Фотографии "Ньюр-ки" произвели на знающих людей впечатление. Вместе с пухлым альбомом, в котором я нашел сотню Анькиных портретов, Ники прислал десяток визитных карточек лондонских модельеров, парикмахеров, фотографов, желающих увидеть ее лицо в рекламе своего бизнеса. Еще в пухлом конверте лежал цветной проспект с ее ликами на фоне вывески Кларка и пространное письмо, подписанное "Джон Ранкин Уодделл". Имя показалось мне знакомым, но понимание о том, кто это такой , пришло только после прочтения. Английский фотограф в нескольких строчках восторгался предоставившейся возможностью поработать с таким "необыкновенно чистым лицом", на паре страниц, написанных быстрым отрывистым почерком, убеждал не бросать начатое дело, обещал сказочные перспективы и в самом конце звал Нюрку замуж.
Визитки и письмо я сжег, а проспект с альбомом вручил Долли и поручил отправить все в Луисвилл.
На следующий день позвонил Ники Кларк и еще раз попытался вернуть ускользнувшую модель.
- Зак, не ломай девчонке жизнь! - горячился он в трубку. - Ты не представляешь, какая популярность ее ждет!
- Она не любит быть популярной, - забавлялся я.
- Не говори чепухи! Все женщины любят быть популярными! Они же как цветы! Если на запах и вид не слетается тысяча шмелей, то они чувствует себя ненужными и чахнут! Засыхают! Дай ей шанс, Зак! Я тебе гарантирую, что в первой десятке она будет уже через полгода! Ранкин тоже так считает, а он в этом деле дока! Да и еще люди есть...
- А ты ее агентом будешь, да?
- Было бы неплохо, Зак. Хорошие деньги. Но я не потяну. Я никогда не работал на таком уровне. Пусть уж профессионалы этим занимаются. Ранкин обещал найти подходящих! Они готовы работать за десять процентов. Это очень хорошее предложение.
- Мне очень жаль, Ники. Пойми меня правильно, я не какой-нибудь Синяя борода или Отелло. Все эти разговоры про Перестройку, Гласность - пока что только разговоры. Мадемуазель уехала в свою снежную Россию за железный занавес и вряд ли сможет в скором времени оказаться снова в Лондоне. Коммунисты, что с них взять? У них иные ценности.
- Вообще никак? Ты пойми, Зак, возраст уходит! Молодость - очень скоропортящийся товар...
- Никак, - отрезал я. - Либо убрать железный занавес, либо забыть, либо ждать, пока русские образумятся.
- И все же, Зак, если вдруг...
- Я тебя понял, дружище! И если вдруг что-то, то я обязательно, и самым скорым образом, потому что никак иначе, да? Так и будет, но обещать не могу.
- Спасибо, Зак. Буду считать, что мы с тобой договорились. Заезжай как-нибудь, сделаю из тебя образцового джентельмена.
- О-кей, Ники, договорились!
Едва я нажал кнопку отбоя, как вошла Долли. Я называю ее Долли, но на самом деле она мне в матери годится. Я и брал ее на работу с тем расчетом, чтобы делалась работа, а не то, что обычно происходит вокруг нее. Она была исполнительна, скрупулезна, подчас занудна в требовании детализировать мои приказы и пожелания, но, в конечном итоге, эти ее качества шли только на пользу работе. И я очень быстро привык, что если Долли требует пояснений - они действительно нужны. Однако в последнее время я все чаще задумывался о смене секретаря, потому что у Долли обнаружилась незамужняя племянница, которую любящая тетя мечтала пристроить в хорошие руки.
- Мистер Майнце, пришло уведомление о поступлении груза на ваше имя в порту Уолленда. Груз оплачен, нужно просто получить. Но здесь есть пометка, что передача груза только лично в руки.
Я ничего ни от кого в ближайшем будущем не ждал, поэтому недоуменно почесал нос, соображая - что бы это могло быть?
- Отправитель указан? Откуда груз?
- Я звонила по указанному телефону, мне сказали, что груз состоит из двух двадцатифутовых морских контейнеров, отправлен из Фалмута, это на Западе, в Корнуэлле. Моя племянница в прошлом году там отдыхала. Очень теплый и приветливый городок...
- Долли, я знаю, где стоит город Фалмут. И избавьте меня от подробностей личной жизни вашей очаровательной племянницы. Кто отправитель груза?
Она нахмурилась, как делала каждый раз, когда я останавливал ее поползновения в сторону наложения на меня матримониальных уз.
- Мне сказали, что отправителем значится некий мистер Стирлиц...
Теперь мне стало смешно. Ни англичанам, ни американцам не понять моего веселья. Если бы вместо Штирлица был Супермен - они бы разделили мои восторги, а простая псевдопрусская фамилия могла вызвать у нормального янки только недоумение.
Кто-то балуется. А в свете всех этих шпионских страстей, в которые мне пришлось вляпаться в последние годы, в контейнерах могло оказаться что угодно - от тонны взрывчатки (ну, чтобы наверняка) до тугих пачек свежеотпечатанных фальшивых денег. Несчастного миллиардера любой норовит подставить.
"Чтобы стать миллиардером, достаточно завести под кроватью небольшую типографию!"
"Огромные деньги не сделали миллиардера бессмертным. Взрыв в Уолленде!"
"Торговля людьми сулит быстрое обогащение! И долгие сроки".
И для завершенности образа - снимки моего перекошенного лица на фоне мешков с кокаином, корейскими долларами или еще каким криминалом, за который легко влепят пожизненное. Я, конечно, откуплюсь, адвокаты помогут, но не самые приятные в жизни месяцы мне обеспечены. Плюс подорванная деловая репутация. Какое уж здесь княжество, если будет дело о наркоте или фальшивых деньгах! Мистер Спратт начал действовать на опережение? Собирает компромат? Откуда бы ему знать о Штирлице? Но может же фамилия быть просто совпадением? М-да...
- Спасибо, Долли, - сказал я вслух. - Когда нужно получить?
- Три дня груз будет храниться бесплатно, потом они будут брать по обычной ставке. Страховая сумма груза - двести тысяч фунтов. Я могу узнать...
- Спасибо, Долли, этого достаточно, больше ничего не нужно, спасибо, - повторил я. - Позовите Тома.
Том появился через три минуты, когда я разговаривал по телефону с Луиджи. Я показал ему рукой на кресло и сказал Лу:
- Ты ведь понимаешь, что в двадцатифутовый контейнер можно запихать что угодно? Вплоть до сотни трупов несчастных проституток. Это требование личного принятия груза сильно меня настораживает.
- Ты точно не знаешь, кто мог послать тебе этот груз? - связь была не очень качественной и Лу иногда пропадал, поэтому он орал в трубку так громко, что я держал ее на вытянутой руке перед собой.
Я еще раз задумался. Приди эти чертовы контейнеры из Германии, из Союза, из Америки - у меня были бы предположения, но они - из Англии! А кто здесь может знать о Штирлице? Работники советского посольства, да советские же журналисты. Ну еще их коллеги из ГДР. Из ГДР? Если бы Мильке захотел отправить мне очень секретную почту, вряд ли он стал бы задействовать обычные каналы. Скорее - диппочта, без досмотра, под надзором доверенного человечка. А уже здесь, на территории страны будет гораздо проще переправить документы мне. Но почему два контейнера?! Он и сам решил переехать вместе с почтой?
- Зак, получи эти контейнеры, но не вскрывай их, - посоветовал Луиджи. - Посоветуйся с Томом. Черт, я здесь задерживаюсь на неделю, подумаю, как...
Связь все-таки оборвалась. Ну и ладно! Мы тоже не лаптем щи хлебать привыкли.
- Том, нужно найти парней, способных украсть и вывезти с площадки транспортной компании два морских контейнера. Если нужно чтобы кто-то отвернулся - скажи. Потом их нужно отвезти в какое-нибудь безлюдное место и аккуратно вскрыть. Если там не обнаружится ничего опасного, то вызвать меня, и я буду решать, что делать с ними дальше. Премия... пятьсот тысяч фунтов.
В самом деле - не банк же грабить? Хватит с них и этого.
- Возьмешься организовать? Только нужно все сделать так, чтобы никто никогда не нашел следов. Думаю, сильно искать не будут, потому что получатель не обратится в компанию за грузом. Если только страховая компания. Но им не нужно будет платить страховку, и думаю, они тоже спустят все на тормозах.
- Сэр, я бы привлек для этого дела Хэрри, Хью и Хэма, - разродился Том. - Помните, мы с ними на севере встречались?
- Суровые парни, - одобрил я его выбор. - Действуйте. Только без всей вот этой гангстерской бутафории! Чтобы про перестрелки и не дай бог трупы, я не слышал. Проявите свои способности. Сделаете быстро, за пару дней - удвою премию.
- Тогда я вызову их на встречу, - поделился началом своего плана Том.
- Избавь меня от подробностей, Томми, - я бесцеремонно оборвал его. - Вот тебе, - я выписал ему чек на пятьдесят тысяч фунтов, - для подготовки. Действуй!
Вечером, когда ехали домой, Том сказал, что парни согласились, разработали нормальный план и завтра обещают добыть контейнеры.
Он ошибся. Операция заняла у Трех Хэ двое суток и к их исходу они позвонили на телефон Тома.
По мере того, как он выслушивал их повествование, его глаза все больше становились похожими на совиные - круглели и выпучивались, норовя навсегда покинуть глазницы.
- Сэр, - сказал он, прижав трубку к животу, - Хэрри говорит, что внутри кто-то есть. Человек. Стали срывать пломбы, и кто-то за дверью сказал, что если сейчас же не услышит мистера Майнце, то взорвет к чертям содержимое обоих контейнеров. Там радиобомбы! Он говорит, что если они в него выстрелят через дверь, то бомбы тоже взорвутся. Хэрри спрашивает - что делать?
Теперь у меня отпали последние сомнения - груз был от Мильке. Непонятно, зачем два контейнера, но то, что это от него гостинчик - к гадалке не ходи! Вряд ли кто-то еще мог найти таких сорвиголов, которые могли несколько дней прожить в опломбированном контейнере. А если бы его в море смыло?
- Где они?
- В лесу, неподалеку от Ипсвича. У пруда Бэйлхем. Это миль восемьдесят отсюда. Человек дал им три часа.
- Мы успеем?
- С большим запасом, сэр, если поедем сейчас.
И мы поехали на северо-восток, через Челмсфорд, Колчестер, и десяток совсем мелких городишек, но которые так богат Эссекс.
Хэрри встретил нас на дороге у Клейдона, плюхнулся на переднее сиденье и велел съехать на грунтовку, ведущую через лес к какому-то карьеру.
- Здесь постоянно работает техника, - говорил он, - вечно все гремит, стучит. Никто не удивится ни контейнерам, ни шуму. Мы чуть в сторону отъехали, стали курочить замки, а изнутри голос! Хэм чуть не обделался!
Представляю себе их рожи...
Контейнеры стояли на двух грузовичках Isuzu, наводнивших в последнее время дороги Альбиона.
И в одном из них действительно кто-то был.
Харри подвел меня к нему и постучал в дверь:
- Эй, мистер Майнце здесь! Будешь говорить?
- Пусть что-нибудь скажет! - послышался голос, словно из преисподней.
- Что вы от меня хотите? - я не стал себя упрашивать.
- Вы были в Западном Берлине этой весной?
- Да!
- С кем вы встречались?
- С герром Эрихом, - я не стал бы называть фамилию даже будучи на сто процентов уверен, что внутри сидит сам "герр Эрих".
- Как называлась закусочная, где вы встретились?
- "Леденец", простите, не помню, как это по-немецки.
- Отойдите от двери, - попросил незнакомец.
Мы с Хэрри отступили на пару шагов и створки распахнулись, выпуская на волю изрядно заросшего щетиной немца - белокожего, рыжего, с ярко-голубыми глазами.
- Ханс, - он протянул мне руку.
- Зак, - представился и я.
- Принимайте свое сокровище, герр Майнце, - он протянул мне фонарь и связку кдючей и отступил в сторону.
Архив Мильке был организован с немецкой пунктуальностью и основательностью - снизу до верху в каждом контейнере стояли стеллажи, ближний к выходу имел картотеку с делами, под каждое дело персональный металлический ящичек с замочком, ключи в отдельном ящике. Бери - пользуйся!
Когда я бегло ознакомился с персонами, на которых обрел компромат, я понял, что если кто-то узнает о таком моем богатстве, то долго я не проживу. Картотека разбивала архив на три больших части: важные немцы из ГДР; русские - военные, партийные и советские чиновники - практически все, кто когда-либо оказывался на территориях обеих Германий; и третья часть - дела европейской элиты - от Испании до Исландии. От громких фамилий едва не началось головокружение. Я сделался обладателем очень сомнительного сокровища. А рассчитывал на пару чемоданов. Н-да...
- Владейте, - сказал за спиной Ханс. - Герр Эрих обещал мне, что вы возьмете меня на работу и поможете перевезти сюда семью. Я ведь только из-за них согласился вот так из страны выехать.
До меня не сразу дошел смысл сказанного.
- Что? Семью? Конечно, Ханс, конечно, - я подумал, что крысы уже бегут с корабля, да и пусть! - Том, Хэрри, вот это вот, - я показал рукой на контейнеры, - опечатать сейчас же! И нужно найти место, где это можно разместить так, чтобы никто никогда не нашел! Желательно - под землей. На периметр датчик, кодовый электронный замок и тонну взрывчатки на каждый контейнер. Чтобы никто даже не пытался подумать о вскрытии без знания кода!
Три Хэ переглянулись с Томом и Хэрри выступил чуть вперед:
- У нас есть небольшая база рядом с Бирменгемом. Там есть охрана, да и мы могли бы остаться, если Луиджи будет не против.
- Лу против не будет, - я принял решение.
Мы приехали в Бирмингем под утро, а к полудню подарок Мильке был заминирован и надежно спрятан за приличным забором с колючей проволокой и солидной охраной в лице одной из принадлежавших Лу охранных контор, сформированной из ветеранов-отставников SAS. И даже такое убежище я считал мерой временной, собираясь скрыть имеющиеся документы еще надежнее, еще глубже, как только встречусь с сеньором Фаджиоли.
Глава 11.
- Мистер Майнце, в определенных кругах ходят разговоры, что вы обладаете совершенным, безошибочным чутьем на прибыль и не ошибаетесь в своих инвестиционных прогнозах? Так ли это? - Лысый толстый коротышка из "Financial Times" задавал свой уже шестой вопрос, хотя обещал ограничиться тремя.
- Если бы это было так, мистер... э...
- Дикинсон, сэр.
- Простите, мистер Дикинсон, я слегка утомился. Так вот, если бы это было так, то мне не приходилось бы довольствоваться теми жалкими крохами, что осели на счетах моих компаний. - Смех в зале, щелчки фотовспышек. - Конечно, я ошибаюсь. Часто и больно. Взять хотя бы историю с Occidental Petroleum. Ведь накануне происшествия я вложил в эту компанию почти сто миллионов фунтов. А когда все произошло, мне вернулась лишь половина. Разве можно назвать это "безошибочным чутьем"? Но в том и состоит умение инвестора, чтобы большие убытки гасить еще большими прибылями. Простите, мистер Дикинсон, мне кажется, вам пора уступить меня вашим коллегам.
Общение с прессой мне всегда доставляет массу удовольствия. Если они не начинают копать слишком глубоко и не переходят границу между личным и общественным.
- Пенни Маккеннан, The Daily Mirror. Мистер Майнце, кто, по-вашему, победит на выборах в США? - журналистка из "Отражения", в прошлом году вернувшего себе добавку "Ежедневное", была хороша. Рыжая копна волос, точеный носик, ярко-голубые глаза. Очень заметный бюст. Чем-то похожа но Оссию О"Лири . Наверное, тоже ирландка. Или шотландских кровей. Но это ее не портит.
- Сложно сказать, мисс Маккеннан. Если бы мистер Рейган шел на третий срок, я бы отдал победу ему. Но такого не позволяет наша Конституция. Мистера Буша не очень хорошо знают в стране. Как у нас говорят: "в мире есть несколько людей, о которых все забыли навсегда. И самый главный из них - вице-президент США". Несмотря на то, что по Конституции этот человек возглавляет Сенат, о нем редко кто знает из рядовых американцев. В этом смысле лучше быть очень известным губернатором. К тому же у Дукакиса очень хороший послужной список. Он сделал свой штат прибыльным...
- За счет кредитов! - выкрикнул кто-то из зала. - И долгов по облигациям!
- Почему бы нет? Главное - как он ими воспользовался. Кредит можно съесть, но можно с его помощью получить новые деньги. И все же в любом случае, я бы поставил на господина Буша. Он не первый день в политике, у него хорошие помощники и принадлежность к штабу победителей, а ведь администрацию Рейгана по-другому и не назовешь: у них на счету одни победы. Разрядка, фактическая победа в холодной войне, заметные успехи в экономике. Народ Штатов будет за продолжение курса. Дукакису нужно будет сильно постараться, чтобы составить мистеру Бушу хоть какую-то конкуренцию. К тому же, будем откровенны, связям господина Буша с большим бизнесом можно только позавидовать. На его фоне хоть я, хоть мистер Баффет - настоящие младенцы. Я поставил бы на Буша.
- Тогда я последую вашему совету и отнесу сто фунтов в Coral или Уильяму Хиллу, сделаю ставку на мистера Буша. Но если она не сработает, мне придется взыскать с вас убытки, - мисс Маккеннан одарила меня очаровательной улыбкой.
- О-кей, мисс Пенни, я буду с нетерпением ждать провала избирательной компании республиканцев.
А потом посыпались вопросы про Андорру - будто предыдущий час с начала пресс-конференции предназначался для разогрева.
- Скажите, мистер Майнце, в ответе предыдущему интервьюеру вы сказали, что намерены сами вмешиваться в управление страной в случае вашего избрания королем. Вы хотите установить в этой маленькой стране в середине Европы свою диктатуру? - вдруг вылез какой-то крендель из " The Observer", переговоры о покупке которой вел уже третий месяц Шона.
Газета периодически собиралась обанкротиться, но все еще оставалась значимым голосом в британской прессе. Ее еженедельные выпуски, выходящие каждое воскресенье уже двести с лишним лет, стали частью английской традиции и представляли немалый интерес для умелого пропагандиста.
- Я так должен понимать, что вы спрашиваете меня о том, будет ли иметь место демократия в моей стране? О-кей, я отвечу вам. Как заметили некоторые умные люди, демократия не может быть вечной, - я сделал паузу, ожидая возмущенных криков, и они последовали.
- Почему вы так считаете?
- Какие люди?
- Вы...
- Господа, подумайте вот о чем: демократия до тех пор остается властью и политической ценностью, пока народ, выбирающий себе правителей, вдруг не осознает простую вещь, что своим голосованием он сам может добыть себе благ из общей казны. Чем больше кандидат раздаст обещаний, тем больше у него шансов избраться. Большинство будет голосовать за того, кто наобещает им больше бонусов за счет государства. Выбранные президенты снижают налоги, раздают государственные субсидии и займы, прощают недоимки и в итоге распродают активы - чтобы не сводить отрицательных балансов. И демократия из эффективного и согласованного способа управления страной превращается в общественный институт разбазаривания накопленных ценностей. Постепенно страна идет к банкротству, но сделать ничего не может, потому что избиратели снова выбирают тех, кто обещает облегчить им жизнь. Но все однажды кончается и дальше следует период затягивания поясов и заводятся диктаторы. Это придумал не я, а ваш замечательный соотечественник Александр Тайтлер. Приведу, пожалуй, дословную цитату: "Государства развиваются в такой последовательности - от рабства к духовной вере, от веры к великому мужеству, от мужества к свободе, от свободы к изобилию, от изобилия к эгоизму, от эгоизма к самодовольству, от самодовольства к апатии, от апатии к зависимости, от зависимости обратно в рабство". Это обычный жизненный цикл государства - чем оно больше успело скопить денег в период жесткой диктатуры, тем больший разгул будет иметь демократия. Андорра - бедная страна, ей не по карману демократия в ее нынешнем понимании. Представительство народа - да, безусловно, но главным арбитром и бухгалтером будет король, князь...
В общем, язык мой - враг мой. Хоть я и пообещал, что счастливые андоррцы уже в ближайшие пять лет выйдут на первое место в Европе по уровню жизни, но впечатление о себе оставил в английской прессе не самое благостное. Да и трудно быть каркающей Кассандрой на волне всеобщего подъема. Они дружно празднуют победу демократии над коммунизмом, и вдруг вылезает оракул, обещающий им кару небесную. Никому не понравится.
- Мистер Майнце, вам не кажется, - поднял руку с визиткой тот самый толстяк из Financial Times, который успел изрядно меня достать своими вопросами еще в начале, - что ваше отношение...
Закончить он не успел.
Что-то громыхнуло, и Том свалил меня со стула на пол. Наверное, я сильно ударился, но особенно почувствовать этого не успел, потому что за секунду до падения меня что-то больно ударило под правую ключицу. И эта боль на некоторое время отключила все остальные чувства, я только и мог часто дышать и не понимал, что происходит. Лампы, висящие под потолком, закружились надо мной, я попытался потрясти головой, чтобы сбить наваждение и захотел встать, но Том плотно прижал меня к паркету.
Громко бухнули еще два выстрела, раздались крики - истошные и противные, и на меня свалилось понимание, что только что в меня стреляли. Почему-то боль ударила с новой силой, словно организм вдруг сообразил, что с ним случилось, и от этого испугался. Стало очень горячо, и совсем отнялась правая рука.
Мне стало страшно. Я смотрел в широко распахнутые глаза Томми и его зрачки почему-то отдалялись, оставаясь на месте. Я хотел что-нибудь сказать, но смог только всхлипнуть.
- Все будет хорошо, Зак, все хорошо. Его взяли, врачи уже рядом, не бойся, - бормотал он мне еле слышно с каким-то странным эхом. - Только не закрывай глаза! Не закрывай!
И я старался, я выпучивал свои глаза, будто это было самым важным, что возможно сделать. Все силы уходили на то, чтобы не моргнуть, потому что мне казалось, что стоит мне только захотеть это сделать и я умру. По рукам и ногам разлилась неприятная слабость и внезапно все кончилось.
- Видите, мэм, у него спокойное дыхание. Состояние стабильное. Сейчас он очнется. Наркоз некоторое время будет заметен, потом ему станет лучше.
Я открыл тяжелые веки.
Прямо надо мной висело чье-то смутно знакомое лицо. В памяти не нашлось имени, как я ни старался.
- Как ты? Больно? - спросил участливый голос. С каким-то жутким акцентом, я еле разобрал, что она говорит.
Мне захотелось зло крикнуть:
- Нет, елки зеленые, мне х-о-р-о-ш-о! Мне еще никогда не было так хорошо! Нирвана, ешкин кот!
Но язык не ворочался. Улыбка тоже не получилась. Да и пластиковая маска с кислородной трубкой в зубах вряд ли позволила бы это сделать.
- Ты не волнуйся, мне сказали, что через неделю ты уже будешь ходить. Я прилетела сразу, как только в новостях по ВВС увидела репортаж. А Сардж звонил тебе, чтобы предупредить, ему Алекс сказал, что на тебя готовится покушение, но тебя не позвали, потому что ты уже отвечал на вопросы...
Стрельцова. Я вспомнил это лицо.
Она прикоснулась губами к моему лбу.
- Выздоравливай, Захарка, - на каком-то другом языке, с трудом разобрал ее шепот.
Я еще раз хотел улыбнуться и опять отключился.
В следующее пробуждение я обнаружил перед собой Луиджи.
- Привет, босс, - сказал он. - Ты теперь телезвезда. В телевизоре только и разговоров, что о тебе.
- Нашли? - язык наконец-то согласился подчиниться.
- Мы с парнями потеряли его в Вероне. Ты был прав, всю эту историю с покушениями закрутил комиссар Паццони. А когда он понял, что мы его пасем, он исчез. И нашелся только здесь. А мы его там искали.
Приятно, когда догадки подтверждаются. Серегин крест - несчастная Софи - едва не стала причиной моей смерти. Но каков хитрец этот Никколо Паццони! Я ведь едва не поверил, что это Серый стоит за весенним покушением. Если бы не палец без ногтя...
- Его взяли?
- Застрелился, - Луиджи беспомощно пожал плечами. - Не успели ребята. Толпа журналистов, все кричат. Не успели.
- А где Том? Он меня спас.
- В соседней палате лежит, - показал подбородком Лу. - Еще две пули ему достались. Состояние тяжелое, но доктора обещали поднять.
Откуда-то послышался вежливый голос:
- Мистер Фаджиоли, вам пора. Он еще слаб для долгих бесед.
- Стой, Лу. Мне показалось, я видел Анну?
- Русскую? Да, была. Улетела вчера вечером, когда врачи сказали, что опасности нет.
Все-таки была.
На следующий день я получил пяток приглашений из разных университетов на встречу со слушателями; ознакомился с дюжиной статей, из которых понял, что слова мои, сказанные на пресс-конференции, могут быть поняты не только превратно, но и извращены до неузнаваемости; услышал мнение телекомментаторов, о том, что в мире появился еще один сумасшедший богатей, у которого высокие способности в профессиональной сфере компенсируются никудышным пониманием социальных процессов и в силу этой ограниченности несчастной Андорре может сильно непоздоровиться.
Мнения обнаружились разные - от восторженных воплей до презрительного цыканья.
И при этом они очень боялись, что слова мои могут оказаться правдой - ведь удалось же мне сколотить огромное состояние? А такого дуракам сделать не под силу, кричало общественное мнение.
Как они ошибались!
Еще много материалов было посвящено неожиданным выстрелам. Журналисты и Скотленд Ярд терялись в догадках о том, какая сила толкнула итальянского полицейского на преступление. Опять всплыла история в Камлет Уэй и я прослыл очень опасным человеком, вокруг которого постоянно убивают людей. Кто-то из писак сравнил меня с Пабло Эскобаром, который, по его собственному утверждению, был всего лишь "удачливым торговцем цветами". Так и я, по мнению газетных писак был не просто удачливым торговцем, а креатурой какой-нибудь разведки. Здесь предпочтения журналистской братии разнились, потому что с одинаковой вероятностью по их мнению я мог быть ширмой для грязных делишек ЦРУ, МИ-5, КГБ, Моссада, Штази и, по традиционной островной привычке винить в своих неудачах страну за Каналом - французских DST и RG.
Я становился популярным.
На четвертый день приехал отец.
При каждом своем появлении он умудрялся удивить меня. Не стало исключением и это его появление. Зубы он таки поменял. Все сразу.
- Гляжу, ты молодцом? - он взял обеими руками мою ладонь.
- Приходится, - простонал я, изображая крайнюю степень истощения. - Но недолго осталось.
- Дурак! Не говори больше такой ерунды. Врачи говорят, дня через три-четыре можно будет тебя выписать.
- В самом деле? Ну это понятно. Судя по тем счетам, что они мне выставляют, теперь они все, вплоть до дворника, очень обеспеченные люди.
- Жизнь дороже. Терпи, казак. Сардж просил извиниться, что не смог предупредить и еще за то, что не может приехать. Ну и за то, что все свалилось на тебя.
- Спасибо передай. Что там с твоими визами?
Он достал из пакета мандарин, принялся его чистить. Он всегда пытался чем-то занять руки, когда готовил непростой ответ.
- Ничего. Я попросил политического убежища во Франции. С визами не помогли даже связи Сарджа. Кто-то сопоставил исчезновение Рича и мое появление в качестве нового посредника. Конечно, если бы было настоящее расследование, то я бы вышел сухим. Но хозяева Рича бросились перекрывать все возможные пути утечки доходов. Понимаешь?
- Стоп-игра? Море, замри?
- Ну да, что-то вроде того.
Странно, Штротхотте мне ничего не докладывал. Хотя, если они надеются вернуть статус-кво, то лишней суеты не будет - Glencore никто трогать не станет. Зачем ломать отлаженный механизм? Просто попытаются отобрать целиком. Или купить.
- Понятно. Что супруга?
- Она пока там. Сардж говорит, что года через три можно будет легко ее перевезти куда угодно, но пока что большого выбора нет. Мне самому пришлось выбираться из страны в рефрижераторе через Финляндию.
- Какие-то шпионские страсти.
- Не говори. На старости лет такие приключения. Натерпелся. Зато теперь - Париж, Сена, виноградники Шампани. Приезжай, когда соскучишься. Я здесь сейчас не очень легально. Пока все не утрясется - мне нельзя покидать страну. Сардж позвонил твоему Лу, а тот вывез меня на частном самолете. Но лучше бы мне до утра вернуться - мало ли, кому понадоблюсь? А бюрократия везде одинакова и всюду мелкая сошка мнит себя пупом земли. Ни к чему их злить лишний раз.
Мы еще немного поговорили о его нынешних коньячных предпочтениях, о винах, стоимость которых легко достигала семи тысяч франков при том, что понять разницу со стофранковым вином мог только сомелье или какой иной профессиональный дегустатор. Потом отец простился, сказал, что все его координаты будут у Долли и Луиджи, и оставил меня одного.
Еще через два дня скучного лечения мне разрешили вставать. И, разумеется, первым делом я отправился в соседнюю палату, посмотреть на Тома.
Ему досталось гораздо сильнее: первая пуля пробила насквозь одно легкое, вторая, разбившись о ребро на несколько осколков, здорово искромсала его внутренности, задела позвоночник и почку. Потребовалось две операции. Сиделка, которую приставил к нему Лу, сокрушенно качала головой и говорила, что врачи не очень-то верят, что пациент после лечения сможет вести нормальную жизнь, какая была до ранения.
Я сел рядом с ним, и долго смотрел на то, как ровно и тяжело поднимается его грудь, наполняемая кислородом из какой-то машины с мехами - как у гармошки.
- Спасибо, Том, - сказал я, зная, что он меня не слышит. - Спасибо. Держись и приходи в себя. Я тебя не оставлю. И, надеюсь, эта история с Блэком наконец-то закончилась.
На следующий день я потребовал нас выписать, потому что мне казалось, что больничное содержание на пользу не идет; мы хоть и лежали в крыле, предназначенном для очень состоятельных больных, но совсем избавиться от запаха медикаментов, общей тоскливой атмосферы и серого белья здесь было невозможно.
Нас выписали, ребята Луиджи перевезли обоих за город, в купленный домик в Лимпсфилд Чарт, неподалеку от фамильного гнезда Черчиллей - Чартвилла с его знаменитым парком роз. Для ухода наняли трех сиделок - для посменной работы и двух врачей - терапевта и психиатра. Я сам настоял на необходимости иметь под рукой таких специалистов.
Лежа на койке, я часто стал ловить себя на том, что мне больше не хочется совершать подвиги. Мне больше не хочется ни быть, ни выглядеть Павкой Корчагиным. Я чертовски устал и только сейчас стало приходить понимание - насколько. Мне требовался какой-то продолжительный отдых, иначе - и это стало абсолютно ясно - я скоро кончусь. Исчерпаю себя окончательно. Прочитал в какой-то газетной статье о новой болезни, обнаруженной в цивилизованных странах - синдроме хронической усталости. И, разумеется, сразу примерил ее к себе. Все совпадало, кроме герпеса. И чувство постоянного утомления, и рассеянное внимание и отсутствие моральных стимулов что-либо делать.
Терапевт, миссис Линдеманн, властная тетка лет сорока пяти, сказала мне, чтобы я не забивал голову вещами, в которых ничего не смыслю. И прописала лечение очень близкое к тому, что назначил Джером своему Джею: бифштекс, пиво и десятимильные прогулки перед сном.
Отправляясь на первую из них, уже после того, как оказался дома, я взял с собой Тома, который все еще сидел в кресле-каталке, но уже мог разговаривать и вертеть головой. Нас на микроавтобусе вывезли в середину парка, обратно я должен был вернуться сам. Едва ли не впервые у меня появилось время обратить внимание на окрестности, послушать лекцию Тома о сэре Уинстоне, к которому мой раненный телохранитель относился с восторженным пиететом, как и любой англичанин, из тех, с кем сводила меня судьба. Как сэру Уинстону, профукавшему все: флот, валюту, рынки, развалившему своей политикой Империю, удалось остаться в народной памяти непревзойденным героем - стало для меня необъяснимым феноменом, загадкой, энигмой.
Но Том предпочитал рассказывать о другом - о необыкновенной прозорливости старого бульдога, о его удивительной работоспособности, о его умении манипулировать окружающими, о его любви к коньяку Hine, вовсе не армянскому.
Наверное, меня совсем испортила моя жизнь, потому что за прозорливостью я видел не великий ум, а козни профессиональной разведки. Легко быть прозорливым, когда точно знаешь, что произойдет, когда сам выдал задание на такое событие своим шпионам. За работоспособностью мне мерещилась игра, потому что только играть человек может бесконечно долго, забывая о сне и еде. Только ожидание победы не дает времени на другие занятия кроме работы. Об умении манипулировать - разговор вообще отдельный. Не удивлюсь, если у потомственных лордов предмет "Манипуляция общественным сознанием" входит в начальный курс школы. А любовь к коньяку - просто неафишируемый алкоголизм, возведенный в превосходную степень.
Вспоминая жирного Уинни, литературного гения, удостоенного Нобелевской премии за свои нетленные антикоммунистические агитки, я всегда натыкался в памяти на фразу, произнесенную Аль Пачино по совершенно другому поводу: "В детстве я часто молился Господу о том, чтобы он послал мне велосипед. Потом я понял, что Бог работает не так. Я украл велосипед и стал молить Бога о прощении".
Но Тому старикан нравился и я не стал разубеждать его в обратном, даже из спортивного интереса, наступив извечной и часто нелогичной любви русского к высшей справедливости. Вместо этого я толкал перед собой кресло на колесиках, изредка вставлял в речь Тома свое веское "угу", сосредоточившись на своих мыслях, ведь в скором времени мне нужно было что-то ответить полковнику Спратту, а я еще не пришел ни к какому решению.
Никак не удавалось взвесить все плюсы и минусы предложенного мне гешефта. Голова отказывалась соображать и я тупо катил перед собой Тома, не находя решения. Архив Мильке, Андорра, Штротхотте, Спратт, Шона, Стрельцова, Карнаух, Квон, отец, Серый, Мэри-Энн, Луиджи, горы золота и денег - все они кружились передо моим внутренним взором в калейдоскопичном хороводе, вызывая тошноту и провоцируя мигрень, которая никак не помогала сделать верные выводы.
На пятой прогулке, когда Том попытался встать, опираясь на мою руку, внезапно кто-то подхватил его с другой стороны. Я смотрел на ноги Тома и сначала не заметил нового помощника, но он не стал играть в прятки и сказал:
- Здравствуй, Зак, я вижу, тебе уже гораздо лучше?
- Время помогает, - ответил я и тоже поздоровался: - Здравствуй, Сардж.
Он не выглядел неузнаваемым, но в то же время сильно изменился: отрастил баки на щеках, хорошо прибавил в весе, нацепил на нос очки с нулевыми диоптриями, перекрасил волосы на несколько тонов темнее и обзавелся легкой тростью. Если бы я не знал кто передо мной - я бы усомнился в том, что это Фролов.
Мы провели Тома те двадцать ярдов, которые мы с ним намечали пройти и, оглянувшись, я увидел, как кресло вслед за нами катит Вязовски и чуть поодаль бредет Лу.
- Алекс, возьмите Тома, нам с Заком нужно поговорить, - распорядился Фролов, не особенно интересуясь, что по этому поводу думают другие. - Лу, расскажи им последние европейские новости, а то в наш Кентукки газеты приходят с большим опозданием.
Когда они скрылись за поворотом, Серый обнял меня:
- Живой, сучье вымя! Живой! Нюрка говорила, но не проверить я не мог.
Наверное, я становлюсь сентиментальным, да это и неудивительно. Когда в тебя стреляют с такой же частотой как в меня - помимо желания станешь желанным клиентом психиатрических клиник. Я чувствовал, что глаза мои стали мокрыми.
Он легонько похлопывал меня по спине и что-то бормотал. Успокоительное, вроде "все наладится, все уже позади, теперь осталось только немного поработать". Его искренние слова были неискренни.
- Как она?
Он отстранился от меня, внимательно заглянул в глаза:
- Язык учит, осваивается. Лучше ее при себе держать, чем однажды увидеть неожиданные откровения в газете.
- А ты?
- Все по-старому, Зак, все по-старому. Для тебя ничего не изменилось.
Я рассеянно покивал своей больной головой.
- А я видишь, вот, гуляю.
- Вижу, Захар, я не слепой, вижу. Я не совсем черствый сухарь. Вижу, как ты гуляешь, догадываюсь - почему и наверняка понимаю - о чем. Жизнь часто ставит нас перед выбором.
Серый подобрал с обочины тропинки какую-то корягу и стал обламывать с нее мелкие ветки.
- То, как и что мы выбираем и делает нас людьми или скотами. Я знаю, о чем ты хочешь спросить.
- О чем?
- Сделает ли тот выбор, к которому ты склоняешься, нас с тобой врагами и расценю ли я его как измену? И что станет с тобой потом, в скором будущем? Мы ведь никогда с тобой об этом не говорили?
Я промолчал, потому что трудно состязаться с ним, знающим все, или почти все наперед.
- До того времени, о котором я помню, между нами пробежит достаточно черных кошек, Зак. Иногда мы будем считать друг друга едва ли не врагами и вредителями. Но мы будем делать одно дело. Немножко по-разному и не всегда понимая друг друга, но поверь - делить нам с тобой нечего. Хочешь Андорру - бери. Хочешь стать местным лордом - ради бога, это все внешняя шелуха. Человека изменить трудно и ты не изменишься. Так же легко будешь загораться и быстро уставать. И дело никогда не предашь. Я знаю это точно.
Я тоже знаю точно, что если Серому что-то нужно, то он соврет столь же легко, как скажет чистейшую правду. Такой человек - все для цели. Говорил ли он сейчас то, что думал или всего лишь произносил те слова, которые должны были вернуть меня обратно? Надеюсь, что первое, но подозреваю - второе. Трудно обманывать доверившегося. Я так и не научился. И если Серый сейчас сумеет убедить меня, что он мне доверяет полностью, я не смогу поступать так, как нужно мне, я всегда буду оглядываться на него. Конечно, он тоже человек, но он умеет забывать эмоции, а я так и не научился. Я помню все - зависть, радость, боль и страх. Все. И поэтому - я другой.
И еще мне нужен отдых. Чтобы разобраться в том, что мы нагромоздили, пытаясь улучшить этот мир.
- Вот так вот, брат, - закончил Серый свой пассаж. - Ты всегда можешь рассчитывать на мою руку. Помни об этом.
Мы уже вышли на узкую дорогу, где ждали нас Алекс, Лу и Том, уже сидящий в машине.
- Если нужна пауза, - сказал Серый, сграбастав мою вялую ладонь, - бери. Месяц, два, три - сколько нужно, дело терпит. Ты хорошо поработал и теперь твоя команда какое-то время сможет обойтись без ручного управления. Займись тем, что на самом деле доставит тебе радость.
- Ты ведь знал, что за весенним покушением стоял этот чертов комиссар? - спросил я. - Знал, и подставил меня и Тома под пули.
- А как еще я мог его остановить? Поверь, Зак, я несколько раз порывался тебя предупредить, но если бы это произошло, поверь мне, все кончилось бы гораздо хуже.
- Что может быть хуже? - спросил я шепотом у себя и сам себе ответил: - Ничего. Я ведь тебе больше не верю, Серый. И ничего с этим не поделать.
Он помог сесть мне в машину, закрыл дверцу и помахал рукой:
- Пока, Зак! Если что-то будет нужно - обязательно сообщи!
Машина тронулась и Серый с Вязовски остались на дороге посреди леса.
На следующий день я позвонил в приемную лорда-мэра и еще через два дня мы встретились. Я сказал ему сразу после ритуальных расспросов о самочувствии:
- Да, сэр Гревиль, я согласен с тем предложением, что слышал от вас пару месяцев назад. Но мне нужны гарантии, что мне никто не будет мешать получить княжескую корону Андорры. А по возможности - содействовать.