Бондаренко Андрей Евгеньевич : другие произведения.

Жёлтая роза в её волосах

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   :
  
  
  
   Жанр - современная проза.
   Цикл - "Неформатные книги".
   Сборник рассказов и миниатюр.
  
  
  
  
  
  
  
   ЖЁЛТАЯ РОЗА В ЕЁ ВОЛОСАХ
  
  
  
  
  
  
  
   От Автора
  
   Мне довелось много попутешествовать по Свету.
   Очень много. Практически - без ограничений. Так, вот, получилось...
   Встречи с пожилыми представителями местного населения, разговоры со случайными попутчиками, личные впечатления, мифы, легенды, сказки...
   Благодаря всему этому и были написано несколько десятков рассказов и миниатюр, которые сейчас объединены в сборник, предлагаемый вниманию уважаемых читателей.
  
   Автор
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Раздел первый
   Побережье Карибского моря
  
  
  
   Жёлтая роза в её волосах
  
   Вступительные экзамены в театральный ВУЗ.
Сегодня надо что-то читать. То ли стихи, то ли прозу. Главное, что не басню. С баснями у Него никогда не ладилось. А всё остальное, что ж, не страшно.
Страшно - то, что уже нельзя ничего изменить. Ничего и никогда. Безвозвратно и навсегда...
Тёмный коридор, жёлтая старинная дверь, позеленевшая от времени медная изогнутая ручка. Необъятный гулкий зал, в самом его конце - Приёмная Комиссия.
   Седой Мэтр, прославленный - чем-то давно и прочно позабытым. Справа от него - молоденькая смазливая актрисулька, звезда новомодных телесериалов. Рядом - ещё какие-то, смутно узнаваемые.
- Ну, молодой человек, просим, зачитывайте.
"Просите? Ну, что же, ладно. Слушайте...".
Он сглатывает предательскую слюну, и, глядя безразлично и отрешённо куда-то поверх голов важных и знаменитых, начинает:

Жёлтое солнце в её волосах.
Утро над быстрой рекой.
И о безумных и радостных снах
Ветер поёт молодой.

Жёлтое солнце в её волосах.
Жаркий полуденный зной.
И о мечтах, что сгорели в кострах,
Ворон кричит надо мной.

Синее море, жёлтый песок.
Парус вдали - одинок.
Ветер волну победить не смог,
И загрустил, занемог.

Жёлтая роза в её волосах.
Кладбище. Звёздная ночь.
И бригантина на всех парусах
   Мчится от берега прочь.

Камень коварен. Камень жесток.
И словно в страшных снах
Маленький, хрупкий, жёлтый цветок
Плачет в её волосах...

Он читал, говорил, рассказывал - чётко и размеренно, как автомат.
Пять минут, десять, двадцать, тридцать...
   О чём? О былой любви, ушедшей навсегда, об удачах, обернувшихся позором, о несбывшихся мечтах и вещих снах, оказавшихся подлым обманом. В старинном гулком зале звучал только Его голос, все остальные звуки умерли.
Члены Комиссии замерли в каких-то нелепых позах, внимая - словно во сне - безграничной юношеской тоске и чему-то ещё - страшному и жёлтому, тому, что не поддаётся объяснению словами человеческого языка....
   Но, вот, он замолчал.
   Нет, не потому, что стихотворение закончилось. У этого стихотворения не было ни конца, ни начала. Он мог бы ещё говорить час, сутки, год, век.
Просто - уже нельзя было ничего изменить. Ничего и никогда. Безвозвратно и навсегда...
Его голос затих, а тишина осталась. Она ещё звенела и жила секунд тридцать-сорок.
Потом послышались громкие и протяжные всхлипы. Это молоденькая и смазливая актрисулька, звезда новомодных телесериалов, рыдала, словно годовалый ребёнок, роняя крупные - как искусственные японские жемчужины - слёзы.
- Извините, но Она, что же..., умерла? - чуть слышно спросил Седой Мэтр.
- Нет. Она жива. Просто - полторы недели тому назад - вышла замуж. Не за меня, - ответ был безразличен и холоден, как тысячелетние льды Антарктиды, спящие на глубине трёх, а то и четырёх километров.
- Извините меня господа, - он резко развернулся и - на негнущихся ногах, неуклюже, словно загребая невидимый снег - пошёл к выходу.
Чёрные ступени, занозистые перила. Тяжёлая неподдающаяся дверь. Серая улица. Слякоть, желтые тусклые фонари. Ветер гонит по улице бумажный мусор.
Седой Метр догнал Его только возле автобусной остановки. Схватил за рукав куртки, развернул, осторожно положил ладони рук на тёплые юношеские плечи.
- Мальчик, что же ты? Ведь, всё ещё впереди. А, экзамены.... Да, что там! Ты принят. Принят - в мою Мастерскую! Станешь великим Артистом. Призы, премии, удача, слава. Она узнает и вернётся к тебе. Или, Бог с ней, чего уж там. Другие будут...
- Спасибо, Мэтр, - безучастно, отрешённо и равнодушно Он смотрел на белые перистые облака, целеустремленно плывущие куда-то на юг. - Я - для себя - уже всё решил. Долг мечте заплачен. На этом, извините, всё.... Улетаю, самолёт на Карибы уже вечером. Тёплое зелёное море, шустрые мартышки, шумные попугаи. Буду там пиратствовать понемногу, или клады старинные искать, или - ещё что-нибудь другое, аналогичное.... А потом, на белом-белом песке заброшенного пляжа, я встречу смуглую мулатку - юную, хрупкую и беззащитную. Полюблю её. Она полюбит меня. И родится у нас дочка - крохотная и озорная, обязательно - со светлыми кудряшками. И я назову её - как звали Ту. И буду любить. И все пылинки сдувать. А если кто-нибудь подойдёт к моей девочке близко..., - глаза, ранее безучастные и равнодушные, вдруг, стали настолько безумными и страшными, что Седой Мэтр непроизвольно отшатнулся в сторону.
- Прощайте, Мэтр. Не поминайте лихом.
Отчаянно дребезжа, подошёл старенький автобус, забрал нового пассажира и бодро умчался куда-то - в безумную даль...
  
Седой Мэтр, рассеянно скользя взглядом по обшарпанной афишной тумбе, проезжающим пыльным машинам и редким пешеходам, ещё долго стоял на остановке.
Он стоял и думал: - "А, что, чёрт побери? Может, тоже стоит, наплевав на всё и вся, уехать-улететь в Карибию? И там, на белоснежном песке заброшенного пляжа, встретить свою мулатку? Юную, хрупкую и нежную? И, обязательно, с жёлтой розой в волосах...".
  
  
  
   Португальская бабушка
  
   Яхта называлась - "Кошка", хотя на борту ничего и не было написано.
   Тем не менее - "Кошка", и всё тут.
   Я в этих судах морских - каравеллах, пароходах, бригантинах, клиперах всяких - совсем ничего не понимаю.
   Но, эта яхта была - просто красавицей.
   Длинная - метров семнадцать-восемнадцать, узкая, низко посаженная, с мачтой - пропорционально невысокой. Борта - белые, с редкими синими полосами. Верхняя половина мачты - сиреневая.
   Та ещё штучка - эстетичная - до полного совершенства.
   Как ей название собственное подходило - словами не передать. Смотришь на неё со стороны, и что-то такое грациозное - по-настоящему кошачье - ощущаешь.
   А, когда она - под всеми-всеми парусами, да при работающем, вдобавок, дизеле - волны зелёные рассекает, так и кажется: ещё немного и прыгнет - в погоне за добычей невидимой. За мышью, например, или, наоборот, за китом каким, под лапу подвернувшимся...
   Бывает же любовь к женщине - с первого взгляда?
   И здесь аналогичная ситуация. Увидал я эту "Кошку" и понял: плыть мне на ней, однозначно - плыть! При любом раскладе...
  
   Команда красавицы-яхты состояла из четырёх человек.
   Во-первых, доктор Карл Мюллер - владелец яхты и её капитан. Крепкий ещё, восьмидесятилетний старикан, прошедший огонь, воды, медные трубы и даже лагеря для военнопленных в Коми ССР. Кажется - визуально - стар и немощен. А в глаза ему посмотришь - тот ещё дядя, из настоящих. Волчара непростая, кусачая...
   Далее - Мари, невестка доктора. Грустная - до полной невозможности, молодая ещё совсем женщина, обладательница огромных, печальных голубых глаз и роскошной гривы пепельных волос. Смотришь на неё, и сердце на части - лоскутьями неровными - рвётся, слезинками невидимыми истекая.... По судовой специальности она - штурман, радист и кок в одном флаконе.
   Третий по списку, собственно, я. Палубный матрос и посудомойка - по совместительству.
   Замыкающим числился хмурый, молчаливый и неразговорчивый норвежец лет пятидесяти, по прозвищу - "Фьорд". Моторист-дизелист, и вообще, мастер на все руки.
   Теплым ранним утром вышли из порта Барселоны. На пирсе - с десяток провожающих - жмутся в кучку, несчастные. Я тут же стишок написал про тех бедолаг.
  
   Уходят корабли...
  
   Уходят корабли.
   В рассвет - за Край Земли.
   А мы стоим - похмельны и печальны.
   И понимаем - с грустью изначальной,
   Что навсегда, наверное, прощаясь,
   За дальний Край Земли
   Уходят корабли...
   Они вернутся,
   Через много лет.
   Те капитаны - и седы и строги,
   Трофеи сложат - прямо на пороге,
   Нас не найдя, но выполнив обет.
   И, позабыв когда-то обернуться,
   Они - вернутся...
  
   А мы к их возвращению уже
   Помрём, конечно, в лености и неге.
   В мечтах - о неожиданном побеге,
   Помрём - к их возвращению - уже...
  
   Пошли на юг, вдоль испанского побережья.
   Стоял полный штиль, поэтому шли сугубо на дизеле, парусов даже и не пытаясь поднять. Жара навалилась - за сорок. Кошмар долбанный - на все стороны Света. Кальмарову печень - в перехлёст, да - с оттяжкой!
   От безделья решил я как-то на рассвете рыбки половить.
   Чтобы русский человек - в свободное время - рыбки не половил? И не мечтайте, уважаемые, потому как не дождётесь вовсе, даже - до морковкиного заговенья...
   Спиннинг старенький достал, блесёнку нехитрую, с Родины контрабандою вывезенную, прицепил. И, что вы думаете?
   За пару часов штук пять рыбин нехилых - по килограмму каждая - поймал. Красивые такие рыбины, с чешуёй под серебро старинное, тёмное.
   Фьорд сказал, что, мол, макрель.
   Чудак, право! Откуда в Средиземном море - макрель? Книжки умные надо читать. Обычная скумбрия, не более того. Но - красивая...
   Мари из той моей добычи, печально улыбаясь, как и всегда, таких разносолов наготовила - язык проглотишь.
   Через - без малого - трое суток прошли Гибралтар.
   "Меж Геркулесовых Столбов - лежит моя дорога...."
   Никогда бы не подумал, что эта знаменитая песня может иметь отношение к моей скромной персоне.
   И, вообще, Городницкий - молоток! Не соврал совсем, у Столбов, действительно, было много дельфинов. Грели они там спины, или просто тусовались? А, так ли это важно?
   Вышли в Атлантический океан. Тут ветра было - сколько хочешь. Пришло время парусов.
   Опасался я этого момента слегка. Мол, справлюсь ли? Ведь, не обучен совсем. Даже названия парусов пугали нешуточно: большой грот, фок-стаксель, бом-кливер...
   Оказалось, что ничего страшного и нет. Современные яхты, они очень хорошо оснащены различными техническими прибамбасами - всякими лебёдками, приспособлениями и тягами гидравлическими. Главное - крепко-накрепко запомнить: когда что - крутить надо, когда на что - нажимать.
   Вообще-то, мы на Барбадос направлялись. Вдруг, выяснилось, что надо зайти в португальский порт Синиш - затариться соляркой, продовольствием, прочим всяким.
   В Барселоне, конечно, всё это можно было сделать. Но Карл Мюллер, он же австрияк - до мозга костей: если где шиллинг, или по-новому - евроцент, можно сэкономить - сэкономит обязательно. В Португалии, как выяснилось, абсолютно всё дешевле на порядок, чем в зажиточной Испании.
   Скалы, скалы, скалы. Между ними - жёлтые волны неслабые. Как в бухту вошли - непонятно. Мотало - как гадов последних...
   Вошли, к причалу встали.
   Фьорд на борту остался - со своей "Кошкой" мурлыкать. Мари с доктором в портовую контору отправились - вопросы решать насущные. А я решил по городку этому прогуляться немного.
   Твою Мать!!!! Вот же, оно, Средневековье настоящее! Какие дома! Смотришь - лет пятьсот каждому. А дубы пробковые? Каждому - лет по паре тысяч!
   Памятники бронзовые, позеленевшие от времени, на каждом шагу. Судя по всему - местным Правителям, мореплавателям, пиратам, и прочим - Уважаемым Личностям. Замки всякие - французские, там, шотландские - дети малые, право...
   Находился, насмотрелся - проголодался. В кабачок, старинный до безобразия, зашёл.
   Только расположился, меню (на английском), изучил, бабушка старенькая подходит. Ну, очень старенькая: низенькая такая, на костылях, лицо морщинистое - куда там коре тех дубов пробковых. А глаза - молодые, голубые, какие-то - смутно-знакомые.
   Тут дело понятное: либо - прогнать следует сразу в грубой форме, либо, наоборот, накормить от души и расспросить.
   Не был я до этого в Португалии, любопытно стало. Заказал у официанта для бабульки мясо тушёное с овощами, того сего, портвейна бутылочку (и себе такую же, понятно дело).
   Замахала бабушка руками, мол: - "Зачем же так тратиться? И пива хватило бы...". Да, чего уж. Русские мы, или где?
   Общались мы с ней, так как я португальского языка не знал совсем, на странной смеси английского и испанского. Ничего, однако, понимали друг друга.
   Рассказала мне старушка обо всех этих легендарных мужичках, памятники которым установленные были видны из окна таверны.
   Тот же Христофор Колумб, к примеру. Он, конечно, в Генуе родился, но свои лучшие годы прожил в Португалии. Именно здесь, будучи навигатором искусным, вычислил, что до Индии, если плыть на запад, ближе получается. Это уже потом его испанские Фердинанд с Изабеллой к себе переманили. Но он - португальский, если по-честному...
   Америго Веспуччи? Да, он тоже имел итальянские корни. Но, под чьим флагом долгие годы плавал? Под - португальским!
   Про местных скромных Героев - история отдельная, их имена сами за себя говорят: Педро Альварес Кабрал, Себастьян дель Коно. Последний, и вовсе, историей обижен нешуточно.
   Считается, что первое кругосветное путешествие совершила экспедиция под руководством Фернандо Магеллана. Только не так всё было. Сам Магеллан и половину пути не одолел - погиб на Филиппинах, в жаркой стычке с местным населением. Дальше дель Коно экспедицию возглавил. А, ведь, хорошо известно, что вторая половина пути, она гораздо трудней первой.... Всё равно забыли о дель Коно, все лавры исторические достались Магеллану. Несправедливо, однако!
   Часа два с половиной рассказывала мне старушка о Героях, ныне в бронзе отлитых.
   Закрываешь глаза: лязг дамасской стали о бронзовые латы, вой ветра в заштопанных наспех парусах...
   Тут мобильник у меня запиликал - жена из Питера позвонила. То бишь, решила проверить: занимается ли муж любимый делами, достойными настоящего путешественника, или же, от противного, дурочку легкомысленную валяет - всяко и разно?
   Поболтали мы с супругой (по-русски, понятное дело), с минуту - роуминг в 2002-ом году очень, уж, дорогой был.
   Кнопку "отбоя" нажимаю - ба, старушка-то моя - вся в слезах.
   - Что случилось, бабушка? - спрашиваю на уже привычной смеси английского и испанского.
   А она мне и отвечает - на чистом русском, сквозь слёзы:
   - Как же это я, дура старая, сразу не просекла, что ты, внучок, русский? Портвейн дорогущий нищенке купил, ведь. Можно было и сразу догадаться...
   Русской бабушка оказалась по рождению, Натальей нарекли когда-то. Во время Войны, ей тогда лет десять только и было, в Германию угнали. Потом, понятное дело, Франция, Испания, Португалия...
   Бабка мне долго о своей непростой жизни рассказывала, я ей - о России нынешней.
   Утром "Кошка" уходила - по расписанию. В том смысле, что к месту назначения.
   - Не бросай, меня внучок! - прощаясь на причале, попросила старая Наталья, - Обратно пойдёте, забеги. Может, возьмёте с собой? Хотя бы до Польши довезите, или - до Финляндии. Дальше-то я сама как-нибудь.... А, внучок?
   Отчалила яхта, а на краю пирса осталась крохотная фигурка в чёрном, машущая вслед поочерёдно - то одной, то другой - усталой старческой рукой...
  
   Белые домики - под красной черепицей.
   Ночью - жарче, чем днём.
   Разве так бывает? Не спится...
   Расскажите, бабушка, о Нём.
   Расскажите - как уплывал без показных проводов,
   Как вернулся - встречен нерадостно...
   О нём, о Путешественнике, без недомолвок.
   Пусть - он итальянец, но - гордость Португалии...
   А, давайте - выпьем портвейна - настоящего?
   Очень дорого? Я заплачу - не считайте...
   Почему плачете, бабушка?
   Вы - русская по рождению? Здравствуйте!!!
  
   Проплыть от Гибралтара до Барбадоса, да ещё при ветре попутном, нехитрое дело - совсем. Однако, вдруг, на юг уходить стали.
   В чём же тут дело? Устал я теряться в противоречивых догадках, в лоб капитана спросил об этом.
   Оказалось, что уважаемый господин Мюллер, не смотря на багаж прожитых лет и седины заслуженные, является легкомысленным мальчишкой. Видите ли, он - с самого детства - мечтал - экватор пересечь!
   Пересекли экватор, конечно.
   А дальше длинными галсами пошли - из стороны в сторону, пересекая тот экватор нещадно и многократно.... Детство голоштанное, блин тропический, полное!
   Допересекались, на свою голову. Налетел-таки - штормяга...
   Южная половина неба нахмурилась нешуточно. Наступил полный и бесконечно-мрачный штиль. Было, вот, только что солнце. А теперь - где оно? Тишина обрушилась - необычайная и тревожная. Даже волны остаточные стали - абсолютно бесшумно - стучаться в борта яхты. Духота навалилась - немыслимая. Пот потёк ручьями...
   Откуда придёт ветер? А это очень важно - необходимо, чтобы он ударил в корму яхты. Иначе - кердык полный, не берущийся.
   Ветер налетел единым порывом. Бом-кливер, стаксель и топселя надулись нехилыми пузырями, "Кошка" задрожала, и, неуклонно набирая ход, понеслась на северо-запад.
   Капитан Мюллер положил руля под ветер, паруса захлопали - словно салют праздничный.
   Фьорд взобрался на салинг. Минут через пять-шесть он стал подавать руками какие-то знаки. Что конкретно - непонятно, но смысл угадывался чётко: кранты полные - деревушке задрипанной - наступают...
   Оказалось, что попали мы в самое пекло, то есть, в эпицентр тропического урагана, носившего гордое женское имя - "Елена". Слава Богу, что Фьорд успел вовремя спуститься с мачты...
   Только что шли по ветру со скоростью курьерского поезда, волны легко обгоняя. И, вдруг, наступило полное безветрие. Волны гигантские мчатся нам навстречу. Страшно...
   Что дальше произошло - в это никто не верит, сколько раз я ни рассказывал.
   На одной из встречных волн перевернуло яхту. Сделала "Кошка" сальто безупречное (или "петлю Нестерова", для тех, кто понимает), да и приводнилась мягко, за ушедшей волной...
   И так - за время урагана - пять раз было! Никто не верит, а зря.
   Прав был незабвенный капитан Врунгель:
   - Как вы судно назовёте - так оно и поплывёт!
   И народная мудрость, безусловно, права:
   - Кошка, она всегда на лапы приземляется.
   А, так же, как показывает практика, и - приводняется!
  
   Кошка - всегда - приземляется на лапы.
   Мяукая, при этом, немножко.
   Какое же это ёмкое слово, однако:
   - Кошка!
  
   Прошёл ураган, потрепав нас изрядно.
   Мачта сломана, паруса порваны в клочья, дизель - на последнем издыхании....
   Огляделись - Земля с юго-запада.
   Подплываем - со скоростью черепахи:
   - Ба, Барбадос! Куда и плыли - собственно. Бывает...
   Отстоялись на Барбадосе с недельку, новую мачту поставили, парусов подкупили, благословясь, дальше пошли.
   Ещё через сутки "Кошка" бросила якоря в уютной бухте Сан-Анхелино. Городишко есть такой - на карибском побережье.
   Какая это страна?
   А, так ли это важно? Допустим, Никарагуа.
   Впрочем, даже не все местные жители на этот вопрос отвечают уверенно. Некоторые, безмятежно улыбаясь, отвечают:
   - Да, Карибия, наверное....
  
   Баллада Странствий
  
   Эхо - былых времён.
   Зов - тех далёких стран.
   Вновь - ветер перемен.
   Бьёт - в наши паруса!
   Тени - прожитых лет.
   Нам - не дают уснуть.
   Отблески - прошлых побед.
   Наш - озаряют путь!
   Чаек - тоскливый крик.
   Вслед летит - за кормой.
   Жизнь - это только миг.
   Нам не надо - другой.
   Клипер - поднял паруса.
   Все - словно бы - навсегда.
   И - голубая звезда.
   Снова - слепит глаза.
   Сотни - ужасных бурь.
   Где-то - в засаде сидят.
   Нынче у нас - июнь.
   Плаванье - до декабря.
   Месяц - и белый песок.
   Тёплый и нежный - такой.
   Кошкой - лежит у ног.
   Ластиться - под рукой.
   В том кабачке - огни.
   И гитары - поют.
   Тропики - рай для любви.
   Может - останусь я тут?
   Вдруг - позабуду Тебя?
   Завтра - встав поутру?
   Златом - пошло звеня.
   Я гарем - заведу?
   В трюм его - помещу.
   Вновь - поднять паруса!
   Отчего же - грущу?
   Отчего же - слеза?
   И - миллиарды звёзд.
   Нежно так светят - вдали...
   Слушай - не надо слёз.
   Просто - меня позови.
   Ты позови - всерьёз.
   Через - шторма и года.
   Что мне - те полчища звёзд?
   Ты у меня - одна.
   Сон, вдруг, снится - ещё.
   Первый снег - на полях.
   По полю - мы вдвоём.
   Дружно шагаем. Зря
   Снился - под утро - тот сон.
   Яркая в небе - заря.
   Чистый - совсем - горизонт.
   Может, всё это - зря?
   Значит - всё решено:
   Вся команда - наверх!
   Рулевой - путь домой!
   Даст Бог - всем!
  
   Снова - знакомый причал.
   Кто там - стоит на краю
   Пирса? Не уж-то - Она?
   Та, что так нежно - люблю...
  
   Допустим, вы пришли на морской пляж какого-либо курортного городка. Например, блистательной Ниццы. Или, наоборот, провинциального и зачуханного Ейска.
   Стоите и глядите себе под ноги, а потом медленно поднимаете голову.
   В этом случае вашему взгляду последовательно открывается череда изысканных картинок: песок, песок, море, море, линия горизонта, небо, небо, небо...
   Но, так бывает далеко не везде и не всегда.
   Например, здесь, на набережной городка Сан-Анхелино, поздней весной или в начале лета, при полном безветрии, на рассвете - между шестью и семью утренними часами - череда картинок будет иной: песок, песок, море, море, море, море, (а может, уже небо?), точно - небо, (а может, еще море?), море, море...
   И никаких тебе фокусов. Просто море и небо окрашены в совершенно-одинаковые, ярко-бирюзовые цвета. Линия горизонта отсутствует. Небо и море сливаются в нечто Единое, Неразделимое и Неразгаданное...
   Ничего прекрасней на белом Свете нет.
   И если вы еще не наблюдали этого чуда, то вы - счастливчик. У вас впереди первое, ни с чем несравнимое свидание с ним. Ну, а тот, кто уже стал свидетелем этого Непознанного, покидает сей блаженный берег только по крайней необходимости. Или, на крайний случай, по зову сил Высших...
   Вот, так всегда - когда не клюет, всегда тянет немного пофилософствовать.
   Кстати, если вы никогда не рыбачили на Карибском море, и - при этом - не имеете крепких зачатков ихтиологических знаний, то и не пытайтесь. Мол, себе дороже. Здесь большинство рыбьего населения - создания крайне ядовитые и, вовсе, несъедобные, а некоторых из них и в руки брать не советую - ожог обеспечен. Даже я, проживший в этих краях целых два с половиной месяца, предпочитаю ловить только pezo, как их называют местные аборигены. Впрочем, я почему-то уверен, что это обычная молодь барракуды, хотя, могу и ошибаться...
   Длинный зеленый поплавок, изготовленный из пера попугая, медленно пошел в сторону, покачнулся и уверенно утонул. Подсечка, короткая борьба, и длинная зеленая рыбина, широко разевая зубастую пасть, запрыгала по белому песку.
   Это уже третья за утро. Право, недурно. Теперь можно, никуда не торопясь, перекурить.
   Сан-Анхелино, наконец-таки, проснулся. Многочисленные женщины и мужчины заторопились куда-то по узким, мощеным диким, необработанным камнем улицам. Кто-то по делам, но большинство просто так - ради променада, пока не наступил полуденный зной, а, следовательно, и сиеста - сладкий послеобеденный сон где-нибудь в спасительной тени.
   В бухту, надсадно подавая хриплые наглые гудки, ввалился грузный лесовоз "Кьянти", оставляя за собой радужные мазутные пятна и устойчивый запах керосина.
   Рыба больше не клевала. Оранжевое, все еще утреннее и поэтому не особенно злобное солнышко, выглянуло из-за банановой рощи, что уютно расположилась у меня за спиной.
   Оптический обман тут же приказал долго жить, меняя цвета и перспективы. И, вот, уже нежно-зеленое море было безжалостно разлучено с голубовато-лазурным небом: будто бы кто-то торопливо провел по прекрасному художественному полотну лезвием тупого ножа, оставляя где-то там, в немыслимой дали, грубый шрам - линию горизонта.
   Нежное прохладное утро тихо и незаметно скончалось, родился новый тропический день - безжалостный в своей грядущей жаре...
  
   Под Южными Созвездьями
  
   Небо и море - одного цвета,
   Нет между ними - горизонта линии.
   Говорите, здесь всегда - Вечное лето?
   Плесните-ка - ещё - Мартини...
   Скорее всего, я тут зависну - надолго.
   Возможно, что и навсегда.
   Между тропиком Рака и тропиком Козерога,
   Говорят, медленно летят - года...
   Я зависну, не думая о хлебе насущном.
   Бананы и кокосы - падают прямо в руки - всегда.
   Сиеста - многочасовая. И Любовь, говорят, места эти посещает -
   Разборчиво, иногда...
   Что ещё надо - чтобы подбить Итоги?
   То ли всей Жизни, то ли - только - Её проявлениям частным?
   Вдруг, здесь навсегда останусь, подражая многим?
   Счастливым - в конечном итоге. Или - несчастным...
   Вдруг, год проспав, объевшись цветками лотоса,
   Я вернусь, всё же, в свой Мир - прежний?
   Где метели метут - целый год - без роздыха.
   Всё метут и метут - без бонусов на Надежду.
   Вернусь к той девчонке - с глазами серыми.
   Словно, та вода - в знакомом роднике.
   Со словами - на удивленье - несмелыми,
   Что родились - негаданно нежданно - в этом тропическом далеке...
   А вечерами зимними, хмурыми, промозглыми,
   Что сразу наступают - по окончанию короткого лета,
   Я буду ей рассказывать - веками нескончаемыми, долгими -
   О тех местах, где небо и море - одного цвета...
  
   Так случилось, что обратно пошли только через одиннадцать месяцев с небольшим. Вдвоём с Фьордом. Доктор Мюллер заживо сгорел в одной из славных карибских эскапад. Мари тоже умерла, как будто колодезная вода - в деревянном ведре - покрылась тонкой корочкой льда...
   Не будем здесь об этом. Про это - роман целый надо писать. Напишу, в обязательном порядке. Честью клянусь. Тем не менее.
   Посовещались и пошли в норвежский Берген.
   "Кошка" была приписана к порту Барселоны. Да, собственно, какая разница? Хозяин яхты - доктор Мюллер - погиб. Да и все наследники его - также.
   Решили, что в Бергене поставим "Кошку", оплатим стоянку на полгода вперёд, Власти известим, а дальше - не наше дело...
   Еле Фьорда уговорил зайти в Синиш.
   Пришли, встали к причалу отведённому, сошли на берег. Стали бабушку Наталью искать - нет нигде.
   Парнишка местный подбежал, лопочет что-то, зовёт куда-то. Благо Фьорд, проплавав много лет по морям и океанам, превратился в самого натурального полиглота. Перевёл всё - пусть, и через пень-колоду.
   Пришли на место. Кладбище - древней не бывает. На самом краюшке притулилась могилка скромная, табличка: - "Natali Ivanova 1932 - 2002". Ниже - текст на португальском языке.
   Переписал я тщательно этот текст, через полгода, уже в Питере, мне его на русский перевели:
  
   Жёлтое солнце в её волосах.
Утро над быстрой рекой.
И о безумных и радостных снах
Ветер поёт молодой.

Жёлтое солнце в её волосах.
Жаркий полуденный зной.
И о мечтах, что сгорели в кострах,
Ворон кричит надо мной.

Синее море, жёлтый песок.
Парус вдали - одинок.
Ветер волну победить не смог,
И загрустил, занемог.

Жёлтая роза в её волосах.
Кладбище. Звёздная ночь.
И бригантина на всех парусах
   Мчится от берега прочь.

Камень коварен. Камень жесток.
И словно в страшных снах
Маленький, хрупкий, жёлтый цветок
Плачет в её волосах...
   Постояли, повздыхали, помянули. Утром дальше отправились.
   Через шесть суток вошли в бухту Бергена.
   Красиво, ничего не скажешь. Солнце в волнах яркую радугу запускает, на берегу домишки жёлто-красные выстоялись в ровные ряды.
   - Эй, Фьорд! - говорю. - Посмотри, красота-то какая!
   А Фьорд совсем в другую сторону смотрит. Там, на молу пирса, девчонка стоит невысокая, а рядом с ней - два пацана-погодка белобрысых, лет по восемь-десять.
   - Прощай, Андреас! - Фьорд говорит. - "Кошку" сам поставишь.
   И, как был, сиганул - в полной амуниции - за борт.
   Пришвартовался я кое-как. Ткнулась "Кошка" бортом в шины резиновые, прибитые к причалу, да и замерла послушно. Умная - девочка.
   Да, думаю, и мне, судя по всему, пора на Родину. И девчонка своя там ждёт, Фьордовой и не хуже совсем. И киндеров - пару...
  
   Нева - грустит...
И я грущу - за ней.
И воздухе - тоска.
Да и пребудем - с этим...
Бывает всяко
В розовом рассвете.
Бывает в Мире - Солнечных Теней...
Бывает. Почему же - Ты - грустишь?
Роняя слёзы - словно Мир закончен?
И ветер, разогнав толпу на Площади,
Вдруг, прилетел - к Тебе.
И я с ним - лишь - к Тебе!!!
   - Эй, Андреас! - Фьорд издали орёт, жену обнимая, а на каждом его плече сидит по мальчишке белобрысому. - Всегда и везде! А козлы те - не пройдут никогда!
   И на правое плечо своё кивает, где татуировка Че Гевары - место быть имеет.
   - Конечно, не пройдут! - отвечаю, на своего Че пальцем показывая, что на левом моём плече - живёт. - Никогда!
  
   Барселона - Синиш - Сан-Анхелино - Берген - Санкт-Петербург, 2002 - 2007.
  
  
  
   Радуга над городом
   (Немного карибской мистики).
  
   За массивным столом мореного дуба, щедро залитым прокисшим красным вином, икая и раскачиваясь из стороны в сторону, горько плакал старый одноухий гоблин. Он плакал об ушедшей навсегда молодости, о былой любви, затерявшейся где-то, об удачах, обернувшихся позором, о несбывшихся мечтах и вещих снах, оказавшихся обманом...
   И, словно бы вторя старику, сочувствуя и соглашаясь с ним, по просторному трактирному залу летела, как будто сама по себе, словно бы живя собственной жизнью, старинная каталонская баллада:
  
   Былой отваги Времена
   Уходят тихо прочь.
   Мелеет Времени река,
   И на пустые берега
   Пришла Хозяйка-Ночь...
  
   Гоблин изредка всхлипывал и - в такт песне - активно стучал оловянной кружкой по столу, разбрызгивая пролитое вино во все стороны.
   Негромко и мелодично прозвенел колокольчик, узенькая входная дверь распахнулась, и в pulperia вошёл новый посетитель, причём, весьма примечательной наружности.
   Роста среднего, толст, широк и неповоротлив, одет в поношенный сюртук старинного фасона. Рыжая лопата-борода. На месте правого глаза - черная повязка, в левом ухе - массивная серебреная серьга, на боку - огромный тесак непонятного предназначения.
   Обладатель рыжей бородищи проследовал к самому дальнему столику, за которым одиноко завтракала молодая, очень скромно одетая девушка.
   Девица была премиленькая - маленький веснушчатый нос, серые огромные глаза, спрятанные за круглыми учительскими очками, темно-каштановые волосы, собранные в классический конский хвост.
   Я, чисто на всякий случай, отправился в ванную комнату и срочно сунул голову под струю холодной воды.
   Дело в том, уважаемые читатели и читательницы, что я - после третьей-четвертой рюмки горячительного - начинаю воспринимать действительность в несколько иллюзорном, можно даже сказать - в совершенно романтическом виде.
   В чем тут дело - загадка природы. Но последняя рюмка виски была именно четвертой...
   Наспех стряхнув с волос мелкие капельки воды, я торопливо вернулся в обеденный зал.
   Гоблин, как и ожидалось, оказался вовсе и не гоблином, а даже, наоборот, представительным и солидным мужчиной преклонных лет. Естественно, что господин этот, вовсе, не икал и из стороны в сторону не раскачивался, а сидел за столом чинно и благородно, зажав в ладони правой руки фужер с белым сухим вином. Что же касается наличия или отсутствия ушей, то установить это было крайне проблематично - по причине наличия роскошной гривы седых волос, эстетично ниспадавшей на плечи неизвестного сеньора.
   А, вот, сам трактирчик, носящий вычурное название "La Golondrina blanka" (местный аналог "белой вороны"?), крепкий дубовый стол и старинная каталонская баллада являлись непреложными реалиями.
   Молоденькая мулатка, томно полуприкрыв глаза, самозабвенно выводила:
  
   И никого со мной в Ночи.
   Кругом - лишь сизый дым.
   И в Мире больше нет причин
   Остаться молодым...
  
   Симпатичная же посетительница заведения и её экстравагантный ухажер, однако, никуда не исчезли. Более того, многие гости, почтившие в этот утренний час трактирчик своим присутствием, с нескрываемым любопытством наблюдали за этой приметной парочкой.
   Господин с пиратской внешностью, смущённо вздохнув, неуклюже опустился на одно колено, достал из внутреннего кармана сюртука молоденькую желтую розу на коротеньком стебле, непривычно лишённом шипов, и, сказав несколько слов - неслышных для других посетителей - протянул цветок девушке.
   Барышня смотрела на неожиданного кавалера с весёлым удивлением.
   Но, совсем необидно. Так смотрят на старого верного дворового пса, неожиданно притащившего в зубах шляпу зануды-соседа.
   Девушка, кротко улыбнувшись, бережно взяла цветок и одарила ухажёра вежливой улыбкой. Секунду-другую помедлив, она осторожно воткнула стебель розы в свою причёску.
   Тут случилось-произошло непонятное - и молоденькая сеньорита, и её кавалер как-то странно полузастыли, словно замёрзли, движения их стали угловатыми и плавными. Медленно-медленно рыжебородый тип поднялся на ноги, девушка - и это её простое движение заняло как минимум десять секунд - протянула ему навстречу руки.
   Они неловко застыли в этом стремлении друг к другу, и, вдруг, какая-то неведомая сила, сопровождаемая негромким хлопком, отбросила их в разные стороны. Девица была мгновенно опрокинута - вместе со стулом - на пол, а мужчина, отлетев метров на шесть-семь в противоположную сторону, пребольно ударился о стену заведения.
   Посетители немедленно бросились на помощь, и уже через минуту пострадавшие самостоятельно стояли на ногах. Очевидно, произошедшее не причинило им значимого вреда, только помятый (мёртвый?), жёлтый цветок неуклюже скорчился на полу...
   - Извините, Мэри, извините, - с трудом выдавил из себя мужчина.
   - Мне тоже очень жаль, Зорго. Очень жаль..., - дрожащим голосом ответила ему девушка.
   Посетители кабачка, о чём-то огорчённо переговариваясь, деликатно отошли в сторону.
  
   Легенда о Жёлтой Розе.
   Эта история произошла лет сто двадцать тому назад, а может, и все сто пятьдесят. Карибия тогда только-только обрела независимость.
   Стояла, жила-поживала на берегу тропического, лазурно-изумрудного ласкового моря большая деревушка. А может, просто маленький посёлок, регулярно и исправно дававший приют разным тёмным личностям и авантюристам всех мастей - пиратам, золотоискателям, охотникам за старинными кладами, закоренелым преступникам, скрывавшимся от правосудия стран Большого Мира.
   Белые, вест-индийские негры, метисы, мулаты, дикие индейцы, всякие - в буро-малиновую крапинку. Короче говоря, та ещё публика, живущая весело, разгульно и беспутно....
   А какое настоящее беспутство, собственно говоря, может быть, если женщин в деревушке практически и не наблюдалось? Так, только несколько индианок, да толстая старая афроамериканка донья Розита, владелица трактира "La Golondrina blanka".
   И, вот, представь себе, в католической Миссии, что располагалась рядышком с этим посёлком авантюристов, появляется девушка-американка необыкновенной красоты - высокая, стройная, фигуристая, молоденькая. Ухаживает в Миссии за больными и калеками, детишек индейских обучает английскому языку и математике, а в деревне появляется только по крайней необходимости - купить в местной галантерейной лавке ниток-иголок, да наведаться на почту.
   Звали девушку - Анхелина Томпсон. И была она такая хрупкая, грустная и печальная, что, глядя на неё, даже у злобных и вечно-голодных бродячих псов на глазах наворачивались крупные слёзы сочувствия. Ходили упорные слухи, что жених Анхелины трагически погиб где-то на северных золотоносных приисках, а она - от безысходности и тоски - уехала служить Господу в далёкую католическую Миссию.
   Но разве это могло остановить тамошних головорезов, истосковавшихся по женскому обществу? Стали они поочерёдно оказывать мисс Томпсон различные знаки внимания - тропические цветы дарить охапками, через посыльных мальчишек-индейцев предлагать крупные золотые самородки, морские жемчужины и прочие ценности. Но только не принимала она тех подарков и цветов, всё с посыльными возвращала обратно.
   Лопнуло тогда терпение у карибских бродяг. И однажды, уже под вечер, дружной толпой человек в шестьдесят-семьдесят пожаловали они к капризной недотроге в гости.
   Жила мисс Анхелина в скромной глинобитной хижине рядом с Миссией и выращивала на крохотной клумбе жёлтые розы, неизвестные тогда в Карибии. Видимо, привезла с собой из Американских Штатов черенки. Вернее, роза была всего одна, остальные не прижились и со временем завяли.
   Выдвинули пришедшие бандерлоги девушке недвусмысленный и жёсткий ультиматум, мол: - "Либо, красотка, ты сама незамедлительно укажешь на избранника, то есть, на мужчину, с которым согласна разделить брачное ложе, либо всё решит честный и непредвзятый жребий.... Так ли, иначе ли, но свадьбе - к заходу солнца - быть!".
   Грустно и печально улыбнулась тогда Анхелина, и спокойно, не моргнув глазом, ответила, мол: - "Я, конечно, уступаю грубому насилию. А суженого выберу самостоятельно - сейчас срежу жёлтую розу и вручу её своему принцу...".
   Радостно заволновались женихи, восторженно завопили - в предвкушении незабываемого свадебного спектакля.
   А девушка взяла у ближайшего к ней примата острый кинжал, осторожно срезала с клумбы единственную жёлтую розу, тщательно удалила все острые шипы с её стебля и аккуратно воткнула - розу себе в причёску, кинжал - себе в сердце. И упала бездыханной...
   Долго стояли бандерлоги над мёртвым девичьим телом, стояли и скорбно молчали. Потом похоронили несчастную девушку, а над её могилой возвели каменную часовню. Городок же нарекли - "Сан-Анхелино". И стали - все и повсюду - с искренним пылом и рвением выращивать жёлтые розы.
   А ещё через некоторое время, как-то сам собой, родился один милый и симпатичный обычай. Когда мужчина хочет предложить девушке (или женщине), руку и сердце, то он ей дарит жёлтую розу. Если она согласна, то цветок принимает и бережно пристраивает его в причёску. Вот, здесь всё только и начинается....
   Видимо, Призрак невинно-убиенной Анхелины Томпсон, так и не найдя покоя, всё бродит по городку и его окрестностям, да и вмешивается, ни у кого не спрашивая на то разрешения, в дела любовные.
   Когда, например, мужчина неискренен, или намерения имеет нечестные и сугубо меркантильные, то тут же раздаётся негромкий хлопок, и виновник впадает в самый натуральный летаргический сон. Нет, не навсегда, каждый раз по-разному, видимо, в зависимости от степени нечестности. Кто-то десять-пятнадцать минут спит, а кто-то и полтора месяца.
   Ну, и с женщинами-девушками, которые принимают цветок без должных на то оснований, то есть, без настоящей и искренней любви, происходит то же самое.
   Бывает, правда, достаточно редко, что засыпают оба - и жених, и его потенциальная невеста. Одна брачующаяся пара полгода проспала. Потом несостоявшиеся супруги почти одновременно - с разницей в три часа - проснулись, встретились, поглядели друг другу в глаза, рассмеялись по-доброму и стали закадычными друзьями.
   А ещё иногда происходит следующий природный казус: девушка втыкает в волосы жёлтую розу, принесённую кавалером-ухажёром, а над Сан-Анхелино неожиданно загорается-вспыхивает яркая многоцветная радуга. Это означает, по уверению знающих людей, что всё хорошо и Святая Анхелина благословляет этот конкретный брак...
  
   Эту легенду, а может, и не легенду вовсе, рассказала мне сеньора Сара Монтелеон, очень красивая женщина "чуть-чуть" за сорок.
   Гордая королевская осанка, грива роскошных чёрных волос. Взгляд - когда в хорошем настроении - два голубых светлячка, когда изволит сердиться - две голубые молнии...
   Если честно, то она мне уже давно нравится.
   После этого её рассказа мне тут же захотелось - незамедлительно подарить донье Саре жёлтую розу. Вдруг, Святая Анхелина будет к нам милостива, и над городом - загорится яркая радуга?
  
  
  
   Тропическая математика
  
   О том, как сеньора Сара Монтелеон осчастливила Сан-Анхелино своим многолетним присутствием, вам расскажет любая местная picarilla, спросив за эту услугу совсем даже недорого - рюмку-другую местного aguardiente и маленький урок "настоящего" английского языка для своего говорящего попугая.
   История прекрасная и страшно романтичная, а суть ее заключается в следующем: самое эффективное в этом мире средство, обостряющее ум человеческий до невиданных высот, это чашка кофе chigos, выпитая под черную карибскую sigaros - в нужном месте, в нужное время и в правильной компании.
   Итак, незадолго до Рождественских праздников, мисс Сара Тина Хадсон - двадцатипятилетняя аспирантка кафедры Высшей математики Университета города Нью-Йорка, грядущее светило точных наук, красавица и умница - чинно сидела в кондитерской "Пятая Авеню", что располагалась на одноимённой нью-йоркской улице, за чашкой жидкой бурды, которая по какой-то жуткой ошибке именовалась "кофе", и старательно продумывала сто первый вариант решения знаменитой теоремы Ферма.
   В те времена - в так называемой интеллектуальной среде - это считалось достаточно модным и почётным занятием. Да и размер премии, обещанной каким-то толстосумом за правильное решение, если говорить откровенно, впечатлял.
   За соседними столиками оживлённо переговаривались-ворковали влюблённые парочки. В дальнем углу зала худенький молодой человек небрежно прикасался к чёрно-белым клавишам рояля и, отчаянно глоссируя, что-то негромко напевал. Что - конкретно - напевал? Э-э-э....
   В тот год, если память мне не изменяет, был очень моден и популярен знаменитый "Рождественский романс":
  
   Глупое сердце, пронзённое стужей,
   Кукушка молчит - за поломанной дверцей.
   Если по правде - никто, уж, не нужен
   Заледеневшему, бедному сердцу...
  
   Время, практически, остановилось.
   Много вопросов, но нету - ответов.
   Мелко дрожит, видимо, простудилось,
   Продрогшее сердце, пронзённое ветром...
  
   Память, она - словно рваная рана,
   Сверху присыпанная - толчёным перцем.
   Стонет, отведавши яда обманов,
   Глупое сердце...
  
   Музык небесных мелодия снова
   Стала слышна, вопреки всем невзгодам.
   Слушает сердце, и злые оковы
   Медленно тают - словно...
  
   Скрипки рыдают - в полях, за рекою.
   Дали подёрнуты дымкою мглистой.
   Полено сосновое - плачет смолою.
   Угли в камине - почти аметисты...
  
   И на ковре - появляется лужа.
   Пахнет рассветом - нездешним, весенним...
   Это рыдает, оттаяв от стужи,
   Глупое сердце - под вечер - в Сочельник...
  
   Это рыдает, оттаяв от стужи,
   Глупое сердце - под вечер - в Сочельник...
  
   Но, я отвлёкся, вернёмся к нашему рассказу.
   Итак, в этот ответственный момент, зловеще скрипнув, как говорят в модных романах о роке и неотвратимой судьбе, приоткрылась дверь кондитерской, и в заведение вошел смуглый малый двухметрового роста. Судя по обветренному, украшенному двумя неровными шрамами лицу, вошедший был моряком, а милый акцент, который проявился несколько позже, явно свидетельствовал о его испанском или вест-индийском происхождении.
   Это был ни кто иной, как Симон Монтелеон, знаменитый в иных соленых водах капитан парохода "Ватерлоо", перевозившего особо стратегически-важные для Карибии товары - бананы, апельсины и лимоны, коренной житель славного города Сан-Анхелино.
   Молодые люди познакомились и славно поболтали, выпив по чашечке вышеупомянутого светло-коричневого несладкого напитка.
   Случайно узнав, что эта отвратительная жидкость именуется "кофе", моряк сперва удивился, потом рассердился, затем разгневался. Расстегнув долгополый походный сюртук, он выхватил из-за широкого кожаного пояса весьма внушительный абордажный тесак и приставил его к горлу несчастного хозяина кондитерской, требуя немедленно объяснить смысл этой несмешной шутки.
   После последовавших затем незамедлительных и витиеватых извинений, благородный дон Симон решил простить глупого gringo и даже, достав из бездонного кармана сюртука изящную жестянку с неким ингредиентом, приготовил на кухонном примусе - для всех желающих - ковшик настоящего chigos.
   К этому моменту большинство посетителей благоразумно покинули опасное заведение.
   Но мисс Сара Хадсон осталась сидеть на прежнем месте. Безусловно, она была несколько фраппирована поведением своего экзотического собеседника, но ничуть не испугана - ведь, общеизвестно, что испугать истинную леди (причём, с шотландскими корнями), гораздо труднее, чем даже решить неразрешимую теорему Великого Ферма...
   - Милая Сара, - немного смущаясь, проговорил неустрашимый морской волк, - Отведайте, пожалуйста, благородного chigos с карибских плантаций. В его изысканном вкусе - вся правда о моей прекрасной Родине. Сделайте глоток, закройте глаза - и вы погрузитесь в Мир прекрасных видений. Голубые далекие горы, полные неизъяснимой печали и зовущие в дорогу - прочь от родного очага - за неведомой и призрачной мечтой. Стада белоснежных лам, пугливых и грациозных, как наши детские сны. Беспокойные, никогда не засыпающие джунгли. И море, Великое Карибское море, Море Морей.... О, мисс Сара, как жаль, что я не родился поэтом!
   Прикурив черную, непривычно длинную сигарету, Симон Монтелеон продолжил:
   - А если вы - в перерывах между глотками chigos - сделаете несколько затяжек этой черной карибской sigaros, то перед вами могут открыться многие тайны мироздания....
   И тут произошло неожиданное.
   Изысканная, элегантная, одетая по последней моде нью-йоркская леди сделала маленький глоток chigos и, поставив на столик фарфоровую чашечку, бестрепетной рукой, затянутой в тугую лайковую перчатку, решительно выхватила из пальцев оцепеневшего капитана sigaros, после чего сделала глубокую профессиональную затяжку.
   Результат превзошел все ожидания.
   Глаза мисс Сары Тины Хадсон широко распахнулись и засияли - словно два индийских самоцвета, густые собольи брови удивленно взлетели вверх, а маленькие, изысканно очерченные карминные губы прошептали непонятные слова:
   - Эврика. Эврика. Эврика...
   Она торопливо вскочила на ноги и, схватив со столика элегантную сумочку крокодиловой кожи, мгновенно выбежала из кондитерской.
   Дон Симон только растерянно хлопал ресницами, делая при этом руками какие-то непонятные движения явно извинительного характера, словно беззвучно призывая Господа Бога - в свидетели своей полной невиновности в произошедшем.
   Как говорят - в таких случаях - опытные карибские охотники: - "В чем ошибся ягуар уже не важно. Важно, что кролик, все-таки, убежал...".
   А Сару Хадсон просто-напросто посетило озарение - она неожиданно нашла решение Великой теоремы и срочно побежала домой, стремясь как можно быстрее зафиксировать на бумаге своё судьбоносное открытие...
   К вечеру все было записано, оформлено как надо, запечатано в плотный конверт и отправлено почтой в город Лондон - мистеру Джону Тревору, тогдашнему её жениху, который в поте лица трудился профессором высшей математики в одном из тамошних Университетов. Покончив с этим важным делом, наследница славы Архимеда и Лобачевского уснула сном притомившегося ангела.
   Утром же выяснилось, что имеет место быть маленькая неприятность - за время сна гениальное решение теоремы Сарой Хадсон - напрочь - было позабыто. И виной всему, по ее мнению, был некий смуглый верзила с двумя крайне безобразными шрамами на обветренной физиономии, который снился безостановочно всю ночь напролёт, рассказывая - при этом - всякие цветастые байки о морских разбойниках, несметных сокровищах, зарытых в глубоких пещерах, об обезьянах, тапирах, аллигаторах и прочих глупых разностях...
   Это, на первый взгляд, действительно, была просто маленькая неприятность - ведь, решение ушло почтой к Джону Тревору, который через два месяца намеривался прибыть в Нью-Йорк. Для официального предложения руки и сердца, понятное дело.
   Два месяца промчались - как один день.
   И, вот, долгожданная встреча двух любящих сердец состоялась.
   - Джон, Джон! - взволнованно щебетала девушка, радостно улыбаясь и взволнованно теребя рукав смокинга своей будущей половинки, - Правда же, мое решение Великой теоремы просто великолепно и бесспорно? Ну, скажи же скорей! Правда?
   - Дорогая Сара, - несколько озадаченно, неодобрительно посверкивая стеклышком монокля, проговорил сэр Джон. - Я, право, несколько удивлен. Ведь, любой студент-первокурсник знает, что решения теоремы Ферма не существует в природе. Да и не может существовать. Как же ты, право...
   - Стоп, Джон Тревор, - безапелляционно перебил его голос, в котором легко угадывались характерные грозовые нотки. - Оставь свое частное мнение при себе. А мне, пожалуйста, отдай моё решение. Причём, отдай немедленно!
   - Но, дорогая, - ошарашено промямлил уважаемый и заслуженный профессор, - я искренне подумал, что это была твоя милая рождественская шутка. Розыгрыш, так сказать. Ну, я и...
   - Короче говоря, - угрожающе пророкотал громовой раскат, и профессору даже показалось, что где-то совсем рядом сверкнули две ярко-голубые молнии, - ты, законченный мерзавец, выбросил его? Выбросил? Выбросил? Выбросил?
   - Ну, конечно, я...,- это были последние слова мистера Тревора в этом знаковом диалоге.
   Вы знаете, что такое настоящий гнев?
   Гнев ужасный, беспощадный, Гнев - с большой буквы?
   Если вы не встречались с по-настоящему разгневанной леди, имеющей шотландские корни, то вы не знаете о гневе ничего...
   Первый удар, нанесенный закрытым дамским зонтом, сбил с сэра Джона чёрный котелок, после второго разлетелся на тысячи мелких осколков его монокль, после третьего..., впрочем, будем милосердны - излишняя кровожадность ныне не в почете.
   Естественно, что после вышеозначенного печального инцидента о свадьбе и речи быть не могло.
   Но, вовсе, не это беспокоило нашу бескомпромиссную и прекрасную воительницу. Гораздо более важная и неразрешимая проблема стояла перед ней. В Нью-Йорке, этом великолепном мегаполисе, где, казалось бы, есть всё, везде и всегда, невозможно было достать ни chigos, ни sigaros. А, как без этих "волшебных" помощников вспомнить секрет решения Великой теоремы?
   Проблема разрешилась как-то сама собой. Села мисс Сара Тина Хадсон на первый же "фруктовый" пароход и отправилась в далёкое экзотическое путешествие - с конечной точкой маршрута в захудалом городке Сан-Анхелино, что расположился где-то между тропиком Рака и тропиком Козерога.
   Дальше случилось то, что случается в этих местах всегда и со всеми. Познакомилась молоденькая жительница Нью-Йорка с великим Чудом слияния неба и моря в Единую Сущность, и позабыла о достославной теореме Ферма. Да и, вообще, обо всех и всяческих теоремах...
   А, кроме всего прочего, она вышла замуж за морского бродягу Симона Монтелеона, который, к несчастью, лет тринадцать тому назад сгинул где-то на бескрайних просторах Карибского моря - не вернулся старенький пароход "Ватерлоо" в порт приписки.
   Как рассказывают местные старожилы, в тот момент, когда счастливая невеста, позабывшая обо всех тайнах высшей математики, вдевала в свадебную причёску жёлтую розу, над Сан-Анхелино зажглась шикарная многоцветная радуга, досель и после этого - невиданная....
   Детей у них не было. Так, вот, получилось.
   Но сеньора Сара Монтелеон не вернулась в Большой Мир, живет себе в маленьком белом домике под красной черепной крышей, ухаживает за крохотным апельсиновым садом, и каждое утро выходит на городскую набережную - все ждет своего двухметрового верзилу с двумя симпатичными шрамами на смуглом обветренном лице.
   За это все жители городка ее безмерно любят и уважают...
  
  
  
   Джедди и Маркиза. Или о том, как рождаются революции и карнавалы
  
   Джедди подбросили к порогу дома семейства Монтелеон лет двенадцать тому назад, как раз через год после того, как дон Симон затерялся где-то в запутанных морских лабиринтах.
   За окнами царила чёрная-чёрная ночь, самая чёрная из всех ночей, какие доводилось видеть капитану Сиду в своей жизни. Бушевала гроза - бешенная и страшная, полная изломанных ярких молний и воя сумасшедшего ветра, дувшего с Дальних гор.
   В дверь настойчиво постучали, и, одновременно с этим, где-то совсем рядом раздался странный долгий звук - то ли зов охотничьего рога, то ли плач трубы джазового музыканта.
   Зарядив - на всякий случай - старинное фамильное ружьё крупной картечью и предусмотрительно взведя оба тугих курка, отважная сеньора Сара Монтелеон резко распахнула дверь.
   Сверкнула яркая жёлтая молния, и в её свете взгляду молодой женщины предстала странная картина. Рядом с широкими каменными ступенями крыльца стояла кованая колыбель непонятного чёрного металла изысканной тонкой работы - почему-то сразу, с первого взгляда, было понятно, что вещь эта старинная, вернее, очень и очень древняя. А в колыбели лежало нечто, завёрнутое в серую, дурно пахнущую шкуру неизвестного зверя, и жалобно стонало-всхлипывало.
   Когда чуть позже, уже в столовой-гостиной, сеньора Сара осторожно развернула мокрую шкуру, капитан Большой Сид - карибский матёрый шкипер, старый бесстрашный морской бродяга, повидавший всего и всякого, гостивший в ту пору на берегу по причине пулевого ранения в правое плечо - испуганно подпрыгнул и, ударившись головой о низкую потолочную балку, отчаянно заикал.
   К слову сказать, окончательно пришёл в себя капитан не раньше, чем через час, употребив для этого приличное количество универсального лекарства моряков всех стан и народов. То есть, пинты две-три чёрного ямайского рома.
   Я давно уже заметил, что даже самые бесстрашные и отважные герои могут испытывать порой чувство страха - и, именно, безмерное удивление виной тому.
   А тут, право слово, было чему удивляться.
   На серо-серебристой мохнатой "пелёнке" лежал младенец мужского пола, что было установлено однозначно. Крохотное, морщинистое, но достаточно упитанное тельце с ярко-оранжевой кожей, равномерно покрытой тёмно-русой короткой шёрсткой, включая ступни кривых шестипалых ножек и ладони толстеньких коротких (но, все же, хвала Создателю, пятипалых), ручонок. Абсолютно гладкое круглое личико с широким улыбающимся ротиком, полным светло-жёлтых зубиков. Огромные, вполне разумные, если не сказать большего, тёмно-фиолетовые глаза. И, главное, совершенно круглые, непропорционально большие - в нашем обычном понимании - жёлто-лимонные уши.
   Зрелище, конечно, было ещё то. Но, как говорится, человек тем и отличается от животных, что ко всему, даже к самому необычному и необъяснимому, привыкает достаточно быстро.
   Вот, и жители Сан-Анхелино к такому креативному виду Джедди привыкли уже года через три-четыре после его неожиданного появления.
   Изменился найдёныш с тех пор не сильно, разве что подрос немного - вплоть до полутораметровой отметки. Да, шёрстка стала чуть погуще. Да, уши чуть пропорциональней смотреться стали - растут, наверное, медленнее, чем другие части тела. Только никак не соглашается мальчишка надевать обувь, всюду босиком бегает. Из чего у него подошвы? Непонятно, честное слово. Говорят, что на них тоже шёрстка растёт знатная...
   Некоторые образованные умники считают, что Джедди - по своему природному происхождению - является обыкновенным хоббитом. Ну, из тех, которых так увлекательно описал мистер Дж.Р.Р.Толкинен. А, что такого? Эта гипотеза нисколько не хуже, чем пространные рассуждения (тоже имеющие место быть), о домовых, троллях, инопланетянах и обезьянах.
   Как бы там не было, парнишка он шустрый и добрый, все в Сан-Анхелино его любят. Да и способностями Джедди не обделён - легко болтает по-английски и по-испански, читает всё подряд, увлекается различными философскими сентенциями. А слух у него, обоняние, острота зрения - любой индейский охотник за аллигаторами позавидует. Да и, как же иначе, чистокровное дитя природы, как-никак...
   Чёрную колыбельку и шкуру-пелёнку сеньора Сара показывает всем многочисленным гостям дома семейства Монтелеон. Но никто из этих уважаемых личностей - ни скитальцы морей, ни кладоискатели и рудознатцы, ни учёные-путешественники, ни даже могучие вожди индейских племён - не смогли помочь в разрешении означенной тайны. До сих пор название металла, из которого была изготовлена колыбель, так и не установлено. Как не опознано и животное, носившее когда-то необычную серо-серебристую шкуру...
   Ну, а здоровенная камышовая кошка по прозвищу - "Маркиза", появился года два с половиной назад, уже при мне. Дело было так.
   В один погожий летний денёк нагрянула в Сан-Анхелино La Expidicion. La Expidicion - это четверо толстых и смешных иностранцев, то ли немцев, то ли каких-то там ещё шведов или бельгийцев.
   Все четверо были одеты в короткие штанишки ("шорты" - называются), чёрные тяжёлые ботинки с высокой шнуровкой, плотные брезентовые зелёные куртки и белые пробковые шлемы. Таких странных нарядов в наших краях ещё никто не видел, поэтом популярность La Expidicion в Сан-Анхелино была необычайной - бело-лимоно-жёлто-буро-чёрная толпа зевак следовала за странными иностранцами буквально по пятам.
   Необычен был и багаж пришельцев - кроме многочисленных баулов и чемоданов присутствовало ещё около сотни больших металлических клеток с очень толстыми поперечными прутьями и крепкими запорами.
   Долго в городке экспедиция не задержалась. Пришельцы, не торгуясь, скупили всех имеющихся в наличие мулов, приобрели разнообразное продовольствие и снаряжение, наняли в качестве проводников и помощников на-все-руки дюжину местных бездельников, после чего сей немалый караван (только для перевозки клеток потребовалось более сорока мулов), отбыл в джунгли - в неизвестном направлении, с неизвестной целью.
   Прошёл месяц, в течение которого все жители Сан-Анхелино изнывали от любопытства - для чего же, всё-таки, loko gringo отправились в джунгли? Уж больно клетки имели внушительный вид - явно предназначались не для попугаев или иных пернатых пленников.
   И, вот, свершилось.
   По улице Гроба Господня, центральной улице городка, выступала странная процессия. Усталые мулы, нервно и недовольно тряся ушастыми головами, везли клетки, в которых сидели, лежали и стояли дикие камышовые коты и кошки - совсем ещё котята и здоровенные матёрые особи, полосатые и одномастно-бурые, вопившие на все лады и гордо молчавшие, презрительно сплёвывая при этом по сторонам.
   - Valgame dios! - многоголосо выдохнула удивлённая толпа праздных зевак, не готовая определить сразу своё отношение к происходящему.
   Дикие камышовые коты (как, впрочем, и кошки), создания достаточно злобные и нелюдимые. Но, всё же, в Карибии их уважали - обитали хвостатые четвероногие в самых болотистых местах джунглей, не привлекающих людей, жили очень скрытно, никогда не появлялись в человеческих поселениях, но, зато, и никогда не воровали из охотничьих капканов кроликов и перепёлок. А, ведь, даже ягуары такой лёгкоё добычей не брезговали.
   Короче говоря, камышовых котов воспринимали как - пусть и нелюбимых, но, всё же - достойных соседей. И, поскольку, попадались они на глаза достаточно нечасто, то и как некую редкую достопримечательность местных джунглей, о которой принято рассказывать всякие байки и небылицы за дружескими посиделками.
   А тут - сотни этих "достопримечательностей" в клетках чужеземцев, за крепкими запорами. Заволновались горожане, заспорили...
   Уже через час "выборные", во главе с самим сеньором Comandante, уверенно вошли в холл отеля "El Nacional", где квартировала La Expidicion, дабы потребовать однозначных объяснений.
   А многочисленные сторонники правдоискателей (на всякий случай и согласно местному обычаю), наспех вооружённые - кто кухонным ножом, кто тяжёлым булыжником, выдранным из мостовой - рассредоточились по ближайшим улочкам и застыли в нетерпеливом ожидании.
   Народы, рождённые под тропическими созвездьями, всегда склонны к поиску правды. А если эти поиски ещё и сопряжены с возможностью "побряцать оружием", то и удовольствие можно получить двойное...
   Однако - на этот раз - сорвалось.
   Минут через десять-двенадцать Comandante, задумчиво покачивая головой, вышел из отеля, забрался на пустующий постамент памятника Великому Диктатору (сам памятник был сброшен с постамента много-много лет назад, во времена какой-то давнишней, уже всеми позабытой революции), и объявил собравшимся:
   -Уважаемые граждане и гражданки Сан-Анхелино! Я, Comandante Педро Гонсалес, подтверждаю, что La Expidicion, руководителем которой является уважаемый профессор Бруно, действует строго в рамках Лицензии, выданной в Столице и подписанной секретарём самого El Senor Presidente. Упомянутая Лицензия разрешает профессору Бруно - отловить в джунглях сколь угодно много диких камышовых котов и кошек, которые беспошлинно и беспрепятственно могут быть вывезены за пределы Республики. Так как должны в дальнейшем, - назидательно поднятый вверх палец, - послужить благородным целям, направленным на благо всего человечества. А, именно, должны являться, я бы сказал, подопытными "единицами" при проведении профессором Бруно важных медицинских опытов по созданию чудодейственной вакцины - практически ото всех болезней....Поэтому, учитывая законность действий La Expidicion и осознавая особую значимость опытов уважаемого дона Профессора, военные власти Республики - в моём лице - берут La Expidicion под пристальную опеку. Более того, полувзвод солдат будет выставлен на охрану имущества уважаемых господ незамедлительно.... Инцидент - полностью - исчерпан! Настоятельно прошу уважаемых сограждан - разойтись по домам! Viva El Senor Presidente!
   "Большая бумага" для жителей тропических стран - в мирное время, если не предвидится очередная революция или какая-нибудь иная весёлая заварушка - является непререкаемым авторитетом.
   Медленно и уныло расходились несостоявшиеся защитники дикой природы, попутно вставляя не пригодившиеся булыжники в пустые гнёзда мостовой. Одни - по домам, а другие - в ближайшую pulperia, дабы стаканчиком-другим поправить испорченное настроение...
   И только Джедди не успокоился. Вечером того же дня он, пользуясь тем обстоятельством, что охранники, приставленные Comandante к гостинице "El Nacional", беспечно ушли праздновать именины капитана Большого Сида - больно уж настойчиво капитан приглашал - беспрепятственно вскрыл хлипкие двери гостиничного помещения, где хранились клетки с полосатыми пленниками. А после этого открыл запоры, да и выпустил кошачью братию - на все четыре стороны...
   Сошло бы, возможно, всё это Джедди с рук, да только коты, оказавшись на воле, подняли невообразимый вой.
   Это они пели гимн Свободе - единственному и, поэтому, бесценному достоянию кошачьей нации. Людям, погрязшим в мелких стремлениях к золоту, особнякам, модным машинам, власти и тому подобной дребедени, уже нипочём и никогда не понять, что такое она есть - Свобода, и какова её истинная ценность...
   Как бы там не было, но на эти оглушительные вопли незамедлительно прибежали представители Власти, да и "повязали" Джедди, как говорится, "с поличным".
   Состоялся суд. За вред, причинённый важной и законопослушной La Expidicion, Джедди был приговорён к двухнедельному заключению в местной тюрьме.
   Приговор оказался неожиданно-мягким, поэтому - сразу после его оглашения - всё вокруг заполнилось восторженными воплями горожан и горожанок. Именно так - под Южным Крестом - и рождаются карнавалы...
   Первые лет двадцать пять все ещё помнят, по какой важной причине - именно в этот день года - происходит конкретный карнавал. Чуть позже появляются две-три противоречащие друг другу версии. А лет так через сто с хвостиком - во избежание дурацких трений и споров - карнавалу присваивается имя какого-нибудь уважаемого Святого.
  
   Карнавалы и революции
   Суть - одно.
   Под Созвездьями южными
   Всё - смешно...
   Революции и карнавалы,
   Остальное - беда.
   Но, плывут по морям - каравеллы
   Лишь - туда...
  
   "Карнавал Святого Джедди, Покровителя диких камышовых котов и кошек" - чем, собственно, плохо?
   Ну, так вот. Пока Джедди две недели "отдыхал" в местной тюрьме, Сан-Анхелино гулял от души - на зависть всем соседним городам, городкам, деревушкам и прочим поселениям.
   Прелесть ситуации заключалась в следующем. Хотя Джедди и был главным героем этой истории, сиделось ему в тюрьме - первое время - довольно-таки тоскливо. Вернее, одиноко и даже голодно - в связи с всеобщим весельем о юном узнике все, включая тюремщиков, просто-напросто позабыли...
   И, вот, примерно через сутки после водворения незадачливого борца за справедливость в то место, от которого никому и никогда не стоит зарекаться, в вентиляционном штреке, питающим тюремную камеру свежим воздухом, раздался странный шум: скрежет от соприкосновения чего-то острого с каменной кладкой, отчаянное фырканье и усталые тяжёлые вздохи.
   Ещё через пару минут из вентиляционного отверстия в потолке "выпала" и ловко приземлилась на все четыре лапы крупная камышовая кошка, сжимавшая в зубах жареную куропатку, очевидно, где-то ловко позаимствованную.
   Неожиданная гостья, приветственно проурчав что-то неопределённое, грациозно проследовала к тюремной кровати, на уголке которой восседал Джедди, и аккуратно положила принесённый провиант на грязную тюремную подушку.
   - Мр-р-р, - деликатно, с чувством собственного достоинства, заявила кошка, недвусмысленно двигая лапой аппетитную куропатку к оголодавшему мальчишке, - Мр-р-р! Мяу!
   Разночтений быть не могло: благодарная спасённая сеньорита принёсла своему доблестному спасителю, заключённому злыми людьми в хмурое узилище и обречённому на голодную смерть, скромный, но спасительный подарок...
   В час назначенный, разномастная толпа, встречавшая пленника из заточения, была нешуточно удивлена - освобождённых оказалось двое. На плече у Джедди, переступившего тюремный порог, преспокойно сидела, свешивая длиннющий хвост чуть ли не до самой земли и презрительно щуря на зевак зелёные глазища, здоровенная бурая кошка.
   Вопрос о дальнейшей судьбе кошки вроде бы и не стоял, но сеньора Сара Монтелеон, дабы соблюсти видимость строгости и чопорности - непреложных атрибутов La Casa desente - любезно предложила Маркизе пройти в кухню на собеседование.
   Через непродолжительное время донья Сара - с Маркизой на руках - прошествовала в гостиную, где и объявила всем присутствующим там друзьям и родственникам, что отныне сия кошка является полноправным членом семьи. Более того, находится под её личным патронажем, и горе тому, кто попытается обидеть хвостатую воспитанницу.
   Клянусь Непорочной Мадонной, но глаза наглой кошки (а я тоже удостоился чести наблюдать за этим торжественным событием), откровенно смеялись, а пушистые усы топорщились в хитрющей улыбке...
   Примерно через месяц Маркиза неожиданно исчезла. Чёрные мысли, нелепые серые предчувствия, жёлтое удивление - верные спутники любой незваной разлуки.
   Но ничего страшного и невозвратного не произошло. Не закончилось ещё и двух полных циклов преображения Луны, как кошка вновь сидела на пороге дома семейства Монтелеон, а на её шее - на массивной цепочке - висел внушительный золотой медальон, испещрённый по краям непонятными древними письменами. А в самом центре медальона, на другой его стороне, был искусно выгравирован цветок розы, понятное дело, что жёлтой - раз на золоте...
   Медальону суждено было повторить путь жареной куропатки: Маркиза нагнула массивную голову, стряхнула золотое украшение на каменные плиты, и лапой ловко подвинула подарок к ногам опешившего Джедди.
   Ну, и кто после этого скажет, что кошки создания неразумные, в гордыне своей позабывшие, что есть такое - благодарность?
   Открыть медальон, а внутренняя пустота чётко простукивалась, до сих пор никому не удалось, как, впрочем, и прочитать письмена, начертанные на нём. Хотя Чабес - индеец из какого-то горного племени - уверяет, что видел похожие значки, высеченные на древней каменной пирамиде, спрятанной где-то в самом сердце джунглей...
  
  
  
   Чёрный снег, хрустальные слёзы. Карибская шутка...
  
   - Вот, Андрес, видишь - со мной всё в полном порядке. И волновались вы все абсолютно напрасно, - дедушка Аугусто поворочался, поудобнее устраиваясь среди многочисленных белоснежных подушек. - Я вполне ещё здоров. Для своих преклонных лет, понятное дело. Жаль только, что собственный юбилей пришлось встречать в больнице...
   По правде говоря, дед выглядел не очень - бледное изможденное лицо, бесконечно-усталые глаза в тоненьких красных прожилках. Что же вы хотите, такой сильный сердечный приступ в девяносто лет - это совсем даже и не шутка.
   - А Джедди, представляешь, мне сделал отличный подарок, - продолжил старик. - Помнишь ту квадратную каменную плиту с древними письменами, что мы с доном Романо отыскали лет двадцать пять тому назад в заброшенном городе майя? Помнишь? Так, вот. Джедди перевёл содержание этого текста. Полная фантастика! Там какой-то древний индеец рассуждает о сущности Смерти. Потрясающе! Послушай-ка...
   Дед Аугусто откашлялся, прищурил левый глаз и торжественно произнес, словно молитву прочёл:
  
   Черный снег. Хрустальные слезы.
   Хрустальные слезы - на черном снегу.
   Но это еще не конец, нет.
   Мир еще осязаем. И слышна печальная свирель.
   Но, вот, хрустальные капли мутнеют, трескаются и превращаются в серую пыль.
   Светлая музыка стихает.
   Остается только черный снег.
   И звенящая тишина...
  
   Я, в отличие от своего деда, в литературных изысках не силен - мне более привычно по джунглям прогуляться, или там клады старинные по островам поискать, но, чтобы не огорчать старика, я вежливо присоединился к его восторгам по поводу сего индейского опуса.
   - Так вот, Андрес, Мир для меня еще весьма осязаем. И флейта слышна отчетливо, - возбужденно затараторил дед, который всю свою жизнь слыл записным болтуном. - Поэтому я умирать пока не собираюсь.... Кстати, дня через два-три к нам приезжает дон Романо - тут для него образовалась одна прелюбопытная загадка. Слышал, как неделю назад погиб Буго-Пройдоха? Из-за этих чёрных котов, про которых писали в газете? Нет? Ах, да, ты же всё по дальним горам болтаешься, жилу золотую ищешь. Ну, ладно, потом расскажу.... Глупость, между нами говоря, страшная. Как можно бояться безобидных чёрных котят? Кто-то пошутил, а у впечатлительного Пройдохи приключился инфаркт. Смех, да и только...
   Дед торопливо налил в медицинскую мензурку из высокой бутыли остро пахнущий настой валерианы и выпил единым махом, как в далёкой и беззаботной молодости - стакан рома.
   - Давай, зови Томаса! - старик от нетерпения поперхнулся, и несколько капель настоя потекли по его подбородку, оставляя неровные подтёки.
   Томас, старый вест-индийский негр, служивший у деда кем-то вроде дворецкого и няньки одновременно, медленно и величественно вкатил в спальню журнальный столик на колёсиках, заваленный свертками, пакетами, книгами, открытками и коробками самых различных форм и размеров.
   - Это, масса Аугусто, пока вы лежали в больнице, на ваше день рождения разные почтенные доны и сеньоры изволили прислать подарки, - улыбаясь, произнес старый слуга, уж он-то знал, что для деда подарки - особенно в больших количествах - являются лучшим лекарством от всех болезней.
   Я стал помогать разворачивать и сортировать многочисленные презенты. Чего тут только не было - старинные, позеленевшие от времени шпаги и стилеты, морские раковины различных размеров, искусно сработанные модели парусных судов, морские карты, испещренные непонятными разноцветными значками - дед в наших краях слыл самым ярым коллекционером всего необычного, так или иначе связанного с морем.
   Вдруг, одна из коробок, стоявшая на самом краю столика, странно вздрогнула, качнулась из стороны в сторону, и вновь замерла.
   - Осторожно, Андрес, там кто-то живой! - азартно выкрикнул дед Аугусто. - Вскрывай её скорей!
   С помощью первого подвернувшегося под руку кинжала я освободил прямоугольную изумрудно-зелёную крышку от сургучной нашлепки и осторожно потряс коробку над столом.
   Неожиданно крышка отошла в сторону, и на ворох подарков звонко шлепнулся маленький чёрный котёнок. Он ловко приземлился на все четыре лапы, встряхнулся и злобно зашипел.
   Оглядевшись по сторонам, котенок уставился на деда немигающими зелеными глазищами...
   Дон Аугусто Буэнвентура-и-Гарсия - старый карибский авантюрист, повидавший по этой жизни всякого - никогда не слыл трусом. Но тут, я готов поклясться всеми Святыми, в его глазах застыл даже не страх, а животный всепоглощающий ужас...
   Дед беспомощно вскинул руку к лицу, словно бы защищаясь от какой-то нешуточной опасности, и едва слышно забормотал:
   - Нет, только не это. Чёрная лапа смерти, как и писали в газетах.... Неужели, это конец? За что, Господи? И только - чёрный снег, и - звенящая тишина...
   Дурацкая шутка, конечно. Впрочем, на здоровье деда она никакого негативного воздействия не оказала. Даже наоборот, он очень быстро пошёл на поправку и уже буквально через неделю вовсю скакал на лошади.
  
  
  
   Лузеру - саечка
  
   Джон стоял на краю гигантской тёмно-бордовой скалы, гордо нависавшей над каньоном Большого Колорадо, красивейшей горной страной Северной Америки.
   Таинственные голубые дали, бездонное синее небо над головой, пугающий чёрный Провал под ногами, белый-белый искрящийся снег вокруг. Всё это завораживало - до безумия.
   Глаза юноши наполнились слезами восторга, губы - непроизвольно - приоткрылись...
   - Лузеру - саечка! - раздался насмешливый звонкий голосок.
   Горячие девичьи пальчики резко, но - одновременно - и нежно, коснулись нижней челюсти Джона. В ту же секунду крепкие белоснежные зубы молодого человека громко цокнули друг о друга, имеется в виду - "верхние о нижние".
   Совсем рядом раздался громкий и заливистый смех.
   Чуткое горное эхо - в ту же секунду - нежно разделило этот смех на составные части и многократно умножило, превращая его в чудное пение неведомых могучих колоколов, сопровождаемое неистовой подпевкой миллионов крошечных серебряных колокольчиков.
   Джон, конечно же, не обиделся: это всего лишь Беки - веселится, как и всегда. Как, вообще, можно было обижаться на такую девушку? Озорные голубые глаза, длинные, блестящие на солнце каштановые волосы, ну, и всё остальное....
   Тем более что неделю назад Джон Тревол сделал Бекки Смит - в присутствии уважаемых свидетелей - вполне недвусмысленное предложение, на которое вышеозначенная Бекки дала самый недвусмысленный и, безусловно, положительный ответ, подкреплённый самым недвусмысленным и жарким поцелуем. Что же вам ещё, непонятливые мои?
   На следующее утро Джон бодро шагал в сторону ближайшей железнодорожной станции. Необходимо было встретить с Еженедельного Трансконтинентального груз хитрого французского медного припоя.
   Разве я вам ещё не сказал, что Джон Тревол работал помощником кузнеца, а сама кузница квартировала в славном городишке Вест-Хем? Вот, говорю...
   Утро выдалось славным, безветренным и солнечным. В кронах деревьев звонко цокали рыжие белки, в кустах орешника звонко чирикали какие-то мелкие пичуги. Дорогу к станции пересекал бодрый ручей, в котором - так же бодро - плескалась крупная форель.
   Джон не смог удержаться от соблазна: срезал перочинным ножом гибкий ореховый прут, достал из внутреннего кармана пиджака дощечку с заранее намотанной на неё готовой снастью, и - примерно через час - пяток крупных форелей уже неистово дергались на кукане, опущенном всё в тот же ручей.
   - Заберу на обратном пути, - решил наш герой.
   А, вот, к приходу поезда Джон безнадёжно опоздал. Взобрался, отдуваясь, на Привокзальный холм, а Еженедельный Транснациональный уже отходит...
   С холма вся станция - как на ладони. Хромой Хэнк тащит куда-то клетку с бойцовыми гусями, миссис Нэддинг племяшку, с поезда встреченную, ведёт за руку. А это - кто?
   - Господи Всемогущий! - ошарашено пробормотал Джон. - Это же моя Бекки! Идёт себе рядом с каким-то высоким щёголем в чёрном цилиндре, держит его за руку, взволнованно щебечет о чём-то.... Святые Угодники, да она же его целует в щёку!
   Здесь-то, вот, "шторка" у Джона и упала.... Поскрипел он на холме зубами немного - часик-другой. А потом - от полной и тоскливой безысходности - отправился на железнодорожную станцию. Там он отважно и целенаправленно, до поросячьего визга, "нарезался" кукурузным контрабандным виски, да и сел в первый проходящий поезд.
   Поезду-то что? Постоял на станции минут двадцать-тридцать, попыхтел хмуро и недовольно, да и умчал нового пассажира куда-то - в безумную даль...
  
   Прошло - без малого - три года. На берегу безбрежного Атлантического океана стоял молодой католический священник - отец Джон - и размышлял о всяких разных разностях. Размышлять - для католических священников - дело куда как полезное.
   Допустим, что вы пришли на морской берег. Просто так пришли, без всякой конкретной цели, для оздоровительного променада. Например, на пляж славного Майами, или, допустим, какой-нибудь там провинциальной Ниццы. Подошли к береговой линии и задумчиво глядите себе под ноги, а затем медленно поднимите голову.... В этом случае перед вашим взором последовательно промелькнёт череда следующих непритязательных картинок. Песок, песок, море, море, линия горизонта, небо, небо, небо....Но так бывает далеко не везде и не всегда. Например, на набережной городка Сан-Анхелино, во второй декаде июня, при полном безветрии, на рассвете - между шестью и семью утренними часами - череда картинок будет иной. Песок, песок, море, море.... А, может, уже небо? Точно, небо! Может, всё-таки, море? Море, небо, море.... И, никаких тебе фокусов! Просто море и небо совершенно одинакового, ярко-бирюзового цвета, линия горизонта полностью отсутствует, небо и море сливаются в нечто Единое, Неразделимое и Неразгаданное.... Ничего прекрасней нет - на Белом свете! И если вы еще не наблюдали этого чуда, то вы - настоящий счастливчик, ибо у вас впереди первое, ни с чем несравнимое свидание с ним....Ну, а тот, кто уже стал свидетелем Непознанного, покидает сей блаженный берег только по крайней необходимости, или же - по зову сил Высших...
   Вот, примерно такие мысли лениво копошились в голове у Джона. Ведь, общеизвестно, что на рассвете всегда тянет слегка пофилософствовать...
   Сан-Анхелино, наконец, проснулся. Многочисленные женщины и мужчины заторопились куда-то по узким, мощеным диким необработанным камнем улицам. Кто-то по важным делам, но большинство просто так - ради утреннего променада, пока не наступил полуденный зной, а, следовательно, и многочасовая сиеста - в спасительной тени.
   В крохотную бухту, надсадно подавая хриплые гудки, ввалился грузный лесовоз "Святой Августин", оставляя за собой радужные мазутные пятна и устойчивый запах керосина.
   Оранжевое, все еще утреннее, и поэтому не особенно злобное солнышко, выглянуло из-за апельсиновой рощи, которая уютно расположилась прямо за спиной у Джона. Оптический обман тут же приказал долго жить, меняя цвета и перспективы. И, вот, нежно-зеленое море уже было безжалостно разлучено с голубовато-лазурным небом: будто бы кто-то торопливо провел по прекрасному художественному полотну тупым ножом, оставляя - где-то там, в немыслимой дали, грубый шрам - линию горизонта. Нежное прохладное утро тихо и незаметно скончалось, родился безжалостный - в своей грядущей жаре - новый тропический день...
   Отец Джон, наконец-таки, очнулся от философских дум. Пришла пора подумать и о делах насущных.... Примерно через час ему предстояло совершить Обряд Венчания. Ещё с вечера мулатка-посыльная предупредила, что часам к десяти утра пожалует пара брачующихся. По её словам - американцы.
   Старенькая церковь, гулкий прохладный зал, заставленный скамьями, грубо сколоченными из пальмовой древесины, перед священником неподвижно застыла странная пара. Хотя - под тропическими созвездиями - всё немного странное....
   Жених - шкаф квадратный - в классической американской тройке, с чёрным цилиндром на голове. Невеста - невысокая стройная фигурка в чём-то неприметном и скромном, лицо скрыто за тёмной вуалью.
   Привычно, не запнувшись ни разу, отец Джон довёл обряд до установленного Свыше финала:
   - Если кто-либо из здесь присутствующих знает причину, по которой этот брак не может быть заключён, то пусть встанет и громко сообщит нам об этой причине!
   В храме повисла чуткая тишина, через минуту разрезаемая на части звонким девичьим голосом:
   - Я знаю непреодолимую причину, не позволяющую этому браку быть заключенным! В соответствии со всеми правилами и канонами, установленными нашим Создателем!
   К своему громадному удивлению - и отец Джон, и немногочисленные свидетели церемонии - вдруг, осознали, что это говорит сама невеста.
   А девушка, тем временем, продолжила:
   - Этот человек - мой двоюродный брат! И поэтому я отменяю эту дурацкую свадьбу!
   Вуаль отлетела далеко в сторону: озорные голубые глаза, длинные, блестящие - даже в полумраке церковного зала - каштановые волосы...
   Глаза священника округлились в нешуточном изумлении, губы - непроизвольно - приоткрылись.... Горячие девичьи пальчики резко, но - одновременно - и нежно, коснулись нижней челюсти отца Джона. В ту же секунду крепкие белоснежные зубы ревнивца громко цокнули друг о друга, имеется в виду - "верхние о нижние".
   Совсем рядом раздался негромкий смех, и прозвучала сакраментальная фраза:
   - Лузеру - саечка!
   Занавес, господа мои. Занавес!
  
  
  
  
  
  
   Раздел второй
   Аргентина
  
  
  
   Бело-голубая страна
  
   Белоснежный многоярусный красавец "Конте Гранде" - знаменитый на весь мир океанский лайнер - медленно и важно, словно надуваясь от собственной значимости гигантским мыльным пузырём, подошёл к причалу.
   Вечернее солнце, заставляя западную часть неба нестерпимо пылать кроваво-алым, осторожно коснулось своим краем линии горизонта. С противоположной стороны над портом нависали силуэты величественных небоскрёбов, знакомых Денису по красочным туристским проспектам, беспорядочно разбросанных по всем многочисленным корабельным помещениям: Каванаг, неуклюжая башня Министерства общественных работ, Атлас...
   За пирсом неподвижно застыли горбатые портовые краны, резкий холодный осенний ветер настойчиво и неучтиво пытался забраться за воротник тонкого плаща.
   "Май месяц на дворе, а ветер-то - осенний...", - непроизвольно отметил про себя Денис. - "В южных широтах май месяц - это поздняя осень, а его последняя декада, и вовсе, уже ранняя и суровая зима. Вот, такие пироги-перевёртыши, сюрпризы южного полушария...".
   Корабль пришвартовался на много раньше расписания, поэтому нужной машины около сходней он не обнаружил. Пришлось ещё часа два с половиной провести в порту. Денис неторопливо ходил от причала к причалу, внимательно рассматривая спящие океанские суда, полной грудью дышал солёным морским ветром. Было тревожно и почему-то немного грустно...
   Наконец, негромко тарахтя, подъехал старенький светло-лимонный "линкольн" с нужными номерами. Шофёр-метис, скупо кивнув лохматой головой, помог уложить два новеньких чемодана кремовой кожи в багажник. Дорожный баул с ноутбуком и другими полезными вещами, Денис, расположившись на переднем пассажирском сиденье, поставил себе на колени.
   Поехали с ветерком. Одно только немного огорчало пассажира - за автомобильными стёклами царила непроглядная темень, а, ведь, хотелось и полюбоваться на пейзажи новой для него страны.
   Шофёр всю дорогу невозмутимо молчал, на что Денис отвечал аналогичным молчанием и совершенно не обижался, мол, может, у метиса были такие инструкции, или же он просто был немым - от самого рождения....
   Только когда машина резко притормозила у слабо освещённого крыльца приземистого трёхэтажного здания, и водитель сделал знак рукой, однозначно свидетельствовавший об окончании маршрута, Денис ненавязчиво поинтересовался названием населённого пункта, в который они прибыли.
   - Талар, сеньор, - вылезая из машины, трескучим фальцетом неохотно ответил метис.
   Хозяин гостиницы - длинный и худой старик с седыми моржовыми усами и лиловыми глазами молодой горной ламы - также оказался записным молчуном. Чуть слышно пожелав новому постояльцу доброй ночи, он выложил на деревянную стойку массивный бронзовый ключ и кратко сообщил:
   - Комната сеньора - на третьем этаже, направо по коридору, крайняя дверь у окна.
   После этого старик развернулся и, громко шаркая кожаными подошвами сандалий по каменным плитам холла, скрылся за чёрной потрескавшейся дверью.
   Гостиничный номер был очень уютным: пять метров на четыре, светлая мебель, пахнущая свежими сосновыми стружками, ванная комната, выложенная светло-бежевой керамической плиткой, тёплая вода, текущая тоненькой струйкой из никелированной трубы, прохладное, в меру накрахмаленное постельное бельё.
   Только, вот, заснуть быстро не получалось: по металлической крыше что-то громко шуршало и звенело, а по оконному стеклу беспрестанно скреблись своими острыми коготками невидимые слуги чёрной аргентинской ночи...
   Проснулся Денис на удивление бодрым, мельком бросил взгляд на наручные часы - было семь утра по-местному. Соскочив с широкой кровати, он сделал несколько приседаний и наклонов, раз пятьдесят отжался от пола, ловко перекувырнулся через голову и, вскочив на ноги, распахнул двухстворчатое окно.
   Воздух.... Чем же он пах, этот воздух? Чуть-чуть горчинкой, совсем немного вчерашней дождевой водой. И ещё - чем-то незнакомым, неопределяемым так сразу...
   "Наверное, Аргентиной", - решил про себя Денис.
   Сразу же прояснилась и причина ночного скрежета-шуршания. Это лёгкий утренний ветерок гнал по тротуарам и крышам домов плотные стаи сухих листьев платанов. Сотни тысяч, а может, и миллионы миллионов жёлто-бурых и лимонных листьев летали повсюду, закручиваясь, порой, в самые невероятные спирали. Листья были везде, всё пространство за окном было заполнено ими.
   Предместья Буэнос-Айреса - в первых числах мая - это один сплошной листопад...
   Завтрак был чем-то созвучен этому печальному листопаду: свежайшие пшеничные булочки с белым укропным маслом и яичница-глазунья с бело-розовым беконом, причём, "глаза" у этой яичницы были непривычно нежно-алого цвета, цвета весенней утренний зари.
   Кофе. Да, это был настоящий кофе...
   - Очень редкий сорт, - любезно пояснил хозяин гостиницы, заметив, что напиток произвёл на постояльца неизгладимое впечатление. - Называется "Оуро Верде". Это бразильский кофе, контрабандный, конечно же...
   До условленного времени оставалось ещё целых два часа, Денис решил немного погулять, осмотреться. По узкой улочке, мощенной неровными булыжниками, он прошёл два квартала - мимо разномастных двухэтажных домов под красно-коричневыми черепичными крышами - и оказался в пампе...
   Пампасы? Нет, это название совершенно не подходило для увиденного.
   Именно - пампа.
   Именно - она, женского рода, как у русских - степь...
   Только русская степь, она ровная, с отдельно стоящими курганами, осенью жёлтая, пахнущая полынью.
   А пампа - сплошные холмы и холмики, заросли полузасохшего чертополоха, колючий кустарник, пыль, летающие тут и там разноцветные стайки сухих листьев, и незнакомый тревожный запах...
   Чем пахнет в пампе? Какой глупый вопрос.
   В пампе пахнет - пампой...
   Он долго сидел на ближайшем пологом холме, подставив лицо под порывы прохладного свежего ветра, и - до рези в глазах - вглядывался вдаль.
   Голубое и светлое, почти - белое. Голубое небо, белые облака, светлая даль...
   Бело-голубая страна. Аргентина...
  
  
  
   Буэнос-Айрес
  
   Он проснулся от громких звуков клаксонов. За окном безостановочно, невежливо перебивая друг друга, сигналили машины.
   Сигналили на разные голоса: вот, вздорная легковушка заголосила тоненьким старческим фальцетом, а это какой-то солидный "кадиллак" заявил о своих правах на беспрепятственный проезд по столичной улице, и тут же всех остальных участников дорожной драмы прервал могучий бас наглого американского грузовика.
   Завтрак в ближайшем ресторанчике предложили стандартный: свежие пшеничные булочки, коровьи и козьи сыры в ассортименте, ветчина и разнообразные копчёности, тонко нарезанное варёное мясо вчерашней варки, на десерт - кофе двадцати сортов на выбор. Спиртных напитков - по патриархальным аргентинским понятиям - утром не полагалось, но Денис, сугубо из устойчивой нелюбви к строгим и незыблемым правилам, заказал "два пива".
   Пожилой официант, посматривая строго и неодобрительно, принёс на крохотном подносе две бутылки "Кильмес-Кристаль", покрытые тончайшим светло-голубым слоем инея, и с сердитым стуком поставил их на стол перед "неправильным иностранцем".
   "Пошли вы - вместе с вашими традициями - куда подальше!", - мысленно ответил консервативному официанту Денис, после чего весело подмигнул Хуану Перрону, пристально смотрящему на него с большого поясного портрета, висевшего на неаккуратной кирпичной стене, мол: - "Лучше бы навели порядок на дорогах. А господин Перрон - тот ещё субчик. Сразу видно, что среди его ближайших родственников и тощие степные волки числятся...".
   После неторопливого завтрака он отправился гулять по городу, до запланированной встречи со старинным приятелем оставалось порядка двенадцати часов.
   Буэнос-Айрес Денису нравился. Не Барселона, конечно же, но было в облике города что-то - безусловно - симпатичное и неповторимое. Аура какая-то ощущалась.
   "Эх, жалко, что осень на дворе!", - огорчался Денис. - "Летом бы здесь побродить, посмотреть...".
   Он спустился в непрезентабельное и душное аргентинское метро, с трудом втиснулся в давно некрашеный вагон, проехал несколько станций. По противно-дребезжащему, местами откровенно ржавому эскалатору поднялся на поверхность, с удовольствием вдохнул полной грудью воздух, наполненный уже знакомыми запахами: сухими листьями платанов, жареными каштанами, колодезной водой, лёгкой горечью поздней майской осени...
   Денис решил передвигаться по городу сугубо пешком, пользуясь наземным транспортом только для кратковременной передышки. Вот, и знаменитая площадь Сан-Мартин, от которой отходила одноимённая широкая улица.
   Он, купив у уличного торговца большую говяжью сосиску, запеченную в тесте, и бумажный стаканчик с лимонадом, перекусил. В сосиску, похоже, щедро, не жалея добра, добавили эвкалиптовой целлюлозы, а лимонад своим вкусом, определённо, напоминал русский народный напиток, носящий гордое названье - "ситро".
   Куда направиться дальше? Классический квадратный сквер, полный скромными осенними цветами, шикарный ярко-зелёный газон, проспект Леандро Алеем, книжный магазин достославных братьев Лашкевич.
   Пройдя мимо знаменитой Британской башни, он повернул примерно на сто двадцать градусов и зашагал к парку Ретиро, откуда доносились звуки красивой музыки - нечто среднее между томным аргентинским танго и классическим русским романсом. Приятный, немного хриплый мужской голос пел - с лёгким надрывом:
  
   Вы - не забудете меня! Я в это - верю...
Вы - остаётесь, я - вновь - ухожу.
Такая милая, на краешке постели...
Скорей утрите - эту горькую - слезу!

Вы - не забудете меня! Я это - знаю...
И наваждением остался жёлтый сон,
В котором вас - так нежно я ласкаю,
В котором в вас - так нежно - я влюблён!

Вы - не забудете: дрожащею рукою
   Махнуть мне на прощанье - как всегда.
И бригантина, вновь влекомая Судьбою,
Уходит в море, словно - навсегда...

Я не забуду вас - на краешке Вселенной!
А, как вернуться хочется - подчас...
   К вам, любящей - так верно, неизменно,
Когда заходит солнце - всякий раз...
  
Такая - милая, на краюшке - постели...
   Лишь свет в глазах, да плеч лишь - белизна.
И ваши голые, бесстыжие колени
   Во сне опять целую - как всегда...
  
   Такая - милая, на краюшке - постели...
   А в небе снова - теплится заря.
Быть может, мне вернутся - в самом деле?
О, господа, рубите ж якоря!

Такая - милая, на краюшке - постели...
   Такая милая.... И теплится заря...
   Такая милая.... Да, что я - в самом деле?
Такая милая.... Рубите ж якоря!

Такая - милая, на краюшке - постели...
   Такая милая.... Рубите - якоря...
   Грустная такая песенка, очень правильная - сразу вспомнились Танины добрые глаза, её тихая и застенчивая улыбка.
   Подошёл полупустой неуклюжий троллейбус, в его плохо вымытых окошках замелькали местные достопримечательности: площадь Конституции, низенькая православная церковь на углу авенида Облигадо, Дворец трибуналов...
   Чтобы убить ещё пару часов, Денис взял такси до аэропорта Пистарини. Чисто на всякий случай ознакомился с расписанием прилётов-вылетов, от души поглазел на взлетающие и садящиеся самолёты.
   На Пласа Италия шёл мелкий частый дождик, город ощетинился большими чёрными зонтами, пахло затхлыми тропическими болотами и нежданной тревогой.
   Круглые уличные часы показывали восемь тридцать вечера, до назначенной встречи оставалось ещё полчаса. Денис уселся на тёмно-синюю скамейку под пластиковой крышей, распечатал тощую пачку сигарет "Bolivar", купленную в киоске аэропорта, прикурил. Табак был совершенно сырым и пах свежими дубовыми опилками. Дождь перестал, тут же, как по мановению волшебной палочки невидимой феи, по лужам заплясали весёлые лучи предзакатного солнца, куда-то мгновенно спрятались многочисленные зонты.
   Тихий вечер, полный неясных надежд. Буэнос-Айрес - волшебный и неповторимый город. Чёрные загадочные глаза, появившиеся внезапно, из неоткуда...
  
  
  
   Танго, мате и Эвита Перрон
  
   Хочешь, я тебе расскажу про свою Аргентину? Как я её понимаю и ощущаю? Тогда слушай внимательно.... У Аргентины - три главных символа: танго, мате и великая Эвита Перрон. Танго это.... Танго больше, чем простой танец, танго - это маленькая жизнь. Для тех, конечно, у кого сердце не изо льда.... Откуда взялось танго, где его корни? Мне про это так рассказывали. Десятки тысяч европейских эмигрантов - в начале прошлого века - прибывали в Буэнос-Айрес в поисках удачи, богатства, славы и счастья. Одинокие мужчины скучали по оставленным дома женщинам и, в поисках плотских утешений, проводили долгие вечера в здешних публичных домах. А с проститутками, как это и не странно, наблюдался определённый дефицит.... Мужчины, ожидая своей очереди, танцевали друг с другом своеобразный танец, полный страсти и желания, напоминающий состязание за обладание женщиной. Ну, как аналогичные танцы у некоторых птиц и животных. Глухари там, благородные олени.... Позднее танго стали исполнять в сопровождении испанских и итальянских мелодий, смешанных с африканскими ритмами кандомбе. Постепенно его начали танцевать с женщинами, и танец стал более сексуально-демонстративным и менее меланхоличным. Затем появились песни "танго", повествующие о глубоких и печальных чувствах: о тоске по покинутой Родине и любимым, о любовных страданиях, о ревности и о предательствах вероломных женщин.... Мате.... Аргентинцы говорят, что мате объединяет семью. Когда готовят мате, все домочадцы бросают свои дела и семья спешит к обеденному столу.... Мате - национальный аргентинский напиток, настой из листьев "йерба мате" - высокого вечнозеленого куста. Его листья содержат тонизирующее вещество матеин, по действию схожее с кофеином. По вкусу мате больше всего похож на обыкновенный зеленый чай. Хотя, конечно, местным знатокам такое сравнение покажется кощунством.... Для приготовления мате в испанском языке есть специальный глагол "севар", а человека, который готовит мате, называют "севадор". Готовят мате в специальной посуде - калабасе, изготовляемой из маленьких тыквочек - плодов местного растения лагенарии. Коренные памперо, жители пампы, считают, что мате обнаруживает свой настоящий вкус, только если пьется из калабасы, а не из стеклянного стакана.... Калабасу до краев наполняют нагретой до восьмидесяти градусов водой. Знатоки утверждают, что если листья "йерба мате" залить крутым кипятком, то вкус напитка безнадёжно испортится, а если залить недостаточно нагретой водой, то возможно расстройство желудка. Индейцы-гуарани пьют мате, настоянное на холодной воде. Такой напиток называется "терере", но он годится только для индейских дублёных желудков.... Мате первой заварки, как говорят у нас в Аргентине - "первое мате", самое крепкое и ароматное, обычно достается или главе семьи, или севадору. Потом калабасу доливают горячей водой, и она идет по кругу, каждый пьет не торопясь, через бомбилью - специальную сосательную трубку с фильтром на конце.... Но главный символ Аргентины - это великая и непревзойдённая Эвита Перрон, жена достославного диктатора Хуана Перрона. Она умерла в возрасте Христа, в тридцать три года, и была - по приказу супруга - мумифицирована. Ее огромные портреты до сих пор висят на стенах едва ли не каждого дома в бедных кварталах всех аргентинских городов.... Эвита говорила: - "Управлять страной, это все равно, что снимать фильм о любви, где в главных ролях заняты один мужчина и одна женщина. Все остальные, всего лишь, статисты...". Она родилась в бедной семье и с самого детства мечтала о карьере актрисы. Ей (так, уж, получилось), удалось вскружить голову бедняге Перрона, а после этого наша Эвита вознеслась к безграничной Власти.... Она раздавала беднякам деньги и вещи. Аристократия ее ненавидела - до хронических желудочных колик. А Эвита все делала им назло - рано по утрам она проносилась мимо богатых кварталов на автомобиле, гудя в клаксон, чтобы богатые матроны дрожали от страха. Ненависть к ней со стороны аргентинской аристократии была, воистину, безмерна.... Когда Эва мучительно умирала от рака желудка, в богатых кварталах пили за ее скорейшую кончину, а на стене дома, что стоял напротив президентского дворца, появилась надпись: - "Да здравствует рак!".... Известие о том, что Эвита умирает, породило в народе настроения, близкие к массовому психозу. В надежде спасти ее, люди мучили себя до полусмерти, чуть ли не ежедневно устанавливая посвящённые ей самые невероятные рекорды. Один танцор сто двадцать семь часов, не останавливаясь, танцевал танго, пока не упал без сознания. Знаменитый бильярдист сделал подряд полторы тысячи ударов кием. Две пожилые женщины ползали на коленях вокруг центральной площади Буэнос-Айреса в течение пяти часов - до тех пор, пока одна них не раздробила себе колено.... По всей стране воздвигались алтари, на которых беспрерывно горели восковые свечи и стояли портреты Эвиты. Люди сутками простаивали перед ними, молясь за выздоровление своей любимицы....С наступлением сумерек ее портреты выносили из домов на свежий воздух, чтобы "она могла подышать" прохладой, и тогда - то в одной, то в другой деревне - люди "видели" вокруг ее головы сияющий нимб.... Эвита умирала очень долго.... В последние месяцы она весила всего тридцать три килограмма. Опять эта мистическая цифра! По распоряжению Хуана Перрона от Эвиты до конца скрывали, что ее болезнь неизлечима. Чтобы Эва не замечала ужасной потери веса, весы, которыми она пользовалась, были переделаны так, что показывали всегда один и тот же вес, близкий к нормальному.... Радиоприемники во дворце были отключены. По всей стране люди больше знали о болезни Эвиты, чем она сама.... Когда двадцать шестого июля 1952-го года Эва скончалась, население Аргентины ожидало неминуемого Конца света.... На ее похороны пришли миллионы. Люди теряли сознание от усталости, сутками простаивая в очереди к гробу. Дня не проходило, чтобы кто-нибудь не попытался покончить с собой у ее тела. Наемные рабочие и крестьяне в разных концах страны видели ее лицо в небе.... Тысячи бедных людей - по призыву диктатора Перрона - писали ей письма на адрес Дворца и получали в ответ надушенные конверты с надписью: - "Я целую тебя - с Неба".... Тринадцать дней ее тело лежало в стеклянном гробу, и аргентинская нация прощалась со своей "Небесной Принцессой".... Если завтра утром, после восьми часов, ты включишь радио, то вскоре услышишь, как глубокий мужской голос произнесёт: - "Сейчас - восемь часов двадцать пять минут. Время, когда Великая и непревзойдённая Эвита Перрон - стала бессмертной...".
  
  
  
   Чёрный Обелиск
  
   В положенное время самолёт мягко приземлился в аэропорту города Мендосы - столицы одноимённой аргентинской провинции.
   - Дело уверено двигается к вечеру, - сладко зевая, сообщил проснувшийся седобородый попутчик. - Я всегда, посещая Мендосу, останавливаюсь в гостинице "Виктория". Вполне приличный отель, запросто потянет на четыре полноценные звезды - даже по капризным европейским меркам. Рекомендую. Готов проводить. В смысле, предлагаю отправиться туда вместе, на одной машине.
   - Спасибо, - вежливо поблагодарил Егор, водружая на нос очки с тёмными стёклами. - Но у нас в Мендосе имеются старинные друзья, которые с радостью предоставят комфортабельный ночлег.
   Чемоданов и всяких баулов в багаж они - за неимением оных - не сдавали, поэтому и покинули зал ожиданий первыми.
   Западная часть неба уже была охвачена томным малиново-оранжевым маревом, а окружающий воздух - своим ароматом - напоминал о существовании заповедных горных ледников, рек и ручьёв.
   - Куда вам, сеньор и сеньора? - дружным и радостным хором заголосила по-испански толпа разномастных смуглых таксистов. - Доставим с ветерком. Практически - бесплатно...
   - Правобережная авенида, дом двадцать четыре, - озвучил Егор адрес, обозначенный в кратких инструкциях Мары Сервантес. - За скорость доставки плачу полуторную таксу.
   Неожиданно над выщербленными ступеньками лестницы зала ожидания повисла напряжённая и чуткая тишина. Таксисты - один за другим - вежливо прикасаясь пальцами к краям чёрных и бежевых широкополых шляп, и бормоча традиционное: - "Пор фавор!", начали торопливо, о чём-то тревожно перешептываясь друг с другом, расходиться к машинам, припаркованным вдоль обочины.
   Только один водитель - высокий, сутулый, среднего возраста, с неухоженными "запорожскими" усами под горбатым носом - остался стоять на месте.
   - Что, собственно, произошло? - вальяжно и чуть обиженно поинтересовалась Санька. - Мы нечаянно чем-то обидели этих славных кабальерос?
   - Конечно же, нет, прекрасная сеньора! - криво улыбнувшись, откликнулся усатый таксист. - Просто ребята...э-э-э, немного мнительные. То есть, искренне верят во всякую чепуху - в привидения, призраки, зомби и прочую аналогичную муру. А место, куда вам надо добраться, имеет очень дурную славу. По крайней мере, последние шестьдесят-семьдесят лет.... Извините вы их, пожалуйста. Провинциальная некультурная темнота, воспитанная на страшных бабушкиных сказках...
   - А вы, милейший?
   - Я, симпатичная и неотразимая донна, не местный. Поэтому и отношусь к тутошним страхам и мнительностям - достаточно спокойно. То есть, без трусливого пиетета, но с уважением.... Может, уже поедем? Скоро стемнеет. Кстати, такса за проезд - тройная.
   - Перебором пахнет, - возмутился Егор.
   - Ничуть не бывало! Я же - по сложившейся ситуации - являюсь монополистом. Поэтому и имею полное право - выдвигать драконовские финансовые требования-условия. Ничего не попишешь, махровый капитализм в действии, чёрт его дери.... Впрочем, можете и отказаться. Вдруг, вы - до острых желудочных колик - обожаете пешие ночные прогулки по незнакомой местности? Только предупреждаю сразу, на берегу, места здесь у нас - однозначно-неспокойные. Хватает разных отвязанных и наглых ухарей, обожающих - по тёмному времени суток - приставать, размахивая острыми ножиками, к мирным прохожим. Мол: - "Жизнь, или пухлый кошелёк?!".
   - Поехали, родной, уговорил. Где твой лимузин? Ага, понятно. Мы с женой разместимся на заднем сиденье...
   Старенькая японская малолитражка, дисциплинированно соблюдая скоростной режим, ехала по городу, и Санька - на русском языке - негромко комментировала:
   - Симпатичный населённый пункт, чистенький и опрятный. Много зелени и аккуратных скромных коттеджей. Правда, встречаются и шикарные виллы, типа - настоящие дворцы тутошних олигархов.... Что же, Мендоса немного напоминает мне районы частной застройки в южных российских городках. Например, в Краснодаре, Ейске или же в Ростове-на-Дону.... Вот, и речка появилась. Достаточно широкая, с быстрым течением и чистой водой.... Интересно, а почему мы едем так медленно? Я была железобетонно уверена, что все южноамериканские водители - ужасные лихачи, не признающие правил дорожного движения...
   - Так-то, прекрасная донна, южноамериканские, - с печальными интонациями в голосе - по-русски, с ярко-выраженным украинским акцентом - откликнулся таксист. - Местные орлы и коршуны, действительно, гоняют так, словно бы им нежные задницы коварно намазали сосновым скипидаром, а на правила - плюют со смаком. Мол: - "Да здравствует полноценная и ничем неограниченная свобода! Какие ещё - в одно нехорошее место - правила? Кто смеет ущемлять в гражданских правах вольного кабальеро? Для чего, спрашивается, мои славные предки проливали на баррикадах свою горячую кровь? Явно, не для того, чтобы подлые канцелярские крысы занимались откровенным и циничным беспределом.... К оружию, товарищи! Пепел незабвенных Симона Боливара и Эрнесто Че Гевары стучит в моём беспокойном сердце!".... А нам же, бесправным иммигрантам, имеющим только вид на жительство, такие вольности противопоказаны - при первом же удобном случае, типа - за милую душу, вышибут из страны...
   - И много здесь выходцев из...России и Украины? - хмуро поинтересовался Егор.
   - Хватает. Впрочем, и других иммигрантов - как собак нерезаных. Поляки, румыны, латыши, венгры, ирландцы.... Но, больше всего - итальянцев. Так, вот, исторически сложилось.... Кстати, можете на меня полностью положиться. Буду нем - как речная сытая рыба. А на родном языке, уважаемые земляки, старайтесь говорить как можно реже. На всякий пожарный случай. В Мендосе - традиционно - не любят российских шпионов. Вернее, слегка опасаются...
   - Почему же - сразу - шпионов? - тут же возмутилась невыдержанная Сашенция. - Объяснитесь, пожалуйста!
   - Вы выглядите - как стопроцентные жители Буэнос-Айреса, а говорите по-русски без малейшего акцента, - невозмутимо пояснил водитель. - Следовательно, прибыли из России не так и давно, но почему-то скрываете это. Зачем, спрашивается? Опять же, тёмные очки.... А у вас, идальго, извините, накладные усы. Данный факт сразу же бросается в глаза - опытному человеку. Это ещё не говоря про конечный адрес нашей поездки.... Натуральные и патентованные шпионы, одним словом. Ни малейших сомнений...
   - А, почему в Мендосе опасаются - именно - российских шпионов? - уточнил Егор. - Они какие-то особенные? То есть, чем-то кардинально отличаются от американских, немецких и английских?
   - Безусловно, отличаются. Да, ещё как.... Мы уже подъезжаем, я вам данную коллизию объясню на месте. И расскажу, и покажу на ландшафте.... Не возражаете?
   Машина, проехав метров четыреста пятьдесят вдоль высокого сетчатого забора, остановилась.
   - Вылезайте, дамы и господа! - объявил водитель. - Приехали.... Как легко догадаться, мы сейчас находимся на границе двух частных владений. За забором располагается искомое вами строение - за номером двадцать четыре. А рядом с ним - сами видите, что...
   От дороги - до тусклых речных вод - тянулся заброшенный прямоугольный пустырь, густо заросший пыльной травой и высокими кустами чертополоха. Посредине участка располагались неаккуратные развалины неизвестного сооружения, а на высоком речном берегу - в призрачных вечерних сумерках - наблюдался величественный чёрный монумент-обелиск.
   - Здесь когда-то имела место быть шикарная вилла с мраморными колоннами, принадлежавшая легендарной Иде Матьё, известной опереточной певичке, - приступил к повествованию русскоговорящий таксист. - Говорят, что девица была очень симпатичной и смазливой, но невероятно-ветряной. Среди её многочисленных любовников числился даже сам Мартин Борман, знаменитый нацистский преступник, скрывавшийся - после окончания Второй мировой войны - от международного правосудия.... И, вот, в приснопамятном 1955-ом году, через несколько дней после свержения аргентинского диктатора Хуана Перрона, Борман тайно прибыл в Мендосу - на очередную жаркую встречу с любвеобильной и пылкой Идой.... Интересуетесь, на чём прибыл? К этому конкретному месту - на речном паровом катере. А к реке Мартин Борман - в сопровождении многочисленной и надёжной охраны - прилетел из Чили, на двухмоторном самолёте.... Но здесь беднягу уже ждали суровые советские диверсанты, посетившие Аргентину по личному приказу самого Климента Ефремовича Ворошилова. От дома Матьё - к речному берегу - вёл секретный подземный ход. И одна из русских шпионок, вошедшая в доверие к легкомысленной Иде, спрятала в этом ходе пару десятков ампул с нитроглицерином.... Когда Мартин Борман, сойдя с катера, вошёл в тайный коридор, то наши, засевшие вон на том холме, - уважительно махнул рукой в сторону, - стрельнули - одни говорят, что из армейского гранатомёта, другие утверждают, что из противотанкового ружья. Тутошнюю почву, естественно, сильно тряхнуло, и нитроглицерин, сдетонировав, взорвался. Подземный ход завалило, дом Иды Матьё полностью разрушился, начался страшный пожар.... Следствие, которое проводилось откровенно вяло, констатировало, что всего при взрыве погибло более пятидесяти человек. Причём, личностей большинства из них установить так и не удалось. Понятное дело, что и гибель Мартина Бормана власти официально не подтвердили.... А у Иды Матьё обнаружились неизвестные наследники, которые решили оставить развалины дома в покое, а на берегу реки - через некоторое время - установили памятный чёрный знак-обелиск, изготовленный, кажется, из базальта.... Почему местные жители обходят это место стороной? По Мендосе ходят упорные слухи, что звёздными ночами, чаще всего в полнолуние, здесь регулярно разгуливают, взявшись за руки и оживлённо болтая между собой на немецком языке, Ида Матьё и Мартин Борман. В смысле, их бестелесные Призраки...
   - Но, ведь, это - лишь красивая легенда? - засомневалась недоверчивая Санька. - Мол, действительно, здесь когда-то прогремел сильный взрыв, а Бормана и русских разведчиков - несколько позже - обыватели присовокупили сюда...м-м-м, ради красного словца? Не так ли?
   - Трудно сказать однозначно, - нервно подёргал вислыми "запорожскими" усами водитель. - Более того, здешние старожилы даже называют имена-фамилии людей, входивших в советский диверсионный отряд. Естественно, имена и фамилии, под которыми эти люди тогда проживали в Аргентине.
   - Может, озвучите?
   - Пожалуйста.... Алекс, Мария и Мартина Сервантесы. Оскар Рамос и Анхен Мюллер. Извините, уважаемые соотечественники, но мне - пора. Приятно было поболтать и всё такое.... Давайте-ка честно-заработанный гонорар, и я поеду к дому. Молоденькая жёнушка, наверное, заждалась.... Хватит, сеньор! Вполне достаточно. Премного благодарен.... Адиос! Всех благ!
   Старенькая японская малолитражка шумно завелась, развернулась - в три приёма - на узкой дороге, и, громко тарахтя, уехала по направлению к центру городка.
   Машина уехала, а Чёрный Обелиск, неподвижно застывший над сонной рекой, остался...
  
  
  
   Сеньора-гаучо
  
   Мари Гонсалес? С ней ссориться - себе дороже.... Знаешь, как её здесь называют? "Сеньора-гаучо"! Она одна - на всю Аргентину - "сеньора-гаучо". Представляешь? Э, да я смотрю, ты совершенно не проникся. Ты хоть знаешь, кто такие гаучо? Говоришь, мол, пастухи? Что-то вроде североамериканских ковбоев? Ну, ты, брат, даёшь - ляпнуть такое! Пастухи?! Хорошо ещё, что тебя не слышал никто из местных патриотов. Ладно, просвещу тебя, неуча дремучего, а то попадёшь ещё в неловкую ситуацию, засмеют, а то и на дуэль вызовут.... Слушай. "Пампа" - на древнем языке индейцев кечуа - обозначает - "ровная земля". Но это - полное враньё! Пампа - это бескрайние равнины, густо усеянные множеством невысоких холмов, покрытых лесом и кустарником, есть здесь и пустынные районы с соляными озерами, и классические степи с высокими травами....В своё время сюда пришли жестокосердные испанцы и за несколько веков уничтожили всех местных индейцев - и кечуа и керанди, перестреляли почти всех гуанако и страусов-нанду, потом завезли из Европы и выпустили в пампу всякий домашний скот. Но Аргентина, где не оказалось богатых залежей золота и серебра, испанцев совершенно не интересовала, и они стали - весело и дружно - переселяться в Перу и Парагвай. Одичавший рогатый скот и лошади очень быстро размножались и чувствовали себя в пампе просто превосходно. Для парнокопытных здесь идеальная среда и климат, так сказать.... И тогда в пампу пришли бродяги самых разных национальностей, бедные - как худые церковные крысы. Чтобы не умереть с голода, они отлавливали всех этих полудиких лошадей, буйволов и коров, и загоняли их на наспех огороженные территории.... Так в Аргентине появились ранчо и гаучо - вольная и свободолюбивая разновидность людей, не признающая общепринятых устоев. Жизненная мораль у гаучо проста: - "Мы были никому не нужны. Когда наши дети пухли от голода, то никто не помог, все презрительно отвернулись в сторону. Мы всего добились сами, собственными руками, безо всякой помощи со стороны.... Поэтому теперь мы ничего и никому не должны! Пошли вы все в грязную задницу - с вашими законами, конституциями и прочим уродством! Мы живём, как хотим, и никто не имеет права вмешиваться в нашу жизнь...". Гаучо - страшные и неисправимые гордецы. Даже с современными мужчинами-иммигрантами они почти не общаются, считая это ниже своего достоинства. Что тут говорить про женщин-иностранок? Так вот, Мария Гонсалес - самая желанная гостья в любом поселении гаучо. Чем она их всех взяла? Неизвестно.... Но это - непреложный факт, известный на всю страну. Об этом и в тутошних газетах много раз писали...
  
  
  
   Воздушный змей
  
   Этот зимний июльский день ничем не отличался от череды других.
   Голубое безоблачное небо, холодный южный ветер, с утра на градуснике было всего плюс восемь-девять градусов по Цельсию.
   - Поедем, любимый, за город, - сонно предложила Мартина, нажимая на кнопку будильника. - Погуляем по тихой зимней пампе, подышим свежим воздухом, позапускаем воздушного змея. Когда мы с Иваном были ещё маленькими, то с отцом часто ходили в пампу, запускали в небо змеев - каждый раз нового...
   В пункте проката Денис взял в аренду нежно-голубой, почти новый "линкольн". Наскоро перекусив в ближайшем кафе, они выехали из города. На заправочной станции он залил полный бак бензина и купил большую картонную коробку со сборным воздушным змеем.
   Через два с половиной часа они проехали городок Талар, после чего ещё минут сорок-пятьдесят медленно колесили по ухабистому жёлтому просёлку. Когда машина забралась на очередной пологий холм, Денис нажал на тормоз и заглушил мотор.
   Пампа встретила их чистой и звенящей тишиной. Марта вытащила из багажника толстый шерстяной плед и, расстелив его на пожухлой бурой траве, позвала:
   - Иди ко мне, ложись рядом, будем смотреть в небо.
   Целый час они пролежали, обнявшись, и нежно поглаживая друг друга ладонями. Просто лежали, смотрели в голубое бездонное небо, вздыхали горьковатый и тревожный воздух пампы, молчали...
   Высоко над их головами - крохотными точками - кружили орланы.
   - Мы же совсем забыли о воздушном змее! - оживилась Мартина. - Давай, записной лентяй, поднимайся. Будем заниматься делом.
   В картонной коробке, кроме отдельных деталей, обнаружились вспомогательные инструменты и материалы: клей для склеивания деревянных и бумажных частей, крохотные ножницы, короткое ножовочное полотно.
   - Отдай, неумёха! - понаблюдав три-четыре минуты за неуклюжими действиями Дениса, Марта отобрала у него деревянные бруски и рулон тонкой, но прочной разноцветной кальки.
   Уроки, полученные в детстве, не прошли для Мартины даром, и вскоре воздушный змей был готов к полёту - большой трёхцветный ромб со смешной мальчишеской рожицей посередине.
   - У нашего сына будет такая же добрая улыбка, - ласково поглаживая ладонью плоский живот, заявила молодая женщина.
   - Ты х-хочешь сказать, ч-что уже..., - начал заикаться Денис.
   - Вот, именно, уже, - подтвердила Мартина. - Через восемь месяцев ты, идальго, умеющий ловко драться на навахах, станешь бесконечно-счастливым отцом.
   Денис, держа змея в высокоподнятой правой руке, размеренно побежал по гребню холма - навстречу сильному юго-восточному ветру. Отпустив конструкцию, он принялся потихоньку стравливать верёвку, змей начал уверенно набирать высоту...
   Подошла Марта, положила ему на плечо сильную и тёплую руку. Воздушный змей уверенно парил на пятидесятиметровой высоте.
   - Какой элегантный и красивый! - восхищённо вздохнула Мартина. - Как наша любовь...
   Неожиданно один из орланов заинтересовался новым летающим объектом. Гигантская птица несколько раз неторопливо облетела вокруг змея, поднялась вверх, после чего, бросаясь в решительную атаку, резко спикировала. Последовал безжалостный удар мощными лапами, и обломки воздушного змея разлетелись во все стороны...
   - За что? - Марта спрятала заплаканное лицо на груди у Дениса. - И с нами так будет. Кто-нибудь - чёрный и злой - подкрадётся сзади и ударит...
   С тех пор прошло уже - без малого - пятьдесят лет. У Дениса и Марты трое взрослых детей, шестеро внуков и две правнучки. Через месяц я вылетаю к ним в Буэнос-Айрес, отмечать Золотую свадьбу...
  
  
  
   Прощание
  
   Яхта "Стрела" уверенно скользила по тускло-серебряным волнам Ла-Платы, великой Серебряной Реки. Буэнос-Айрес уже давно растаял за кормой, впереди - на сколько хватало взгляда - была только грязно-серебристая вода, изрезанная причудливыми морщинами волн.
   "Вот и всё", - подумал Денис. - "До свидания, Аргентина, странная, загадочная и призрачная бело-голубая страна! Я очень надеюсь, что мы ещё увидимся с тобой...".
  
   Ла-Плата - река, где не видны берега.
   Незнакомые звёзды - играются с полночью.
   Волны - цвета старинного, давно нечищеного столового серебра...
   Лентяйка - местная горничная.
   Ночью - не уснуть - в гостиничном номере:
   Что-то - постоянно - шуршит по крыше.
   Шуршит - по стеклу и по подоконникам.
   Всё шуршит и шуршит...
   Что это? Темно, ничего не вижу.
   А утром, распахнув окошко, понимаешь:
   Может, это - вам покажется странным,
   Но везде и всюду летают -
   Миллионы лимонных листьев, опавших с платанов.
   И тогда многое - понимаешь...
   Танго - звучит из каждого раскрытого окошка.
   На улицах - нищие играют на скрипках.
   Сосиски в тесте, виноградная граппа, упитанные уличные кошки,
   Молоденькие девушки, одетые только в улыбки...
   Везде и всюду - портреты Эвиты Перрон.
   Она умерла - много лет назад.
   Ну, и что из того? Каждый трамвайный и троллейбусный вагон
   Демонстрирует вам - её незабываемый взгляд,
   Её милое - лицо...
   Она умерла в возрасте Христа,
   И весила - при этом - ровно тридцать три килограмма.
   Аргентина тогда застыла и ждала:
   Когда же она воскреснет? Великая Дама...
   В золотистой луковой корочке - аппетитные кусочки асадо.
   Лукавые чёрные глаза - за столиком напротив.
   Извините, милая сеньорита, но я срочно уезжаю,
   Больно уж она грустна - ваша аргентинская осень...
   Вы никогда не бывали в Аргентине?
   Не бродили по ночным улочкам Буэнос-Айреса?
   Мне вас жаль, господа и товарищи,
   Ни об этой планете, ни о настоящей жизни, в частности,
   Вы, собственно, ничего и не знаете...
  
  
  
  
  
  
   Третий раздел
   Рыбацкие байки
  
  
  
  
   Рыбалка - как философский аспект мироощущения
  
   Для кого-то рыбалка - отдых, для кого-то - спорт. А для меня, в первую очередь, это возможность пофилософствовать немного в тишине, или, если немного иначе:
  
   Лишь не забыть бы в суете
   Остановиться, оглянуться.
   На том безумном вираже,
   Иль на сто первом этаже,
   Где нам дозволено проснуться.
   Лишь, не забыть бы - в суете...
  
   Вот, и закончен первый курс. Слава всем Богам земным, новым, старым, модным, давно забытым! В любом раскладе, мы - прорвались! Ура!!!
   В августе - в строгом соответствии с Учебным планом - учебная же практика в Крыму. А пока - целый июль - каникулы!
   И решили мы с приятелем съездить на рыбалку - на мою вторую Родину, на Кольский полуостров.
   Витька Колесников (по прозвищу - "Толстый"), пацан свой в доску. Ростом - под два метра, здоров - как африканский буйвол, гирями двухпудовыми жонглирует - Иван Поддубный скромно отдыхает в сторонке...
   Вообще-то, Витька - сугубо городской житель, краснощёкий - кровь с молоком, слегка изнеженный, очочки носит, на рыбалке не был ни разу. Но когда-то, ведь, надо начинать? Почему, собственно, не сейчас?
   Садимся в поезд и через двадцать часов прибываем на место.
   Знакомые мужики соглашаются доставить нас до озера Долгого. Садимся в видавший виды "Урал", едем. Минуем Кандалакшу, впереди замаячил Крестовский перевал, ранней весной и поздней осенью - место страшное. Бьются там машины - десятками за один раз.
   Представьте себе такую картинку. Внизу ещё тепло, а на Крестовском - уже минусовая температура. Проходят осадки какие - дождь, или просто туман оседает росой - ловушка и готова. Идёт на перевал колонна гружёных лесовозов, дистанцию между машинами держа приличную. И, вдруг, передняя машина выезжает на гололёд, но ничего - со скрипом, но проезжает. За ней остальные.... А метров через двести гололёд превращается в голимый лёд - передний автомобиль начинает скатываться под колёса второму, тому тоже деваться некуда - начинает вниз сдавать. Но сдают-то лесовозы назад не строго по прямой, косоротит их постоянно, поперёк разворачивает.... Тут, как назло, с перевала вахтовка одиночная спускается, не затормозить ей на льду, вот, и врезается она в лесовоз, развёрнутый поперёк дороги. И покатились все машины вниз со страшной силой - огненная полоса километров за пятнадцать видна.... Потом перевал на пару суток закрывают - ремонтники старательно очищают дорогу от обгоревшего железа. И так бывает несколько раз за сезон.
   Но сейчас на дворе лето, поэтому преодолеваем перевал легко, спускаемся. Вот, и легендарный Терский берег - северная граница беломорского побережья.
   Возле безымянной речушки делаем привал, шофёр заваливается спать, мужики немного выпивают - так, чисто формально, ведь до Избы (так называется конечная точка нашего маршрута), грести часов восемь.
   Хорошо вокруг - речушка журчит, рыбёшка усердно плещется, комарики редкие жужжат. И, вдруг, выясняется, что Толстый - для комаров - лакомое блюдо. Облепили они его физиономию, и давай кусать нещадно. А на других, меня включая, ноль внимания. Видимо, распознали городского пижона, распробовали.
   Бегает Витька по берегу, ручонками размахивает. Лицо у него распухло знатно, очки модные с носа, раздувшегося вдвое, сваливаются.
   Смеются мужики:
   - Ну, Андрюха, повезло тебе с напарником. Не рыбалка, а цирк бесплатный у вас впереди намечается...
   Шоферюга, наконец-таки, просыпается, едем дальше.
   Вот, и Долгое озеро - шириной не более километра, вытянутое с северо-востока на юго-запад километров на пятьдесят с гаком.
   Красиво тут несказанно. Над противоположными берегами озера нависают крутые невысокие сопки, покрытые редколесьем, далеко на юге - через пухлые кучевые облака - смутно угадывается горбатая, совершенно лысая Иван-гора. На озере - полное безветрие, вода отливает тусклым старинным серебром. Далеко впереди, прямо по нашему будущему курсу, быстро передвигалась, словно живая, полоса цветного тумана - местами розового, местами - лилового.
   Надуваем лодки, и - вперед, гребём до Избы.
   Витька садится на вёсла, но уже через двадцать минут набивает кровавые мозоли и из игры выбывает. Дальше я гребу в одиночку - поэтому к месту назначения прибываем последними, затратив вместо принятых восьми часов на пятьдесят минут больше.
   Неожиданно выясняется, что рыбачить на Долгом озере нам предстоит с Толстым сугубо вдвоём, мужики, посовещавшись, решают пойти дальше - на речку Умбу - лохов браконьерить.
   Для тех, кто не знает, "лох" (в своём первоначальном значении), это и не человек вовсе, а сёмга, зашедшая поздней осенью на нерест, отнерестившаяся, но не успевшая вовремя уйти обратно в море. Перезимовав в проточном озере, через которое проходит нерестовая река, такая рыба из "красной" превращается в "жёлтую", да и вкусовые качества заметно теряет. Но, всё же, как считают тутошние жители, лучше ловить лохов, чем всякую там сорную рыбу - плотву, окуня, щуку.
   Нас с собой не берут - опасно, рыбинспекция не дремлет. Мужикам-то что, они местные - договорятся с инспектором завсегда. А нас, если поймают, то, на первый раз, конечно же, не посадят, но обязательно отправят бумагу в институт - запросто можно вылететь, прямиком в российскую армию.
   Остаёмся одни. Убираемся в Избе, заготовляем впрок дрова.
   Изба - место особенное. Приземистый пятистенок, возведённый в незапамятные времена из солидных сосновых брёвен. Крыша сработана из толстенных, перекрывающих друг друга деревянных плах, никакого тебе рубероида или толи, но не протекает никогда. Над входной дверью вырезан год постройки - 1906-ой. Солидно, ничего не скажешь. Внутри - просторные двухуровневые нары, человек десять можно с лёгкостью разместить. Печь, сложенная из дикого камня, массивный обеденный стол с разнообразной посудой, дюжина самодельных табуретов, над столом - полка, на полке - антикварный кожаный скоросшиватель, плотно забитый разномастными бумагами и бумажонками.
   Открываю на последнем листе, в смысле, на первом - по мере наполнения. Пожелтевшая от времени гербовая бумага с неясными водяными знаками, косой убористый почерк:
  
   Былой отваги времена
   Уходят тихо прочь.
   Мелеет времени река,
   И на пустые берега
   Пришла Хозяйка-Ночь.
  
   И никого со мной в Ночи.
   Кругом - лишь сизый дым.
   И в Мире больше нет причин
   Остаться молодым...
  
   Поручик Синицын, втрое июля 1920-го года.
  
   Да, однако, впечатляет. Непросто всё, однако, там было - после Революции грёбаной...
   Просматриваю самый верхний, последний лист - неровно обрезанный кусок обоев "в цветочек":
  
   Над моим сердцем - профиль Че Гевары.
   Впереди - долгий путь.
   Пойте, звените в ночи, гитары,
   Им не давая уснуть.
  
   Жирные свиньи в гламурных одеждах
   Жадно лакают бордо.
   А на закуску я им, как и прежде,
   Предложу лишь говна ведро.
  
   Пашка Мымрин, десятый класс, двадцать первое мая, 1981-ый год.
  
   А это уже наши люди. Но, судя по всему, революционные идеалы по-прежнему живы.
   Становится понятным, что этот скоросшиватель является своеобразным дневником литературных и иных пристрастий гостей, некогда посетивших Избу. Ну, что же, будем уезжать - тоже чирканём пару строк. Пока же с лирикой надо завязывать, пора рыбу ловить...
   Рыбу приходится ловить одному, так как Витька по-прежнему не в ладах с комарами. Сидит всё время в Избе, скоросшиватель листает. А если и выходит на свежий воздух, то сугубо с парой предварительно-наломанных берёзовых веников - отбиваться от гнусных и приставучих насекомых.
   На пятые сутки, когда я собирался отплывать за очередной порцией добычи, к лодке подходит Толстый и, жалобно хлюпая распухшим носом, хмуро бубнит:
   - Слышь, Андрюха, а я, похоже, заболел серьёзно. Выбираться нам отсюда срочно надо. Типа - к доктору...
   - Боишься, что от комариных укусов в носу гангрена началась? - пытаюсь отделаться плоской шуткой.
   - Не в этом дело, - Витька серьёзен и к шуткам невосприимчив. - Всё, братишка, гораздо серьёзней. Я это.... Как же сказать? Ну, с тех пор, как сюда приплыли, ни разу, э-э-э, "по большому" не сходил, вот. Такого со мной никогда ещё не было. Я же с детства к режиму приучен - два раза в день, утром и вечером. А тут - такое.... Давай-ка, пока не поздно, выбираться отсюда к чёртовой матери - к доктору, в смысле.
   Успокаиваю Толстого, как могу. Говорю, что это - совершенно нормально, мол, организм на рыбалке потребляет гораздо больше энергии, чем в городе, то есть, работает на принципах безотходного производства, ну, и ещё всякого - в том же ключе.
   Витька успокаивается, заметно веселеет и даже выражает горячее желание - составить мне компанию в сегодняшнем процессе ловли противной рыбы. Взяв удочку, он резво запрыгивает в лодку, не забыв, впрочем, прихватить с собой и веники. Отплываем.
   Проверяем жерлицы, снимаем пару щурят. На последней, самой дальней жерлице, сидит огромный, почти семикилограммовый язь. Рыбина сдаваться не собирается и, пытаясь порвать леску, делает сумасшедшие свечи и кульбиты. Витька, позабыв обо всех своих бедах, азартно помогает затащить язя в лодку, громко кричит и хохочет, в пылу борьбы с его носа слетают очки и падают за борт.
   После того, как оглушённый язь затих в холщовом мешке, мне приходится лезть в воду за очками - благо не глубоко, метра полтора. Найдя пропажу и обсохнув, направляю лодку к заранее прикормленному месту - "по-чёрному драть плотву".
   Но, не тут-то было. Витька опять вспомнил о комарах, к удочке даже не прикасается, активно машет вениками - лодка раскачивается из стороны в сторону, идёт волна, рыба, естественно, не клюёт.
   - Ну, и какого рожна ты со мной попёрся? Чего рыбу пугаешь? Сидел бы себе на берегу и махал бы там вениками, - сердито отчитываю Толстого.
   - Извини, но здесь комаров гораздо меньше, - тусклым бесцветным голосом извиняется Витька, от его недавней весёлости не осталось и следа.
   Надо пожалеть товарища, тем более что рыбы поймано уже килограмм пятьдесят-шестьдесят, причём, большая её часть даже просолилась и ещё с утра вывешена подвяливаться на ветру.
   На завтра едем за сигом. Сиг ловится только на глубине, на самой середине озера, где дует сильный ветер, и комаров нет вообще - Витька безмерно счастлив и даже, наплевав на ещё не до конца подсохшие мозоли, вызывается грести.
   Рыбачим на жирных короедов, для добычи которых пришлось с вечера раздраконить топором десятка два трухлявых пеньков. Рыба ловиться плохо, но Толстый возвращаться на берег отказывается наотрез. Наоборот, тянет его на глупые разговоры:
   - Андрюх, а заметил - на РМ девчонка одна есть, Нинкой зовут? Симпатичная - до полной невозможности....
   Странный этот Витька. Ну, какие ещё девчонки, когда времени - толком - ни на что не хватает? И учиться надо, и подработать там-сям денежку какую-никакую, и с Лёхой на футбол-хоккей сходить, да ещё с Кусковым пивка попить от пуза.... Откуда взять время на девчонок? Чудак Витька, право слово...
   В таком духе и отвечаю. Толстый обиженно замолкает и хмуро концентрирует внимание на неподвижном поплавке.
   Проходит часов пять. Вдруг, замечаю - нет одного весла. Витька, гребец хренов, вёсла толком не закрепил, вот, одно и уплыло неизвестно куда, ветер-то сильный. Правда, волна идёт к нашему берегу, может, ещё и найдём.
   Снимаемся с якоря, старательно всматриваясь в волны, сплавляемся по ветру. Но, всё бесполезно - нет весла, то ли утонуло, то ли у берега в коряжник его занесло.
   Орудуя одним веслом, как заправский индеец, довожу лодку до Избы. Дрянь дело. Самодельное весло из куска фанеры и ствола молоденькой осины смастерить - не штука. Но и лодка, и вёсла - чужие, мой отец взял попользоваться у кого-то из друзей. Следовательно, быть скандалу...
   Наступает суббота. Над водной гладью разносится громкий молодецкий посвист. Это папаня с компанией подплывают - и нас забрать, и порыбачить самим, разумеется.
   Из приставшей лодки неуклюже выбирается батя, в руках - громадная, явно тяжёлая корзина. Зачем, спрашивается, нужна корзина, если грибной сезон даже не начинался?
   Идя навстречу, по-честному сообщаю:
   - Папа, а у нас неприятность - весло утонуло.
   - Какое, в медвежью задницу, весло? - отец уже "принял на грудь". - У моего сына - у тебя, значит - сегодня день рождения. Восемнадцать лет, однако. Совершеннолетие, то бишь.... Позабыть про вёсла! Иди сюда, поцелую по-отечески.
   А, ведь, действительно, блин горелый, день рождения мой сегодня! С этой рыбалкой и забылось....
   Празднуем, мужики пьют за моё здоровье водочку, а мы с Толстым - по малолетству - портвейн.
   Перед отъездом вставляю в скоросшиватель замызганный лист обёрточной бумаги с нашим совместным поэтическим перлом:
  
   Говорят, что можно жить
   Как-то по-другому.
   На рыбалку не ходить,
   Вечно жаться к дому.
  
   На завалинке сидеть
   С другом верным Толькой.
   Вечерами песни петь.
   Говорят - и только...
  
   Вот, и закончилась рыбалка. Возвращаемся обратно в Ленинград, собираем друзей и в "Гавани" - под море пива - разъедаем и семикилограммового язя, и ещё всякой сорной рыбы - без счёта...
   Сейчас Витька заявляет, что, мол, с той самой поездки он и стал "заядлым рыбаком". Но это смотря, что понимать под означенным термином. Ну, разжился Толстый деньгами, купил яхту небольшую - метров двенадцать с половиной длиной, оснащённую эхолотом и прочими современными наворотами. Спиннинги дорогущие, воблеры разные в количествах немереных, нехилая коллекция средств от комаров и прочих мошек - дело, безусловно, хорошее.
   Но, пардон, какое отношение - всё это - имеет к рыбалке?
   Я так думаю, что никакого. Настоящая рыбалка, на мой скромный взгляд, это - всего лишь - философская субстанция, способствующая лучшему мироощущению, не терпящая суеты и избыточного комфорта...
  
  
  
   Ладожские миражи
  
   В своей жизни я видел много миражей - и в пустыне Кызылкум, и в болотистых джунглях Вьетнама, и даже - в одно особенно жаркое лето - над безымянным заливом Охотского моря. Но ладожские миражи - они особые, любимые. Почему? А, может быть, потому, что они родные? То бишь, на Родине увиденные?
   Наступил март, приближалась полноценная весна. Решили мы с Гариком, пока ещё не поздно, на зимнюю рыбалку сползать. Лёд на Ладоге ещё надёжным был, но стоит на недельку-другую припоздниться - и искупаться запросто можно.
   Встречаемся поздним вечером на Финляндском вокзале - необходимо на последней электричке доехать до конечной станции с профильным названием "Ладожское Озеро", заночевать на вокзале, а ранним утром, ещё в сумерках, выдвигаться к рыбе поближе.
   Встретились-поздоровались, смотрю, а Гарик какой-то не такой, скулы заострились, взгляд непривычно-скользящий. Выясняется - заболел напарник, температура под сорок.
   - Давай, Гарик, - говорю, - отложим на фиг эту рыбалку. Сейчас я тебя домой провожу. Водки горячей с малиновым вареньем попьёшь - к утру вся хворь, обязательно, и отступит.
   - Нет, так не пойдёт, - заявляет Гарик, - Во-первых, клин клином вышибают. Ломанёмся к Зеленцам, пропотею по дороге, потом в палатке отлежусь. А, во-вторых, у меня водка горячая, разбавленная малиновым вареньем, с собой, - и демонстрирует термос трёхлитровый, китайский.
   Смотрю, спорить с ним бесполезно - настроен серьёзно, а экипирован, термос учитывая, и подавно.
   Приезжаем на станцию, кемарим в уголочке - народу в здании вокзала много собралось, одни корюшку ловить настроились, другие, наоборот, собрались к Кариджскому маяку - за окунем. Каридж место почётное - часа четыре до него по торосам добираться, но окуняры там ловятся - по килограмму и более, да и щуки крупные попадаются иногда.
   Получается, что на Зеленцы только мы настропалились. Зеленцы - это такие острова в двадцати километрах от берега. Во время Великой Отечественной Войны через них Дорога жизни проходила, и сейчас ещё там крепкие бараки-сараюшки разные стоят, если что, то и переночевать можно запросто.
   Я бывал на этих островах всего два раза, но только летом. Гарику же, и вовсе, не довелось, он всё больше к Кариджу бегал, или на прибрежном мелководье рыбачил. Но с собой имеется подробная карта и надёжный компас. По заранее разработанному плану мы должны за световой день добраться до островов, разбить там лёгкую палатку и порыбачить вволю. По слухам, неделю назад под Зеленцами очень хорошо плотва крупная - грамм по четыреста-пятьсот - клевала.
   Как только за окнами начало сереть - выходим. Лёгкий морозец, хрустящий снежок под подошвами валенок, в небе насмешливо перемигиваются одинокие редкие звёздочки.
   От вокзала до берега ведёт широкая, хорошо натоптанная тропа. У берега тропа раздваивается - правая ведёт к мысу Морье, там клюёт корюшка, окуньки, ерши и прочая мелочь, левая - к Кариджскому маяку. В сторону Зеленцов никаких троп нет. Оптимизма этот факт не вызывает, но и для пессимизма повода нет - никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Диалектика, мать её...
   Определяемся по компасу, выбираем нужное направление. Идётся пока легко - под ногами твёрдый наст.
   Светлеет, прямо по нашему курсу всходит неяркое солнышко. Значит, правильным курсом двигаемся, то есть, на восток.
   Гарик достаточно бодр и весел, но часа через три начинает отставать, делаем привал. Немного перекусываем, запиваем напитком "на малиновом варенье". Заметно холодает, опускается призрачная туманная дымка, солнца больше не видно.
   Идём дальше. Бросаю взгляд на компас - мамочки мои, стрелка-то пляшет и прыгает из стороны в сторону, разве что круги не выписывает. И, как понимать данный казус?
   - Это значит, что мы уже подошли к Зеленцам, - объясняет Гарик. - Здесь во время войны столько машин под воду ушло, ну, и снарядов всяких, бомб. Вот, компас это железо и чует. Раньше мы шагали над глубинами, а сейчас к островам вышли - тут уже мелко, компас, соответственно, и взбесился.
   Решаем остановиться, порыбачить, дождаться, когда туман рассосётся, а там и определиться по месту нахождения.
   Ставлю крохотную полиэтиленовую палатку, изготовленную дома с помощью паяльника, зажигаю в палатке пару маленьких свечей, предварительно размещённые в пустые банки из-под майонеза. Гениальное изобретение: на улице минус пятнадцать, а в палатке - уже через десять-двенадцать минут - устанавливается плюсовая температура.
   Гарик выпивает неслабую порцию "лекарства" из термоса, влезает в спальный мешок и преспокойно засыпает. Спит он до самого вечера, только храп по озеру разносится.
   Я же потихонечку рыбачу, сверля лунки в значительном отдалении от палатки. То есть, я Гарику - шумом от лунок буримых - спать не мешаю, а он мне - храпом богатырским - рыбу ловить. Рыбка ловится потихоньку - плотвичка, окуньки, даже щурок один попался на блесёнку.
   Неожиданно в природе происходит что-то странное. Уходит туман, резко теплеет - даже дождик мелкий начинает моросить. А, вот, и Зеленцы - примерно с километр не дошли до них, даже бараки старые, почерневшие от времени, видны отчётливо.
   Откуда-то издали прилетает странный шум - будто бы поезд скорый где-то по ладожскому льду следует. Звук становится всё громче, уже видна приближающаяся со стороны островов тёмная фигура неясных очертаний.
   Через пять минут становится ясно - это здоровенный лось. Голову рогатую к небу задрал и чешет - прямо на меня.
   Громко кричу, зверь останавливается и смотрит на меня совершенно ошалевшими дикими глазами. Кричу ещё раз - лось испуганно приседает, делает кучу, разворачивается на девяносто градусов, и гордо, закинув массивные рога на спину, с закрытыми глазами, удаляется в ледяные просторы, в направлении противоположном берегу.
   Тут же вытаскиваю крупного хариуса - рыбу в этих местах редкую. Не иначе, весна пришла по-настоящему, вот, природа и опьянела немного. Бывает...
   К вечеру просыпается Гарик - на удивление бодрый и здоровый, без каких-либо признаков повышенной температуры. Теперь настала моя очередь подремать пару часиков перед ночной рыбалкой.
   Просыпаюсь, перекусываем. Поднимается сильный ветер - плотно зашнуриваем вход, щедро прикармливаем лунки, заранее просверленные внутри палатки.
   В палатке хорошо - тепло, негромко потрескивают свечи, а снаружи дует ветер нешуточный, по крыше стучит крупный дождь.
   Плохо это: ветер - потому, что лёд весенний может оторвать от берега, дождь - потому, что мы в валенках. Валенки, конечно, на "резиновом ходу", но когда на льду будет сантиметра три-четыре воды - утешение слабое.
   К утру налавливаем килограмм пятнадцать разной рыбы, даже пару сигов попадается.
   Пора к дому. Дождь стихает, сквозь длинные сиреневые облака проглядывает весёлое солнышко, дует тёплый и ласковый ветерок. На льду, правда, за ночь скопилось немало воды - ноги тут же становятся мокрыми. Противное, между нами говоря, ощущение.
   Трогаемся в обратный путь. Гарик идёт первым. Вдруг, он резко останавливается и удивлённо произносит:
   - Смотри, Андрюха! Берег-то - бежит...
   Ну, думаю, опять у Гарика температура поднялась - бредит, не иначе. Присмотрелся, и правда, береговая линия, еле различимая вдали, начинает плавно "стираться" зигзагами, как будто - и впрямь - бежит. Вот, и мыс Марье растворился в неизвестности, и береговой маяк пропал куда-то. Впереди - до самой линии горизонта - только снежные торосы.
   Оборачиваюсь - и линия береговая, и маяк - находятся позади нас, где быть им совсем не полагается. И сиреневое всё какое-то, ненатуральное. Останавливаемся, перекуриваем, обсуждаем...
   А дурацкие безобразия, между тем, продолжаются: был один маяк, потом стало два, три, десять - надоело считать, плюнули. Потом, глядь, слева, вдалеке, параллельным с нами курсом, движется океанское судно - большое, только сиреневое, фиолетовые блики от иллюминаторов во все стороны веером рассыпаются. Красиво - до жути...
   Но, красота - красотой, а к дому двигаться надо. Решаем - миражам не верить, а курс держать согласно здравому смыслу, то есть, по компасу, ведущему себя нынче вполне благоразумно и прилично.
   Приблизительно через час из-за очередного тороса показываются трое мужиков. Обычные мужики, только сиреневые, опять же. До них метров двести с небольшим, идут впереди нас в том же направлении. Вдруг, у путников пропадают головы, плечи, а через минуту одни только ноги бредут куда-то, потом - никого уже нет впереди, исчезли совсем.
   В небе, прямо над нашими головами, медленно и совершенно бесшумно проплывает сиреневый самолёт - гигантский кукурузник. За штурвалом - сиреневый лётчик, улыбается, машет нам рукой, сволочь.
   Конец Света какой-то. Бред пьяного телёнка в чукотской тундре, на исходе Полярной ночи...
   Неожиданно всё прекращается - сиреневые облака ушли куда-то, оптический обман прервался. Надолго ли? Впереди, уже совсем недалеко, наблюдается берег с маяком, позади - трое давешних мужиков безголовых, но сейчас - с головами. Догоняют нас постепенно.
   - Видали? - восторженно орет идущий первым молодой краснощёкий здоровяк в овчинном тулупе. - Миражи-то в этом году какие! Блеск и полный отпад! Сахара знаменитая, к такой-то матери, отдыхает.... Вас, ребята, кстати, сперва шестнадцать было, потом - восемь, четыре, а теперь - двое. Вы-то, хоть, настоящие?
   - Да, вы сами - минут десять назад - без голов вовсе разгуливали, что тот всадник в пампасах, - парирует Гарик.
   Дальше идём вместе.
   - Там, у берега, что-то неладно, - говорит один из новых знакомых.
   Действительно, впереди толпа народу, все бегают туда-сюда, руками бестолково размахивают.
   Подходим, так и есть - сбылись худшие ожидания. Не просто так ночью ветер бушевал - оторвало-таки лёд от берегового припая, между нашей льдиной и береговым льдом образовалась трещина нешуточная. Метров двадцать-тридцать уже будет и расширяется прямо на глазах.
   На льдине скопилось примерно двести пятьдесят незадачливых рыболовов. От маяка подходит небольшая лодка - человек пять вместить сможет, да и то, если без рюкзаков и рыбацких ящиков.
   Среди толпы начинаются жаркие споры и серьёзные разногласия. Мол, а кому первому спасаться? В воздухе повисает матерная ругань, отчётливо пахнет дракой. Никто не хочет пойманную рыбу и рюкзаки оставлять на льду. А тут ещё Гарик куда-то подевался...
   Ага, вот, и он - отошёл метров на сто семьдесят в сторону, лунку пробурил и - как ни в чём не бывало - рыбку ловит, да ещё и рукой мне машет, мол, греби сюда, клюёт.
   Подхожу, сверлюсь рядом, опускаю в лунку мормышку.
   - Понимаешь, - говорит Гарик, - тут всё достаточно просто, только надо быть внимательным.... Ветер-то у нас - восточный? Восточный, да и крепчает понемногу. А вон, видишь, в двух километрах - мыс Морье? Нашу льдину скоро к мысу прибьёт, а там мелко - переберёмся на берег без особых проблем. Я в прошлом году по этому маршруту уже два раза выбирался.... А на берегу рыбачков, спасённых лодкой, милиция, наверняка, встретит, штраф выпишет. Да, штраф-то ерунда. А, вот, бумага в институт придёт - опять отмывайся, доказывай - в очередной раз - что являешься белым и пушистым, воспитанным в духе борьбы за светлые коммунистические идеалы. Так что, братец, сиди, рыбачь, тут места корюшковые...
   И, действительно, пока до мыса дрейфовали, корюшкой ещё разжились - для полного ассортимента.
   Прибило льдину к берегу, метровые торосы на месте стыковки подниматься стали. Народ туда и ломанулся дружно, а Гарик сидит себе, дальше рыбачит и - при этом - разглагольствует:
   - До чего же народ у нас глупый, легкомысленный и нетерпеливый. Сейчас торосы ещё не устоялись, полезешь через них - обязательно провалишься, а глубина там - метра полтора. Так что, двинемся к берегу только часа через полтора. За это время торошение окончательно прекратится, льдины друг к другу притрутся - пройдём, как посуху.
   Так всё дальше и случилось, впрочем, ноги и так мокрыми уже были. Перебрались мы на мыс, а там костры жаркие вовсю горят - это торопыги несчастные сушатся, до станции-то ещё километров семь с половиной чапать...
   Приехал я домой. Бабушка обрадовалась - в кои-то веки внук приличной рыбы домой принёс. А потом, глядя, как я безрезультатно пытаюсь валенки с ног стащить, говорит:
   - Ничего у тебя, внучок, не получится. Уж, поверь мне. В войну-то я на лесных заготовках работала - знаю, что почём. Если валенок мокрый на ноге часов десять посидит - ни за что потом его не снять, срезать надо.
   Жалко валенок, практически новые были. Промучился я ещё минут двадцать-тридцать, да и сдался - срезала их бабушка, к следующему зимнему сезону новые пришлось покупать.
   Рыбачил я потом на Ладоге - по последнему льду - неоднократно. Но миражей таких никогда больше видеть не доводилось. Только, вот, снятся они иногда, особенно - кукурузник сиреневый, огромный. Как, впрочем, и другие сны - о событиях юности ушедшей...
  
  
  
   Чукотский вариант
  
   Иногда со Временем (как с философской субстанцией), происходят странные метаморфозы.
   Бывает, только Новый год встретили, а уже декабрь снова стучится в двери. И не произошло - за рассматриваемый период - ровным счётом ничего...
   Бывает - всё наоборот. Столько всего случилось - думаешь, года два прошло, не иначе. А посмотришь на календарь - ёлы-палы, и двух месяцев не набежало! Странная штука - Время...
  
   Из Певека вертолёт полетел строго на восток и минут через пятьдесят успешно приземлился в посёлке Апрельский, где располагался одноимённый прииск и - одноимённая же - геолого-разведывательная партия.
   Посёлок вызывал уважение. Встречались, конечно же, и разномастные потрёпанные бараки (куда же без них?), но имелись и современные пятиэтажки, и типовая - совсем, как в крупных городах - школа, и два детских садика.
   Практиканты даже немного расстроились - больно уж цивилизовано было вокруг, совсем не того ожидали. Впрочем, вдоволь поудивляться не удалось, уже с утра надо было выходить на работу.
   Банкин, Толстый и Михась, получив спецовки и брезентовые рукавицы, отбыли на объекты. Сергея же Вырвиглаз отвёз в расположение полевого отряда, отъезжавшего на участок "Жаркий". Скучно и обыденно представил будущим коллегам, после чего подвёл к невзрачному мужичку.
   - Вот, это, Серёга, и есть твой прямой начальник, - закуривая, сообщил Вырвиглаз. - Он же - наставник и учитель. Он же - бурильщик шестого разряда Саганбариев Александр Николаевич. Для простоты - Шура Киргиз, или же - ещё короче - Шурик.... А ты при нём будешь "помощником бурильщика", разряда пока только четвёртого. Но, если заслужишь, то обязательно повысим. Не вопрос. Ты, братец, Киргиза слушайся, он лишнего не посоветует, а полезному чему - непременно научит...
   Шурик ростом был сантиметра на три-четыре ниже Серого, но гораздо плотней и шире в плечах, а глаза - узкие-узкие, куда там японцам. Выглядел Саганбариев лет на тридцать пять, но, как выяснилось позже, ему было уже за пятьдесят, даже внуки имелись. А по национальности Шурик оказался вовсе и не киргизом, а чистокровным бурятом из горной Тувы.
   - Ничего, Серёжа, прорвёмся! - добродушно улыбнулся новый мастер-наставник, демонстрируя редкие, тёмно-жёлтые зубы. - Всё хорошо, однако, будет. Всему научим, всё покажем. Поработаем - денег заработаем. Доволен останешься, однако. Устанешь только очень сильно. Но это ничего. Отдохнёшь потом, однако...
   После обеда Серый и Шурик поехали на базу за разными железяками, алмазными буровыми коронками, план-нарядами и другими нужными бумагами. Первым делом, зашли в неприметный подъезд такого же неприметного здания. На втором этаже обнаружилась массивная железная дверь с крошечной, но доходчивой табличкой: - "Первый отдел". За дверью они выслушали долгий и нудный инструктаж, подписали ворох разных документов, то есть, получили допуск для работы на секретном объекте, после чего отправились на склад.
   - Повезло, однако, тебе, - известил Шурик. - Сразу попал на "Жаркий". Это такое место, однако...
   Из разговора выяснилось, что везенье Серого было сугубо относительным. На Центральном участке буровые бригады работали по нормальному графику: трое суток - двенадцать часов через двенадцать - трудились, а потом трое суток отдыхали. На "Жарком" же тупо вкалывали - двенадцать часов через двенадцать - без выходных все полтора месяца, отведённые на заездку. А, что денег больше заработаешь, то это ещё и не факт: не выполнишь план, пусть и по самым уважительным причинам, всё равно заплатят только голый тариф.... Короче говоря, "Жаркий" являлся - по сути - местной ссылкой-каторгой, куда отправляли "на перековку" всех провинившихся и недоделанных. И ещё таких, как Шурик, безропотных и тихих нацменов. Боятся они всего. Вдруг, начальник зуб заимеет, да и выгонит с Чукотки на Большую землю, то есть, в Туву? Там больших денег не платят, а у Шурика домочадцев - на шее сидит - штук двадцать. Как и чем их кормить? Поэтому Александр Саганбариев - по первому начальственному свистку - готов на всё, всегда и везде...
   - И, всё равно, повезло тебе! - горячо убеждал начальник-бурят. - "Жаркий", однако, жутко секретное место. Золота там - просто ужас сколько. На вертолёте лёту - всего-то час с хвостиком. И площадка вертолётная имеется. Но, однако, на машинах пойдём. Часов сорок, может, и все пятьдесят. Потому как - секретность! - Шурик назидательно поднял вверх толстый указательный палец.
   "Ну, что же, посмотрим, что это за "Жаркий" такой", - мысленно
   усмехнулся Сергей. - "Гусара, как известно, всякой ерундой не испугаешь...".
  
   Отъезд был назначен на раннее утро следующего дня.
   Не пойми, откуда, сбежалась целая куча пограничников и хмурых личностей в штатском. Всех отбывающих на "Жаркий" выстроили в ряд, заставили вывернуть карманы, тщательно перерыли содержимое рюкзаков. Во-первых, на предмет выявления спиртного - на "Жарком" изначально был установлен сухой закон. Во-вторых, изъяли все консервы.
   - Вдруг, в банках спрятана хитрая шпионская аппаратура? - уважительным шёпотом пояснил Шурик. - Враг-то, как известно, не дремлет. Золото, его охранять требуется.... Зато охотничьи ружья, наоборот, разрешены. Места, как-никак, там дикие. Всякое может случиться...
   Надсадно взревели автомобильные моторы, и колонна, состоявшая из трёх новеньких "Уралов", выдвинулась на маршрут. За баранкой передовой машины восседал Пашка Обезьян - начальник полевого отряда - единственный из коллектива, кто уже неоднократно посещал "Жаркий", все же остальные следовали на этот суперсекретный участок в первый раз. Пашка - мужик битый и тёртый, широкоплечий и длиннорукий, лицом и всеми ухватками очень похожий на матёрого орангутанга.
   Первые полтора часа дорога была вполне сносной, только трясло прилично, да иногда подбрасывало на ухабах. Колонна уверенно продвигалась - на скорости тридцать-сорок километров в час - по грунтовке, проложенной по откосу длинной безымянной сопки. Справа нависал каменный приступок, слева тянулся длинный пологий склон, местами поросший кустарником - карликовыми берёзками, осинками, ольхой и чем-то хвойным.
   Неожиданно сзади раздалась громкая и надсадная автомобильная сирена, Обезьян резко ударил по тормозам. Ещё через полминуты из бокового окошка замыкающего "Урала" загремели выстрелы - один, второй, третий, четвёртый...
   Из распахнувшейся дверцы вывалили возбуждённые мужики и толпой сгруппировались около кабины вахтовки, нервно всматриваясь куда-то вниз по склону. Выяснилось, что они - на ходу - заметили медведицу с двумя медвежатами, велели шофёру остановить автомобиль и принялись палить - почём зря. Кажется, одного медвежонка подстрелили-таки - в густом кустарнике чётко просматривалось неподвижное тёмно-бурое пятнышко.
   - Ну, вы дикие какие-то! - возмутился Обезьян. - Зачем, засранцы офигевшие в атаке, замочили бедного медвежонка? Всё равно, его не достать.... Или, кто смелый, всё же, отыщется? Медведица-то жива осталась, прячется где-то рядом.... Что, нет смелых? Уроды грёбаные! Ну, допустим, захотелось кому-то отведать медвежатинки. Высмотри себе одинокого мишку, завали. Тут этих медведей шастает - как собак нерезаных. Засранцы вы, всё-таки...
   Меткие стрелки, смущённые такой жёсткой отповедью, торопливо расселись по местам. Обезьян, не прекращая ругаться и ворчать, залез в кабину и "бибикнул" пару раз, сигнализируя о продолжении движения.
   Прав оказался мудрый Пашка: пока доехали до "Жаркого", видели этих медведей - и не сосчитать. И одиночные попадались, и компактными группами. А, самое интересное, что все медведи были разномастными - от практически чёрной до светло-жёлтой окраски. Один раз Серый наблюдал на склоне сопки живописную компанию, состоявшую из трёх косолапых: один был палевым, другой - светло-рыжим, третий - буро-чёрным. Почему так получилось? С каких таких чукотских пирожков? Даже многоопытный Обезьян не знал ответов на эти каверзные вопросы...
   В полдень второго дня пути "Уралы" - по руслу узкого каменистого ручья - выехали на побережье.
   На море царил полный штиль. Ласковый прибой неторопливо и монотонно перебирал разноцветную гальку. Было достаточно тепло для середины июня месяца - где-то плюс пятнадцать-семнадцать. Узкую береговую косу ограждали высоченные рваные скалы. Метрах в пяти с половиной от основания (от уреза воды?), по скалам была прочерчена белая непрерывная линия.
   "Делать кому-то было нечего? Или же краска была ворованной?" - вяло подумал Серый.
   Ещё часа полтора они ехали вдоль морского берега, а полоса всё не кончалась. Наконец, сделали привал.
   Колонна остановились недалеко от места впадения в море бойкого ручья, в пятидесяти-семидесяти метрах от береговой линии, где лениво перекатывались прибрежные волны и негромко шелестел прибой. Над капотами усталых машин поднимался белый горячий пар. Водилы тоже нешуточно устали, прямо под колёса "Уралов" подстелили засаленные ватники и завалились спать.
   - Не могу больше! Все пошли в задницу медвежью! Будите, засранцы, ежели что..., - уже засыпая, дал последние указания Обезьян и тут же громко захрапел.
   Мужики развели костёр и приготовили королевский обед: макароны с говяжьей тушёнкой, на второе - крепкий сладкий чай с "каменными" пряниками.
   Сергей заботливо предложил:
   - Может, разбудим шоферюг? Остынет, ведь, всё.
   - Пусть поспят, родимые, - не согласился с ним Шурик. - Умаялись, бедолаги. Да и мы отдохнём, успеем ещё задницы поотбивать о жёсткие скамейки...
   После обеда все разбрелись - кто куда, а Серый благородно взял на себя неприятную миссию по помывке грязной посуды. Сложив тарелки-кружки-вилки в объёмный котёл из-под макарон, он пошёл к морю.
   - Серёга! - прокричал ему вслед Шурик. - Только потом не забудь всё сполоснуть в ручье! От морской воды эмаль, однако, слезет с кружек!
   На берегу Сергей тщательно намылил ложки-вилки, тарелки-кружки, сложил всё обратно - в уже отдраенный мелким песочком котёл - и пошёл к месту впадения ручья в море, чтобы сполоснуть посуду в пресной воде.
   До русла ручья оставалось пройти метра полтора, когда из воды выпрыгнула-выскочила здоровенная рыбина. Выпрыгнула и тут же упала обратно, обдав посудомойку веером холодных брызг.
   - Ну, и ни хрена себе! - истошно завопил Серый. - Мужики, мужики! Сюда! Тут - рыба! Много очень! Крупная!
   - Это кета, однако, собралась на нерест, - невозмутимо сообщил подошедший на зов Шурик. - Пару дней походит вдоль берега, присмотрится. А потом, однако, попрёт валом в ручьи, только держись...
   Все геологи-буровики, за исключеньем спящих водителей, истово отдались благородной страсти. Из маек и рубашек тут же было изготовлено некоторое подобие бредня. Серый метал в рыбин охотничий нож. Ушлый геофизик оперативно соорудил - из черенка совковой лопаты и гигантского гвоздя, найденного в кузове "Урала" - вполне приличную острогу.
   - Мы, однако, здесь не одни увлекаемся рыбалкой! - известил Шурик.
   Серый посмотрел в указанном направлении - примерно в полукилометре от их временного лагеря, возле устья соседнего ручейка, по мелководью неуклюже скакали-рыбачили два крупных светло-палевых медведя.
   Общими усилиями удалось добыть порядка пятнадцати крупных пятнистых рыбин - весом от одного до трёх килограмм каждая.
   - Будем, однако, делать шашлыки, - решил за всех Шурик. - Меня в Астрахани - лет двадцать тому назад - научили. Там их, однако, делают из осетрины, да, думаю, один бес. Должно получиться и из кеты...
   Серый и ушлый геофизик оперативно "реанимировали" затухавший костерок, нажгли достаточное количество фиолетовых и бордовых углей, а из крупных прибрежных камней сложили некое подобие мангала. Шурик в ближайшем куруманнике нарубил с полсотни подходящих по толщине прутьев и нанизал на них порционные куски кеты, которые целый час "мариновались" в сгущённом молоке, слегка разбавленном морской водой.
   В конечном итоге, получилось очень вкусно, все ели с аппетитом и дружно нахваливали кулинарные способности бурята.
   Шурик подошёл к спящему Обезьяну, присел на корточки и поднёс прут-шампур с ещё дымящейся рыбой к его физиономии. Пашка заинтересованно задёргал длинным носом и открыл глаза.
   Саганбариев был предельно вежлив и предупредителен:
   - Ваше благородие, кушать подано, однако! Отведай-ка рыбки, твоё Обезьянье величество!
   Начальник полевого отряда сонно потряс лохматой башкой, крепко зажал в огромном кулаке шампур и, довольно урча, принялся поглощать рыбу.
   Покончив с шашлыком, Обезьян отбросил уже ненужный прут в сторону, огляделся по сторонам, после чего оглушительно взревел - как раненый в задницу белый медведь:
   - Уроды недоделанные! Выродки позорные! Мать вашу старенькую! Я же велел: разбудить меня - ежели что.... Велел, так вас всех и растак? А они и забыли, рыбку ловят.... Мать вашу! Быстро по машинам! Прилив идёт. Нам что в одну сторону - до ручья проходимого - полтора часа ехать, что в другую. Запросто можем потонуть...
   Действительно, если раньше от машин до береговой линии было метров семьдесят, то теперь волны прибоя плескались уже в непосредственной близости от колёс "Уралов".
   - Прилив идёт! - повторил Обезьян и махнул рукой в сторону белой бесконечной полосы, прочерченной кем-то высоко на скалах.
   - Теперь-то понятно, откуда взялась эта белая полоска, - прокомментировал Серый, торопливо запрыгивая в кабину передовой машины.
   Все расселись по местам, дружно взревели моторы. Машины гнали вдоль берега, что было мочи, только чёрная прибрежная галька летела из-под колёс в разные стороны. Прилив безжалостно наступал, ехали уже по воде, которая поднималась всё выше и выше...
   Только в призрачных сиреневых сумерках, на последнем издыхании, "Уралы" заехали в спасительный ручей и, пройдя ещё метров четыреста-пятьсот вверх по его руслу, остановились. Обезьян, смахнув пот со лба, перекрестился:
   - Ф-у-у, успели! Минут на пятнадцать поздней тронулись бы, и всё. Пошли бы на корм оголодавшей кете...
   - Дальше по этому ручью и двинем? - спросил Серый.
   - Не, это не наш ручей, - беззаботно зевнул Пашка. - До нужного, который называется - "Холодный", ещё километров тридцать пять будет. Поспим немного, дождёмся отлива, тогда и поедем. Опять, естественно, вдоль побережья.
   Утром, проведя в пути - от Апрельского - ровно двое суток, походная колонна остановились метрах в восьмидесяти от места впадения Холодного ручья в море.
   Обезьян, выбравшись из кабины головного автомобиля, начальственно рявкнул:
   - Ну-ка, босота безродная, в одну шеренгу построились! Живо у меня! Давай, давай! Пошевеливайтесь, уроды! На "первый-второй" - рассчитайсь!
   - Первый!
   - Второй!
   - Первый!
   - Второй...
   Пашка пояснил:
   - Первые номера идут по этому берегу ручья, вторые, наоборот, следуют по противоположному. Вот, вам мешки.... Вперёд, орлы!
   - Зачем мешки-то, начальник? - поинтересовался Шурик.
   - Рыбу в них складывать будете, дурики...
   Путешественники рассредоточились вдоль русла ручья с пустыми мешками наготове.
   Передовой "Урал", отъехав от устья метров на двести пятьдесят, развернулся. Надсадно взревел мотор, и машина, разогнавшись на мелководье и подняв тучу брызг, на большой скорости въехала в неширокий ручей, полный кеты. Испуганная рыба тут же начала бестолково выбрасываться на берег. Геологи, геофизики и буровики шли - вслед за "Уралом" - по берегам и, восхищённо крутя головами, складывали в мешки отборную кету.
   - Вот, это рыбалка, я понимаю! Никогда не бывал на такой! - поделился ощущениями Серый. - Чукотский вариант, ясный пенёк карликовой берёзы. Понимать надо...
  
  
  
   Река Паляваам.
  
   Как добраться до Паляваама, Серому рассказал Шурик:
   - До пятнадцатой буровой доедешь на вахтовке. А дальше пешком, однако. Дорога там, однако, одна всего - поднимается прямо в сопки. По ней выйдешь на перевал. Километров пятнадцать всего, однако, до перевала.... Раньше-то эта дорога была наезженной, но трясло лет пять назад землю. Вот, камнями большими её, дорогу, то есть, и завалило местами. А, кто чистить, однако, будет? Нет желающих. Вот, и забросили дорогу.... На перевале стоит новый дом, рядом с ним - церквушка очень старинная, однако. В доме живёт молодой поп, "Порфирием" кличут. Но печальный, однако, очень.... От поповского дома дорога раздваивается. Если пойдёшь по правой, то до реки будет километров двадцать пять. Места там, однако, рыбные, хорошие. По левой - гораздо короче, километров пятнадцать всего. Но тёмное это место, однако. Не любят туда наши ходить, - Шурик испуганно оглянулся на приоткрытую дверь. - Говорят, что там, однако, сам Шайтан живёт. Поостерегись, пожалуйста...
   Из сосновых дощечек Серый - под руководством Шурика - смастерил кораблик-катамаран, намотал на отдельную дощечку метров пятьдесят толстого капронового шнура, ближе к концу шнура привязал несколько поводков из лески, на поводках закрепил самодельные мушки-приманки.
   Мушки он изготовил из старой оленьей шкуры, которая валялась на пороге кухни в общаге, и своих собственных волос с известного места. Шурик, впрочем, утверждал, что для изготовления качественных мушек гораздо лучше подходит интимный женский волос. Только, вот, где его было взять? Тем более, в срочном порядке?
   В качестве завершающего штриха Серый обмотал приманки красной шерстяной нитью и резюмировал:
   - Отличные мушки получились! Сам бы ел...
   Он сложил-побросал в рюкзак брезентовую плащ-палатку, рыболовные снасти, несколько картофелин, луковицу, краюху хлеба, чай, сахар, соль, походный котелок, эмалированную кружку, алюминиевую ложку, перочинный ножик, бутылку "Плиски", килограмм конфет "Старт", пачку чая со слоном, папиросы, спички. Поразмышляв с минуту, добавил пару банок сосисочного фарша. Как говорится, были сборы недолги...
   На маршрут Серый вышел ранним погожим утром. От пятнадцатой буровой дорога круто уходила в сопки, солнышко припекало по-взрослому, пот лил ручьями. Мокрый, как последняя полевая мышь, попавшая под июльский ливень, он, всё же, взобрался на перевал и надолго застыл, поражённый открывшейся взгляду красотой.
   Внизу, как на ладони, лежала широкая долина Паляваама. Река текла десятками отдельных проток-рукавов. Эти рукава причудливо пересекались, то сливаясь в несколько широких, то опять разделяясь на десятки узких. Были видны многочисленные острова, старицы, пороги и водопады...
   Насмотревшись вдоволь на природные красоты, Сергей заметил, что стоит в двадцати-тридцати метрах от приземистого дома. Из-за покатой крыши высовывался чёрный деревянный крест церкви. Рядом с домом располагались три большие теплицы. Из крайней выбрался молодой русобородый мужик - в чёрной рясе и кирзовых сапогах.
   - Здравствуйте, отец Порфирий! - широко улыбнулся Серый.
   - И тебе здравствовать, отрок проходящий! - добросердечно откликнулся монах (поп, батюшка, инок - кто их всех разберёт?). - На рыбалку, смотрю, собрался? Бог тебе в помощь! Рыбки наловишь - заходи на обратном пути. Ты меня рыбкой угостишь, я тебя - дыней настоящей, - батюшка с гордостью кивнул на теплицы.
   Неожиданно пошёл мелкий и нудный дождик. Над долиной Паляваама ещё ярко светило солнце, а над противоположной стороной перевала, откуда пришёл Сергей, зависли серые скучные тучи.
   - Если что, у меня в келье можешь переждать дождь, - предложил отец Порфирий. - Торопишься? Тогда, мой тебе совет - сворачивай налево, там, на Палявааме, стоит неплохая избушка. В ней и перебедуешь непогоду.... Кто это тебе наплёл про "тёмное место"? Врут всё, пренебреги! Обычное там место, просто людишки гнусные взяли моду - наведываться туда. Но сейчас для них ещё не сезон, - непонятно объяснил батюшка. - Они только по ранней весне, да ещё по зрелой осени безобразят. А сейчас там и нет никого. Ступай, раб Божий, со спокойным сердцем...
   "Не соврал Шурик", - отметил про себя Серый. - "Глаза-то у батюшки - как у больной собаки: тоскливые и безразличные, пустые какие-то...".
   Коротко попрощавшись с отцом Порфирием и накинув на плечи плащ-палатку, он - по левому отвороту - принялся спускаться с перевала.
   Через два с половиной часа показался неказистый домик, возведённый на речном берегу. Ветерок принёс неприятный запах. Изба приближалась, гнилостный запах неуклонно усиливался, постепенно превращаясь в нестерпимую вонь....
   Вокруг избушки - в радиусе пятидесяти-семидесяти метров - земля была щедро покрыта останками битой птицы: уток, гусей и лебедей.
   "Видимо, по весне, во время прилёта в эти края птичьих стай, кто-то здесь веселился от души", - подумал Серый, старательно прикрывая нос рукавом штормовки. - "И столько, гады, набили птицы, что и местное зверьё все съесть не смогло. Но растащили птичьи составные части - медведи, песцы и лемминги - по всей округе. Везде валяются полусгнившие крылья, головы и лапы.... Прав был отец Порфирий - относительно "гнусных людишек". Видимо, партийно-начальственная элита развлекалась прошедшей весной на берегах Паляваама, не иначе. Простые люди не приучены - так гадить...".
   Но выбора у него не было, дождик припустил нешуточный. Пришлось Серому заняться уборкой прилегающей территории, благо у дверей избушки обнаружилась крепкая лопата. Уже в вязких фиолетовых сумерках он закончил возведение птичьего могильника - метрах в ста двадцати от избы.
   Ещё повезло, что в сенях был сложен приличный запас сухих дров. Сергей раскочегарил крохотную печурка, поужинал хлебом с сосисочным фаршем и запил трапезу чаем, слегка разбавленным "Плиской".
   "Всё совсем и неплохо!", - решил он и заснул сном праведника, вполне довольный жизнью и собой.
   Утро выдалось солнечным и тёплым, дождевые тучи за ночь ушли в сторону моря. Серый весь день старательно рыбачил, прыгая по прибрежным камням, и упорно блуждал среди многочисленных рукавов Паляваама, перемещаясь - предварительно "раскатав" болотные сапоги - от одного крохотного островка к другому.
   К вечеру он поймал пять неплохих хариусов - примерно по килограмму каждый. Из двух рыбин Сергей сварил полноценную уху, а оставшихся хариусов сложил в ледник - под домиком обнаружился вкопанный в вечную мерзлоту железный ящик, на одну треть заполненный голубоватым льдом.
   Стемнело, Серый зажёг толстый свечной огарок, обнаруженный в избе. Беззаботно сидел возле раскалённой печи - голый по пояс - и с аппетитом хлебал уху.
   Неожиданно в дверь постучали - громко, нагло и уверенно.
   - Глухомань, тоже мне, называется. Никакого тебе покоя..., - ворчливо пробормотал он себе под нос и ответил в полный голос: - Не заперто, входите!
   Распахнулась дверь, и в избу вошли два несуетливых мужика: одеты по-походному, за плечами размещались внушительные рюкзаки, лица - коричневые от загара, качественно продублённые чукотскими ветрами. Серьёзные пассажиры, одним словом...
   - Здорово, хозяин! - отметились мужики. - Рыба-то есть? Угощай путников! А у нас спирт имеется с собой. Вот, и сладится пикник...
   Хорошо ещё, что опытный Пашка Обезьян инструктировал Сергея относительно таких неоднозначных ситуаций: - "Если с людьми серьёзными контактировать где-либо придётся - ну, к примеру, в тундре, тайге, или в камере тюремной - то всегда солидность изображай, не суетись, с вопросами не лезь и туману напускай всячески, мол, ты тоже будешь не из простых чалдонов...".
   Вежливо поздоровавшись, Серый достал из ледника рыбу и принялся, молча, готовить свежую ушицу. Мужики исподволь присматривались к нему, но с расспросами пока не лезли. Очевидно, в их головах складывалась следующая логическая цепочка: - "Парнишка совсем ещё молодой, но брит на лысо, руки все битые-перебитые, на голом торсе наблюдаются многочисленные синяки и ссадины (а вы на "Жарком" полтора месяца повкалывайте по-чёрному!), молчит угрюмо, но без видимого страха.... Нет, непрост парнишка. Ох, непрост!".
   Сергей и пришлые мужики отведали ухи, выпили спирта, слегка разведённого речной водой. И тут, вроде, всё прошло нормально - Серый не поперхнулся ни разу.
   - А, что же ты, хозяин радушный, не поинтересуешься у нас, мол: - "Кто такие? Откуда припёрлись?" - спросил один из гостей, слегка осоловевший от выпитого.
   - Так это, господа проходящие, дело совсем не моё, - скромно, как и учили, ответил Серый. - Да и молод я ещё - вопросы такие задавать. Но, если настаиваете, то спрошу.... А, кто вы, уважаемые? Где мазу держите? По какой нужде покинули очаги родные? Может, помощь нужна какая?
   Мужики, понимающе переглянувшись, синхронно улыбнулись и поблагодарили:
   - За помощь предложенную - спасибо. Но, как говорится, справимся сами. Не вопрос.... Кто мы такие? Да, так. Гуляем здесь, никуда особенно не торопясь, присматриваемся к местным красотам.... Сам-то, из каких будешь?
   - Получается, что и я - типа на променад оздоровительный вышел. Тесно стало в хоромах дядиных. Решил, вот, свежим воздухом подышать. Так, самую малость...
   Второй тип заинтересовался единственной татуировкой "хозяина" - это
   Пашка Обезьян наколол Серому на левом плече профиль Че Гевары.
   Сергей рассказал мужикам про Че - про то, как штурмовал полицейские казармы, как выпускал из тюрем заключённых. Про то, как за ним сатрапы по всему Миру охотились, и про смерть его героическую.... Мужики слушали очень внимательно, время от времени восхищённо цокая языками и задавая уточняющие вопросы. Довольные друг другом, они допили спирт и легли спать.
   Когда утром Серый проснулся, то мужиков уже и след простыл. Ушли куда-то по-тихому, тундра-то, она - бескрайняя...
   - Что тут поделаешь, опять надо ловить рыбу, - с философской грустинкой вздохнул Серый. - Не пустым же, в конце концов, возвращаться домой. Засмеют пацаны...
   К обеду он наловил ещё с десяток хариусов, но уже помельче - грамм по семьсот-восемьсот. Опять наварил ухи, а рыбу, не задействованную в этом процессе, рачительно сложил в ледник.
   На противоположном речном берегу надсадно загудел двигатель вездехода. Вскоре и люди появились. Двое, не раздумывая, приступили к форсированию водной преграды, и - по грудь в воде - перешли через главное русло.
   Оказалось, что это полевой отряд изыскателей-геодезистов подошёл к Палявааму. Их ещё в марте месяце забросили в тундру: бродить по ней, родимой, с теодолитами и нивелирами, вести съёмку и расставлять на сопках геодезические знаки. Время от времени, им на вертолёте доставляли жратву и солярку для вездехода. За пять долгих месяцев геодезисты совсем одичали и были несказанно рады любому человеческому лицу.
   После жарких приветствий-объятий, новые гости предсказуемо поинтересовались-предложили:
   - Рыба-то, хозяин, есть? А у нас спирт имеется с собой. Давай-ка, накатим за знакомство...
   Сергей и геодезисты запекли хариусов на углях, предварительно завернув выпотрошенных рыбин в алюминиевую фольгу, выпили спирта, слегка разведённого речной водой, и обменялись рассказами о приключениях-происшествиях последних недель-месяцев. Между делом, Серый спросил о вчерашних мужиках.
   - Это, наверное, "Ванькины дети" были. Так в здешних краях называют "диких" золотодобытчиков, - ответил один из изыскателей. - Серьёзные ребята. Такие и пришить могут. Потому как не любят они лишних свидетелей. Так что, студент, повезло тебе...
   К вечеру новые знакомцы, покачиваясь из стороны в сторону, медленно убрели - через реку - к своему вездеходу. Серый же принялся готовиться к очередному ночлегу, понимая, что и завтра ему не суждено попасть домой, так как придётся снова ловить рыбу...
  
  
  
   Парагвайский сом
  
   Переночевал Денис относительно спокойно - под разлапистым кустом, смутно напоминавшим банан. Разбил крепкий походный лагерь, установил палатку, разжёг костерок.
   Пока совсем не стемнело, решил немного порыбачить. Мол, когда ещё доведётся половить рыбки в самой настоящей тропической реке?
   Он достал из рюкзачного кармана классическую донку, насадил на крючок N12 большую и шуструю цветную лягушку - ту, что первой подвернулась под руку. Помня о наставлениях Креста - относительно местных ядовитых тварей - Денис предварительно надел на ладони толстые брезентовые рукавицы.
   Закрепив наживку на крючке, он старательно раскрутил снасть над головой, забросил её в воды Уны метров на тридцать пять, а свой конец лески крепко привязал к неизвестному приземистому кусту, нависавшему над берегом уже дремлющей реки.
   Примерно через полчаса куст отчаянно задёргался, словно бы собираясь вырваться из земли на свободу и убежать в неведомую даль.
   Понимая, что клюнуло что-то по-настоящему серьёзное, Денис торопливо натянул на ладони всё те же плотные брезентовые рукавицы: любой мало-мальски опытный рыбак прекрасно знает, что рыболовная леска, на конце которой "сидит" крупная рыбина, может порезать руки ничуть не хуже, чем острая бритва...
   Минут через восемь - после отчаянной и бескомпромиссной борьбы - он вытащил на пологий речной берег тридцатикилограммового сома. Натурального сома, только с очень длинными и толстыми многоярусными усами и крупными жёлто-оранжевыми пятнами на боках.
   Или же эти пятна просто так выглядели - в черноте тропической ночи и в отблесках яркого походного костра?
   Как бы там ни было, но пойманная рыба и на вкус оказалась сомом. Обычным сомом, запечённым в обычных углях обычного, уже остывающего тропического костра...
  
  
  
   На озере, наш ответ Хемингуэю
  
   Все знали, что в Глубоком озере рыбы нет.
   Вернее, когда-то, ещё до Войны, это озеро очень даже рыбным считалось. Тогда весь Карельский перешеек финнам принадлежал.
   А в далёком 1944-ом году, вслед за доблестными советскими войсками, на берега Глубокого прибыли первые переселенцы из Кировской области. Голодные и злые - вместо хлеба Власти им презентовали два ящика гранат.
   Пришлось озеру познакомиться с взрывчаткой. Одна граната всю деревню целую неделю кормила.
   Потом, уже в пятидесятые годы, вдоль озера строили шоссе общесоюзного значения. У дорожных строителей взрывчатки тоже было в достатке. Не преминули старательные дорожники усугубить ситуацию, на совесть постарались.
   Да и мужички из окрестных садоводств на свидание к озеру частенько заглядывали, сетки-путанки с собой прихватив. Надо думать, для полноты ощущений от встречи с природой.
   Короче говоря, в наше время в Глубоком водятся только колючие ерши и змееподобные ратаны.
   Каждую весну на озере происходит маленькое чудо - по последнему льду неожиданно начинают ловиться вполне приличные подлещики, крупная плотва, окуни и щурята. Но только по самому последнему льду, когда уже и выходить-то на него небезопасно.
   Всего два-три дня длится активный клёв, после чего рыба опять куда-то исчезает - на целый год. Вот, такая загадка природы, блин весенний...
  
   Джип остановился, не доехав до озера метров десять-двенадцать. Ник выбрался из машины, не торопясь, прошёлся вдоль берега.
   Весенний воздух, пахнущий родниковой водой, нежно щекотал ноздри. Бездонное голубое небо висело над головой. Над озером поднималось влажное марево. Лёд, почерневший местами, уже подняло наверх, между берегом и ледяным панцирем - по всему периметру озера - образовалась двухметровая полоса чистой воды.
   "То, что надо", - подумал Ник, - "Кажется, успел. Ещё одна ночь, и всё, лёд начнёт рассыпаться прямо на глазах".
   - Не передумали, шеф? - насмешливо поинтересовался шофёр-телохранитель Гешка, наполняя водкой гранёный стакан, стоящий на капоте автомобиля.
   - Где покупал? - строго спросил Ник, недоверчиво косясь на стандартную водочную бутылку.
   - Как вы и просили, в придорожном ларьке. Не сомневайтесь, настоящая "палёнка"...
   Ник резко выдохнул, медленно, глоток за глотком, вздрагивая от отвращения, "затолкал" в организм противную жидкость, после чего старательно занюхал рукавом старенького ватника. Окончательно отдышавшись, громко похрустел солёным огурцом, несколько раз жадно затянулся беломориной и объявил:
   - Всё, пора!
   Он достал из багажника квадратный щит, сколоченный из грубых досок, подошёл к берегу, и, сильно размахнувшись, зашвырнул щит на почерневший лёд.
   - Вы там поострожнее, шеф! - посоветовал добросердечный Гешка.
   Ник высоко закатал отвороты болотных сапог, прошагал по воде к кромке льда, поправил щит и лёг на него животом.
   Отталкиваясь ото льда руками, он медленно заскользил вперёд. Надо льдом тоже была вода, сантиметра два-три, поэтому со стороны живота ватник тут же промок насквозь.
   Можно, конечно, было и гидрокостюм надеть, но это уже совсем не то. То бишь, не по-честному.
   Лёд заметно прогибался под тяжестью его тела, обещая незабываемое знакомство с холодной озёрной пучиной.
   "Ничего страшного", - успокаивал сам себя Ник. - "Ерунда, здесь просто очень мелко. Вода прогрелась, вот, лёд и стал таким пористым. Дальше глубина начинается. Там лёд уже настоящий, прочный...".
   Метров через сто тридцать он остановился, вытащил из кожаных ножен, закреплённых на поясе, верный охотничий нож и ловко прорезал во льду квадратное отверстие. Толщина весеннего льда не превышала четырёх-пяти сантиметров, он резался как свежий мармелад.
   Ник достал из правого кармана ватника крохотную зимнюю удочку, а из левого - коробку с мотылём. Насадил на крючок мормышки несколько жирных личинок, опустил снасть в квадратную лунку.
   Мормышка легла на дно, Ник слегка подмотал катушку, укорачивая леску. Немного поиграл мормышкой, кончик кивка мелко-мелко задрожал и опустился вниз. Ник умело подсёк и через несколько секунд вытащил из лунки трехсотграммового подлещика.
   - Отличная рыбина, - он снял добычу с крючка и отправил в полиэтиленовый пакет, заранее прикрепленный к широкому кожаному ремню, подпоясывающему ватник. - Есть - задел...
   Часа через два с половиной окончательно затекла поясница, замёршие пальцы уже не гнулись, отказываясь насаживать ярко-рубинового мотыля на крючок.
   В пакете было уже килограмм шесть разной рыбы: подлещики, несколько двухсотграммовых окуней, плотвичка, один небольшой налим.
   "Пора закругляться", - решил Ник.
   Он, запихав удочку в карман ватника, развернулся на щите на сто восемьдесят градусов, надел на руки брезентовые рукавицы и, сильно отталкиваясь ото льда, направился к берегу.
   Лёд - тем временем - раскис окончательно. Каждый пройденный метр давался с трудом, ныли предплечья, судорогой сводило руки.
   - Шеф, давайте я вам верёвку брошу? - забегал вдоль береговой кромки верный Гешка.
   - Да, пошёл ты, - преодолевая последние метры, тихонько пробурчал под нос Ник. - Сам справлюсь. Не маленький...
  
   У самого берега он медленно поднялся на ноги, выбрался на песок пологой косы и, вопросительно уставившись на телохранителя, поинтересовался:
   - Ну, долго я буду ждать?
   Генка молнией пронёсся к машине и через полминуты вернулся назад, зажав в ладони одной руки стакан с водкой, а в другой - кусок чёрного хлеба, щедро намазанный плавленым сырком "Дружба".
   Ник - на этот раз с видимым удовольствием - выцедил водку, с аппетитом закусил и, радостно улыбаясь, огляделся по сторонам.
   В десяти метрах обнаружилась симпатичная, разодетая в пух и прах молоденькая барышня. Девица держала в руках видеокамеру, направив объектив прямо на него.
   - Это что ещё за хрень? - поинтересовался Ник.
   - Да, я и сам толком не понял, - смущённо пожал плечами Гешка. - Похоже, иностранка. Проезжала мимо, увидала ваши подвиги, остановилась, начала снимать. Вы про такой случай инструкций не давали, я и не стал её прогонять. Иностранка, опять же...
   Ник только рукой недовольно махнул, мол, дурака могила исправит.
   Барышня, выключив видеокамеру, подошла к Нику вплотную.
   - Извините, вы - бедный? - спросила участливо, с лёгким акцентом. - Вам нечего кушать? Вы - голодны? Могу предложить немного денег...
   - Спасибо, не надо, - вежливо поблагодарил девушку Ник. - Я очень богат. Моя Компания стоит десятки миллионов долларов.
   - Зачем же тогда всё это? - иностранка ткнула тоненьким пальчиком в сторону озера.
   - Душа просила, - доходчиво пояснил Ник. - Русская Душа - она такая. Её даже бешенные баблосы испортить толком не могут...
  
  
  
   Рыбалка из-подо мха
  
   Утром следующего дня Егор отправился на рыбалку. Свежая рыбка, она для разнообразия пищевого рациона - дело наипервейшее. И крепкая ушица хороша и полезна для молодого человеческого организма, да и просто жареные карасики - милое дело...
   Он был достаточно опытным рыболовом. То бишь, лавливал рыбу в водоёмах многих странах мира, на разных континентах - и в морях, и в озёрах, и в речках. Но о такой необычной рыбалке, которая была здесь, на Чёрном озере, ему даже слышать не доводилось.
   С другой стороны, Петька Нестеренко, к которому он приехал погостить, был человеком серьёзным. То бишь, не склонным к дурацким розыгрышам. Как-никак, майор запаса ГРУ, орденоносец и всё такое прочее...
   А, вот, составить Егору компанию Петька не мог - по причине отсутствия ног, ампутированных три года назад, после осколочного ранения, полученного в одной южной и очень беспокойной стране.
   Егор, забросив за плечи короб из нержавейки и прихватив с собой старую плетёную корзину, вышел в путь через час после восхода солнца, когда Алёховщина (крохотная вологодская деревушка), ещё спала. По хлипкому мостику он перешёл через Бобровый ручей, являвшийся притоком речки Чагодищи, а возле приметного ярко-красного гранитного валуна свернул на чуть заметную тропку.
   Через полтора часа Егор взобрался на покатую вершину Горбатого холма и огляделся по сторонам.
   Вокруг шумел густой смешанный лес, а северный склон холма граничил с тёмно-зелёным болотом, посередине которого наблюдался тёмный неровный овал. То бишь, искомый водоём, про который Петька Нестеренко рассказывал примерно следующее: - "Чёрное озеро - место, безусловно, необычное. Когда-то площадь его водной глади составляла больше восьмидесяти квадратных километров, а потом со всех сторон медленно и упрямо надвинулись серьёзные болота, крепко стиснув умирающее озеро со всех сторон. В наше время площадь его поверхности составляет менее одного квадратного километра. Но это - только видимая часть. Оно очень глубокое, Чёрное озеро. И под толстыми тёмно-зелёными мхами, скрывающими его воды от ласковых солнечных лучей, в полной темноте, расположена обитаемая живыми организмами среда...".
   - Ладно, проверим, - спускаясь по склону холма, бормотал Егор. - Где наша только не пропадала...
   Уже через полчаса он, старательно лавируя между молоденькими берёзками и ёлочками, осторожно продвигался по "живому" мху, который беспрестанно и угрожающе колыхался под ногами. Было весело и немного жутковато - словно нежное фруктовое желе безостановочно дрожало под подошвами его резиновых сапог.
   "Удовольствие - ниже среднего", - подумалось - "Сердце, заледенев от липкого страха, уверенно переместилось в пятки...".
   Когда до открытой воды оставалось метров сто двадцать, Егор решил остановиться.
   "Не стоит проявлять излишнюю браваду. Не мальчик уже, чай", - наставительно и вкрадчиво зашелестел приземлённый внутренний голос. - "Осторожней надо вести себя, не рискуя понапрасну...".
   - И то, верно, - не стал спорить с голосом Егор.
   Сняв с плеч короб, и за ручку подвесив корзину на ветку низкорослой молоденькой берёзки, он взял в руки массивный топор.
   Высмотрев удобное местечко, Егор одним точным ударом снёс в сторону овальную болотную кочку, после чего принялся методично и настойчиво углублять образовавшуюся выемку. Через сорок-пятьдесят сантиметров под топором противно зачавкало. Ещё несколько сильных ударов, и прямоугольная "лунка" для рыбной ловли - нужных размеров - была полностью готова.
   - Всё, в принципе, очень просто, - отбрасывая топор в сторону, пробормотал Егор. - Это как зимой, только вместо бело-голубого холодного льда присутствует ярко-зелёный болотный мох...
   Удочка для лова в отвес была оснащена стандартно: прямоугольная дощечка с грубо вырезанными пазами, короткий осиновый хлыстик с чутким кивком-сторожком, стандартная леска "ноль тридцать пять" миллиметра с привязанной на её конце крупной вольфрамовой мормышкой.
   Он умело насадил на крючок большого жирного короеда, смачно плюнул на него, опустил мормышку в "лунку" и начал, особо не торопясь, сматывать с мотовил удочки леску.
   "Метр, два, три...", - считал дотошный внутренний голос. - "Семь, восемь, девять..., ничего себе!".
   Только на цифре "четырнадцать" тяжёлая вольфрамовая мормышка коснулась дна.
   Егор намотал сантиметров сорок-пятьдесят лески обратно и закрепил её на специальной развилке чуткого кивка, который тут же слегка опустился вниз.
   Он начал активно "играть" мормышкой, не отрывая взгляда от сторожка, чтобы не пропустить момент, когда тот резко "кивнёт" вниз...
   Минуты две-три ничего не происходило, но, вот, кивок на какое-то мгновение замер, а затем неожиданно выпрямился, заняв строго горизонтальное положение. Егор на секунду опешил.
   "Это же крупная рыба взяла со дна! Быстрей подсекай, медлительный ты наш!", - запаниковал нервный внутренний голос. - "Рыбачёк хренов, так тебя и растак...".
   Он уверенно и аккуратно подсёк, леска ожидаемо натянулась, в тёмной глубине, под толстым слоем мха, широкими кругами заходила крупная и сильная рыба.
   "Хорошо ещё, что леска достаточно толстая. Должна, по идее, выдержать", - успокаивал сам себя Егор, вытаскивая - метр за метром - снасть из луки. - "Эх, жалко, багорик не догадался смастерить из подходящей сосновой ветки, тогда всё было бы совсем просто...".
   Впрочем, он справился и без багра - минуты через полторы вытащил из "лунки" крупную рыбину и непроизвольно замер, залюбовавшись первым трофеем, подаренным загадочным Чёрным озером.
   По пышному зелёному мху прыгало нечто невообразимо-прекрасное, отливая всеми цветами радуги - неяркими, слегка приглушёнными и очень приятными для глаз.
   "И самый обыкновенный линь - очень красивая рыба", - подумал Егор. - "А здесь, похоже, подводная темнота постаралась дополнительно, на славу. Подшлифовала, так сказать, эту рыбью красоту, вот, и получился самый настоящий шедевр. Хоть в Эрмитаже выставляй...".
   Он, взяв линя в руки, определил навскидку: - "Больше килограмма потянет!", - потом аккуратно оглушил пойманную рыбину обухом топора и бросил её в корзину.
   Вторым попался карась - почти двухкилограммовый, чёрно-бронзовый, тоже необычайно красивый и эстетичный. Но до линя ему было - как первой деревенской красавице до Анжолины Джоли...
   Путь домой получился гораздо более трудным - в корзину поместилось килограмм четырнадцать-пятнадцать отборных красавцев-линей, примерно столько же крупных карасей шевелилось и подрагивало в коробе за плечами, жадно ловя воздух широко открытыми ртами.
   "Россия, определённо, необычная страна!", - окончательно повеселел Егор. - "Чего только здесь не увидишь.... Спасибо тебе, Господи!".
  
  
  
  
  
  
   Четвёртый раздел
   Философский
  
  
  
  
   Пёс - напротив.

Был обычный питерский вечер.
Вернее, не совсем обычный. Вечер понедельника - полная тоска. Да и с личной жизнью как-то не клеилось...
   По дороге с работы Ник решил выпить пивка - для подъёма общего тонуса.
Пивной бар назывался "Два капитана", хотя в интерьере заведения ничего морского не наблюдалось: стены, обшитые бело-красным пластиком, обшарпанные столики, разномастные убогие стулья, заплёванный грязный пол. Единственным светлым пятном бара выступала телевизионная плазменная панель - полтора метра на метр.
В этот вечер (обычный питерский вечер), панель неожиданно "онемела". По Третьему каналу показывали фильм "Брат-2", в данном случае - без звука.
Ник взял литровый бокал "Балтики", блюдечко с вялеными щупальцами кальмара, пакетик с сухариками, уселся на своё, года полтора как застолблённое место, и огляделся по сторонам.
Знакомых не наблюдалось, поговорить было не с кем. Десяток случайных посетителей усиленно пялились в молчаливый экран. Ник сделал несколько глотков и, зажевав кальмаровой ниткой, перевёл взгляд на плазменную панель.
Удивительно, но звук был совершенно не нужен. Ник помнил каждую фразу из этого фильма, так (без звука), даже интереснее было смотреть.
"Вот, что значит - культовый фильм!" - подумалось с белой завистью. - "Эх, написать бы культовый роман, блин! Чтобы вся страна зачитывалась...".
На экране Данила Багров размеренно поднимался по лестнице, намериваясь в труху покрошить американских уродов.
- В поле - каждый колосок.... Всех люблю на свете я. Это - Родина моя, - с сильным узбекским (армянским, грузинским?), акцентом озвучивал фильм пожилой человек за соседним столиком.
Ник крепко задумался - о превратностях и странностях этой непростой и грубой жизни....
Когда же он снова посмотрел на экран, то там Данила Багров - в компании с русской проституткой, бритой наголо - сидел в салоне самолёта, улетавшего в Россию.
- Мальчик, принеси нам водочки! - увлечённо комментировал восточный человек. - Мальчик, ты, наверное, не понял. Водочки нам. Мы - на Родину летим...
Самолёт грузно оторвался от взлётной полосы и начал уверенно набирать высоту. Пожилой узбек (армянин, грузин?), тут же затянул:
- Прощай, Америка, вах! Мне стали тесны твои старые джинсы...
Странно, но ещё несколько голосов дружно подхватили песню. Сюрреализм, мать его! 
Ник машинально посмотрел в окно: дорога, по которой проезжали редкие машины, типовой панельный дом, до которого было метров сорок-пятьдесят, очень большая плюшевая собака в окне второго этажа напротив, неправдоподобно - большая.
"Молодцы, всё же, китайцы!" - мысленно одобрил Ник. - "Очень натурально научились делать мягкие игрушки. Ничего не скажешь...".
Он ещё долго сидел за своим столиком: пил пиво, хрустел сухариками, курил, смотрел на плюшевого пса.
Неожиданно собака повернула голову, смешно мотнула правым ухом и взглянула на Ника. По-доброму взглянула, а потом, словно бы сочувствуя, подмигнула. На душе как-то сразу потеплело, текущие проблемы, уйдя на второй план, стали казаться смешными и надуманными.
Теперь, когда на душе скребли кошки, Ник всегда приходил в "Два капитана", садился на привычное место, пил пиво и переговаривался глазами со "своей" собакой.
   Она всегда сидела на подоконнике. Всегда. Словно верный часовой или Ангел-хранитель. Может - даже - Атлант, держащий на лохматых плечах тяжёлое Небо...
   Почти два года собака сидела на подоконнике, но, вот, наступил вечер, когда Ник не увидел в окошке знакомого силуэта. Просидел в баре до самого закрытия, но так и не дождался появления заветного талисмана.
И на следующий день повторилась та же история, и на третий...
      Ник зашёл в тёмный подъезд, поднялся на второй этаж, выбрал нужную дверь, уверенно нажал на кнопку звонка.
- Кто там? - спросил звонкий девичий голосок.
- Извините. Я из ветеринарной службы,  - ответил Ник первое, что пришло в голову.
       Дверь приоткрылась, на пороге стояла совсем ещё молоденькая девчушка в коротком ситцевом халате, не скрывавшем загорелых аппетитных коленок. Светленькая такая, симпатичная, с задорно вздёрнутым вверх носиком и парой сотен веснушек на милом личике. А, вот, синие глаза были очень грустными, бесконечно - грустными и печальными...
- Мы уже сами похоронили Джека, ваша помощь не требуется, - холодно сообщила девушка и недвусмысленно взялась за дверную ручку.
- Одну секунду! - взмолился Ник. - Скажите, как вас зовут?
- Ольгой, - дверь захлопнулась.
На следующее утро Оля собиралась в институт, торопилась, боясь опоздать на первую лекцию. Настойчиво прозвенел дверной звонок, на лестнице послышался звонкий весёлый лай.
"Что это?" - сердце рванулось куда-то вниз, а в голове промелькнула мысль о вчерашнем человеке средних лет - с очень странными глазами.
Девушка выбежала в коридор, щёлкнула замком и широко распахнула дверь. На пороге сидел щенок - месячный кавказец, и, слегка подёргивая правым ухом, пристально смотрел ей в глаза.
   Ещё через два месяца Никита и Оля поженились.
  
Свадьба состоялась вчера. А я, присутствуя на ней в качестве гостя, почему-то пошло напился.
   Сижу, вот, за компьютером и откровенно маюсь дурью. На ящике монитора пристроился сиамский кот по кличке - "Кукусь", корчит мне уморительные рожицы и тихонько мурлычет, мол: - "Хозяин, совесть поимей! Пошли, сползаем на рыбалку, ратанов мне наловишь...".
Кукусь нынче в авторитете - я его в один из своих романов "ввёл" в качестве второстепенного героя, там даже промысловая яхта названа в честь этого кота. А сам Кукусь принимает непосредственное участие в охоте на моржей, и даже "жадно слизывает ещё дымящуюся кровь с голубоватого льда". Самое смешное, что роман недавно издали, бывает...
   Так что, кот имеет полное право - права качать.
- Ладно, где мои сапоги и удочки? - встаю из-за стола. - Кукусь, бродяга, запрыгивай мне на плечо. Пошли за твоими ратанами. Заодно и пивка купим по дороге...
  
  
  
   Александра
  
   Хижина была очень старенькой, но ещё крепкой, а главное, тёплой. Это в том смысле, что зимовать в ней было достаточно комфортно и уютно. Для привычного и опытного человека, понятное дело, комфортно. А Егор, как раз, таковым и являлся - тёртым и виды видавшим чукотским охотником. По крайней мере, он сам себя ощущал - таковым.
   То есть, был железобетонно уверен в этом. Так было надо. В этом и заключалась задуманная фишка...
   Ещё несколько слов о старой хижине, вернее, об охотничьей землянке-каменке.
   Когда-то - лет так пятьдесят-шестьдесят назад - кто-то глазастый и шустрый высмотрел в местных гранитных скалах аккуратную прямоугольную нишу подходящих размеров - девять метров на четыре с половиной. Высмотрел, и решил приспособить под надёжное и долговечное жильё.
   Тщательно укрепил в земле, то есть, в вечной полярной мерзлоте несколько толстых сосновых брёвен, принесённых к берегу морскими южными течениями, обшил брёвна - с двух сторон - крепкими досками, а пространство между ними засыпал мелким гравием и песком - вперемешку с обрывками сухого ягеля. Получилась четвёртая стена хижины. Три, понятное дело, остались каменными. Естественно, что в этой четвёртой стене имелась надёжная и приземистая (тоже засыпная), дверь, а также крохотное квадратное окно. Односкатная же крыша строения была сооружена самым простейшим образом-методом. На аккуратно уложенные жерди и доски были настелены толстые моржовые шкуры, поверх которых разместился полуметровый слой мха. Крыша - с течением времени - густо заросла карликовой берёзой, ивой и высокими кустиками голубики.
   Ещё землянка была оснащена отличной печью, сложенной из дикого камня. Именно эта печка и позволяла успешно выживать - в сорокоградусные суровые морозы...
   Почему было не построить обычную бревенчатую избу? Потому, что вокруг - на многие сотни и сотни километров - простиралась дикая чукотская тундра, и дельную древесину можно было отыскать только на морском берегу мыса, который назывался - "Наварин".
   Конечно же, мыс Наварин - это юго-восток Чукотки, и климат здесь помягче, чем на севере, да и до Камчатки уже рукой подать. Следовательно, вдоль ручьёв и лесок - какой-никакой - встречался. Но, так, совсем ерундовый и не серьёзный. Берёзки-осинки высотой по грудь среднестатистическому взрослому человеку (надо думать, только наполовину карликовые), тоненькие сосёнки-ёлочки, да и куруманника было - сколько хочешь. Куруманник - это такой густой кустарник высотой до полутора метров: ракита, ива, ольха, вереск, багульник....
   Короче говоря, с серьёзной древесиной на мысе Наварин было туго, и настоящую бревенчатую избу строить было практически не из чего.
   Егор любил свою хижину-землянку. Она служила ему и спальней, и столовой, и многопрофильным складом.
   Широкая печка условно разделяла помещение на два отделение - жилое и хозяйственное.
   В жилом отделении - меньшим по площади - он готовил пищу, умывался, ел, стирал нижнее бельё и спал.
   В хозяйственном - обрабатывал шкурки добытых песцов, ченобурок, медведей и полярных волков, засаливал пойманную рыбу, очищал от грязи и вековой плесени длинные бивни мамонтов, найденные в юго-западных распадках. Здесь же хранились продовольственные и прочие припасы, необходимые в повседневной жизни чукотского охотника-промысловика: патроны, ружейное масло, широкие лыжи, керосин, дубильные вещества, звериные капканы, рыболовные снасти, нитки-иголки, ножницы для стрижки волос и бороды, прочее - по мелочам. Включая стандартную аптечку и зубные пасты-щётки.
   На задней стене избушки, рядом с печью, красовалась странная надпись, выполненная белой краской: - "Шестьдесят три градуса двадцать семь минут северной широты, сто семьдесят четыре градуса двенадцать минут восточной долготы".
   Кем была построена эта хижина-землянка? Когда? Егор этого не знал, да и, честно говоря, не хотел знать. А, собственно, зачем? Что это могло изменить? Ровным счётом - ничего. Игра, придуманная им самим, началась. Приходилось соблюдать правила...
   От прошлой жизни у Егора осталась только одна единственная безделушка - крохотная фигурка белого медвежонка, искусно вырезанная из светло-сиреневого халцедона. Медвежонок доверчиво улыбался и являлся единственным собеседником-слушателем-приятелем. Именно с ним Егор, чтобы окончательно не утратить навыки человеческой речи, и беседовал долгими вечерами.
   Вернее, медвежонок загадочно молчал, а Егор рассказывал ему о событиях прошедшего дня. О добытых пушных зверьках, о происках хитрых бурых медведей и коварных росомах, о рыболовных удачах и погодных реалиях. Другие вопросы-темы Егора совершенно не интересовали...
   Хижина располагалась на узкой каменной террасе, поросшей разноцветными лишайниками и редкими кустиками голубики. Наверх поднимался пологий косогор, усыпанный разноразмерными валунами и булыжниками. Внизу - метрах в трёх-четырёх - ненавязчиво шумел ручей, носящий поэтическое название "Жаркий", не замерзавший даже в самые лютые морозы. Ручеёк - через семьдесят-восемьдесят метров от землянки - впадал в Берингово море.
   То есть, месторасположение жилища было выбрано со смыслом. Во-первых, всегда под рукой была пресная вода. Во-вторых, косогор защищал хижину от противных северных и северо-восточных ветров. В-третьих, прекрасно (даже из окошка землянки), просматривалась уютная морская бухточка.
   Два раза в год - в конце мая и в начале октября - в бухту заходил маленький пароходик "Проныра", принадлежавший Ивану Николаеву, бизнесмену средней руки из Анадыря.
   Пароходик бросал якорь - по причине мелководья - примерно в ста пятидесяти метрах от берега, и с его борта спускали шлюпку, на которой Егору - молчаливые и хмурые матросы - доставляли продовольствие, бумагу, шариковые ручки и прочие, заранее заказанные им припасы, а также листок с новым план-заданием от неведомого ему господина Николаева. И, соответственно, забирали меховые шкурки, рыбу (вяленую и копчёную), бивни мамонтов и список с материально-продовольственными пожеланиями на следующий визит. Книги, газеты и прочие интеллектуальные штуковины в этих списках никогда не фигурировали...
   Зимой, конечно же, приходилось нелегко. Метели, вьюги и пороши дули-завывали неделя за неделей. Из хижины было не выйти, звериные капканы и петли оставались непроверенными. От вынужденного безделья иногда наваливалась лютая безысходная тоска, хотелось выть в голос и кататься по полу, круша - от бессильной злобы - всё и вся....
   После вспышек внезапной и ничем немотивированной ярости приходили странные и тревожные сны, наполненные странными призрачными картинками. В этих снах умиротворённо и задумчиво шумели густые сосновые и лиственные леса, беззаботно щебетали незнакомые шустрые птички, элегантные корабли - под всеми парусами - неслись куда-то по лазурным волнам, вспенивая по бокам белые буруны....
   По поздней осени и ранней весне мыс Наварин частенько посещали белые медведи. Но близко к хижине они не подходили и, вообще, вели себя на удивление прилично, словно доброжелательные гости, из вежливости заглянувшие на огонёк. Медведи проходили, не останавливаясь, по береговой кромке, изредка приветственно и одобрительно порыкивая в сторону землянки.
   О соблюдении личной гигиены он никогда не забывал. Умывался и чистил зубы два раза в сутки - утром и вечером. А ещё регулярно - летом раз в две недели, в остальные времена года раз в месяц-полтора - организовывал банные процедуры. То есть, натягивал на аккуратном каркасе, изготовленном из сосновых веток-стволов, кусок толстого полиэтилена, заносил в образовавшееся "банное помещение" - в специальном казанке - заранее раскалённые камни, а также - в обычных вёдрах - горячую и холодную воду. После чего раздевался, плотно "закупоривался" и поддавал на раскалённые камни крутой кипяток, благодаря чему температура в "бане" очень быстро поднималась - вплоть, по ощущениям - до семидесятиградусной отметки. Егор отчаянно парился-хлестался берёзовыми вениками - короткими, с очень мелкими листьями. А потом тщательно мылся - с помощью самого обычного мыла и таких же обыкновенных мочалок...
   Всё бы и ничего, но только очень досаждало ощущение полного и окончательного безлюдья. Появленье хмурых матросов - два раза в год - было не в зачёт. Первобытная тишина, песцы, чернобурки, медведи, росомахи, наглые полярные волки, стаи перелётных уток-гусей, тучи комаров и гнуса, всполохи полярного сиянья, да далёкий морской прибой. На этом и всё...
   Впрочем, иногда у Егора появлялось чёткое ощущение, что за ним кто-то старательно наблюдает.
   Во-первых, это происходило в периоды новолунья. Как только Луна приближалась - по своей геометрии - к форме идеального круга, так всё крепче зрела уверенность, что за тобой установлена тщательнейшая слежка....
   Во-вторых, при каждом дальнем походе - по письменному требованию господина Ивана Николаева - за новыми бивнями мамонта.
   До юго-западных заболоченных распадков - от хижины-землянки - надо было пройти километров тридцать-сорок. Если вдуматься, то и не расстояние вовсе - для взрослого и подготовленного человека. Семь часов хода до распадков. Два часа - на "раскопки" в болотистой жиже. Девять с половиной часов - усталому и гружёному - на обратный путь. Ерунда ерундовая. В любом раскладе - ночуешь дома. Но, ощущения....
   Путь к юго-западным болотам пролегал через странное плоскогорье. Чем, собственно, странное? Своими камнями - необычными по форме, да и по содержанию. Идёшь мимо них, и, кажется, будто бы эти загадочные плиты разговаривают с тобой....
   Плиты? И грубо-обработанные плиты, и высокие плоские валуны, поставленные на попа, с нанесёнными на них непонятными руническими значками.
   Руническими? Да, где-то на самых задворках подсознания Егора жило-существовало это понятие-воспоминание...
   - Шаманское кладбище, - шептал Егор, - Подумаешь, мать его, не страшно. И не такое видали...
   Здесь он Душой не кривил. Действительно, в глубине этой самой Души жила железобетонная уверенность, что её (Души), хозяин способен на многое. На очень - многое. Что, собственно, и доказал - когда-то, где-то, кому-то - в жизни своей прошлой, сознательно позабытой.
   Тем не менее, проходя - туда и обратно - мимо шаманского кладбища, Егору казалось (чувствовалось?), будто бы за ним кто-то наблюдает. Внимательно так наблюдает, вдумчиво и пристально. Может, действительно, казалось. А, может, и нет...
   Ещё каждый день - по два-четыре часа - он работал. То есть, писал. Егор для этого и поселился в заброшенной хижине, расположенной на далёком чукотском мысу.
   Игра такая, мол, пока не напишу полноценную трилогию - о верной и счастливой любви - домой, то есть, в Питер, не вернусь.
   Главную Героиню трилогии звали - "Александра". Так звали и жену Егора, безвременно умершую несколько лет тому назад...
  
   Все мы играем - в Игру - на природе.
   Все мы - играем. Вдали
   Замерли в стенке - железные гвозди.
   Замерли - все корабли.
  
   Замерли, замерли. Все - давно - замерли.
   Быт - как всегда - правит бал.
   Сердце давно - безнадёжно - изранено.
   Осень, старый вокзал.
  
   Новый побег - лекарство от скуки.
   Старая, право, Игра.
   Новенький труп, а над трупом - мухи.
   Это - увы - навсегда.
  
   Как бы там ни было - Зла уже налито.
   Там. На заре. Поутру.
   Счастлив бывает лишь тот, кто - как правило,
   Часто играет - в Игру...
  
   Счастлив бывает лишь тот, кто - как правило,
   Часто играет - в Игру...
  
  
  
   Камлание
  
   Очнулся Егор ночью, в предрассветный час. Закат ещё догорал - пунцовыми углями, а рассветная зорька уже теплилась - робкой нежно-алой улыбкой.
   Он сидел на земле, прислонившись затылком к холодному камню. Правой щеке было тепло, а во рту - сухо-сухо.
   - Попей, охотник, - предложил хриплый женский голос. - Попей. Тебе сейчас пить много надо. Это отвар Золотого Корня, дед в тундре отыскал. Глядишь, жар и пройдёт...
   Губ коснулся край алюминиевой кружки. Егор, сделав несколько жадных глотков, закашлялся. Вкус у напитка был странный - чуть кисловатый, с ярко-выраженными нотками имбиря.
   "Это чукчанка Айна, внучка тутошнего шамана", - отметил про себя Егор, а вслух спросил:
   - Что со мной?
   - Ноги промочил и заболел, - ответила девушка. - Жар у тебя. Горишь весь. А, может, это от тоски.... Ничего, дед вылечит. Он сейчас камлать будет, шаманить, то есть. Просить у добрых Богов, чтобы они тебе даровали долгие спокойные годы.... Я вчера, как раз, смастерила новый бубен. Каркас сплела из куруманника. Натянула на него моржовую шкуру. Хороший бубен получился, громкий.... Сегодня, дед говорит, очень удачная ночь. Первый раз за лето на небо выйдут Тени Огня. Северное Сиянье - по-вашему.... Давай, охотник, попей ещё.
   Егор, глотнув странной жидкости, медленно повернул голову: метрах в тридцати пяти от базальтовой скалы горел высокий жаркий костёр, около которого, внимательно вглядываясь в ночное небо, вернее, в его тёмно-бордовый западный край, застыл старый Афоня.
   Шаман был облачён в широкий бордовый малахай до самой земли, щедро украшенный разноцветным бисером и блестящими монетками. На голове старика красовалась аккуратная песцовая шапочка с пышным пыжиковым хвостом. Лицо пожилого чукчи было щедро покрыто чёрными и ярко-красными знаками - вычурными и странными.
   Афанасий, несколько раз ударив в бубен, прокричал несколько гортанных и резких фраз. Создалось устойчивое впечатление, что на Небесах его просьбу услышали: от тёмной линии далёкого горизонта - до тусклого ковша Большой Медведицы - протянулись неровные и изломанные светло-зелёные полосы.
   Через несколько мгновений полосы начали причудливо изгибаться, меняя и беспорядочно чередуя цвета. Вот, одни полосы стали светло-голубыми, другие - светло-розовыми, между ними отчаянно заплясали сиреневые и фиолетовые всполохи.
   Постепенно вся западная часть небосклона окрасилась в самые невероятные, но удивительно-нежные - при этом - оттенки. Тени Огня горели, то расширяясь, то сужаясь, резво пробегали в противоположные стороны, но никогда не пересекались между собой. Егор заворожено смотрел в небо, уже не понимая, явь это чудесная, или же самые обыкновенные галлюцинации, навеянные простудным жаром...
   Шаман закружился в каком-то странном танце, полном резких и угловатых движений, запел - на родном языке - что-то очень тягучее и рвано-непостоянное. Порой в песне проскальзывали просительные и жалостливые нотки, иногда же, наоборот, угадывался яростный гнев, звучала ничем неприкрытая агрессия.
   Удары в бубен становились всё чаще и громче, старик, обойдя несколько раз вокруг яркого костра, по широкой дуге стал приближаться к Егору. Вот, его сутулая и неуклюжая фигура полностью заслонила собой отчаянно-пляшущие Тени Огня. Егор видел только глаза шамана - чёрные, бездонные, отрешённые и безумно-тревожные...
   Афоня сделал два шага в сторону. Опять перед затуманенным взором Егора оказались разноцветные бегущие полосы, переливавшиеся самыми нереальными оттенками. Шаман вновь занял прежнее положение, и, не прекращая петь, принялся размеренно раскачиваться из стороны в сторону.
   Перед Егором навязчиво замелькал нескончаемый калейдоскоп: чёрные страшные глаза - светло-зелёные всполохи, глаза непонятного цвета, но полные доброты и надежды - розовые неровные полосы с тоненькими сиреневыми прожилками...
   Сколько длилось это безумие? Может, час, может - гораздо дольше. Егор уже перестал ориентироваться во Времени и Пространстве.
   По лицу шамана текли тоненькие ручейки пота, в уголках узких губ пузырилась светло-зелёная пена, тёмное лицо перекосила гримаса нешуточной боли. Его движения всё убыстрялись и убыстрялись, бубен гудел уже одной, нескончаемо-тоскливой нотой. Тени Огня - казалось, вслед за стариком - заметались по небу с невероятной скоростью, изгибаясь уже по совершенно-экзотическим траекториям...
   Егор почувствовал, как по его позвоночнику плавно проползла-перекатилась горячая, бесконечно-приятная волна, после чего нестерпимо закололо в солнечном сплетении, а голова стала ясной и пустой.
   Он, неожиданно для самого себя, упруго вскочил на ноги и громко запел на совершенно незнакомом ему языке - мягком и певучем, полном множества звонких согласных...
   Было легко и невероятно радостно. Душа, проснувшись, тоненько звенела и будто бы улетала - в блаженную даль.
   Он понял, что болезнь отступает. Навсегда.
   - Теперь можно и уезжать, - прошептал Егор. - Домой...
  
  
  
   Кусяма Бен Ладен и царь Соломон
   (Антипотребитель)
  
   Старенький светло-зелёный "Пежо", устало пыхтя, остановился около непрезентабельного заборчика, сработанного из некрашеного штакетника. С левого края забора, рядом с неказистым почтовым ящиком, имелась хлипкая калитка, криво висевшая только на верхней петле.
   - А адресом ты, часом, не ошиблась? - спросил шофёр Том, по совместительству - телеоператор.
   Дженни, миниатюрная блондинка "чуть за двадцать пять", взглянула на мятую визитку, перевела взгляд на жестяную табличку, висевшую на почтовом ящике, и непонимающе передёрнула плечами:
   - Не знаю. Вроде, всё правильно.... Ладно, вылезай. Будем готовиться к работе.
   На подготовку ушло минуты две-три. Неповоротливый и грузный Том достал с заднего сиденья автомобиля и наскоро настроил старенькую кинокамеру. А Дженни, смотрясь в крохотное зеркальце и поочерёдно орудуя тюбиком розовой помады, щёточкой для поправки ресниц и старенькой массажной щёткой для волос, привела в порядок собственную симпатичную внешность.
   - Готов? - нетерпеливо спросила Дженни, азартно дёргая за шнур микрофона и неотрывно смотря в тёмно-фиолетовый глазок камеры. - Тогда, благословясь, поехали!
   Том плавно нажал на нужную кнопку, и процесс пошёл...
   - Здравствуйте, уважаемые зрители и зрительницы нашего телеканала! Спасибо, что вы сейчас с нами! И, клянусь - всеми языческими и древнегреческими Богами - вы не пожалеете об этом! Сегодня мы готовы предложить вашему вниманию эксклюзивное интервью со знаменитым писателем Грегори Романофф, лауреатом множества литературных премий, человеком, который уже лет десять не соглашался беседовать с обычными журналистами, не говоря уже о телевизионных интервью....Между прочим, - тут Дженни выдержала хорошо-рассчитанную театральную паузу, и умело округлила глаза, - мистер Романофф, по мнению высоколобых экспертов, за свою долгую литературную жизнь заработал более ста миллионов долларов. Вам повезло - несказанно! Итак...
   Том выключил камеру, Дженни устало опустила микрофон и оглянулась в сторону калитки.
   Там, опираясь на суковатую палку и ехидно улыбаясь в седые прокуренные усы, стоял крепкий ещё старикан, одетый по моде американских фермеров конца позапрошлого века: коричневая футболка с короткими рукавами, синие сатиновые штаны на лямках, розовые резиновые сапоги чуть ниже колен, на голове - тёмно-зелёная бейсболка.
   - Здравствуйте, сэр Грегори! - стремясь сгладить возникшую неловкость, тут же защебетала прожженная репортёрша. - Как любезно было с вашей стороны - лично выйти нам навстречу!
   - Оставьте, милая Дженни, - гостеприимно распахивая калитку, басовито забулькал в ответ "фермер". - Проходите, какие ещё сантименты. Вы так на мою супругу (двадцатилетней давности), похожи. Это что-то! Только поэтому и согласился - дать вам это интервью долбанное. Извините покорно. Последнее слово нечаянно вырвалось...
   Дорожка из неказистой цементной плитки, покрытой трещинами и зелёным мхом, вела - через старый яблоневый сад - к небольшому коттеджу, стены которого уже лет пять-шесть мечтали о покраске. Всюду на земле валялись опавшие краснобокие яблоки, справа, сквозь кусты крыжовника и чёрной смороды, просматривалось несколько длинных теплиц.
   - Прошу, прошу в дом, - широко приоткрыв скрипучую дверь и пропуская гостей вперёд, любезно предложил великий писатель.
   Пройдя несколько метров по узенькому тёмному коридору, труженики телеэфира оказались в квадратной комнатёнке, которая, очевидно, служила хозяевам этого дома в качестве гостиной и столовой одновременно.
   В дальнем углу размещался громоздкий камин из красного кирпича, местами покрытого сажей. Вдоль стен выстроились разнокалиберные старомодные буфеты и серванты. Посередине помещения красовался длинный обеденный стол, покрытый яркой скатертью "в цветочек". Вокруг стола были расставлены - без какого-либо определённого порядка - разномастные стулья.
   Как говорится, чистенько и симпатично. Но на жилище миллионера всё это, ну, никак не тянуло...
   Том, конечно же, включил кинокамеру, лениво водя ею из стороны в сторону. Хотя, судя по кислому выражению лица, особого оптимизма - по поводу снимаемого материала - оператор не испытывал.
   - Садитесь, гости дорогие! - любезно предложил старик, наливая в чашки пахучий чай и накладывая серебряной ложечкой в крохотные фарфоровые розетки ароматное варенье из трёхлитровой банки. - Угощайтесь! Варенье замечательное, клубничное, своё. Вот, печенье - моя супруга утром напекла. Не стесняйтесь...
   Вежливо попробовав предложенные угощенья, Дженни незаметно включила диктофон и задала первый вопрос, который изначально вертелся у неё на языке:
   - Сэр Грегори, а кто ещё - кроме вас - проживает в этом доме?
   - Естественно, моя супруга. Она сейчас поехала к подружкам - поболтать о своём, о девичьем. Потом - сын и дочка. Они сейчас в Университете, на лекциях. Ещё, вот, кот, - писатель указал рукой на каминную полку, где, недоверчиво поглядывая на гостей огромными зелёными глазищами и громко постукивая шикарным длиннющим хвостом по кованной каминной решётке, возлежал огромный серо-чёрный котяра.
   - Его зовут - "Кукусь", - любезно сообщил знаменитый писатель. - Кукусь, это если сокращённо. Полностью - "Кусяма Бен Ладен".
   Наглый кот громко проурчал что-то неопределённое и презрительно отвернулся к окну.
   - Ну, вот, - продолжила Дженни. - Жильцов в доме достаточно много.... Не тесно ли вам тут? Общая площадь, визуально, метров сто двадцать квадратных? Угадала? Почему же вы не покупаете новый дом - современный, просторный, площадью метром триста-четыреста?
   Создалось устойчивое впечатление, что мистер Романофф нешуточно испугался.
   - Триста-четыреста? Да, Бог с вами, Дженни! - пожилой человек беспомощно замахал руками. - Мы и на этой-то территории с трудом чистоту поддерживаем, убираясь по очереди. А, если будет четыреста квадратных метров? Где взять столько времени на уборку? У меня же ещё сад, теплицы. Книги писать - тоже время требуется.... Нет-нет, увольте! Нас и этот дом вполне устраивает.
   Репортёрша, явно сбитая с толку, возразила-уточнила:
   - Но, мистер Романофф, уборка помещений - не проблема. В том смысле, что для решения бытовых вопросов существуют слуги: горничные, уборщицы, кухарки, садовники...
   Писатель, неожиданно став очень серьёзным, закатал рукав футболки на левой руке. На крепком плече обнаружилась тёмно-синяя, явно давнишняя татуировка - улыбающийся всему этому Миру Че Гевара, естественно, в обнимку с автоматом Калашникова.
   - Не могу я держать в доме слуг, извините. Идеалы юности ушедшей не позволяют, - строго произнёс писатель. - И, вообще, каждый человек должен собственное дерьмо - сам за собой прибирать. Принцип такой, основополагающий.
   - Мяу! - соглашаясь с хозяином, промолвил кот Кукусь, неожиданно заинтересовавшийся разговором.
   Дженни благоразумно решила сменить тему:
   - Сэр Грегори, вы, ведь, русский по происхождению. Следовательно, исповедуете православие?
   Прежде, чем ответить на вопрос, старик достал из старинной шкатулки, стоявшей на стареньком комоде, длинную самодельную папиросу, не торопясь, раскурил.
   - Да, бесспорно, я - верующий, - сказал негромко, пуская к потолку идеально-круглые кольца табачного дыма. - Причём, хотя бы потому, что всегда Божьи Заповеди стараюсь соблюдать. В меру сил скудных, конечно. А, вот, что касается вероисповедания.... Индивидуальное, наверное. Не верю я всем этим служителям культа. Совсем - не верю. Предпочитаю с Господом Богом - лично общаться...
   После такого нестандартного и загадочного заявления, даже обычно всегда невозмутимый Том выключил кинокамеру и не смог удержаться от вопроса:
   - Извините, а где это вы - с Господом нашим - общаетесь?
   - Это, мой друг, когда как, - абсолютно серьёзно ответил мистер Романофф. - Очень хорошо получается в горах. Или же - на озере. Ещё - с балкона высотного здания, в тихую звёздную ночь.... Главное, чтобы в одиночестве полном. Да и горячительного чего - перед таким общением - желательно принять...
   От неожиданности Том широко открыл рот, секунд через пять закрыл и, непонимающе хмыкнув, включил камеру.
   После непродолжительного молчания Дженни вновь попыталась перевести разговор в спокойное и привычное русло, могущее заинтересовать зрителей канала. Кстати, этот телевизионный канал назывался достаточно обыденно и непритязательно: - "Потребляй! А то - проиграешь!", сокращённо - "ПАП".
   - Судя по всему, сэр Грегори, вы очень любите антикварные вещи, - мягко улыбнулась девушка. - Комоды и серванты у вас старинные, телевизор на тумбочке - ламповый ещё, лет двадцать ему, наверное.... Давно вы начали интересоваться стариной? Какие антикварные аукционы предпочитаете посещать?
   Старик смущённо вздохнул:
   - Видите ли, милая Дженни, всё это, вовсе, и не антиквариат. Просто бзик у меня такой. То бишь, очень трудно расстаюсь со старыми вещами.... Для меня они - друзья. Столько лет мы с ними вместе прожили, горе и радости делили.... Взять, к примеру, этот телевизор. Я каждый шум его понимаю, каждый каприз знаю. Сколько футбольных и хоккейных матчей я по нему пересмотрел - и не сосчитать. Да и работает он ещё совсем неплохо. Как же я его выброшу? Неправильно это будет. Неправильно и не честно.... Сперва вещи часто меняешь, мол, модно-немодно, современно-несовременно. А, что потом? Вот, кот Кукусь. Старенький он уже, подслеповатый, да и беспородный вовсе. Что же мне теперь - Кукуся усыпить? А на его место купить другого котика - молодого, шустрого, модной породы? А - жена? Тоже, ведь, не девочка совсем. Да и поворчать, честно говоря, любит.... Её тоже - развестись и прогнать? И после этого жениться на восемнадцатилетней длинноногой модели? Так, что ли - если следовать современным потребительским принципам?
   - А, что такого? - негромко проворчал Том. - Многие так и поступают. Особенно, кто при деньгах...
   Дженни, немного передохнув и глотнув уже остывшего чая, в очередной раз пошла в атаку:
   - Как же быть с престижем? Многие вещи - просто престижно иметь. А, пардон, статус? Вы же являетесь известным писателем. Более того, миллионером. Вам полагается - по статусу - иметь дорогие машины, солидный дом, швейцарские часы, запонки с алмазами, другое всякое.... Ведь, так же?
   Противный кот - с каминной полки - мерзко замяукал, будто язвительно рассмеялся. А не менее противный старикашка задал встречный вопрос:
   - Вы, Дженни, католичка?
   - Безусловно! - гордо вскинула голову репортёрша. - Причём, прошу заметить, ревностная!
   - Тогда вы легко ответите на мой вопрос.... Итак, какой грех, с церковной точки зрения, считается самым страшным?
   - Самым страшным? - девушка задумалась. - Наверное, убийство? Или что-нибудь похожее, из той же оперы...
   - А, вот, и нет! - назидательно подняв вверх указательный палец правой руки, радостно воскликнул мистер Романофф. - Главный и непростительный грех - это гордыня.
   - Гордыня - в смысле - гордость? - растерянно уточнила Дженни.
   Знаменитый писатель печально помотал головой из стороны в сторону, словно бы осуждая собеседницу за такую вопиющую необразованность, и сообщил:
   - Совсем нет. Гордость - это элементарное самоуважение. А, гордыня.... Гордыня - страшная и коварная штука. Это очень сильное и дикое желание, чтобы все окружающие завидовали тебе. Твоему шикарному дому, модной машине, швейцарским часам с брильянтами, прочим разным прибамбасам, включая грудастую жену-модель и породистую кошку.... На какие только преступления люди не идут - лишь бы соответствовать, лишь бы - быть упакованным не хуже, а, желательно, лучше других. Если на всё это посмотреть внимательно - сугубо грешники живут в вашем хвалёном Обществе Потребления.... А после этого все вокруг ещё и удивляются, мол: - "Почему это кризис демографический - в большинстве стран - случился?". Что тут странного? Не понимаю. Какие сейчас лозунги валятся на головы людей с телеэкранов? Перво-наперво: - "Бери от жизни всё!". Второе: - "Бери от жизни - самое лучшее!". Третье: - "Бери....". Понимаете логику? Когда ребёнка заводишь, то ему отдавать надо: и любовь, и ласку, и Душу, и деньги, и время.... А ваши жадные Потребители, они только брать умеют, а отдавать - ни-ни, ни за какие коврижки. Так что, Человечество имеет все шансы к вымиранию. Потому как грешно очень - в гордыне своей...
   Минут через восемь-десять Дженни и Том торопливо уселись в машину, и старенький " Пежо" с жёлтой надписью на боку: - "Потребляй! А то - проиграешь!", натужно пыхтя, отбыл в сторону Города, угадываемому вдали по многочисленным струйкам разноцветных дымов.
   - Столько времени потерять зазря! Блин горелый! - прикуривая тоненькую сигаретку модной в богемной среде марки, раздражённо воскликнула Дженни. - Можешь, Том, всё стереть. Если этот горячечный бред пойдёт в эфир, то уволят не только нас, но и всех наших начальников. Так что, никому не рассказывай об этом интервью. Типа - от греха подальше...
  
   Возле забора, сработанного из некрашеного штакетника, стоял крепкий ещё старикан и, грустно улыбаясь в прокуренные седые усы, смотрел вслед удалявшемуся автомобилю.
   Рядом, на неказистом почтовом ящике, негромко постукивая по штакетнику шикарным длиннющим хвостом, восседал огромный серо-чёрный котяра.
   - Ну, что, Соломон? - на чистом английском языке (но с лёгким кошачьим акцентом), ехидно щурясь на заходящее солнце, спросил Кот. - И этим, похоже, твоя Мудрость не нужна. Хорошо ещё, что знаменитое кольцо не стал им показывать. Хватило ума...
   Царь Соломон, пребывавший на Земле - на тот конкретный момент - в облике писателя Грегори Романофф, ничего не ответил Коту, ибо был по-настоящему мудр и относился ко всем этим спорам спокойно.
   И, вообще, какой смысл спорить, если: - "И это - пройдёт...".
  
  
  
   Дым над Городом
   (Вчерашний сон, на правах сценария к анимационному фильму).

Уже несколько дней - с рассвета и до обеденного часа - над Городом, вернее, над его центральной Площадью - там, где располагается здание городской Ратуши - к небу поднимается столб тяжелого, желто-черного дыма. Это Великая Инквизиция справляет свою кровавую тризну, сжигая и вешая еретиков, закостенелых вероотступников и всех прочих нарушителей Заповедей Божьих и человеческих.
Совсем недавно взошло равнодушное жёлто-белёсое солнце, и народ - небольшими компактными группами - стал подтягиваться к Ратуше. То бишь, за очередной порцией впечатлений.
Иду по узким, извилистым, мощёным грубым булыжником улицам крохотного средневекового городка, время от времени ловко уворачиваясь от помоев, по-простому выплёскиваемых из окон.
   Центральная площадь оказалась идеально круглой и очень просторной. По её периферии расположились любопытствующие народные массы, в центре красуется судейский помост, грубо сколоченный из неровных пальмовых досок. Рядом с помостом - тесная железная клетка с подсудимым, чуть дальше - высокий деревянный столб, несколько вязанок сухих дров, массивная плаха - с воткнутым в неё топором самого зверского вида, и солидная новёхонькая виселица.
   В центре помоста вольготно расположился в дубовом кресле Некто - в бесформенном и морщинистом угольно-черном балахоне. Лицо неизвестного человека (человека ли?), скрывается под капюшоном, старательно накинутым на голову. Видны только руки - большие, чёрные, но с бело-розовыми ладонями. Ладони нервно обнимают, постоянно двигаясь туда-сюда, массивный черный посох, в навершии которого искусно вырезана голова лохмато-кучерявого пуделя.
   Справа от Главного - на краюшек стула с высокой резной спинкой - осторожно присела тоненькая женщина, облачённая в тёмно-синий плащ, капюшон которого наброшен на голову только наполовину. Очень светлые, чуть волнистые волосы, красивое, тонкое и породистое лицо, огромные, чудные, сине-васильковые глаза...
   До чего же печальные глаза, Боги мои!
Слева, на низенькой скамеечке, красуется черный упитанный Кот, нагло закинувший лапу-на-лапу и грустно улыбающийся сквозь роскошные усы чему-то своему.
А в клетке грустит-печалится пожилой человечек - в черном смокинге и белой манишке, с малиновой бабочкой в синий горох - испуганный и несчастный.
Ба, да это же Евгений Ваганович Петросян, собственной персоной. Неисповедимы пути земные. Неисповедимы...
- Начинаем Заседание! - летит над площадью могучий бас. - Мастер Мольер, как Прокурор Инквизиции, огласите обвинения!
Худой высокий человек в кудрявом рыжем парике величественно поднимается на помост.
- Я, Жан-Батист Мольер, Прокурор Великой Инквизиции, - голос говорящего дрожит от волнения, - обвиняю этого человека в страшном преступлении! Он нарушил все принципы и устои Высокого искусства Сатиры. Высокого, судари мои! Искусства, призванного бороться с наклонностями низменными и подлыми.... Человек может быть всецело предан Добру, может сочувствовать тёмному Злу. Бывает. Но, если этот человек низок, то последствия его деяний будут страшны и ужасны. Так, по крайней мере, говорится в старинных легендах, и я им верю.... А обвиняемый поклоняется низости, он возвел ее в культ. На его выступлениях люди смеются животным смехом - грубым, как урчание переполненного желудка. Каждая вторая шутка обвиняемого посвящена вариациям на туалетную тематику, каждая первая - человеческим испражнениям в более широком понимании. Потакать низменным наклонностям толпы - дело страшное, с итогом кровавым. Так, по крайней мере, поётся в старинных балладах, и я им верю.... Один неглупый молодой человек сказал, мол: - "Петросян - хуже героина". Я полностью согласен с этим утверждением и требую для обвиняемого одного - очищения светлым огнем. Причём, немедленно!
- Ну, что же, - задумчиво произносит Главный. - Ваша позиция понятна.... А, что нам скажет Адвокат? Кстати, кто у нас сегодня - Адвокат? Бенгальский? Бжезинский? А, вспомнил! Березовский. Прошу, прошу...
- Борис Абрамович, - представляется Адвокат, низенький лысый мужчина в помятом костюме, после чего сразу же переходит к делу: - Я не очень понял коллегу. Все это, безусловно, очень хорошо и мило. То бишь, благородство, чистоплюйство и борьба с пошлостью.... Но, какое отношение эти термины имеют к бизнесу? Ни малейшего! Мой подзащитный, отнюдь, не Мессия, и даже не врач Душ человеческих. Он, если смотреть в корень вопроса, является обыкновенным бизнесменом. Есть спрос - есть предложение. Люди покупают билеты на его выступления, значит, товар востребован рынком. На этом, собственно, и всё. Поэтому суть ваших претензий мне непонятна.... Вот, кстати. В первом зрительском ряду я вижу известного юмориста Михаила Задорнова. Он занимается тем же, что и мой подзащитный, а именно - смешит народ. Но его никто не судит. Более того, даже издали заметно, что этому человеку здесь благоволят. Почему такое? Ответьте, коллега!
И, действительно, недалеко от помоста стоит Михаил Николаевич Задорнов - в средневековом раззолоченном камзоле, на боку наличествует рыцарская шпага, на груди - разлапистые ордена-снежинки.
Вместо Прокурора Березовскому отвечает Сам:
- Я лично много раз бывал на концертах Мастера Михаила. Да, на его выступлениях люди смеются. Смеются, а не пошло ржут. И когда зрители - по окончании спектакля - покидают зал, то одни задумчиво молчат, а другие, наоборот, грустно улыбаются. Происходит то, что и должно происходить - люди задумываются. О чём? Например, о том, так ли они живут, тем ли ценностям поклоняются.... А с выступлений вашего визави зрители выходят без тени раздумий в глазах, глупо гогоча, довольные собой и окружающим их Миром. Так и появляются на Свет законченные подлецы. Поэтому, господа и дамы, оставим Мастера Задорнова в покое.... Если у защиты есть свидетели, то пусть они выйдут на помост!
По ступенькам поднимается здоровенный малый, одетый как горожанин средней руки, упитанный и краснощекий. Слегка запинаясь, но без особого смущения, малый заученно бубнит:
- Мы, это...Мы очень любим Евгения Вагановича. Он для нас - как отец родной. Вот, послушаешь его, посмеёшься вволю, а назавтра и работается гораздо лучше. То есть, веселей и сподручней...
- Простите, любезный, - встревает Кот. - А вы, случайно, не живодером трудитесь?
- Зачем - живодером? - обижается свидетель. - Я мясником работаю, на Сытном рынке.
- А, позвольте, такой вопрос, - оживляется Мольер. - Если бы ваш любимец на сцене, скажем так, громко пукнул. Что бы вы сказали на это?
- Громко пукнул? То есть, перднул? - уточняет мясник. - Это было бы прикольно! Ну, а если и баба его - то, и вовсе, закачаешься. Даже если бы и по куче наложили прямо на сцене - что ж, мы с пониманием, хорошей шутке завсегда рады...
   Вокруг поднимается бестолковый шум - подбадривающие выкрики, смешки, ругань.
Некто - в черном бесформенном балахоне - начальственно стучит посохом по помосту. Над площадью воцаряется звенящая тишина.
- Разрешите, Мессир? - негромко спрашивает тоненькая женщина в синем плаще.
   Как же печальны глаза ее. Как же печальны, Боги мои...
   Получив молчаливое одобрение, женщина негромко распоряжается:
- Стража! Отвести этого человека за городскую стену и отпустить на все четыре стороны. При попытке вернуться - незамедлительно повесить.
- В батоги его, в батоги! - неожиданно взвизгивает Кот.
Стражники уводят незадачливого мясника.
Борис Абрамович недоуменно разводит руками:
- Но, позвольте! Так, ведь, нельзя.... А, как же - свобода? А, нетленные принципы демократии? А, плюрализм мнений, в конце-то концов?
- Бенгальский, то есть, Березовский.... Вам голову давно не отрывали? - переходит в наступление Кот. - Можно, блин, и оторвать. Типа - для пущего эффекта...
- Тишина! Прения окончены! - прерывает спорщиков авторитетный "шаляпинский" бас. - Через пять минут будет оглашен приговор.
На мое плечо ложится тяжелая рука. Это капитан Зорго, старый и верный товарищ.
- Андрес, я всё понимаю - тебе очень хочется узнать, чем завершится этот цветастый спектакль. Но, к сожалению, нам уже пора. Шхуна ждать не будет, пойдём...
Быстрым шагом - по узким, извилистым, мощёным грубым булыжником улицам, время от времени ловко уворачиваясь от помоев, по-простому выплёскиваемых из окон - удаляемся от Площади. Туда, где остро пахнет морем - в сторону Порта.
Уже видны стройные мачты кораблей, уже слышна старинная матросская песня:

Наш фрегат давно уже на рейде.
Спорит он с прибрежную волною.
Эй, налейте, сволочи, налейте!
Или вы поссоритесь со мною!
   Эй, налейте, сволочи, налейте!
Или вы поссоритесь со мною!

Сорок тысяч бед - за нами следом,
Бродят - словно верная охрана.
Плюньте - кто на дно пойдет последним -
В пенистую морду Океана...
  
   Плюньте - кто на дно пойдет последним -
В пенистую морду Океана...
  
   Оборачиваюсь - в нос бьет неприятный запах. Там, над центром Города, в небо поднимается столб желто-черного, нестерпимо вонючего дыма.
- Видимо, твой вредоносный сатирик и на Костре пошутил как-то неудачно. В том глубинном смысле, что неприлично, - глубокомысленно замечает капитан...
  
  
   Новогодний Сюр
   (На правах сценария к анимационному фильму).
  
   Старенькая избушка - где-то там, на Краю Света.
   Лёгкий морозец, полное безветрие, с неба падают одиночные, очень крупные снежинки...
   Новогодняя Ночь.
   В избушке жарко. В массивном камине, сложенном из дикого камня, пылает яркий и жаркий огонь.
   За новогодним столом, напротив работающего телевизора, сидят двое - Маленький Хоббит и Волшебник Гэндальф.
   С праздничной речью выступает Президент, потом - долго и торжественно - бьют Куранты.
   Хоббит и Волшебник поздравляют друг друга с Новым Годом, чокаются бокалами с шампанским, выпивают. В телевизоре начинается праздничный концерт, мелькают знакомые - до зубной боли - лица певцов и певиц, юмористов и других-разных...
   - Что это ты заскучал, дружок? - заботливо интересуется Гэндальф. - Концерт не нравится? Или - иное что?
   Маленький Хоббит выплёскивает в камин из бокала остатки шампанского, наливает в освободившуюся посуду чёрного пива из объемистой баклаги, стоящей на столе, и признаётся:
   - Да, понимаешь, Гэндальф, как-то неправильно всё это.... И Путин вовсе неискренне говорил. В том смысле, что совсем не то, что сказать хотел. Да и эти - в "ящике". Совсем не то поют. Да и не так. Искусственность какая-то, блин горелый, ощущается.... А, глаза их? Заметил? Тоскливые, как у собак бездомных.... Это - их Путь? Не верю! Должно же у них что-то светлое быть за Душой.... Вот, интересно было бы узнать: какие они - настоящие? В смысле, можно ли сделать так, чтобы они, морды мрачные, счастливыми себя ощутили?
   - Без вопросов, - задумчиво ковыряясь вилкой в зубах, кивает головой Волшебник. - Сегодня - Новогодняя Ночь. Сегодня, братец мой, всё возможно...
   Гэндальф бормочет что-то неразборчивое, слышны только отдельные фразы: - "Спади с глаз, пелена серая ....", " Вернись, пожалуйста, на тот перекрёсток....", "Не верь - гадким людям и фетишам их...."...
   Маг замолкает, после чего величественно взмахивает рукой в сторону телевизора.
   На экране появляется мелкая-мелкая серая рябь, через минуту сменяемая чередой узких синих полос и мерцающих изумрудно-зелёных кругов.
   Наконец, "картинка" восстанавливается.
   Мужичок, одетый в засаленный полушубок мехом внутрь, с непокрытой русой головой, несуетливо запрягает лошадку, прикрикивая - для порядка - с напускной строгостью:
   - Не балуй, родимая! Стой спокойно, путь-то дальний предстоит.... Давай-ка я тебе - сосульки-то из ноздрей - повыкавыриваю. Да, спокойно стой, егоза эдакая!
   Процесс, вроде, завершён, мужик поворачивается и смотрит прямо в снимающую его камеру.
   Русые кудри, огромные голубые глаза. Есенин Серёга, что ли?
   Серёга - это точно. Только Зверев, который - Король Гламура.
   Только он ли? Не, он - точно...
   - Здорово, мужики! - толстые губы Зверева расплываются в широченной доброй улыбке. - Спасибо вам огромадное! Словно пелена с глаз упала. Какой - в жопу медвежью - гламур? Каким же я чмом раньше был, какой фигнёй занимался! Тоска-то какая, слов нет.... А, вот, вспомнил тут, третьего дня. В детстве-то я мечтал фермером стать. Вспомнил - и стал! Благодать, благодать-то какая! Спасибо вам, мужики! Век не забуду.... Собрались тут с Савраской поработать немного - навоз по полям разбросать, весна, она не за горами. Так Филька Киркоров припёрся, в гости позвал. Такому бугаю разве откажешь? Себе дороже.... Сам-то он где? А, вот, послушайте!
   Где-то рядом раздаётся:
   - Трах! Бах! Бубух!
   Камера смещается вправо. Тропинка, тропинка, дорога просёлочная. На дороге здоровенный лысый парень - весь в чёрной коже с металлическими заклёпками, в цепях разнообразных - самозабвенно крушит шикарный белый лимузин.
   - Эх, раз! Да, ещё раз! Эх, да блин горелый! - после каждого удара - тяжеленным ломом по бедной машине - приговаривает здоровяк.
   Через пару минут паренёк, всё же, устаёт, отбрасывает железяку в сторону, поворачивается, внимательно смотрит прямо в снимающую его камеру.
   Как же Филипп хорошо смотрится - бритым налысо. Лет на двадцать, как минимум, помолодел.
   - Спасибо, вам, братья! - улыбаясь широко и искренне, произносит Киркоров. - Спасли вы меня, честное слово! Какая попса - к матери нехорошей? На что я жизнь свою тратил, пел - что? Сейчас и сам понять не могу - о чём те песни были. Так, только с пьяненькими девчонками попрыгать в заштатном кабаке.... Всё, закончено с гнилым прошлым! Навсегда! Вспомнил я тут, что мечтал в отрочестве - рокером стать. Душу свою - по частям - дарить людям. Ну, и всё такое. Вы же меня поняли? Так вот. Сам Юрка Шевчук пообещал меня в ДДТ принять! Понятное дело, для начала по ерунде - в бубен побить, бэк-вокал всякий. Зато потом - согласился научить меня на гитаре играть. Даже пару аккордов показал! Так-то оно, завидуйте...
   Откуда-то из-за холма выползает старенькая полуторка. В кузове - разношерстная пьяненькая компания: Шевчук, Шнур, Костя Кинчев, Чиж, Гарик Сукачёв на баяне наяривает, две девицы хихикают в рукава полушубков - Мара и Чичерина.
   Машина, надсадно чихая, останавливается.
   - Эй, Филиппок! - громко орёт Шевчук, - Прекращай тачку уродовать, давай, залезай в машину! К Гэндальфу едем. Надо уважить старика, обещали...
   Киркоров, неловко перепрыгивая через колдобины, бежит к машине, с трудом, под девичий смех, перебирается через борт.
   - Зверь! Чудо фермерское! Не задерживайся, догоняй! - вносит свою лепту в убийство тишины Кинчев.
   Машина, нещадно чадя, уезжает куда-то вдаль. Через минуту следом трогаются сани - с запряжённым в них Савраской...
  
   Белое бескрайнее поле, заполненное плотной людской толпой, по краям - сколько хватает взгляда - автоматчики. Непростая такая толпа - смокинги, фраки, депутатские значки, бабочки, сытые лоснящиеся хари, генеральские погоны, золотом расшитые рясы, оголённые женские плечи в брильянтовом обрамлении...
   Перед толпой гоголем прохаживается Президент, разодетый - дай Бог каждому. Сегодня Владимир Владимирович облачён в широченные чёрные брюки клеш, тельняшку, видавший виды матросский бушлат, на голове красуется бескозырка с надписью по тулье - "Крейсер Варяг", на боку - массивная деревянная кобура.
   - Ну, что, суки рваные, - очень недобрым голосом говорит Путин, - Доигрались, бизнес-политическая элита, блин! Больше десяти лет терпел я ваши изощрённые фокусы. Вид делал, что не вижу, как вы, поганцы, жируете. Так, только пальчиком грозил.... А почему, спрашивается? Да, боялся я вас, гниды штопанные! Стыдно признаться, но, боялся. Вон вас сколько, кодла целая. Порвёте, думал, как свора тех Тузиков - кепку одинокую, если кормушки ваши бабловые трону посерьёзке. А теперь - не страшно вовсе! Помогли люди добрые - победить тот страх липкий. Так что, готовим задницы жирные, вазелином заранее обработанные....
   Откуда-то из-за холмов появляется раздолбанная полуторка, за ней плетётся усталый коняшка, запряжённый в непрезентабельный возок.
   Вновь прибывшие благоразумно останавливаются в отдалении. Президент - приветливо и одновременно извинительно - машет рукой, мол: - "Извиняйте, пацаны, задержусь тут по делам минут на десять-пятнадцать...".
   Зверев соскакивает с возка, достаёт из-за голенища кирзового сапога старенький топор, ловко - в два взмаха - рубит сухую ёлку, сноровисто разводит костёр и приглашает:
   - Эй, рокеры недоделанные! Просим греться, баре недобитые!
   Рокеры - со смехом и прибаутками - вылезают из кузова машины, подтягиваются к костерку, протягивают к яркому пламени озябшие ладони.
   Налетевший ветер приносит обрывки Президентской речи:
   - Ну-ка, родные, значки с "косолапым" отстегнули и в сугробы выбросили! Какие из вас - "медведи"? Коты вы сытые, сметаной ворованной обожравшиеся.... Молчать, уроды! Кончилась лафа! Причём, навсегда.... Со следующего месяца вводим французскую систему налогообложения имущества физических лиц. Молчать, это ещё не всё! Все расчётные счета государственных служб - с завтрашнего дня - переводятся в государственное Казначейство. Все счета, даже школ, детских садиков и ментов. Молчать, твари грязные! А все тендеры - по государственным закупкам - теперь компьютеры будут проводить, я уже и профильное программное обеспечение в ЦРУ закупил. Молчать! На выделение всяких земельных участков - вето накладываю, до момента, пока...
   Недовольный ропот, выстрелы в воздух из маузера, выхваченного из деревянной кобуры.....
   Зверев достаёт из-за пазухи тулупа солидную бутылку синего стекла, зубами ловко вытаскивает пробку, изготовленную из кукурузного початка, и интересуется:
   - Ну, кто фермерского самогона хочет отведать?
   - Может, Король Попсы соизволит? - предлагает Кинчев.
   - Ты, Костян, понятное дело, пацан авторитетный, - беря в руки бутыль, хмуро отвечает Киркоров. - Но, если ещё раз меня этими паскудными словами обзовёшь - урою, без трёпа дешёвого...
   Филипп браво раскручивает бутылёк, делает несколько крупных глотков, занюхивает рукавом Зверевского тулупа.
   Мужики одобрительно хмыкают, девицы восхищённо визжат.
   К костру, весь из себя усталый, подходит Путин, здоровается:
   - Привет, орлы и орлицы! Закурить не найдётся?
   Сразу несколько рук предлагают различные табачные изделия.
   Путин берёт у Зверева мятый "Север", вежливо благодарит, жадно затягивается - раз, другой...
   - Слышь, Владимирыч, - не выдерживает нетерпеливый Филипп. - А вон там, на востоке, зарево.... Горит что-то?
   - Да, это я решил - подарок путний сделать русскому народу, - чуть смущённо глядя куда-то в сторону, негромко отвечает Путин. - Рублёвка это горит, так её и растак. Не сдержался, вот. Дай, думаю, порадую простых людей...
   Раздаются негромкие аплодисменты. Не принято - среди культурных индивидуумов - эмоции бурно выражать.
   - А вы-то куда следуете? - спрашивает Президент. - К Гэндальфу в гости? Может, и мне с вами? Давно уже с нормальными пацанами не сидел по-человечески. Всё - с говном всяким, важным - до полного омерзения...
  
   На телевизионном экране появляется мелкая серая рябь, через минуту сменяемая чередой синих полос и зелёных кругов.
   Наконец, картинка восстанавливается.
   На сцене поёт и скачет Газманов - так, безо всякого куража скачет. Тьфу, да и только...
   - Ну, дружок, - спрашивает Гэндальф, - теперь-то - веселей?
   - Да, как сказать, - качает головой Маленький Хоббит. - Так-то оно, вроде, хорошо.... Но, ведь, это всё было - не взаправду? Это, надо понимать, фантастика такая? Новогодняя, да?
   За окном раздаётся тарахтенье старенького мотора, усталое конское ржанье.
   - Эй, Гэндальф! - раздаётся голос Путина. - Гэндальф, мать твою! Открывай ворота! Братва гулять приехала...
  
  
  
   Подснежники. История одного сумасшествия
   (Австрия, 1995-ый год, частный сумасшедший дом).
  
   От нечего делать, Сергей и Моисеич решили съездить к господину Мюллеру в клинику, мол, просил старикан - значит, надо уважить.
   Охранник - хмурый плечистый здоровяк - проводил их в кабинет доктора.
   Мюллер обрадовался:
   - Здравствуйте, господа! Спасибо, что не забыли о моей просьбе. Пойдёмте со мной. Покажу вам - соотечественника...
   Они долго пробирались по запутанным коридорам, наконец, подошли к нужной палате.
   Вместо стены тянулось толстое прозрачное стекло, за которым находился неприметный мужичок средних лет. Мужичок сидел за письменным столом и что-то старательно, вывалив от усердия розовый язык на сторону, рисовал огрызком карандаша на листе бумаги.
   "Мужик как мужик", - мысленно отметил Серый. - "Коротко-стриженный, широкоплечий, голый по пояс. Руки и плечи - в синих татуировках. А все стены в палате завешаны рисунками. Причём, на рисунках изображены - сугубо - весенние подснежники: простым карандашом и акварельными красками, поодиночке и многочисленными группами...".
   - Вот, первую неделю всё писал, - сообщил доктор. - Сам - о причинах собственной болезни. Теперь, вот, рисует.... Что, интересно, будет делать дальше? Кстати, господа! Прочтите, пожалуйста, сей опус. Это последний вариант. Исправленный и переписанный набело, - протянул пару листков, плотно исписанных убористым почерком.
   Текст приводится дословно.
  
   Подснежники. История рядового сумасшествия.
  
   Витька Боков не любил ездить в Нахаловку.
   Поганое это место, если вдуматься. Обшарпанные пятиэтажки, бараки разномастные и полуразвалившиеся, дороги - название одно.... Ну, и людской контингент местный - та ещё компашка, сборище мрачных и неадекватных уродов. Большинство - зеки бывшие, а остальные - пьянь беспросветная и наркоманы законченные. Промышляют, кто чем: одни специализируются по кражам квартирным, другие - по металлам цветным, карманники есть, напёрсточники, наркодиллеры, проститутки разнокалиберные.... Куда же без последних?
   Долго Нахаловка жила сама по себе, пока - примерно год тому назад, народу местного покрошив немало - Бес её не перевёл под свою руку. С тех пор местные "деловые" Бесу платят ежемесячный оброк - за крышу официальную.
   Витька Боков в Бесовском сообществе на "средних ролях" числился - не сявка зелёная, но и не бригадир полноценный. Так, что-то навроде верного ординарца - пойди, принеси, подай, другие поручения всякие. Но на хлеб с маслом хватало, по тогдашним Временам Смутным и это - немало...
   Вот, и сейчас Бес командировал Витьку в Нахаловку - долю месячную забрать. Сел Боков в свой "Чёрный Бумер" подержанный, десятилетний уже, но ещё вполне презентабельный, да и объехал - за пару часов - всех нахаловских авторитетов.
   Улов оказался небогатым: три тощих рублёвых пачки, долларов с десяток купюр, наркоты различной - в таре нехитрой - немного, да ещё золотых и серебряных изделий несколько штук. Одна безделица ювелирная Витьке особенно понравилась: серебряный браслет в виде змейки, один глаз - кумушек зелененький, а, вот, второго не было вовсе. Видимо, выпал где-то, жалко...
   Хотел Боков даже "зажучить" вещицу понравившуюся, благо и подарить было кому. Только не посмел, с Бесом шутки шутить - себе дороже. Побросал всё в пакет полиэтиленовый, хозяину отвёз.
   Бес трофеи на стол вывалил, поморщился брезгливо, ординарца верного похвалил скупо, да и отпустил - на все четыре стороны. Мол, вечер пятницы, как-никак, а рэкетиры тоже люди, и им отдыхать когда-то надо...
   Подумал Витька недолго, да и поехал за город - дело у него важное образовалось.
   Сошёлся он недавно с девицей одной. Ничего особенного, вроде. В том смысле, что не фотомодель какая. Годков уже под тридцать, и вообще, училкой в школе трудится, очки носит, литературу детям преподаёт. Да, вот, глядишь ты, присушила Витькино сердце накрепко. Бывает....
   В театр он с ней сходил, книжки начал читать серьёзные. Даже задумываться стал о том, чтобы завязать с деятельностью криминальной и вернуться к прежней профессии. А был Боков - в недавнем прошлом - краснодеревщиком знатным, не последним в городе.
   Вот, как оно бывает: подвернётся бабёнка шустрая и смазливая - жизнь поворот крутой, неожиданный и совершает...
   Отъехал Витька от города километров на тридцать, "Бумер" на обочине оставил, а сам пошёл прогуляться по весеннему лесу. В лесу - благодать. Птички крохотные щебечут, ветерок что-то шепчет в кронах деревьев, а рядом с редкими холмиками снега, не растаявшего ещё, подснежники растут. Набрал Боков тех подснежников охапку немаленькую, да и поехал к своей зазнобе - предлагать руку и сердце.
   А невеста его жила на другом конце городка, пока доехал - уже стемнело. Поднимается по лестнице - вихрем ураганным, в дверь звонит - нетерпеливо. Варенька дверь открыла, ахнула радостно, жарко Витюшу обняла, поцеловала в губы, и пошла - подснежники ставить в вазу.
   И, вдруг, Боков замечает, что на правой руке его наречённой браслетик имеется - серебряный, в виде змейки. А глаз один у того холоднокровного - отсутствует. Потемнело у нашего жениха в глазах...
   Варенька же, заметив интерес суженого к ювелирной безделушке, объясняет, мол: - "Это я ещё месяц назад купила, по случаю. Надо будет завтра и глазик недостающий вставить. Правда, ведь, красиво?".
   Тут у Виктора Бокова шторка и упала. Только темнота кругом беспросветная...
  
   Конец.
  
   - Что вы думаете по этому поводу? - спросил доктор. - И объясните мне, пожалуйста, одну вещь. Почему в России - каждый месяц - ремонтируют крыши? Осадки такие сильные? Ветры дуют ураганные?
   - Видите ли, доктор, - обтекаемо ответил Сергей, - Россия - с точки зрения психологии и психиатрии - один большой и сплошной нонсенс. Бывает, что тонкие и ранимые люди идут в душегубы. А, иногда, грубые и жестокие индивидуумы подаются в депутаты.... Интересуетесь, что этот тип будет делать дальше? Стишки, конечно же, писать. Русские, они всегда, когда начинаются душевные волнения-терзания, стихи пишут.
   - Точно! - поддержал Моисеич. - Умом Россию - ни за что - не понять! А по поводу кровельных работ и ветров ураганных.... Предлагаю про это поговорить отдельно, за рюмкой шнапса. Означенная история - очень длинная и запутанная. Разъяснить её суть - с кондачка - не получится...
   Про стихи Сергей не ошибся. Через неделю герр Мюллер принёс листок бумаги с новым произведением приболевшего рэкетира Виктора Бокова:
  
   Подснежники, как прежде, по весне
   Вновь расцветут - всем бедам вопреки.
   Но не дано их больше видеть мне.
   Как не дано - любить...
  
   Но знает сердце: где-то далеко,
   На Родине, в густеющей траве,
   Поют о счастье - звонко и светло
   Подснежники, как прежде, по весне...
  
  
  
   Протокол
  
   - Значится так, уважаемый. Будем протокол составлять.... Вчера вы, без видимых на то веских причин, избили четверых жителей нашей мирной деревни. И пацанам-дачникам - от вас, опять-таки - досталось по полной программе.... В чём причина такого неадекватного и социально-неправильного поведения?
   - Они - при моей жене - матом ругались, товарищ капитан.
   - Да и не товарищ я, по временам нынешним. Да и не господин. Вы ко мне проще обращайтесь - "капитан полиции Борченко". Если, конечно, нетрудно.... Так, значится, матом ругались?
   - Так точно, матом.
   - И только за это вы - их?
   - Только - за это. Причём, и не сильно совсем бил. Так, процентов на десять от имеющего потенциала.
   - А сами-то, что? Матом - вовсе - не ругаетесь?
   - Ругаюсь, конечно, когда нахожусь среди мужиков. А, так, и нет совсем.... Когда же при моей жене матерятся, то, извините, ничего с собой поделать не могу, рука - сама по себе - заезжает в табло говорящему. Да и остальные руки-ноги - следом. Вот, как бы так оно. Виноват, конечно. Исправлюсь. Ясный месяц над мирным чеченским аулом...
   - Да, дела-делишки.... А меня вы, майор, помните? Тогда - в Чечне, на берегу Реки? Взвод связистов старшего лейтенанта Назарова? Ефрейтор Борченко? Ну, я ещё смешное ранение получил - по пуле в каждую ляжку? Ну, да, ну, да, конечно. Понимаю....Таких - под вашим началом - человек шестьсот-семьсот состояло. И все - на одно лицо. В том смысле, что бритые налысо, со смешными торчащими ушами.... А я вас - всё это время - помню. Хорошо тогда вы нас учили. На совесть. Многие даже выжили потом. Не все, понятное дело. Бывает.... И жену вашу хорошо помню. В вашу комнату один раз заходил, когда дневалил, на "учебке" ещё. На стенке её фотка висела. Очень красивая женщина. Очень.... Да, при такой - нельзя материться, вовсе. Правильно вы вчера тех козлов жизни поучили. Однозначно-полезное и нужное дело.... Ладно, подписывайте протокол.
   - Подписал. А, что дальше?
   - Дальше.... Друзья-то у вас есть? В смысле, поблизости? Я, собственно, к чему спрашиваю.... Вот, отпущу я вас, выписав штраф. А там, за порогом, уже целая кодла поджидает.... Я бы помог. Да, какая от меня польза? Влетел тогда, в Чечне, мне осколок в бедро. Так что.... Вот, вам, майор, телефон. Звоните, пусть приезжают. Больше ничем помочь не могу. Извините. А жена у вас - красивая...
  
  
  
   Бульдоги и Актриса
(Дамский экспресс-детектив).

Из круглых карих глаз упитанного усатого мужчины, неуклюже сидящего на тротуаре, капали неправдоподобно-крупные слезы. Рот несчастного кривился в гримасе нешуточного ужаса. И было, честно говоря, от чего испугаться.
Позади мужчины, положив на его плечи толстые кривые лапы, располагался матерый бульдог с массивным бронзовым кольцом в правом ухе. Могучие челюсти пса были недвусмысленно сжаты на толстой шее жертвы.
- Ну, и что все это значит? - раздался красивый баритон.
   Это сам господин Прокурор, наконец-таки, пробрался через толпу праздных зевак.
Инспектор Смок, прозванный так коллегами за устойчивый загар, являвшийся следствием любви инспектора к зимней рыбалке, альпинизму и пляжному волейболу, легкомысленно вздохнул:
- Это, видите ли, Бульдог...
- Я вижу, что не болонка! - в голосе Прокурора явственно зазвучали гневные нотки. - Прекратите ваши шуточки, инспектор! Что произошло с этим человеком? И, собственно, кто он?
- Извините, но я и имел в виду человека, - Смок неторопливо закурил. - Вы видите перед собой Гарри Бульдога - гангстера средней руки. Он уже давно в розыске - год назад застрелил одного крупного бизнесмена и ранил его жену, весьма известную Актрису.
Прокурор одобрительно хмыкнул:
- Молодцом, инспектор, поздравляю. А эта славная собачка - ваш новый сотрудник?
Инспектор не успел ответить, к слугам закона - через строй любопытствующих - с трудом протиснулась инвалидная коляска. В коляске полулежала-полусидела изможденная женщина неопределенного возраста, одетая во все черное.
- Нет-нет, это мой пес, - голос напоминал чуть слышный шорох морского прибоя.
Искусанные карминные губы женщины застыли в странной загадочной улыбке, огромные зеленые глаза смотрели как-то отстранено и безразлично. Пряди черных, давно немытых волос свешивались - неопрятными сосульками - вдоль впалых щек. Тоненькие ручки-палочки безвольно лежали на подлокотниках инвалидного кресла.
Несмотря на все это, говорившая была необычайно красива. Смок знал это совершенно точно, хотя объяснить, как такое возможно, вряд ли бы смог. Просто знал.
Женщина-инвалид негромко свистнула, и ужасные челюсти пса разжались. Полузадушенный бандит, жалобно скуля, отполз к ногам инспектора. Бульдог-пес, довольно щурясь и многозначительно облизываясь, уселся около хозяйской коляски.
- Отпустите нас, пожалуйста, - продолжал монотонно шелестеть морской прибой, - Мы..., он нечаянно и...больше не будет...
- Ну, что вы, мадам, - пропыхтел Прокурор, защелкивая на запястьях Гарри Бульдога наручники. - Мы, наоборот, благодарны за бесценную помощь. Мои сотрудники помогут вам добраться домой.
  
Инспектор Смок слегка волновался. Он ехал на встречу с известной Актрисой, чтобы пригласить ее на опознание задержанного преступника. Можно было, конечно, послать по почте казенную бумагу, но сильна, все же, в простых смертных тяга к живому общению с кумирами...
Актриса жила в просторном загородном доме приятной архитектуры, расположенном в старом ухоженном парке.
- Они с собачкой гуляют, - сообщила смазливая горничная. - Если пойдете направо по аллее, то обязательно встретите.
Инспектор, пройдя в указанном направлении метров двести пятьдесят, присел на хрупкую садовую скамейку и развернул вчерашнюю газету.
Тихое весеннее утро дышло покоем. Шустрые рыжие белки жизнерадостно цокали в кронах берез.
Через недолгое время, Смок успел ознакомиться только с последними новостями спорта, на парковой дорожке показалась одинокая бегунья - стройная девушка в спортивном костюме, платиновая блондинка с короткой стрижкой.
Не добежав до сидящего инспектора совсем чуть-чуть, девушка остановилась, обернулась назад и звонким голосом прокричала кому-то невидимому:
- Гарри, противный мальчишка! Быстро ко мне!
У бегуньи были огромные озорные зеленые глаза и изысканно очерченные, маленькие карминные губы, застывшие в странной загадочной улыбке.
Из ближайших кустов боярышника с треском вывалился неуклюжий приземистый бульдог. В правое ухо пса было вставлено массивное бронзовое кольцо.
Инспектор старательно изучал прогноз погоды на следующую неделю.
Девушка с собакой исчезли за ближайшим поворотом.
"Лучше будет, наверное, вызвать казенной бумагой", - засомневался инспектор Смок. - "Да и в театр не мешало бы как-нибудь сходить. Давно не был, чёрт побери...".
  
  
   Судьба Марии
   (Серия - рассказы бойцов "невидимого фронта". Время действия - поздняя весна 1940 года).
  
   На секретном военном аэродроме Ника встретили громоздкий АНТ-4 и злой до невозможности Маврикий Слепцов - собственной персоной.
   Увидав Ника, вылезавшего из гидроплана на настил пирса, нависавшего над водами местного озера, Слепцов тут же разразился потоком отборных ругательств:
   - Так и растак всех на этом свете! Всех - без исключения, да по-разному! Раз по пятьсот с минимальными перерывами! За что мне всё это, а? Сижу себе в Сухуми, отдыхаю культурно, в тёплом море купаюсь, девчонок развлекаю, никого не трогаю. Так нет, надо куда-то лететь срочно. Изволь всё бросить - и на крыло. Так его и растак! "Что такое?" - скромно интересуюсь. Говорят, мол, надо одного очень важного и заслуженного человека над Финляндией протащить и рядом со шведской границей выбросить - на парашюте.... Важного человека? Заслуженного? Да, без всяких проблем! Прилетаю, а здесь ты, Никитон! Так тебя и растак! С каких это пор ты - важным заделался? Почему я должен море, пиво и девчонок бросать - ради твоей мерзкой и наглой персоны? Нет, ты изволь объяснить! Почему, да как...
   Минут через восемь-десять заслуженный полярный лётчик, забиравший в своё время с неверной льдины славных челюскинцев, выдохся и смущённо замолчал.
   - Ну, всё сказал, ас недоделанный? - криво усмехнулся Ник. - Тогда, Мавр, старый ты перец, иди сюда. Обнимемся, что ли.... Да, а выпить-то, друг мой, не найдётся случаем? Как сейчас помню, у тебя же коньяк всегда был припрятан - где-то там, в хвосте самолёта...
   Обнялись, коньячку выпили, обменялись последними новостями и неприличными свежими анекдотами.
   - Рад за Лёху Сизого и его симпатичную жёнушку, - сразу же заверил добрый Мавр. - Двойня - это просто отлично! Увидишь - приветы передавай от меня...
   Не стал Ник ему говорить, что Лёха пропал без вести. Во-первых, данный факт являлся служебной тайной. А, во-вторых, зачем понапрасну расстраивать хорошего человека? Ему же ещё самолёт вести по маршруту...
   Вскрыл Ник светло-коричневый конверт, переданный ему Слепцовым, и ознакомился с содержанием очередной инструкции. Предстояло прыгнуть с парашютом над финским хутором Халкипудос, что находился в двадцати восьми километрах южнее от городка Оулу. Там должны были встретить, переправить через Ботнический залив в Швецию, помочь добраться до Стокгольма, где, ясен пень, будут даны следующие указания.
   - Вот же, служба наша, всё бы начальству играть в конспираторов, - пожаловался Ник. - Нет, чтобы сразу всё сказать: так, мол, и так, конечная точка маршрута такая-то, маршрут - такой-то. Все нюансы можно было бы продумать заранее, всё спланировать тщательно.... Так, нет, выдают информацию по крохотным кусочкам, всё опасаются утечки. А, какой в этом толк? Всё равно, блин, где-то на самом Верху сидит дятел, постукивая регулярно всем потенциальным противникам и врагам. В чём тут, интересно, заключается глубинный и сокровенный смысл? Кто мне объяснит?
   Мавр только плечами пожал, допивая из горлышка бутылки коньячные остатки, и чистосердечно признался:
   - Бесполезно, брат Никитон, задавать мне такие сложные вопросы. Это ты у нас - рыцарь плаща и кинжала, а я - обыкновенный извозчик, куда велят - туда и везу.... Кстати, а чего это ты расселся? Иди-ка вон в тот домик, подбери себе одежду потеплее, минут через сорок стемнеет, будем - согласно установленного графика - взлетать...
   Экипировался Ник знатно: короткий полушубок на оленьем меху, утеплённый лётный шлемофон, ватные штаны, собачьи унты, толстые, вязаные из мохнатой овечьей шерсти перчатки.
   Несмотря на всё это и даже на регулярные коньячные добавки, Ник очень даже прилично закоченел: температура в салоне самолёта находилась на уровне минус двенадцать-пятнадцать градусов, а полёт продолжался уже почти три с половиной часа.
   - Эй, Никитон, срочно греби сюда! - позвал из кабины Маврикий. - Вон, видишь, внизу горят два сигнальных костра? Тебе, дружище, прямо туда и надо. Погода на земле просто отличная, ветерок совсем слабый. Сейчас я кружок сделаю, а как на второй зайду, так и сигай смело вниз. Всё понял? Ну, тогда - покедова! Всех благ! Может, и увидимся ещё когда-нибудь...
   Ник смотрел вниз из открытого самолётного люка, прикрывая рукой лицо от холодного ветра. Вот, они, два светло-жёлтых пятнышка - прямо под самолётом. Пора!
   Сильно оттолкнулся от деревянного настила салона, он без раздумий прыгнул - в непроглядную и таинственную тьму...
   Было немного страшновато: как-никак первый прыжок с парашютом - после того последнего, памятного, закончившегося шестимесячным пребыванием в госпитале. Пульсировала - на уровне подсознания - подлая и трусливая мыслишка, мол: - "Вдруг, и сейчас произойдёт что-нибудь аналогичное?".
   Ничего такого не произошло. Хладнокровно досчитав до семи, он резко рванул за деревянное кольцо. Лёгкий хлопок, вполне терпимый удар в плечевой пояс - свободное падение прекратилось, Ник начал плавно опускаться на финскую землю...
  
   Два желтовато-оранжевых пятнышка медленно приближались. Ник грубо, на вскидку, определил силу и направление дувшего ветра, после чего сильно потянул за правые стропы, внося окончательные коррективы в маршрут спуска.
   Приземлился он, как раз, между кострами, погасил купол, тут же выбрался из лямок и, ловко скатав парашютную ткань в большой комок, перевязал его заранее приготовленной верёвкой.
   - Здравствуйте, товарищ! - по-русски приветствовал его красивый и глубокий женский голос. - У вас всё хорошо? Ничего, часом, не сломали и не вывихнули? Сейчас я вам помогу...
   Подошедшая женщина держала в ладони вытянутой руки небольшой, но очень ярко горевший факел. Незнакомка была одета в неуклюжий малахай, а на её голове красовалась лохматая шапка-ушанка, из-под которой выбивались русые пряди.
   - Меня Марией зовут, - приветливо улыбнувшись, представилась женщина. - Оставьте ваш парашют прямо здесь, мой муж Юха его приберёт. Идите за мной, до хутора и полверсты не будет.
   Шли через поле, на котором ещё местами лежал снег, регулярно обходя стороной кучи и кучки больших и маленьких округлых камней.
   - Что это за камни? - поинтересовался Ник.
   - Обыкновенные, - не оборачиваясь, ответила Мария. - Тут вся земля с камнями. По осени думаешь, что все камушки уже собраны. Приходит весна, сходит снег, а окрестные поля опять в камнях.... Откуда они только берутся? Уже пора пахать, ячмень и рожь сеять, скоро надо будет картошку сажать, а приходится всё с этими каменюками возиться, чтобы лемех не загубить...
   Через двадцать минут они подошли к маленькому хутору, стоявшему на лесной опушке: длинный одноэтажный жилой дом с маленькими окошками, просторный хлев, конюшня, несколько амбаров и сараев, маленькая аккуратная банька, треугольник погреба, тёмный сруб колодца.
   Лениво забрехала собака, почуяв людей, всхрапнула лошадь, тревожно замычали коровы, в одном из сараев дружно загоготали гуси.
   - Вот же, беспокойные, - по-доброму вздохнула Мария и громко прокричала что-то по-фински.
   Через минуту вновь наступила полная тишина.
   - Проходите! - женщина распахнула низенькую широкую дверь. - Грейтесь, там натоплено, сейчас я и поесть соберу.... Ой, подождите, я лампу зажгу! - чиркнула спичкой о коробок, запалили керосиновую лампу, прикрыла тоненькое пламя длинной стеклянной колбой.
   Через тесные сени, стены которых были завешанные самыми различными вещами и сухими берёзовыми вениками, Ник прошёл в горницу.
   Большая просторная комната, скупо заставленная нехитрой мебелью, по торцам висели цветастые ситцевые пологи, отгораживающие, по всей видимости, спальные места, в углу размещалась круглая ребристая печь-голландка, от которой во все стороны ощутимо расходилось тепло.
   Ник, пододвинув тёмно-синий табурет, сел за сосновый стол, аккуратно застеленный льняной серой скатертью.
   Мария ловко сбросила малахай и ушанку на пол. Тут-то и выяснилось, что она - настоящая красавица: лет тридцать с небольшим, высокая, стройная, фигуристая, кровь с молоком, одним словом. На её голове - в шикарную корону - была уложена толстая русая коса, одета женщина была в плотно облегающий узорчатый свитер и узкую чёрную юбку. А глаза - васильковые, лучистые. Таких красивых и огромных глаз Нику никогда ещё не доводилось видеть.
   - Сейчас перекусим, - почувствовав на себе заинтересованный мужской взгляд, смущённо засуетилась хозяйка. - Я быстро вам соберу!
   - Не надо ничего, я сыт, - попытался успокоить Марию Ник. - Честное слово. Может, лучше я прикорну где-нибудь в уголке, посплю немного?
   - А поспать вам и не получится, - огорчилась хозяйка. - Как засереется, так сразу и поплывём. На шведском берегу вас уже будут ждать. Поэтому надо плотно покушать. Дорога дальняя, на улице холодно.... Я сейчас, я быстро! И самовар поставлю обязательно!
   Женщина выставила на стол деревянную миску с варёной картошкой, рядом пристроила тарелки с толстыми ломтями варёного и копчёного мяса, принесла гладко струганную дощечку с ржаными плетёнками и плоскими овсяными лепёшками. В завершении достала из подпола глиняный кувшин с молоком, глубокое блюдце с большим куском деревенского жёлтого масла, банки с малиновым и черносмородиновым вареньем.
   Едва Ник приступил к еде, как хлопнула входная дверь, заскрипела вторая, отделявшая горницу от сеней, и в светёлку вошёл низенький упитанный мужичок лет пятидесяти пяти. У вошедшего было гладковыбритое круглое лицо, украшенное широкой добродушной улыбкой, обширной лысиной и маленькими поросячьими глазками-щелками.
   - Здраста! - мужичок протянул Нику коротенькую руку с мозолистой ладонью и представился: - Моя звать - Юха!
   Финн обошёл вокруг стола и уселся напротив Ника, по-хозяйски огладив по дороге мягкое место красавицы-Марии, которая была выше его на добрые полторы головы.
   Юха на плохой аппетит не жаловался и переел Ника раз в пять. Мария, с нежностью поглядывая на своего мужа-недомерка, всё подкладывала и подкладывала на его тарёлку новые куски и кусочки.
   "Какая, однако, странная парочка. Прекрасная Белоснежка и один прожорливый гном", - удивился про себя Ник. - "Впрочем, не моё это дело. В каждой избушке - свои погремушки...".
   - Моя - коммуниста! - со свистом прихлёбывая из блюдечка чай, неожиданно объявил Юха. - Моя любить Ленин, Сталин! Моя - коммуниста!
   После этого заявления низенький финн стал собираться и вскоре, ещё раз заверив Ника в своей безграничной верности Коммунистическим Идеалам, куда-то ушёл.
   Минут пять-шесть Ник по-честному боролся с собственным любопытством, в конце концов, сдался на его милость и спросил у хозяйки, которая только после ухода мужа присела за стол и принялась за еду:
   - А, как же, Мария, вы здесь оказались? Нет, если я что-то не то спросил, то и не отвечайте. Просто - любопытно стало, не сдержался...
   Женщина только грустно улыбнулась:
   - Нет, ничего. Меня все про это спрашивают. Так что, уже привыкла.... Мой отец - ещё в Санкт-Петербурге - ямщиком ломовым работал, спирт перевозил от порта до водочного завода. Спирт тогда на баржах доставляли, а дальше его развозили уже на подводах, оснащённых специальными большими бочками. Жили мы в Мурино, это деревня такая, чуть севернее города. Хорошо жили, зажиточно. Так мне матушка рассказывала, сама-то я этого не помню, совсем маленькой была. Как я родилась, так отца и забрали в армию, война тогда шла с Японией. Где-то в Манчжурии его и убили. Плохая началась жизнь, бедная. Мать в придорожные подалась тогда...
   - В придорожные? - не понял Ник.
   - Ну, да, - обхватив ладонями кружку с чаем, коротко кивнула Мария. - В придорожные проститутки. Обычное дело, тогда так многие поступали.... Потом началась война с немцами, за ней - одна революция, потом - другая. Мать заболела, совсем есть стало нечего.... Как пятнадцать лет мне исполнилось, так я тоже - в придорожные пошла. Обычное дело.... Потом познакомилась с Юхой. Он тогда с родителями в Рауту жил, теперь это Сосново - по-новому. А ещё у них была небольшая ферма - чуть севернее Матоксы. Юха с этой фермы в Петроград, а потом уже и в Ленинград, сметану возил, масло, творог. Граница? Да, он же всё это для Смольного возил. У начальников работа очень нервная и тяжёлая, им надо питаться хорошо. Юха говорил, что те его продукты сам товарищ Киров кушал, а после того, как его убили, товарищ Жданов.... Понравилась я Юхе, стали встречаться, он мне денег давал. Я и забыла про остальных клиентов, или - почти забыла.... Дочка у нас родилась, недавно десять лет исполнилось, вон за тем пологом спит. А Юха, пока для Смольного продукты возил, так и сам коммунистом стал. Финны, они же очень доверчивые.... По весне 1939-го года Юха приезжает и говорит, что, мол, осенью война начнётся между СССР и Финляндией, уходить надо. Предложил за него замуж выйти и сюда переселиться, ему, мол, НКВД и денег выделил на покупку этой фермы. Я и согласилась. А, чего, собственно, кочевряжиться? От добра, как известно, добра не ищут.... Собралась, дочку с собой прихватила, да к Юхе в Рауту и приехала. Пограничники эти - одно название. Пришлось, правда, услуги им обычные оказать, ничего не поделаешь. Да, чего там, не убудет, чай.... Юха меня с родителями познакомил, я их веру приняла, обвенчались, всё честь по чести. Потом, вот, и сюда переехали...
   - А его родители как отнеслись к вам? - не сдержался Ник от следующего вопроса. - Или, они не знали...?
   - Знали, конечно. Только финны к этому нормально относятся, в смысле, брать жён из русских проституток. Во-первых, мы всё-всё умеем, что мужчине надо. Во-вторых, много плохого видали в жизни, поэтому и хорошее ценим всегда. В-третьих, здешняя жизнь на хуторах проходит, всегда на глазах у мужа. Да и изменять-то ему тут не с кем, безлюдно вокруг. А когда праздник какой, и соседи-родственники где-нибудь вместе собираются, то, опять-таки, всё на виду, ничего не утаишь. Вот, так и живём: муж меня за красоту любит, а я его - за доброту...
   Вскоре вернулся улыбчивый Юха, объявил, что всё уже готово и через два часа можно отплывать, по этому поводу, естественно, предложил ещё разок перекусить.
   В это время за цветастым пологом послышалось какое-то шевеление. Сперва в щели - между двумя ситцевыми полотнищами - показался озорной карий глаз, а через минуту в комнату выскочила невысокая девчушка - в длинной ночной рубашке, со смешно торчащими в разные стороны двумя рыжими хвостиками.
   - Анна-Мария, - девчушка присела перед Ником в некоем подобии вежливого книксена и негромко добавила несколько коротких фраз на финском языке.
   Уяснив, что перед ней находится русский, милое создание тут же выпрямилось, откашлялось и выдало пятиминутный поток отборных матерных ругательств...
   От неожиданности Ник опрокинул на скатерть вазочку с черносмородиновым вареньем и принялся неловко извиняться. А Мария и Юха всё происходящее встретили искренним громким смехом, словно стали свидетелями коронного номера знаменитого юмориста.
   - Извините её, ради Бога, - отсмеявшись, попросила Мария. - Это Анна-Мария ещё из России вывезла. Сейчас-то она, в основном, по-фински говорит, да и ведёт себя вполне прилично. Но стоит ей русского увидеть, как тут же начинает материться. В чём тут дело? Вы, уж, не сердитесь. Это она не со зла...
  
   Оказалось, что берег залива совсем рядом, и трёхсот метров не будет.
   Они подошли к приземистому одномачтовому баркасу и, совместными усилиями столкнув его в воду, расселись: Юха сел у руля, Мария и Ник - на вёсла.
   - Снимите унты и наденьте резиновые сапоги, они вон под теми досками лежат, - посоветовала Мария. - Около шведского берега ещё лёд стоит, старый уже, с проталинами, унты в минуту промокнут.... Вам, кстати, приходилось когда-нибудь ходить по тонкому льду, уже по последнему? Доски с собой и везём - как раз для этого дела.
   - Приходилось, - скупо улыбнулся Ник.
   Баркас отчалил от берега, минут через пять Юха поставил крохотный прямоугольный парус, ловя слабые порывы попутного ветра. Ник усердно грёб, ощущая рядом жаркое бедро Марии.
   Лодка вошла в узкий и извилистый фьорд, берега которого представляли собой сплошные скалы - чёрные, причудливо изрезанные, неприступные, издали напоминавшие башни классического средневекового замка.
   Впрочем, вдоволь полюбоваться этой изысканной "архитектурой" не довелось: из глубины фьорда неторопливо и уверенно выплыл нескончаемый поток плотного бело-серого тумана, окутав собой всё вокруг.
   Через час туман рассеялся.
   - Сейчас "глория" начнётся! - радостно известила Мария.
   Лучи весеннего солнышка робко пробивались сквозь лёгкую невесомую дымку, плотная стена тумана, плавно изгибаясь, медленно уходила от баркаса прочь, в сторону сурового Балтийского моря. И на фасаде этой молочно-белой стены - словно в большом старинном зеркале - Ник, совершенно неожиданно для себя, увидел отражение лодки, окружённое разноцветным радужным ореолом.
   Вот, лиловый капитан Юха раскуривает трубку, отливавшую в этом тумане-зеркале всеми оттенками фиолетового и сиреневого, а рядом с ним светло-зелёная Мария поправляет в уключине нежно-кремовое весло...
   - Не может такого быть! - опешил Ник. - Что происходит?
   Мария, довольная произведённым эффектом, охотно пояснила:
   - Впервые это явление, известное сейчас как "глория", описал сам великий Амундсен. Очень похоже, что он и название придумал. Я сама прочитала в одной книжке: - "Солнечные лучи падают под таким редким углом, что вокруг теней, которые отбрасывают предметы, раскладываются по краям цвета спектра.... Шведские шхеры - одно из немногих мест на Земле, где можно воочию увидеть цветную тень. Особенно впечатляющие картины получаются тогда, когда огромные тени от скал или морских судов падают на туман или на низкие перистые облака...".
   В действительность его вернул громкие возгласы Юхи.
   - Тихха! Тихха! Стопинг! Стопинг! - надрывался финн.
   Ник перестал грести и развернулся на сиденье. До полосы берегового льда оставалось метров семь. Лёд был пористым, местами - жёлто-фиолетовым, местами - откровенно-чёрным, общая ширина полосы не превышала двух километров.
   Баркас уверенно ткнулся носом в ледовое поле и тут же углубился в него почти на четверть корпуса.
   - Нормально всё, - заверила Мария. - Ещё неплохо держит, доберётесь. Ну, может, и искупаетесь разок-другой. Ничего, не страшно. Обычное дело. На берегу вас Генрих встретит. Он знает, что делать дальше.
   - Пока, до сданья! - весело заявил Юха и выбросил из баркаса на лёд две широкие доски, наспех скреплённые между собой металлическими скобами. - Моя очень любить Сталин! Моя - коммуниста!
   - Смело идите. Только очень осторожно, чтобы доски были рядом. А ещё лучше - сразу на них ложитесь и отталкивайтесь руками ото льда.... Если ещё будете в наших краях, то всегда заходите, запросто. Удачи вам!
   - И вам, Мария, всего! Хорошая вы женщина...
  
  
  
   Байка о Перельмане.
  
   Предбаечное предисловие.
  
   Эту байку, или историю, тут уж кому как больше нравится, рассказал мне Саня Григорьев.
   Хороший парень - Саня. Познакомились мы с ним очень много лет тому назад, в Никарагуа, где защищали - с автоматами в руках, ясен пень - идеалы наши юношеские, наивные. Толком защитить не получилось, да и Бог с ним, ещё успеется, главное - с Санькой там познакомились.
   Санёк, он перекати-поле, сегодня с "зелёными" в Новой Зеландии судно с радиоактивными отходами берёт на абордаж, завтра борется за права престарелых слонов в Таиланде. Правильный такой парнишка, короче говоря....
   А, когда он в Питере проездом бывает, то всегда - по давней традиции - у меня останавливается. Вот, и неделю назад объявился - проездом из Москвы в норвежский Берген.
   Как водится, за стол сели, принялись - под водочку - друг другу рассказывать всякое и разное.
   Санёк-то по трезвости всегда только правду говорит, а выпить стоит - тут же привирать начинает, приукрашивать всё подряд. Когда он речь о Перельмане завёл - уже вторая бутылка заканчивалась. Так что, не могу я ручаться за достоверность этого рассказа. Вы, родные, сами решайте - верить или нет...
  
   Собственно - байка.
  
   Когда я в Москву приезжаю, то традиционно у Макса останавливаюсь.
   Хороший мужик - Макс. Познакомились мы с ним много лет тому назад, в Сербии, где защищали, на пусковые педали зенитных орудий нажимая, идеалы наши глупые, но - светлые. Толком защитить не получилось, да и Бог с ним, ещё успеется, главное - с Максом там познакомились.
   Сидим, значит, выпиваем.
   - Знаешь, Санёк, - Макс говорит, - у меня на даче Гриша Перельман живёт. Ну, тот, который решил знаменитую математическую теорему, а потом от миллиона долларов призовых отказался.
   - Слышал про эту мульку, - отвечаю. - А чего это он делает на твоей даче? Прячется от кого?
   - В самую точку попал, - друг смеётся. - Именно, что прячется. От журналюг гнусных, которые донимают его безостановочно дурацкими вопросами, мол: - "Почему от миллиона отказался? Да, с каких таких подгоревших пирожков?". Хочешь - поедем, Гриню проведаем, за жизнь поболтаем...
   Поехали, понятное дело.
   Приезжаем, а Перельман - попой кверху - в парнике помидоры пасынкует. Или что-то похожее, я в этих делах огородных и не смыслю ничего.
   - Вот, - Макс объясняет, - часы четыре математикой позанимается, потом часа три копается в огороде. Перекусит - снова математикой, далее - строго по кругу, с небольшим перерывом на сон.
   Через пару часов Перельман, всё же, вылез из парника и сел с нами за стол. Только молчит всё, да и непьющим вовсе оказался, только чуток "Рижского бальзама" себе в чай капнул - в качестве профилактики от простуды.
   Надо что-то делать, думаю про себя. Вышел на улицу, типа - до ветра, дверь парника приоткрыл.
   - Эй, Григорий! - говорю, вернувшись. - Что это ты парник не закрыл? Продует, ведь, помидоры. Да и перцы, как пишут в умных журналах, сквозняк не переносят.....
   Побежал глупый Перельман парник закрывать, а Макс ему в чай - водочки.
   Ох, уж, эти молчуны непьющие! Сидят, молчат, в себя погружённые, а потом, когда что-нибудь горячительное в нос попадает, болтать начинают - не остановишь.
   Вот, и Гриша, допив чаёк, водкой разбавленный, оттаял, общаться с нами начал - словно человек нормальный. О литературе поговорили - Ремарк там, Булгаков, о шахматах, о девчонках...
   Чувствую, созрел клиент, пора к основному вопросу переходить.
   - Гриня, - беру быка за рога, - поведай дружбанам - чего это ты от лимона баксов отказался? Принципы - какие? Или - иное что?
   Набычился Перельман знатно, но через пару минут, всё же, ответил:
   - Каждый человек, он свободным рождается. Совсем - свободным. И вправе жить - как он хочет, и где он хочет. А все эти современные стереотипы и каноны - бред полный. Терпеть ненавижу, когда мне навязывают всякое, учат - как жить нужно...
   - А, можно, поподробнее, с примерами доходчивыми? - Макс интересуется.
   - Примеры? - задумался Перельман. - Да, пожалуйста! Вот, такая сентенция существует, мол: - "Каждый мужчина обязан - до потери пульса - любить автомобили. И с малолетства деньги копить на приобретение первого авто. Причём, покупает, например, "Жигули", а после этого тут же об иномарке подержанной начинает мечтать. Купил "Рено" шестилетку - о "Мерседесе" новом задумывается. Потом - о "Феррари".... Накопил - купил, дальше копи. Покупай и, горбатясь на работе, копи снова. Так вся жизнь и проходит.... А я не желаю, чтобы мою жизнь дяди чужие определяли! Не желаю! В знак протеста, вообще, от автомобиля личного отказываюсь! Даже на права сдавать не буду.... Ещё, вот, мобильные телефоны. Считается, мол: - "Нужно навороченную мобилу иметь - с фотоаппаратом и прочими делами. А, как только, новая модель появляется, тут же старый мобильник нужно на новенький менять".... Не желаю - способствовать обогащению телефонных магнатов и бизнесменов! Не желаю! В знак протеста - отказываюсь, вообще, от мобильных телефонов! Разве что, сугубо для пользы дела, куплю самый-самый дешёвый, который только для разговоров нужен.... А ещё мебель, которую регулярно на более модную надо менять, телевизоры всякие. Не желаю! Всегда всё буду делать наперекор! Плевал я на вашу рекламу! Не желаю, чтобы меня зомбировали и давили на подсознание! А, бриллианты? Почему - все от них без ума? Не понимаю! По составу - углерод голимый, ну, твёрдый очень минерал, ну, стекло режет. И что из того? Блестит? Так и феонит блестит, стекло гранённое - так же. Да, обычный человек и не отличит никогда стекло гранённое от бриллианта! Так, в чём фишка? Бред полный.... Жить по потребительским стереотипам - уродство сплошное! Отвлекает всё это от настоящих и нетленных ценностей: от литературы, живописи, шахмат.... От математики, наконец, чёрт побери! И от миллиона этого - из-за того и отказался. Мол: - "Никто и никогда не откажется. Не принято так. Все, без единого исключения, деньгам халявным радоваться должны...". Хрен вам! А я не желаю, как все! Я - свободный человек! Не желаю, чтобы меня от математики хрень разная отвлекала! Никому не позволю - мною руководить!
   Долго ещё Перельман разорялся - клеймил Общество Потребления, бизнесменов, пиарщиков, политиков, психологов, зомбирующих простых людей...
   - Гринь, - предлагаю, - мы тут с пацанами надумали летом в Сальвадор съездить. Типа - молодость вспомнить, тамошним повстанцам помочь. Может, с нами? Типа - на деле вставим козлам всяким?
   - А, против кого воевать будем? - Перельман заинтересованно спрашивает. - В чём заключаются конечные цели и задачи?
   - Да, какая разница? - отвечаю. - Главное, что против Власть предержащих. А они - завсегда - монстры дешёвые и двуличные...
   Налил Перельман водочки, причём, сам - без подсказок, выпил, рукавом занюхал и говорит:
   - Согласен я полностью. Только, вот, стрелять не умею. Научите?
   Пообещали научить.
   Как назло, Макс в конце всё испортил, стишок на радостях прочитав:
  
   В предвкушении - летнего отпуска
  
   Иногда, на розовом рассвете,
Кажется - всё это - не всерьёз...
Солнышко, оно так ярко светит.
Солнышко, за окнами - мороз...
  
   Иногда, под заревом заката,
Всё мечтается - о Южной Стороне...
   Где был счастлив я, порой, когда-то.
   Как-то - по весне...

Скоро отпуск, вновь я уезжаю.
   Каждый год - на фоне многих лет...
   В ту страну, где стаи попугаев
Радостно приветствуют рассвет...
  
   В те края, где помнят Че Гевару.
Где Калашников - Легенда из Легенд...
   А, девчонки? Красивей не знаю.
А, вино? Его прекрасней нет...
  
   То вино - из ягод дикой сливы.
С кем воюем? Право - всё равно...
Мы - повстанцы, мы - неотвратимы.
На привале - терпкое вино...
  
   Каждый отпуск - полчища загадок.
По ночам - нездешний веер снов...
Главное, без всяких непоняток,
Прочих всех - негаданных загадок,
С лёгкостью - мочить там очень модно
Холуёв - всех местных пИдоров...
  
   Внимательно стишок тот Перельман выслушал, подумал немного, да и заявляет:
   - Не поеду я с вами. Оказывается, это - "модно". Страшное слово. Там, где оно - там без меня.
   Стали объяснять, мол, случайно это слово образовалось, типа - художественный изыск, смысловой нагрузки не несущий...
   Бесполезно всё. Заклинило Перельмана, как улитка - в раковину - спрятался. Посидел с нами ещё немного, да и ушёл в свой парник - попой к верху огурцы окучивать, или что-то аналогичное.... Так что, брат, придётся нам в Сальвадор втроём лететь, без Грини. А, всё равно, классный мужик Григорий, цельный и правильный.... Давай, Андрюха, ещё по соточке. За - Перельмана!
  
  
  
   Встреча со Сникерсом
   (Невыдуманная история).
  
   Из Вьетнама Серый возвращался через Москву.
   В аэропорту, около стоянки такси, его неожиданно окликнули:
   - Серёга, бродяга, мать твою женщину! Сколько лет, сколько зим!
   Он резко обернулся и - нос к носу - столкнулся с Генкой Банкиным, другом старинным. Обнялись, конечно же, постучали друг друга по плечам, разговорились.
   - Всё, накрылась медным тазом моя Апрельская геолого-разведывательная партия. Разогнали к нехорошей маме моржовой, так их всех и растак, пэдорастов перестроечных, - с вселенской грустью в глазах объявил Генка. - Ты же в курсе, что я последний год был начальником Апрельской ГРП? Да, теперь уже - был...
   - Жалко, - нахмурился Серый. - А теперь-то ты куда? Что делать будешь?
   - Не пропаду! - оптимистично улыбнулся Банкин. - Возвращаюсь в родимую Белоруссию, предложили возглавить крупный совхоз.... А, что такого? Возглавлю, конечно! Какая разница, мол, геологической партией руководить или совхозом? Вот, и я говорю, что абсолютно никакой. Ладно, покувыркаемся ещё, братишка, нас голыми руками не возьмёшь.... Жену и детей с Чукотки я ещё два месяца назад отправил - по назначению. А сам задержался немного - дела сдавал, карты месторождения. Золото, как-никак.... Слышь, Серёж, а ты когда улетаешь в Питер?
   - Не знаю ещё, - честно признался Серый. - Мне здесь надо обязательно посетить один неприметный особнячок, отчитаться за командировку, то, сё...
   - И я только завтра улетаю на Минск! - обрадовался Генка. - Давай, встанем на постой в гостинице, а потом посидим немного в каком-нибудь злачном и приличном месте, выпьем, поговорим по душам.... Ты как?
   - Без вопросов...
   Через полтора часа они успешно заселились в двухместный номер шикарной гостиницы (как-никак, при деньгах оба были), а перед тем, как проследовать в ресторан, обменялись скромными подарками. Банкин презентовал (чисто на память), золотой самородок размером с грецкий орех, присовокупив к нему бутылку питьевого спирта магаданского розлива. А Сергей, в свою очередь, подарил другу японские часы (благо, их у него оставалось ещё шесть штук), двухлитровую ёмкость с вьетнамской водкой, в которой "плавала" здоровенная змея, и - для детишек Генкиных - упаковку с десятью сникерсами.
   - Это что ещё за хрень? - спросил Генка, недоверчиво разглядывая сникерсы. - Не отравятся, часом, мои пацаны этой заграничной штуковиной?
   - Обыкновенные шоколадные батончики, - успокоил Серый. - Совершенно безвредные...
   Гостиничный ресторан полностью соответствовал высокому столичному статусу: высокие зеркала, белоснежные накрахмаленные скатерти, солидные столовые приборы, вышколенные официанты - с мордами отставных майоров КГБ.
   Генка выбрал самый шикарный столик с отличной панорамой - через гигантское полукруглое окно - на столицу, с видом скучающего князя сделал заказ средней скромности и, любуясь на незабываемые московские пейзажи, пафосно продекламировал:
  
   Замоскворецкая Москва
   Заре навстречу улыбнётся.
   А после - мерзко рассмеётся,
   Считая злато в закромах....
  
   Выпили, закусили.
   Два часа Генка усердно травил байки про суровую Чукотку, а Серый - в ответ - подробно рассказывал про вьетнамские дела и заморочки. В ресторанном зале было относительно тихо, по раннему времени больше половины столиков пустовало.
   Вдруг, словно по мановению невидимой волшебной палочки, по залу пробежал шепоток, среди посетителей наметилось некое оживление, послышались удивлённые восклицания:
   - Он это! Точно, он! Филипп Пупкин - собственной персоной! Гадом буду, он...
   Вскоре в зал величественно, ни на кого не глядя, вошёл молодой здоровенный мужик с лохматыми волосами до плеч. Брезгливо поморщившись, мужик начал что-то негромко, но очень властно и убедительно втолковывать метрдотелю.
   - Видел я где-то этого Пупкина, определённо, видел, - задумчиво высказался Серый.
   - В телевизоре и видел, наверное, - предположил Банкин. - Он, Пупкин, то есть, по ящику поёт песенки разные, а сзади него всегда девчонки скачут полуголые, украшенные страусовыми перьями. Всё это называется - "шоу".... Не, девчонки-то вполне даже и ничего, ногастые и сисястые. А, вот, сами песенки - дрянь полная, ни о чём, безо всякого смысла. Так, только пьяненьких тёток полапать в танце...
   Метрдотель, тем временем, подошёл к их столику и вежливо так, с подходцем, попросил:
   - Уважаемые господа, а не могли бы вы пересесть за другой столик? Вот, скажем, за тот, - плавно показал рукой. - А за это вам - от нашего заведения - полагается бутылка шампанского...
   - Не пойдёт! - непреклонно заявил Генка. - Мы это пойло кислое не пьём, мол, доктора не велят. Да и место нам нравится: Москва-старушка как на ладони, никто не мешает.... Так что, отец, отвали-ка отсюда.
   - Вы, наверно, не поняли меня, - не сдавался метрдотель. - Столик, за которым вы сейчас располагаетесь, всегда господин Пупкин занимает. В том плане, когда посещает наше заведение.... Так что, пересядьте, пожалуйста. А шампанское мы поменяем на коньяк армянский, пятизвёздочный...
   - Заманчивое и интересное предложение, - вступил в игру Серый. - Но, для начала, ответьте на простой вопрос. Кто таков этот Пупкин, что за исполнение его желания - по первому свистку - дарят дорогущий коньяк? Не, что он песенки всякие поёт, я знаю. Но, разве, это серьёзный повод - так пошло бегать перед ним на цырлах? Я, вот, тоже, когда выпью, спеть много чего могу.... И товарищ мой не откажется. Правда, Геша?
   Банкин - в знак полного понимания и согласия - важно и степенно покивал головой...
   Метрдотель кисло улыбнулся, он уже понял, что ситуация не разрешится по-хорошему. Ну, никак не разрешится! Но статус-то свой немаленький надо было отрабатывать? Поэтому старый перец упрямо продолжил:
   - Господа! Я никоим образом не сомневаюсь в ваших вокальных способностях. Но, всё же.... Вас просит - о крохотном одолжении - звезда российской эстрады. И не просто звезда, а - Звезда Первой Величины!
   - Звезда? - громко и правдоподобно удивился Генка. - Но, позвольте! Звёзды, ну, те, которые просто звёзды, с маленькой буквы, они же - просто светят. Освещают в Чёрной Вселенной пути межзвёздным кораблям. Вокруг них ещё планеты разные вращаются.... Они не ругаются матом, не куражатся, не изменяют жёнам, не издеваются над прислугой. Звёзды (и я в этом железобетонно уверен), они добрые, тихие, и, главное, скромные.... Ваш же протеже напоминает мне нечто совершенно другое. Что же? - Банкин задумчиво и озадаченно наморщил лоб. - Вот, к примеру, вы знаете, что собой представляет сникерс - шоколадный зарубежный батончик? Взяли немного разных орешков, изюма, прочей ерунды, всё щедро залили соевым шоколадом, завернули в блестящую бумажку, рекламы везде и всюду надавали.... И понёс доверчивый российский народ денежки в кассу. И - понёс! Так что, может быть, этого волосатого молодого человека правильнее будет называть - "Сникерс Пупкин"?
   В зале повисла тревожная и бесконечно-удивлённая тишина, было лишь слышно, как Пупкин скрипит зубами от нешуточной ярости. Потом зашуршали осторожные шаги - это два облома-телохранителя Звезды начали планомерно перемещаться по направлению к источнику наглого вольнодумства...
   Серый незамедлительно подхватил эстафету:
   - А, что, братья и сёстры? Геннадий-то полностью прав! Представьте себе такой телевизионный анонс: - "Сегодня вечером состоится праздничный концерт! Наше экзотическое меню предлагает вам эксклюзивные блюда! В качестве салата - Сникерс-группа На-На! На первое - брутальный Сникерснище! На горячее - Сникерсная Великая Королева! На десерт - крошка Сникерс-гей! На подпевках присутствуют многочисленные Сникерсята, Сникерсушки, Сникерс-дяди и Сникерс-тёти! Не пропустите!".... Как вам, господа и дамы? Ведь, правда, классно?
   Кто-то испуганно охнул, из дальнего угла долетел чей-то глупый и неудержимый смех. Обломы-телохранители уже вплотную придвинулись к "бунтующему" столу, застыв на низком старте - в ожидании хозяйской команды: - "Фас!".
   Банкин, не дожидаясь активных действий со стороны потенциального противника, вскочил на ноги, ухватился ладонями обеих рук за спинку массивного стула и, недвусмысленно прицелившись им в огромное панорамное окно, ледяным, абсолютно трезвым голосом произнёс:
   - Ну-ка, отошли в сторону, козлы драные! Сейчас такой скандал закачу - век не отмоетесь, падлы звёздные!
   - Назад, мальчики. Уходим, уходим..., - весенней гадюкой зашипел позеленевший от злости Пупкин. - Мы с этими наглыми уродами потом посчитаемся, по-другому...
   По случаю полной и однозначной победы, понятное дело, ещё немного выпили, после чего Банкин ударился в сентиментальную философию:
   - Конечно же, не все люди, выступающие на сцене, являются Сникерсами. Далеко не все, поверь! Вот, к примеру, у кого язык повернётся назвать "Сникерсом" Юрия Шевчука, Костю Кинчева, Гарика Сукачёва, Андрея Макаревича, Земфиру? Есть - Сникерсы, а есть - Артисты.... В чём между ними разница? Ну, это совсем просто! Сникерсам, что главное? Понравиться публике, заинтересовать её чем, чтобы эта публика денежку регулярно несла в кассу. Для этого и маркетологов можно нанять, мол: - "А что там - на рынке культурных услуг - нынче востребовано? Что продаётся на "ура"? Надо спеть про любовь несчастную? Споём - в три глотки. Надо громко пукнуть? Да, без вопросов, в три задницы...". А настоящему Артисту эта зрительская любовь глубоко вторична. Артист старается своего зрителя предостеречь от всякой гадости, совет полезный дать, может, даже научить чему-то полезному. Мол: - "Так ли вы, ребята, живёте? Тем ли ценностям поклоняетесь? Куда Путь свой держите? Правильный ли этот Путь? Может, там засады впереди - за каждым кустом? Или - за углом каждым?".... Вот, в этих подходах и разница между ними: одни - Артисты, другие - Сникерсы...
   Они ещё посидели час-другой, выпили, в конце даже песенку затянули сердечную:
  
   Февраль.
   Такие грустные дела...
   Насквозь,
   Она всегда - насквозь права...
   Я - гость.
   Я, всё же, только - гость.
   Мы - врозь...
  
Мы - врозь.
   И хитрый ветер перемен...
   Метёт - одна знакомая метель...
   Постель.
   И снегопада только шаль.
   Февраль...
  
Слышна
   Пурги мелодия в ночи...
   Давай,
   Давай немного помолчим.
   О Вечном - нам поёт пурга.
   Едва...
  
Февраль.
   И карандашик на стекле
   Рисует...
   Имя той, что вдалеке.
   Рисует...
   На лице - вуаль.
   Февраль...
  
   Рисует - на лице - вуаль...
   Февраль...

Февраль...
  
   И тут Серому на плечо легла чья-то тяжёлая рука, и хриплый казённый голос - с металлическими нотками - властно произнёс:
   - Товарищи, пройдёмте с нами! Вы задержаны за нарушение общественного порядка!
   "Эх, сатрапы дешёвые!", - подумалось. - "Какую песню испортили, волки неполноценные! Допеть, суки рваные, не дали...".
   Повернул Сергей голову, и точно - два милицейских сержанта стояли рядом с их столиком и, белозубо улыбаясь, вежливо постукивали о ладони резиновыми чёрными дубинками.
   - Не иначе Пупкин, Сникерс недоделанный, настучал, - предположил Банкин.
   Еле отмазались потом, часов через пять...
  
  
  
   Изумрудные глаза.
  
   - Изумрудная трава, изумрудные глаза. Ты же спрашивал - о моей Любви? Вот, я тебе и рассказал. Всё.... Что у тебя с патронами? Ладно, не жмоться - отстегни рожок. А я тебе - пару "противопехотных" взамен. Ничего, прорвёмся, братишка, не ссы!
   - В-ззззззз!!!
   - Эй! Володя, эй!!! Как же это, брат? Как же - это? Как я теперь - в те глаза изумрудные посмотрю? Брат...
   Прошло с тех пор - лет двадцать пять. Вовкина вдова замуж успешно вышла, бабушка уже.
   Вот, и вся История...
  
  
  
  
  
  
   Пятый раздел
   Политический
  
  
  
  
   По ту сторону Занавеса
(Вчерашний сон, на правах сценария к анимационному фильму).
  
Я иду по темном Городу. Промозглый влажный воздух, застревающий в горле противным комком серой ваты, под ногами слякоть - мокрый снег вперемешку с песком, окурками и какой-то химией. Ветер гонит по улице разнообразный бумажный мусор.
Да, прав был Поэт, говоривший о немытости российской, ох, как прав, ей-ей...
Редкие желтые тусклые фонари, покосившаяся афишная тумба, на тумбе размещён забрызганный грязью лист мятой бумаги с неожиданным текстом:

ДОМ КУЛТУРЫ ИМЕНИ СВЕТЛОГО БУДУЕГО!!!
СЕГОДНЯ И ЕЖЕДНЕВНО!!!

СПЕКТАКЛЬ-КАПУСТНИК - "ДЕМОКРАТИЯ В РОССИИ".

РЕЖИСЕР - неразборчиво...

ВПЕРВЫЕ В СЕЗОНЕ - В РОЛИ В.В. ПУТИНА - ЭЛЬФ ДОББИ!!!

ИНОСТРАНЦАМ И ЗАСЛУЖННЫМ ДЕМОКРАТАМ - ВХОД БЕСПЛАТНЫЙ!!!

В БУФЕТЕ ВСЕГДА СВЕЖЕЕ ПИВО!!!

Интересно, интересно. Вечер, вообще-то, ничем не занят. Да и Дом Культуры этот - в двух шагах. Грех не зайти.
У входа невеликая толпа, да и не толпа вовсе - а так...
Зрительный зал обычен до тошноты: сцена, оркестровая яма, боковые ложи в бархате, партер, обшарпанная галёрка.
В ложах, как и полагается, публика заведомо побогаче - смокинги, депутатские значки, бабочки, сытые лоснящиеся морды, генеральские погоны, золотом расшитые рясы, оголенные женские плечи в брильянтовом обрамлении. Короче говоря, бизнес-политическая элита в разрезе...
Галёрка на удивление пестра. Преобладают разномастные пенсионеры. Одни - и женщины и мужчины - в ватниках и кирзовых сапогах. Другие - мужчины в мятых старомодных костюмах, а женщины в длинных темных юбках и в серых от старости (когда-то белых), блузках, украшенных штопкой на локтях и пышными муаровыми бантами. Но присутствует и молодежь - краснощекие юноши со взглядами горящими, девицы - с лицами прыщавыми и одухотворенными одновременно. Мелькают приблатненные кепочки и офицерские фуражки, лица даунов явных и даунов начинающих, милицейская форма и живописные лохмотья бомжей.
Партер предсказуем и скучен - нигилисты, анархисты и прочие баламуты всех мастей, не верящие ни в Бога, ни в Черта, ни даже в Великий Сладкий Сникерс.
На галёрку идти стыдно, в ложи боязно. А, может, наоборот? Стыдно - в ложи, боязно - на галёрку? Впрочем, не важно. После недолгого раздумья направляюсь в партер - так оно как-то привычней, надёжней, что ли...
Спектакль уже начался. На сцену, в глубине которой угадывается чёрный бархатный занавес, выезжает бутафорский танк, на фанерной башне которого стоит седой, грузный и неуклюжий, явно пьяненький дядька в белой рубашке, расстёгнутой практически до пупа и неряшливо заправленной в жёванные, плохо высохшие брюки.
Программка: - "В роли Б. Н. Ельцина - Ванька Балакирев, шут Ея Величества, Государыни Анны Иоановны...".
Оркестр с усердием наяривает что-то революционно-демократичное.
Седой дядька, глядя куда-то за кулисы, грозно размахивает руками, топает ногами, беспрерывно посылает проклятья кому-то невидимому. Раздается страшный грохот - это, по всей видимости, стреляет танк.
Откуда-то появляются люди в полувоенной форме с игрушечными, беспрерывно трещащими автоматами в руках, бегают по кругу. Из правых кулис выходит, радостно улыбаясь, неприметный человечек с большим коричневым пятном на лысой голове, победно поднимает руки вверх, залезает на танк к Седому и троекратно целуется с ним взасос. Из левых кулис выводят пятерых сгорбленных типов, закованных в наручники.
Блики фотокамер. Ложи вежливо аплодируют. Галёрка свистит, плачет и смеется. Партер недоверчиво молчит.
   А на сцене мужики и бабы, облачённые в русские народные костюмы, радостно водят хороводы вокруг благостно улыбающегося Седого...
Смена декораций.
На сцену, боязливо озираясь по сторонам, выбирается толстенький человечек с мордочкой молочного поросенка - в высокой папахе с красной лентой наискосок, с огромной шашкой на боку.
Программка: - "В роли Егора Гайдара - Толстый Свин из профильной китайской компьютерной стрелялки...".
Ложи вежливо аплодируют. Партер привычно молчит. Галёрка ревет и дружно бросает в человечка с шашкой гнилые помидоры, тухлые куриные яйца, несвежие селедки и прочие ингредиенты. Толстый Свин испуганно убегает...
   Появляется конферансье - сутулый мужчина в тёмном, с обширной лысиной, неумело замаскированной редкими прядями чёрных волос. Улыбка у мужчины - наинаглейшая, взгляд чёрных глаз - наихитрющий.
Программка: - "Ведущий капустника - Борис Березовский. Вследствие неприбытия из Лондона, в роли Бориса Березовского - мсье Воланд. Вследствие неприбытия последнего - Мелкий Бес...".
Мелкий Бес, оживленно жестикулируя, что-то объясняет галёрке. Как я его понял, сугубо по жестам, мол: - "В каждой семье не без урода, но сейчас не время для разборок - надо Демократию строить. А этот, который с шашкой, далеко не уйдёт, воздастся ему по полной программе. Но, естественно, потом. Чуть погодя...".
   Галёрка постепенно успокаивается.
Зрители нешуточно оживляются. На сцене - всеобщие любимцы.
Программка: - "В роли Владимира Жириновского - Владимир Жириновский, в роли Бориса Немцова - Худой Чернявый Гоблин из нижегородской Волости...
Новые персонажи садятся за стол - друг напротив друга. Спорят, кричат, обзываются, стучат кулаками по столу. Ассистенты подтаскивают к В.Жириновскому несколько ящиков с большими бутылками кваса, а к Х.Ч. Гоблину - аналогичное количество ящиков с Кока-колой. Актеры начинают дружно и увлечённо обливать друг друга идеологически-противоположными напитками...
Оркестр вжаривает канкан. Блики фотокамер. Ложи вежливо аплодируют. Галёрка бьется в экстазе. Партер, криво улыбаясь, молчит.
Очередная смена декораций.
Откуда-то сверху опускается гигантская карта России с надписью: - "План ГОЭЛРО". К карте, важно выпятив вместительное брюшко, подходит рыжий Хоббит - в Программку можно не заглядывать...
Галёрка взрывается яростными воплями. Кроме помидоров и яиц на сцену летят и некие предметы, внешне напоминающие гранаты. Но, не взрываются - учебные, надо думать.
   Хоббит, прыгая - как матерый заяц - из стороны в сторону, улепётывает за кулисы...
   На сцене вновь появляется Мелкий Бес, становится на колени, и, обильно рыдая, о чем-то умоляет Почтеннейшую Публику. За его спиной появляются мужики и бабы в русский народных костюмах, несущие длинный транспарант: - "Все - на выборы. Голосуй, а то...".
Становится откровенно скучно - оглядываюсь по сторонам.
   Возле лестницы, соединяющий партер с галёркой, радостно вертя задницами и призывно улыбаясь зрителям, стоят две длинноногие девицы с плакатом явно просветительского назначения:
  
"Слово новое, модное,
Запомнить каждый рад.
Еще вчера было - Быдло Позорное,
Сегодня - гордое - ЭЛЕКТОРАТ!!!".
  
Рядом с девицами скучает дюжий малый в униформе, что-то скрупулёзно отмечающий в блокноте. Ага, понятно, это он фиксирует всех перебежчиков из партера на галёрку - грядут Выборы, а мерзавцы из партера туда принципиально не пойдут, пора и о пристойном кворуме позаботиться...
   Подхожу к служивому и с помощью неких интернациональных жестов (очень, уж, в зале шумно), пытаюсь выяснить - где здесь находится туалет. Охранник с непониманием наблюдает за моей пантомимой, затем радостно улыбается и уверенно показывает блокнотом на скромную неприметную дверь.
Открываю, вхожу - длинный, вихляющий из стороны в сторону узкий коридор. Минут через пять попадаю в просторный полутемный зал, отделённый, судя по доносящимся звукам, от сцены, где идет Представление, только чёрным бархатным занавесом.
Из-за занавеса доносятся бурные аплодисменты и громовые овации. Не иначе, на сцене появился Эльф Добби.
   Интересно, как там партер? Всё еще молчит?
А в зале, за занавесом, несуетливые мужики заняты делом.
Грузный и вальяжный тип - осторожно, стараясь не шуметь - рубит на крохотной гильотинке зеленую капусту.
Рядом неприметный восточный человек в кепке ловко стрижет испуганную белую овцу. На упитанном боку овцы черной краской небрежно выведено: - "ЛАВЕ".
Со стола, на котором стоит табличка: - "Бюджет", некто бережно собирает крошки - детишкам на мацу.
Двое молодых людей славянской национальности отчаянно дергают за длинные рычаги игрового аппарата. На аппарате нарисованы разнокалиберные нефтяные вышки, чуть ниже вышек начертан стишок: - "Не ходи, брат, далеко. Здесь найдешь свое бабло...". Аппарат исправно выплевывает золотые кругляшки.
Еще дальше генерал непонятного ведомства - маленькой кисточкой, высунув от волнения розовый язык - выводит на большом жестяном ящике, снабжённом аккуратной прорезью: - "Для откатов"....
На дверях, возле которых безмолвно замерли два автоматчика, очередная судьбоносная табличка: - "Выход из цеха в ложи (и обратно) - строго по спецпропускам и удостоверениям Депутатов Всех Уровней и Всех Созывов".
Двери постоянно хлопают - завершив свои дела, мужички возвращаются в ложи Театрального Зала, уступая хлебные места другим жаждущим и нуждающимся...
   Пошли вы, ребята-демократы, с вашим драматургией - куда подальше!
Выхожу на улицу. Слякоть, желтые тусклые фонари. Ветер гонит по улице разнообразный бумажный мусор.
И чего это Михаилу Юрьевичу вздумалось прощаться с Немытой Россией? Это он поторопился, однако....

  
   Думы о Чёрной Обезьяне
  
   Сижу себе тихонечко, никого не трогаю, пивко попиваю, вяленой рыбкой закусываю. Хорошо и благостно вокруг.
   И, вдруг, приходит - незваная и нежданная - Мысль:
   - Вот, сидишь тут, пиво пьёшь. Сороковник уже разменял, а на Выборы так и не сходил ни разу. Ни до Перестройки, ни после.... А народ-то ходит, и ничего. Кстати, почему не ходил-то, брат?
   Почему, почему. По кочану...
   Как там нас учат эти заумные психологи? Мол: - "Чтобы на вопрос ответить - надо выстроить логический ассоциативный ряд. После этого вопрос - сам собой - и разрешится...".
   Строим - легко и непринуждённо.
   Вот, она, изначальная цепочка логическая: полная кружка пива - пустая кружка - извилины в мозгу зашевелились, как дождевые черви в банке у юного рыболова...
   А, вот, и вторая ассоциация: Власть - властвовать - надзирать, подозревать, не пущать, чморить, обирать, наживаться, изгаляться, сажать, плевать в душу, расстреливать, обогащаться, беситься с жиру, куражиться, пускать по миру, бражничать в Куршавеле, плевать на всех - или почти на всех, покупать и потреблять до потери пульса, бунт, Революция, кровищи море бескрайнее, далее - строго по кругу...
   Не, а что вы хотели? Последние веков двадцать - не меньше - Власть в нашей стране только и делала, что вешала, головы рубила, расстреливала, унижала и жировала, жировала, жировала...
   А теперь, значит, я должен куда-то там пойти, да своей собственной рукой и выбрать того, кто потом меня же и иметь будет? Ну, вы, ребята, даёте!
   Как это - а, вдруг, не будет? Будет-будет. Власть - это как вирус, кто к ней прикоснётся (по крайней мере, в России), тот быстро козлом вонючим становится...
   Полная кружка пива - пустая кружка - дискуссия продолжается.
   И, вот, звучит традиционный и наиважнейший русский вопрос: - "А, собственно говоря, что делать-то, блин горелый?".
   Полная кружка пива - пустая кружка - старикашка Кант - мальчишка и недоумок...
   - Ну, а делать-то что? - это внутренний голос, дрянь паскудная, проснулся, мать его.
   Что делать, что делать...
   Что делать?
   Вариант первый - ничего не делать, сидеть себе и пиво потреблять, а на Выборы эти - как не ходил, так и не ходить.
   - Банально, брат, и пошло, - внутренний голос бодр и весел.
   Ну, тогда второй вариант - избрать такого Президента, который в первый же день после избрания издаст такой Указ, мол: - "Если кто из чиновников и иных мужей государственных будет уличён в денежном воровстве, или же уличён не будет, но живёт явно не по средствам, или же людям хамить будет, или там какой пенсионер в очереди к нему помрёт - таких немедленно хватать, шкуру с живых сдирать и в кипящих нечистотах варить...". Вот, как-то так...
   - Извини, но не пойдёт. Европы там всякие, О-БЭ-ЭС-Е, права человека.... Не, не прокатит.
   Ну, тогда можно попробовать - как Пётр Первый. То бишь, чиновников только из иноземцев набирать - они и воруют поменьше, и народ чморят помягче.
   -Уже лучше, - одобряет внутренний голос. - Но это всё временно, пообживутся, пооботрутся - и почище наших безобразить начнут. Давай, ещё напрягай извилины.
   Идём по проторенной ранее дорожке: полная кружка пива - пустая кружка.... Эврика!
   А, может, поменять всю Систему - к чёртовой матери? Перво-наперво, отменить слово "Власть", да и вычеркнуть его из всех словарей. И Выборы отменить. Но не все - одни, всё же, оставить. Пусть - один раз в пять-семь лет - россиянам будут задавать вопросы наиважнейшие:
   - Кто в этой стране - Заложник Чести? Кто - самый честный? Самый благородный? С кем бы вы непременно пошли бы в разведку? Кому в бане доверили бы спинку потереть безбоязненно? (Над женским вариантом последнего вопроса подумаем потом, отдельно). Назовите одного такого...
   И ни каких тебе предвыборных кампаний, никакой агитации. Голосуем тихо и спокойно, сугубо по фактическому материалу, то есть, по жизненному пути конкретных людей.... Итак, называют россияне Ф.И.О. и ИНН-ы всякие, и первые десять персон, по голосам набранным, пусть и управляют страной - по понятиям Чести, естественно. Остальные чиновники? Пусть их "первая десятка" на службу - по критериям Чести, конечно же - и нанимает. На конкурсной основе. По Контракту. И пусть в этих Контрактах не только права и обязанности прописаны будут, но и ответственность - без всяких там котлов кипящих, а так - тюрьма только, но надолго. С полной конфискацией имущества, понятное дело...
   Внутренний голос разражается длинной матерной тирадой, где присутствует только одно приличное слово - "Утопия".
   Ну, всё, как и всегда - пиво закончилось, деньги - тоже. Так что, ребята, задачку эту нам сегодня не решить. Жаль...
  
   А слово "Власть" из словарей, всё же, надо вычеркнуть, да и позабыть о нём, как о том гнусном сне, в котором к вам навязчиво пристаёт - с разными пошлыми глупостями - грязная похотливая Чёрная Обезьяна - в полутёмном коридоре какой-то обшарпанной гостиницы, расположенной в задрипанном городишке N...
  
  
  
   Алчные, суки
  
   Совсем недавно я прочёл материал одного известного Автора - под громким наименованием - "О Патриотизме".
   Живой такой материал, политически-выдержанный, мол, давайте все, сразу и вдруг, станем Патриотами Большими и начнём Родину нашу любить беззаветно, то бишь, по страшной силе. Даже зацепило чуток, решил я тоже на заданную тему пару слов сказать.
   Сижу это я много лет тому назад - вместе с пожилым вьетнамцем - в глубоком окопе. Китаёзы уже перестали со своей стороны границы мины бросать, но - по служебной инструкции - вылезать из окопа ещё рано, надо часа полтора подождать. Сидим, ждём, разговариваем о том, о сём, в том числе, и о материях высоких.
   И старенький вьетнамец, увешанный многочисленными регалиями ещё за американскую войну, говорит:
   - Если хочешь понять, что значит для тебя по-настоящему - "Родина", то представь себе следующую картинку. Сообщили с Небес, что умрёшь ты сегодня непременно и героически - в бою с врагами своей страны. Только место конкретное, где смерть ты примешь обязательную, разрешили самому выбрать. Вот, и сиди, думай по серьёзному. А когда с этим местом определишься, тогда и поймёшь, что для тебя - "Родина". Да и многое другое понятным станет.
   Молодой я тогда был - не стал заморачиваться...
   А, вот, пару дней назад сел, подумал.
   Знаете, господа, есть в российской глубинке такие деревеньки заброшенные - стоит с десяток покосившихся избушек, и живут в них несколько древних старух. Битые, перекусанные жизнью с самого малолетства, всё повидавшие. Мужей - своих и чужих - давно уж схоронили, дети по всему миру разъехались. И электричества в деревне нет, и машина с хлебушком раз в две недели приезжает, не чаще. Но живут себе бабки, картошку сажают, грибы в лесу собирают. И Судьбу не сильно-то и клянут, и Правительство грёбаное не так и часто - матерят...
   Вот, на околице такой деревушки я бы и выкопал свой последний окоп - не торопясь, со знанием дела. Следовательно, и Родина моя - там.
   К чему это я?
   У каждой медали - две стороны. И патриотизм к чему-то конкретному - на уважении к этому самом конкретному и замешан. То есть, так получается, что лично я - больше всего в нашей стране - горжусь старушками этими беззащитными, а всем остальным - очень даже и нет. И бабок этих, всеми брошенных, я буду защищать до последнего патрона - от врага любого, хоть и внутреннего. А особняки на Рублёвском шоссе - не хочется. Пусть хоромы свои суки рублёвские, алчные, сами - на фиг - защищают.
   Вот, такой, блин, Патриотизм...
   И - вдогонку - стишок:
  
   Песенка весеннего дождя
   Вдруг, прервалась, словно отдыхая.
   Ей не нужно - злата или рая,
   Ей тесны законы бытия.
  
   И всегда, престижности на зло,
   То поёт, то снова замолкает,
   О деньгах - совсем не вспоминает,
   Голосом, как будто - серебро.
  
   О ручьях поёт и о рассветах,
   О любви и детской чистоте.
   Но играют роль свою наветы,
   Модные в паскудной суете.
  
   И поймали Песенку сатрапы,
   И пытают - с ночи до утра.
   Почему же ей не надо злата?
   Знает что-то тайное она?
  
   Табуретом били - как всегда.
   Но молчала Песенка упрямо.
   А потом - тихонько умерла,
   Словно чья-то старенькая мама.
  
   В жизни этой сложной - всё ужасно просто.
   После ночи звёздной - сизая заря.
   Но, зарыли алчные, суки, на погосте
   Песенку Весеннего Дождя...
  
  
  
   Олигархические этюды.
  
   На задворках совести одного Большого Олигарха
   Жила одна маленькая сказка - о добре и справедливости.
   Прознал про то Олигарх, разгневался.
   Вызвал к себе Начальника охраны, да и уволил его - к такой-то матери.
   Причём, без выходного пособия.
   А в Волчьем билете ещё и запись начертал, мол: - "Совсем бесполезный сотрудник. Даже в хлеву не убирается вовремя...".
  
   В периферийных лабиринтах души одного Олигарха
   Жила себе добрая фея.
   Бросила она как-то на фибры души той - семена добра и справедливости.
   Взошли знатные злаки.
   Обрадовался Олигарх.
   По его приказу холопы те злаки собрали тщательно,
   А из зёрен самогонки нагнали.
  
   Один Олигарх в Лондон поехал отдохнуть,
   По турпутёвке.
   А Королева аглицкая вид на жительство ему дала.
   Причём, ни с того, ни с сего.
   С того самого времени не может Олигарх на Родину вернуться.
   Вежливый очень.
   А, вдруг, аглицкая Королева обидится?
  
   Сели Олигархи в преферанс играть.
   Вист - миллион долларов.
   Да, бросили через час, мол,
   Скука смертная...
  
   Прознал один Олигарх, что Президент на него зуб имеет.
   Бросился Президенту в ноги,
   Да и сдал других Олигархов - с потрохами.
   Поднял тогда его Президент с пола, за плечи обнял.
   И вписал его фамилию в особый блокнот.
   На обложке блокнота убористым почерком было написано: - "Мои друзья".
  
   Слух прошёл в узких кругах,
   Мол, Президент, когда сложит свои полномочия,
   Тоже - Олигархом заделается.
   Загрустили тогда Олигархи, запечалились,
   По щелям разным попрятались.
   А Александр Бушков тут же за новую нетленку уселся.
   "Охота на мелкого Олигарха" - называется.
  
   До невозможности трудно - живётся простым русским Олигархам.
   И всё из-за этих понятий-стандартов: - "Престижно" и "Статус".
   Много разных гадостей и преступлений
   Нашим Олигархам совершать приходится -
   Ради соблюдений тех стандартов долбанных.
   Даже подумать страшно - сколько...
   Бедные они, бедные!
   Может, им молоко бесплатное, за вредность,
   Выдавать?
  
  
  
   Медвед - 01
  
   Вчера случайно включил телевизор. Причём, на Первом канале.
   Там выступал наш Президент - Медведев Дмитрий Анатольевич. Грамотно так - выступал.
   Длинный стол, по краям которого сидело десятка три мужчин и женщин.
   Важных таких. Упакованных, славных и краснощёких. Со счастливыми искорками в карих еврейских глазах.
   Мужчины и женщины, понимающе переглядываясь между собой, что-то старательно записывали - "Паркерами" с золотыми перьями - в своих разномастных блокнотах.
   Президент, солидно откашлявшись, объявил:
   - Господа и дамы! Вижу, что здесь собралась российская элита! Я надеюсь на вас! Тем более, в условиях мирового финансового кризиса! Итак.... Совершенно недопустимо, что даже в такой тяжёлой ситуации находятся люди.... Да, что там, преступники! Позволяющие себе зарабатывать - на осваивании государственного бюджета.... Мне тут доложили, что "откаты" российские чиновники получают буквально за всё. Даже за договора на ремонты школ и детских садов. Не говоря уже об установках светофоров и проведении любого праздника.... Не, я такого не могу позволить, ёлы-палы! Эти присосавшиеся к бюджету - позор для нашей великой страны...
   "Присосавшиеся", стыдливо склоняя головы, что-то усердно строчили в разномастных блокнотах...
  
  
  
   Медвед 02.
  
   - В этом году - по данной статье расходов Российского бюджета - мы истратим в два раза больше, чем в году ушедшем!- торжественно объявил Президент Медведев.
   Зал взорвался бурными аплодисментами. Мол, конечно же, истратим....
   "Конечно же - истратим!", - сладко зевнув, подумал некто среднестатистический, с депутатским значком на груди. - "Истратим, мать его, да - с нашим удовольствием...".
   "Истратим" - любимое словечко нашей сладкой парочки. Ну, а с их лёгкой руки теперь и другие Руководители - рангом пониже - регулярно балуются этим словом...
   Истратим.... Откаты получим...
   Взносы заплатим - партии "Единая Россия".
  
  
  
   Медвед - 03
  
   Премьер-министр был - впрочем, как и всегда - импозантен и строг.
   Глотнув минеральной водички, он заявил - многообещающе и непреклонно:
   - Данная нефтяная северная провинция - очень важна для России! В развитие её инфраструктуры мы готовы вложить более двадцати миллиардов долларов!
   Иван Иваныч, военный пенсионер из деревни Русская, Псковской области, только печально передёрнул плечами и с пониманием прокомментировал:
   - Нефтяная провинция, понятное дело. Надежда на светлое и безбедное Будущее.... А простая, то есть, обыкновенная русская Провинция? Ну, да. Ну, да.... Кому она, болезная, нужна, коль там нефти нет? Ясен пень, никому.... Пусть подыхает, зараза, мать её...
  
  
  
   Медвед-04
  
   - Ничего, блин, не понимаю! - рьяно разорялся с телевизионного экрана Президент России. - Такие деньги вложили в российский Автопром! Такие льготные кредиты придумали! А эти гнусные потребители... Ничего покупать не хотят, мать их! Кто мне объяснит - почему?
   Иван Иваныч, военный пенсионер из деревни Русская, Псковской области, скромно предположил:
   - Может, господа хорошие (или там, извините, плохие), дороги сперва построить надо? Ну, хотя бы какие-нибудь? Желательно, более-менее приличные? Ась? Вы, уж, извиняйте, ежели что ни так.... Но, как же оно, пардон, без дорог? На хрена нам - ваши автомобили?
   Справочно: - стоимость одного погонного метра дорог в Финляндии - гораздо ниже (раза в полтора-два), чем аналогичный показатель в России.
   Вопрос: - Почему?
   Ответ: - По кочану. В Финляндии нет нефти, газа и партии - "Единая Россия". Зато дорог хороших - до дури....
  
  
  
   Медвед - 05
  
   - С завтрашнего дня в России заработает Закон "О торговле"! - радостно улыбаясь и подмигивая по-доброму, объявил в телевизоре Президент. - Вот, мы устроим этим гадким "сетевикам"! Ужо! Будут знать, как наглеть и наживаться, мать их...
   - Ну, да. Оно, конечно, так..., - ласково подмигивая телевизионному экрану, поддержал Президента Иван Иваныч, военный пенсионер из деревни Русская, Псковской области. - Суки драные, эти "сетевики". Давить их надо, как клопов обнаглевших. Поборы за вход, бонусы всякие, наценки - вплоть до ста процентов, с мелкими производителями не желают работать напрямую.... Всё это так, конечно. Вот, только.... Только, кто мешает Государству открыть свои - государственные - розничные сети? Честные все такие из себя, без бонусов, с минимальными наценками? И чтобы - в обязательном порядке - работали бы только с прямыми производителями, минуя посредников? Чтобы фермеров не обижали? Прозрачными чтоб были, как детская слеза? На каждый магазин - по сайту в Интернете! Пусть народ всё видит: у кого купили, на каких условиях, какую установили торговую наценку.... Частники же пусть ориентируются на эти "прозрачные и честные" магазины. Пусть - конкурируют, мать вашу.... А то бразильская свинина в Финляндии стоит в рознице на сорок процентов дешевле - чем такая же бразильская свинина в России. Это, родные, как понимать? Что, финны беднее россиян? Только вмешательство Государства может кардинально изменить ситуацию...
   - Идеалист ты у меня и мечтатель, - жалостливо вздохнула Матрёна Петровна, жена Ивана Ивановича. - Государство? Тот же Президент с телеэкрана многократно стыдил всяких нефтяников, мол: - "Бензин неоправданно дорог...". Стыдил?
   - Ну, стыдил, - согласился Иван Иванович. - И, что с того?
   - А то, что компания "Роснефть" считается государственной. А бензиновые цены видел - на её автозаправках? Они не ниже прочих! Только языком наше Государство трепать гораздо! А ты говоришь - государственные (честные-честные такие!), магазины.... Не верю я им, сладкоголосым. Уже никому не верю...
  
  
  
   Медвед - 06.
  
   - Прошлогодняя кампания - по декларированию российскими чиновниками доходов - прошла успешно, - довольно ухмыльнувшись, заявил Президент Медведев и тут же нахмурился: - Только этого мало! Не стоит расслабляться! Необходимо проверить - а правильно ли чиновники заполняют эти декларации?
   - Разве можно быть таким туповатым? - искренне удивился Иван Иваныч, военный пенсионер из деревни Русская, Псковской области. - Чего тут, спрашивается, проверять? Ведь, у каждого россиянина существует личный ИНН. Вернее, специальная страничка в Налоговой инспекции, где отражаются все начисленные и уплаченные налоги. Берёшь налоги и, учитывая ставку, вычисляешь доход. Какие, мать его, декларации? Или Президент надеется, что чиновники - идиоты? То бишь, добровольно сознаются в доходах, по которым не заплачены налоги? Наивный человек.... Не про доходы надо спрашивать, а про расходы! Мать его.... Во многих развитых странах мира ИНН учитывает не только доходы, но и расходы. Более того, ИНН для того и был - в своё время - придуман, чтобы оперативно вычислять людей, живущих "не по средствам". За рубежом такой образ жизни считается страшным преступлением...
   - Так то - за рубежом, - печально вздохнула Матрёна Петровна, жена Ивана Ивановича. - Там, говорят, деньги даже "отмывают", прежде, чем истратить. А наши чиновники ничего не боятся. Квартиры, загородные дома, вилы в Испании, дети обучаются в Англии, а от количества машин - запросто офигеть можно.... Нет, видите ли, в России законов, по которым доходы должны соответствовать расходам. Нет, да и принимать их некому. У депутатов, ведь, тоже рыльца в пушку. То бишь, не по средствам они живут. Не по средствам.... Вот, они - в смысле, бизнес-политическая элита - суки драные, и жируют, ничего не скрывая. А какие дачи у прокуроров! Охренеть можно.... Имея такие дачи, очень трудно бороться с коррупцией. Практически - невозможно.... Ничего, пацаны, 2017-ый год не за горами. Посчитаемся. Только потом, чур, не обижаться. Мол: - "За что сожгли - родную хату? То бишь, дворец с мраморными колоннами и двадцатью туалетами?". За то, родные, что воровать не надо. А если, уж, воруешь, гнида, то - хотя бы - не выставляй это воровство напоказ.... Говорят, что нынешнему русскому народу не хватает - для полного и окончательного счастья - национальной идеи? Дарю! Доходы должны соответствовать расходам. А тех, кто живёт не по средствам (по уплаченным налогам!), надо душить - без суда и следствия. Вернее, рвать на мелкие кусочки, отбрасывая в стороны вонючие депутатские значки.... Глядишь, и толк будет из этой страны. Глядишь, эту страну и "Россией" - когда-нибудь - будет не стыдно назвать. А пока - Страна Воров, где девяносто процентов людей, имеющих отношение к Власти, являются уголовными преступника.... Жить "не по средствам" - значит, не платить налогов. Почти вся бизнес-политическая элита России - по европейским понятиям - является матёрыми и наглыми преступниками.... Типа - всего два кристально-честных человека: Президент и Премьер-министр. И то, проверить бы не мешало. Только, вот, проверять некому...
   - Ворчливая ты у меня - это что-то, - криво улыбнулся Иван Иванович. - А если бы тебя - прямо завтра - сделали депутатом? Или же просто - посадили бы на финансово-материальный поток? Неужели, не стала бы воровать? У нас квартира без ремонта уже лет восемь, машину было бы неплохо поменять...
   - Воровала бы, конечно. Как без этого, милый? Раз никто всерьёз не ловит? Да и все ловцы - по уши в качественном дерьме.... Сегодня в России все воруют. Кроме тех, кому украсть нечего. Все.... Кроме Президента и Премьер-министра, понятное дело, ясный берёзовый пенёк...
  
  
   Медвед - 07
   (На правах сценария к анимационному фильму).
  
   Интерьер.
   Один из кремлёвских парадных залов. Позолота. Блики телекамер. Серьёзные лица депутатов, генералов, прокуроров. Возбуждённые физиономии журналистской братии.
   На трибуне - Президент Медведев.
   Медведев:
   - Привожу конкретный пример - относительно наказаний за неуплату налогов. Как любезно подсказывает пресса, вчера суд Швейцарии приговорил к усыплению - собаку. Мол, хозяин своевременно не заплатил налога за содержание пса - суд и сделал должные выводы. Усыпили, ясен пень.... Понимаете, о чём я толкую?
  
   Камера смещается.
   Испуганные и непонимающие лица - депутатов, прокуроров, генералов.
   Более - чем испуганные. На отдельных сытых мордах явственно читается ничем не прикрытый ужас....
  
   Камера смещается.
   Радостное мужское лицо.
   - Дорогие телезрители, добрый вечер! - широко улыбается мужчина. - С вами снова я, корреспондент Степан Иванов.... Вы слышали, что только что сказал наш уважаемый Президент? Мол, если какой-либо чиновник, получающий сто тысяч рублей в месяц, вдруг, станет хозяином виллы стоимостью в пятьдесят миллионов Евро, то.... Сами, наверное, понимаете, что будет. Тут же, без промедлений и сомнений, бульдозеры безжалостно срежут этот особняк "под нож".... Официальный (по ИНН), безработный купил "Феррари"? В переплавку, мать её! Немедленно.... Ну, про прокурорские и генеральские дачи и говорить не приходится. Взорвут намедни, в гости не ходи.... "Жить не по средствам" и "не платить налогов" это - по европейским понятиям - одно и то же...
  
   Камера смещается.
   О чём-то тревожно переговариваются генералы. Многозначительно перемигиваются прокуроры. Скорбные лица депутатов.
  
   Камера смещается.
   Президент:
   - Ну, прониклись? Предлагаю - пойти навстречу щвейцарскому опыту. Это я про собак.... А вы - что подумали?
   Бурные аплодисменты...
  
   Темная картинка.
   Интерьер.
   Богато-обставленная комната за кулисами.
   Президент, попивая шампанское из высокого бокала, вальяжно развалился в кожаном антикварном кресле. Напротив него - на хлипких табуретах - восседают генералы, депутаты и прокуроры.
   Президент:
   - По поводу этого не в меру болтливого корреспондента Иванова.... Нет, убивать никого не надо! Не наш путь, ребятки.... Просто дайте пацану денег. Пусть купит новую квартиру, машину, жене - висюлек с брюликами.... Если, тварь наглая, не согласится? Тогда смело перенимайте швейцарский опыт.... Вот же, придумал - виллы "под нож". Вилла, начинённая антикварной мебелью, картинами и скульптурами, она же - не собака. А мы - не швейцарцы...
  
  
  
   Медвед 008
  
   Президент России заливался весенним курским соловьём:
   - Россия должна стать свободной для всех ее граждан! Нация не может держаться и развиваться на "закрученных гайках".... Нельзя откладывать свободу "на потом" и нельзя бояться свободного человека, который каким-то неадекватным образом распорядится своей свободой. Это - путь в тупик...
   - О чём он сейчас? - забеспокоился Иван Иванович, военный пенсионер из деревни Русская, Псковской области. - Мол, воруйте, как и воровали? Причём, не откладывая на потом? Какими бы неадекватными методами это воровство не осуществлялось бы? Мол, "свобода" и "свобода воровать" - это, суть, одно и то же? А главная современная русская национальная идея звучит следующим образом: - "Не пойман - не вор?".
   - Похоже, на то, - тяжело вздохнув, согласилась жена Ивана Ивановича и предложила: - Давай, послушаем дальше?
   Президент, солидно нахмурив брови, продолжил:
   - Надо помнить о том, что Государство является не целью развития, а инструментом развития, и только включение всего общества в эти процессы может дать правильный, положительный эффект, и только в этом случае мы имеем шансы на успех...
   - Хрень какая-то, - подытожил Иван Иванович. - Как расходуется бюджет нашего посёлка никто и не знает. Вон, Петька Сидоров, сосед с параллельной улицы, решил немного права покачать. Пошёл в посёлковую администрацию требовать - на просмотр - все-все финансовые документы. И, что же? Для начала - прямо в приёмной - Петру морду набили, а на следующий день его "Жигуль" сгорел дотла. Вместе с гаражом, ясный перец.... Какие "усилия всего общества", когда к баблосам допущены только избранные? Значит, гаек закручивать не будут? Жаль. Знать, пропала Россия. Всю разворуют. До последней гайки. До последнего комочка земли. Свобода...
   - Свобода - без элементарного равенства и справедливости? - подхватила супруга. - Кому она нужна? Привожу конкретный пример. Что - с философской точки зрения - свобода? Это, в первую очередь, свобода выбора. Чем больше вариантов выбора, тем больше свободы. Допустим, живёт в Москве сынок богатого человека. Бизнесмена там, прокурора, или же депутата.... Вариантов выбора у него - в плане будущей счастливой жизни - и не сосчитать. Экономистом может стать, бизнесменом, политиком, наркоманом, художником, рок-звездой, светским раздолбаем....Выбирай - не хочу.... А, вот, наш племянник Ванечка. Отслужил он в армии и вернулся в родимый Урюпинск. Вы никогда не бывали в Урюпинске? Рассказываю. Железнодорожная станция в окружении четырёх холмов. На трёх холмах расположены "Зоны". На четвёртом - завод по производству гофротары. Картонных ящиков под "левый" коньяк, то бишь.... А пока Ваня служил (честно служил!), в славной российской армии, его беспутная матушка привела в дом нового мужичка. Пьющего, понятное дело. Где же в Урюпинске отыскать других? Негде.... И поколачивает данный мужичёк - регулярно и настойчиво - и Ванькину мать, и двух его сестрёнок малолетних.... Что же у нас получается - с Ивановым выбором? Два их всего. Либо, устроившись охранником на Зону, навсегда остаться в Урюпинске и - в меру сил и средств - помогать матери и сёстрам. Либо уехать - якобы на заработки - в Большой мир. Мол: - "Заработаю денег, куплю приличное жильё и выпишу вас к себе...". Заранее зная, что этого не будет никогда.... Вот, она, ваша хвалёная свобода! У одного молодого человека - миллион выигрышных вариантов. У второго - всего два. Причём, оба - заведомо - проигрышные.... Эх, России бы - Президента-философа! Понимающего, что к чему. Мол, любовь к роскоши - является гордыней. А гордыня - самый страшный смертный грех.... Ладно, замолкаю. Иначе будет уже не остановиться.... Юрист? Спасибо, не надо. Не верю я им, говорливым. Они - по устоявшейся привычке - всегда любили, любят и будут любить денежных ребят. Потенциальные клиенты, как-никак.... Нам бы - философа...
  
  
   Конец книги
  
  
  
  
   - pulperia (испанский яз.) - кабачок, таверна.
   - La Golondrina blanka (испанский яз.) - белая ласточка.
   - Перевод с испанского языка - "белая ласточка".
   - picarilla (испанский яз.) - плутовка.
   - aguardiente (испанский яз.) - коньячный напиток.
   - chigos - сорт никарагуанского кофе.
   - sigaros - сигарета из "чёрного" табака.
   - La Expidicion (испанский яз.) - экспедиция.
   - loko gringo (испанский яз.) - глупые американцы.
   - Valgame dios! (испанский яз.) - Боже Великий!
   - Comandante (испанский яз.) - комендант, глава муниципалитета.
   - El Senor Presidente (испанский яз.) - сеньор Президент.
   - La Casa desente (испанский яз.) - приличный дом.
   - В данном случае - "Извините!" (испанский яз.).
   - До свиданья! (испанский яз.).
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"