Как же дождь всегда бывает некстати! Он случается именно тогда, когда машина отдана в ремонт, а утренняя планерка перенесена на более раннее время, потому что после обеда шеф улетает в командировку, когда нерешенных дел сваливается целая куча, так что вечером вместо любимого сериала приходится работать допоздна, и конечно, не выспаться, не суметь подняться по звонку будильника, вскочить, безбожно проспав, собраться за двадцать минут, оставить в раковине немытую чашку, выбежать из дому в новой шубке и обнаружить вместо легкого приятного морозца оттепель и гадкую морось, но побояться возвращаться за зонтиком, перемазать в слякоти замшевые сапоги, сразу скисшие, будто сшиты из мокрых хомячков, втиснуться в набитый вагон метро, как сотой селедке в шпротную баночку, и только тогда подумать, что стоило поехать на такси...
Сказать, что Надя злилась - значит соврать. Она исходила бешенством. С ненавистью читала навязчивую рекламу, облепившую стены и даже потолок, гневно отбрасывала с лица раздуваемые сквозняком волосы, яростно комкала перчатки и сумку одной рукой, а другой злобно сжимала над головой поручень, которому, правда, ее эмоции были до сиреневой звезды. Равно как и другим пассажирам, вполне вероятно, пребывающим в таком же расположении духа.
После холода и сырости, с позволения сказать, зимы, в толкучке метро сразу стало невыносимо жарко. Надя почувствовала, как взмокла под мышками свежая, старательно наглаженная блузка, и возвела взгляд к небесам, гадая, сколько еще неприятностей может произойти за одно утро. И только когда она решила, что хуже уже некуда, выяснилось, что большего заблуждения с ней в жизни не случалось.
К концу линии народ слегка рассосался, и Надя рухнула на сиденье, мечтая хоть пару станций проехать спокойно. Не тут-то было!
Сквозь лязгнувшие двери в вагон проникли двое. По-видимому, мальчик и девочка. Сказать увереннее было трудно, поскольку поношенные, засаленные куртки и штаны, висящие на глаза лохматые светлые волосы с достаточным успехом скрывали пол, фигуру и возраст своих владельцев.
Поезд тронулся, завывая в такт ускоряющемуся стуку колес, а старший, вроде бы, мальчик растянул гармошку и что-то заорал, безуспешно пытаясь перекричать метро. Младшая, девочка, извлекла старую кепку-бейсболку и пошла вдоль ряда пассажиров, протягивая каждому и поглядывая из-под длинных сосулек чёлки, словно болонка.
Люди отводили глаза: кто брезгливо, кто деланно-равнодушно, кто стыдливо. Некоторые не выдерживали и со смесью жалости и недовольства лезли в кошелёк. Девочка лепетала неслышные слова благодарности, а жертвователи облегченно вздыхали, когда она проходила мимо.
Надя поджала губы, расправляя помятые перчатки. У неё было твёрдое убеждение насчёт попрошаек: в стране нет нищих, бездомных, умирающих с голоду, и копейка на кусок хлеба никому не нужна. Это не раз подтверждало фырканье "несчастных старушек", которым доводилось подавать на паперти: дескать, маловато отжалела молодая, могла бы и больше. Старики и инвалиды получают пенсию, у детей есть родители. Наверняка брат и сестра прогуливают школу, но вскоре отправятся домой, переоденутся, умоются, и сядут за стол с маминым обедом. А маскарад нужен только потому, что папа отказался покупать дорогой мобильный или планшет, и ушлые детишки решили подзаработать сами.
"Мои дети не будут так себя вести", - уверенно подумала Надя.
Детей у неёе не было, зато имелось ясное представление о том, какими они будут.
Однажды она заметила, что с интересом прочитывает в газетах рубрики для молодых мам, в ожидании своей очереди в салоне красоты вполне может полистать журнальчик вроде "Мой малыш", умиляясь фотографиями спящих розовых младенцев, а увлечённые рассказы замужних подруг о проказах чад перестали раздражать как прежде. И задумалась: а не пробуждение ли это материнского инстинкта?
Впрочем, инстинкт оказался избирательным. Надя ловила себя на том, что с любопытством заглядывает в коляски, высматривая крошечные личики в розовых или голубых кружевах, солидно, как со взрослым, разговаривает с серьёзным пятилетним Фёдором, живущим по соседству, и иногда перед сном, свернувшись в уютный клубочек, воображает своего - будущего. Конечно, смешного, симпатичного, послушного, не по возрасту развитого - на зависть мамашам ровесников.
Но те, которые скандалят в магазинах, требуя сладостей или игрушек, раздражали неимоверно. Отвращение вызывали неумытые, плохо одетые, сопливые дети - о, эти пресловутые сопли, вечная насмешка холостяков, избитый штамп, стоящий на больших семействах! Непослушные, вредные дети рождали желание отшлёпать от души, и тогда Надя решала повременить с вопросом о детях.
Девочка-попрошайка постояла около нее минутку со своей кепкой и пошла дальше. А мальчик бросил исподлобья нехороший, оценивающий взгляд. Он продолжал выкрикивать слова песни, но глаза будто бы говорили: "Богатенькая, вон какая шуба и колечки, а рубля не даст. Все вы такие..." Надя отвернулась.
Поезд вылетел на станцию, распахнул двери. Внезапно маленький попрошайка подскочил к Наде, ловко сдернул сумку с колен - и кинулся бежать.
- Эй! - вскрикнула она, не ожидавшая такого оборота. Но шустрые дети были уже на платформе и улепётывали во всю прыть.
Надя машинально выскочила из вагона и помчалась следом. "Документы!" - панически билось в голове. Плоды усилий нескольких дней, сложная и творческая задача, поставленная шефом, которая должна была увенчаться успехом на сегодняшнем совещании и, возможно, повлечь за собой поощрение... Не всё же нагоняи и выволочки получать, хотя и к ним уже привыкла.
Без готовых бумаг Наде лучше на работе не появляться. Шефу не интересны форс-мажоры, он и слушать не станет о сломавшейся машине и беспризорниках. А ей, с пылящимся в шкафу дипломом учителя географии, ещё доказывать и доказывать свою способность быть экономистом...
Скорее всего, детишки легко ушли бы от погони в лице тридцатилетней офисной дамы на высоких каблуках, но им навстречу в метро спускались толпы: пришел пригородный автобус. Мальчик стремительно лавировал между людьми и почти скрылся из виду, но девочка замешкалась, ее все время кто-нибудь толкал, протискиваясь вниз: из тоннеля доносился характерный приближающийся стук колёс.
- Стой! - запыхавшаяся Надя схватила её за рукав. - А ну отдайте сумку!
- Пустите меня! - тут же завопила девочка, отчаянно вырываясь. - Не трогайте, я вам ничего не сделала! Помогите!
Надя вздрогнула: наверняка отработанный прием. Вон как натурально разыграно. Но пассажиры не спешили вмешаться: каждый торопился по своим делам. А может быть, вид хорошо одетой женщины и визжащей девочки вызывал ассоциации строгой мамы и капризного ребенка? Разбираться никто не хотел.
- Ах, так? - сердито бросила Надя. - Пошли-ка. Не хочешь по-хорошему, сейчас я тебя сдам в милицию! - и потащила по лестнице.
- Отпусти, тётенька, - заныла девочка, мгновенно сориентировавшись и сменив тактику. - Мы не виноваты, просто очень голодные... Хочешь, вот, возьми все, что есть, только пусти, - она совала Наде бейсболку с парой мятых купюр и размазывала слёзы по завешенному волосами лицу.
- Ладно, не пойдём в милицию. Веди к брату, или кто он тебе. Вернете сумку - отпущу.
Вместо того чтобы обрадоваться, девочка насупилась и перестала сопротивляться.
- Ты чего?
- Я не крыса. Своих не сдаю, - хрипло заявила она.
Несмотря на неприятности, Надя готова была расхохотаться, так нелепо прозвучали слова матёрых зэков, известные обывателю по типовым персонажам телесериалов. Но что-то в голосе девочки не давало это сделать. Какая-то нотка, убеждавшая, что ребёнок не просто подражает героям любимых фильмов. По меньшей мере, она сама считает, что всё всерьёз.
- Слушай, так не пойдёт. - Надя остановилась и попыталась взять себя в руки. - У меня в сумке документы, которые мне очень нужны. Меняюсь. Можете забрать деньги из кошелька, но верните всё остальное!
- Правда, можем? - удивилась девочка. - Гонишь!
- Нет. Там долларов сто пятьдесят, хватит вам на конфеты, жвачки и прочую чепуху надолго. А мне без этих бумаг просто... - Надя помахала рукой, пытаясь подобрать привычное ей слово.
- Трындец? - понимающе подсказала та.
- Именно.
Попрошайка вздохнула, размышляя, но в конце концов с сожалением покачала головой:
- Нет. Нельзя.
- Значит в милицию, - жёстко сказала Надя. Она уже смирилась с тем, что опоздала на планёрку и провалила задачу, но дело так оставлять не намеревалась. И только сейчас сообразила, что в сумке дорогой мобильный, который важен не столько ценой, сколько справочником телефонов, а без него Надя окажется как без рук. Ещё паспорт, водительское удостоверение, документы на машину, которые забыла выложить. Мысль о том, как их придется восстанавливать, привела в ужас.
- Ладно, - покорно кивнула девочка.
И вдруг резко дёрнулась бежать. Надя чудом успела вновь поймать за грязный рукав.
- Нет уж!
- Да иду, иду, - пробормотала пленница, вновь расслабившись, когда попытка не удалась.
Они шли по длинному, полутёмному подземному переходу, когда Надя заметила группу мальчишек:
- А, вот и твой брат!
- Блин! - испуганно вздрогнула девочка и попыталась спрятаться за Надину спину. - Опять Карим!
- Какой Карим? Не морочь мне голову... - начала Надя, но через несколько шагов разглядела, что воришку сумочек окружила толпа смуглых кудрявых мальчиков, лет примерно от семи до пятнадцати - по виду, цыганят. Уперев руки в бока, один что-то грозно рычал, а другие толкались, дурачились и перебрасывались отнятой гармошкой.
- Карим говорит, что метро - их бизнес, - пояснила девочка, шмыгнув носом. - И всегда нас с Днём караулит.
Вдруг главный цыганенок ударил воришку в живот, так что тот согнулся и упал. Вырвав Надину сумку, он вытряхнул содержимое на пол. Другой с силой грохнул о стену гармошку.
Заметив внимание взрослой женщины, цыганята подобрали кошелёк и мобильный, и мгновенно исчезли. Будто их и не было.
Надя не заметила, как оказалась рядом с лежащим мальчиком. Он судорожно пытался вдохнуть, но ничего не получалось: лицо бедняжки побагровело, глаза вылезли на лоб. У Нади тряслись руки, когда она приподняла его голову:
- Боже, что с ним? Нужно скорую!
- Ничего страшного. - Девочка, которую Надя невольно отпустила, не стала убегать, а присела рядом и по-взрослому пожала плечами. - Под дых получил. В первый раз, что ли? Очухается.
- Где мой телефон? Ах ты чёрт, его же забрали...
- Да не дрейфь, говорю! Всё в норме. Меня сколько раз в живот били - жива же. Вон, гляди, День уже дышит.
Мальчик со странным именем действительно сумел глотнуть воздуха, и зашёлся в раздирающем кашле. Его стошнило, но сразу после этого стало легче. Он оттолкнул Надины ладони.
- Давай, зови ментов, - промычал, сев и отдышавшись. - Ты же ничего больше не умеешь...
Надя взглянула на свои бумаги, разлетевшиеся веером на истоптанном полу подземного перехода, влипшие в грязь, и со вздохом стала собирать косметику, документы.
- Зачем вы попрошайничаете, раз вас за это бьют? - проворчала она. Впереди ждало бесславное объяснение с шефом, но гнев куда-то улетучился. - И воруете...
- Всё было продумано, - ответила девочка, - мы успели бы убраться, если б не ты.
- Что ты с ней говоришь? - зло бросил её брат, утираясь рукавом. - Мы же для неё всё равно что мусор. Ну, скажи, что это неправда, скажи!
Надя открыла рот, но задохнулась от возмущения:
- Да как ты...
- Пошли, Мышь, - отрезал он, поднимаясь с помощью сестры. - Все они одинаковые, бабы в шубах. И мужики в галстуках.
- А ты чего ждал? - изумилась Надя, глядя на девочку, которой удивительно подходило это нелепое имя. Она выглядела худенькой, мелкой, остроносой, но глаза живо поблескивали из-под серых от грязи волос. Ни дать, ни взять, мышонок-несмышлёныш. - Что поглажу по головке карманников, которые украли у меня сумку и испортили столько труда?
- Сама виновата. Нечего было смотреть, как будто испачкаться боишься... Я не ворую, ясно? А тут как замкнуло в башке, аж зубы свело... Был бы пистолет, заставил бы всех уважать нас с Мышью!
Надя растерялась. Не нашла ничего лучше, как сказать:
Ребята собрали рассыпавшиеся из карманов Дня вещи: бумажки, ключи, батарейки, подняли треснувшую гармошку и двинулись к выходу. Они отчего-то угадали, что Надя передумала звать милицию.
День шагал с независимым и презрительным видом, а Мышь не утерпела, обернулась. Но тут же будто устыдилась своего порыва, догнала брата и взяла его за руку.
Неожиданно для себя Надя поспешила следом. Она все равно опоздала, теперь уже не важно, на час или два. Но она совершенно точно не простит себе, если не выскажет родителям детей всё, что думает об уделяемом брату и сестре внимании. Или хотя бы не убедится, что никакие Каримы больше не пристанут.
- Я вас провожу до дома, - решительно заявила Надя.
- Ой, не надо, - испугалась Мышь.
- А пускай! - вдруг ухмыльнулся День. - Хочет показать, какая она добренькая. Пожалела убогих. Ну-ну.
- Она же Петру Анатольевичу все растреплет, - громко прошептала Мышь брату на ухо. В голосе послышались дрожащие нотки.
- Пусть треплет, - угрюмо ответил тот. - Не она, так кто-то другой.
Мышь усиленно зашмыгала носом, пытаясь сделать вид, что и не думала плакать.
- Не реви. Он всё равно бы узнал. Гармошка-то разбита. Как гитара в прошлый раз.
- Петр Анатольевич - это кто?
День сплюнул сквозь зубы и промолчал.
Когда дети завернули в подъезд и вытащили из-за мусоропровода пакет с одеждой, Надя мысленно удовлетворённо кивнула: я так и знала. И непроизвольно перевела дух. На какой-то жуткий миг показалось, что брат и сестра приведут её в подвал к пьяным бомжам... Она не представляла, что делать в таком случае.
Переодевшись и пригладив волосы, они сразу стали похожи на обычных ребят. Но только похожи.
Шагая рядом по взъерошенным от ветра лужам, мимо забрызганных грязью машин и наглухо запертых газетных киосков, вдоль заполненных ледяной слякотью улиц и печальных мокрых деревьев, Надя гадала, что в облике брата и сестры не дает ей покоя. Одинаковые короткие стрижки? Поношенные, но чистые куртки? Плотно сжатые губы, слишком серьёзные лица?
Она все поняла, только когда День открыл калитку с табличкой "Районный детский дом". Простая и безжалостная надпись будто вновь окатила Надю холодным декабрьским дождем. Только этот дождь, минуя защитные покровы, проник прямо под кожу.
Ребята взбежали на крыльцо старого трехэтажного здания и, осторожно приоткрыв дверь, просунули внутрь головы.
- Никого, - шепнула Мышь, - поперли!
- Нет, - строго отозвался День, распахивая створку, - сначала вынос мозга. Эта для чего пришла, по-твоему? Пожаловаться.
Девочка покорно потупилась, а ее брат мотнул головой в сторону обитой потёртой кожей двери с золотыми буквами "Заведующий":
- Тебе туда. Не бойся, не сбежим.
Надя ступила на темно-красную дорожку, что тянулась из конца в конец длинного полутемного коридора, и посмотрела на свои мокрые следы. Грозная дверь, утыканная заострёнными шляпками гвоздей, перетянутая лопнувшими кое-где струнами, вызвала странное, давно забытое чувство робости школьника перед кабинетом директора. Она оглянулась на детей. У Мыши глаза были вновь на мокром месте, День храбрился, изо всех сил изображая безразличие. Но Надя видела, что его тоже страшит предстоящий разговор.
- Может, не пойдем к заведующему? - не очень уверенно сказала она. - Если вы пообещаете, что больше не станете попрошайничать в метро. Это опасно и...
- Не пообещаем, - отрезал День, глянув исподлобья. - Не надейся.
- Но зачем? - не выдержала Надя, схватившись за голову. - Вы же не голодаете, голые не ходите! Чего вам не хватает - дорогих игрушек? Неужели так сильно хочется, что ради этого стоит переодеваться в рванье, унижаться перед "бабами в шубах и мужиками в галстуках", терпеть побои цыган? Давайте я вам куплю телефоны, хотите? Или планшеты?
День скорчил пренебрежительную гримасу:
- Покупай, если не врёшь. Но в метро мы все равно пойдем.
- Да почему?!!
- Твоих подачек на всех не хватит. А нам дальше жить.
- Ты ничего не понимаешь, - всхлипнула девочка. - Мы должны доказать, что сильные. Что нам плевать на всех. Что мы можем зарабатывать деньги! Тогда нас будут уважать...
- Хватит болтать, Мышь, пошли к Петру Анатольевичу. Раньше зайдем - раньше выйдем.
День не просто хотел казаться взрослым, вдруг поняла Надя. Он был им, несмотря на то, что ростом едва доставал ей до плеча. Он сам толкнулся к заведующему - но там оказалось заперто.
Надя с Мышью хором перевели дух. И с опаской посмотрели друг на друга. Словно День обеим приходился старшим братом или боссом, и обеих мог заругать.
Внезапно хлопнула входная дверь, и в коридоре появился немолодой коренастый мужчина в очках, в расстегнутом пальто и съехавшем шарфе, с торчащими от ветра редкими волосами. Увидев Мышь и Дня, он со вздохом облегчения утер рукавом взмокший лоб:
- Слава богу! Живы? Здоровы?
Мышь неожиданно скривила губы и бросилась к нему:
- Петр Анатольеви-ич! - ревела она в голос, прижимаясь лицом к влажному пальто. - Прости-ите, мы гармо-ошку разбили...
- Ну-ну, - заведующий одной рукой обнимал девочку, а другой тыкал в кнопки телефона: - да, это Семёнов. Дети нашлись! Да, отзывайте наряд, спасибо... - потом перевел взгляд на мальчика: - Как же так, Денис, опять сбежал с уроков и увел Машу неизвестно куда? Я ведь доверял тебе.
День смотрел в окно большими, упрямыми глазами, заложив руки за спину.
- Ладно, потом поговорим. А сейчас бегите, еще успеете на четвертый урок... Вы ко мне? - спросил Петр Анатольевич у Нади, когда ребята скрылись. - Они что-нибудь натворили?
- Нет! - вздрогнула та, отведя взгляд от лестницы, на которой едва затих топот. - Я просто... проводила детей до дома.
- Спасибо, - сказал заведующий, снимая пальто. У него была усталая, но искренняя улыбка. Она подошла бы Дню, если бы тот хоть раз вздумал улыбнуться. - Действительно признателен. Знаете, День с Мышью, э-э... то есть Денис с Машей у нас недавно, раньше они жили в другом городе. Адаптация в новом коллективе проходит непросто... Вы не торопитесь? Разрешите угостить вас чаем?
Надя бросила ключи с сумкой на тумбочку, с трудом сняла сапоги и шубу. Упала на диван в комнате с твёрдым намерением больше не вставать. По крайней мере, сегодня.
Никогда в жизни у нее не было более тяжёлого дня.
Она все же успела появиться на работе до отъезда шефа. И выслушала о себе столько нелестного, что вместившая всё это голова распухла и, видимо, готовилась лопнуть. Виски пульсировали от язвительных замечаний. В ушах звенели смешки коллег. Темя ломило от мрачных перспектив.
Наде придется долго, очень долго восстанавливать подмоченную репутацию. Иначе - увольнение с высокооплачиваемой должности, получением которой когда-то так гордилась. А это означает, что она не сможет снимать квартиру в столице. Но и в родной городок возвращаться некуда: в двухкомнатной квартире, где она выросла, живут мать, сестра с мужем и двое их детей. А старшая и успешная Надя, гордость семьи, стала заложником своей карьеры. Разве что Стас поможет?
Хлопнула входная дверь, и Надину усталость будто рукой сняло. Сегодня же вторник, как она могла забыть! Этот вечер Стас всегда проводит с ней, объясняя жене, что ходит в спортзал. А что делать, если жена - совладелец бизнеса? Их брак всегда строился на расчёте, но развод означает делёж и почти наверняка крах дела, которому отдано столько лет жизни. Каково строить карьеру без поддержки со стороны, Надя знала как никто.
И вот - понимала, сочувствовала, ждала. Третий год - так что же? "Разве за любовь не стоит бороться? - спрашивала она свое отражение в зеркале ванной, стыдливо стирающее слёзы вместе с тушью, когда Стас уходил домой. - Подумаешь, еще год или два, пока Стас не станет на ноги. Не так уж трудно. Главное, я знаю, что он любит меня".
Радостно вскочив, она побежала встречать гостя.
- Как здорово, что ты пришел! - закричала Надя, привставая на цыпочки, чтобы стащить колючий шарф и обнять за шею.
Стас усмехнулся. Легко, одной рукой приподнял Надю, быстро чмокнул в губы:
- Ты чего? Я же всегда прихожу по вторникам.
"Какой же он высокий, сильный, красивый! - с восхищением думала она. - Когда Стасик рядом, никаких проблем нет и быть не может!"
- Знаю, - сказала вслух, любуясь им, - просто я счастлива, что ты есть.
- Да? - Стас заглянул в зеркало, быстро причесался, протянул шутливо: - Это настораживает. Похоже, тебе от меня что-то нужно. Признавайся, я угадал?
- Да, - пробормотала она, - наверное, да. Но давай поговорим об этом позже. Кажется, у тебя в пакете вино? Идем ужинать.
Зажженные свечи и бокал красного вина помогли расслабиться, согреться. Надя смотрела на ровно тянущийся вверх язычок пламени, но ловила себя на том, что думает не о Стасе, а о Мыши и Дне. Интересно, что они делают по вечерам? А завтра - не удерут ли снова кому-то что-то доказывать?
- Никому не запрещается навещать детей, - неохотно сказал Петр Анатольевич в ответ на Надин вопрос. - Но буду откровенен: не стоит вам приходить. И подарки дарить не надо.
- Почему?
- Видите ли, у вас наверняка напряженная, занятая жизнь. Вам понравились ребятишки, вы их пожалели. Но со временем заботы вновь захлестнут, ваша семья, друзья станут требовать внимания, и у вас не будет находиться времени приезжать в детдом. Не спорьте, так всегда и случается. А дети - они ведь могут привязаться к вам, начать надеяться на что-то большее. Не стоит причинять им лишней боли.
Надя не хотела верить. Здесь было что-то не так, неправильно, нелогично... Неужели она не должна больше видеться с Мышью и Днём, не может помочь, не смеет полюбить? Неужели только благотворительные взносы на счет с безликой цепочкой цифр?
- Так что тебе нужно? - прервал ее мысли Стас. - Прямо заинтриговала, говори, не томи!
- Ребёнок, - неожиданно даже для самой себя призналась Надя. - Я хочу ребёнка.
Стас перестал улыбаться.
- Здрасьте, приехали! - опешил он. - С чего бы вдруг?
- Не вдруг, - покачала головой Надя, - давно. Я хочу семью. Настоящую. С детьми, собакой, разбросанными игрушками, мультиками, визгом, соплями - обязательно с соплями! - мокрыми пелёнками, походами в цирк - знаешь, сколько я не была в цирке? Я хочу выбирать коляску, отпрашиваться с работы на утренники в садик, проверять уроки, ругать за двойки...
Слёзы все-таки налились, как Надя ни сдерживалась, и скользнули по щекам. Почему она раньше не догадалась, чего ей не хватает в жизни? Это же так просто. Одно слово: ребёнок. Но оно значит целый новый, неизведанный мир, к которому так хочется прикоснуться, стать в нем своей, необходимой... Вот только достойна ли она чуда?
- Слушай, не надо истерики и этого пафоса, - расстроено протянул Стас. - Мы с тобой много раз об этом говорили. Все будет, но не прямо сейчас. Ты же не хочешь, чтобы из-за одного каприза я разрушил то, что строил столько лет? Между прочим, строил наше с тобой будущее.
Надя спокойно посмотрела ему в глаза.
- Нет. Ваше с женой.
- Ну, знаешь! - Стас вскочил, со стуком поставил бокал. - Такого я от тебя не ожидал. Думал, ты умнее, и не идешь на поводу у своих капризов. Позвони, когда успокоишься.
Дверь с грохотом захлопнулась.
А Надя с удивлением поняла, что не ощущает потери. Терять просто оказалось нечего. Кроме иллюзий.
Вещей оказалось не так и много - две большие сумки. Ключи оставить на тумбочке в прихожей. Заявление на увольнение написано, завтра будет на столе у шефа.
А вот - самое главное. Синие корочки педуниверситета, что венчали полуоформившиеся, детские еще мечты о школе, ясных глазах учеников, их любознательности и наивности, их доверии и упрямстве, прилежности и лени... Но учителям слишком мало платят, и однажды мир столицы, Стасика и бизнеса втянул в свое холодное, равнодушное нутро.
Надя содрогнулась от мысли, что если бы не сегодняшняя встреча в метро, она могла бы так и не узнать, где её место в этой жизни. И годами тщетно гнаться за чужим, украденным счастьем.
Она достала еще один лист бумаги. "Заведующему районным детским домом Семенову Петру Анатольевичу. Заявление. Прошу принять меня на должность учителя географии и круглосуточного воспитателя... с предоставлением комнаты в детском общежитии... Дата. Подпись".
- Не думайте, что так легко избавились от меня, День и Мышь, - кивнула она своему повеселевшему отражению в зеркале. - Я еще научу вас улыбаться.