Как-то само собой замерло сражение. На ногах остались около двух десятков пришельцев и одиннадцать рыцарей-магов, еще шестеро нелюдей и четыре человека подавали признаки жизни - их тут же взялись перевязывать собратья. Все понимали, что исход битвы уже решен, и нет смысла проливать кровь дальше.
Ветер стихал, унося прочь последние остатки пепла; налитые свинцовой тяжестью грозовые тучи постепенно рассеивались, так и не пролившись дождем на выжженную землю; после недавнего рева и грохота стихий наступившее затишье показалось неожиданно звенящим, каждый звук далеко разносился над пепелищем. Воины подбирали брошенное оружие и доспехи, на пригорке начали мечами и щитами рыть рядом две большие могилы. Кто-то привел из зарослей понуро ступающих лошадей, виновато косящихся на хозяев из-под всклокоченных грив. Перемазанный сажей и покрытый потом, но довольный Рома с наслаждением вытянулся на земле, глядя в проясняющееся небо.
Тяжело опираясь на Наташу, к Всеславу подошел Павел, рухнул рядом. Оценивая справедливо, он выглядел не менее изможденным и не более живым, чем умирающий князь, в запавших глазах с обгоревшими ресницами отражалась только усталость и безразличие. Средоточие спасло ему жизнь, но оно было и оставалось всего лишь линзой, и вкладывать силы в это ой как непростое колдовство пришлось ему.
-Держи, - прохрипел он, протягивая Средоточие Всеславу. Звук больно царапнул обожженные связки, и он мучительно закашлялся.
-Нет... оно принадлежит тебе... - слова давались князю с трудом, почти после каждого он вынужден был отдыхать.
-Да зачем оно мне? - Павел так удивился, что забыл о боли в горле. - Я же не князь и не желаю им становиться. Я принадлежу другому миру, какой из меня властитель?
-Защитить... Княжество сможет лишь... законный наследник Владислава... И более никто.
-Какая чушь! Посадить на престол последнего крестьянина Княжества будет разумнее, чем меня. Он хотя бы будет знать, чем управляет, а кто я такой? Я не подозреваю, на каких принципах строится ваш мир, я не имею никакого понятия о магии, я не знаю ни истории, ни географии вашего мира, а известные мне законы физики в нем не действуют, или действуют как-то иначе, в конце концов, я не хочу никем повелевать! Во мне нет ничего от правителя, кроме капли крови Владислава, о котором до сегодняшнего дня я даже ничего не слышал.
Лежащий в полубеспамятстве старик Прохор дернулся было, но Неодим крепко держал его Охранным заклятием. Больше он не намерен был совершать ошибок.
Мелания в упор посмотрела на встревоженного, растерянного двадцатипятилетнего парня, который после спокойной, ничем не примечательной жизни узнает, что является законным властителем далекого государства, и слегка улыбнулась. Ее глаза прояснились, и хотя где-то на дне их плескалась неизбывная грусть, княжна уже взяла себя в руки.
-Я могу ответить тебе одно: ты всему научишься. Я понимаю, - предвосхитила она новые возражения, - что ты не хочешь этого, но никто из нас не выбирает свою судьбу. Она предопределена нам при рождении, и ни ты, ни я не в силах ничего изменить. Думаешь, будь у меня выбор, я хотела бы родиться княжной Владиславной? И я не знаю, кому из нас повезло в жизни больше: мне ли, которая с самого начала знала, какая участь мне уготована, или тебе, который двадцать пять лет наслаждался беззаботным существованием прежде, чем узнать, что тебе предстоит взвалить на плечи тяжкое бремя власти.
-Но что, если я откажусь? - запальчиво выкрикнул Павел. - Вы закуете меня в цепи и насильно усадите на трон?
Мелания молчала. В самом деле, Павел не был связан чувством долга по отношению к Княжеству - что ему за дело до чужого мира, до незнакомого города, до неизвестного народа? И тут неожиданно заговорила Цинтия:
-А ты не спеши возмущаться, - тихо сказала она. - Никто и никогда не принудит тебя вступить на туманную дорогу среди зыбких топей - никто, кроме тебя самого. Вместо того чтобы кричать, упираться и возражать, просто прислушайся к себе. Попытайся проникнуть в свою душу и представить себе тот единственный путь, что она уже давно видит для себя.
Павел осекся. Он молчал, глядя на Цинтию расширившимися глазами, и постепенно его лицо приобретало выражение все большего ужаса. Перед его внутренним взором одна за одной развертывались картины грядущих событий; он не мог точно сказать, когда и как они произойдут, чем завершатся, и произойдут ли вообще - все они были слишком мимолетны, чтобы в полной мере оценить и понять их. Но он точно знал, что все видения - его вероятное будущее, та борьба, те труды, что ему предстоят. Картины проносились мимо, сменяли одна другую: высокие башни Червонгорода; яшмовый княжеский кабинет; деревянные причалы с парусными, похожими на ладьи кораблями; узкие, кривые улицы с невысокими каменными домами и широкие, мощенные брусчаткой площади со всевозможными лавками и трактирами. Сложенные из толстенных бревен ворота, окованные железными пластинами, и несущие караул стражники в украшенных гербом Княжества панцирях, с луками и алебардами; вьющаяся пыль над несущейся во весь опор конницей, подобный грозовым отголоскам грохот копыт и лязг металла; треск поленьев в бивачном костре и хлопанье на ветру шелковой палатки. Тусклый, пляшущий свет чадящих факелов, неверные отблески на отполированных временем камнях подземелий и отдаленный мерный звук падающих капель; пыльные свитки, густо покрытые чудными рунами и раздраженное лицо магистра Аверьяна с покрасневшими от усталости и бессонницы глазами. Но как не искал в этой сумбурной, бессвязной череде, он ни разу не увидел привычных образов мира, где родился и прожил всю жизнь.
-Это ты забралась мне в мозги, да?
-Нет, что ты. Я могу влиять на Владиславича, и то незначительно, лишь пока он об этом влиянии не догадывается. Все, что ты чувствуешь - твое и только твое решение. Такова воля сил, что много выше и богов, и вершняитов, тех самых, что в незапамятные времена придумали истинную и безусловную Справедливость. Ни смертный, ни бессмертный не сможет жить дальше, не выполнив своего высочайшего предназначения, ради которого и появился на свет. Твое предназначение тебе известно.
-О, Боже, - сдавленно прошептал Павел, потрясенно глядя на мягко светящийся камешек в руке. - У меня и в самом деле нет выбора. Мне больше нет места в моем мире. Но это чушь, бред! - вдруг снова вскинулся он. - Вы все просто белены объелись. Пусть, переданные от предка силы, пусть это дикое право первородства, но ведь этого мало! Способность править и повелевать определяется не рождением, а воспитанием! Иное - невозможно.
Мелания мягко улыбнулась каким-то своим мыслям, но не спешила высказать их вслух.
-Ты пытаешься мерить мир магии по меркам своего, - ласково возразила Цинтия, - а это неправильно.
Павел подозрительно зыркнул на нее: не насмехается ли.
-Вот именно, - буркнул он, но уже далеко не столь уверенно. - Я понятия не имею о том, как мерить мир магии.
-Для мира магии есть только одно твердое правило, - неожиданно вмешался колдун Неодим, с улыбкой глядя на княжну. - Это правило звучит так: ничего невозможного нет.
Сказать, что Павел был растерян, значит ничего не сказать. Однако решение и твердая убежденность в правильности единственного выбора уже исподволь, но от этого не менее настойчиво заявляли о себе.
На протяжении этого разговора Наташа с замиранием сердца прислушивалась к каждому слову, надеясь, что свалившаяся на голову сила и власть не привлечет его, не затуманит разум. Так же, как и он сам, она полагала неестественным и глупым возводить на престол человека лишь потому, что в нем есть немного княжеской крови. Однако теперь сомнений не оставалось: невероятное все же произошло. И что с того, что этот человек ничего не смыслит в чужом укладе жизни или правилах игры, в которую втянут? Ответ на все - два слова: магия и Средоточие. Ведь стал же он колдуном без каких-либо знаний, всего лишь держа в руке амулет, да таким, что могущественный враг оказался не в силах его погубить. Ничего подобного не могла произойти в "погасшем" мире, где принц или княжич остается столь же уязвимым и смертным, как и простой землепашец или скотовод, но у иного мира иные законы...
Она опустила голову, ничего не видя перед собой и мечтая уже лишь об одном: что бы ее отчаяние не было замечено.
Через несколько часов молчаливые нелюди не простившись и ничем не проявив свое разочарование от поражения, покинули выжженный луг, оставив после себя утоптанную площадку на том месте, где были похоронены павшие, с начертанным на утрамбованной земле непонятным знаком - то ли надписью, то ли схемой - да странный боевой трофей Неодима, на который никто не предъявил прав или требований. И ни один из них не пожелал даже взглянуть на своего побежденного и жалкого недавнего предводителя.
Рядом со странной могилой чужаков возвышался небольшой холмик со спешно вырезанным из дерева крестом на вершине, где покоились тела девятерых дружинников князя.
Собранное уцелевшими воинами вооружение было приторочено к седлам одумавшихся и вновь подчинившихся хозяевам лошадей, на остальных было сооружено что-то вроде носилок, на которые уложили раненых рыцарей и вновь потерявшего сознание князя Всеслава. Магистр Аверьян с Неодимом и физически, и магически держали безвольно повисшего на их руках старика-полукровку.
И вот, наконец, Мелания открыла врата, куда, отвесив земной поклон обитателям "погасшего" мира, двинулись рыцари-маги, ведущие в поводу нагруженных коней. Вот уже скрылись в темном портале вьючные лошади, вот осторожно, медленно повели лошадей с носилками.
Где-то на востоке за разошедшимися тучами начинал робко алеть край неба. Павел медленно прошелся по опустевшему берегу реки, впитывая в себя все подробности открывшегося зрелища, словно впервые его увидев. У самой кромки сохранились кустики посеревшей от дыма, но живой травы. Река уже успокоилась после недавнего буйства, течение словно бы замерло, остановилось на время, чтобы проститься навсегда, и ее ставшая гладкой, неподвижной поверхность до мельчайших подробностей отражала просветлевший горизонт и устало поникшие деревья. Последние завитки дыма, волоча за собой шлейф из крупных хлопьев пепла и обгоревшей листвы, еще лениво танцевали на зеркальной поверхности воды, словно разряженные придворные дамы и кавалеры на старательно натертом воском паркете бальной залы.
Павел не боялся будущего. Возможно, пока. Пока не очень четко представляет, чего потребует от него это будущее. Но он ловил себя на том, что с каждым мгновением его мысли все больше и больше отдаляются от мира, в котором родился и вырос, обращаясь к новому, малознакомому, в котором он побывал всего лишь раз в странном качестве приглашенного и в то же время незваного гостя, и куда ему поневоле предстоит вернуться правителем. Он понимал уже тщету сопротивления неизбежному, но какая-то часть души все так же не принимала, не желала принимать это неестественное перевоплощение. Земная кровь оказалась слабее крови полубога, но она властно звала его обратно. Однако он знал, что должен преодолеть себя - и преодолеет. Непонятными и болезненными были эти ощущения: он чувствовал, как одна за другой рвутся прочнейшие нити, связывающие с миром, который он должен оставить за спиной. С друзьями, знакомыми он давно порвал, мать... лучше ей ничего не знать, ибо объяснить так, чтобы она поняла, он не в силах. Но была еще одна нить, которая упорно не хотела рваться.
Павел обернулся. Чуть в стороне от дружинников, от хлопочущих над князем Мелании и Цинтии, от скрутивших полукровку Неодима и магистра Аверьяна, стояли двое тех, кто вернется в "погасший" мир. Тоненькая, как тростинка, девушка напряженно выпрямилась, гордо подняв голову, ее лицо выражало лишь решимость и твердость, и только покрасневшие веки опускались устало и тяжело. Она не станет просить его остаться, не станет всполошенно охать и беспомощно заглядывать ему в глаза, понял Павел. Она молча и с достоинством приняла его выбор, поняла всю нелегкость этого решения и не усложнит ему задачу.
Возле Наташи топтался Рома, ожесточенно сжимая свой арбалет и что-то бубня себе под нос. Очевидно, что парень мечтает об иных мирах, но стесняется просить. Вот колдун Неодим, кажется, обратил внимание на своего верного спутника, шепнул магистру Аверьяну несколько слов. Дождавшись согласного кивка, подошел к мнущемуся студенту, отвел в сторону.
Наташа осталась одна, но как будто этого даже не заметила. Она смотрела мимо людей, устремив взгляд на показавшийся над горизонтом краешек солнца, и всеми силами запрещала себе оглянуться, понимая, что это испытание окажется слишком жестоким. Она не позволяла себе думать ни о прошлом, ни о будущем, а лишь о том, что суровая битва окончилась победой, что никакие колдуны более не угрожают ее родному миру. И что начинается новое утро, за которым последует обычный день, а жизнь Земли потечет по прежнему руслу, и величественный Эфир все так же будет молчаливо и холодно взирать со своего высокого трона на маленьких суетящихся людей, из которых более ни один не осмелится потревожить его покой.
Она не смотрела в сторону Павла, как же ей удалось заметить, что он направляется к ней? Ну конечно, он не может уйти не простившись, но почему же он не видит, что это прощание совсем не нужно ей. Не только не нужно, но будет слишком тягостным. Она все понимает, ей не требуются ни оправдания, ни объяснения, неужели он все же собирается подвергнуть ее этому? Уж лучше бы просто махнул рукой, шагнув сквозь врата...
И тут что-то произошло. Сначала никто не понял, откуда идет этот странный гул, находящийся где-то на нижнем пороге слышимости, даже не гул, а дрожь, колебания всего окружающего пространства. А потом вдруг магистр Аверьян, получив сильный толчок, отлетел на несколько шагов от своего пленника, который молниеносно вскочил на ноги.
Вскочил - и несколько человек с изумлением ахнули, такая страшная метаморфоза произошла с этим только что вовсе не дряхлым, омерзительным, но, без сомнения, полным энергии стариком. Похоже, он тоже пустил в ход свое последнее средство, ибо теперь полукровка, возвратив часть своей прежней силы и способность сражаться, выглядел как полуразложившийся труп. Белесая кожа местами покрылась землистыми, влажно блестящими пятнами, и без того короткий нос вовсе исчез, оставив после себя темный, неровный провал, выпуклые глаза, казалось, еще больше вывалились из глазниц, ежеминутно рискуя вытечь совсем, седые волосы клочьями облезали с черепа. Мышцы обвисли, натягивая гниющую заживо кожу, и дряблая, испускающая невыносимое трупное зловоние плоть так и норовила сползти с резко обозначившихся костей, которые, казалось, лишь одни еще сохранили искру жизни.
Но долго любоваться сим тошнотворным зрелищем не пришлось. Рокочущий гул приближался, переходя в грохот, отдаленная дрожь превращалась в настоящее землетрясение. По земле быстро-быстро побежала извилистая трещина, края которой тут же раздались в стороны; через несколько секунд трещина стала узкой глубокой щелью, и продолжала расходиться, разделяя людей. Из щели со свистом поднимались серые непрозрачные клубы то ли дыма, то ли тумана, от которых сразу повеяло холодом, и эта плотная завеса сразу же отделила один край пропасти от другого. На одном берегу оказались четверо не успевших пройти врата дружинников с лошадьми, снова пришедший в себя князь Всеслав на носилках и Мелания с Цинтией, на другом - пытающийся подняться после удара Прохора магистр Аверьян, Неодим с Ромой и Павел.
Наташа оказалась на самом краю внезапно разверзнувшейся у нее под ногами пропасти, но она успела бы отпрыгнуть - если бы не Прохор. Трудно сказать, что он сумел увидеть за то время, пока его считали окончательно побежденным, и какие выводы из всего этого сделал, но первый его удар был направлен именно на нее - девушку из "погасшего" мира. Даже не удар - всего лишь легкий толчок в спину - и неверная, содрогающаяся почва уходит из-под ног. Она не успела даже вскрикнуть, когда, судорожно вдохнув полной грудью серого холодного тумана, почувствовала неожиданно навалившуюся слабость, безразличие ко всему - и молча исчезла среди густых, плотных клубов. Края пропасти и друзья тут же пропали из виду, мир поглотил холодный туман, но это почему-то не тревожило ее, раскинув руки, словно в полете, она падала, ничего не боясь и ни на что не надеясь, равнодушная к тому, чем окончится это долгое падение: бесконечной пустотой, или острыми изломанными гребнями скал.
Прохор не просчитался: удар попал в цель. Ничего не видя перед собой кроме огромных серых глаз, скрывшихся за глухой пеленой, и не слыша отчаянного предостерегающего крика Цинтии Павел бросился к обрыву.
Но быстрее оказался Неодим: прыгнув к парню, он сшиб его на землю в тот момент, когда ледяные серые лапы Тумана Бесчувствия уже почти дотянулись до него.
-Пусти! - зло выкрикнул он, вырываясь. - Она разобьется!
-Дурак, это ловушка, - пыхтел колдун, пытаясь одновременно не дать Павлу подняться и оттащить его подальше от края пропасти, - как только вдохнешь этой жижи, тебе станет наплевать и на нее, и на себя, ты просто камнем рухнешь туда, куда ведет этот провал! Действовать надо по-другому.
И голос рассудка все же пробился сквозь завесу отчаяния: перестав дергаться, Павел послушно перебрался в безопасное место.
-Говори, как?
Но Неодим не спешил отвечать, озабоченно вертя головой:
-Где же эта тварь, Прохор, черт подери? Надо найти, пока он не передушил нас в этом тумане как котят.
Скрепя сердце Павел взялся за Средоточие - и вздрогнул, недоуменно уставившись на исходящую холодным Туманом Бесчувствия пропасть:
-Он там! Бросился следом за Наташей и падает вниз!
Неодим прищурился и пристально посмотрел Павлу в глаза.
-Он ждет тебя. Он знает, что рано или поздно ты придешь за девушкой, а значит, она жива. Скорее всего, там, внизу - межпространственные врата в другой мир, где Прохор будет зализывать раны, копить силы и ждать, пока ты сам найдешь его.
-Но где я найду его, если не пройду за ним теми же вратами? - вне себя заорал Павел. - Он повторяет действия своей матери, а ведь Владислав не нашел свою Мелиору, затерянную в иных мирах!
-Я так не думаю. У Прохора осталось относительно мало времени, срок его жизни подходит к концу, и он не может долго ждать. У полукровки не осталось сил, чтобы начать полномасштабную войну против Червонгорода, но их хватит, чтобы подготовить ловушку для законного наследника Средоточия. Наверняка он оставил какие-то указания, зная, что ты не успокоишься, пока не найдешь девушку, и эти указания будут достаточно туманными, чтобы мир, в котором он скрывается, ты не нашел сразу, но и достаточно ясными, чтобы ты не искал его всю оставшуюся жизнь.
-Что же по-твоему нужно делать?
-Ждать, пока рассеется Туман Бесчувствия. Как только Прохор переместится в другой мир, заклинание никто не будет поддерживать, и оно исчезнет. Тогда мы сможем спуститься вниз и попытаться что-то выяснить.
Грохот затих, земля перестала содрогаться спустя несколько томительных часов, когда солнце уже вовсю засияло над тропическими зарослями, пробуждая уцелевшую после ночного побоища жизнь. Длинная, извилистая трещина протянулась по поверхности земли с запада на восток, ее края терялись на горизонте, лишая надежды на возможность обойти. Слышался отдаленный шум падающей воды: изумрудное озеро низвергалось в глубь провала через расколотое дно; на месте недавней спокойной глади реки показалась покрытая грязным илом, умирающими рыбами и водяными растениями впадина. Величавый танец дыма на воде прервался; чудесная бальная зала превратилась в жалкие и страшные руины, усыпанные трупами тех, кто недавно веселился на этом месте. Пронесшийся над миром смертельный вихрь не пощадил никого.
Вырывающийся из разлома серый туман начал редеть, таять на солнце, между отдельными клубами уже можно было различить неровный, осыпающийся край противоположного берега, находящегося не далее пяти метров, но происходящее там разобрать было еще невозможно. Оставалось только надеяться, что у Мелании хватило рассудка не задерживать перемещения сквозь врата, и все они уже в безопасности.
Магистр Аверьян, кряхтя и проклиная все на свете, сжимал кулаки, и раздраженно отпихивал пытающегося удержать его на месте Рому, пока колдун Неодим осматривал его неестественно вывернутую ногу. Неловкое падение привело к серьезному перелому; глава Ордена надолго выбывал из строя. Павел маялся на краю чистого пространства, рискуя угодить под шальной клуб Тумана Бесчувствия, но тревога и страх за похищенную девушку были много сильнее опасения за себя.
И вот, завеса тумана истончилась, превратившись в легкий дымок, сквозь который Павел первой разглядел замершую в позе отчаяния фигуру княжны. Мелания, упав на колени, закрыла лицо руками, плечи ее содрогались от безудержных рыданий. Ему не пришлось долго гадать о причине этого горя: вынырнувшая откуда-то Цинтия опустилась на колени рядом с носилками и мягко, бережно закрыла глядящие в небо, но уже ничего не видящие глаза князя Всеслава. Чуть позади с мечами наголо застыли двое дружинников, отдавая последнюю дань своему павшему в неравном бою повелителю.
Но прошло еще два долгих, очень долгих часа прежде, чем придирчиво следящий за исчезающим туманом Неодим признал переправу возможной. Вцепившись в руку колдуна с одной стороны и поддерживая под локоть магистра Аверьяна с другой, Рома тщательно зажмурился, чтобы, пролетая над глубочайшим провалом, ненароком не заглянуть вниз и не узнать, что на самом деле под ногами нет никакой опоры. Он не стал гадать, каким образом Неодим и Павел, таща два беспомощных балласта, сделали прыжок в пять с лишним метров длиной и так мягко приземлились по другую сторону жуткого разлома, что даже не вызвали болезненного стона у старого мага.
Усадив поудобнее магистра Аверьяна, Неодим подошел к Мелании. Княжна уже не плакала; устремив в пространство невидящий, полный боли взгляд, она крепко держала холодеющую руку брата.
-Он пытался сражаться, - прошептала княжна. - Всеслав первый заметил, что к Прохору возвращаются силы, и пытался что-то сделать. И потратил на это все, что у него осталось...
-Он был величайшим князем, каких только знал Червонгород, - так же тихо ответил колдун, присев перед ней на корточки и коснувшись хрупкого плеча, сведенного в судороге страдания. - Его душа упокоится в высочайших Небесных Чертогах, но мы должны продолжать жить.
-Я не могу, - вырвалось у Мелании, но так тихо, что даже Неодим не расслышал, а лишь угадал по легкому движению искусанных губ.
Неодим сжал ее руку, пытаясь вложить в этот жест то, что не смел выразить словами.
-Нам необходимо спуститься вниз, в разлом, - мягко, но твердо сказал он. - Цинтия пойдет с нами, а тебе следует позаботиться о магистре и... князе. Ну же, Великая Княжна, соберись. Пока наследник не вступит в свои права, люди будут слушать только тебя, Владиславна. Тебе предстоит трудная задача.
Рома видел, что колдун распоряжается на грани дерзости, но в то же время мучительно сдерживает себя, позволяя произносить лишь более или менее нейтральные, сухие слова. Однако он с тем же успехом мог полностью принять командование на себя и фамильярно обнять княжну: вокруг не было ни одного человека кроме Ромы, способного заметить нарушение приличий. Магистр Аверьян был занят только тем, чтобы не зареветь от боли, оба дружинника изо всех сил сдерживали слезы, Павлу было вообще все равно, а Великая Княжна, кажется, ничего не желала бы сильнее, чем броситься на шею Неодиму и спрятаться от всего света за его широкой спиной.
Однако Мелания взяла себя в руки, и Рома в полной мере оценил выдержку Владиславичей. Бледная как мел, она заставила себя выпустить ладонь мертвого князя и решительно скомандовать рыцарям поднимать носилки.
-Там, внизу, может оказаться опасно. Сколько еще вам нужно воинов? - ее голос, хотя и безжизненный, уже не дрожал; княжна Мелания гордо подняла голову, вновь готовая к любым трудностям.
-Пока никого, мы не намереваемся лезть в драку.
Мелания кивнула и отвернулась отдавать распоряжения появившимся из врат дружинникам. Никто более не мог бы прочесть по холодному, надменному лицу, чего ей стоил каждый хладнокровный жест, каждое твердое слово.
![[]](/img/b/bondarewa_o_i/prawoperworodstwaglawa916/5e3ad9dd50b1fbc83198ac6edd842498.jpg)