Жил да был самый капризный мальчик на свете. Нет-нет, он не был несносным занудой, просто его отличало редкостное упорство в выполнении принятых самим для себя решений - подчас эмоциональных и не логичных, можно сказать, иррациональных, но, главное, продиктованных сердцем и потому не подлежащих сомнению.
Именно за такую странность его и считали капризным - хоть и не несносным занудой, - но мы-то с вами знаем, что за кажущимся капризом скрывалась твердость, без сомнения, творческой, неординарной души.
Например, мальчик сказал: я не буду есть апельсины! - ибо ему чем-то не понравился их цвет, и окружающим пришлось смириться с его волей, хоть ты тресни, и все знали, что апельсины он теперь в рот не возьмёт.
Уж как старались мама и папа - они всячески демонстрировали мальчику, что апельсины есть Прелесть Господня, кушать их является удовольствием, но наш герой был непреклонен, и его позицию волей-неволей приходилось уважать.
Нет - значит, нет! Это решение каждый раз огорошивало несчастных родственников, близких и знакомых нашего мальчугана. Нет - не буду! Никогда!! Нет, нет и нет!!! - только и слышалось целыми днями, и Бог знает, возможно, то был Великий Порыв, демонстрирующий окружающим Незаурядную Личность.
Впрочем, может быть, личности на самом деле и не было. Но уж больно хотелось родителям и иже с ними видеть в мальчике то, что им было удобно. Раз не ест апельсины - следовательно, велик и не повторим. Простим же им такую недальновидность, ибо проистекала она от любви.
Итак, апельсинам доставалось от мальчика больше всего. Ну, не нравились они ему, и всё, - хотя, по правде сказать, вкус апельсинов маленькому капризуле был совершенно неизвестен. Напрасно вы думаете, что от незнания своего он страдал. Человек незнающий страдать не может, ведь недаром все мудрецы говорят, что страдания наши суть плод просвещения; и чем больше мудрости, тем больше печали.
Не знал - и был счастлив. Не пробовал - и не было нужды.
Так прошла его жизнь - бурная и непоследовательная, окрашенная, впрочем, в цвета твёрдости, которая касалась, в первую очередь, апельсинов. Маленьких оранжевых шариков, ставших со временем для нашего героя символом его протеста против произвола мира, желающего непременно внушить каждому общепринятые вкусы. И ценности. И приоритеты. Мир был плох - и степень его несовершенства выражалась в апельсинах.
О, если бы вы видели этого, уже повзрослевшего человека в моменты, когда ему кто-либо предлагал по незнанию запретный фрукт! Посмотрели бы вы на этот, полный пренебрежения, гордый взор, на величавую надменность! Восхитились бы вы этой стойкостью! Упились бы достойным славословия упрямством!
Молодой мужчина - а в дальнейшем уже и зрелый муж, и почтенный старец - не принимал даже запах недостойных его плодов, он бежал от него, как звезда бежит от назойливых поклонниц, и не было силы, могущей заставить его изменить свое мнение. Не приветствовал он и оранжевые краски, хмурясь каждый раз при виде них, особенно в сочетании с изящными предметами округлой формы.
В немилость впала и мягкая, узорчатая фактура кожуры, навевавшая - почему-то - на нашего героя всякие нехорошие мысли.
Нет! Нi! Ne! No! Nein! - казалось, все грани мира были настроены решительно против апельсинов, во всяком случае, внутреннего мира упрямца, о котором мы здесь ведём речь. Он всегда готов был кричать "нет!" на любом из языков, полагая тем самым, что сохраняет лицо, и не ведая, что бесконечное отрицание таки противоречит жизни.
Ведь жизнь - это когда есть, это когда "да". Нет - ноль, весьма далекий от круглых апельсинов.
И вот наш гордец стал совсем древним, совсем дряхлым, и дети поместили его, немощного, в дом престарелых. Старик считал, что с честью прошел свой жизненный путь, и познал если не всё, то многое на белом свете.
Как-то раз стало ему плохо, слабость пришла в его члены, грудь не хотела дышать, и сердце билось грустно-грустно. Медсестра-сиделка, помогающая пожилым, ухаживающая за несчастными, решила его пожалеть, и из высших побуждений очистила апельсин, ничего не зная о предпочтениях и убеждениях старца.
Она аккуратно нарезала мякоть кусочками и вложила ее на ложечке в рот больного, думая тем самым привести его в чувство. Старик пошамкал, пососал нежную фруктовую плоть и, приоткрыв глаза, застыл на кровати в изумлении.
- Сестра!.. - слабым голосом окликнул он ее, но чувствовалось, что всё тело его пришло в возбуждение. - Сестричка, что вы мне дали? Что сей за фрукт неземной, что за божественный плод, видно, посланный мне с небес? Или я уже в раю?..
- Боже мой! - воскликнул старец. - И я прожил столько лет, не ведая столь восхитительного вкуса! Сестра! Как же так! Почему вы так долго мне его не давали?! Почему так долго скрывали от меня?!..
Он разрыдался, как малое дитя, и плакал, бессильно разевая беззубый рот в надежде поймать хоть еще один раз этот сладкий, этот сочный, этот невероятно вкусный солнечный зайчик.
Он поплакал, поплакал - и умер.
..........................................
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Жил да был мальчик, который ни разу не прочел ни одной книжки...