Тропический ураган, смерть под парусом и приступ ревности
Егор подумал-подумал, да и отправился на "Луизу" вместе с женой. Во-первых, он ещё ни разу не поднимался на борт бригантины. Интересно было: а почему это, собственно, она такая ходкая? А, во-вторых, предоставлялась возможность пообщаться с японской гейшей (или - не гейшей?) более вдумчиво, без назойливых свидетелей, используя весь арсенал жестов, а также бумагу, перо и чернила, рисуя всякое разное, например, контуры японских островов...
На борту "Луизы" (новые медные буквы уже ярко сверкали на дневном жарком солнце), их встретил, сверкая своим выбритым до синевы подбородком, генерал Ерик Шлиппенбах - полномочный помощник Егора в этой экспедиции, а также его племянник Фруде Шлиппенбах - капитан бригантины. Вежливо поздоровавшись со шведами, Егор первым делом поинтересовался:
- Кто у вас захворав, господа? И в каком состоянии находится заболевший?
- Полковник Илья Солев, - тяжело вздохнув, сообщил генерал. - Его бедро, раненое в Плимуте, очень сильно распухло, загноилось и посинело. Как я понимаю, рана сперва начала успешно подживать и затягиваться, да полковник, когда прыгал с высокого борта "Орла" - спасать тонущую мадмуазель Наоми, то очень сильно ударился об воду. Притом, как раз раненым бедром. Сейчас у него очень сильный жар, начался горячечный бред...
- Срочно проводите меня к больному! - прервала этот рассказ Санька, и, ловко подхватив Ерика Шлиппенбаха по руку, распорядилась - голосом, не терпящим возражений: - Генерал, не будем терять времени! Ведите! - уже уходя, обернулась и мягко попросила: - Дорогой, сейчас не надо мне мешать. Если будет надо, то я тебя позову...
Егор, печально и недовольно улыбнувшись про себя, тут же надел на лицо маску полной невозмутимости и завёл с племянником старого генерала серьёзный разговор на английском языке:
- Как вы, капитан, отнеслись к тому, что вашей славной бригантине пришлось сменить своё гордое имя?
- Что поделать, надо - так надо.... Необходимость этого действия не вызывает - лично у меня - никаких сомнений, - флегматично и невозмутимо поведал Фруде - здоровенный и слегка сонный тридцатипятилетний швед. - Кроме того, я уже осведомлён, в честь кого у русских принято - называть боевые корабли светлым именем "Луиза". Дядя поведал мне эту необыкновенно красивую легенду - о Великой курляндской герцогине, которая ради своей любви к простому офицеру бросила всё - мужа, корону, трон - и уехала в далёкую заснеженную Россию, где и умерла безвременно. Сэр Александэр, а правда, что на вашем флагманском бриге, который нынче именуется "Святым Дунстаном", путешествует маленькая дочь покойной курляндской герцогини и бравого русского офицера?
- Чистая правда! Эту малютку зовут - Лиза, что является русским аналогом "Луизы". Следовательно, ваш корабль теперь назван и в её честь, - охотно ответил Егор и, в свою очередь, поинтересовался: - А не расскажите ли мне, любезный Фруде, о своей бригантине? От чего она так быстроходна?
- С огромным и искренним удовольствием! - суровое, словно бы высеченное из базальтовой скалы лицо шведа расплылось в широкой и белозубой улыбке. - Пройдёмте, сэр командор! Я буду вам не только рассказывать, но и показывать...
Они, не торопясь, шли вдоль правого борта, обходя артиллерийские ячейки, и шкипер Шлиппенбах, вдруг став очень разговорчивым, восторженно вещал, размахивая во все стороны руками:
- Моя "Кристина"..., извините, "Луиза", может единовременно брать на борт до сорока пяти тонн разных грузов. Длинная она у меня - девяносто пять футов, а шириной - всего двадцать. Имеется, как вы видите, всего две мачты: грот-стеньга и фок-мачта. Но для бригантины и двух мачт вполне достаточно: иначе она может ненароком и в небо улететь. Шутка, конечно.... В чём главная особенность моей "Луизы"? Конечно же, в её подводной, невидимой нам сейчас части. А именно в очень тяжёлом фальшкиле, сработанном из первосортной шведской стали. Именно благодаря ему, моя бригантина необычайно и неправдоподобна устойчива. Что, в свою очередь, позволяет ей даже в очень сильный ветер нести достаточно много парусов. Поэтому и обе мачты такие высокие, они поднимаются над палубой на сто десять футов...
Неожиданно Фруде прервал свой увлекательный рассказ, внимательно огляделся по сторонам, задумчиво потрогал свои короткие, пшенично-рыжеватые усики, и обеспокоено объявил:
- Господин командор, похоже, приближается сильный шторм!
Да, погода, определённо, начала меняться, причём, не в лучшую сторону. Восточная четверть неба неожиданно наморщилась серыми перьевыми облаками, за ними - на самом горизонте - виднелись иссиня-черные бока очень даже серьёзных грозовых туч. Ветра по-прежнему не было, но стало как-то очень уж тихо, а в воздухе поселилась нешуточная, тихонько звенящая тревога.
- Что же это такое? Откуда взялась эта паскудная духота? - Егор неуверенно провёл рукой по лицу, смахивая крупные капли холодного пота, которых ещё минуту назад не было и в помине, тронул за рукав капитана "Луизы": - Фруде, срочно проводите меня в каюту полковника Солева!
У лестницы, ведущей во внутренние помещения бригантины, нервно покуривал свою вересковую трубку Ерик Шлиппенбах.
- Княгиня Александра говорит, что дела у полковника совсем плохи. Уже даже интересовалась - есть ли на "Луизе" хорошие пилы...
Егор, следуя указаниям Фруде, спустился по лестнице вниз, по узкому коридору прошёл направо, предварительно постучавшись, приоткрыл низенькую дверь и вошёл внутрь. В нос тут же ударил неприятный и тяжёлый запах армейского госпиталя: пахло спёкшейся кровью, настоявшимся гноем и полной безысходностью.
В тесной каюте наличествовали две койки, крохотный столик и два табурета. На бронзовом крюке, вбитом в деревянную стену, висел масляный светильник, разбрасывая вокруг себя тусклый серо-жёлтый свет.
На одной из коек, чуть слышно постанывая, лежал Илья Солев. Его черноволосая голова безвольно моталась из стороны в сторону, глаза были крепко закрыты, восково-белое лицо, покрытое мелким бисером пота, несимпатично перекосилось на сторону - в страшном волчьем оскале.
Рядом с изголовьем больного стоял табурет, на котором - неподвижной фарфоровой куклой - сидела Наоми. Японка крепко сжимала своими ладонями чуть подрагивающую руку Солева и тихонько нашёптывала своими карминными губами что-то монотонно-успокаивающее, полное любви и надежды.
Санька сидела на другой кровати и аккуратно капала в кружку с водой какую-то вязкую, светло-зелёную жидкость из маленькой пузатой склянки. Покончив с этим важным делом, она подняла на Егора свои огромные, небесно-голубые глаза и тихо проговорила - голосом, полным тоски и безысходности:
- Похоже, Илье уже ничем не помочь. Умирает. Как в таких случаях говорил доктор Карл Жабо: - "Кровь заржавела и закипает"...
Показалось, или действительно у молодой японки - при этих словах - чуть дрогнули длинные ресницы?
Сашенция тем временем продолжила:
- В таких случаях доктор Карл учил, что есть только один вариант спасти больного: отпилить заражённую недугом конечность, чтобы..., - запнулась на полуслове, нервно сглотнула внезапно подступившую слюну и замолчала.
- А тебе когда-нибудь доводилось - людям ноги-руки отпиливать? - осторожно и ненавязчиво спросил Егор.
- Д-доводилось! - жена очень сильно побледнела и даже начала слегка заикаться. - Целых два р-раза.... Только при этом доктор Жабо стоял рядом и под-дсказывал.... Да и пилы тогда были - с полотнами из с-специальной, очень крепкой с-стали.... А здесь - только обычные, п-плотницкие. Да и ногу полковнику придётся от-тпиливать - по самое..., - замялась на две-три секунды, резко помотала своей русо-платиновой шикарной гривой, после чего твёрдо и решительно докончила неприятную фразу: - По самое мужское достоинство!
- Сашенька! - Егор ласково тронул супругу за плечо. - Шторм надвигается, надо успеть до его начала вернуться на "Дунстан"...
- Как это - вернуться? - непонимающе нахмурилась Санька. - Ты предлагаешь - бросить здесь умирающего Илью? Как тебе не стыдно - предлагать мне такое? Вот уж, не ожидала! Я ещё - командор...
- Там, на "Дунстане", остались наши с тобой дети, - мягко напомнил Егор. - Ты не забыла, часом, про это?
- Дети? - лицо жены стало растерянным и очень испуганным. - Петенька и Катя! Как я могла запамятовать? Но ведь - Илья умирает.... Может, ты уплывёшь к близняшкам, а я останусь? Нет! - сама же ужаснулась этому предложению. - Нет, так тоже нельзя! Что же нам делать, Саша? Что - делать???
Ответить что-либо Егор уже не успел: страшный удар бросил его прямо на койку, где лежал умирающий. Впрочем, в каюте попадало всё и вся: Санька, Наоми, табуреты, склянки с лекарствами, стоящие на столе. Даже масляный светильник сорвался со стены, упал на кровать, где раньше сидела Сашенция, ещё через секунду-другую тесное помещение начало наполняться едким дымом: это мгновенно вспыхнула льняная простынка, выполнявшая функции больничного полотенца - для обтирания потного лба больного...
"Вот и дождались: с неожиданного удара шквалистого ветра - начался шторм!", - подумал Егор, набрасывая на загоревшую кровать первое, что подвернулось под руку. В данном конкретном случае - кафтан Солева, которым сам полковник и был укрыт. Огонь, естественно, тут же потух, но потух и масляный светильник, в каюте стало темно - хоть глаз выколи.
Преодолевая сильную качку, Егор с трудом добрался до двери, распахнул её до упора, вставил специальный крючок в скобу, вбитую в стенку коридора именно на случай сильного шторма, чтобы её (дверь) не мотало бестолково из стороны в сторону. В помещении стало гораздо светлее, но, при этом, и очень шумно.
"Это, братец, временно. Просто ещё не успели прикрыть палубный люк", - тут же подсказал внутренний голос. - "Раз пришёл шторм, значит, люк скоро закроют. Надо срочно разобраться со светильником...".
Егор, стараясь не мешать Саньке и Наоми, которые специальными кожаными ремнями закрепляли безвольное тело Солева на поверхности койки, взял в руки потухший масляный фонарь, с помощью кресала снова зажёг крохотный огонёк на кончике фитиля, прикрыл оранжево-жёлтый язычок пламени стеклянным колпаком, накинул дужку светильника на бронзовый крюк.
- А он не свалится снова? - обеспокоено прокричала Санька.
Вздохнув, Егор вытащил из-за кожаного пояса пистолет, ловко разрядил его, и, взявшись за ствол, двумя сильными ударами дополнительно загнул кончик крюка. После этого он соскочил на пол каюты, обхватил жену за нежные плечи и, приблизив свои губы к её уху, сообщил:
На палубе бригантины творилось нечто невообразимое: буквально со всех сторон страшно и безостановочно выло, гремело и ухало, ветер крепко - на добрые шесть-семь секунд - прижал тело к палубе, которая была очень мокрой и скользкой от многочисленных вееров морской воды, регулярно перелетавших - на десятки метров - через корму. Наверху, как показалось, над самой головой, сверкнула яркая, бело-жёлтая молния, через две секунды по ушам больно ударил неожиданно-громкий раскат грома. Ветер решил сменить тактику: приподнял его тело над палубой и сильно бросил вперёд...
Егор, влекомый вперёд взбесившимся воздушным потоком, смог остановиться, только обхватив обеими руками толстую центральную мачту, в ту же секунду почувствовав, что рядом с ним мачту обнимают ещё чьи-то крепкие руки.
- Это я, Фруде Шлиппенбах! - прокричал ему в ухо невидимый сосед. - У штурвала стоять невозможно, сдувает.... Пришлось его заклинить намертво.... Теперь идём прямо по ветру.... Больше ничего сделать нельзя.... Такой сильный шторм.... Настоящий тропический ураган...
Неожиданно где-то рядом прозвучал очень резкий хлопок, словно какой-то неведомый великан выстрелил из своего великанского пистолета.
- Бом-кливер разорвало! - пояснил капитан "Луизы". - Он был последним.... До этого уже лопнули все стакселя и топселя.... Хорошо ещё, что мы захватили с собой комплект запасных парусов...
- Что с остальными кораблями? - перекрикивая вой ветра, спросил Егор, задирая голову вверх: там, в обрывках различных снастей и канатов, бешено приплясывали на ветру только какие-то жалкие лохмотья и длинные светлые ленты, бывшие когда-то надёжными корабельными парусами.
- Не знаю..., - честно ответил Фруде. - К корме не пробиться.... Но, думаю, все они давно уже отстали.... Только волны - за кормой...
Ветер не стихал ни на минуту, "Луиза", мелко дрожа всем своим корпусом, неудержимо неслась вперёд. Куда? По словам Фруде получалось, что большей частью - на запад, но иногда, когда ветер ненадолго менялся, то и на юго-запад.
Изредка бригантина, подпрыгивая на волнах, всем своим корпусом отрывалась от водной поверхности. Тогда в животе на краткий миг поселялся ледяной холод, а в голове поселялись серьёзные сомнения: а, вдруг, шведский шкипер тогда вовсе и не шутил, и этот корабль действительно умеет летать?
Время текло вязко и медленно, как блевотина по стене - в морозную погоду. День, ночь, день, ночь...
Солев умер в самом начале урагана, видимо сильно ударившись головой об угол стены - после первого же удара ветра. Так что тогда Санька и Наоми пристёгивали кожаными ремнями к койке уже безнадёжного мертвеца. Он там, на койке, и оставался, ремнями пристёгнутый. Во время такого природного катаклизма даже сбросить за борт мёртвое тело не представлялось возможным...
Санька, Санечка, Сашенция.... Смотреть на неё было откровенно страшно: от переживаний она сильно похудела, подурнела, огромные глаза потухли и ввалились, даже волосы - раньше густые и пышные - как-то сразу потускнели и даже визуально стали намного тоньше, свалявшись в старушечьи лохмы...
Егор, тихонько скрипя зубами, безвольно наблюдал, как жена, сидя на полу в дальнем углу кают-компании, часами раскачивается из стороны в сторону, повторяя - как заезженная грампластинка - одно и тоже:
- Петенька, Катенька, где вы? Живые ли? Сперва вот Шурочка пропал. Теперь вот - вы. За что мне это всё? За - что? Петенька, Катенька...
Иногда Егор садился рядом, крепко обнимал жену за плечи, пытаясь успокоить, шептал ей в ухо всякие нежные глупости, понимая, что все его усилия бесполезны и бессмысленны. Уговаривал Саньку съесть что-нибудь, только она отказывалась наотрез. Хорошо ещё, что воду глотала иногда.... С ума можно было сойти от всего этого. Но Егор-то точно знал, что он не сойдёт. Никогда и ни за что.... А вот с Санькой творилось что-то определённо не то...
В один из редких моментов, когда мысли жены ненадолго ушли чуть в сторону от детей, затерявшихся где-то в бесконечных просторах Атлантического океана, она неожиданно поделилась с Егором своими подозрениями:
- Знаешь, Саша, мне кажется, что Солев не сам умер. То есть, я хочу сказать, что не от удара головой об угол стены...
- А от чего?
- Я думаю, что его убила эта подлая японская кукла...
- Саня!
- Что - Саня? Я уже двадцать шесть лет - Саня! Помнишь, как мы все трое упали на Илью, когда ветер ударил по "Луизе"? А потом от упавшего на кровать масляного фонаря загорелась льняная простынка?
- Ну, помню.
- Вот тебе - и ну! - неожиданно разозлилась жена. - Ты, Саша, тогда вскочил и Илюшкин камзол набросил на огонь, а, заодно, и на фонарь. Всё потухло, вокруг стало очень темно и страшно. Помнишь?
- Конечно же, помню! Но, что с того?
- А то, что в самый последний момент, прежде чем навалилась темнота, я краем глаза заметила, как эта Наоми своим указательным пальчиком ткнула Солеву вот сюда, - Санька коснулась своей стройной шеи, где проходила сонная артерия.
- Никогда не показывай на себе! - машинально отдёрнул Егор жену, и привёл сильный встречный контраргумент: - А чего же она тогда уже третьи сутки истуканов сидит возле мёртвого Солева, горько рыдает и безостановочно что-то шепчет, кланяясь при этом, как Ванька-встанька? - Чуть не ляпнул: "Прямо как ты".
- Претворяется, наверное, гадина! Чтобы снять с себя подозрения! - отпарировала Санька, но тут же, вспомнив о неизвестной судьбе близняшек, снова завела свою бесконечную пластинку: - Петенька, Катенька, где вы? Живые ли? Сперва вот Шурочка...
"Какие же вы, Меньшиковы, недоверчивые и подозрительные ребята!", - искренне удивился внутренний голос. - "Ну, ты, братец, ещё ладно. Начитался в своём двадцать первом веке заумных и гадких детективных романов, вот тебе в голову и лезет всякая глупость и чушь. Но, Санька-то? У неё откуда, спрашивается, эта нездоровая подозрительность? Ладно, давай вместе рассуждать. Предположим - только на минутку - что Сашенция полностью права, и именно эта странная японская гейша отправила Илью Солева на тот свет. А, что такого? Японка как-никак! Значит, теоретически может владеть разными хитрыми приёмами - из бесконечного арсенала восточных единоборств. Только вот - зачем? Допустим, боялась, что Илья придёт в себя и расскажет тебе, братец, нечто.... Что - расскажет? А, допустим, о содержимом кожаной сумки своей японской подружки. Помнишь, ты же сам Илье давал понять, что тебя очень интересует данный вопрос? Вот, то-то же! Допустим, Солев тайком заглянул в сумочку и обнаружил там.... Ну, например, бесценную чёрную жемчужину - размером с куриное яйцо. Или, голубой алмаз, который потянет на сотню-другую карат.... Почему бы и нет? Вполне даже жизненная версия! Наоми застала его за этим делом, подумала, что он - обычный вор, и... Что - и? Ну, не знаю! Может, в горячке дала Илье по башке табуретом, а потом что-то там нахимичила с его раной, чтобы началось заражение крови.... Да, надо будет - при первой же оказии - тщательно обыскать эту кожаную тару, предназначенную для хранения всяких там тайн и загадок. Ладно, с этим всё ясно - в первом приближении. Вернее, ничего не ясно, но есть возможность - потом прояснить.... А вот семейство Солевых. Старшего брата какие-то непонятные гады зарезали в крохотном немецком городке, младшего беглые стрельцы запытали - до самой смерти - в балтийских жёлтых дюнах, теперь вот пришла очередь для среднего. Да, в недобрый час все они повстречались с тобой.... Надо бы узнать: может в России у них старики-родители остались. Если что, то и помочь надо чем-нибудь. Деньгами, например...".
Он проснулся с чётким пониманием, что что-то ни так. Проснулся, и после этого ещё целую минуту пролежал с закрытыми глазами, насторожённо прислушиваясь к своим ощущениям.
"Да, чёрт меня побери, просто непривычно тихо вокруг!", - первым прозрел внутренний голос. - "И качки почти не ощущается.... Подъём, братец! Подъём! Форверст! Закончился, наконец, штормяга...".
Егор вскочил на ноги, оглянулся вокруг. Полутёмное помещение кают-компании "Луизы", тусклый свет двух масляных фонарей, развешанных на противоположных стенах. В своём дальнем углу, всё также сидя на полу и уткнувшись лицом в свои колени, крепко спала Санька, на соседних койках мирно посапывали-похрапывали Ерик Шлиппенбах и рыжебородый помощник капитана бригантины, чью длинную шведскую фамилию Егор так и не запомнил.
На палубе его встретили беззаботные и ласковые солнечные лучи, тёплый ветерок нежно коснулся давно небритых щёк. Синее безоблачное небо, далёкий аромат дыма - от походного костра...
"Откуда здесь - походный костёр?", - тут же запаниковал внутренний голос. - "Может быть, пожар? Неужели, горим?".
Егор по короткой лесенке вбежал на капитанский помост, коротко и радостно кивнув головой стоящему у штурвала Фруде Шлиппенбаху. Но спрашивать ничего не стал, а просто вытащил из-за голенища сапога подзорную трубу, жадно приник правым глазом к окуляру, напряжённо всматриваясь в сиреневые морские дали. Рука плавно перемещала оптический прибор, а внутренний голос, потрясённый увиденным, разразился целым потоком удивлённых междометий.
С правого борта хорошо просматривался бесконечно длинный, неправдоподобно ярко-изумрудный берег, а прямо за кормой весь горизонт был окутан густым, серо-белёсым дымом.
- Где мы находимся, шкипер? - хрипло спросил Егор.
- Я думаю, что справа по борту от нас - знаменитый испанский остров Куба, - невозмутимо предположил швед. - А за кормой - не менее знаменитый полуостров Флорида. Там, похоже, горят местные знаменитые камышовые заросли - вместе с кайманами, джунглями и мартышками.... Такое, сэр Александэр, в здешних краях частенько случается, когда на берегу властвует засуха. По крайней мере, мне так старые шкипера рассказывали. Я то и сам - в этих легендарных местах - в первый раз.... Только по картам ориентируюсь. Ну, ещё и по этим рассказам - бывалых людей...
- Флорида, Куба..., - недоверчиво забормотал Егор. - Вы, капитан, не ошибаетесь? Как-то всё это, э-э-э..., неожиданно и быстро...
Фруде флегматично пожал своими широченными плечами и, широко улыбнувшись, торжественно и чуть напыщенно объявил:
- Очень похоже, сэр Александэр, что наша с вами "Луиза" уже вошла в легенду! Я слышал, что некоторые знаменитые шкиперы пересекали Атлантический океан за двадцать, и даже - за восемнадцать суток. Но, чтобы - за двенадцать? Сам никогда не поверил бы! Впрочем, нам всё это время помогал попутный ветер.... Да, что там - попутный шторм.... Да, что там - попутный тропический ураган! Ну, и госпожа Удача, понятное дело. Куда же без неё? Только если - на городское кладбище...
Ещё немного полюбовавшись через хитрую бельгийскую оптику на изумрудно-зелёный берег славного острова Кубы, где через триста лет будут проживать его закадычные армейские друзья Хосе и Диего, Егор поинтересовался:
- Капитан, а куда мы сейчас направляемся?
- Как куда? - деланно удивился Фруде. - Вы же сами, сэр командор, нас всех учили, тогда, в кабачке Синиша, мол: - "Место встречи - изменить нельзя!". Вот мы и идём к острову Ямайка. Будем искать бухту, на берегу которой ещё совсем недавно располагалось пиратское гнездо - город Порт-Ройал. Ветерок у нас нынче северный. Поэтому уже завтра на рассвете пройдём узким проливом - между островом Кубой и островом Гаити. А там уже и до желанной Ямайки - рукой подать...
Сзади послышался негромкий шорох - от соприкосновения подола длинного дамского платья с грубыми досками корабельной палубы - и Санькин звонкий голос взволнованно и слегка напряжённо спросил:
- Милый капитан Шлиппенбах, а другие наши корабли.... Они, они.... Они - намного отстают от нас?
- Думаю, что суток на трое, не меньше - надувшись огромным мыльным пузырём, важно известил швед. - Куда им, жалким тихоходам, угнаться за моей..., извините, за нашей легендарной "Луизой"?
- Следовательно, они..., не утонули?
- Конечно же, нет, дорогая княгиня! Это полностью исключается! С такими-то капитанами? Да, ну, не смешите меня...
Егор обернулся, и Санька - чумазая, бледная, растрёпанная - немедленно, совершенно не стесняясь Фруде, с громким и восторженным визгом бросилась ему на шею, жарко зашептала в ухо:
- Саша, прикажи, чтобы повар срочно нагрел воды, да побольше, да погорячее. Мне же надо срочно помыться. А потом пусть обед подают. Я проголодалась - как десять тысяч голодных тамбовских волчиц...
А уже на самом закате они похоронили - по морскому обычаю - русского полковника Ильи Солева.
Егор сперва сомневался: может, стоит подождать прихода на остров Ямайку, и там уже, выкопав глубокую могилу, придать тело усопшего земле? Но Ерик Шлиппенбах, закостенелый дремучий романтик, всё же уговорил, мол: - "Быть похороненным в ласковых и тёплых, изумрудно-зелёных водах знаменитого и легендарного Карибского моря - очень благородная участь, о которой остаётся только мечтать понимающему человеку. Да и на этой вашей Ямайки глубокой могилы не выкопать - из-за каменистой почвы. Землетрясения - опять же...".
Шведские матросы, непроизвольно воротя носы в сторону, завернули мёртвое тело Солева в старую, тёмно-бежевую парусину, зашили суровыми нитками, предварительно положа в ноги покойному тяжёлое чугунное ядро. Наоми опустилась рядом с парусиновым "гробом" на колени, что-то тихонько залопотала по-своему, временами жалостливо всхлипывая.
Егор, за все шестнадцать лет своего пребывания в России семнадцатого и восемнадцатого веков, так толком и не выучил ни одного церковного текста, поэтому православную заупокойную молитву над умершим прочитала Санька. Потом Ерик Шлиппенбах разразился длинной и торжественной речью на английском языке, наполненной - как и ожидалось - вычурными фразами о "благородных рыцарях, героически павших на бранном поле", о "завидной участи", и о "сагах и балладах, которые, непременно, ещё будут распевать на площадях всех больших городов юные менестрели - в лихо заломленных на бок малиновых беретах...".
А потом они - совместными усилиями - перевалили мёртвое тело, зашитое в старую парусину, за борт. Раздался громкий "бульк". Вот и всё, и ничего не хотелось больше говорить.... Впрочем, Егор никогда особо и не уважал пышные и официальные похороны, наполненные - до сердечной отрыжки - пошлым и мерзким лицемерием.
Волей-неволей, вспомнилось совершенно дурацкое стихотворение, сочинённое им самим, ещё в двадцать первом веке, во время похорон закадычного друга Серёги, там - на окраине крохотном военном городке, на границе Ливии и Алжира:
И, когда - торжественно, печально,
Под окрест - гроб тот понесли....
Стало скучно, вдруг, необычайно.
Мы - ушли...
Мы ушли - в тот сумрак - тёмно-синий.
В те кусты - сплошная бузина....
Помянули - над чужой могилой,
Как ты и просил - Тебя.
А вот там - седые генералы,
Надрываются - весь Белый Свет - любя....!
Похрен! Наливайте, братцы, снова.
За - Тебя!
После завершения этой грустной и нехитрой похоронной процедуры, к Егору - своими мелкими и неуклюжими шажками - подошла Наоми, склонилась в низком поклоне, потом неожиданно резким движением крепко схватила его кисть, поднесла к своему лицу, жадно впилась горячими губами.
- Что ты делаешь? Прекрати немедленно, - с трудом вырывая свою руку из цепких ладоней японки, смущённо забормотал Егор. - Что это на тебя нашло такое? Прекрати, пожалуйста...
- Ондзин! - громко и истово проговорила молоденькая японка, медленно и плавно опускаясь перед ним на колени.
"Только этого, братец мой, нам с тобой и не хватало - для полного и безграничного счастья!", - насмешливо и чуть испуганно высказался внутренний голос. - "Напрасно это она. В том смысле, что при нашей Александре Ивановне.... Сейчас такой бесплатный цирк-шапито начнётся - мама не горюй! А сумочка-то заветная так и висит - на аппетитной японской груди... ".
В этот раз внутренний голос не ошибся, Санька среагировала мгновенно, как матёрая индийская кобра - на отблеск солнечных лучей в глазах неподвижно застывшей, наивной древесной лягушки. Первым делом она ловко (и не менее цепко, чем японка) ухватила Егора за топорщащиеся складки камзола на его спине и оттащила в сторону метров на десять- двенадцать, после чего, уперев руки в бока, заняла удобную позицию между мужем и неожиданной потенциальной соперницей, и спросила (по-русски) голосом, не предвещавшим ничего хорошего:
- Ну, шалава узкоглазая, и чего это ты вяжешься к моему законному мужу? Холостых мужиков тебе мало, дуре сисястой?
Наоми, очевидно, сразу же догадалась о глубинном смысле, заложенном в эти Санькины фразы. Она, нестерпимо блестя глазами, немедленно поднялась с колен, гордо вскинула голову и, недвусмысленно указывая на Егора своим тоненьким пальчиком, непреклонно повторила:
- Ондзин!
- Вот значит как, упрямимся, лахудра дешёвая? - насмешливо и совсем даже недобро удивилась Сашенция. - Ну, смотри, подруга, это твой выбор...
После этих слов она ловко присела на корточки и запустила правую руку под подол своего платья. Ещё через две секунды Санька выпрямилась и вытянула вперёд руку, в которой неожиданно обнаружился двуствольный саксонский пистолет. Через мгновение прогремел выстрел, стройная фигурка японки скрылась в пороховом дыму...