Размер имеет значение, причем техасский размер - особенное. Техас по старинке не жалует черных, евреев и гомосексуалистов, как с облегчением и гордостью говорят местные армяне. Не шутите с Техасом! - пишут крупными буквами на всем, что стоит дешевле пяти долларов. И не шутите с техасским обедом.
Начнем с "Голубого Гуся", открытая площадка напротив гриль-кинотеатра, голубые стены с желтыми окнами, вечер пятницы, друзья! Закончена первая рабочая неделя, тепло и слегка ветрено, у дороги ряд прекрасных мотоциклов, седовласые байкеры и их подруги в черной коже качают банданами, простые девушки смеются и трепещут, разговоры над узкими стаканами с пивом сливаются в единый переливающийся гул, крепкий круглый краснорожий официант в бейсболке кротко выслушивает капризы ребенка, подходит к нам, пробулькивает приветствие и, для создания романтического настроения, мечет на серые доски миски с кукурузными чипсами и соусом сальса, известном из прежней жизни как "Огонек". Будем выбирать между начос, фахтиос, квесадильос и тамалес, скажите товарисч, а вот вы как определите начос? Товарисч истекает полупереваренными звуками, среди которых вдруг мелькает близкий пониманию "чикен", я радостно киваю и получаю оловянную тарелку кукурузных лепешек, с горелой курятиной, политой сыром. Текс-мекс - адаптированный вариант для начинающих - джентльмены с местным опытом вяло ковыряют свои порции. Позднее мы попадем в мексиканский ресторан с печеными на камнях лепешками, которые испаряются со стола быстрее жидкого азота, килограммовыми порциями нежного фахитос и литровыми кружками "Маргариты". Там через пятнадцать минут искренне хочется назвать официанта "компаньеро" и хорошую песню, а движения приобретают экспансивность и неведомую ранее грацию. Но это будет потом, а главным событием этого вечера становится пузатый байкер, который, пытаясь обнять могучими бедрами своего сияющего друга, валится навзничь и какое-то время верещит, ревет мотором и вращает колесами как пьяный Карлсон, у которого из расстегнутой ширинки торчит пропеллер.
Дощатая веранда, под потолком вращаются медленные, тускло сияющие вентиляторы, из гигантской ржавой бочки перед входом бежит поток воды, деревянные скамеечки, французские окна и зеркала внутри от края до края. Ресторан "Паппаду", тускло освещенный приют луизианской ностальгии, роскоши Французского квартала и пищевого воплощения черной магии - еды кейджун, место, где кучкуются пережившие ураган Катрина и трамвай Желание. Здесь нужно сидеть весь июль босиком в холщовых штанах с помочами, строгать случайную палочку и чередуя ледяной чай с заикающимся банджо ждать, пока Братец Черепаха поднимет из илистой воды морщинистую шею. Впрочем старая грязнуха Миссисипи, темные болота ее дельты с ревущими аллигаторами и мокасиновыми змеями, жевательный табак, тощие мулы черных издольщиков, "лунное сияние" как эвфемизм самогона, грустная песня "Если бы к Судному дню у меня было бы хоть какое-то барахло" и церковный хор "Господи, если бы я только получил свой билет!" здесь не очень к месту - подразумеваются марширующие джазы, креольские пианисты-любовники, ночные битвы саксофонистов в задних комнатах баров, гармошки и скрипки французской диаспоры, испанские кружевные решетки и деревянные жалюзи, белые костюмы тонкого шелка и визжащие девицы в карнавальных бусах Марди гра.
За прозрачными стенами кухни прыткие молодые люди ворочают кипами и грудами членистоногой живности, надпись под потолком гласит: Крабы, Раки, Лобстеры. Лобстеры per se с застегнутыми в пластиковые наручники клешнями, меланхолически ползают тут же в ящике с водой синего цвета. Общество благостно и убрано в неброские тона дорогих туалетов, в отдельном зале раздается дикий хохот, там в стеклянном проеме мечется негритянская девушка с полотенцем в руках, хлещет воздух и довольных негритянских мужчин в костюмах с отливом. За столом рядом несколько китайцев и скромных, но прекрасных китаянок истово поют "Happy birthday to you", а длинный-длинный официант бережно плывет к ним с трогательной свечкой в мааленькой чашке. Появляется наш официант, небольшой, жгучий, в жилете и бабочке героя немого кино и говорит: "Я вообще-то учитель седьмых классов средней школы, поэтому начну с небольшой лекции по предмету". Предметами оказываются ангельский и дьявольский соусы, рыба махи-махи, этуффе, блюда из аллигатора и раков. Заказываю суп гамбо и пасту "Жирный вторник", по имени одноименного новоорлеанского карнавала. В большом корыте на закуску приносят жареного аллигатора, жареную курицу, жареных кальмарчиков и жареную же картошку. Жру по-тихому, сокрушаясь оттого, что днем уже был в суши баре-буфете, где хочется наесться впрок белых тунцов, угрей, лососей и морских растений на год последующей жизни минимум. Гамбо суп внушает витальный оптимизм, содержит все то же, что уха тройная или буайбесс, какие-то еще растения и особый перец, от которого в голове, в отличие от стробоскопических вспышек васаби, светлеет медленно, но устойчиво и долго держится ощущение легкого жужжания. Потом приносят пасту, о мама, как я был неправ! В емком тазике кроме собственно макарон и грибов лежат куски жареной колбасы, игриво прикрытые толстыми раковыми хвостами. Сервируют эти макароны в Луизиане, как на Урале - с хлебом. Ем, но ощущение невозможности происходящего возникает через две вилки и никакое красное калифорнийское не спасает от остолбенения. Впрочем, я не одинок, соседи напротив впадают в ступор по одному, то есть челюсти еще шевелятся, но глаза уже не видят.
Техас не признает незначительные порции, покорение пищи должно быть эпическим - в духе первых пионеров, окружающие сквозь кому бормочут: "Ешьте-ешьте, в Калифорнии за эти деньги вам плюнут в тарелку и украсят двумя веточками". Но даже воспоминания о Клубе Чистых Тарелок, который В.И. Ленин организовал в Горках для чем-то обожравшихся детей, не спасает - Тексас сайз победил. Официант приносит раскладушку, с нее медленно взлетает UFO подноса с елочной красоты десертами, решительное "нет" сменяется на робкие поползновения съесть вот это крем-брюле, и завистливым поглядыванием на баночку с традиционным арахисовым маслом, украшенную зонтиками и ягодами. Крем-брюле пахнет всем несостоявшимся в счастливом детстве и тонко потрескивает сладкой корочкой. Звучит финальный свисток, участники соревнований забирают чемоданчики со свисающими оттуда глазами и хвостами, и идут прочь. Далее беспокойный сон с участием разгневанных балерин и пробуждение от звуков льющегося в комнату ливня. Здравствуй зимушка-зима и предновогодний тропический шторм. Enjoy Coca-Cola!
И знайте, почтенные - почти всякое пищевое действие приводило в Техасе к раскаянию в содеянном, к мыслям о бренности тела, которое собственно незачем было так кормить, к притворным вздохам сожаления о времени чистой радости при виде одинокого бутерброда с колбасой ветчинно-рубленной по 3.70, которую папа Ани купил в магазине, потому что у него там в отделе почитательница таланта, к лимитированному изданию курицы по талонам, к афере по покупке 120 килограммов мороженой говядины в соседнем городе, каковое стало возможным, потому что сотрудники военной интернатуры ушли в отпуск, а говядину на паек выдали, и нашлись добровольцы ехать за этим мясом 400 км в одну сторону - страна должна знать своих героев! К рюкзаку сырокопченой колбасы - видимому воплощению чуда, которое папенька привез из Семипалатинска, правда ему, пришлось для этого взорвать там атомную бомбу, но ведь ничто не дается нам легко, а тем более такое дивное разнообразие вкусов и форм, которое в сочетании с пятилитровой банкой персиков "Глобус" вполне можно было считать внеочередной елкой. К детской же эйдетической ошарашенности от существующей, оказывается, возможности, не моргнув глазом, приготовить бутерброд с единым куском буженины, размерами равным поперечнику буханки круглого серого хлеба и украсить зеленью, которая зимой росла у этих дивных людей на подоконнике в специальном корытце! На подоконниках людей обычной жизни стояли, в основном, бутыли с домашним квасом, которые накрывали серой марлей многоразового использования, под подоконниками были ниши с киснущей картошкой, а к тем, с бужениной, государство весьма потом имело претензии из-за бриллиантов и разных других особо крупных поводов для беспокойства, но и кончилось все хорошо, и я не связал тогда символики пищевой безмятежности с необходимостью что-то делать не так. Казалось, как всегда впрочем, что если вначале хорошо учиться, а потом много работать, то ведь и у нас, у нас тоже будет своя буженина и можно уже начинать изучать рецепты приготовления мяса по-шарантски.
И мы начали учиться, может, недостаточно хорошо, и пришли вначале к украденному колхозному гусю, которого ощипали в одной, зарыли перья в другой, а жарить уволокли в третью часть леса, чтобы огонь костра не был виден из деревни и не пришли бить, и как рады были все, после каш-то из крупы-сечки, и первую бутылку привезенной из дома в теплых вещах водки открыли на радостях, потому что гусь, дак он, скоро будет готов, для аппетита, значит, потом еще одну и остановились уже в силу естественных причин - это, ну, водка кончилась, гусь же тем временем стал сморщенной обугленной мумией, и сколько не медитируй по Паниковскому - в этой дивной жирной птице не было ничего, кроме хрустящей антрацитом поверхности иоскорбительной невозможности откусить кровавой сердцевины. Потом опять украденная кастрюля с замаринованным для офицеров мясом, которое тоже не удалось превратить в шашлык, и ели его руками, сидя в лесной яме, лук свисал между пальцев, уксус, кровь и портвейн пятнали казеннное хабэ так, что когда мы в сером сумраке пяти утра появились из леса, карауливший секретную ракету чужого факультета часовой побледнел и начал передергивать затвор.
Еда есть инструмент и цель борьбы за существование, результат очереди и предшественник мытья посуды хозяйственным мылом, безусловный знак расположения и общности, первый вопрос при входе в дом: "Есть будешь?", но право, никакой избыточности, изыски известны, ожидаемы и аккомпанируют датам и номерам квартир: рыбный пирог с саго, тонкие куски красной рыбы, плов, эклеры, ах! Самолетная очередь в родной город узнается по авоськам с апельсинами и туалетной бумагой, приезд с моря знаменуется привозом бутылочки "Пепси" для друзей дома. Впечатление от привезенного мамой среди зимы из Еревана сыра "Ехгегнадзор", и двух пучков невиданной силы запаха и вкуса - котема и рейхана могут соперничать с первым поцелуем, а с вступлением в комсомол - точно. Поваренные книги начала века вызывают хоровой смех, середины - уверения старших, что так и было, но и те и другие читаются вслух для развлечения, но не ради пользы. Обед студента - селедка с соленым огурцом, суп мутный белый, суп мутный красный и суп сливочный образующийся от слияния первых двух, тефтеля, сложный гарнир, обед медбрата - мокрый кусок белкового омлета с запахом алюминиевого подноса, обед врача - всей ординаторской наперегонки съесть порезанное на шесть ломтиков яйцо и половину банки морской капусты - есть смысл хорошо учиться и много работать!
Ну ладно, в общем-то есть: народ братской Украины впервые идентифицировал меня как врача именно с помощью банки непоколебимой сметаны и сформировал таким образом устойчивую рефлекторную дугу с трудовым рвением по одну сторону, и битой птицей, бараньими ногами, яйцами с настоящим оранжевым желтком, уложенными в пластиковые бутылки без верха, перцем и помидорами из Джанкоя, консервами из нутрии (без волос, не морщитесь), копченым салом, орехами, январской кровяной колбасой, коробками с клубникой, браконьерской осетриной, самогоном в трехлитровых банках, желтым творогом, вечномолодыми чесноком и яблоками - по другую. Полное торжество парадигмы норной жизни в стране с резко континентальным климатом, где басни Крылова учат в очень раннем возрасте. Катастрофа случилась при попадании в Германию, там не было ничего святого, деление еды на кастовую, праздничную и повседневную было безжалостно уничтожено пищевой машиной рейха - все продавалось, включая метровую дунайскую сельдь - безусловный предмет болезненного воображения и литературных измышлений.
***
Впрочем, из тумбочки уже зовут, намекают, что разделали обезьян, тигр борется с драконом, губы гориллы и толченый рог носорога соседствуют с синим вином из змеиной крови, тридцать четыре ингредиента "курицы бедняка" запекаются в глиняной коре, а живые карпы смотрят на свои зажаренные середины, шевелят губами и ждут только нас.
Сидеть приходится за столом с китайскими руководителями круиза и парой из Индии - девушкой - зубным врачом Махарани (как мыло, да!) обильно украшенной глазами, волосами, витым серебром и зубами - по специальности, и ее большим супругом-ситхом - проджект, кажется, менеджером. А с нами сидят гордый своим старшинством пожилой монстр, курирующий немецкие группы, его зловещая красотка-помощница, дающий на рассвете уроки тайзцы Реймонд, и физически развитый молчаливый молодой человек с внимательными глазами. Чины и оказанное партией доверие сильно ощущаются у всех, а манера питания сочетает достоинство и неторопливость с крайней умеренностью. И они ведь правы! пока сигналы наших рецепторов насыщения скажут мозгу: "Хватит жрать!", проходит минут пятнадцать (ну пока мозг поверит, переспросит, понятно), а за это время используя ложку и разливательную ложку, вилку и левую руку, вытирая подливу кусками ржаного хлеба, глядя по сторонам, где же булочки - мы незаметно успеваем съесть еще с полкило пищи, в то время как мудрые китайцы поднимают с тарелок палочками две-три дополнительные рисины и остаются сытыми, худыми и обогащенными новыми поводами для презрения к тупым европейским свиньям. И американским! Я про американские китайские буфеты - за 10 долларов можно есть бесконечно долго, простираясь от калифорнийских устриц до дыни "Утренняя роса", в промежутке между которыми - корыта жареных пирожков, сладкой утки, рыбы, замаскированной под мясо и мяса, замаскированного под несбыточное, сладкий шоколадный пудинг, каша из тапиоки, рис, кусочки овощей и кучки водрослей, лапша, овощи и мороженое из автомата, под которым, наклонив голову стоит тучный подросток и примеривается, как получить порцию, прямо из питающего соска железной груди его. Скажи-ка, Rich C. Rierson, а что до вьетнамской войны кушали простые американцы по пятницам? Ничего, говорит, такого не ели - яичницу там, блинчики с кленовым сиропом и мехом выхухоли - скромно жили, вся семья, три поколения, в радиусе пяти миль, жены из радиуса десять миль, вот папаша мой - так, двадцать лет проходил с одной и той же палкой, которую сам смастерил из бычьего члена. Очевидно, китайцы договорились с вьетнамцами, монголами, тайцами и мстительно подбираются к сердцу Америки через желудок, где, впрочем, уже сидят итальянцы с полуметровыми тирамису и пудовой лазаньей, плачут соевым соусом над черными водорослями японцы и плетут свои цепи из бубликов коварные евреи. Понятно, что привыкнув так есть, не станешь сомневаться в том, кто выиграл все мировые войны и спасет мир при первом удобном случае. Конечно, ведь Санта-Клаус приходит только к тем мальчикам, которые кушают хорошо!
А они, то есть мы с ситхом, вначале прытко, а потом тяжко бегают за новыми порциями мяса и овощей в кислых и сладких соусах, бамбуками, зеленью, сладкой фасолью, пьют холодную воду, наливаемую из-за плеча тенью официанта и требуют в итоге чаю. За чаем беседуем о ситхах и чем они отличаются от известных всем бородатых сикхов в тюрбанах и какие они были отважные воины и как здорово защищали Индию (очень разумно, хотя и несколько своеобразно - пропускали войска завоевателей внутрь Индии, встречали на обратном пути и отбирали все, что те успели награбить, ехидно поздравляя народ Индии с вновь обретенной свободой). Мы ведь увидимся за ужином, правда?
... Здравствуйте, девочки!
Вот, собственно, и город бога Смерти. Яма зовут бога, как город - не помню. Жара, в красной пыли у сходней толпятся местные женщины и кричат, протягивая флажки и карты Китая, проходящим мимо австралийцам с криком: "Хелло, панда!". Поднимаемся по небольшому бетонному серпантину с известным трепетом, воздух благоухает австралийскими духами и заполнен ожиданием. Оказывается, город бога Смерти выстроен около ста лет назад, где он таскался все время до того - неизвестно. Однако в городе есть все, чтобы стало понятно, что у местных пацанов не забалуешь. Во первых строках, по бокам широкой серой лестницы стоят аллегорические истуканы, символизирующие всякого рода человеческие слабости: нежная барышня, прижимает к груди лань и только слегка выставляет бетонные клыки, чудовищная бабушка зажимает под костлявой подмышкой идиотически улыбающегося младенца с голой попой, над которой занесло палицу пьяное и яростное чудовище. Все вместе напоминает аллею пионеров-героев из парка культуры семьдесят восьмого года, глаза ищут надпись "Володя Дубинин". Потом стена с иероглифами, означающими судьбу, к которой идешь по извилистой тропке, закрыв глаза и куда попадаешь пальцем, так тебе и жить. Иду. Тычу. Открываю глаза - пусто. Никаких то есть иероглифов. Смотрю на барышню экскурсовода, та потупив глаза, успокоительно шелестит, что так даже лучше, меньше знаешь - крепче спишь. Опять проклятая неизвестность! Праведный гнев на изворотливых китайцев заставляет принять участие во всех аттракционах этого Парка Древней Культуры и Вечного Отдыха, в поисках ответа на извечный вопрос: "Ну, как там ваще?".
Аттракционы просты, набор вариантов ответов небогат - получилось будешь жить, не получилось - тебя уносят демоны. Успел забежать на двадцать одну ступеньку на счет десять - молодец, не успел - тебя уносят демоны. Взял свою девчонку, прошел с ней по мосту Судьбы - молодец, не забоялся, а прошел так, чтобы на предпоследнюю ступеньку встать одновременно - двойная удача! - тебя не уносят демоны и с девчонкой все будет зашибись в отдаленной перспективе. Постоял на скользком мраморном шарике на одной ноге и успел сосчитать до пяти - будешь в следующем воплощении призраком, успел сосчитать до семи - голодным мертвецом, до девяти - есть шанс стать настоящим человеком.
Товарищи! Нет в жизни счастья - единственный внятный ответ был мной получен на пятнадцатой секунде стояния на шарике - отстань, будешь человеком, если тебе так хочется. Внятных ответов от драконов и прочих оракулов нет, дерево под которым сидел, Будда очень хилое, кругом покрашенные плакатной гуашью фигурки повышенной наглядности про то, что с тобой будут делать, если ты ошибся - привязывать, например, гениталиями к раскаленному столбу в обнимку с неверной женой, если оба виноваты или пилить пилой с большими зубьями непосредственно через задницу, если вы готовы взять ответственность на себя лично. Призадумаешься, особенно сто лет назад. Это вам не "Наш город - наша забота, план - долг, перевыполнение честь!", а вполне адресное обращение к взволнованной аудитории. Ну и еще один аттракцион. Приводит нас, значит, девушка к бронзовой чушке с круглым дном весом сто двадцать килограмм с едва выступающими ушами и говорит человеческим голосом: "Эту чушку находящийся в разлуке со своей возлюбленной женой генерал, скажем У, каждый день ставил вот на этот штырь (такой себе, знаете, символ), в знак того, что у него с женой все будет хорошо. Кто из вас повторит подвиг генерала, будет большой молодец и у него с его девчонкой все будет зашибись в отдаленной перспективе и вообще! Кто смелый, ну-ка!?". И тычет пальцем в ситха, который высится среди всех прочих, как боевой слон. Ситх трогает чушку - никак, я интересуюсь - никак, немцы думают - ну никак же! Таак, говорит экскурсовод - а позовем Снегурочку, которая вам, уродам, покажет, как надо! Приходит очень маленький, рябой, состоящий как рыба камбала из одного плоского мускула китаец, легко раскручивает чушку вокруг штыря и в одно мгновение водружает ее наверх. Публика выдыхает, аплодирует и сует герою по двадцать юаней в мускулистую руку. В это время над чушкой нависает пузом простой, но сильный австралийский сантехник и сжав ее с боков, ставит на штырь без дополнительных ухищрений. Опа - 1:1, счастлива его жена, прочие недочеловеки вздыхают и бормоча, расходятся.
Ну в общем и все, за исключением пустого и темного храма, где под фигурой Ямы в натуральную, похоже величину (привыкайте - привыкайте смотреть снизу вверх), стоят три толстощекие деревенские девахи и пытаются мне объяснить, что если взять вот эту желтую бумагу и сжечь, то это будет звуковое письмо с приветом к умершим родственникам. Оплачиваю почтовые расходы, беру бумагу с обратной свастикой и зажигаю, она сгорает, дым ест глаза или просто плакать хочется неизвестно, девки показывают, как надо складывать руки и куда кланяться, кланяюсь трижды. Смирение, почтение и поклоны имеют, оказывается, внутреннее оправдание и как бы не сказать стремление, а также безусловно радуют девах, которые смеются и показывают, что все хорошо и правильно. Кланяюсь еще раз им и ухожу. Кажется, это большой недостаток, что в европейской, как мы ее называем жизни, представительством бога смерти являются только больницы и морги. Безусловно, пожертвования жрецам обильны и разнообразны: цветы, конфеты, аппендиксы, мелочь из карманов, малоношеные вещи, часы и золотые зубы. Но ведь хочется попросить чтобы с мамой, папой, дедушкой и всеми там было хорошо, чтобы им было спокойно, чтобы можно было их видеть иногда во сне и просыпаться на мокрой подушке, но счастливым и без тяжести в области переднего средостения. Совета хочется или чтобы по головушке погладили и узнать когда мне к ним и можно ли будет там вернуть общий стол под виноградом "дамские пальчики" и ласточек в небе и лишний бутерброд с абрикосовым джемом, пока взрослые разговаривают? А этого ни одно привычное антропоморфное воплощение бога смерти: хирург, реаниматолог, тетка в халате из морга сделать не может, а то что они могут - вы уже знаете из предшествующего опыта - кивать и брать откупные, которые вы принесли им, потому что не знали куда. Можно конечно предположить, что это знают те люди, которые являются черными всадниками апокалипсиса - статистики, устанавливающие нормы смертности для более низменных слоев медицинской общественности, но гарантии этого нет, а увидеть их при жизни удается немногим. Хотя они тоже не главные, я не шучу, читал своими глазами посмертное посвящение написанное областным статистиком своему начальнику: "С тех пор, как он ушел в страну Верхних Людей....". А раз они не знают, то мы - так и гибнем без ощущения правоты и обоснованности своего пути, не ведая, подтвердили ли мы правильность предположений младшего жреца - участкового терапевта, перед старшим жрецом - прозектором и не прогневали ли чем главного врача области, лежа перед его глазами в виде пылинки на простыне годового отчета. А тут стоит дом, в доме истукан, можно приходить часто, жечь за небольшую цену бумажки с надписями и неизвестно, что лучше - сидеть на могиле с колбасой, водкой и пригоршней карамели "Абрикосовая" или ублажать бездушную чешуйчатую тварь дымом от палочек и хлопьями жженой бумаги.
Хотя мир чистогана учит нас, что "Mors" не только "gaudet succurere vitae", но еще и прекрасно способствует "succurere buisness". Вот, смотрите - воскресенье, холодно, солнечно, выставка пластинации института пластической анатомии Гейдельберга в Музее естественной Истори Далласа. В темном-темном зале, под неяркими лампами лежат, стоят и принимают позы куски человеческого мяса, преображенные силой человеческого гения в черной шляпе, чьи портреты смотрят на нас со стен и рекламных кусочков бумаги. Между них ходят восхищенные зрители и зоркие стражи, ибо нельзя фотографировать творения человеческого гения в черной шляпе, а можно только покупать в сувенирной лавке их сувенирные изображения в виде книг и открыток, примерять черные майки со стоящей на задних лапках кровеносной системой кролика, крутить в руках коврики для мыши с изображением тонкого поперечного среза человеческой кисти, открывать и нюхать блестящие бумажники из человеческой кожи, восторженно цокать при виде инкрустированной резной головки бедренной кости, переставлять баночки цветных глаз в домашнем маринаде и выбирать для дам подарочные упаковки девственных плев двенадцатилетней выдержки. Нас ведь от пожирания ближних к завтраку отделяет не так много, отсутствие удобной фасовки, нет? А колбаса "Детская", к примеру уже есть, и кто сказал, что "Кровавая Мэри" обязательно должна быть алкогольным напитком? Конечно, можно найти массу доводов против, но вот Вите Замрыге пообещали 25 рублей плюс бутылку коньяка, он съел кусочек серого трупного мяса и не болел потом, как какой-нибудь Базаров, а продолжал учиться и ходить на комсомольские собрания. И ходя по музею, среди прочих других, увлечённых тем, что можно сделать из человека, имея острый ножик, эпоксидную смолу и достаточно терпения, думаешь, что в нашем Дворце Пионеров не было кружка поделок из мяса и кожи и у многих, встреченных на жизненном пути трупов элемент праздничности отсутствовал начисто. Неочевидна была их принадлежность к миру прекрасного. Вонючая куча с голой задницей за гаражами, лежащая в черной луже, на которую все бегают смотреть. Первое свидание, когда я опускал руку в коричневую жидкость с плавающими на поверхности волосами и кусочками подкожного жира и вытащил оттуда за язык распиленную голову - это я не про суп, это на первом курсе было! Гордость от возможности рассказать друзьям детства сменяется пытливостью, кусочки серого и мокрого мяса упорно перекладываются в поисках, к примеру, полунепарной вены. Вынужденное соседство порождает привычку, привычка становится второй натурой, как собственно и учат нас на кафедре латинского языка: половинка женщины, у которой на бедре мелко написано синим: "ФКЛ Асю-Казачку" стоит, разведя руки, на стальном столе, нежные девушки второго курса, прислонив учебники к ее коже, начинают доставать бутерброды и яблоки из мешочков, юную и прекрасную Иру в жаркий день трогают за шею мокрым членом неизвестного покойника, засушенному кадавру в стеклянном ящике аккуратно вкладывают в руку газетку и мелкие монеты. Ну и обязательные групповые фотографии с трупом. Заметьте, почтеннейшие, по окончании Императорских художественных курсов все господа кандидаты в члены Академии фотографировались в сюртуках, галстуках, кудрях, усах, бородах и непременно, господа, среди них была, прошу прощения у дам, обнаженная по пояс натура-с! Усматриваете сходство? Ах, отчего нас не учили на Репина и Шишкина и в наших выпускных альбомах только галстуки и кудри?
Единственный случай, который мог бы перевернуть мое восприятие произошел летом, на практике, в последний день пребывания в анатомическом подвале. Мокрые полы, черные шланги, стальные столы, Шуре удалось спереть массивный прозекторский скальпель, я смываю жир со стенок старых бачков и выплескиваю со дна кусочки костей и печени. Подвальная бабка безо всякого противогаза черпает банкой адский студень, дышать кроме формалина нечем, вокруг пятиметровой глубины бассейны со штабелями желтых ног. Если все сюда сами прыгнули - где трамплин и почему без шапочек? Эй, студент - поди помой вон ту ванну и идите уже! Поднимаю выкрашенную в зеленый цвет фанеру и не понимаю чего мыть, ванна кажется абсолютно белой. А! Это толстая белая плесень покрывает плавающие на поверхности воды газеты. Постепенно ее убираем, убираем, убираем и видим. Видим значить, полную ванну мозгов. Мозги лежат тихие, побольше и поменьше, поверх них сантиметров на пять желтой формалиновой воды, а посреди ванны лежит черная бородатая голова с полузакрытыми глазами и свежим красным срезом шеи. Сила художественного высказывания неоспорима, авторская позиция заявлена четко, был бы фотоаппарат и был бы я современным художником - кормился бы с этой фотографии всю оставшуюся жизнь. Причем, почтеннейшие, данное художественное высказывание вполне можно отнести к разряду вечных. А что? Назовите: Над вечным покоем, Арест пропагандиста, Не ждали, Утро в сосновом бору - и любуйтесь. Целую.
Так вот, у человеческого гения в черной шляпе всего хватило. Он пошел дальше Н.И. Пирогова, который замораживал трупы и быстро их пилил на тонкие кусочки для лучшего понимания устройства будущих пациентов.Этот стал накачивать тела добровольцев пластиком и пропитывать эпоксидной смолой, а потом уже резать на кусочки. Или делать из кусочков фигурки и давать им названия. Вот стоит, например, экарше мужчины, перебросив через руку снятую с себя кожу, вот от раззявы - скелета убегают его же мышцы, вот вратарь без кожи в прыжке отбивает ногой мяч, а весь его органокомплекс зажат в левой руке, вот элегантный мужчина со снятыми мимическими мышцами, которые образуют три лица, и одетой на череп белой соломенной шляпкой, вот гимнаст делает на кольцах упражнение "пистолетик", на черепе оставлена полоска кожи с короткими волосами ежиком, любовно отпрепарированные яички свисают из под блестящих бедер, в спине проделаны отверстия для обозрения связочного аппарата позвоночника. "Мама, мама - эти дяди и тети все были плохие? Они пугают меня... - канючит бледный мальчик с переломанной рукой, которого везут на коляске. "Nope, сынок, это хороший дядя, он спортсмен как ты!" - утешает его мама. Напротив стенда с ужасами ожирения сидит полный мужчина в майке "Advanced Dragons and Dungeons" и гладит свою маленькую девочку по головке, также приговаривая нечто утешительное. Папы доктора ничего не боятся, наклоняются низко и показывают вихрастым мальчикам матку с блестящим изнутри внутриматочным устройством, протезированные коленный и тазобедренный суставы и восхищаются тонкостью препаровки. Есть даже конный памятник и фигуристы. Ну да. Мужик без кожи на вздыбленном коне без кожи, хотя и без сабли и надписи "Героямъ Шiпки" и пара выполняющая поддержку с прогибом. На наших фигуристах, Нонна, сухожилия бледно-розового цвета, выгодно оттеняющие темно-бордовые массивы мышечной ткани, богато украшенные вегетативными и сухожильными сплетениями, внутренние органы ребятам пришлось оставить дома, но они в отличной форме и через отверстия в черепе мы сейчас можем видеть как работают двигательные центры их мозга над сложным элементом обязательной программы. Дивная девушка, как бы сошедшая с мозаики из битых тарелок на стене кафе "Юность", стоит на коленных суставах и выпускает в воздух две кровеносные системы голубей, в ее передней брюшной стенке вырезана аккуратная дверца, чтобы лучше были видны пикантные подробности тазового кровообращения, окошки в мышечном массиве спины открывают трогательный девичий позвоночник, кожа на сосках оставлена, чтобы не нарушать приличий. Самое сильное впечатление произвело на меня безобидное красное облако - голова без костей, мышц и кожи, от которой оставлены были только заполненнные красной пластической массой капилляры вплоть до мельчайших, а все остальное растворено в кислоте. Смотришь и постепенно начинаешь видеть выражение отсутствующего лица. После нее - залакированная дама в позе Данаи, в животе у нее амбразура, за ней свернулось нерожденное дитя, пуповина разложена на столе. Публика застывает перед этим стендом, обнимает друг друга за талии и умиленно вздыхает, вспоминая внутриутробное счастье и скромные радости абортариев, а потом переходит к обратному срезу лицевого черепа, немедля представляя себе его той маской, которую мы носим повседневно и сами того не замечаем! Такое вот разоблачение повседневной подлости нашего анатомического устройства, товарищи. С вас двадцать пять долларов и возьмите брошюру для тех, кто хочет завещать институту свое тело и прочитать о страданиях гения в черной шляпе при проклятом коммунистическом режиме .