Как и всякий приличный небоскрёб, Торе Майор носил на себе смотровую площадку. Небо под рукой; кованая оградка по-пояс, подзорные трубы на постаментах - с такой высоты есть на что взглянуть.
Дабы избежать неприятностей, на уровень ниже "смотровую" опоясывал технический контур - это уже трёхметровый забор из стальной сетки, таблички угрожающего содержания, ряд колючки поверху - так, на всякий случай.
Выпало, что именно за этот "всякий случай" и зацепился мужчина. Возраста где-то за сорок, в дивных бежевых туфлях, в отутюженных брюках и белой рубашке с коротким рукавом; мужчина пытался перелезть через забор, зацепился обручальным кольцом за шип колючей проволоки и повис.
От острой боли мужчина побелел, закусил губу, чтоб не кричать, попытался вырваться: туфли скользили по сетке, а подтянуться на одной руке, чтоб схватиться второй - не удавалось.
Вид сучащего ногами по заборной сетке человека можно было бы назвать комичным, можно было бы провести аналогию с карасём на крючке, и какой-нибудь турист - отец семейства - непременно сказал бы своим чадам: "Смотрите дети, этот дяденька наказан за свою беспечность!"
Беда вся в том, что не было на смотровой площадке ни одной живой души (исключая повисшего). Утро - не время для прогулок по небоскрёбам. А счёт в такие моменты идёт на мгновенья.
- Боже мой! - Из дверей лифта показался ещё один незнакомец. - Едва не опоздал. - Он бросился на выручку.
Поднять взрослого мужчину незнакомцу оказалось не под силу, тем паче, что силы висельника иссякли, и он просто болтался, мыча от боли. Началась возня. Кончилась дело тем, что незнакомец стал на корточки, подставил спину под ноги бедняге.
Освободившись, оба привалились к ограде, долго пыхтели, наконец, спаситель представился:
- Степанов, моя фамилия. Самуил Андреевич... если хотите. Как же вас угораздило, голубчик? - Степанов протянул руку для рукопожатия, но палец висельника распух и тот только буркнул свою фамилию в ответ:
- Зарубин.
- Зарубин? - Повторил Самуил. - Да, всё верно. Только напрасно вы это.
- Ага. Напрасно. - Зарубин остро и недобро взглянул на собеседника.
- Нет, я охотно верю, что у вас есть веские причины, чтоб расстаться с жизнью, но зачем же так? Во-первых, тело на мостовой смотрится очень некрасиво. Да что там некрасиво? - мерзко оно смотрится.
- Вам виднее.
- Иронизируете? Притом вы могли бы упасть на машину или - не дай Бог - на человека, а это совсем никуда не годится. А другие?
- Какие?
- Я имею в виду окружающих. Пешеходов и так далее. Им неприятно было бы смотреть на исковерканный кусок мяса, которым вы...
- Послушайте! - перебил Зарубин, - к чему?
- Смысл есть. - Самуил Степанов встал, отряхнул пиджак. - Вы собирались покончить с собой и на окружающих вам плевать. Плевать, что вы напугаете людей, разметав по асфальту мозги; плевать, что о вас подумают.
- Да прекратите болтовню!
Самуил хладнокровно продолжал:
- Всё это мне понятно - вы кончаете с собой и вам плевать на всё и всех. - Самуил сделал паузу. - На всех, кроме себя. И тут появляется закавыка: неприятно быть самоубийцей. Ведь так?
Зарубин поморщился, взмахнул рукой и осёкся - противно быть самоубийцей. Любому противно.
- Уход - важный шаг в жизни. - Степанов заглянул в смотровую трубу. - Быть может самый важный. Этот шаг нужно делать с лёгкой душой и чистой совестью. Нужно чувствовать себя человеком вершащим свою судьбу. Человеком с большой буквы. Согласны, голубчик?
- Чего вы хотите? - Зарубин обмяк, постарел.
- Хочу избавить вас от двух вещей: от неприятного ощущения себя самоубийцей - это первой. И от жизни - это второе... Нет-нет, не волнуйтесь, всё законно. У меня свой маленький бизнес.
- Законность меня не волнует. Расскажите подробнее.
- Подробнее: вы платите пятьсот шестьдесят долларов. - От этой цифры Зарубин вздрогнул - именно такую сумму он приберёг для своих похорон. Сейчас эти деньги лежали в пластиковом пакете в кармане брюк. - Сумма, согласитесь, посильная. За эти деньги вы неделю живёте на полном пансионе в моей загородной гостинице; успокаиваетесь, избавляетесь от комплекса самоубийцы. Потом вас умерщвляют. Гуманно и безболезненно.
- Красота!
- Смеётесь? Напрасно. Я даю вам шанс покончить с собой безо всяких моральных мучений.
Вместо ответа Зарубин внимательно посмотрел на распухший палец, потрогал кольцо. "Странно, что кость не сломалась".
- Хорошо. Я вступаю в ваш клуб. - Зарубин протянул пакет с деньгами, но когда Самуил потянулся за ним, отвел руку: - А если я передумаю?
- Деньги не возвращаются.
- Отлично!
Самуил принял деньги по счету и даже выписал квитанцию, которую Зарубин запустил самолётиком в небо.
"Какого чёрта я согласился? Скотина вы, Самуил Андреевич. Уболтали". Третий день проводил Зарубин в гостинице "Стикс". Раздражало всё: бездельники постояльцы, обременённые высоким смыслом собственной кончины; миленькое оформление комнат в голубых тонах; участливое отношение персонала. Раздражала даже постная "здоровая" еда. "Странно, что он назвал этот пансионат Стиксом. Эдем или Райские кущи - вот подходящее название. Бля... украсть в ресторане бутылку водки и надраться в лесу?"
Уже смеркалось, когда Зарубин вышел из своего номера и, не обращая внимания на оклик портье, вышел на улицу. В рукаве таилась бутылка коньяка. "Хорошо бы раздобыть бокал пива. Тогда точно срубит".
Гостиница "Стикс" размещалась от города на приличном расстоянии, более того, Самуил Степанов устроил своё заведение максимально далеко от шоссе, и вообще от дорог и жилых мест. В его щепетильном бизнесе это было не лишним.
Зарубин прошел кленовой аллеей; когда дорожка стала отворачивать влево - назад к гостинице, - нарочно свернул вправо. Кто-то из постояльцев сказал ему, что в том направлении лежит озеро.
Озеро скоро показалось: стоячая вода, камыш, кувшинки - обычное дело. Нашлась и высотка, с которой открывался обзор и - что Зарубину особенно понравилось - его на этом холму совершенно не было заметно.
Хрустнув пробкой, он залпом отхлебнул с полстакана. Коньяк оказался вкусным, и от этого на душе посветлело. Над деревьями показалась луна.
- Моё почтение! - Зарубин отсалютовал светилу бутылью и ещё раз щедро приложился. По зеркалу воды пробежала серебряная дорожка. - А, здесь неплохо.
Воображение Зарубина, взвинченное коньяком, сумело сложить в одну картинку ночную прохладу, свет луны, озерцо, пенье лягушек... прибавило что-то личное - получилось, действительно, неплохо.
На берегу показалась женская фигура. Женщина шла ровно, не петляя, очевидно по дорожке. "А я полез напрямую". - Зарубин отметил, где фигурка вышла к воде, чтоб возвращаясь пойти по тропинке.
Женщина остановилась. Лунный свет зачернил её фигуру, освещая лишь контур. Силуэт.
Четверть часа женщина стояла неподвижно; сам не зная почему, Зарубин отпивал теперь тихонько, маленькими глотками, боясь шуметь. Хотя услышать его было невозможно.
- Замёрзнете. Возьмите пиджак. - Зарубин подошел, сделал движение накинуть девушке (а это оказалась девушка лет восемнадцати) пиджак на плечи - та живо отстранилась.
- Оставьте у себя. Не хочу показаться грубой, но я не желаю ничьего общества.
- Общества? - Хмыкнул Зарубин. Желчь его моментально разлилась, захотелось съязвить. - О, леди Гамильтон, только намекните, и я вас немедленно покину, дабы...
Дурацкую фразу закончить не хватило фантазии, Зарубин ретировался.
"Вот дура!" - Остаток коньяка уже не казался вкусным. Какой-то миг Зарубин колебался, не остаться ли спать здесь, у озера, потом счёл это позерством и прямиком, прорываясь сквозь кусты, пошел в гостиницу.
Засыпая, мозг выдал предательскую мысль, что он был-таки не прав: он ввалился без приглашения к человеку, ищущему уединения. И что он сам не терпел таких встреч. От этой мысли сделалось противно: "Дура!" - повторил он про себя.
На следующий день Зарубин встретил эту девушку в ресторане. Он не узнал её, прошел мимо и, только заканчивая обед, припомнил контур. Силуэт. Зарубин обернулся - девушка не подала виду, но её щёки порозовели.
"Куда? Зачем? Опять услышать посыл к чёрту? Тебе это надо?" - Зарубин отговаривал себя, ругал, пенял, но мысль опять сходить к озеру сверлила мозг. Что она там будет вновь, он не сомневался. - "Хотя бы купи вина. Зачем? Для неё, жентельмен хренов. При чём тут это? Почему нельзя просто поговорить?"
Вечером Зарубин занял у толстяка из соседнего номера денег, купил бутылку вермута.
Пока ждал - отыскал тропинку к озеру, прошел по ней почти до гостиницы и вернулся назад, к воде. Вечер сложился пасмурный, мрачный, и лягушки орали с надрывом.
Девушка подошла тихо, почти незаметно.
- Почему вы здесь? - Голос её оказался волнующе-низким. - Почему решили расстаться с миром?
- Мир меня не заботит. Я закругляю свою никчемную жизнь.
- Почему?
- Я... признаюсь, мадам не готов откровенничать. - Он опустил глаза. Не хотелось грубить, но и к расспросам он не был готов.
На счастье, девушка и не слушала лепет Зарубина, ей надо было рассказать самой. Долгое молчанье довело её до той точки, когда нужда рассказать, поведать какой-нибудь живой душе становится выше жажды и голода. А слушать Зарубин умел.
Сбиваясь и всхлипывая, Лиза рассказывала о том, что любила, что была помолвлена с любимым человеком. Рассказывала, как готовилась к свадьбе и была счастлива.
- Иногда мне делалось жутко от того насколько я была счастлива. Мне казалось, что это невозможно.
- Всё возможно. - Зарубин пил вермут. - Только за это нужно платить.
Но вот однажды, уже перед самой свадьбой она, Лиза, поправляла у швеи платье. Комната портнихи примыкала к трактиру, а стена там очень тонкая и всё слышно...
- Мой жених поставил меня на кон в карты. - Лиза развела руками, будто говоря: "Ничего не поделаешь". - И я поняла, что он делает это не впервой.
- Проиграл? - Спросил Зарубин и ужаснулся дикости своего вопроса.
- Выиграл. - Девушка залилась слезами и бросилась ему на грудь.
Она била его кулачками повторяя: "выиграл - выиграл - выиграл", а он стоял, не смея защищаться. Не пытаясь просто поднять руки.
Туманом поплыли в голове болезненные, непрошенные воспоминания, те, что он, Зарубин, стёр из памяти. Стёр решением покончить с собой. Оказалось, что они вовсе не стёры, а просто прикрыты саваном. И этот саван так легко смахнуть.
Весь следующий день Зарубин провёл с Лизой. Когда вечером он проводил её и возвращался в свой номер, впервые, может быть за последние двадцать лет, он почувствовал сомнения. Не в чём-то конкретном, а вообще... Душевное смятение.
И утром, сквозь дрёму, когда уже реальность входит в сознание, но ещё не правит там, Зарубин увидел себя на деревенском лугу около домика под черепичной крышей, рядом паслись коровы, а у крыльца возился младенец - играл с матерью... В этот миг Лиза показалась ему такой желанной.
"Я достоин счастья". - Зарубин быстро побрился, оделся, вышел к завтраку.
Помимо денег на похороны у него ещё оставалась кое-какая сумма, и домик на лугу был вполне достижим. Естественно, при согласии Лизы.
В холле Зарубин столкнулся со Степановым. Самуил галантно придержал своего постояльца и шепнул на ухо: "Хорошо выглядите, голубчик! Всего два дня осталось!"
"Старый хрен!" - Молча ответил Зарубин.
Уже за завтраком он объяснился с Лизой. Девушка согласилась.
Вечером они опять оправились к озеру. Не прячась, держась за руки.
- Ты спрашивала, почему я здесь оказался? - Лиза льнула к Зарубину, в её глазах светилась надежда. Он целовал ей руки. - У меня была жена, у меня было дело, и у меня был друг-компаньон. В один прекрасный день мой друг отсудил у меня дело и уехал с моей женой. Тогда я решил, что для меня это конец. Что дело во мне. Во мне дефект. Я виноват.
- Послушай, ты предупредил Степанова? - Лиза забеспокоилась.
- Я оставил ему записку в офисе. И даже прибавил чаевые. А ты? Ты его предупредила?
Она кивнула и потянулась за поцелуем.
Часы пробили полночь, когда Лиза появилась в офисе Степанова. Хотя слово "офис" слишком громкое для маленькой комнатёнки перегороженной письменным столом.
Когда Лиза села, Самуил положил перед ней пятьдесят долларов. Потом выдвинул ящик стола, вынул ещё один полтинник и положил рядом.
- Ты, как всегда, великолепна. В этот раз - премия.
- Послушайте, может его отпустить, ведь он передумал?
- Поздно деточка. Вечером господин Зарубин попросил кофе. Ему добавили туда мышьяк.
- Как? уже? - Она расплакалась. - Быть может, есть другой способ?
- Не знаю. - Отрезал Самуил. От таких разговоров он нервничал. - Возможно. Но это не моя забота. Я берусь избавить от синдрома самоубийцы и выполняю обязательства. Удаляю моральный фактор.