Четырехчасовые вахты оказались дьявольским изобретением. После первых дней бодрости и энергии, когда почти все свободное время можно было тратить на то, чтобы глазеть по сторонам и болтать с соседями, начала сказываться усталость, и в каждую свободную вахту приходилось отсыпаться. Вскоре Витим начал путаться в счете дней: ему казалось, что прошло много больше, чем в действительности. Однако более четырех часов непрерывной гребли не выдержал бы самый выносливый - попутный было в начале путешествия ветер сменился на северо-восточный, и теперь паруса мало помогали. Кроме того, "Грозовая птица" все больше продвигалась на север, и ранняя весна Варада вновь уступила место суровой зиме. Во власти холодных ветров, приносящих порой обильные снегопады, а иногда сырые зябкие туманы, силы расходовались быстро. Начала надоедать однообразная пища - солонина, не вызывающая никакого аппетита, вода со временем приобретала затхлый привкус. Да и морские пейзажи стали на редкость скучны - кругом одна колышущаяся серо-сизая вода.
-Мы огибаем Гиблый полуостров по широкой дуге, - пояснила однажды штурман Цисса Витиму и нескольким новичкам, которые осмеливались вполголоса роптать. - Здесь нельзя приставать к берегу, потому что на всем побережье нет ни свежей воды, ни дичи - только гнилое болото, где водятся орды нечисти, ядовитых гадов и тучи гнуса, укусы которых вызывают изнурительную лихорадку. Все корабли стараются обходить здешние места так, чтобы земли даже не было видно. Но ничего, скоро мы повернем на север, обогнем мыс Обмана, за которым лежит узкий Зеленый залив. А всего в нескольких сотнях верст севернее будет мыс Богини Фрей, где мы сделаем остановку. Это тоже Гиблый полуостров, но его самая восточная оконечность, там сравнительно безопасно и можно будет отдохнуть несколько дней.
-А далеко до этого мыса? - осмелился спросить самый молодой из новобранцев, успевший, верно, уже много раз проклясть себя за глупое желание наняться матросом.
-Еще две-три недели, все зависит от погоды, - был безжалостный ответ.
К чести молодых моряков, никто не застонал, поэтому Витим тоже счел себя обязанным сдержаться. Единственное, что он позволил себе - это обронить мимоходом, что полагал морские путешествия более веселым делом.
-Молчи, дурак! - тут же получил он в ответ рев великана Гульбо. - Еще накличешь!
-Моряки безумно суеверны, и не только моряне, - со знанием дела пояснил Аюга. - Мы плохо помним имена богов в час, когда сходим на берег, но самые усердные молящиеся в день перед отплытием.
Несмотря на неосторожное замечание человека, следующая неделя прошла так же скучно, зато на девятый день ветер резко переменился на восточный, усилился, а из-за горизонта начали наползать лохматые нагромождения грязно-белых облаков. Море было пока еще спокойно, но гладкость волн уже была нарушена, поверхность воды ощетинилась мириадами пенных брызг, наморщилась тысячами хмурых складок.
-Шторм, - услышал Витим бесстрастные слова капитана Уманат, донесенные до его скамьи порывами ветра. Она всматривалась в тревожное небо, порой переводя взгляд на трепещущие паруса.
-Нелегкий шторм, - подтвердила штурман Цисса. - Возможно, стоит даже взять восточнее и переждать его дальше от берега. Мы походим совсем близко от мыса Обмана.
-Думаю, у нас есть еще несколько часов, - возразила Уманат. - За это время успеем выйти на простор Зеленого залива, и тогда шторм не страшен. Ход прекрасный, а менять курс - это терять целый день.
-Разумно ли это, капитан, - вздрогнула Цисса. - Ветер с востока, он будет гнать нас прямо на скалы.
-Рискнем, - ответила непреклонная Уманат. - Эй, Гаэтар! Гребцам ускорить темп, матросам быть готовыми убирать паруса. Рулевой, курс прямо на север!
Витиму была видна стройная фигура капитана, изваянием застывшая на мостике. Только бешено развевающиеся волосы да сверкающие округлые глаза свидетельствовали, что это живая женщина. Как Уманат преобразилась сейчас, куда девалась неряшливая особа, которая насмехалась надо всем, что ей встречалось на пути. Теперь она получала истинное наслаждение от надвигающейся угрозы, казалась настоящей владычицей и моря, и ветра, и пляшущей под ногами палубы, которые покорно ей служат, не мысля иного. Витим заметил немало мужских взглядов, которые не в силах были оторваться от этого зрелища, тронувшего своей дикой красотой даже человека. И среди них - взгляд первого помощника Гаэтара, забывшего, что следует командовать. Нет, никогда не будет этот морянин претендовать на место капитана, понял Витим.
Уманат оказалась права - шторм налетел только тогда, когда похожий на плывущую по воде тучу силуэт мыса Обмана остался позади. Сквозь свист и вой ветра, грохот внезапно вздыбившихся водяных валов, с шумом разбивающихся о корпус шебеки, стонущий под этим напором, слышался ее резкий голос, отдающий краткие и отрывистые команды.
-Убрать паруса. Гребцы - смена. Всем закрепиться линями. Человека на мостик.
Сначала Витим решил: ослышался, но кто-то уже орал ему то же самое прямо в ухо.
-Привяжись к основанию бизань-мачты, - приказала Уманат, едва завидев парня, с трудом вскарабкавшегося на полуют по ходящему ходуном настилу, - это самое безопасное место на судне.
Витим вспыхнул.
-Я останусь со всей командой.
Уманат подняла на него взгляд, полный удивления: очевидно, ей никто не возражал во время шторма. А стоявшая рядом Цисса вдруг хлестко ударила парня по щеке.
-Не спорить с капитаном! - рявкнула она тоном, совсем непохожим на свой обычный мягкий, переливчатый тембр. - Быстро исполняй, или отведаешь плетей.
Вздрогнув, Витим нерешительно взял поданный ему конец и принялся закреплять его на мачте. Он, конечно, слышал, что за неповиновение наказывают плетьми, но как-то до сих пор ему не приходило в голову, что возражение против чрезмерной заботы может быть расценено как неподчинение приказу.
А море уже подбрасывало шебеку с такой свирепостью, что маленький кораблик казался беспомощной щепкой, отданной во власть стихии. Витима несколько раз ощутимо приложило о мачту, моряне вокруг него торопливо привязывались к выступам рангоута. Недалеко оказались Иона и Ленсия, помогавшие рулевому держать курс, Тахори примостилась за спиной Циссы. Норна и Прато предпочитали во время бури оставаться в своих каютах.
-Если за борт смоет кого-то из беллингов, - сдержанно, словно и не было ни спора, ни пощечины, заметила Уманат Витиму, сделав перерыв в потоке команд, когда свист ветра на мгновение поумерил пыл, - они смогут добраться до берега. А ты нет.
С этими словами она снова отвернулась и больше не обращала на него внимания.
А разгулявшийся над океаном ураган все усиливался. Шебека клонилась, выпрямлялась, проваливалась в зияющие каверны между валами, вздымающимися все выше раз за разом, потом с отчаянным усилием взбиралась по водяному склону на кручу, верхушка которой обязательно перехлестывала через борт, прокатываясь по палубе от носа до кормы. Потом, подкинутая особенно яростным валом, "Грозовая птица" вдруг легла на бок, оконечности рей погрузились в воду, на палубу хлынули темные пенные потоки - казалось, вот-вот покажется наружу киль, и суденышко перевернется. Вися на веревках и ощущая, как сжимается желудок, Витим с ужасом смотрел, как скамья, на которой он недавно сидел, скрылась под водой на долгую минуту, кажущуюся вечностью. Корабль выправился тяжко, с натугой, с надрывным скрипом снастей, словно рассерженные подводные духи морян не желали выпускать добычу из своих объятий. Только сейчас Витим понял, что уже давно с небес хлещет ливень: все давно промокли с головы до ног, и дождь представляется всего только закономерным продолжением бушующего вокруг царства воды.
Это было страшно, величественно и захватывающе. Отличаясь богатым воображением, прежде Витим даже отдаленно не мог представить себе того, что ощущал сейчас, находясь в центре шторма. Ни небес, ни земли - только море, одно безграничное море, в чьей власти сейчас было уничтожить или помиловать. Ни одна стихия на его памяти не обладала такой властью над разумными, не играла ими как развеселившееся дитя камешками. И для того, чтобы удержаться в ее руках, разумные должны были прилагать все силы, укрощать страх, доказывать, что достойны жить дальше, попав на этот суд бессмертных богов.
Витим хотел бы вступить в эту же борьбу, напоминая прежде всего самому себе, что он еще жив. Овладевший им поначалу ужас исчез, сменился жаждой действий. Но тревожащее душу лихорадочное возбуждение не находило выхода: Витим был прочно привязан к основанию мачты. Ему оставалось только расширенными глазами смотреть на взмывающие к небесам и рушащиеся на палубу с мощным грохотом валы, на быстро темнеющие клочья туч в небесах, слившихся с морем, вбирать в себя беспощадность бури и мужество морян, рискнувших противопоставить себя стихии.
Небо распорола далекая молния, осветившая на мгновение часть горизонта мертвенно-белым светом. Витим вздрогнул - в коротком взблеске ему привиделись строгие очертания корабля на гребне волны не более чем в полуверсте от "Грозовой птицы".
-Какое-то судно справа по борту, - крикнул он Циссе, которая оказалась ближе всех.
-Где? - отозвалась она.
Витим махнул рукой. Вскоре вспыхнула еще одна молния - незнакомый корабль был уже немного дальше, за кормой, он заметно сместился в ту сторону, где должен был быть берег, и к тому же сильно накренился. Витим обратил внимание на странность: высота возвышающихся над водой мачт и бортов создавала обманчивое впечатление близости, но простирающаяся до него вспаханная водяная равнина с очевидностью указывала на немалое расстояние.
-Видела! - крикнула Цисса. - Кажется, у них пробоина ниже ватерлинии. Их несет прямо на мыс!
Штурман замахала рукой Уманат, та согласно кивнула.
-Я тоже заметила, - прокричала капитан. - Единственное, чем мы можем им помочь - это принять на борт тех, кто доберется до "Грозовой птицы". Они должны были заметить нас и, возможно, уже прыгают в воду. Гребцы, - взревела она, - удерживать судно на месте!
На мостике, да уже и на шканцах напряженно вглядывались во мглу брызг, пены и дождя, но среди бушующих волн по-прежнему не было заметно никаких признаков присутствия живых существ.
-Они могли нас не заметить? - крикнул Витим назад.
-Вряд ли, - ответила одна из девушек, то ли Ленсия, то ли Иона, - фонари на носу и юте не погасли.
Он подумал, что фонари не помогут разобрать, что за корабль перед тобой, и не лучше ли погибнуть в милосердных глубинах океана, чем угодить в рабство, доверив свое спасение пиратам.
Снова блеснула молния, и в ее свете силуэт чужого корабля вырисовался еще дальше к западу.
-Мы не можем больше оставаться на месте, - донесся до мостика голос Гаэтара, едва слышный за воем урагана, - нас начинает сносить к мелководью.
-Вперед, - решительно скомандовала Уманат, - жаль, но об этих бедолагах придется забыть.
А вскоре гроза приблизилась настолько, что морякам действительно удалось забыть о горькой участи погибающего судна. К реву беснующихся морских пучин добавились оглушительные раскаты грома, но зато в свете частых молний высвечивались мельчайшие детали корабля и моря вокруг. С десяток морян Гаэтар отправил откачивать воду из трюма, боясь повредить драгоценный груз, ибо в случае этой потери "Грозовой птице" грозило быть проданной за долги. Все свободные матросы изо всех сил налегали на весла, ухватившись вдвоем за одно древко, рулевой рычаг держали трое. Те, кто не был занят, во все глаза осматривали море, не покажутся ли прибрежные рифы: в этой безумной круговерти немудрено сбиться с курса.
Шторм продолжался несколько часов, Витим не мог бы сказать, сколько именно. Порой казалось, что кроме неистовства могучего Океана ничего больше в жизни и не было, что надежная суша лишь привиделась в странном сне. В другой миг представлялось, что само время разорвано взблесками молний на неровные клочки, из которых никогда уже не сложить целое.
Совершенно неожиданно сквозь клубящиеся тучи и снопы ледяных брызг прорезался желтый, ослепительный луч, упавший на палубу. И хотя стихия продолжала бушевать так же яростно, как и прежде, матросы дружно ликующе взревели.
-Шторм заканчивается, - крикнул кто-то, скорее всего, Иона.
Сначала Витим удивился: ветер ничуть не потерял своего разрушительного напора, водяные горы все так же вырастают на пути шебеки, дождь по-прежнему льет на продрогшие до костей тела. Но тут слои облаков пробил следующий солнечный меч, потом еще один - и вот уже целый веер золотистых клинков пронзает верхушки волн, которые под их прикосновением теряют свою гневную черноту бури, окрашиваются легкомысленной зеленью, смешанной с золотом. Струи дождя смиренно ушли прочь, на запад, подгоняемые солнечными плетьми, а ветер вдруг перестал бросать в кораблик исступленные, свирепые порывы, словно заостренные стрелы, а задул устойчиво и ровно. Волны все еще не сдавались, бросаясь на приступ борта, но с каждым ударом о форштевень их сила таяла, укрощенная выглянувшим солнцем.
Наконец Уманат отдала команду поднять паруса, которые с торжествующим хлопком развернулись во всю ширь, наполнились ветром; нарисованные на них птицы радостно расправили крылья. Гребцы получили передышку и со стонами наслаждения попадали на палубу возле скамей. Человеку разрешили отвязаться, и он молча убрался с мостика.
Не в силах оторвать взгляд от моря, Витим медленно прошел на нос. Там он оказался в одиночестве, огромное полотнище фока отгораживало его от отдыхающей на шканцах команды. Все они не раз проходили через шторм, все уже давно забыли ужас и восторг от соприкосновения с мощью океана и победы над ним, их нынешние чувства - всего только облегчение мышцам, радость того, что корабль цел и невредим.
Витим коснулся поручней, обернувшись лицом на запад. Море было все еще неспокойно, по нему быстро бежали белые буруны, брызжущие прозрачными каплями, но садящееся солнце обливало их светом и раскрашивало в небывалые цвета, одевало каждую волну в крошечные радуги, вспыхивающие на мгновение. Мокрая палуба корабля глянцевито блестела, над головой надувался тугой парус, поскрипывали снасти - "Грозовая птица" реяла над сверкающим, словно россыпь драгоценных самоцветов, морем.
"Море! Безбрежная синь, в которой словно разлито расплавленное серебро в солнечной дорожке, а вечером - целый океан золота", - вспомнил Витим.
-Ты была права, Рианнон, - прошептал он, - оно прекрасно.
И тут словно лопнули все замки, на которые он уже так давно запирал свои чувства. На Витима обрушились воспоминания: монашка Тасар, хладнокровно бросающая шелковые платья на грязный булыжник монастырского двора, растрепанная беглянка, решительно повернувшаяся спиной к надежным каменным башням и ступившая на дорогу неизвестности. Ночь на горном озере, прямо среди звезд. Вечера, наполненные теплом и уютом, с толстыми книгами и пляшущими огоньками лучин. Прогулки по лесу, волнующие случайными прикосновениями, обжигающими взглядами исподтишка. Лесное озерцо, окруженное сиреневыми фиалками.
Пепел и кровь на земле, сиреневая тряпка.
Он не замечал, что плачет - впервые с того дня, когда вернулся на пепелище. Но эти слезы живительным бальзамом проливались на воспаленные раны, облегчая, сглаживая боль, превращая ее в печаль - то, что делает настоящее прошлым.
Солнце бережно согревало его, ветер высушивал слезы. Они полагали, что вся жизнь еще впереди, и ее нельзя посвятить горю. Они обещали доказать, что он - не тягостное бремя для мира, что мир нуждается в нем как в любом другом живом существе, которому от рождения предопределено свершить важнейшую миссию, и она под силу только ему одному.
Но Витим не был уверен, что они на это способны.
Благодаря шторму в виду мыса Богини Фрей шебека оказалась уже через два дня. Здешняя земля возникла из морской пучины темно-зеленым холмом, полого поднимающимся над полосой прибоя. Море здесь было мутным, а у берегов росла водяная трава - безошибочные признаки множества пресных ручьев, разбавляющих соленую воду.
"Грозовая птица" бросила якорь почти в полуверсте от кромки воды - плоское дно залива не позволяло приблизиться. Уманат недовольно хмурилась: она не любила оставлять корабль без присмотра, с небольшой вахтенной командой на борту. Если из-за мыса неожиданно вынырнет враждебная галера, шебека обречена.
Однако мыс Богини Фрей был единственным местом, где можно запастись свежим мясом и водой перед пересечением Мертвого залива, отделяющего Гиблый полуостров от полуострова Героев. Гладь Мертвого залива слишком часто оставалась недвижима - здесь царствовали штили, когда приходилось идти только на веслах, а для шебеки, обладающей всего шестнадцатью парами весел, без помощи ветра такое путешествие могло растянуться на долгие недели. Моряне вполне могли питаться одной рыбой, но она надоедала им так же быстро, как и людям, и хотя соленая вода могла на некоторое время утолить их жажду, пресная требовалась столь же настоятельно.
На шебеке остались наиболее опытные матросы, способные укротить свое желание ощутить под ногами твердую землю, а почти вся молодежь по очереди была перевезена на берег двумя длинными шлюпками.
Витим ступил на сушу одним из первых - единственному сухопутному существу на борту безропотно было предоставлено место в первых рядах.
Берег оказался топким, заваленным грудами гниющего плавника, водорослей, дохлой рыбы и медуз, выброшенных недавним штормом. В них ковырялись крупные грязные чайки, шныряли здоровенные ящерицы, дрались из-за кусков падали, с мерным гудением вились тучи гнуса. Чуть дальше за полосой прибоя начинались заросли: бурые кривые деревца с ядовито-зеленой, словно бы больной хвоей или листвой, на которых сизыми бородами висел мох, жесткие стебли росших пучками трав, поросли лишайников, хвоща, переплетение лиан с тонкими белесыми стеблями. В полумраке постоянно посверкивали чьи-то глаза, слышался едва различимый писк. Из зарослей ощутимо несло стоячей водой и разлагающейся растительностью - этот запах мгновенно перебил здоровый соленый аромат моря. Здесь было ощутимо теплее, чем в открытом море - по-видимому, близкие болота выделяли тепло, и потому пробудившаяся уже после зимы растительность начинала буйно зеленеть.
И это - сравнительно безопасное место, содрогнулся Витим. Что же тогда представляют собой те части Гиблого полуострова, где нельзя высаживаться.
И все же здесь угадывались следы пребывания разумных. Невдалеке заросли были вырублены широким полукругом, получившаяся прогалина обнесена небольшим палисадом из подгнивших бревен. Внутри некогда стояли шалаши, и был сложен очаг из камней, но нынче трухлявые ветки обвалились и походили на кучи валежника, а на площадке между ними буйно пробивалась бурая и бледно-зеленая трава. Капитан Уманат приказала привести стоянку в порядок - именно здесь им предстояло провести две или три ночи. Она быстро разбила морян на отряды: одному предстояло отправиться на охоту, другому отыскать чистый ручей и запастись водой, третьему надлежало охранять шлюпки и отстраивать шалаши. В последнюю группу включили самых слабосильных, в том числе и Витима с Вуэром.
-Эй, я охотник, - запротестовал парень, - в лесу от меня будет больше проку.
Он невольно втянул голову в плечи - вновь спорит с капитаном. Но Уманат не рассердилась, а только с сомнением склонила голову набок.
-Это не лес, - подала голос вместо нее Иона. Она глядела чуть ли не с сочувствием. - Здесь болото, полное всяких тварей и топей, и туда новичкам лучше не соваться.
-Все когда-то бывает в первый раз, - не согласилась Уманат. - Ну-ка, дайте кто-нибудь ему лук, пусть охотник похвастается мастерством. К примеру, вон та ворона, что сидит на суку, попадешь?
Витим внутренне усмехнулся. Ворона на суку - детская мишень, совсем как та сосна, на которой Брейн впервые учила его стрелять. Но вот ему подали лук с колчаном стрел - и парень опешил. Конечно, оружие было морянским.
Луки, которыми пользовались охотники из Двенадцати Хуторов, были крайне просты: оструганная деревянная жердь по пояс высотой с зарубками на концах, воловья жила. Горцы предпочитали длинные, до груди луки, вырезанные из тугой древесины, укрепленные посередине стальными накладками и кольцом, с выгнутыми вперед рожками, также окованными сталью. Стрелы к нему резались в два раза длиннее, чем для человеческих, и бил такой лук так далеко, как только видит глаз. Витим долго не мог освоить горский лук, пользуясь человеческим, но когда научился стрелять из него, был неимоверно горд и к другому уже возвращался только в редких случаях.
Однако к своему стыду он вынужден был признать, что морянского лука в жизни не видел и даже не представляет, как пользоваться этой странной конструкцией. Даже у хищной ватаги ашуро Танэ были обыкновенные человеческие луки, разве чуть поменьше, чем у охотников Отрога.
Лук состоял из широкой деревянной пластины, укрепленной с внутренней стороны дугой из гибкого стального стержня, к которой на уровне упора руки крепилось нечто вроде загнутой рукояти. Тетива была невероятно толстой, Витим даже не представлял, какому животному могла принадлежать такая жила. В общем, он сразу разгадал, что при стрельбе деревянную пластину необходимо не сжимать в руке, как он привык, а упираться изнутри кулаком, придерживая лук за рукоять, которая ко всему прочему была снабжена небольшой решеткой, которая защищала кисть от удара тетивы после выстрела. Вероятно, это разумная предосторожность: трудно вообразить, с какой силой хлестнет по коже жила толщиной в два пальца.
Не очень уверенно Витим наложил на лук стрелу. В деревянной пластине имелась небольшая выемка, в которую, вероятно, должно входить древко, но отверстие это зачем-то имело два расположенных на разном уровне шипа, мешающих как следует установить стрелу.
Когда парень натянул диковинный лук, деревянная пластина угрожающе легко согнулась, и он поспешил ослабить нажим, боясь сломать странное оружие. К тому же рука была не слишком удобно вывернута, и он не чувствовал стрелу, касаясь ее только сгибом указательного пальца и кончиком большого. А широкая пластина заслоняла все, что располагалось слева - демон забери, как можно стрелять из такого неуклюжего сооружения?
Выстрел был провальным. Стрела сорвалась с толстой тетивы, чиркнула оперением по торчащим шипам и ушла круто вправо, а дуга лука резко распрямилась, едва не вырвавшись из руки. Сидящая на ветке сонная ворона даже не шелохнулась, когда проклятая стрела вонзилась в землю шагах в двадцати от стрелка.
Это был не просто смех - громовой хохот оглушил человека. Смеялись все от юного Скионо до капитана Уманат.
-Никогда не видел ничего подобного! - громко восхищался Ньерас. - Ты прирожденный лицедей, и если выступишь с этим номером на площади, успех обеспечен!
-Да нет, отличный выстрел, - кричал Раугат. - Какой великолепный обманный финт. Если бы в этом месте стоял враг, он бы в жизни не догадался, что целятся в него!
Витим чувствовал, как краска заливает не только щеки, но и шею, как спине становится жарко от стыда. Он ни разу в жизни не стрелял так, даже когда впервые взял в руки лук.
Иона не собиралась вмешиваться, широко улыбаясь, только Вуэр счел себя обязанным вступиться. Уж он-то знал, что Витим не хвастался, называя себя охотником.
-Не смейтесь, у людей лук отличается от нашего. Ты, Раугат, тоже вряд ли справился бы с человеческим с первой попытки.
-Ладно, всем успокоиться, - отсмеявшись, произнесла Уманат. - Может быть, ты прекрасный стрелок из человеческого лука, но боюсь, у нас нет времени учить тебя пользоваться беллским.
Хапат отобрал лук, оттеснив Витима плечом.
-Смотри, как надо, - бросил он злорадно.
Витим в замешательстве смотрел, как тот натягивает лук. Горизонтально.
Парень чуть не хлопнул себя по лбу: конечно! Только так кисть находится в привычном, нормальном положении, ничто не заслоняет обзор, а стрелу не нужно придерживать, чтобы она не скользила вниз. Лук выгнулся в руках Хапата так, что едва не коснулся плеч концами, стрела плотно легла в паз: у самого наконечника оказались специальные углубления для шипов. Выстрел мощно пришпилил несчастную ворону к стволу дерева - та не успела даже каркнуть. Хапат насмешливо подмигнул человеку и растянул губы в усмешке.
"До чего же противная у них улыбка, - сердито подумал Витим, - от уха до уха".
Когда команды разошлись, Витим со вздохом подхватил широкий тесак и отправился вместе с Вуэром рубить колья для шалашей.
За полуразвалившимся палисадом ноги тут же начали вязнуть, проваливаться в невидимые ямы, заплетенные сверху ковром бурого мха или толстым слоем старой белесой паутины. Ветви корявых деревьев угрюмо сбрасывали на них пучки гнилой прошлогодней листвы, скользких слизней, обливали желтой тухлой водой, выпускали рои больших зеленых мух и слепней. За кустами постоянно верещало, чавкало, над головой раздавалось хлопанье тяжелых крыльев и назойливое жужжание.
-Научи меня стрелять из этой диковины, - хмуро попросил он.
Вуэр пожал плечами:
-Хорошо, но это довольно сложно. Может, мы купим на Длинном тебе человеческий?
-Ты тоже считаешь, что мне лучше выступать на площади? - вспылил Витим.
Вуэр засмеялся:
-А ты не любишь проигрывать.
-Это плохо?
-Нет, это правильно. Может, поэтому ты побеждаешь.
Витим от изумления даже бросил обтесывать ветку и выпрямился. На щеку тут же уселся толстый слепень, и парень зло шлепнул себя по лицу. Невредимое насекомое издевательски загудело, примериваясь снова.
-Я - побеждаю? Да ты с ума сошел.
-Даже если ты сам этого не замечаешь, - серьезно подтвердил Вуэр, осторожно подсекая молодое деревце.
-Северо-восток, - безошибочно определил Витим. Он замер, прислушиваясь, но крик не повторялся.
-Это ручей! Туда отправились за водой, и с ними Иона!
Они выскочили к лагерю, но там все было спокойно. Оказалось, кроме них крик слышал только Одемиш, но тот полагал, что это какая-нибудь местная тварь.
-Я уверен, что это был крик разумного, - бросил Витим, роясь в поклаже в поисках своего меча. Вуэр подхватил два первых попавшихся:
-Бежим, я покажу дорогу!
-Не дергайтесь лучше, - фыркнула им в след Прато, - еще сами куда угодите.
Тропа оказалась проторенной, насколько в болоте что-либо можно назвать проторенной тропой. Местами приходилось опускаться на четвереньки, кое-где перепрыгивать через стоячие лужи, а иногда отсекать перекинувшиеся поперек пути лианы, но здесь можно было пройти. К удивлению Витима Вуэр не отставал, хотя даже он сам начал слегка задыхаться от такого продвижения: сказывалось отсутствие тренировки.
Крик раздался снова, уже заметно ближе, и Вуэр выругался от беспомощности: в нем звучал панический ужас.
Еще несколько прыжков - и впереди послышался писк сотен глоток, шорох кожистых крыльев, звон стали.
Витим провалился по колено в топкую грязь, но успел схватиться за толстую ветку, одним рывком выдернул себя из трясины, побежал дальше. Он уже почти догадывался, что происходит на виднеющейся сквозь заросли поляне, только слегка недоумевал, почему обычная болотная нечисть вызывает такие страшные вопли.
Он выпрыгнул из-за кустов чтобы убедиться: так и есть. Нетопыри-нюхачи, самые мелкие, на редкость глупые и потому почти безобидные твари, они водятся везде, где есть стоячая вода. Эти шерстистые кожаны длиной не больше локтя напрочь лишены зрения и крайне плохо слышат, но обладают невероятно чувствительным обонянием, за что и прозваны нюхачами. Они обожают сосать кровь, но не видят жертву и прут прямо на нее, не думая о том, что та может быть вооружена. У животного или ребенка мало шансов, но человеку или горцу с мечом в руке отбиться от целой стаи так же легко, как нарубить капусты. Укус нюхача неприятен и ядовит, плохо заживает и долго воспаляется, но не смертелен. Только если позволить искусать себя с головы до ног, можно помереть. Так что же они кричат?
Но увидев развернувшееся на поляне сражение, Витим едва не застонал: ну кто же так бездарно обороняется от нетопырей? Моряне бросили полные ведра и рассыпались в разные стороны, убегали, пытаясь спрятаться, приседали, неловко отмахивались мечами. Они позволили нюхачам, которые всегда нападают плотной стаей, в чем их главная слабость, разбиться на пары-тройки и оглушительно пища атаковать одновременно со всех сторон. Многих уже покусали в нескольких местах - эдак и впрямь пропадешь! Только Иона и Цисса, возглавлявшие отряд, поступили почти правильно: упали на землю, укрывшись толстыми тулупами, которые нетопырям было сложно прокусить.
-Всем собраться вместе, - закричал Витим, срубая на лету несколько летучих тварей, почуявших новую кровь. - Быстрее, я знаю, что делать!
Однако никто не слушал ни его, ни Вуэра, который выскочил следом и уговаривал внять совету человека. Витим зло бросился к лежащим женщинам, бесцеремонно пнул Иону, зарывшуюся в кожи с головой:
-Командуй, чтобы собрались в кучу и легли, времени мало. Еще несколько укусов, и кого-то можно не спасти!
Та в ужасе высунула голову, посмотрела на Витима круглыми глазами, но как и тогда, в лесу, взяла себя в руки, за что парень был ей премного благодарен. Ее голос дрожал, но прозвучал достаточно громко и убедительно, чтобы обезумевшие от боли и ярости моряне кинулись друг к другу и неловко попадали на землю.
Витим толкнул туда же Вуэра, схватил ведро и поспешно выплеснул холодную воду на живую кучу, потом второе, третье - уже нацелившиеся для атаки нюхачи с противным разочарованным писком взвились в воздух, потеряв на мгновение струю заманчивого духа теплой крови. Теперь они перестроились в воздухе, всем скопом направляясь в сторону наиболее сильного запаха, не отбитого водой - то есть к Витиму.
Вот это уже привычно. Ему удалось подобрать второй меч, выпрямиться, оценивая стаю. Голов сто, не больше. Ему приходилось уничтожать и по две сотни кряду.
Нетопыри, разинув маленькие темные пасти с острыми клычками, ринулись на добычу. Голые кожистые крылья с шумом вспороли воздух, огласившийся резким, слившимся в унисон писком. За спиной Витима кто-то, отважившийся поднять голову и взглянуть на происходящее, придушенно вскрикнул.
Витим давно не тренировался крутить Сеть, но руки послушно вспомнили движения, заученные некогда так, что снились по ночам - спасибо безжалостному Шету. Тело оделось короткими взблесками красноватых мечей - они были чуть тяжелы для Сети с двумя клинками, но значительно легче, чем требовалось для одного. Стая с размаху врезалась в бешеное мелькание мечей, кровь брызнула ему в лицо, с влажным шорохом полетели ошметки тел. Витим пытался экономить движения: все-таки он отвык от таких активных занятий, о чем сразу напомнили некоторые ослабевшие мышцы, не используемые при простой гребле, и слегка потерявшие гибкость сухожилия. Горцы никогда не плетут полную Сеть, отбивая, скажем, стрелы: они замечают траекторию каждой и не совершают лишних взмахов. Когда-то Витим почти научился этому, но с тех пор, как он в последний раз бывал на болотах и натыкался на нюхачей, прошло несколько лет. Острые зубы скользнули по предплечью, когда в Сети появилась брешь, и он бросил попытки сберечь силы, с удвоенной скоростью вращая клинками и понимая, что опрометчиво счел стаю небольшой.
Когда последний нетопырь разрубленным шлепнулся в траву, Витим уронил мечи и пошатнулся, едва не рухнув следом. Руки были словно чугунные и дрожали как заячий хвост. Не было сил даже стереть противную зловонную кровь, обильно стекающую по лбу. За спиной раздались вопли: восторженные, восхищенные, завистливые, и тут же налетели, затормошили:
-Вот это да! Эк ты их - за одну минуту!
-Где ты так научился?
К нему протолкалась сияющая Цисса:
-Не перестаешь удивлять, человек. Похоже, мы сделали ценное приобретение, приняв тебя на корабль.
-Спасибо на добром слове, - вздохнул Витим. - Идем отсюда, со следующей стаей мне не справиться. А на падаль может притащиться еще какая-нибудь гадость.
Прато и Норна одновременно вскочили, завидев показавшуюся из зарослей жалкую процессию.
За водой отправлялось двенадцать беллингов, и из них только две женщины остались целыми и невредимыми, все остальные приобрели большее или меньшее количество скверных рваных укусов. Раугату удалось отделаться одним, но в сидячей части спины. Бедняга помирал со стыда, изо всех сил стараясь держаться подальше от Ионы, которая со свойственной ей решительностью вместе с Прато занялась врачеванием сразу по прибытии в лагерь. Конечно, спрятать не слишком доблестное ранение не удалось, и потому Раугат выглядел настоящим мучеником, даже в сочувствующе-насмешливых глазах приятелей и соперников.
Закусив губу, Цисса осторожно промывала нехорошую рану мужа: у того из основания шеи был выдран кусок плоти; кровь хлестала потоком, никак не желая останавливаться. Все с тревогой поглядывали на шатающегося от накатывающей слабости Косто, но Витим готов был с уверенностью заявить, что этот-то как раз отделался дешевле всех. Хлещущая кровь вымоет из ранки яд и в конце концов остановится. Уже через пару дней, когда искусанных морян охватит жестокая лихорадка, он встанет на ноги.
Наибольшую тревогу вызывал у Витима Хапат, который сейчас пренебрежительно отмахивался от парня, пытающегося осмотреть его правое предплечье, и осыпал страдающего Раугата колкостями. Пришлось вновь обращаться за помощью к Ионе - только ей морянин безропотно подчинился.
-Шесть укусов почти рядом, - сообщила девушка, смывая засохшую кровь и клочки изодранной рубахи. - Но раны чистые, уже не кровоточат.
Витим покачал головой. Хуже не придумаешь.
-Ерунда, - громко заверил Хапат, изо всех сил сдерживая гримасы, когда Иона прикладывала смоченную в крепком вине тряпицу к его руке. - Лучше гляньте, что там с воином, который сидеть не может.
Но на этот раз шпилька не удалась: голос дрогнул. Да и Витиму с Ионой было не до смеха.
-В чем дело? - накинулась на парня Иона, когда все раны были промыты и перевязаны, а раненые уложены отдыхать в шалашах, защищенных, по крайней мере, от нападения мелких хищников. - Что ты меня пугаешь?
-В укусах нюхачей страшны не повреждения, а яд, - сдавленно пояснил Витим, - от него раны воспаляются и могут загнить. Знаешь... я хотел бы ошибиться, но боюсь, Хапат потеряет руку.
Иона вздрогнула:
-Что же делать?
-Ничего. Противоядия от этой дряни нет. Горцы в таких случаях постоянно промывают укусы, и чем чаще, тем лучше. И читают заклинания.
-Ты можешь прочесть? Вуэр говорил, ты...
-Нет! - ну вот, опять его пытаются считать магом. Сколько раз можно объяснять! - Во-первых, здесь нет гор, а во-вторых, они не спасают живых существ от последствий их собственной глупости и слабости.
-Хочешь сказать, это наша глупость подвергла нас опасности? - вспылила Иона. - Что ж ты не предупредил, как вести себя, раз ты так много знаешь?
-Да откуда я мог...
-А мы откуда?
Оба одновременно глубоко вздохнули, глядя друг на друга. Какой смысл сейчас выяснять, кто и что должен был сделать, если все равно не сделал. Все, что могло произойти, уже произошло.
Отряд охотников, и с ними капитан Уманат, лекарь Тахори и Ленсия, вернулись к вечеру. Их поход оказался удачным: на морян нападали только крупные, годящиеся в пищу твари, которые сейчас торжественно покачивались на спешно вырезанных жердях, влекомых гордыми охотниками. Но увидев, что творится в лагере, Уманат схватилась за голову. Закусив губу, без тени своей обычной язвительности, она лично вместе с Тахори и Ленсией осмотрела раненых, выслушала доклад Циссы. Когда очередь дошла до Хапата, Тахори и Гаэтар молча переглянулись, а лицо капитана Уманат окаменело. Похоже, они уже сталкивались с этой напастью, и сделанный Витимом вывод тоже пришел им в голову.
Тахори, Иона и Ленсия не отходили от раненых, без конца промывая укусы. Корабельный лекарь удрученно признала, что это единственное, что они могут сделать. Остальное зависит только от крепости сильных молодых тел, которым придется самостоятельно бороться с ядом. Но если Ленсия и Тахори уделяли внимание всем, то напуганная Иона не оставляла в покое Хапата.
-Да все со мной в порядке, госпожа Иона! - смеялся молодой морянин. - Тут полно страдальцев, которые действительно нуждаются в заботе.
-Молчи, дурак, - прошептала Иона, старательно размачивая в воде корку на ранах, успевшую приобрести нехороший желтоватый оттенок
Хапат примолк, откинувшись на подушки, но вместо тревоги на его лице появилось смущение, а тонкие губы дрогнули в несмелой улыбке. Витим видел, что он, не зная об опасениях лекарей, превратно истолковал чрезмерную опеку девушки. И так же восприняли ее поведение остальные: Раугат бросил хмурый, завистливый взгляд и отвернулся к стене, а пришедший проведать приятеля Ньерас помрачнел и выскочил вон из шалаша.
За водой наутро отправился другой отряд, теперь уже Витима взяли с собой, но, как водится, на этот раз ничего требующего особых навыков не произошло.
Все понимали, что "Грозовая птица" застряла на этом мерзком берегу надолго - по крайней мере до тех пор, пока десять пострадавших матросов не будут способны сами встать на ноги. А когда это произойдет, можно было только гадать: если вечером почти все они чувствовали себя неплохо и навязчивая забота женщин, всю ночь промывавших раны, представлялась излишней, то к утру начали проявляться первые признаки лихорадки, и первым она охватила Хапата. Плавные черты лица морянина словно заострились, глаза помутнели, покрытое капельками пота тело стало на ощупь горячим, как печка. К полудню измученный Хапат провалился в забытье. Искусанное предплечье покраснело и распухло: Витим впервые видел, чтобы морянская кожа меняла цвет, и это было дурным признаком. Соседи парня по шалашу-лазарету поглядывали на него со страхом, понимая, что их ожидает то же самое.
Видя, что Тахори отчего-то не предпринимает решительных мер, Витим отважился отозвать ее в сторону.
-Чего тебе, человек? - устало спросила лекарь. Ее слезящиеся от бессонной ночи глаза не отрывались от шалаша, откуда уже раздавались первые стоны раненого. - Мне надо работать.
-Тебе не кажется, что Хапату надо ампутировать руку, госпожа? - угрюмо сказал он, не зная, как заговорить об этом мягче. - Яд из нее проникает во все тело...
Та аж подпрыгнула, и всякая усталость тут же исчезла. Тахори изумленно воззрилась на Витима:
-Да ты сошел с ума, человек! Ты соображаешь, что предлагаешь? Отрезать молодому беллингу правую руку и превратить его в калеку в двадцать пять лет?
-Но если этого не сделать, он может умереть! Шесть укусов - здесь яда хватит, чтобы убить лошадь.
Однажды Витим видел последствия того, как нетопыри-нюхачи напали на десятилетнего мальчика из деревни Лысый Холм. Взрослые оказались недалеко и сумели отбить ребенка, но малыша здорово искусали. Шестнадцатилетний Витим с Брейн охотились тогда в тех местах и случайно вышли к стоянке сельчан. Увидев пострадавшего, Брейн твердо заявила: немедленно вырезать каждую рану с большим куском плоти, не жалея - только так можно его спасти. Но отец мальчика гневно прогнал незваных пришельцев, ужасаясь их бессердечию. Брейн пожала плечами и увела своего подопечного, но спустя несколько недель в Двенадцати Хуторах знали, как тяжело и страшно болел несчастный ребенок и в конце концов умер.
Однако Тахори, похоже, как и те люди, не представляла себе опасность до конца.
-Это всего лишь горячка. Хапат поправится как все остальные и без того, чтобы уродовать парня.
Он отвернулась и зашагала прочь, а Витим чуть не набросился на нее с кулаками: почему никто не желает слушать до тех пор, пока не становится поздно? Эти надменные, самовлюбленные женщины, эти пассивные, подобострастные мужчины... Витим хмуро глянул на бесшумно возникшего рядом Вуэра.
-Ты уверен, что Хапат умрет, если не отрезать ему руку? - так же мрачно спросил он.
Витим только махнул рукой:
-Ваши женщины самые умные и самые опытные, они лучше знают...
-Ты будешь говорить с Ионой, я - с Ленсией, - твердо заявил Вуэр. - Тахори чересчур жалеет Хапата, она знакома с его матерью, но думаю, девушек можно убедить.
-И что с того? - рассердился Витим. - Они в свою очередь станут убеждать Тахори? Или пожалуются капитану Уманат? Сколько все это продлится - если ничего не предпринять уже сегодня, завтра будет поздно.
-Значит, предпримем сегодня. Нечего терять время на крики, пошли.
Иона только прилегла отдохнуть после бессонной ночи, пришлось ее будить. Признаться, Витим не слишком-то верил в успех, но рассказ о мальчике из Лысого Холма подействовал.
-Я боюсь, что он не поблагодарит нас, когда выздоровеет, - сказала Иона, посмотрев на Витима. В ее глазах была мольба о снисхождении и понимание, что снисхождения не будет. - Но мы должны хотя бы дать ему шанс выздороветь - а там уж пусть решает, стоит ли говорить спасибо...
Парень пошел следом, благодаря Бога и Богиню за то, что Иона одна из тех, кто внемлет голосу разума, как бы жесток он ни был.
К его удивлению, Ленсия и Вуэр уже стояли рядом с Тахори и горячо убеждали в чем-то.
-Лишиться правой руки! - восклицала та в ответ. - Вот ты Вуэр, что бы ты стал делать, если бы оказался на месте Хапата? Никогда больше не держать ни лука, ни меча, не иметь возможности работать, стать жалкой обузой для семьи - это ли спасение? Я думаю, мало кто из мужчин не предпочел бы умереть...
Витим невольно вспомнил, как совсем недавно Хапат, красуясь, стрелял из лука - полный сил, жизни, уверенности в себе статный молодой мужчина. Сумеет ли он справиться с тем, что вся ловкость и сила разом покинули его? Вот Вуэр - тут Витим не сомневался. Вуэр был сильной личностью, и как ни рабство, ни длительная болезнь и беспомощность не сломили его дух, так и увечье он перенес бы с достоинством. "А я сам? - задумался парень. - Хотел бы я, чтобы меня спасали, лишив правой руки? Нет, мне проще, - пришел он к выводу, - моя жизнь не только на палубе корабля. Я умею драться левой рукой. А, скажем, читать книги это не помешает, да и писать можно наловчиться левой - не сложнее, небось, чем с мечом..."
Тахори обернулась к подошедшей Ионе за поддержкой, но та сказала:
-Мы не вправе сделать этот выбор сами. А для того, чтобы решить, Хапат должен прийти в себя.
Тахори резко втянула в себя воздух. Губы невольно задрожали, но она нашла в себе силы горестно кивнуть.
На этой странной, словно бы насквозь прогнившей земле Витиму не спалось. Даже на снежном сугробе, даже на твердом настиле шебеки, после тяжелой работы сны приходили крепкими, здоровыми, бодрящими, а здесь... Вынужденное бездействие и смердящие тепловатые ветры с полуострова не давали как следует забыться сном, постоянно удерживая на той зыбкой грани между миром Бога и Богини и царством Цеврона, где обыкновенно приходят удивительные, слишком правдоподобные видения, которые либо захватывают сильнее реальности, либо пугают до дрожи и холодного пота.
На зловонном, полном душераздирающих ночных криков полуострове Богини Фрей снились только кошмары.
Витим выбрался из шалаша, который делил с шестью другими матросами, когда прозрачное море далеко-далеко на востоке окрасилось разбавленной лазурью, предвещая восход утреннего солнца из чистых голубых глубин. За спиной, у кромки зарослей все еще царила непроглядная тьма, и там устало прохаживались часовые, изредка перебрасываясь сонными репликами, в которых слышалось нетерпение: едва краешек светила покажется над горизонтом, их вахта закончится.
Ежась от пронизывающего ветра, который дул словно для разнообразия с моря, Витим направился на берег, туда, где уже плавали серые сумерки, светлеющие с каждым вздохом, а волны игриво журчали, накатывая на камешки пляжа. Ночной прилив умыл заваленный мусором берег, открыв чистую полоску земли и решительно отодвинув границу здешней хворой жизни.
На большом круглом валуне, до половины ушедшем в береговой песок на границе очищенного пляжа, сидела неподвижная сгорбленная фигура. Ветер колыхал длинные нечесаные волосы, метущие сухую пыль и труху позади камня, одна босая нога упиралась во влажную землю, вторая была неловко поджата. Левая рука бессильно свисала, правая была замотана на уровне локтя, где и заканчивалась.
Пошел третий день, как Хапат пришел в себя после операции. Все остальные еще метались в горячке, сражаясь с ядом, а он почувствовал себя лучше всего через двое суток после того, как пораженная часть тела была отрезана.
Впервые открыв глаза и увидев над собой встревоженное лицо Ионы, парень расплылся в точно такой же улыбке, какую видел Витим после того триумфального выстрела. Но это была последняя улыбка морянина.
Страшный крик вырвался из груди Хапата, когда он заметил обрубок правой руки - Витим видел, что каждый в лагере слышал этот крик, каждый менялся в лице. Некоторые зажимали уши, кто-то плакал, как Ньерас, осознавший наконец, чем друг заслужил внимание Ионы, иные сжимали кулаки и роптали на жестокое решение лекарей, другие хватались за оружие, порываясь бежать в болота и рубить направо и налево. Витим сам рад бы не слышать, не видеть, но он заставил себя войти в шалаш-лазарет, где стонали и корчились в лихорадке больные, а от их воспаленных ран несмотря на все усилия женщин исходил тошнотворный смрад.
Хапат рыдал, как ребенок и впервые у Витима закралось ужасающее, мучительное сомнение: а было ли необходимо все это? Нет, конечно, он знал, чем грозило распространение яда, но что если парень всего лишь проболел бы чуть дольше, чем остальные и выздоровел? Он встретился взглядом с Ленсией, дрожащей как осиновый листок, и понял, что ей в голову пришло то же.
-Нет, - прерывающимся голосом, глотая слезы прошептала ученица лекаря, - мы не могли спасти ему руку. Я видела во время операции: уже начинала гнить кость... Еще немного - и отрава пошла бы выше.
Она убеждает меня или себя, невольно подумал Витим, но благодарно кивнул.
Накричавшись, отшвырнув от себя все, что только мог, дюжину раз сорвав повязки, сотню раз прокляв искалечивших его палачей, Хапат затих, безучастно глядя в плетеную крышу шалаша, и эта тишина пугала больше, чем стоны и буйные вопли. Добровольная сиделка Иона не отходила от его ложа, но забота самой красивой девушки на корабле больше не трогала страдальца. Казалось, вся жизнь разом ушла из молодого морянина, и в то время как тело быстро выздоравливало, душа пребывала в хаосе боли утраты и жалости к себе. Все ласковые слова Ионы пропадали втуне, ответом на них было только одно:
-Оставьте меня в покое.
Хапат слишком хорошо понимал, что Иона делает все это только лишь из сострадания, что внезапное увечье не заставило девушку вдруг безоглядно в него влюбиться. Впрочем, если бы такое случилось, он вряд ли поверил бы, а даже если б поверил - не принял.
Сейчас Хапат окреп настолько, что мог самостоятельно выбираться из лазарета, и стоило сиделкам отвернуться, немедленно исчезал. Наверное, Иона задремала, карауля беспокойного пациента целую ночь.
Витим молча рассматривал морянина. Всего за несколько дней веселый, шумный, крепкий парень превратился в свою иссиня-бледную тень. Недолгая лихорадка не могла истощить силы молодого, здорового организма настолько, чтобы его тело стало напоминать полупустой мешок, в который кто-то небрежно бросил несколько костей и кусков плоти. Мутные глаза, запавшие глубоко в глазницы, обвисшие щеки, сухие растрескавшиеся губы, грязная, насквозь пропотевшая одежда. Морянин пожирал себя изнутри, и если недуг физический лекари могли излечить, то черное отчаяние губило его вернее яда нетопырей.
Витим потоптался немного, не зная, что сказать.
-Обулся бы, - неловко начал он, - холодно, простудишься.
Хапат не шевельнулся, ничем не показав, что он вообще что-нибудь слышал. Его взгляд был устремлен туда, откуда вставало солнце, и человеку этот взгляд не понравился: морянин словно прощался с морем и солнцем.
-Давай я принесу тебе сапоги и одежду, да Иону предупрежу где ты, а? А то будет искать.
Он решил, что морянин и на этот раз промолчит, когда тот внятно сказал:
-Убирайся.
-Хапат, - Витим вздохнул, мучительно пытаясь подобрать веские, правильные слова, могущие достучаться до разума, который стремится только захлебнуться в собственных страданиях. Но тот не дал ему произнести ничего.
-Я сказал отстань от меня! - заорал Хапат с такой яростью, что Витим отшатнулся. - Неужели какая-то тварь отхватила тебе оба уха? Нет? А жаль. В этом случае ты занимался бы своими собственными делами, а не лез куда не просят. Думаешь, я не знаю, что вот этим "выздоровлением" я обязан тебе? Или, может, воображаешь, что я преисполнен благодарности?
Молодой морянин смотрел на парня с такой ненавистью, какой он не замечал еще ни в одном взгляде. Даже черный маг Танаджар хранил в остатках своей души сознание собственной вины. А Хапат искренне полагал, что его незаслуженно, бессмысленно искалечили. Многолетняя привычка почитать женщин даже сейчас не позволяла ему в полной мере излить свою безысходную ярость и боль, а вот Витим подвернулся как нельзя кстати.
-Пойми, - Витим попытался все-таки возразить, - жизнь - это больше, чем целостность тела. Ты можешь и работать, и меч можно держать в левой руке...
-Заткнись, ты!.. Разве я прошу у тебя совета? Что тебе вообще надо на "Грозовой птице", какого Гульма ты лезешь к нам, человек? С чего ты взял, что тебе тут рады? - Хапат сыпал язвительными вопросами, изо всех сил стараясь задеть Витима побольнее, и тот не мог не признать: ему это удавалось.
Может быть, человек и прижился на морянской шебеке - но это не значит, что они считают чужака своим. Но парень тут же выругал себя: нет он не имеет права так думать. До сих пор никто ни словом, ни взглядом не дал понять, что он здесь лишний, ну а Хапату можно простить несколько резких замечаний. Жаль только, что изобретая желчные уколы, он не слушал ободряющих речей.
-Я могу научить тебя драться левой рукой, - спокойно предложил Витим.
-Ах да, ты же у нас непревзойденный боец, как это я забыл? Потрясены, покорены! Восторг женщин, зависть мужчин, рукоплескания. Извини, что не аплодирую, у меня рук не хватает. А от ученичков тебе теперь не отбиться, Раугат, кажется, первым очередь занимал, так что уж обойдешься как-нибудь без меня.
Хапат так старательно растягивал пересохшие губы в похожей на оскал усмешке, что нижняя лопнула и показалась кровь, но он этого не заметил. Голос звучал придушенно, и казалось, морянин сейчас взорвется от злобы и бессилия. Витим понял, что сегодня Хапат его так и не услышит.
-Если захочешь очнуться и выздороветь - приходи, - просто сказал Витим, повернулся и пошел прочь, стараясь пропускать мимо ушей несущиеся ему вслед злые слова.
А следующим утром, вскоре после рассвета лагерь переполошился: Хапат исчез. Дозорные видели, как он среди ночи отправился в лес, но решили, что тот вышел по нужде, и не обратили внимания, что не вернулся. Когда Иона подняла тревогу, моряне облазили все близлежащие заросли, но Хапат словно сквозь землю провалился.
-Он ничего не взял с собой, - докладывала Иона капитану Уманат, - ни еды, ни одежды, ни оружия.
-Может быть, на него кто-то напал?
-Не мог, - смущенно отвечал незадачливый часовой, к которому был обращен грозный вопрос капитана, - никакого шума не было, да и следов борьбы близко к лагерю не обнаружено.
Витим подумал, что есть на свете твари, чьего нападения не услышишь, да и побороться за жизнь не успеешь, но вслух этого говорить не стал. Кроме того, ему в голову неотвязно лезла совсем другая мысль. Человеку, к примеру, покончить с собой на мысе богини Фрей было бы несложно: прыгай в море и плыви, пока хватит сил. Морянину не так просто. Проткнуть свое тело сталью не каждый решится, да и нет уверенности, что изнуренное тело нанесет удар с нужной силой. Зато можно забраться подальше от берега, вглубь губительных болот, кишащих хищными тварями, которые очень быстро избавят от мучений.
-Мы идем его искать, - решила капитан Уманат. - Мне нужны добровольцы.
Как Витим и ожидал, добровольцев набралось немало - собственно, почти все вызвались рисковать своей собственной жизнью ради спасения желающего умереть калеки. Это было, безусловно, благородно и красиво, но глупо; водные существа, не умеющие читать следы, не знакомые со способами обороны от болотной нечисти имели куда больше шансов стать чьим-нибудь обедом, чем найти Хапата. Будь Витим вправе распоряжаться, он отправился бы один. Однако капитан отобрала тридцать матросов, разделив их на три отряда и каждому указав направление: северо-запад, север и северо-восток, расходящимися лучами от лагеря вглубь суши.
-Вероятнее всего, от двинулся прямо от берега, на север, - не слишком уверенно заявила Тахори.
Она пытается осмыслить ход рассуждений морянина, задумавшего свести счеты с жизнью, но у нее плохо получается, подумал Витим. Очевидно, Тахори никогда не задумывалась о самоубийстве. Она полагает, что отчаявшийся бросается очертя голову в самое опасное место, чтобы как можно скорее покончить со всем этим. На самом деле это логично... если бы разумное существо, стремящееся умертвить себя, мыслило логически.
Несомненно то, что самоубийца руководствуется вовсе не разумом, а чувствами. Если бы каждый, кому опостылела жизнь, следовал принятому решению с тщательностью выполнения любой неприятной, но необходимой работы, на свете не было бы спасенных. Но дело в том, что в каждом живом существе тяга к жизни неистребима. Она может быть на время перечеркнута черным отчаянием, но отчаяние не длится вечно, и со временем жизнь мощно берет верх. Надо лишь дать это самое время. Способов много: невыполненный долг, новый интерес, другое существо, нуждающееся в твоей помощи.
Страшное происходит лишь тогда, когда ничего столь важного на этом свете не держит. Но даже тогда подавленный чувствами разум изо всех сил сопротивляется разверзающейся перед ним пустоте. Невольно, незаметно для собственного владельца, он пытается оттянуть момент последнего шага, оставить себе хоть маленькую, но тропку к отступлению...
Нет, Витим не планировал самоубийства. Во всяком случае, не думал об этом всерьез. У него-то никогда не было времени предаваться беспросветному отчаянию, другой вопрос - его ли это заслуга - остается пока без ответа.
Витим полагал, что Хапат направился не под прямым углом от кромки моря, туда, где прямо за частоколом густо сплетались жгучие гибкие кустарники, источающие клейкую смолу лианы, унизанные шипами одеревеневшие стебли трав с одуряющими запахами, а уже саженей через двести начинались едва прикрытые моховым ковром трясины. Здесь можно погибнуть в считанные минуты, напоровшись на хищное растение с ядовитыми ловчими колючками или провалившись в бездонную топь. А можно запутаться в липком лозняке или увязнуть в неглубокой яме и через несколько часов, искусанным насекомыми, вымазанном в жирной грязи и слизи, с позором быть извлеченным сотоварищами в виде безмерно жалком и глупом.
Нет, гордость не допускает такого унижения. А затаенный страх перед слишком быстрым концом окончательно отворачивает мысль от того, чтобы ринуться напрямик, в смертоносные заросли. Следует удалиться как можно дальше прежде, чем его хватятся, лихорадочно рассуждает разум, в котором борются два противоположных побудительных мотива: избавиться от мучений и в то же время оттянуть безвозвратный шаг. С этим выводом согласны оба стремления, а потому можно считать несомненным, что Хапат в своем бегстве избрал наиболее проходимую тропу, и вероятнее всего ту единственную, которая уже ему известна: к источнику чистой воды, на северо-восток от лагеря, где - как оказалось - тоже вполне можно расстаться с жизнью.
Витим не стал выкладывать все это капитану - слишком много времени потребовалось бы для того, чтобы заставить ее взглянуть на мир глазами самоубийцы, - а просто попросился в отряд Циссы, который направлялся по хоженому маршруту, к источнику. Уманат, возглавившая поход на север, в самую опасную местность, планировала причислить человека к своему отряду, но просьбу удовлетворила без возражений, только шевельнула бровями. По-видимому, решив, что не каждый способен без оглядки броситься в жуткое гнилое болото спасать малознакомого, в общем-то, представителя чужой расы, отношения с которым никогда не были близки к сердечности. Витим не стал ее переубеждать.
Девушек на этот раз оставили в относительной безопасности лагеря, несмотря на их настойчивые попытки примкнуть к поисковым отрядам. Однако порывы излишней самоотверженности капитан Уманат умела пресекать так же легко, как и Цисса - а ее тяжелую в некоторых случаях руку Витим уже успел соответствующим образом ощутить.
Отряд продвигался быстро. Моряне спешили: каждый не мог отделаться от страшных видений гибели своего беспомощного собрата. Витим тоже поторапливался, постепенно пробираясь к голове растянувшейся по одному процессии. Но беспокойство настигло его даже раньше, чем удалось выйти вперед.
Тропа производила впечатление нехоженой уже несколько дней. Не то, чтобы следы одного разумного должны были бы отпечататься с полной очевидностью, тем более во влажной, пульсирующей почве болота, но... Вот например тонкая низко висящая лиана, которую шедший первым морянин рассек одним взмахом меча - для того, чтобы перекинуться через тропу ей необходимы хотя бы сутки. Хапат мог поднырнуть под нее, но Витиму почему-то казалось, что парень вероятнее всего разорвал бы ее. Ямки, затянутые ряской - нигде ровная зеленая поверхность не была нарушена. Скользкие бревна, заросшие бледным мхом - нигде хилый покров не содран неловкой ногой, обнажая тоненькие слабые корешки, вскоре высыхающие от избытка воздуха и становящиеся ломкими. Вот этот серый пыльный лоскут мха явно висит здесь дня три, не меньше. Так мог ли отчаявшийся, чуть живой разумный пройти так быстро, что они до сих пор не настигли его, и в то же время так осторожно, что они не видят даже признаков его недавнего присутствия?
Когда возглавляющий шествие морянин раздраженно отмахнулся от налипшей на лицо паутины, Витим с ужасом признал: он ошибся. Хапат не проходил здесь.
Значит ли это, что права была Тахори? Быть может, отряд капитана Уманат уже наткнулся на бренные останки? Нет, иначе сигнальный рог уже вознес бы свой печальный глас над злополучным мысом Богини Фрей, возвещая о том, что остальным поисковым отрядам следует возвращаться.
Моряне, ничего этого не замечая, продолжали спешить, а Витим лихорадочно размышлял, пытаясь понять, где мог ошибиться. Быть может, моряне мыслят иначе, чем люди, и ход их рассуждений не может проследить человек?
Внезапно Витим резко замер на месте, да так, что шедший следом Аюга не успел остановиться и оба едва не свалились на землю.
-Что там? - выдохнул Аюга ему в ухо с невольной дрожью в голосе. Нападение нетопырей научило бояться.
-Ничего...
-Тогда что ты встал как... - сердито начал тот, но Витим не дал ему придумать подходящее к случаю сравнение.
-Берег. Мы забыли о береге!
-В чем дело? - раздался недовольный вопрос Циссы, раздосадованной заминкой.
-Хапат не проходил здесь, - с жаром ответил Витим, - но он мог отправиться вдоль берега моря, по удобной для ходьбы полоске пляжа. К западу от лагеря устье вонючего топкого ручья, а на восток - длинный плоский участок, свободный от растительности.
-Ну и что? С чего ты взял, что Хапат отправился именно туда? - Цисса не считала эти аргументы доказательствами правоты Витима. - А ну-ка не задерживай движение. Пошел!
Но парень не сомневался, что на этот раз прав. А даже если нет, оставаясь в отряде Циссы он ничем не улучшит результаты поиска - но проверить свою догадку он был обязан.
-Идите без меня, - сказал он, сходя с тропы и пропуская остальных. - Я проверю берег.
-Одному здесь слишком опасно, - запротестовал Аюга.
-Не пори ерунды и становись в строй, - отрезала Цисса.
-Прошу прощения, госпожа, - твердо ответил человек. - Сейчас не шторм, а ты не капитан.