В побежденной нами стране, вернее в той её части, что стала нашей советской зоной согласно Потсдамскому соглашению, мне сразу почти на следующий день по приезду, стало как-то удобно и комфортно. Нравилась чистота в подъездах и на улицах: не валяется ни единого окурка или автобусного билета, кустики около домов и выложенных плиткой тротуаров аккуратно подстрижены, и несмотря на зимний месяц кажется ещё немного и зацветут от радости жизни. У магазинов сосредоточены автоматы по продаже всякой необходимой мелочи, ячейки их никто не пытался открыть силой без опускания соответствующей цене изделия монеты. Люди ходят неторопливой походкой, улыбчивы и доброжелательны. Никто не бежит за трогающимся, с закрывающимися дверями, автобусом. Автомашины перед перекрестком замедляют скорость и при наличии на переходе пешеходов останавливаются, а водители жестами показывают вам, как-будто говорят: проходите, пожалуйста, нам спешить не куда. В больших универсальных магазинах самообслуживание, а в отделах, где необходимо взвешивание, например мясном, тебе выдают номерок твоей очереди и по радио объявляют, которая очередь обслуживается в данный момент. Как просто и удобно: ты спокойно, не торопясь, выбираешь себе остальную провизию и так же хладнокровно подходишь и берешь свиную отбивную с косточкой, а свинина такая вкусная, что можно " ум отъесть". Конечно, никто тебя не ограничивает ни в ассортименте, ни в количестве. Однажды, правда, продавщица не могла взять в толк, что нам нужен фарш в количестве четырех килограмм. Несколько раз она пыталась безуспешно поправить нас, уменьшая число грамм ровно в 10 раз. Откуда ей было знать, что мы будем делать пельмени на 20 человек. Ну, а что касаемо пива, вин и более крепких напитков, без которых пельмени едят только собаки, то тут, вообще, был полный ажур. Немецкое пиво безусловно не уступает чешскому, а мартовское темное "Белый козел" даст 100 очков вперед любому другому. Выбор вин - огромнейший - от сладких до сухих со всей Европы. И только водка наша из посольского магазина в Берлине с соответствующей этикеткой была вне конкуренции. Но ознакомившись накоротке с полками магазинов, мы нашли вполне сносную замену: спирт питьевой 0,7л стоимостью только в полтора раза выше, чем местная водка. Налитый осторожно по ножу в полстакана томатного сока этот живительный напиток под названием "Кровавая Мэри" стал любимейшим "антигрустинчиком". Конечно, по сравнению с нашим тогдашним постоянным продовольственным дефицитом и громадными очередями изобилие в Германской Демократической Республике, поддерживаемое с помощью СССР, было похоже на оазис среди пустыни.
Но прервем наши гастрономические воспоминания и перейдем ближе к холоднокатанному стальному листу, коробка цеха по производству которого, уже стоит на территории металлургического комбината. От рабочего городка Эйзенхюттенштадт завод расположен в трех километрах с учетом розы ветров.
В здании цеха стоят пока только "железяки" стана холодного проката и дрессировочного стана. Последний нужен для чистовой обработки стального листа. Вторая половина января, а к дню рождения Вальтера Ульбрихта, председателя Госсовета ГДР, где-то в июле месяце начальство обещает протащить сквозь клети стана первый рулон стали хотя бы и руками. Нам кажется, что это случится не в июле 1968 года, а годом позже. Тем более, что у них на строительстве по закону не могут организовать 3-ю смену, а немецкие строители не очень-то шустро шевелятся, да и количество их по нашим меркам недостаточно. Однако, при не очень высоких темпах, качество строительных работ отменное. Чем черт не шутит? Поживем, увидим. По крайней мере "Уралмашевцы" своё обещание выполнили и оба стана поставили и смонтировали раньше намеченного срока.
На работе мы, наладчики электрооборудования, контрольно-изме-рительных приборов и автоматики, изучаем проекты, проверяем их работоспособность, опробуем приходящее из Союза оборудование. Налаживать мы будем после окончания монтажных работ. Заняты непосредственно своей работой в основном строители и специалисты по монтажу механического оборудования.
Наш электротехнический департамент сводили на экскурсию в доменный цех комбината. Начальник цеха коротенько поведал нам о строительстве всех 6 домен, не забыв упомянуть о помощи в их возведении и вводе в эксплуатацию специалистов братских стран, и в первую очередь Советского Союза. Мы с удивлением узнали, что металлургический комбинат ОСТ экспортирует чугун в США, Объединенную Арабскую Республику, Японию, Аргентину, Англию, Афганистан, Данию, Швецию, Италию, Западную Германию и Западный Берлин. Но особое удивление вызвали исключительный порядок и чистота: представьте себе, мы поднялись и опустились на несколько десятков метров, держась за стальные блестящие перила, а руки почему-то не стали черными - на домне и такое!
Три километра - расстояние небольшое. Автобусы увозят и привозят с завода точно по часам. Но когда всем желающим предложили новенькие велосипеды и пользоваться ими до конца командировки, отказались лишь спецы, которым до пенсии оставалось совсем чуть - чуть. Вся молодежь, а таких было большинство, пересела на велики и была этим весьма довольна. Во-первых: можно не бежать утром к автобусу. Во-вторых: вечером можно в случае надобности задержаться на работе. В-третьих: после ужина можно спокойно покататься по живописным окраинам города, съездить на канал Одер-Шпрее, к маленьким бассейникам с золотыми рыбками, к небольшому местному зоопарку с оленями, косулями, лисицами, волками, белками и другой более мелкой живностью. И, наконец, в-четвертых: если дома кончились жареные или маринованные грибы, можно, проехав по автобану пару километров, насобирать груш, яблок, черешни (деревья их посажены по обе стороны дороги и собирать плоды никому не возбраняется) свернуть в лесок и набрать прекрасных грибов под названием мароны. Грибов в местных лесах - видимо-невидимо. Их не надо искать, а только резать и резать. Червивых мало, и их мы накалывали на сухие сосновые веточки для лучшего распространения спор. Такое изобилие грибов объяснялось очень просто: немцы предпочитают дикорастущим грибам только шампиньоны, выращенные в специальных теплицах. Когда мы спросили у пожилого немца, гулявшего по лесу, о том можно ли есть неизвестные нам мароны, он замахал руками и четко сказал: "МЭНШЬ КАПУТ"- и, картинно раскинув руки, закатил глаза. У наших переводчиц мы узнали, как называется этот "капут" и что после грибов белых местные мароны занимают второе место, а в некоторых случаях и превосходят их: быстро и прекрасно маринуются и еще быстрее жарятся и съедаются.
На строительстве работает много пожилых немцев, прошедших войну, видевших всю мразь гестаповских и ССовских "подвигов", побывавших в нашем плену. Отношение к нам советским специалистам ровное, никакой озлобленности, никаких обид. Слово фашист не произносят, а упоминание о временах гитлеровского режима воспринимают с некоторой обидой , будто их это совершенно не касается. Конечно, большинство из них без восторга принимало всё творимое ССовцами. Солдат есть солдат. Что тут можно возразить? Но кричали: "Хайль Гитлер!" - по моему, все.
В квартире на втором этаже по улице Ён-шер штрасе, 48/4, где мне предстояло провести несколько месяцев до прибытия жены с детишками проживало еще двое парней. Один из них специалист - строитель из института "Стали" города Москвы Дмитрий Баскаков. Парень любвеобильный, вечно жизнерадостный, веселый, коммуникабельный, остроумный, любящий анекдоты и умеющий их с блеском рассказывать. По его инициативе возникла, как он сам говорил, "всемирно" известная организация ККБ 48/4, что после расшифровки звучало : "Квартира коммунистического быта в доме 48/4" Если верить словам основателя организации, он был в тесных интимных отношениях с каждой второй немкой, которая осмеливалась заговорить с ним. На немецком он изъяснялся довольно сносно, по крайней мере, мы ничего не понимали (конечно, это критерий сомнительного качества). Кроме того он был владельцем чарующей белозубой улыбки, носа солидной величины, придававшего его лицу орлиный облик, и мягкого приятного баритонального баса. Короче, по его мнению, он был просто неотразим
Второй молодец - специалист механик с Магнитогорского металлургического комбината Сергей Мельников. Парень бесконфликтный с мягким характером, податливой натурой, стеснительный и робеющий перед женским полом. Он был полностью подчинен руководителю ККБ, слушал все его байки, раскрыв рот, и хохотал даже громче рассказчика. Но общаться с ним было просто и свободно, договориться о чем-нибудь - пару пустяков.
Третьим членом ККБ стал я, ваш покорный слуга.
Кроме трех спален, совмещенного санузла, кухни с газовой плитой, холодильником и шкафами, наполненными кухонной утварью и посудой, в квартире была общая комната-гостиная, в которой помещался большой раздвижной стол, шесть стульев, телевизор с тумбочкой и радиоприемником, большой диван, секретер и книжный шкаф.
Наша ККБ отличалась от остальных квартир общежитского типа, где жили советские специалисты без семей тем, что у нас каждый из членов по очереди неделю был дежурным по кухне и по закупкам продуктов. На неделю составлялся бюджет расходов и все скидывались в равных долях. Вот и всё. На первых парах мне, как новичку, по закупкам помогал предыдущий дежурный. Не обошлось и без небольшого казуса в магазине самообслуживания.
Обычно большая часть продуктов, кроме молочных и хлеба, закупалась всеми "холостяками" в нерабочий, т.е.субботний день. Но магазины в этот день обслуживали только до 13 часов. В воскресенье работали пивные под названием гаштеты, рестораны и мелкие киоски с ограниченным ассортиментом в виде пива и воды. Из-за такого своеобразного графика работы к часу дня перед всеми расчетными кассами ближайшего к нам магазина выстраивались большие очереди покупателей с полнющими корзинами провианта. Около одной кассы количество страждущих расплатиться было значительно меньше, двигалась очередь очень быстро. Над кассовым аппаратом этой кассы бросался в глаза плакат, написанный красивыми готическими буквами на чисто немецком языке. По причине, мягко говоря, слабого знания языка я обратился к соседу по подъезду, свободно изъяснявшемуся на "дойч", с просьбой перевести выше замеченный плакат. И он, ради шутки, перевел его очень вольно, мол тут на продукты накручивается некоторая сумма за быстроту обслуживания. С двумя переполненными корзинами я встал в эту кассу и, не обращая внимания на перепалку, возникшую между стоящим за мной немцем и кассиром, довольно скоро вышел на улицу. Там меня ждал сосед неудержимо ржущий во все горло. Оказалось, что в моей кассе обслуживались покупатели с количеством наименований продуктов не более четырех, а стоящий за мной с полной корзиной пожилой немец неодобрительно отнесся к действиям кассирши обслуживающей меня и сделавшей ему замечание, дескать он должен стоять в другой кассе и объясняла, что этот товарищ, т.е. я, иностранец и ни шиша не понимает и ему можно это простить. "А чем я хуже его!" - кричал несогласный. Едва не дошло до международного инцидента.
С нашими переводчиками, которых комбинат приглашал для работы из берлинского агентства "Интертекст", бывали ситуации и посмешней. У руководителя нашей советской группы специалистов Храмцова заболела дочь лет десяти. Вызванный к ней врач, произведя осмотр, сказал: "У девочки ангина, но делать ничего не надо". Не дожидаясь продолжения советов доктора переводчица перевела: "У девочки болит горло, но сделать ничего нельзя". После такого перевода педиатру пришлось приводить в чувство мамашу с помощью подвернувшегося валокордина и включенного вентилятора, хорошо, что не дошло до открытого массажа сердца. Думаю мало нашлось бы женщин, чья реакция на столь категоричное заявление врача была бы попрохладней.
Мне приходилось с помощью этой же переводчицы вести технические беседы с немецкими коллегами по монтажу наших приборов. Я говорю, она переводит, немцы сидят с выпученными глазами и с точностью до наоборот. Тогда берем бумагу и карандаш рисуем, и с помощью рисунков, эскизов и двух трех слов, известных всем, начинаем понимать друг друга и докапываемся до истины.
Конечно, были у нас и отличные переводчики и переводчицы. Например в нашем электротехническом департаменте, переводчица с тройным именем Анна-Мария-Утта и по фамилии Вегендт - немка рожденная в Румынии, в совершенстве владела немецким, румынским, английским, итальянским и русским языками. Начальник департамента КТН Борис Наумович Дралюк (немцы звали его уважительно "доктор Дралюк") был в восторге от такой помощницы. Она же была и его секретаршей. Кроме всех остальных достоинств она еще была такой располагающей к себе особой, словно старшая сестра, так что, глядя на её скромную милую улыбку, тоже хотелось улыбаться и говорить всяческие комплементы. Для каждого у нее была готова чашечка прекрасного арабского кофе с обалденным ароматом и вкусом и ласковое приятное слово. Единственный человек, которого Утта невзлюбила, был Федор Дорофеевич из города Харькова с завода электромашин. И за что? За то что он называл её, дурачась, Уточкой и прибавлял при этом почти всегда, чуть понизив тон и томно прикрывая глаза: "Мне с вами скушно, мне с вами спать хочется". Это выражение ей казалось возмутительным, хотя она и понимала - на шутки не обижаются, тем более, что Дорофеевичу шел уже шестой десяток лет.
С собой в Германию я прихватил учебник немецкого языка, разговорник и словари: русско-немецкий и немецко-русский. Было твердое намерение освоить язык хотя бы на уровне семилетней школы. Хотя я еще не все забыл из школьной программы, но нескольких фраз например:
- Вир марширен гут,
- Анна унд Марта баден,
- Их либе дих,
- Данке шон,
- Ауф видерзеен,
было явно недостаточно для нормального даже не телефонного разговора с собеседником немецкой национальности. Недели две я регулярно посещал кружок по изучению языка. Его организовали для вновь прибывших специалистов наши переводчицы. Но по приезду из Лейпцига наладчиков по КИП и А мои благие намерения улетучились, т.к. руководил этой группой парень, окончивший Ленинградский политехнический институт, имеющий русскую жену и прекрасно, почти без акцента, говоривший на русском. Познакомившись с ним, я тут же отказался от представленного мне персонального переводчика и больше не открывал учебника. Теперь, спустя почти сорок три года, я об этом сожалею. Не так уж важно, что большинство людей из простонародья, рабочих и крестьян знают только простые времена и не говорят на чистом литературном языке. В этом я убедился сам после разговоров о языке с немецкими монтажниками. А как здорово было бы почитать в подлиннике Шиллера, Гейне, Гете.
Февраль в Германии особый месяц. Это месяц карнавалов. Карнавалы по всей стране были с давних времен, и проведение их возобновилось лет 5-6 тому назад. Каждый административный округ имеет возможность провести свой карнавал в закрепленном для этой цели подходящем помещении, в котором было бы место для размещения раздевалки, столиков, сцены, массовых игр и танцев. Девиз карнавала известен заранее и в соответствии с ним участники заблаговременно готовят костюмы и маски. Поехать на карнавал в живописное местечко недалеко от города Гёрлитц пожелало человек 15. В основном это были бессемейные "холостяки". Мы приехали, сели за столики, заказали по бутылке сухого вина на четверых и стали глазеть на молоденьких девиц, одетых в соответствии с девизом "долой стыд". Одна из них, одетая в один купальник привлекла наше внимание своеобразной и даже неприличной надписью, начертанной крупными буквами на задней части плавок. В переводе на русский это читалось: "спасите наши души". Наша департаментская переводчица Утта, сопровождавшая нас, как-то даже смутилась, после озвучивания перевода. Мы заржали, а девица, нисколько не смутившись, прошла мимо в обнимку с парнем, обдав нас презрительным взглядом. Утта объяснила нам основные правила поведения, назначение сидящих на сцене за длинным столом, покрытым зеленой материей, двенадцати, как их называют "дураков", с лицами в смешных масках. Они были ведущими карнавала, следили за исполнением правил и наказанием провинившихся. Кроме того они постоянно пили пиво и по очереди рассказывали анекдоты фривольного характера от которых зал буквально изнемогал от смеха. Наша Утта кое-что пыталась переводить, но в основном отделывалась отговорками, что это перевести невозможно и захлебывалась от хохота, а мы только лупили глазами. Правила же поведения заключались в том, что каждый мог подойти к любому или любой и поцеловать его или её в губы. Тот же, кто отказывался подчиниться, должен был понести заслуженное наказание - 10 минутное заключение в железной клетке, стоящей около сцены, или подвергался штрафу - 12 бутылок пива, которые и распивались судьями, т.е. "дураками". Накал веселья все возрастал, а клетка все время пустовала. Наша молодежь танцевала с немками и нашими дамами. Вдруг к нашим столикам подошла упомянутая выше девица, плюхнулась на колени одному из наших пожилых "холостяков" Володе, обвила его шею руками, пытаясь его поцеловать. Она видимо надеялась, что он откажет ей, и его упрячут в клетку. Но не тут-то было. Володя обнял её и подарил ей жаркий и продолжительный поцелуй, да такой, что у неё аж дыхание перехватило, а потом еще и еще. Она уже сделала попытку освободиться и, по-моему, сама была готова отбывать наказание в клетке, но Володя сжалился над ней и разжал объятия. Пора было уезжать. Большинство ушло в ждущий нас автобус. Но за соседним столиком две русско-немецкие пары никак не могли оторваться от своих партнеров. С нашей стороны - это была супружеская пара из города Свердловска, а с их - просто случайно подвернувшиеся любвеобильные мужчина и женщина. Наконец их путем уговоров без применения физической силы, удалось оторвать друг от друга, и мы уехали домой. Через год там же состоялся очередной карнавал с несколько другим девизом, но его посетила моя жена, приехавшая ко мне в гости, а я остался дома в Эйзенхюттенштадте с детьми. Впечатления у неё были подобны моим: немцы по настоящему умеют веселиться.
Вскоре после карнавала из Союза прибыла новая партия специалистов электриков и приводчиков - автоматчиков с нашего основного поставщика механического оборудования завода "Уралмаш". В их числе был и живший со мной в одном студенческом общежитии и хорошо знавший меня Борис Исаакович Конторович. Он был особенно знаменит тем, что напялив на свою носатую физиономию нейлоновый чулок, ходил по этажам и ужасным отвратительным видом пугал девчонок. Кроме того он знал мою жену и был автором всемирно известного изречения: "пельмени без водки - едят только собаки" Узнав о его приезде от Дралюка Б.Н., я попросил не говорить Борису, что сижу в кабинете N7, а просто сказать, после разговора, чтобы он зашел в порядке знакомства с сотрудниками ко мне, не называя моей фамилии. Где-то через полчаса после начала рабочего дня в дверь моего кабинета постучали, и раздался знакомый хрипловатый голос:
-Разрешите войти?
-Входите, сделайте милость - последовал ответ и дверь распахнулась.
На пороге застыл в полнейшей растерянности с глазами, почти вылезшими из под очков от удивления, Конторович. Я бросился к нему и прижал к груди. Борька все никак не мог прийти в себя: "Вот уж кого не ожидал встретить здесь. Артюша! Черт подери! Вот это здорово! Это надо срочно отметить! Выпить хочешь? Ну, не сейчас - нет с собой, После работы у Дралюка. Там Регина готовит что-то. Да ты знаешь его жену". Встрече были безмерно рады оба. Она как бы перекинула мостик из моего небытия - исключения из института - в настоящее зримое время, в котором было место для нас обоих. Последующие пару месяцев мы с Борисом проводили почти все вечера и поездки по городам страны вместе.
Через день покидал нашу ККБ, после полугодового пребывания в ГДР согласно контракта, Сергей Мельников. На проводы были приглашены молодой мастер монтажников, работавший под Серегиным началом, два монтажника средних лет, переводчица ну и, конечно, члены коммуны. Сергей закупил 6 бутылок "посольской" в Берлине для мужиков и бутылку прекрасного полусладкого французского вина для женщины. Мы при сервировке стола поставили для крепких напитков немецкие рюмочки вместимостью 40 грамм. Выпили по одной за окончание срока командировки. Стали наливать по второй, как вдруг наши немцы заявили, что хотят пить по-русски: по хундерт грамм. Пришлось заменить немецкие рюмки на наши граненные стограммовые (благо были). Я, почуяв что нам придется бежать за добавкой к приехавшему позавчера Конторовичу, толкнул ногой Баскакова и отпил из второй рюмки чуток. Димка тоже только пригубил. Так мы до конца проводов и пили эту вторую рюмку. Серега с немецкими коллегами ухайдакали всю водку и мне, таки, пришлось бежать в соседний дом к Борису. Унего, конечно, была наша российская водка хоть с этикеткой "столичная", но свердловского разлива. Когда немецкие монтажники, после столь солидного возлияния, сказали, что эта с красивой красной этикеткой водка хуже, той выпитой с зеленой, мы прониклись к ним уважением. Правда, никто из нас не приставал с вопросами, а уважают ли они нас. На завтра самый пожилой из них коллега Штроо на работу выйти не смог, а мастер, очень бледный, едва стоящий на ногах, заплетающимся языком всем немцам вещал: "Ну и пьют эти русские!" Коллеги его сочувственно кивали и смотрели в нашу сторону с каким то страхом, замешанном на удивлении.
23 февраля в нашей квартире собралась теплая мужская компания числом человек пять. Отметили день рождения Красной армии и, после нескольких тостов, начали петь песни. Тут я предложил пойти в красный уголок, располагавшийся в соседнем подъезде на первом этаже, и продолжить веселье под мой аккомпанемент на пианино, имеющееся в наличии там. Кстати, ключ от двери уголка находился в кармане его заведующего - Димы Баскакова по совместительству председателя нашего ККБ. Сказано - сделано. Взяли с собой пару бутылок водки и звуки громкого нестройного хора мальчиков, находящихся под солидным "шафе", наполнили подъездное пространство. Поскольку закуска осталась в нашей квартире, Саня Теплов - спец возглавлявший авторский надзор от Московского института "Стали", предложил перенести пианино к закуске. Все с энтузиазмом его поддержали и готовы были осуществить эту бредовую идею, но я почему-то представил картинку, как мы на завтра будем тащить пианино назад, и живо её изобразил перед энтузиастами. Саня потер "репу" и сказал: "Вот, гад, песню испортил!" Буквально через несколько минут после очередного тоста и грянувшей общей песни, кто-то нажал кнопку звонка входной двери. Когда её отворили, на пороге оказался руководитель группы советских специалистов Николай Иванович Хромцов, живший этажом выше. Не оценив по-настоящему сложившуюся обстановку, он сразу визгливым голосом завопил: "Вон отсюда, сейчас же. Что это за бедлам и вой на всю улицу? Завтра всех отправлю в Союз". В следующее мгновенье перед Хромцовым возникла Санина фигура на голову выше его и в полтора раза шире. Теплов был явно оскорблен подобным обращением и, с превеликой злостью и безрассудством зашипел: "Да я тебя, гнида, вмиг размажу по стенке!" - и попытался схватить начальника за грудки. Во мне включился инстинкт миротворца и противника физических расправ. Я втиснулся между свирепо дышащими противниками и разрядил накал вспыхнувших страстей. .Оказавшись, лицом к лицу с Саней и спокойно, положив руки ему на плечи, поглаживанием, я остудил его воинственный пыл. "Завтра, Саня, завтра" спокойно шептал я. Теплов успокоился и мы ушли восвояси, отдав ключ от двери Хромцову. А назавтра после работы было заседание парткома с разбором личного дела Александра Теплова. Выступивший с обвинениями Хромцов требовал объявить Теплову строгий выговор с предупреждением и сказал, что если бы не заступничество Немелкова, то дело было бы еще серьёзней. После Хромцова слова дали приглашенному на бюро не члену партии Немелкову. Ждали, что я выступлю с осуждением поведения Теплова. Но я сделал упор на то, что если бы Николай Иванович не начал с крика, запугивания и оскорблений, то и такой бурной реакции Теплова не последовало бы. И тут все переключились на меня за то, что вину с больной головы перекладываю на здоровую. Но, в конце концов, все закончилось занесением простого выговора товарищу Теплову, а обо мне, повозмущавшись, забыли. Саня, после заседания, пожал мне руку, приложив левую ладонь к своему сердцу, а Хромцов зло взглянул на меня и сказал с некоторой угрозой в голосе: "Ну и ну. Не ожидал от тебя такого предательства". Я бесстрастно пожал плечами и дипломатично промолчал: что толку тратить эмоции и слова, если всё равно человек тебя не поймет, если у него очень спорные представления о чести и нормальных человеческих взаимоотношениях.
В канун празднования международного женского дня и после него ничего не ординарного не произошло, если не считать того, что рыбаки из числа свердловчан зазвали меня в одну из нерабочих суббот на заводской пруд и научили таскать маленьких колючих ершей из подо льда, естественно, с помощью самодельной удочки. Благодаря относительно холодной погоде на местных водоемах установился ледяной покров, могущий выдержать рыбаков. Выпал снег и наши детишки, вместе с немецкими, с огромной радостью катались на санках и лыжах с небольшой горки на окраине города. На снегу за домами была масса заячьих следов, но живых зайцев днем увидеть не удалось. Аборигены рассказали, что охота на зайцев разрешена только один день в году. Лицензию на отстрел, как и патроны, покупают в лесничестве. Всю добычу охотники сдают егерю и если есть желание, покупают у него добытых ими же зайцев по назначенной заранее цене. В общем, охотятся любители именно охоты, а не добытчики пропитания.
На работе, по мере окончания монтажа, начали понемногу заниматься непосредственно наладкой: проверять схемы измерения, управления и сигнализации, настраивать электрические исполнительные механизмы, исправлять огрехи проекта. Немецкие монтажники контрольно-измерительных приборов и автоматики выполняли работы квалифицированно, соблюдая наши строительные нормы и правила. Один раз допущенная и обнаруженная нами при проверке ошибка, в дальнейшем не повторялась. Рабочие, в основном командированные из других промышленных городов, на работу приходили без опозданий и без головной боли, хотя ужинали они в городских пивных под названием "гаштет" где любое спиртное и пиво были всегда в ассортименте.
Спустя некоторое время из бесед в курилке мне стало известно, что так называемым "холостякам" по контракту разрешается приглашать к себе на лето жену и детей. Я загорелся этой идеей, подписал заявление у Дралюка и зама Хромцова, благо сам руководитель был в отпуске и находился в Союзе. Ещё через пару недель я поехал в район Берлина Карлхорст на заводском автобусе, чтобы заказать для нашего клуба кинокартины на месяц вперед (на меня возложила эту обязанность комсомольская организация). Сделал заказ и, заехав в посольство, оставил там своё заявление, в надежде, что вся процедура приглашения завершится к концу учебного года моего сына и в начале июня я смогу встретить моих родненьких жену и детишек на вокзале Франкфурта на Одере. А пока будем ловить по приёмнику наши радиостанции, слушать их передачи и мучиться ностальгией.
К концу марта снег незаметно сошел и без всякой подготовки, грянула весна. Трава снова стала зеленой, деревья расцвели. Настроение тоже стало приподнятым. Вместо отбывшего Мельникова, третьим в нашей ККБ стал специалист по электронной начинке автоматических весов из Одессы со странной фамилией Овдий (среди нас названный Овидием) и простым именем Владимир.
Человек этот, ликом похожий на Иисуса Христа, по внутреннему состоянию своей души ему совершенно не соответствовал. Он обладал громадным запасом веселья, жизнелюбия, энергии, которых хватало на всех обитателей нашей квартиры. Кроме того его выделяло умение из простого мало смешного анекдота сделать шедевр юмора. Короче жить с ним стало веселей. Он принес с собой весну в наш дом.
В апреле руководство завода устроило нам экскурсионную поездку на крайний юго-запад страны в города Веймар, Эйзенах и Эрфурт, расположенных почти у границы с ФРГ. Ехали мы несколько часов, но не скучали, а бесконечно пили презентованное заводским начальством пиво, балагурили и рассказывали анекдоты. Правда к концу поездки немного угомонились и даже подремали.
Около первого города располагалось то, что осталось от лагеря военнопленных "Бухенвальд". Бараки, в которых проживали заключенные, были снесены и обозначены полоской. Не тронули только печи крематория. На стендах музея масса фотографий, запечатлевших горы трупов, человеческих волос, улыбающихся палачей рядом с жертвами. Приведены данные о количестве заключенных разных национальностей, о количестве умерших, похороненных в во рвах братских могил, и сожженных в крематории. Многие десятки тысяч жертв. И учтите, это был не лагерь уничтожения, там было самоуправление и какая-то маломальская медицинская помощь. Это был единственный лагерь, который при приближении войск восстал и освободил себя сам. Что удивительно, жители близлежащих городов, даже не догадывались о том, какие зверства творятся в лагере, сколько людей каждый день умирает от голода и болезней. Но я в эту сказку почему-то не верю. Веймар симпатичный типичный немецкий город с приятными небольшими домами и неширокими улицами, утопающими в цветущих деревьях и кустарниках. Когда-то великий венгерский композитор Ференц Лист, по приглашению знати южных земель, почти 10 лет проживал в городе, давал концерты, давал уроки ученикам. Нас ознакомили с небогатым домом-музеем Листа и я, с разрешения экскурсовода, даже сыграл на его рояле начало знаменитой венгерской рапсодии. Рояль был великолепен, звучал, по-моему, фантастически. Только потом я усомнился в подлинности самого инструмента и правдивости слов экскурсовода о том, что композитор играл именно на этом рояле. А в оценке качества звучания, видимо повинно мое самовнушение. Веймар, кроме того, - это родина Гете и Шиллера, с чьими музеями мы ознакомились и постояли скорбно опустив глаза около их могил.
Эйзенах - город древний, родина Иоганна Себастьяна Баха. Сохранился дом , в котором он провел свои детские и юношеские годы. В доме сохранилась вся мебель. Сейчас он превращен в музей музыкальных инструментов, изготовленных до и после рождения композитора. Инструментов там слишком много, чтобы запомнить их названия. Могу с точностью заявить, что там был клавесин, на котором маленький Иоганн учился играть, и фисгармония, а также большое количество струнных и стеклянных инструментов. На каждом из них старичок экскурсовод смог сыграть коротенькое произведение или фрагмент его. Затем мы посетили крепость Вартбург, построенную в средние века, являвшуюся оплотом герцогов Саксонских. Расположена она на вершине самой высокой горы в округе. Под ней во все стороны расстилается живописнейшая долина.
Последним городом был Эрфурт. Это один из старейших городов Германии. Ничем особенно он не знаменит, если не считать, что в нём жила одна из 375 любовниц Гете. Так, по крайней мере, говорят местные жители. В здешних местах он однажды произнес: "Выйдя из дома, погладь по головке первого же ребенка, ибо, может оказаться, что это твоё дитя". Ещё есть в городе колоссальный католический собор, достроенный в 1452 году, в готическом стиле с изумительным органом. Один внешний вид собора вызывает какое-то непонятное чувство твоей жалкой ничтожности. Когда мы подошли к входу, вокруг его ступеней скопилось множество прихожан, ждущих приезда епископа Эрфуртского. Он подъехал на Мерседесе последней модели, проследовал в костел так величественно, как-будто над ступенями его несла божественная сила веры, и оттуда полилась завораживающая органная музыка. Народ толпой устремился за вошедшим ранее богослужителем. Мы в костел не пошли, так как он был забит до отказа, и начиналась проповедь..
После сытного обеда с небольшим количеством спиртного, мы загрузились в автобус и проспали почти всю многокилометровую дорогу до дома. В Эйзенхюттенштадт прибыли поздним вечером и разбрелись полусонные по своим квартирам. Завтра нас ждал комбинат и привычная работа.
Где-то в середине мая, пришедший ко мне Борис Конторович, ковыряясь в эфире, наткнулся на английскую станцию ВВС, вещающую на русском языке. Передача содержала интересную информацию о событиях, назревающих в Чехословацкой народной республике. Речь шла о преобразованиях в политическом устройстве, о превращении административно-командного государства в страну с настоящей демократией. Независимость от руководящих указаний по любому поводу большого друга Советского Союза, полный суверенитет, ликвидация цензуры во всех средствах массовой информации - вот основные тезисы. Социализм с человеческим лицом - звучало смело и по нашему разумению правильно. Никаких намеков на замену общественно-политического строя, призывов к возврату частной собственности на орудия и средства производства. Основной силой в намечаемых преобразованиях провозглашалась компартия во главе с первым секретарем Дубчеком. Борис и я были воодушевлены этим сообщением: неужели произойдет то, о чем мы мечтали почти пятнадцать лет. Теперь каждый вечер после работы Конторович, поужинав, приходил ко мне и мы слушали заграничные станции на русском языке и радовались. Как-то незаметно тон передач стал меняться. Все чаще стали охаиваться достижения республики за предыдущие годы народной власти, как-будто вообще ничего положительного за все это время не было сделано. Стали умаляться достижения и остальных стран народной демократии, включая и СССР. Наша страна выставлялась как оккупант. Разгром фашистской Германии и освобождение Чехословакии замалчивались. Сначала, под впечатлением первых передач, мы не обращали на это внимания. Тем более, что съездивший в Чехию один из наших знакомых немецких товарищей, между прочим, член СДПГ, рассказал нам о том приподнятом мажорном настроении среди рабочего класса и об огромном небывалом авторитете компартии республики, укрепившимся, как никогда, благодаря преобразованиям. Это было сообщением из первых рук, не верить коему было не в наших силах. Мы успокоились. Перестали слушать радио каждый вечер и занялись своими неотложными делами. Ко мне скоро должна была приехать семья, я приводил в порядок свои финансовые дела, делал необходимые закупки провизии и подарков.
И вот долгожданное сообщение. Через день, поездом Москва-Берлин, прибывают мои родненькие жена и дети. Пошел к Хромцову, просить квартиру: если уж по контракту разрешено, так и квартиру должны предоставить. Но наш злопамятный руководитель отказал мне: "В нашем распоряжении свободных квартир нет. Договаривайся со своими товарищами по квартире, чтобы они уплотнились и освободили одну комнату". А между тем в первом подъезде дома напротив нашего была свободная трех комнатная квартира на четвертом этаже. Как-то, правдами или неправдами, но жильё надо было заполучить. Я поделился своими бедами с Борисом и он, зная не понаслышке, что немецкий комендант наших домов, назначенный руководством комбината, не равнодушен к спиртному, предложил план действий.
Утром следующего дня перед работой, он сходил на дом к коменданту, сделал заявку на ремонт телевизора в нашей квартире (комендант, по совместительству занимался мелким ремонтом телефонов, радиоприёмников и другой бытовой техники). Я, после работы, в зале, где стоял телевизор, накрыл стол и был готов принять нужного гостя по первому разряду. Конторович, во время встречи, должен был исполнять роль посредника, т. к. довольно сносно объяснялся на немецком языке. Спустя около получаса мы были готовы к приёму важной для меня персоны. Телевизор включили, сделали звук потише и в этот момент раздался звонок и мы открыли дверь Мюллеру ( так между собой мы называли коменданта) Он вошел и сразу понял, что предстоит приятное времяпровождение вместо скучного ремонта. Между прочим, для проформы, поинтересовался насчет телевизора и Борис сказал ему , что работоспособность техники восстановилась после легкого удара кулаком по корпусу и добавил: "Электроника любит кувалду" - на что герр Мюллер с пониманием хохотнул. Конторович предложил срочно отметить этот чудесный момент и выпить по фужеру "кровавой Мэри" за то, чтобы телевизор больше не ломался. Тут же я приступил к священнодействию: изготовлению этого любимого нами коктейля. Мюллер с интересом наблюдал за приготовлением, а после приёма коктейля внутрь, глаза его округлились и засияли восторгом. Вино было оставлено нетронутым и весь вечер мы пили понравившийся коктейль. Где-то после третьего фужера Мюллер довольный и расслабленный был готов к серьезному разговору. Конторович объяснил коменданту ситуацию, возникшую у меня. Мюллер, честь и хвала ему, отреагировал молниеносно: "Завтра утром придёшь ко мне и получишь ключи от квартиры. Все решено! Завтра!". После того, как бутылка спирта опорожнилась, Мюллер начал петь бодрые военные марши времен войны и потом пригласил нас покататься на его мотоцикле. Мы спустились в подвальное помещение, где стояла его техника, он завел мотоцикл и пытался вытолкать его из подвала. Кое-как мы отговорили его не делать этого и с большим трудом проводили домой в объятия рассерженной супруги. Утром, следующего дня из рук коменданта я получил ключи от квартиры и по мере возможности привел её в порядок
В четыре после полудня я был на вокзале "Франкфурт на Одере" и встречал поезд, доставлявший мою семью. Радость переполняла меня, сердце едва не выскакивало из груди. Как же я люблю их! Два месяца пролетели как медовый месяц. Жена была в восторге от того, что не надо бегать по магазинам, стоять в бесконечных очередях за любыми продуктами, отводить дочку Диночку в ясли, забирать её оттуда, бегать на работу, убирать квартиру и мыть пол, стирать и гладить постельное бельё. Магазин был один, очередей практически никаких, продукты всегда в полном ассортименте, Диночка все время на улице под окнами с подружками, квартиру убирают каждый день уборщицы, постельные принадлежности меняют каждую неделю. И кроме того, муж после пяти всегда дома, а не в командировке, в субботу и воскресенье вместе с детьми гуляет, да еще фрукты и грибы таскает бесплатно сколько хочешь. Не жизнь, а малина. Вместо, положенных для гостей двух месяцев Рая с детьми в Эйзенхюттенштадте пробыла до окончания моей командировки. Написали заявление сначала о продлении моего контрактного срока, потом о продлении пребывания семьи, а затем немцы сделали для семьи вид на жительство. Этот прожитый в ГДР со всей семьёй почти год, был самым счастливым годом в нашей жизни.
За приятным семейным времяпровождением и более напряженной работой на комбинате я как-то забыл о внешнеполитических событиях за границей. Казалось, раз у нас все хорошо, так и там тоже не должно быть хуже.
Введение войск Варшавского оборонительного союза в Чехословакию было как, прозвучавший среди ясного неба, гром. Это было крушением наших радужных надежд на возможность переустройства тоталитарного государства в государство настоящей народной демократии. Социализм с человеческим лицом все больше и больше становился несбыточной мечтой. Мы, конечно, были возмущены введением войск. Считали, что совершена ужасная ни чем не оправданная ошибочная акция. К сожалению, мы не всё знали. Только потом стало известно о той колоссальной подрывной деятельности, которая велась со стороны, прежде всего, ФРГ, Англии и США. Они готовились развязать в стране гражданскую войну, захватить власть, если понадобится то и ввести свои войска, уничтожить всех коммунистов, вернуть все предприятия бывшим хозяевам, т.е. реставрировать капитализм. В провале начатого преобразования социализма в большей мере виновна верхушка КПЧ, которая, не продумав, без подготовки и принятия необходимых жестких законов против искажений и лжи в СМИ, разрешила полную безоговорочную свободу слова. Свобода не синоним вседозволенности. За каждую информацию, за каждое сказанное слово произносящий его должен нести персональную ответственность. Сказал неправду - сел на скамью подсудимых, ответил перед судом Жизнь показала, что ликвидация эксплуататорских классов автоматически не прекращает классовой борьбы, что остатки их и их прихлебатели, лишившись экономических позиций, остаются членами общества, продолжают питать лютую ненависть к социалистическому строю. Прикрываясь лозунгом свободы слова, не получая должного отпора и чувствуя свою безнаказанность эти силы всё поливали грязью и ложью, занимались фальсификацией фактов, разлагали и расшатывали устои общественного строя, а коммунисты только хлопали глазами и молча проглатывали всякую мерзость. Свобода - блин, ничего не попишешь. Так была уничтожена, возникшая было вера, в возможность построения справедливого социалистического общества. По такому же приблизительно сценарию начиналось впоследствии разрушение и великого Советского Союза.
Прошли лето, осень , наступила весна 1969 года. Приближалось время нашего отъезда из симпатичной, гостеприимной и дружественной нам страны. "Доктор" Дралюк предложил мне продлить командировку еще на полгода, жена была обеими руками за, а меня что-то в последнее время опять начала мучить тоска по родному краю и друзьям, и я наотрез, несмотря на все уговоры, отказался. Скоро нам принесли билеты: два смежных купе на четверых в вагоне СВ. Все хорошо, но жена обратила внимание на N вагона - "0". Я успокоил её сказав, что у немцев не бывает осечек в таких делах и раз "0" значит перед первым. И не учел я только одного, что поезд "Москва-Берлин-Москва" формируется в нашей столице. Приехав на вокзал городка Фюрстенберг, который расположен в паре километров от Эйзенхюттенштадта, дождавшись поезда, мы со своими 13 местами, распределенными среди многочисленных провожающих кинулись искать вагон под N 0. Увы и ах! Такого вагона не было! Всей толпой несемся к начальнику поезда в середину состава. Начальник, ни на иоту не смутившись, заявляет, что с сегодняшнего дня нулевой вагон отменен и нам временно, пока он не разберется в обстановке, нужно грузиться в последний вагон N13. Кое как втискиваемся в переполненный общий вагон и целый перегон до следующей станции едем стоя в проходе. Духота в вагоне страшная. Динулька моя начинает хныкать и дергать маму за руку. Никто из сидящих даже и не подумал уступить место матери с маленьким ребенком. С еще одним отцом семейства из наших специалистов, товарищем по несчастью, идем, прихватив пару пузырей водки и кое какую закусь к начальнику поезда. Ибо, если гора не идет к Магомету , то Магомет идет к горе. Кода мы втиснулись в начальственное купе и поставили на стол пузыри, гора - начальник сделал вид, что собирался идти за нами, но выпить и закусить не отказался. Выпив, сказал, что во втором вагоне СВ у него для нас припасены 3 купе и он сейчас даст команду приготовить их. Мы оставили недопитые бутылки, опрокинув по стопке на "посошок", и пошли перетаскивать через весь поезд наш багаж и семейства. До самой Москвы происшествий, слава богу, не было. В Бресте, где мы проходили таможенный досмотр, нас неприятно поразила грязь и наличие валяющегося в пыли пьяного мужика в мокрых штанах. Да, мы уже отвыкли от таких колоритных картинок .Обидно и неприятно. В Москве мы воспользовались услугами разрекламированной по поездному радио передвижной камерой хранения и сдали свой многочисленный багаж на Белорусском вокзале, чтобы получить его потом на Казанском в день отъезда. Это было очередной нашей ошибкой. На Казанском вокзале мне не выдали самый большой и ценный чемодан, сославшись на то , что на нем приклеена не та что необходима квитанция. И я, еле успев на поезд, поехал с семьёй в Челябинск "не солоно хлебавши". В нашем купе сидела женщина с погонами майора милиции и она авторитетно заявила, что мне необходимо выйти на следующей станции в Рязани, автобусом ехать назад в Москву и идти к начальнику вокзала: "Иначе чемодана вам не увидеть, как своих ушей". Так мы с женой и решили. Потом я возвращался в Челябинск один, но со злополучным чемоданом.
Где-то спустя полмесяца, при встрече, Василий Никифорович, поинтересовавшись здоровьем жены и детей, расспросил о командировке, о взаимоотношениях с немецкими товарищами, о реакции их на введение войск в Чехословакию. Потом он сообщил мне, что результатом моей состоявшейся командировки стал строгий выговор по партийной линии майору Макарову. И ещё, что если бы я не продлил срок своего пребывания в ГДР, то поехал бы при возвращении из командировки значительно восточней Челябинска, в район Магадана. Из этого сообщения я сделал вывод, что мои откровенные разговоры с некоторыми моими коллегами по работе о внутриполитических проблемах страны, которые я вел до приезда моей семьи в первые месяцы, передавались "по инстанции" и дошли до Челябинского управления КГБ. Делился своими соображениями я со многими, а посему точно указать пальцем на сексота не имею права, но определенные подозрения имеются. Так удачно закончилась моя первая загранкомандировка.