник достал из рюкзака небольшой походный котелок, вскипятил воды, заварил чай, разлил по скромным эмалированным кружкам.
Свежий весенний воздух, пахнущий родниковой водой, выкуренная трубка хорошего заграничного моряцкого табака - под выпитую кружку крепкого чая, что может быть желанней?
Мэри, сполоснув в речной воде кружки из-под чая, присела у костра напротив Банкина, поинтересовалась, внимательно разглядывая его лицо:
- Извините, Гена, а кто вы по национальности? Турок, азербайджанец, армянин? Гешка широко улыбнулся в ответ. - Да какой из меня турок, в роду все русские были, кроме прабабки. Вот она то - чистокровная персиянка. Её прадедушка в качестве трофея вывез с войны какой-то, при царе ещё. Но какая кровь оказалась сильная! У всех Банкиных, рожденных после этого дела, носищи - как груши спелые, да и щёки выпирают, будто за каждой спрятано по спелому грецкому ореху.
Ник тоже решил полюбопытствовать немного:
- Мэри, а что у вас тогда случилось на морском берегу? За что вы этого пожилого и безобидного саама ударили так сильно по голове? И чем это таким белоснежным - вы ему перевязали разбитую голову?
Девушка засмущалась, голову опустила к земле, рыжий ёжик своих волос, словно защищаясь, направила в сторону Ника. Но всё же ответила чуть слышно:
- Он мне карабин не хотел отдавать. Всё твердил, что женщина не должна прикасаться к оружию. Обычай, мол, такой. А сам стрелять боялся, потому что уже старый, глаза видят плохо. Боялся в вас попасть. Пришлось его камнем ударить по голове. Чем перевязала? Вы же мне денег оставили много. А я за два года лагерей отвыкла от всего. Тут же пошла в магазин и накупила всякого разного, и хорошее нижнее бельё - тоже. Всё сразу на себя одела. Шелковую ночную сорочку в том числе. А у старика кровь пошла сильно, я испугалась. После уже испугалась, когда попала в верёвку. Отошла за большой камень, чтобы не видел никто. Юбку немного приподняла, и весь подол ночной сорочки изорвала на бинты. Вот.
Судя по глазам Банкина, он многое бы отдал, чтобы полюбоваться этой пикантной картиной...
Уже под вечер въехали в Ловозеро, остановились около совсем новой избы-пятистенка.
С востока от поселения в безоблачное голубое небо поднималась, изогнувшись кривой дугой, широкая полоса серого дыма.
- Это что, сильный лесной пожар? Или тундра загорелась? - забеспокоился Банкин.
Старшина буднично пояснил:
- Никакой это не пожар, а самые обычные дымокурни: саамы жгут хворост и сырой зелёный мох, чтобы от оленей отпугивать комаров и разную мошкару. Давайте я лучше познакомлю вас с тутошней архитектурой. Ловозеро у нас нынче считается селом. Эта изба и есть - новый ловозёрский сельсовет, там и две комнаты для гостей имеются, в них сегодня и заночуете. Вот те шалаши, - рукой показал на два десятка маленьких, буро-серых усечённых прямоугольных пирамидок, - называются вежи, или - коты, как вам больше нравится. Их каркас изготовляют из сосновых жердей, переплетают берёзовыми и осиновыми ветками и обкладывают толстым слоем дёрна, пол очень плотно застилают еловым лапником, сверху накрывают оленьими шкурами. В центре каждого шалаша из специальных камней сложен очаг для костра.
- Куда же дым из них наружу выходит? Ведь труб то не видно! - удивилась Мэри, недоверчиво разглядывая странные сооружения.
- Вверх и уходит, - невозмутимо уточнил Иван. - Куда же ещё ему деваться? Крыш над этими шалашами и вовсе нет.
- Там же в непогоду должно быть очень холодно! - не унималась трепетная американка. - Как же там люди живут зимой?
- В вежах саамы живут, в основном, осенью и весной, - уточнил старшина. - А зимой многие перебираются в пырты, вон они, в той стороне стоят.
Ник посмотрел в указанном направлении. Там по берегам ручья были беспорядочно разбросаны рубленые избушки без окон, с покатыми крышами, крытыми всё тем же дёрном. Большинство избушек были размером три на четыре метра, но попадались и совсем крохотные: три метра на два с половиной. Только одно строение выделялось из общего ряда: шесть метров на шесть, с двускатной крышей, новой кирпичной трубой и большим квадратным застеклённым окном.
- А почему это одна хижина - больше всех других? - поинтересовался Банкин, тоже заметивший это явное несоответствие.
Старшина Ефремов заметно смутился.
- В этом пырте местный шаман живёт со своей семьёй, - тут же торопливо поправился: - В том смысле, что это он раньше был шаманом, в старые тёмные времена. А сейчас он - совершенно сознательный саам, или - лопарь, как вам больше нравится! Даже согласился, чтобы в его пырте сложили русскую печь, чтобы остальным саамам показать пример. Недавно мы его на общем собрании назначили, по согласованию с Кандалакшей, конечно, на должность председателя нашего ловозёрского сельсовета. Начальство даже разрешило выдать ему настоящий паспорт. Да вот он и сам идёт к нам навстречу, сейчас познакомитесь...
По хлипкому мостику через ручей переходил щуплый низкорослый саам неопределённого возраста, одетый в старенькую фуфайку и грязнущие брезентовые штаны, на ногах бывшего шамана красовались обыкновенные кирзовые сапоги. Ему можно было с лёгкостью дать и сорок пять лет и все шестьдесят. Худое подвижное лицо, короткие чёрные волосы с лёгкой проседью, живые, бегающие по всем сторонам тёмно-карие узкие глаза. Все движения вновь назначенного председателя сельсовета были резки и порывисты, словно он постоянно куда-то торопился. Капля ртути под порывами сильного ветра, одним словом.
- Здравствуй, товарищ Иван, здравствуй, дорогой начальник! - зачастил саам, усердно тряся руку старшины. - Как я рад, что ты вернулся! Кто это приехал с тобой? Наверное, по очень важным делам? Очень большие люди?
- Это товарищи прибыли из самого Ленинграда, - важно известил Ерофеев. - Мы с тобой обязаны им во всём помогать. Сам майор Музыка так приказал!
- Сам - начальник-майор? - искренне поразился бывший шаман, - Конечно, будем помогать! Ой, у них на груди - сам Сталин, как живой! Во всём - поможем! Всё - сделаем! В лепёшку расшибёмся!
Председателя сельсовета звали (по паспорту, как он сам зачем-то уточнил), - Илья Озеров.
- Для начальников - Ильюшка! - ещё раз уточнил странный саам. - Пойдёмте в сельсовет, сейчас женщины накроют на стол поесть-попить.
В центральной комнате сельсовета вкусно и успокаивающе пахло свежей древесиной, в углу стоял обычный книжный шкаф, все полки которого были заполнены, как успел заметить Ник, трудам классиков марксизма-ленинизма. В центре комнаты располагался большой самодельный стол: два больших листа фанеры, уложенные на шесть берёзовых чурбаков. Восемь же стульев, окружающих простецкий стол, были настоящими произведениями мебельного искусства.
- Английская работа, бесспорно, - со знанием дела поцокал языком всезнающий Банкин, - Смотрите, какие изящные линии, а древесина, наверняка - клён "птичий глаз"! Обивка, правда, потёрлась местами...
Все, кроме председателя Ильюшки, расселись за столом: Ник и Ерофеев по одну сторону, Банкин и Мэри - напротив.
- Илья! Товарищ Озеров! - прикрикнул старшина и зашептал Нику на ухо: - Ещё предрассудками страдает. У саамов не принято, чтобы посторонние женщины сидели с мужчинами за одним столом. Если в кругу семьи, когда все свои, тогда ещё ладно. А когда важные люди из разных родов за одним столом собираются, то женщинам там не место. Они, видите ли, "нечистые"! Илья! - погрозил кулаком.
Тяжело вздохнув, сознательный саам Озеров присел на стул, поставив его с торца стола и сдвинув так, чтобы не видеть Мэри, извинительно проговорил:
- Надо немного подождать, скоро женщины всё принесут, я уже дал распоряжение. А когда поедим, тогда уже и о деле поговорим.
- Ничего страшного, - подбодрил его Ник, - мы подождём. Вы нам пока расскажите о своём житье-бытье, с удовольствием послушаем.
Илья Озеров не заставил себя просить дважды, тут же принялся безостановочно молоть языком, перескакивая с одной темы на другую. Похоже, эпистолярный жанр являлся его пламенной страстью, хобби, так сказать.
Ник всегда считал, что чукчи и саамы - очень похожие друг на друга народы, живущие одинаковой жизнью. Там тундра и море, здесь тундра и море, там олени и песцы, здесь - олени и песцы. Но оказалось, что и отличий предостаточно.
Во-первых, в жизни чукчей морской промысел всегда играл определяющую роль: китовое сало и мясо моржа зимой составляли основу пищевого рациона, из шкур морских животных шили самую разнообразную одежду, ими же обтягивали каркасы яранг. Для саамов же морской промысел являлся вспомогательным, и зачастую воспринимался лишь как своеобразное развлечение, примерно как для русских людей - рыбалка на удочку. Саамы на побережье били, в основном, нерпу, иногда - беломорских тюленей, а одежду предпочитали шить из холста и прочих покупных тканей, носили и готовые вещи, приобретённые в русских посёлках и деревнях.
Во-вторых, существовали отличия и в особенностях пушного промысла. Чукчи всегда добывали очень много пушного зверя, меняя потом шкурки песца, чернобурки, пыжика, полярного волка и белого медведя на всякие товары бытового назначения: ружья, патроны, кастрюли, топоры и пилы, чай и табак. Саамы же добывали пушного зверя в разы меньше, преимущественно рыжую лису, куницу, бобра, и очень редко - песца. Для саамов главным являлось оленеводство, причём кочевали они только вблизи своих сёл и своих стационарных стойбищ.
В-третьих, значительно различался продовольственный рацион этих народов. Чукчи весь год питались мясом морских животных и северных оленей, употребляя рыбу в пищу достаточно нечасто, для разнообразия. И то, в основном, красную: кету, нельму, горбушу.
Саамы же ели мясо только в холодное время года: поздней осенью, зимой, очень ранней весной, всё остальное время питаясь рыбой, лепёшками из ржаной муки, грибами и ягодами. Бывали, конечно, и исключения, когда и в летнее время забивали оленя, но крайне редко.
Их приезд исключением не стал: низенькая саамка, одетая в пёстрый сарафан в виде юбки на лямках и широкую цветастую кофту, с ситцевым платком на голове, быстро заставила стол разнокалиберными тарелками и блюдами с вареной, жареной и вяленой рыбой. По середине стола женщина разместила две деревянные бадейки с мочёной прошлогодней брусникой и морошкой, отдельно, на угол стола, положила нечто, завёрнутое в серую тряпку, от которой ощутимо пованивало.
- Агафья! Сейчас же убери! Сколько раз можно говорить! - неожиданно рассердился Ефремов. Дождавшись, когда женщина унесёт из комнаты странный свёрток, пояснил:
- Третий год уже живу в Ловозере, но к этому деликатесу так и не привык! Это, видите ли, "рыбка с душком". Берут только что пойманного сига, потрошат, чуть подсаливают, заворачивают в тряпку и на сутки-другие зарывают в землю. Аромат получается - словами не передать! Это хорошо ещё, что Агафья тряпку не успела развернуть!
- А что такого? - обиделся Илья. - Очень даже и вкусно! Откуда ты, начальник Иван, знаешь, может, гостям и понравилось бы?
"Да, сейчас бы оленятинки!" - размечтался Ник, - "Как тогда, на Чукотке: жареная печень, чуть недоваренная розовая грудинка, запечённые на углях мозги...".
- А вот эта жёлтая рыба - как называется? - спросил любопытный Банкин, указывая пальцем на миску, в которой истекали капельками жира янтарные куски рыбы.
- Это - лох, - пренебрежительно махнул рукой старшина. - Я его не люблю, больно уж жирён, изжога часто бывает после него.
- Чилийский лох? - попробовал пошутить Ник.
Иван юмора не понял, объяснил серьёзно:
- Обычный лох, ловозёрский. Лох - это не человек вовсе, а сёмга, зашедшая поздней осенью на нерест. Отнерестилась, но не успела вовремя уйти в море. Перезимовав в проточном озере, через которое проходит нерестовая река, такая рыба из "красной" превращается в "жёлтую", да и вкус её ухудшается. Но саамы считают, что лучше ловить лохов, чем всякую там сорную рыбу - плотву, окуня, щуку.
Ник осторожно разломил ржаную лепёшку, поднёс к носу, понюхал.
- А почему эта выпечка - пахнет хвоёй?
Иван тяжело вздохнул.
- Понимаете, лопари всегда в муку сосновую заболонь добавляли, это такой белый внутренний слой сосновой коры. Потому добавляли, что муки не хватало всегда. Сейчас с мукой всё хорошо, перебоев в снабжение не наблюдается, а всё равно - добавляют. Привычка, одно слово, никак не могу отучить...
Агафья унесла тарелки и миски с недоеденной рыбой, вернулась с кипящим самоваром в руках. Другая саамка, на голове которой вместо платка находилось странное сооружение, отдалённо напоминающее русский кокошник, принесла заварной чайник, сахарницу с белыми кусками рафинада, большие эмалированные кружки и несколько крупных, уже очищенных от шкурок луковиц.
Илья, смахивая с глаз частные мелкие слезинки, нарезал лук на тоненькие ломтики, разложил эти ломтики по кружкам, залил до половины кипятком, немного погодя добавил заварки.
Напиток получился забористым: у всех на лбу выступил обильный пот, на глазах навернулись слёзы, захлюпали носы. Несмотря на это, чай получился по-настоящему вкусный, более того, ощущалось, что он ещё полезный, особенно - при лечении простуды.
Илья Озеров отодвинул свою пустую кружку в сторону, рукавом фуфайки вытер пот со лба, достал из кармана уже набитую табаком трубку, раскурил, спросил у Ника - нарочито небрежно:
- Так что вам у нас надо, начальник? Куда вас - проводить-то?
- До Сейдозера нас проводи, очень уж хочу я с одним человеком познакомиться. Его Синицей кличут, - спокойно ответил Ник, не отрывая взгляда от лица председателя сельсовета.
Показалось, или действительно - глаза бывшего шамана блеснули нехорошим огоньком, а лицо чуть заметно дрогнуло? Было не разобрать, Ильюшка тут же принялся изучать узоры на фанерной столешнице.
Поиграв желваками, Илья заговорил, негромко и равнодушно:
- Надо отвести к Сейдозеру? Отведу, раз надо. Это нетрудно, погоды сейчас хорошие стоят, снега мало совсем осталось. За трое суток дойдём. Только до самого озера не доведу. Боюсь очень. Вместе только до Тайболы дойдём, это такое ущелье в скалах, по нему до озера три часа всего идти. Сами дойдёте.
- А почему ты с нами до озера не пойдёшь?
- Тайбола - дорога в один конец нынче. Только в одну сторону пускает, к озеру. Обратно уже никто не возвращается, ни люди, ни олени. Раньше - возвращались. А после того, как ваш Барченко там что-то нехорошее сделал, уже не возвращаются, - Ильюшка посмотрел на Ника правдивыми спокойными глазами, заново раскурил потухшую трубку.
- Товарищ Озеров правду говорит, - подтвердил старшина Ефремов. - Последние годы много народу, включая людей нашей службы, отправлялись к этому Сейдозеру, никто не вернулся. Проклятое место!
Ник достал из планшета географическую карту, развернул.
- Это - ваше Ловозеро, - коснулся остриём простого карандаша крохотного кружка на карте, - вот это - Сейдозеро, а это - твоя Тайбола?
- Смотри-ка, как хорошо нарисовали! - удивился Ильюшка, склоняясь над картой. - Да, это она и есть - Тайбола, там Злые Духи живут. Не ходи туда, начальник!
- Хорошо, к Тайболе не пойдём, - благодушно согласился Ник. - Вот сюда пойдём, на северную оконечность озера. Доведёшь, товарищ Озеров?
- Там скалы очень высокие, в этом месте нельзя к озеру спуститься, - непонимающе передёрнул плечами Ильюшка.
- А мы - спустимся! - гордо заверил его Банкин, до этого момента о чём-то оживлённо шептавшийся с Мэри. - Мы это умеем, да и всё необходимое снаряжение имеется!
- Прямо по скалам - к озеру спуститесь?
- Прямо по скалам - к озеру, - подтвердил Ник. - Так что, Озеров Илья, сейчас мы заканчиваем наши посиделки и ложимся спать. Завтра подъём на рассвете, завтракаем, собираемся и выступаем! Подготовь вьючных оленей, сам сообразишь, сколько голов требуется, не маленький. Есть вопросы?
- Нет вопросов, начальник! Оленей подготовлю! - бывший шаман посмотрел на Ника озабоченно, и даже - с некоторым страхом...
По утренней росе вышли на маршрут, соблюдая следующий порядок: походную колонну самолично возглавлял Илья Озеров с охотничьим карабином на плече, за ним цепочкой шествовали семь северных оленей, равномерно нагружённых поклажей, потом - Ник, Банкин и Мэри, за ними трусили ёщё два олешка, но - налегке, замыкающим шёл молодой рослый саам по имени Ёнька.
- Не нравится мне этот Ёнька, - так, чтобы Мэри было неслышно, бухтел Гешка. - Совсем не нравится. Как он, урод здоровый, пялится на Мэри! Не, командир, я точно его пристрелю, ежели что! Вот же образина!
Молодой саам действительно посматривал на девушку с интересом, даже подмигивал её изредка. Мери, которой просто безумно шёл чёрный флотский бушлат, это нисколько не смущало, она только беззаботно улыбалась Ёньке в ответ, а Банкину показывала розовый язык.
Ник только рукой махнул: мол, не до вас, сами разбирайтесь с вашим любовным треугольником!
Сопки - покатые, горбатые, всякие, холодные ручьи, которые приходилось переходить вброд, сосновое мелколесье, беспрестанно жужжащее полчища комаров и гнуса.
Комары, впрочем, почти не донимали: перед самым стартом Ильюшка выдал каждому пол-литровую стеклянную бутылку, наполненную какой-то мутной желтоватой жидкостью, коротко проинструктировал по способу применения:
- Немного вылить на руку, перемешать в ладонях, протереть открытую кожу.
Как часто? Да как хотите!
Жидкость воняла тухлой рыбой, но всех кровососущих насекомых отпугивала качественно.
За световой день прошли более сорока пяти километров. Мэри держалась наравне со всеми, не отставала и ни на что не жаловалась.
- Нормально идём! - радовался Озеров, - Лишь бы проклятые дожди не зарядили!
Заночевали на плоском плато, поросшем рыжими и сиреневыми мхами, рядом с крохотным родником. Развели костёр, освободили оленей от груза, отвели к ближайшим зарослям мха, привязали к вбитым в землю металлическим стержням, поужинали ржаными лепёшками, пахнувшими сосновой корой, и вяленым хариусом.
Ёнька быстро соорудил три кувасы: три шалаша, крытых сверху мешковиной и старыми оленьими шкурами, внутрь на землю набросал пышные охапки еловых лап.
Ничего странного за время своего дежурства Ник не заметил: несколько раз где-то блажила вдали весенняя, а потому озабоченная, росомаха, пару раз рыкнул бурый медведь, в ответ ему с другой стороны насмешливо протрубил лось.
Утром подбросили в тлеющий костёр новых сучьев и сухих корней, умылись, вскипятили чай, позавтракали. Ильюшка с Банкиным ушли вьючить оленей, Ник и Ёнька занялись разборкой кувас, Мэри, прихватив с собой мощный бинокль, забралась на ближайшую возвышенность - осмотреть предстоящую на сегодня часть пути.
Прогремел выстрел, Ник краешком глаза заметил, как девушка опускается на землю, держась за плечо. Выхватив их кобуры браунинг, он короткими перебежками припустил к сопке, с противоположной стороны подбежал Банкин. Аккуратно, постоянно страхуя и прикрывая друг друга, стащи Мэри вниз. Рана оказалась несерьёзной: пуля прошла навылет, не задев кости, даже крови было совсем немного.
Ник сбегал к рюкзакам, вернулся с аптечкой, Банкин щедро присыпал рану стрептоцидом, перевязал.
- Ничего страшного, - попыталась улыбнуться Мэри. - Мне даже не больно! Через десять минут можно выходить на маршрут!
Подошедший Илья Озеров был настроен менее оптимистично:
- Плохо очень, начальник! Ещё даже и половину пути не прошли, а уже стреляют! Я же говорил, проклятое место, поганое! Давай возвращаться, а? Куда мы теперь, с раненой девахой? Точно тебе говорю - надо обратно идти! Что, все-таки вперёд пойдём? Упрямый ты, начальник! Плохо это...
Устроили Мэри на старого и самого спокойного рогача, продолжили путь. Банкин оленя на ремешке вперёд вёл, старательно выбирая спокойную дорогу - без камней и колдобин, чтобы поменьше трясло раненную девушку.
Надо отдать должное: Мэри оказалась просто молодцом, никаких слёз, жалоб и прочих проявлений женской слабости. Банкин же во время очередного привала отвёл Ника в сторону и сумбурно заговорил о том, что возможно Ильюшка и прав, надо раненую девушку вывозить отсюда в жилые места, где её рану можно будет показать врачу.
- Да без вопросов, Геша, - ухмыльнулся Ник. - Прямо сейчас её обратно и отправим. А Ёньку в провожатые определим. Чего это ты нахмурился? По мне - так козырный вариант. Тем более что других-то и нет.
Банкин сплюнул от досады, зло скрипнул зубами и молча отошёл в сторону...
К вечеру прошли меньше тридцати километров, раньше обычного выбрали место для ночёвки: у Мэри поднялась температура, на лбу выступила холодная испарина.
Сегодня Ник дежурил первым. Сидел у костра в обнимку с карабином Ильи и думал, что делать завтра, если у Мэри не спадёт жар. Отправить её вместе с саамами обратно в Ловозеро, а самим с Банкиным двигаться дальше? Не нравился ему этот вариант, не испытывал он доверия к этому разговорчивому председателю сельсовета.
Нику снился нехороший сон: он брёл по тёмным и влажным джунглям, а где-то совсем рядом прятался злой и коварный враг. Где-то недалеко, может - за той кустистой пальмой? Чёрная тень мелькнула сбоку, на голову Ника обрушилась крепкая дубина, ультрамариновый мрак, фиолетовые круги...
По волосам и щеке текла холодная вода, в затылке поселилась тупая боль, хотел поднять руку и потрогать - что там, но ничего не получилось, руки оказались крепко связанными за спиной. Ник открыл глаза и встретился взглядом с неподвижными тёмно-карими, почти - чёрными глазами Ильи Озерова.
- Что, начальник, болит голова? - Поинтересовался бывший шаман. - Это Ёнька перестарался малость. Силы много - ума мало. Хотя, какая разница? Всё равно, начальничек дорогой, сейчас ты - умирать будешь, голуба моя...