Аннотация: Это третья часть. Начинайте читать с первой
Доктор Малкин едет в дальние страны.(3)
Часть третья.
Чунцин - город двойной удачи, Майами-Биич - город ординарной.
Город двойной удачи, это Чунцин или Чонккуин, если следовать чуждой орфографии. Повторяю, особенность города в том, что он стоит у слияния двух рек и его название означает "город двойной удачи". И из-за этого со всей Поднебесной 20 миллионов человек приехали в это дивное место и ждут, когда же собственно? Чунцин, говорит вам сайт официального интернета партии и правительства, входит в четверку городов федерального значения вместе с Шанхаем, Пекином и районом Синцзянь, известном нам ранее как Гонконг. Что делать в городе, где живут 20 миллионов человек, рассчитывающих на удвоение удачи - не очень известно, справочник утверждает, что там надо непременно есть блюдо "горячий горшок" и посетить "античную деревню". Ага, киваем мы и выходим из парохода на набережную, где нас ждет машинка с толстым водителем, который, как и все в Китае, не говорит по-английски. Смотрим вопросительно на него, он на нас, киваем друг другу - и приезжаем на центральную площадь. Она, как, собственно и положено, украшена поздравлением трудового народа с Первым Мая (вспомнили, да?), правильно День Молодежи в Китае четвертого мая, а Первомай-то вот, завтра! Ну и выходим любоваться и шататься по площади. Тепло-тепло, влажно-влажно, у стеклянных дверей отеля на газетах раскладывают каменные чайники с завитушками и россыпи бронзовой дряни ползающие на коленях торговцы, идеальные орлы и красавцы из почетного караула маршируют в белых перчатках к дверям партийного здания, носильщик с толстой палкой на плече, к которой тонкими веревками привязаны конусы с невиданными фруктами. Памятник трем зеленым коммунистам (удивительно, что ровно в человеческий рост, как у нас белочки какие-нибудь), под деревом пожилой человек в белом медленно вращается на одной ноге, рядом приседают две женщины с мечами, пожилые пары танцуют рок'н ролл под громкоговоритель, тучная девушка-распорядитель притоптывает каблуками и машет куда танцевать. По всей площади много маленьких деток: сидят на траве и едят лапшу, укладывают рюкзаки в специальные кучки, слушают то, что говорят старшие. Отрадное зрелище, право, хочется взяться за ручки с тайно обожаемой девочкой в косичках-бантиках-гольфиках и идти в буфет оперного театра за лимонадом и эклерами с белковым кремом. Местные дети блестят лакированными головками и попарно, чинно идут в музей провинции Сычуань. По крыше зеленого стекла течет вода, у входа извергают охлаждающий пар фонтаны, лучшим работником года признаны девушки 38047 и 361229. Подробностей музея не помню, простите, кроме целого зала денег. От бронзовых чушек с печатями и связок серебряных квадратиков на красных шелковых шнурах, через монеты различной хитрости форм, вплоть до шестидесятигранных, к банкнотам. Монеты соответствуют царствам, а республикам - традиционно бумажки с расплывчатыми вначале и все более четкими потом надписями. Расписки революционных правительств советской провинции Красная Сычуань, деньги деревенских общин и комитетов, банковские марки и радикально желтые бумажки с В.И.Лениным. Постепенно Гоминьдан и Чан Кай Ши сменяются Великим Кормчим, чье лицо неуклонно приобретает отчетливость. И теперь на всех деньгах, начиная с одного юаня, тот же Мао, а на денежках поменьше - фынях - лица простых тружеников, включая совсем простых из Синьцзянь-Уйгурского уезда. Ходить по музею невозможно, дети подбегают со счастливыми улыбками и кричат: "Hello! Where are you from?", не понимая ответных слов вообще, но с готовностью кидаясь фотографироваться. Вот такое же впечатление производил доктор Усман Ибрагим Эль Шериф на жителей улицы Байрона в Ереване. Люди высовывались из окон, брали детей на руки и приглашали знакомых и деревенских родственников для любования. Быть в роли сакуры безумно приятно в Ереване, где испокон веку полагается тайно обожать объект вожделения, а от любовного восторга кидаться со скалы. Идешь с местной барышней, поздно уже, из черной подворотни выходит плотная группа в кожаных плащах до пят, молодой человек с криминальной щетиной поправляет целлофановый ворот Адидаса и что-то мрачно говорит. В кармане ничего тяжелее связки ключей, барышня, однако, улыбается и переводит: "Столько лет прошло, дорогая, а в этом мире не изменилась только твоя походка!". Или висящая поперек улицы белая простыня с надписью от руки красной масляной краской: "Если однажды утром ты проснешься в темной комнате, по стенам которой течет кровь - не бойся. Ты в моем сердце! Диана". С другой стороны нехватка немого восторга во взгляде встречного, как утверждают местные молодые люди, весьма сказывается на тех ереванских девушках, которые пытаются жить в Москве. Они скучают и у них портится характер. Это потому, что на вас там никто не смотрит! - ехидничают ереванские молодые люди. И это правда, вот мы собираемся на прогулку с доктором Усманом по площади Республики; городская красавица радуется: "Ну наконец-то, сегодня все будут смотреть не только на мои ноги!". Ну кокетничает, конечно - нет в мире ничего, что отвлекло бы юношу в белой рубашке, выглаженных мамой брюках и лакированных туфлях торчащего с утра на перекрестке Гхазара Парпеци и проспекта Маштоца, от Риты, которая струится и переливается по пути к городскому рынку. Хотя абсолюта созерцание женщин достигает там, где женщина как зрелище стремится к нулю, в вестибюле госпиталя медицинской корпорации Хаммад, посреди песков Аравии - в Катаре. Мы с местным стоим посреди вестибюля, а мимо, на расстоянии пятнадцати метров ползут по полу две большие черные амебы. Местный хватает меня за рукав: "Смотри, смотри какая девушка красивая!". Смотрю - амебы продолжают колыхаться по направлению к раздвижным дверям, кроме них - только пальмы в кадках и низкая мебель.
- Где?! Как ты узнал?!
- По глазам!
Глаза красивой девушки были закрыты сплошной паранджой с двумя небольшими отверстиями и поверх них для надежности еще и вуалью из прозрачного черного газа. Выйдите на улицу осеннего Симферополя и посмотрите на идущую к вам по грязи барышню с голым синим животом, кольцом в пупке и многими прыщиками на бюсте. Уже даже не так интересно какое именно пиво она держит в правой руке. Есть, впрочем и обратная сторона - девушки в традиционном платье чувствуют себя вольготно и уверены в полной непроницаемости своей, как телесной, так и ментальной. Если спросить очень прямо сидящую перед вами девушку-доктора в глухой черной парандже с перчатками на руках, которую вы держите за палец ноги: не происходит ли у нее в настоящий момент регулярное кровотечение, то поверьте, за все последующие годы практики вы ни разу не столкнетесь с подобной степенью недоумения пациентки и ее подруги. Шайтан, как ты зналь!!!
Выходим обратно на теплую площадь, опять киваем водителю, он кивает нам и привозит, ну куда возят туристов, про которых Реймонд с корабля сказал, что они русские? Правильно, к памятнику погибшим советским воинам. Посреди городского парка Чунцина, среди пальм и баньянов стоит как у сельсовета стела с очень большими буквами, которая говорит нам, что вот тут лежат два погибших в борьбе за освобождение Китая советских добровольца, капитан такой-то и лейтенант такой же. Смотрим, ужасно неловко, что нет венка и почетного караула, который бы нес венок перед нами, а мы бы потом подошли и поправили ленточку и уже потом нахмурились бы и скрестив руки ниже живота постояли бы в многозначительном оцепенении. Рядом самое высокое место Чунцина - башня обозрения, идем, что делать. Поднимаясь на сию башню я думал: а зачем собственно? Оказалось вот зачем. Налюбовавшись на туманы, скрывающие развилки рек, кибитки неведомого племени и их коней, пасущихся на илистой отмели Янцзы, белье, которое висело на окнах сорокаэтажных домов и сады, устроенные между вентиляционными трубами на крышах, а также маленьких китайцев с мороженым и лапшой, стали мы спускаться. И тут в зелени открылась нам надпись "Tea", столь разительно понятная на фоне иероглифов, что организм воспринял ее как приказ и немедленно потребовал, чтобы его отвели в чудесный домик светлого дерева, скрывающийся в недалекой чаще и дали чаю. Водитель меланхолически ждал нас под башней и на слово "чай" отреагировал в присущей ему манере - повел нас в музей-макет проекта Трех ущелий, по которым мы только что проплыли, которые только что видели и на древних свитках в музее, и воспроизведенными в виде фонтана перед музеем, и не стремились, если честно освежать воспоминания аллегорическими видами на стенах подвальчика с макетом плотины, горами и водами, нарисованными зеленой масляной краской и девочками-пионерками-экскурсоводами с указками. А пришлось. Освежили по полной программе, как заново родились, честное слово. Посмотрели на черепки, вышли из подвала и сказали водителю еще раз - чаю, слышь, чаю хотим!!!!, он посмотрел на нас из своего внутреннего аквариума и ничего не сказал. В это время из куста (не вру) выскочил добрый молодец в синем кафтане, расшитом золотыми блестками и на доступном языке сказал:
- Чаю? Щас все сделаем! Вам такую чайную церемонию проведем, мужчина, вы идите, сейчас-сейчас, вы прямо удивитесь..
- А если без церемоний?
- А она бесплатно, вы идите, идите...
И мы зашли в домик светлого дерева, который был большой сарай, с полками по стенам и на этих полках стояло столько чая, сколько хватило бы для адекватного понимания любого количественного словосочетания. И не чая - чаев, ибо никак не похожа полуметровая доска зеленого прессованного чая 1878 года, на колобки желтого чая, бамбуковые связки с Пу Эром не напоминают комочки Нефритовых Улиток, чай с личи, чай с женьшенем, чай с травами, шишками и грибами, чай с цветами и птицами, все, что вы хотели знать и видеть о чае, но боялись умереть не увидев. Тут, почтеннейшие, именно тут в провинции Сычуань родина чая, а не в Индии, так говорила мне круглолицая девушка с честными глазами, и вот тут на родине чая, руководство провинции Сычуань и построило чайный домик для иностранных гостей, чтобы им было хорошо и мы сейчас буквально и сделаем вам хорошо и проведем чайную церемонию, всего за 120 юаней.
- Простите, а можно просто попить чаю?
Девушка после недолгого спора соглашается и предлагает чай с жасмином ручной скрутки, чай с личи, чай из трав для жаркой погоды и гордость Сычуани - чай с кристаллическим женьшенем, равного которому не сыскать в других краях. Мы согласны, нас выводят из домика и сажают на низкие стульчики, которые стоят под ветвями большого баньяна. Среди ветвей и нас летают большие белые бабочки, веселые птицы с желтыми клювами и дети, роняющие лапшу из открытых ртов, смотрят из кустов. Девушка приносит столик, четыре чайничка, блюдце с лепестками неощутимого на языке печенья и другое - с прозрачными шариками желтого цвета. Эээ, ну все же немного о церемонии, говорит девушка, а мы слушаем - джентльмены, возьмите чашки в левую руку, дамы в правую, оставшуюся руку заложите за спину, приложите ее к области почек и там оставьте, трижды проведите чашкой с чаем перед носом, джентльмены справа налево, дамы - наоборот и отхлебните чай причмокивая, так чтобы было понятно, что вы не просто пьете что-то, а пробуете - после чего смеется, кланяется и убегает.
И мы сидим, чмокаем поочередно из всех чайников, печенье тает, порхают бабочки, солнце сквозь баньян удивительно приятно, желтые шарики меняют вкус во рту от жгучего до сладкого, нирвана представляется простой как устав караульной службы после тридцатого прочтения. Уйти и не попрощаться после такого глубокого и полного удовлетворения кажется невозможно, заходим проститься и видим маленькие чайнички из фиолетовой исинской глины - отчего не уходим уже никуда. Девушка с честными глазами, смеется в ладошку и говорит, что я наверное китаец, раз смотрю на этот чайник, показывает какой у него баланс, как прилегает крышка к горлышку, как чисто звучит глина, как непрерывно вытекает из носика струя, и становится понятно, что без этого чайника дальнейшая жизнь невозможна и несмотря на то, что с ним надо будет подниматься на гору по девяти тысячам девятьсот девяноста девяти ступенькам, в общем, теперь у нас есть чайник. Вот также зашел я в лавку в армянском районе Бейрута, Бурдж Хаммуд, просто шел мимо и увидел некую сумочку и зашел от бездельного любопытства, спросить хотел, кожаная она или нет, к примеру, ну поговорить с людямы. Мальчик, показывая на полки перед собой сказал, что вот эти сумки кожаные, а те на полках сзади - нет, и еще спросил я его, перед тем, как уйти, чья это работа, он сказал, что он почти все их сделал своими руками, я кивнул, сделал недовольное лицо и начал разворачиваться к двери. Вот тут из-за занавески с цветочками начал выходить хозяин лавки, огромный, с закрученными вверх седыми усами большого писателя или изобретателя беспроволочного телеграфа, хрестоматийно желтых в местах, которыми хозяин лавки курил. Белая бельевая майка поверх пижамных штанов; он вышел в лавку весь, после чего дивным голосом всех баритонов и героев (любители джаза, это Уиллис Кэнновер на "Голосе Америки") сказал: "Позвольте вам кое-что пояснить сэр, просто, чтобы вы лучше усвоили мою мысль". И открыв рот, как любая крыса из Гаммельна я пошел за ним в глубины лавки, мимо птичьих клеток и каких-то рулонов, выслушал его пояснения о качестве кожзаменителя, о том, что в Бейруте я могу с чистой совестью не искать итальянской работы, что он лично отправил в Милан двести сумок и там все были счастливы, что вот эту канарейку ему привезли недавно из России, и мне все равно было, что говорит этот человек-гора - пусть бы он говорил еще, я готов был раскачиваться в своей корзинке из пальмового волокна бесконечно. И купил сумку и счастлив конечно был, не так счастлив, как когда находишь в куче дерьмовых компакт-дисков итальянское лимитированное издание "Лили Марлен" или когда вышедшая из пыльного автобуса деревенская тетка продает тебе ведро белой черешни по цене трех килограммов - все это радости грибников и прочих искателей халявы и попустительства. И не муравьиное счастье честного фраера, когда после года труда, приходишь покупать первый в жизни проигрыватель, который не складывается в чемодан, покупаешь, приносишь домой, включаешь, ставишь на него пластинку Эллингтона и он не включается. Смотришь на хмурое лицо присутствующего тут же папеньки, который доложил тебе недостающих рублей, смотришь на собранное в Эстонии чудо советского хай-фай, тыкаешь еще одну кнопку и делаешься счастлив от мощи и красоты звука. Ну да - когда потеряет и найдет! И не дурацкое ощущение ненужного счастья, как от созерцания кометы Когоутека, ненужного подарка, выпавшего твоему поколению, а как от того, что ждешь увидеть на подушке утром дня рождения, не зная наверное, но надеясь, что они угадают. И вы, почтеннейшие, лучше меня знаете, каково это - обнаружить там рубашку с идиотскими погонами или три тома из серии "Как стать умным". Хотя да, торт же еще будет, как из школы вернешься! Осень и серость вечная в день рождения, ненавижу, а что? И появляется устойчивое стремление делать себе подарки самому, в другие дни в том числе. А чтобы удобнее это делать, подставляешь на свободное место счастливый случай или судьбу, перст которой усматривается немедленно, делая ненужным "ах, хочу, хочу немедленно!", падение на пол и крик "Мама, купи!", задавленные в небогатом детстве. И вообще главное не что купить, главное у хорошего человека купить - такую мантру говорим мы себе, покупая у соратников девушки с честными глазами чай, грибы и травы. Кланяемся, благодарим за чистую радость и прихватив с блюдца еще этих мягких шариков, которые оказываются маслинами, неделю впитывавшими мед и изыски китайского Юга, удаляемся.
Античная деревня - прекрасное место, правда. Такого изобилия аутентичности еще поискать. Какие бочки с коконами шелкопряда, из которых проворные ткачихи достают нитки и тут же на станке изготавливают майки, какая мраморная доска, на которой из тонких нитей расплавленного сахара выкладывается парусная джонка, или дракон, или черепаший панцирь - асимметричный ответ извечному красному петушку, какие крабы, завернутые в тесто, из которого торчат только клешни, какие блестящие перепелки, связки тыкв на красных шнурах, какой сидит каллиграф в майке под предложением узнать, как твое имя будет выглядеть в китайском изложении. О! Что это? Неужели они продают сопли? Нет - это прозрачные чаны с разного вида желе: черным, прозрачным с маленькими красными рыбками внутри, желе в виде камушков - всего-всего хочется. Показываю пальцами, всего-всего накладывают в пластмассовую чашку и заливают черным квасом или чем-то по вкусу его напоминающим. Можно ходить, клевать по зернышку и глазеть по сторонам, на улицы, шириной в стоящее под стеной кресло на котором мирно спит мужчина в майке, на связки детских костюмчиков, расхристанного пионера, лотки с портретами знаменитостей на которых в ряд стоят Мерилин Монро, Джекки Чан, Иисус и Мао. Нас приносит в дворик музея местного фарфора. Ко входу в музей ведет лестница и на ней из глины сделана еще одна, по которой от глиняных лодок и глиняной воды к печам, в которых обжигался фарфор бегут водоносы и глиняные носильщики глины. Дивной тонкости не раскрашенные фигурки гораздо лучше грубых горшков, которыми заполнен музей, единственная отрада - узнать, что утку изобрели китайцы, в отдельной комнате стоит фигура заспанного, плачущего мальчика, которого встревоженная мама уговаривает пописать в утку и все пройдет. Посреди двора, под деревом лежат в плетеных шезлонгах продавцы сувениров в белых майках и многие спят под крик: "Нихао!" - в клетке прыгает веселая птица с желтым клювом и красной головой и бесперечь кричит, торговцы однако не обращают никакого внимания на нее, а нам пытаются всучить старую тушечницу и каменную печать за сто долларов. Рядом разложены цитатники Мао, вновь пошитые хунвейбиновки заставляют подозревать подлог во всем и кроме того как-то по особенному начинает пахнуть дерьмом. Надо сказать, что этот запах стоит над всем шумным обществом, причем дерьмом пахнет не безыскусно, как в богом забытом деревенском туалете с большим крестовиком под крышей и не гадостно, как в туалетах автовокзалов, куда, как кажется, ходят самовыражаться носители наиболее радикальных ароматов, нет - пахнет чудовищной крепости и концентрированности дерьмом со многими специями, жгучим, резким и многовековым. Причем постоянно и везде на территории музея-заповедника. Оказывается, под тонкими плитками мостовой проложены специальные неглубокие канавки, закрытые толстыми решетками. И весь китайский народ много лет справлял нужду прямо на улице, а по вечерам хозяева лавок должны были смыть все что накопилось в канавки, а потом - ну вы читали про воды Янцзы и культурное единение. Не знаю, может для аутентичности погружения и отдавая дань традициям какие-то туристы так и делают, сам не видел, но полное ощущение, что таки да, буквально за минуту до твоего появления кто-то отдал дань уважения предкам. Проезжали мы кстати монументальное здание с золотой вывеской типа: "Первый Чунцинский Ордена Ленина и Трудового Красного Знамени общественный туалет" и компартия, говорят, много делает, чтобы население пользовалось этими дворцами санитарии. Также говорят, что партия учит население, что громко отхаркиваться и шумно плевать на землю не так хорошо, как много лет считалось, население же всячески цепляется за этот предрассудок и с ревом харкает все что накопилось в голове за текущий день, не переставая поедать рис, к примеру. Причем как те коты - с почтенным и веселым видом, так что и сам начинаешь задумываться - так ли они неправы? Вот и магазины секс-товаров у них отчего то напоминают более "Детский мир", молочный или хозяйственный. Коренастые тетки в белых халатах улыбаются и как бы спрашивают: "Чем пособить-то, милай?", приспособления для анального секса изготавливает явно тот же завод, который делает фиолетовые пластиковые тапочки наших рынков, и похоже из остатков основного производства, ну жужжалки и пищалки - понятно - фабрика механической игрушки. Вполне невинно стоят у входа корзинки и тележки для покупателей, правильно, если семья большая или дети на секс ходят, так не напасешься в руках-то таскать.
Однако пора обедать, мы покидаем античную деревню, проходим под гигантскими столбами смотровой площадки, на которой выстроена пагода, минуем легион мотоциклов-такси, на которых ждут клиентов тощие пацаны в майках без рукавов и солдатских касках и уезжаем от реки. Мы едем есть honggpuo или hot pot или "горячий горшок" - блюдо, которым славится местная кухня. Пустой ресторан, нас сажают туда, где с улицы не видно, официант зажигает горелку на столе и ставит на нее большой горшок, внутри которого есть маленький горшок и в большом горшке белого цвета супчик, а в маленьком - красного. Потом он заставляет весь немаленький стол тарелками с огромным количеством небольших кусочков: сырая рыба, овощи, колбаски, сладкие сосиски, мясо сырое разных видов, соевый творог, стеклянная лапша, пельмени, колобки из теста, побеги бамбука, что-то еще и смотрит на нас. Мы смотрим на него. Так проходит некоторое время, он улыбается, кивает и приносит холодной воды. Стоит у стены, длинный такой, улыбается, а есть хочется и супы начинают уже побулькивать. Даем ему понять, что учили, но забыли и просим показать, что же собственно делать. Он деликатными паучьими пальцами берет палочками какой-то кусочек, макает его в чан и подержав там, показывает куда класть, в рот то есть. Многое становится понятно теперь и я бросаю в чан с красным супчиком все, что могу, а потом вылавливаю и выкладываю на тарелку и прошу ложку, чтобы зачерпнуть прекрасного супчика, который таким образом должен образоваться в подогреваемом чане. Хозяйке на заметку! приговариваю я и бодро орудуя палочками помещаю в рот два три кусочка выловленного и ложку соуса. Официант перестает улыбаться и просто стоит у стены, наклонив голову к левому плечу. Чудовищное ощущение возникает в центре нёба, захватывает голову и простреливает позвоночник, на голове выступает пот, по первому ощущению кровавый. Смертоносный жар сменяется анестезией: из носа струятся сопли, из глаз слезы, изо рта слюна, причем закрыть рот до конца невозможно, ощущение, что все нервы перерезаны и специальный мальчик в красном дергает за спинной и головной мозг и стреляет в него же из маленького огнемета. Мысль в голове собственно одна: если так здорово при введении внутрь, то как оно будет выбираться наружу? Паралич отпускает после полутора, кажется, литров холодной воды и бессчетных салфеток, огненные знаки на стенах тускнеют и что-то больше ничего не хочется.
"Хотя сычуаньская кухня изобилует острыми специями, следует признать, что honggpuo в ресторане Swan превосходен". Авторам путеводителя явно хотелось разделить свою радость с другими. Спасибо большое, мы наверное поедем в аэропорт, нам еще в Чэнду лететь, официант несколько недоуменно смотрит на в основном нетронутый стол, опять улыбается и благодарит за то что пришли. Перец "халапеньо" - говорила мне Лена из поселка городского типа Шертц, штат Техас - ты можешь съесть, а можешь и не съесть, но вот если увидишь перец "хабанера" - беги! Жаль, что говорила она мне это через год почти от встречи с сычуаньскими извергами, так что теперь, Лена, я не знаю, побегу ли я от перца "хабанера" или предпочту почетную смерть от любопытства.
И давайте собираться в Майами, почтенные, поскольку, о удача! туда прилетают не виденные четырнадцать лет родственники и это все же ближе, чем в Канаду, и визу не надо, а только бумажку интернет-билета и чтобы отпустили с работы. И вот я собрался ехать и как-то нервничал, не зная, как добраться от Форта Лодердейл, что на мысе Канаверал, до собственно Майами и отеля с дивным именем Довиль Биич Ресорт, где мною был забронирован номер с наивозможно лучшим видом на океан и кинг сайз матрасом, чисто из любопытства, каков он. Добрые люди забронировали номерок по кредитке, другие отвезли в Форт Достойный- Аэропорт города Далласа,- новый муж тети предложил дождаться меня в аэропорту и забрать в отель, погода благоприятствует, рубашка сияет синим-синим, очередь на проверку службой безопасности, стою в ожидании последующих благодеяний судьбы. Сэр пройдите сюда, снимите ремень и обувь, положите сюда, стойте, идите, стоять на! - свирепо говорит мне массивный светло-коричневый негр с зеркально выбритой башкой. Багаж сюда! отдаю, трепеща от возможной неадекватности, у вас жидкости в багаже, сэр! простите, офицер, я вам говорю жидкости! отойдите за синиюю линию, эээ, у меня нет жидкостей офицер! я повторяю, сэр - отойдите за синюю линию. Отхожу, и он начинает вытряхивать из рюкзачка скудный скарб мой, и деодорант не превышающий установленных норм не кажется ему утешением, роет что-то еще, пока я стою в сползающих штанах и босиком на суровом камне Форта Достойный. И находит кучку стеклянных пузырьков с гомеопатией, которые я везу тетушке, которая упала и ушибла плечо и неважно себя после этого чувствует. Достает, свирепо оглянувшись, тряпочку, засовывает ее в пузырек, скармливает затем какому-то устройству, потом показывает мне большой палец. Простите офицер, в чем же состояла моя ошибка? Ээ, эти, эти вот ПИЛЮЛИ, вот эти - на Икс рей напоминали жидкости. Я понял, спасибо, офицер. Ухожу к воротцам на посадку и начинаю перекладывать имущество, чтобы Лейка лежала сверху, если что-то захочется сфотографировать. И не нахожу телефона своего и ужас обнимает меня, ибо кто я без телефона с номером неизвестного мне еще Ицхака, нового мужа моей тети? И как мы встретимся - никак, и что я буду делать в пропитанном пороком Майами, вместо того, чтобы мирно ехать в заарендованной машине, на которой они меня должны встретить? Брать такси, которое завезет меня не туда, продаст в рабство на кокаиновые плантации в Чечню, неважно. Обидно, помню что брал, ищу - нету. Ааа, это служба безопасности положила его в карман широких черных штанов с серыми лампасами и наслаждается сейчас в темных углах аэропорта, тыкая друг друга кулачищами и хлопая по белым рубашкам коричневыми лапами. Иду обратно, дожидаюсь того же негра, простите сэр, не видали ли клеточного телефона синего цвета? Нет, грит, не видел, отвалите, вон старшой на тумбочке, туда иди, там спроси. Иду. Старшой, белый, с розовой толстой физиономией и стриженными кирпичем волосиками, пережевывает кашу из звуков из плевков которой я понимаю, что никто ничего не отдавал и проверил ли я багаж. Да, горестно киваю, а как же, ну дайте мешочек ваш, забирает рюкзак и сует в рентген, нет ничего нет - идите, ищите где потеряли. Спасибо сэр, говорю и плачу, плачу, он был синенький, плоский и там все было записано и так нравился он мне, плачу я дальше и всю дорогу до Майами сижу в печали, воспринимая как неминуемое следствие и знак дальнейших неприятностей весну- (что писать"сч" или "щ", и то и другое кажется достаточно неприличным)-чатую тетку с огромной сумкой, набитой книгами со штампом публичной библиотеки Палм Бич, которую она пытается взгромоздить над головой. Я могу помочь вам, мэм, НЕТ!, женщинаа, женщинаа, отвезите свою тележку в нос самолета, в ЖОПУ нос самолета, рявкает она и выдергивает двухтомник под названием "Оправданный риск", который весь полет раскладывает перед собой и роняет. Рыжая, толстая, неприветливая в розовой кофте и с раскрашенными вручную серьгами, зовут Барбара, злится на меня из-за того, что не сидит вместе с подружкой, которая дрыхнет на ряд впереди. В конце путешествия окажется еврейкой. Позор, нет? Сижу тихо, смотрю на крыло и маленький кусок поверхности, который виден. Погода отличная, ясно, видно массу мелких городков, поля, озера, котрыми изобилует Восточный Техас, а потом появляется бурая Миссисипи, отрада моего сердца детских лет, увижу ли я вожделенный Нью-Орлеан? командор извиняется по радио, нет говорит, левее пройдем, начинаются луизианские болота, Батон Руж и Мексиканский залив, в который уходит невероятно длинный мост, кажется тот, по которому едет автомобиль с женой Шварценеггера в "Правдивой лжи". Мимо пролетает огромное количество мелких самолетов, солнце начинает заходить и появляются первые облака, предвещающие появление Флориды, в которой зимой все время, оказывается, дождь, отчего космические корабли с мыса Канаверал взлетают с опозданием. Перед тем, как мы влетели в многоэтажные тучи и погрузились в атмосферу преддверия чистилища на земле удалось увидеть прибрежные мангровые заросли, зелено-коричневые, причудливые переплетения щупалец протянутых к морю, извилистые каналы, ведущие к океану, многочисленные зеркальца воды, такое впечатление, что жизнь там зарождается постоянно и принимает достаточно специфические формы. Облака образуют две линии, сходящиеся в бесконечности, которая оказывается прямо перед тобой и чуть выше, все это освещено дивным солнцем, внизу синеет идеальным navy blue Карибское море, и тут блестящий самолетный нос ныряет в бетон облачной стенки. Все пропало, стало серо, темно и страшно, летим между слоями и чем ниже, тем темнее и сказки о штате, где все в белых штанах и шляпках из соломки все более кажутся сказками, а 100% флоридский апельсиновый сок - гнусной фантазией химической индустрии. Остатки мужества предлагают нанять-таки такси и ехать ждать родственников в номер с видом на океан, внизу уже мелькают огни города с многозначительными проемами темноты между ними, предполагающими каналы и заливы. Лезу за чем-то в сумку - внезапно обнаруживается футляр с телефоном, аллилуйя!, самолет садится на влажный бетон, але Ицхак - это Максим, шолом! Был бы террористом - возил бы СИ-4 или контрабандные бриллианты в футлярах для очков. Зачем вокруг рентгена стояло десять человек - непонятно. В аэропорту жарко, влажно и темно, в туалете американцы вдесятером пихаясь локтями и, хочется сказать, весело брызгаясь, мужественно писают в стенку. За дверями начинается тропическая влажность, низко над головой висят циклопические бетонные балки автостоянки, ходит черный человек в желтой безрукавке с надписью "шериф" и такие же как я ждут, что за ними приедут и заберут. Приезжают тетушка с мужем и мы едем вначале в кошерное учереждение есть стейк и беседовать, а потом искать отель. Беседу портит кошерный певец в косичках и ямайской шапочке, который сидит на жердочке над нашими головами и поет песни семидесятых годов, хорошо, но избыточно голосисто. Учереждение содержит организация "Молодой Израиль", внутри масса пожилых людей в кепках и кипах, тихо кушают свою дневную лепту. Бамьи с хумусом нет, марроканские баклажаны опаздывают, певец орет, но очень хорошо оттого, что вижу утраченную пятнадцать лет тетушку и что письмо, написанное о ней ранее раввину, возымело свое действие. Едем в темной влажной ночи из которой, о ужас, выплывают нищие, попрошайки, и черные и рваные, и пьяные похоже, неужели-таки Плано действительно столь хорош и благостен, а мы не знали, не ценили! Маленькие домики в розовом и желтом, пальмы трепещут, черный человек стоит у мостков, ведущих в океан и нет у него ни удочки, ни интереса в глазах к арендованной машине, полиция многочисленна и деятельна, стоят у машин, пишут в бумажках, светят фонарем в темноту за баром "Шалимар", неужели благословенная пустота и тишина Плано - это только дивный сон, а действительность воистину предполагает наличие лодок и сейнеров на колесах посреди улицы любого американского города? Начинает тянуть на отождествление с какой-нибудь Евпаторией, только там прибрежные ночлежки для наивных белотелых называют экзотическими американскими названиями, а тут сильный перекос в сторону волшебного мира Передней Азии и Ближнего Востока. Оно и понятно: по улицам ходит местная экзотика от которой воспоминания темных девяностых моментально оживают: большие парни в тренировочных штанах и золотых цепях, походка, заставляющая предположить наличие гениталий весом не менее трех килограммов и полное отсутствие деревенской приветливости. Да, тут Бейрут покажется раем.
Приезжаем к отелю. Валеты-парковщики что-то мне говорят по испански, потом смотрят на бороду и шляпу Ицхака и переходят, нет не на идиш - на английский. Молодой человек у стойки регистрации с изумлением смотрит в мое АйДи и говорит что знает парня с Украины по фамилии: "каша-каша"тсчко! О, йес, это дефинитли украинская фамилия, будь уверен! Да, да, кивает парень, он играл за мадридский "Реал". Выясняется, что парень знаком с Героем Украины Андреем Шевченко лично, и мы приветливо встречно скалимся, пока он оформляет меня в номер с видом на океан. Сейчас этот господин принесет вам сдачу с платы за возможный ущерб, говорит парень, и господин в коричневом пиджаке с побритой головой и естественной испаньолкой, которую он в свободные минуты отклеивает, чтобы полировать ногти и лысину, исчезает за дверью, театрально воздевая мою бумажку, и приносит много новых взамен, и только я говорю, что вновь богат, как господин меняется в лице и сдавленным голосом говорит парню за стойкой: ты что ссученок, делаешь, ты куда, его козла регистрируешь, у него где кредитка, я тебя спрашиваю, ты что, на кнопку уже нажал? Нееет, блеет мальчик бледнея, после чего господин потрошит меня на еще две бумажки и мстительно желает приятного отдыха.
Да, пока все это происходило уже закончился концерт в джаз клубе Артуро Сандовала, вы не знаете, это такой трубач, который играл в Государственном джазе кубинского радио под названием Тропикал Гавана Гранда Банда вместе с также неизвестным вам Чучо Валдесом, а теперь смотри, переплыл море и лабает по кабакам отелей со следами былой красоты. Отельный коридор выкрашен в серый цвет, двери как в общаге панельно-домостроительного комбината г. Уфа, в номере нет окон, стучит кондиционер, ванна для лежания боком до 16 лет, в темноте за монолитным стеклом, мечется одинокая прифонарная пальма, ощущение недвигающейся беды и желание немедленно лечь на занимающую всю комнату матрасную плиту, точнее в одном из ее углов, настигает и переполняет. Неужели я настолько стар и боязлив, что не пойду нюхать океан сейчас же? Внутренний голос говорит, да! Сиди, смотри порноканал за червонец и никуда не ходи, темно, страшно и будет еще глупее, чем было. Тихо сиди! Наступаю себе на горло, спускаюсь в серое подземелье отеля, где жизнь представлена двумя черными газелями, разминающими прелестные тела в тренажерном зале, выхожу в пустоту перед бассейном. Бассейн имбибирован трупного цвета водой, мрачно светит его синяя катаркта, и нет выхода из отельного двора, нет, закрыта калитка в дощатом заборе белого цвета, ах, не пройду я по тропке на взгорочек и не увижу нынче Карибского моря. Лезу пузом на забор, прыгаю что твой Кинг-Конг, здравствуй песчаная почва, пригорок и темнота за ним. А там пляж, пустой и темный, по которому ко мне приближается патрульный джип. И тут менты с собаками, обложили, суки! Нет, едут мимо, иду трогать воду, теплая, шипит под пальцами, песок свистит, ощущение идиотизма происходящего крепнет. Пляж пуст, небо серо-черное с отсветами происходящей где-то жизни, воздух как теплый кисель несется на берег, отели светятся в ожидании случайного путника, никого, но конечно, кажется, что Господь следит именно за тобой. Ну, хорошо, раз нет огненных букв в небесах в течение пятнадцати минут, лезу через забор обратно, здравствуй плитка, здравствуй недоуменный охранник, я честный фраер, вот мой ключ, смотри, дверь открывается передо мной и я иду спать. Ночь проходит в смеси снов про еврейское восстание в Праге, в котором я принимаю живое участие, внезапных пробуждений и попыток смотреть телевизор, который предусмотрительно помещен в один шкаф с баром. Там все те же сериалы, которые мы видим последние пятнадцать лет жизни: выцветший "M.A.S.H.", Уилл Смит, Фрезер, Друзья и прочий Секс В Большом Городе. Вдруг появляется пьяный и синий от черно-белости старой пленки поэт Буковский и говорит из телевизора: "Вы прекрасная аудитория, но я должен пойти сблевнуть", после чего на экране возникает рекламный ролик отеля Дювилль, который снимали, похоже, на Херсонской телестудии. Мелькают мутно снятые панорамы номеров, официант, поглядывая в камеру за одобрением, ставит на столик перед двумя окаменевшими от ужаса гостями города блюдо с членистоногим, девушка в сиреневом платье, обтягивающем ее бодрящие рельефы, призывно улыбается и мышцы на ее шее как у ящерицы-круглогловки встают дыбом, прибой, мартини с фруктами, бассейн, пальмы и заунывный бубнеж диктора фоном. Призывают занматься активным сладострастием с большим количеством металлических устройств под постоянным наблюдением инструктора, чья квалификация не оставляет места для сомнений, а компетентность общепризнана. И тем же унылым голосом вещается финал: "Ну, раз Битлз понравилось у нас, то и вам, поди, тоже будет хорошо". Лучше спать. В пять утра, невозможность больше лежать в герметичном террариуме под стук кондиционера становится очевидной. Белые мыши на завтрак в оплату не входят, увы. Иду искать чего-то, нельзя сказать, что телесную пищу, но и ее из вида не упускаю. При выходе из отеля начинается дождь, который возобновляется каждые пятнадцать минут, лежащий на дощатом полу открытого кафе черный кот с ненавистью смотрит вокруг и от дождя не прячется, бесполезно, воздух - вся та же вода, но в виде пара, носится мимо, пальмы с трудом удерживаются в положении стоя, мрачное серое небо и серый же прибой. Рядом с котом размокает бесхозный окурок сигары, которым при жизни можно было бы заткнуть выхлопную трубу К-700. Запах моря прекрасен, но вид окружающей среды навевает мысли о ноябре в Крыму и инстинкты заставляют ежиться, хотя 30, твою мать, градусов же, тридцать! И тут над головой пролетает пеликан и жизнь сразу начинает налаживаться, появляется солнце, точнее в окружающей мгле появляются оттенки розового и синего, становится интересно, что лежит на пляже и как бы залезть искупаться. Смотрю что лежит и думаю - нет никак не полезу. Шар кокосового ореха, груды водрослей переложенных вздутыми медузами, куски губок, рога и ноги из них же, кусты и листья офиур, все с подозрительным фиолетовым оттенком и при попытке тронуть босой ногой делающее мелкие дополнительные движения. А! Колется! И плавок же нет! Вот она - уважительная причина, хожу в закатанных штанах по полосе прибоя и фотографирую жизнь вокруг. В небе чайки и фрегаты, на берегу черные братья, которые ищут что-то среди водрослей, ездят на драных велосипедах или, сжав кулаки, тяжко бегут, улучшая свое кунг-фу. Я, понятное дело, тоже присматриваюсь, вдруг дублон или какой другой привет от Флинта и Черной Бороды. Нет, тапочки розовые, давленые банки Пепси, акульи яйца и прочая мелкая дохлая прибрежная сволочь. Море меж тем прекрасно и ласково, хотя традиционно пытается залить меня с ног до головы и я бы рад, но как идти в отель в песке и водрослях? Иду в номер, сушить утюгом штаны, а потом завтракать в Наполеон Боллрум, не в смысле пространства для хранения мячей или яиц, а Бальный Зал имени Наполеона. Мучительно выговаривая "р" как учили в школе, прошу синьориту у стойки объяснить мне идеологию данного буфета. Она смотрит на меня и обещает всю возможную помощь таким голосом, от которого сладостно морозно становится во всех местах, отвечающих за размножение, а грудь выпячивается вместо традиционного живота. Молодцевато поедаю папайи и бекон, вокруг немногочисленые пожилые граждане ковыряют овсянку и кефиры-йогурты. Санаторий "Ударник", зимний заезд для ветеранов угольной промышленности? Нет, бухгалтеров по вычетам скорее. Зачем далеко под потолком написано приветствие всем, кто любит джаз - непонятно. Иду на улицу, дождик накрапывает, захожу в магазин "Все за 99 центов", воинственная убогость которого ошеломляет, особенно "Привет с Флориды" - статуэтки туканов и пеликанов на которых высечено: "Сделано в Китае", пустые по утреннему времени кафешки с зевающими молодцами в красных фартуках, дедушка с седой бородой громоздится на Харлей и прогревает турбины, закутанная в красные полотенца бомжиха переходит дорогу, тоненькие беленькие девочки в белых маечках и зеленых шортиках старательно говорят по английски у окна с горячими пирожками, пытаясь не вздрагивать, пока за их спинами два могучих брюнета в расстегнутых до пупа рубашках и золотых цепях подхватывают картонную коробку и волокут в машину третьего, который салютует им сжатым кулаком и зычным залпом испанской речи. Эввива, Фидель! Как в Адлер приехал, честное слово. Встречаемся в холле с тетушкой, с которой по-прежнему нельзя обниматься, рассчитываюсь за гостеприимство, коварно оставив старую майку под мавзолеем матраса для того, конечно, чтобы, ну, вернуться, или вместо надписи на стене "Симферополь-Челябинск-Ереван-Плано, ТХ. ДМБ-2006". Не деньги же в море бросать, в самом деле, никакой безхозяйственности, товарищи! И вот вы, консьерж, простите мне мой корявый английский, а где номера в которых останавливались "Битлз"? Консьерж отвечает с натуральным узбекским акцентом, что это, мой английский его апще устраивает, и чтоб шел я себе в наполеоновскую комнату (ср. ленинская комната) и там смотрел, где играли, кто играл, если понимаешь, тебе, гринго, интересно. По залу мечутся расставляя тарелки официанты, ходит седобородый, отутюженный господин в галстуке и кипе, с бледной как глубоководное кишечнополостное женой - идут приготовления к свадьбе на 200 человек. Да, Билтз похоже правильно ломанулись Back in USSR из Майами Бич, города трудовой и боевой славы кошерной пищи. Майами, тропики вокруг, сигары, лангусты, кокаиновые картели, девочки-мальчики-животные по вызову, орлы двухметровые летают стаями, а в меню учреждения "Сара" блинтц ет пирогес, мит чолнт. Официантка закрывается ладонью, когда смеется. За окном творится страшное, красные цветочки на кустах и пальмы не спасают от уверенности, что через секунду пойдет мокрый снег, что на почве заморозки, а урожай пропал. Беседуем о жизненном пути, Ицхак рассказывает примеры промысла божьего из личного опыта, блины с творгом и морковно-сельдерейно-томатный коктейль под названием "Пенициллин" достойны завтрака приличного молодого человека. Едем в пахнущей новогодней корицей аэропорт г. Майами, прощаемся, сижу - жду своего часа наблюдая публику. Публика пока немногочисленна, две бабушки - одна в золотой чешуе и массивных цепях, другая в розовой кофточке с палочкой мирно дремлют, уложив завитые головы друг на друга, здоровый мужик сидит на полу, ест и разговаривает по телефону, а его микроскопическая девочка в платьице с оборочками и в большом-пребольшом памперсе мужественно топочет босыми ножками вокруг, господин с кожаными сумками сидит в кресле, но разложил бумаги, записные книжки и журналы перед собой по ковру и бодро кричит в телефон: "Хай, это Ти Джей!", две девочки закутанные в провода, с ноутбуками, камерами и только без аппаратов искусственного кровообращения осуществляют коммуникацию с иными, напротив черный брат в черной же шапке-балаклаве в надписью "Секс" спереди и "Незаконно, только если это кто-то видел" сзади, майке цвета баклажанной икры одетой поверх скрещенных рук, гигантские желтые ботинки с развязанными шнурками - лежит откинувшись вбок, как мертвый, потом шевелится, достает из области гениталий телефон с антенной, открывает очень щербатый рот и голосом позора семьи тихо и значительно говорит: "Yeah, I'm in!". Сидит долго молча с телефоном у уха, потом рука падает в глубины штанов и он опять впадает в коматозное состояние. Появляется добродушная негритянская бабушка в джинсах и бейсболке, прижимающая сумки к груди, видит родное лицо и пытается ему рассказать, что мол она на самолете, дак первый раз-то, а ты бы сынок подсказал бы старой, где на Чикаго регистрация, а то глаза мои не видят хорошо. Тот цедит какой-то ответ и бабушка бежит регистрироваться на все возможные рейсы, и на Сан-Диеговку и в Лос-Ангельск, потом с опаской возвращается и садится уже через кресло. Вообще, удивительно, но вот приезжаешь после Армении или Ливана в Симферополь и культурный шок от вида человека с белыми волосами велик, лица соотечественников у стойки регистрации шанхайского аэропорта оправданное отвращение внушают, а это они еще не пьяные. Смотришь тут на огромных и мощных черных, мысль о господстве белого человека начинает казатся надуманной, но тут мимо колышется гигантских размеров дамская попа в полосатых брючках от power suit, каблуки громыхают уверенно, подбородок опережает лицо на 10 сантиметров, грудь режет воздух, она садится в кресло и закидывает ногу на ногу. Мдаа, под штаниной мягкая кобура с внушительно блестящим пистолетом. А, у дамы значок маршала среди полосок пиджака, к ней подтягиваются два охранника обычного вида: (белый верх, черный низ, серые лампасы, ремень, на котором: пистолет, баллончик, наручники, провода в ушах и из карманов, что еще? стремянка и пассатижи?, презервативы и репелленты в правительственной упаковке, что-то еще), один белый с бритой головой, другой, в отличие от гуся - коричневый. Белый тренирует мышцы живота, согнут антенной вперед к даме-маршалу, второй с квадратно подстриженной головой и такими же квадратным бицепсами, тренировал что-то другое, в памяти всплывает определение "членоголовый", стоит прямо. Подрагивает шейной мускулатурой, как лошадь, смотрит в мою сторону, вдруг хватает себя за пояс, с лязгом поворачивает на нем какую-то из коробочек и прежде, чем я успеваю опомниться.. выхватывает оттуда мобильник. Бабушки просыпаются и затевают разговор с супружеской парой в бейсболках о музыке. "Да, Элвис, мы ездили за ним по всей стране, я до сих пор сожалею, что он не был у нас в Калифорнии. Как звали того парня, на барабанах?". Рядом на пол усаживаются парень с девушкой, начинают играть в карты, подходит очень худая в белой маечке женщина, это вы в джин-рамми играете? Примете меня? они принимают, подходит ее спутник в бейсболке с надписью "ФБР". Вы у нас видели кого-нибудь в шапочке "ЦК КПСС", к примеру? Даже сейчас нет. Полетели, полет проходит нормально, но в полной темноте и облачности, смотрю, что показывают на ДВД с переднего сиденья. Прилетаем, иду искать автобус совместного проезда, нахожу, черный парень активно усаживает меня внутрь, подставляет стремянку для удобства и говорит традиционную фразу крымских маршруточников: "Щас поедем!". Ждем еще публику, пока пытаемся разговаривать:
--
Where are you from sir?
--
Miami Beach.
--
Oh! But I am asking where you from originally.
--
I am from Crimea, Ukraine.
--
ЗЯПАДНАЯ ИЛИ ВОСТОШНАЯ?
--
WHAT!!!???
--
Я хотелль спросить про Крим, это ЗЯПАДНАЯ ИЛИ ВОСТОШНАЯ УКРАИНА?
--
А откуда вы знаете?
--
Я училься два года в Одесса, на химфак.
Парень оказывается неправильным негром, он из Эфиопии, рассказывает про то, как хорошо и безопасно было в Союзе, какой был порядок, как никто никого не убивал, как не было проституции, а просто были девочки, которые приходили повеселиться с иностранцами и мы конечно приходим к выводу, что тоталитарный режим это вполне cool для нашей необъятной Родины, и что теперешняя политическая ситуация далека от совершенства. Присоединяется блонд дама-менеджер из Калифорнии в полноразмерных каблуках, кротовой шубе, золотых перстнях и черных колготках, активно сохраняющая былую красоту, потом заходит бледная и худая в оборванных штанах и майке тетенька, выплевывает сигарету и спрашивает, как мы тут, ребята? Едем, дамы беседуют о старом аэропорте в Сан Диего, где можно было проходить на летное поле с родственниками и обниматься у трапа, о том, что ухаживать за пожилыми еврейскими адвокатами трудно, о первых месячных и многом другом. Слыш паренек, спрашивает меня оборванная дама, а ты откуда сам, я что-то не могу прочитать твой эксент. Украина, говорю я уже с уверенностью, вот этот джентельмен, и показываю на шофера тоже с Украины. Да ты что! хватает меня за коленку блондинка и говорит "Це дуже добре!". После чего выходит у отеля веселая и счастливая, вокруг нее и чемоданов начинает увиваться рой услужливых половых, мы сердечно прощаемся и остаемся с медсестрой итальянского происхождения, с которой обсуждаем наше семейное положение и насколько лучше с точки зрения внезапной кардиоваскулярной смерти есть за одним столом всей семьей. Лучше вместе, решаем, а вот уж и Хомстеад Съют Студиос, медсестра закуривает сигаретку, эфиоп спрашивает, как в Симферополе с работой по его специальности. Все обмениваются благословениями, прощайте, идемте вытряхивать песок из обуви.