Сколько себя помню - я всегда хотел быть дворником.
Хм... читаю первую фразу и понимаю, что едва ли можно было написать что-то более бестолковое. Как может десятилетний мальчик, шагающий ясным майским утром в колоне сверстников, когда алые галстуки вьются и щекочут шею, когда на вопрос вожатой: "Кто шагает дружно в ряд?" тридцать глоток синхронно гаркают: "Пионерский наш отряд!" ну как может такой человечек мечтать стать дворником? Да никак! В ту пору меня пугали такой перспективой; и на мои шалости (лень, невыученные уроки, дерзости) мама строго говорила:
- Закончишь школу - пойдёшь метлой махать.
Действительно: кто захочет быть дворником? В дождь и в стужу убирать продукты чужой жизнедеятельности, терпеть директивы начальства (а начальников над дворником пруд-пруди), выслушивать претензии жильцов и от каждого нахала получать плевок на спину - за счет безропотного дворника проще всего утвердиться.
Нет, в те святые годы я мечтал стать лётчиком, космонавтом, моряком отважным... спасти экспедицию во льдах или защитить хорошего человека от тигра-людоеда. Да и смысла слов "метлой махать" я тогда не улавливал, это было чем-то таким далёким-далёким, призрачно-выдуманным, как баба Яга в сказках.
Суть профессии я уловил уже в университете. Уловил и горячо возненавидел. Представьте себе: пять часов утра (для многих студентов это едва ли не час отбоя), солнце полощет в окна (но на него-то глупо роптать) и... вж-ж-жик... вж-ж-жик... вж-ж-ж-жик... Наматывает, с-сука, нервы на палочку; и спать дальше нет никакой возможности.
Здесь на спину дворника сыпались уже не только проклятия; случалось, что и помоями обливали и пустыми бутылками швыряли.
В студенчестве мои мечты, конечно, изменились. Олигархов в ту пору ещё не было, но легенды о людях сумевших "сколотить капитал" уже ходили... Да они во все времена ходили. Мы страстно мечтали закончить побыстрее учебу и... и... и влиться, наконец, во взрослую жизнь. Сомнений, что не выйдет, не сложится, что это сложно - не было. Вот просто не было. И...получилось.
Последующие десятилетия мечты имели всё больше практический, "бытовой" характер. Квартира, холодильник-телевизор... что там ещё? стирально-швейные машины, машина настоящая. Между делом появились жена и ребёнок (незаметно - работал сутками и всё что было "вне" происходило незаметно).
И вот уже глубоко за тридцать, до сорока рукой подать, и вроде бы всё тик-так, а... чувствую дисбаланс между собой и внешним миром.
Здесь следует сказать пару слов об этом "внешнем мире". Есть в миру люди спокойные, флегматичные; они никуда не торопятся, живут одним сегодняшним днём, радуются свету и ничего ни в чем менять не хотят. Это, видимо, правильно. Есть в миру беспокойные оптимисты; этим Господь, когда пристраивал на спину моторчики, ошибся - вставил пропеллер в задницу. Они хотят доискаться до истины, непременно получить ответ, сделать что-то колоссальное, заработать все деньги мира или, уж по крайности, оставить след на физиогномии века. Мудрые люди держат таких живчиков подле, в нужный момент с поводка спускают, и пробивают их оптимистическими лбами непробиваемые преграды.
В какой-то момент времени мой моторчик стал троить и "кашлять". Тяга упала. В такой ситуации хочешь ли, не хочешь - задумаешься. Задумался и я, стал пристальнее глядеть по сторонам, оглядываться, анализировать. Чувствую, в тележке за моей спиной слишком много седоков: детей уже пара, тёща, жена никогда не работающая, брат ейный советы даёт мать его... само-собой руководство сидит вразвалочку, и приятели-коллеги норовят подъехать пол-остановки.
- Э-гей! - Кричу. - Хоть на подъёме помогите! Ну вот же слева-справа места пристяжных-то свободны! Ну хоть слезьте с подводы на время!
Нет, говорят, категорически невозможно и очень аргументировано это, стервецы, обосновывают. А ещё доказывают, почему почетный хомут должен сбивать строго мои плечи.
Э-э-э... - думаю, с сомнением: - А вдруг я не двужильный?
И решил этого не выяснять. В один прекрасный день сменил свою "престижную и высокооплачиваемую" на простую и понятную. Стал дворником. Это оказалось нетрудно. На оплату жилья и харчи - хватает, а большего мне и не надо. Разве книгу изредка купить.
Как пел Высоцкий: "Что тогда началось - не опишешь в словах". Так и у меня было, да, слава Богу, устаканилось со временем.
Теперь я встаю раньше всех в доме, выхожу на улицу - воздух прозрачный, воробьи-синички свистят; метлу себе купил пластиковую ядрёно-зелёную, совок удобный, что нагибаться не нужно, лопату... Чудо. А на болтовню начальства мне плевать с высокой колокольни: их много, а я один. И чтоб заменить любого начальника нужно полминуты, а пойди-найди второго меня... - целое дело.
Сейчас мечтаю стать Дворником с большой буквы "Д". И нужно для этого не многое: договориться с перекупщиком и тихой сапой продать свою большую квартиру, а взамен купить маленькую хрущовку. Или домик в пригороде. А маржу мигом спустить в казино или отдать детскому дому - не важно; главное избавиться от неё. Потому, не имея благ материальных, я не для кого не буду представлять практического интереса.
А ещё было бы здорово пойти однажды в поликлинику по пустяковому делу; сдать анализы и случайно обнаружить, придя на следующий день за результатами...
Из кабинета следом за мной выйдет - якобы по делу - врач и, взяв меня повыше локтя, серьёзно и чуть устало заглянет в глаза.
- Мне необходимо вам сообщить, - здесь он чуть смутится... якобы смутится, точно дозируя чувства. Но сквозь профессиональную броню на какой-то краткий миг пробьётся скабрезно-сожалеющее выражение, с которым люди обычно говорят ближним гадости. - Сообщить одну важную деталь. Дело в том, что у вас не может быть детей. И это не излечимо.
Потом он начнёт сеять спасительными терминами - эритроциты-плазма-сперматозоиды, - и искренно удивится моей улыбке.
А я вернусь домой безоблачный и лёгкий; уже совсем никому не обязанный; и ни кому не интересный.
И вот тогда я стану Дворником; подлинно свободным счастливым человеком.
А если кто-то вам скажет про слякоть и стужу - не верьте; тёплые валенки и крепкий макинтош - и нет никаких неприятностей, а остаётся в чистом остатке свежесть утра, благодарные люди и невероятное ощущение причастности к чему-то большему. Высшему. О чём каждый когда-то слышал, но редко кто смог понять.