- Олеся? - он знал одну Олесю со школы. Вместе учились до пятого класса, потом ее родителям дали квартиру в другом районе.
- Утенина Олеся.
А ведь правда, она, вот только голос какой-то не такой. А какой должен быть голос у женщины в двадцать пять лет? Подумать только, восемь лет назад они закончили школу, а сколько не виделись? Лет пятнадцать? Или больше?
- Вспомнил, конечно, вспомнил! - отозвался Илья.
Он был так рад, что дух захватило, дыхание сбилось. Рука вспотела, и он переложил телефонную трубку под левое ухо.
Интересно, откуда она знает его номер?
В любой компании Илья слыл своим парнем, и так было с детства. Одни завидовали простоте, с которой он располагал к себе людей, другие считали его добрым, душевным человеком. Те, кто знал его, были уверены - все у него сложится, таким, как он, жизнь раздает счастливые билеты.
Нельзя сказать, что его жизнь текла как-то особенно легко или безоблачно, за эти годы чего только не было. Он закончил в институт, нашел работу в крупной транспортной компании, жил не лучше и не хуже многих.
У Ильи было много знакомых, немало друзей, он даже раз или два выбирался на слет одноклассников. Да кто угодно мог дать ей его телефон!
- Представляешь, я тут разбирала старые вещи, наткнулась на телефонную книгу, - сказала Олеся из трубки, - Такую синюю, с желтой пружинкой.
Память вернула его в прошлое, в один из тех далеких вечеров, когда он побывал у Олеси в гостях. На книжных полках под стеклом стояли репродукции с портретами принцессы Дианы. Олеся увлекалась историей династии, а он тогда был слишком мал, чтобы понять. Принцесса Диана в те годы была жива и здорова, и, как всегда, в центре внимания. На столике в прихожей возле телефона с круглым диском лежала та самая синяя книжка с пружинкой.
- Там был твой номер, - объяснила Олеся.
- Надо же, - удивился Илья и добавил, - Сейчас у всех мобильные телефоны, такими книжками давно не пользуются.
Олеся как-то по-особому хмыкнула, а может, ему показалось.
- Ну вот, я позвонила поздравить тебя с Рождеством и заодно пригласить на спектакль.
- На спектакль? - удивился Илья, - Ты выступаешь на сцене?
- Нет, - тихо ответила Олеся, - У меня два билета, я хотела пойти с племянником, но он простудился. Это детский спектакль. Ты не хочешь?
Илья был человеком открытой души. Он принимал людей такими, какие есть, и если что-то казалось ему странным, умел не показывать вида.
- Детский? - переспросил Илья с интересом, - Давай, я не против.
- А потом можно где-нибудь в кафе посидеть, пообщаться.
Как интересно, подумал Илья и снова мысленно вернулся в прошлое. В пятом классе на перемене их прижали дверью в школьном вестибюле, было так тесно, что руки не протянуть. Мальчишки и девчонки кричали про 'тили-тесто', смеялись до упаду.
А что им еще оставалось, запертым детской толпой? Они и поцеловались.
Илья тогда запомнил её хрупкой, худой, какой-то агрессивно испуганной, растрепанной, разгоряченной. Да он и сам тогда был не лучше: такой же смущенный растрёпыш.
Эх, посмотреть бы, какова сегодня 'пятиклассница' Олеся. А там, как знать, чем обернется неожиданная встреча?
'А как же Танюшка?' - сработала совесть.
Она - его девушка, а он ее парень, живут пока порознь, но видятся раз или два в неделе, когда как получится. И так уже тянется год с небольшим. Ни он, ни она не стремились развить отношения в сторону брака.
'А ей об этом знать не обязательно' - урезонил совесть внутренний голос.
- Тогда послезавтра в шесть тридцать, - уточнила Олеся, - На 'Баррикадной', в центре зала.
- Конечно, - кивнул телефону Илья.
Чем дольше он думал о встрече, тем ярче представлял, воображал, куда все зайдет. Пожалуй, не стоит являться в театр при костюме, там все-таки детский спектакль. Костюм это слишком серьезно. А разве свидание - вещь не серьезная?
Илья подумал, не купить ли ей цветов? А кто её знает, какие цветы она любит? В крайнем случае, можно прийти на спектакль с букетом, вручить его актерам. Или так не принято на детских спектаклях?
В результате Илья от цветов отказался, выбрал неброский свитер, темные джинсы, демисезонный 'бомбер' и ботинки по погоде.
Взглянул на зеркало в прихожей. На вид - обычный парень в меру причёсанный и выбритый, не полный, не худой, наверное, она его узнает.
Он постарался и почти не опоздал. Взглянул на цифры над подсвеченным тоннелем, и с любопытством посмотрел по сторонам. Илья был в приподнятом настроении: смущенный, возбужденный - пленник собственных фантазий и невнятных опасений. А сам-то он узнать ее сумеет?
- Илья, привет!
Она окликнула его, он обернулся, поискал ее взглядом, нашел.
Вздрогнул и замер, а что-то внутри оступилось. Как будто душа не поймала размеренный шаг и встала, уперлась в неподатливую стену.
Илья увидел девушку ростом чуть меньше полутора метров. Такой она могла быть в пятом классе, в седьмом, бывают на свете низкорослые девочки. Он даже где-то когда-то читал, что низкий рост для женщин не помеха. В известном медицинском смысле.
Олеся не посещала физкультуру, сколько он помнил, у нее всегда было освобождение.
Илья теперь вспомнил фразы о позвоночнике, о дисках, о чем-то еще. Теперь он заметил: дело не только в маленьком росте, у нее что-то с осанкой. Или это она так сутулится? Пожалуй, тут что-то другое.
Он прежде подумал, потом удивился непрошенным мыслям: Утенина - инвалид?
За несколько секунд Илья пережил целый вихрь воспоминаний и догадок.
Он запоздало почувствовал страх: чем дольше длится молчание, тем ей понятней его мысли.
- Привет, Олеся! - сказал Илья таким тоном, точно не виделись час или два.
Он пригляделся.
У нее было детское, наивное лицо. Та же осторожная улыбка, тот же смешной длинный нос, небольшая горбинка. За длинный нос её дразнили 'утенком'. Все те же тонкие, русые волосы, всегда удивительно чистые, как будто прозрачные. Ровные волосы на детских плечах взрослой женщины. Они показались Илье хрупкими, бессильными.
Он не хотел смотреть ей в глаза, и все-таки смотрел.
Ему стало страшно от её спокойствия, от понимания и внутренней, спрятанной боли. Он многое понял во взгляде усталой женщины.
Илья стоял и старался вернуть себе тот бесшабашный настрой, с которым шел на встречу. Она стояла и ждала, что он скажет. Он знал, она готова и к тому, что он сейчас простится, выдумает срочные дела, откажется.
Олеся когда-то знала Илью, отзывчивого доброго мальчика, но тот Илья остался в прошлом. Кто он сейчас, он сам едва ли знал.
- Ты так и не сказала, какой театр. Далеко нам ехать?
Женщина-девочка робко, еле заметно наклонила голову, он по глазам прочитал ее улыбку.
- Не далеко. Пойдем скорее, вот наш поезд.
Ему было трудно.
Он слушал, говорил, отвечал, и сам задавал ей вопросы. Стыдился, что рад громким звукам подземки: никто не подслушает их разговора. А так со стороны, он ей как старший брат или как папа. Везет ребенка развлекаться на спектакль.
- Неужели Гарвард?
- Да, я там три года отучилась. Потом обратно приехала.
Она хотела наверное, хотела там остаться, но почему-то не смогла. Родные, грубые сограждане все-таки ближе? Не по душе ей сытый, западный 'чиз'?
А что он знает об Олесиной душе? Она ранимая и слабая? Едва ли.
- Ты знаешь, сейчас непросто найти хорошую работу, а мне повезло. А там, - Олеся кивнула куда-то в пространство за двери вагона, - Нет никого, кто знал бы об истории принцессы Дианы столько же, сколько я знаю. У меня ведь даже диплом был на эту тему. Я знаю: она была сильной, решительной женщиной.
- А ничего, что институт занимается Востоком? - Илья поддерживал беседу, но мысли буксовали, возвращались к исходной точке. Ему неловко быть с ней рядом, и смотреть по сторонам с вопросом: что подумают люди? Если решат, что она - его девушка. Казалось бы, а что в этом страшного? Бывают люди невысокого роста. На вид она была почти нормального телосложения. Но это 'почти' видно с первого взгляда: странная осанка, сутулые плечи.
Ему было стыдно за трусливые мысли.
- Ильюшка, вся история династии связана с восточным вопросом. Увы, это не все понимают.
- Кхм-кхм, конечно.
- Она была очень сильной женщиной, - повторила Олеся, - Я хочу быть такой, как она.
Да, хочет, подумал Илья, и он не ошибся. Олеся старательно прятала душу за маской благополучия, она была спокойна, уравновешена. Илья понимал - она хочет быть сильной, и только Богу известно, чего ей стоит эта сила.
Ежеминутно он ловил себя на том, что избегает её взглядов. Олеся могла болтать или смеяться, но каждый раз в ее глазах он неосознанно ловил вопрос: видит ли он в ней обычного человека?
- Эй, не зевай, мы выходим, - одернула его Олеся.
На улице Илья не знал, куда деть свои руки. Взять что ли за руку, как ребенка? Что может быть глупее этой мысли? А так идти - они как будто и не вместе. Он закурил и очень старался, чтобы дым не летел в её сторону.
- А ты представляешь, в классическом японском театре все роли играют мужчины.
- Так ты была в Японии? - переспросил Илья.
- Да где я только не была, - усмехнулась Олеся, - А ты тут точно впервые.
- Не понял.
- Ильюшка, вот вход в театр, ты его прошел.
Он нервно рассмеялся, сделал шаг назад, затушил сигарету, третью за десять минут, и распахнул перед Олесей дверь в помещение.
- Проходи, проходи, я держу.
Они сидели в первом ряду, а на сцене дети волшебной страны искали счастье. Это была простая и бесхитростная пьеса о том, чего хочется каждому, кем бы он ни был.
Илья смотрел за актерской игрой, слушал слова простенькой песни и думал, какой же он глупец, а если проще говорить, то мерзавец. Сидит и косится по сторонам, думает, как на него смотрят люди в зале, на сцене. Как будто им не на что больше смотреть.
Как будто рядом сидит прокаженная, и сам он этого - прокаженный.
Что-то сдавило ему грудь, стало трудно дышать, Илья закусил губу до боли, но все-таки не сдержался. Из глаз полились горячие слезы.
Он поднял руку, незаметным жестом стер со щеки влажный след, но предатели слезы тут же хлынули рядом. Хорошо, что никто не видит, подумал Илья.
- Илья, ты в порядке? - побеспокоилась Олеся.
- Да, да, все в порядке, - прошептал он в ответ.
Но как он сможет объяснить свои слезы? Жалостью к ней? Или стыдливой жалостью к себе за то, что он такой, какой есть? Глупости, подумал Илья, во всем виновата детская сказка.
Он отнял руки от лица и почему-то обернулся к Олесе. А вдруг она заметит?
Она заметила.
То ли вздрогнула, то ли вздохнула.
Илья прочитал во взгляде вопрос, и ему предстояло ответить.
'Тебе понравилось? Тебе не было плохо? Потом ты не будешь смеяться, плеваться, гореть от стыда за потраченный вечер?'
Вокруг шумел вечерний город, они шли до метро и молчали. Илья опять курил сигареты, одну за одной. Он ощущал невнятный, въедливый страх. А вдруг все закончится именно так? Нелепым, дежурным 'пока' и останется горький осадок.
Он изнывал от мысли, что сейчас, в конце этой встречи любое слово может оказаться последним. Но мир не закончится, он потечет своим руслом, и в общем потоке судьбы для Ильи приготовлено место. Опасаться-то в сущности нечего.
- А знаешь, - Олеся внезапно прервала молчание и посмотрела на Илью с легким прищуром, точно прицел проверяла, найдут ли слова свою цель или так, пролетят, - Я замечала, люди делятся на две категории. Одни бьют себя пяткой в грудь и кричат, какие они возвышенные чувствительные личности, сдуй пылинку - им уже 'фи'. А если копнуть им поглубже, внутри ничего, только ум и расчет. А есть и такие, цинично во всем рассуждают, язвят и на все 'муси-пуси' твердят: 'Ну вас в пень!' А вот внутри совсем наоборот, они очень ранимы. Ты замечал?
Вопрос в конце тирады расшатал равновесие, Илья нахмурился и стал еще мрачнее. Слова Олеси сработали, точно магнит, мгновенно развели по полюсам все 'за' и 'против', 'да' и 'нет'.
И все стало понятно.
Либо ты белый по сути, а черный снаружи, либо черный, но с белой изнанкой. Иначе просто не бывает. Это в фильмах отрицательный герой всегда в знаке минус, а в жизни всё немножечко сложнее.
Осталось понять - кто он сам?
Илья устало улыбнулся Олесе:
- Пойдем, я провожу тебя до дома.
В метро под вечер толпы, суета, не протолкнуться. Илья шел твердо, как на таран. Олеся поспевала следом. На эскалаторе он вздохнул, ослабил молнию на крутке, стер с виска струйку пота.
- Можно, я буду сверху? - спросила Олеся.
Он вздрогнул, понял, промолчал и устыдился. Кивнул и встал на эскалаторе пониже. Хотел сказать 'прости', но встретил её тихий, ровный взгляд и снова промолчал.
До пересадки они не сказали друг другу ни слова.
- А вот и мой поезд, - заявила Олеся, - Не надо, не провожай меня дальше, я от метро там сама дойду.
Илья отмахнулся от мысли сказать, а вдруг тебя кто-то обидит? Сказать, не сказать, так и так получается больно, со смыслом.
И если опять промолчать, то она навсегда его таким и запомнит. Хорошего, славного парня. Илья осознал, что он должен.
Не только сказать, показать, доказать, что он мыслит иначе. Он должен действительно вывернуть душу изнанкой наружу. Иначе никак, да иначе он жить просто дальше не сможет. Но как, как так сделать, и чем проявить свою честность? А главное, как отыскать, что там есть в глубине под прикрытием честности? Есть ли?
Ну, как тут проверишь? Вот стать бы на миг как она, оказаться на месте Олеси. Нелепая попытка. Она прожила с этим двадцать пять лет. А сколько бы он смог прожить?
- Постой, - отозвался Илья, - Нет, не так, нет постой.
- Я стою.
Это глупо, нелепо, но что он еще может сделать?
- Поедем ко мне. Буквально на несколько минут. Я должен тебе показать.
- Что ты должен? - насторожилась Олеся.
- Я должен показать тебе мир таким, каким ты никогда его не видела, - Илья никак не мог поймать нужную словесную форму.
- Не понимаю.
- Я пока тоже не все понимаю, мне просто кажется, я должен тебе показать. Или себе.
- Илья, ты в своем уме?
- Надеюсь. Да, да я в порядке, - он снова вытер испарину, и с дрожью в руках неожиданно понял - назад пути нет. Он должен испробовать, стать как она и сравнить и понять и все это ей показать.
- Я лучше поеду.
- Постой, - он взял ее за руку и тихо обрадовался, что не нужно сгибаться, иначе кошмар, что бы было, - Поедем. Совсем ненадолго. А я потом дам тебе денег, поймаешь такси. Ты знаешь, сейчас так промозгло на улице, лучше на троллейбусе не ездить. Простынешь еще, а тебе на работу.
Она попыталась сказать ему 'нет', но он сделал вид, что не слышит.
- Вот сюда.
В тишине на сонной лестничной площадке с визгливым хрустом заскрипели петли старой решетчатой двери. Где-то внизу в лифтовой шахте стукнули тросы, механизм за бетонной стеной зашуршал и защелкал, потом неожиданно стих. В неплотно прикрытую щель у чердачной двери пел свободный, не скованный стенами ветер.
- Смотри.
Он подвел её к самом краю. По периметру крыши оказался широкий бордюр с металлической кромкой. Олеся привстала на цыпочки, чтобы взглянуть на огни.
- Я редко выхожу сюда на крышу. Но иногда мне хочется свободы. Вот так тут постоять и посмотреть. Внизу ползут огни, мелькают тени. Весь мир передо мной, и я над ним. Он обо мне совсем ни капельки не знает. А я смотрю и мне просторно на душе.
- Как интересно, - прошептала Олеся, - Я в Нью-Йорке бывала и выше, но почему-то сейчас смотрю иначе. Да, как-то иначе.
Она замялась, от мысли закусила губу и поправила пальцами длинные светлые волосы, полные ветра.
Илья до боли вжал ногтями пальцы, стиснул кулаки. Это не сон, и не история из фильма. Возможно, раз и навсегда, и уже нет обратной дороги.
- Что ты делаешь? - изумилась Олеся.
Он подошел к бордюру и встал во весь рост.
Снова сжал кулаки, постарался унять свою дрожь.
Ветер налетел, закачал.
Но Илья устоял на ногах.
- Тут если лететь до земли, то лететь очень долго. Двадцать пять этажей, - громко сказал Илья и нервно рассмеялся.
Олеся замерла, она неотрывно смотрела на него, как он стоял на самом краю им самим выбранной пропасти.
- Не все могут выбрать свой путь, - Илья кричал навстречу ветру, и с каждой секундой дрожь отступала, точно стекала куда-то прочь, однажды побежденный; страх высоты потерял свою власть, - Я никогда не мог бы пойти твоим путем и глупо сказать, что хотел бы. Не знаю, поймешь ли ты, да я хочу и не хочу, но мне хватает ума попробовать понять, как это страшно. Мне кажется, сейчас я стою точно так же, как ты стоишь каждый миг своей жизни. Такое шаткое равновесие, ты еле держишься. Подует откуда чуть-чуть посильнее, и ты упадешь, ну а мир, он тебя не заметит. И ты каждый миг должна быть сильной, каждую секунду держаться за ту высоту, на которой только и можно прожить в этом мире.
Илья выдохнул последние слова, мотнул головой и спрыгнул.
Ботинки твердо ударили в крышу.
- Как-то вот так. Наверное. На самом деле, встать туда было страшно.
Илья замолчал.
От сильного зимнего ветра Олесины волосы сбились в неровный, сумбурный полет, бледнели обветренные, нервно сомкнутые губы. Ветер тронул глаза, пролетел по ресницам, и глазам стало слезно от ветра.
Она улыбнулась своим мыслям и сделала шаг.
Илья не посмел ее остановить, но протянул свою руку - не так-то просто подняться наверх, если рост не велик.
Олеся встала на край и спокойно взглянула на мир под ногами. Потом обернулась к Илье и сказала:
- Ты можешь отпустить мою руку. Или ты думаешь, я боюсь?
Илья припомнил старую игру: закрой глаза и упади назад, если ты веришь тому, кто стоит позади.
Он ответил ей взглядом:
'Мне кажется, ты не боишься, и все же...'
В тот миг в мире не было силы, способной разжать его пальцы.
Последние троллейбусы гремели электрическими снастями и резво мчались по шоссе, свободному в часы ночного города, расцвеченного окнами, рекламой и лунно-бело-желтым светом фонарей. На остановке, затененной под лесами новостройки, лицо Олеси, едва-едва очерченное светом, казалось Илье и по-детски тонким, и по-взрослому усталым.
Олеся вздохнула и тихо сказала:
- Я на троллейбусе, не надо такси.
Немного помолчала и добавила.
- Вообще-то я не хотела говорить. Но это важно для меня, и я хочу, чтобы ты знал. Я оценила, как ты попробовал меня понять. Сегодня я впервые осознала, что у меня появился друг, и этот друг - ты. И всё же, давай начистоту, Илья. Там, пока мы стояли в метро, я всё поняла. Ты вспомнил, как мы в школе целовались, и пошёл не просто в театр с одноклассницей, а на свидание.
Илья нахмурился. И как это она всё прочитала по его лицу?
- Ильюшка, всё что было, осталось в прошлом. И школьный поцелуй, и крыша, - она посмотрела на небо, туда, где темнел и щетинился антеннами край высоты, - Мы слишком разные.
- Нет, - решительно сказал Илья.
- Что нет?
- Вон подъезжает троллейбус, и ты права, многое осталось в прошлом.
- Не понимаю.
- Кроме прошлого есть еще будущее. Если тебе что-то понадобится, если я тебе понадоблюсь, звони. А теперь всё, всё, беги. Видишь, он притормозил и дверь открыл. Быстрее, а то сейчас тронется.
Илья легонько подтолкнул Олесю к транспорту.
- Я буду ждать твоего звонка, слышишь? - он прокричал, но двери с шумом закрылись, и ярко освещенный возмутитель ночи покатил по маршруту.
Илья и Олеся смотрели друг на друга, пока троллейбус не свернул на перекрёстке.