Генералы поездами не ездят, даже за счёт казны. Тем более, не ездят они в "таком сраном угробище". Это был самый безобидный эпитет, которым Бугор наградил наш вагон, когда на дуге поворота его смахнуло с горшка. Сидел неустойчиво: держался одной рукой, другой самокруткой затягивался.
А в вагоне курить нельзя. Начальство не дозволяет. Такие ж как мы старики, но жлобьё. И гонора в них - куда тому генералу! На все наши претензии отвечают параграфом из Устава или пунктом контракта. Наизусть, сволочи, выучили! Их, как и нас, трое: Доктор Проводник и Стратег. Кто главный, хрен разберёшь. Все как один, не курят, а нюхают табачок. Чтоб они, гады, как Черкашин сказал, похмельную водку по утрам нюхали с расстояния десять метров!
В общем, с самой первой минуты наша служба не задалась. Не успели зайти в тамбур, разнести чемоданы и сумки, Док взял меня за пуговицу пиджака и сказал, чтобы слышали все:
- Слышь, капитан-лейтенант, ты на подъёмные... а-ап-чхи!!! получил сто семьдесят пять штук? Погасил кредиты? Тогда передай по команде: начнут не по делу гавкать... ап-чхи говорю... сядут на голый оклад. Тебя это, кстати, тоже касается.
То, что вагон нестандартный, а только сделан под старину, это мы поняли сразу. Титан для горячей воды, угольный бункер, печь, пепельницы в коридоре и каждом из тамбуров - это картинка для дураков. Пассажирских купе всего шесть, в каждом по одной койке, а все остальное - служебные помещения. Часть из них заперта на ключ и опечатана, в остальных живут и работают эти ироды.
Судя по быту, они здесь экипаж постоянный и служат не по железнодорожному ведомству, а в отделе Грача. Парнокопытный как-то обмолвился, что успел рассмотреть за одной из неплотно закрытых дверей нечто вроде лаборатории, за другой холодильник со встроенным баром, плазменный телевизор "и много ещё хрен знает чего", а в сортире "для несралей" есть биотуалет.
Это я немножко сумбурно рассказываю, слегка забегаю вперёд. Несралями мы их прозвали чуть позже, после случая на станции Краснодар. Там двое дрыщей в полицейской форме пытались взять под уздцы нашу Слепую Лошадь за курение в общественном месте. Там же они и облизнулись. Доктор такую бумагу им предъявил, что к нашему прицепному вагону без номера никто и нигде больше не совался. А Сашке сказал, указуя перстом на бутылку пива в его руке:
- Пока просто предупреждаю. Пьянствовать водку и алкоголь будете на гражданке, а здесь... в общем так, неписи! За территорию по одному ни ногой! По ночам двери тамбура не открывать, если даже будет ломиться сам министр обороны. И это... хрен с вами, курите в сортире, но только не забывайте проветривать помещение. Всё ясно? По раскладушкам!
С тех пор и пошло: неписи - несрали. Они нас не различают и мы их тоже. Сашка даже не стал заморачиваться, придумывать для каждого персональную кличку. А насчёт курева, тут можно сказать, повезло. Вспомнили школьное детство, когда от завуча прятались в туалете. А по-другому как? Переходного тамбура нет. С одной стороны почтовый вагон, с другой - вся страна. Скорый поезд, к которому мы были прицеплены, назывался "Адлер-Чита".
Пока наливалось из фляжки Терентия Тихоновича, мы ещё как-то общались, разгадывали кроссворды, пробовали играть в карты. Потом окончательно разбрелись по разным купе. Встречались на долгих стоянках, где изредка пополняли запас сигарет и покупали у станционных старушек что-нибудь из жратвы.
На третьи сутки я убедился, что монотонность дальней дороги на каждого человека действует по-разному. Парнокопытный запил. Сашка Черкашин стал раздражительным, злым. Судя по красным глазам, не высыпался.
- Знаешь, профессор, - как-то признался он, - крыша у меня начала подтекать. Когда на ногах, ничего, а лягу на шконку, цифры зелёненькие начинают бегать перед глазами и буквы ненашенские. А потом будто в бездну проваливаюсь. Пробовал ночевать на полу, холодно. И дует со всех сторон...
- Ко мне перед сном заходи, - усмехнулся Тэтэ. - Есть у меня от этой беды надёжный рецепт. Двести грамм чистогана - и никаких цифирок.
- А выхлоп?
- Забудь про такое понятие! - Терентий Тихонович вытащил из кармана красную банку с вьетнамским бальзамом "Звёздочка" и гордо сказал. - Во! Мазнул дэцэлок на язык и никакого выхлопа.
Как все одно зубы почистил зубной пастой "Лесная".
- Во гад! - оживился Бугор. - Шило то где берёшь?
- Аист приносит в клюве.
- Не, а серьёзно, где?
Тут даже я засмеялся. Лет десять профессионально не пью, а до сих пор знаю, что у вокзальных бабушек, которые ходят от вагона к вагону и продают жратву. У самых что ни на есть благообразных на вид.
Насчёт цифирок с буквами я тогда промолчал, но кое-что на ум отложил. Потому как такую же хрень давно за собой замечал. Комп у меня старенький, самодельный. Корпус нашёл на помойке, мамку и жёсткий диск шопнул в электросетях, когда заведовал складом (у меня программисты свои неликвиды хранили), кулеры с планками памяти купил за гроши на "Авито". А вот блок питания наматывал сам. Стыдно капитан-лейтенанту запаса, бывшему командиру БЧ-4 кораблей первого ранга, в лавку бежать по таким мелочам.
Как я потом ни лелеял своё угробище, раза четыре в день оно у меня зависало. На какие сочетания клавиш только не нажимал, но ни "Ctrl + Alt + Del", ни "Ctrl + Shift + Esc" не пропускали меня в диспетчер задач, чтобы разыскать в приложении отмороженную программу и завершить процесс. Помогала только перезагрузка.
Ляжешь потом спать, а перед глазами, как у Сашки сейчас: то мигает курсор - то бегают буковки. И в бездну проваливаюсь с тех пор как выбросил панцирную кровать и начал спать на диване. Лет пятнадцать уже мучаюсь, когда засыпаю на левом боку, или (если на правом) своя же рука на сердце лежит. Аж подпрыгиваю, и пот проступает на лбу! Сейчас-то привык, а тогда было ссыкотно: а ну как медкомиссию не пройду?! С работы ведь выгонят!
По той же причине в поликлинику обращаться не стал, пошёл в медучилище. Там директорствует моя одноклассница, бывший врач кардиолог. Вызвала она из аудитории какую-то молодуху и пошли мы все вместе снимать у меня кардиограмму. В пути побеседовали. Рассказал я им без утайки все свои горести и симптомы. Поставил, короче, в тупик, но заинтересовал:
- А спишь на каком боку?
- Когда разосплюсь, пофиг.
На том распрощались.
- Завтра, - сказали, - придёшь. За результатом.
Результат оказался широкой и длинной бумажною лентой густо испещрённой остроконечными зубчатыми зигзагами. Ещё до меня по нему пробежался красный фломастер специалиста. Отдельные области жирно обведены полукругом, а уже под ними проставлены сразу несколько восклицательных знаков. Что сие значило, могла разъяснить только директрисса, но у неё, как назло, был педсовет.
Сидя в пустом коридоре я совсем было пал духом, но как потом оказалось, переживал зря.
- С сердцем твоим, Михаил, полный порядок, - сказала мне Ольга. - Работает так, будто сделано на пятерых. А вот нервишки неплохо бы подлечить. Рекомендую уколы с магнезией. Заодно и девчонки попрактикуются. Если надумаешь, приходи...
Короче, откровения Сашки дали мне повод для размышлений. Я уже настолько привык к своим еженощным перезагрузкам, что начал считать их чуть ли ни врождённым дефектом. А такая беда оказывается не у меня одного! В общем, как говорил Винни Пух, "кажется, пчёлы начали что-то подозревать".
Вернувшись в купе, я прежде всего обследовал помещение. На морской выпуклый глаз, ничего сверхъестественного. Только окно немного не отцентровано. В отсеке Бугра оно смещено вправо от спального места, в моём почему-то влево. А по другую сторону от него, настолько узкий диван, что неудобно даже сидеть. Зато сама "шконка" - хоть рыжую бабу клади под бочок! - сантиметров на двадцать шире обычных. Ну, тех ещё, сделанных по совдеповскому стандарту, на которых когда-то и мне довелось колесить по стране.
Потолок начинался на уровне верхних (багажных) полок. С одной стороны он давил на сознание своей белизной и объёмом, с другой, создавал уют. Особенно, если верхний свет не включать. Лежишь себе, как мышка в своей норе и всё тебе пофиг. Столик естественно раскладной, стоит под окном, по центру прохода, на плоской косой подставке. Таких я ещё не видел, но пить и на нём можно, когда не сильно качает. Привередничают старики!
Более детальный осмотр не получился. В купе заглянул Сашка Черкашин:
- Профессор, кончай ночевать! Через десять минут Орск. Если тут не успеем, будем с тобой куковать до самого Петропавловска!
Вот за такие фортели его я и недолюбливал. Свои собственные проблемы он всегда подавал как общие.
- Может быть, обойдёмся?
- Шутишь, что ли? Там стоянка на разок покурить. Одевайся, пошли! Будешь меня от несралей со спины прикрывать...
За окошком мелькнул железнодорожный вокзал Новотроицка. Терентий Тихонович в трико и фуфайке, наброшенной на голые плечи, лелеял в руке сотенные бумажки. Из вражеского купе вышел Стратег. Позвякивая связкой ключей, скрылся за дверью тамбура. Сегодня его очерёдность работать проводником в истинном смысле этого слова.
Проходя мимо расписания остановок, я чиркнул глазами по самой насущной строке: "Орск, прибытие 19:23, стоянка 19 минут".
До Петропавловска будут ещё Карталы и Челябинск, но они не про нас. В двадцать один отбой - в половине восьмого подъём. Таков распорядок дня. Это мы уже выучили.
Поезд прибывал на второй путь. Над пригородной электричкой, заслонившей вокзал, медленно проплывали остроконечные башни на сложном рельефе крыши, далёкая телебашня, дымы над трубами ТЭЦ. На перроне ещё лежали рыхлые пятна снега. Как будто и не весна.
- Маханом, говорю, несёт! (Маханом в мясном производстве называют кусок вырезки, отложенный для себя и подготовленный к выносу).
Не дожидаясь очередного "чё", Сашка выскользнул из вагона. За ним десантировался Терентий Тихонович и затрусил, перебирая копытами, стараясь ступать только на сухие места.
Прикрывать их со спины в этот раз не пришлось. Сочтя себя оскорблённым столь явным пренебрежением, несраль поймал меня за рукав:
- Чё это ты, каплей, - сухо спросил он, - ползаешь по купе и каждый угол поднюхиваешь? Срать что ли негде?
- Дует со всех щелей, - пожаловался я, - вот и смотрю, где их сподручней тряпкой заткнуть.
- Я тебе заткну! Оно и должно дуть...
Повезло в этот вечер нам, непесям. У старушки, добравшейся без потерь до хвоста нашего поезда, лежала на дне корзины полная полторашка неразведённого спирта ректификата. Парнокопытный с Бугром купили её вскладчину. Я тоже урвал что хотел: три порции жареного картофеля, а в каждой кусок "махана" размером с ладонь взяточника. Черкашин по жизни вообще-то скотина брезгливая, но и он в этот раз хавал так, что треск за ушами. Чутьё его, кстати, не подвело: недалеко от вокзала был мясокомбинат, та самая бабушка просветила. Поэтому, мол, так дёшево...
Перед отбоем я продолжил исследования. Бросил на пол газету с кроссвордами - страницы едва шевелились. Лёг на кровать - её потащило к дивану. Свесил руку - ладонь охватило прохладным потоком, который постепенно теплел. Под распластанным телом не чувствовалось ни малейшей вибрации. Если что-то там и работало, то настолько тихо, что слышался только шелест страниц.
Стараясь не делать подозрительных телодвижений (кто знает, что у несралей на уме?), я встал, размял сигаретку, со скучающим видом поднял газету и выглянул в коридор.
Мои сослуживцы толпились в прихожей возле сортира - там, где мусорный бак. Я бы не выразился так, будто их по нескольку экземпляров, если б друзья не размахивали клешнями за пятерых.
Для Сашки это могло означать только одно: забился под жвак и ему уже хватит. Он из ведь породы людей, которые, вмазав, любят решать производственные проблемы с подвернувшимся под руку начальством. И чем оно выше, тем сильней в одном месте свербит.
- Черкашин! - не раз говорил изумлённый директор, - десять часов утра, а ты уже никакой?!
- А я что, виноват, Павел Петрович?!
Тот только руками разводил. Многие не поверят, но Бугру всё сходило с рук. Монтёр он был знатный, лучший специалист по десятке. Только успеет "вышкарь" подвести его к высоковольтной траверсе - изоляторы на ней сидят как влитые, вся линия надёжно обвязана, а излишки алюминиевой проволоки рассованы по карманам...
Разогнал я, короче, этот парламент, а на остатки шила наложил мораторий. Нашёл в сортире за унитазом ополовиненную бутылку и перепрятал. А чтобы не доставали, заблокировал дверь купе.
***
Той ночью я долго ворочался, подпрыгивал и потел. Колонки зелёных букв и математических символов перемежались красными строками. Бездна подкралась, подстерегла. Срываясь в неё, я успел матюкнуться и подумать: амбец, Михаил, отблядловал...
Странное, я вам скажу, состояние. И лёгкие вроде бы дышат, и сердце колотится чаще чем надо, а перед внутренним взором моё лицо. Причём не такое как в зеркале перед бритьём, а какое-то, мля, одухотворённое. Смотрю я в это лицо, а оно меня не замечает, типа ему западло. И меняется на глазах, как видеофильм, поставленный на обратную перемотку: лысина заросла, морщины разгладились, усы потемнели, второй подбородок исчез... А скорость всё быстрей и быстрей, уже не успеваю следить, что там и как...
Ох, как я пересрался! Ну, думаю, крышка! Сейчас дело дойдёт до сперматозоида, потом, как рассказывают в сети, будет вспышка и бесконечный тоннель, по которому я улечу. Зажмурил глаза - и вырубился.
Проснулся от дискомфорта. В желудке басовито урчит, фановая система давит на клапана. Танцуя на месте нащупал защелку двери, разблокировал её - и гайда! А навстречу мне, со стороны сортира, какой-то рыжий ссыкун. Волосы, как одёжная щётка, торчат под прямым углом в разные стороны. Щёки и нос в частых веснушках, харя опухшая, вместо глаз две узкие амбразуры. Идёт по коридору, покачивается, видно что спит на ходу. Остановился напротив меня, вроде как удивился:
- Ты чьих, волосан?!
Хотел я ему на ходу ответить подсрачником, да побоялся, что клапан с резьбы сорвёт. И ножками, ножками... изловчился, донёс! И пробило меня на корпус по трём фазам. Спасибо тебе, бабушка!
Пока восседал на горшке, продрогнуть успел. В темпе аллегро вернулся в купе и уснул, закутавшись в одеяло, кажется, на левом боку. И дверь закрывать не стал.
Сашка меня растолкал за час до подъёма:
- Ох, тяжко... есть что-нибудь пожрать?
Не открывая глаз, отдал я ему всё, что положила жена, собирая меня в дорогу: плавленый сыр и два бичпакета "Ролтон"...
Утром насыпал в бадейку ложечку кофе, кинул кусочек сахара, наладился к титану за кипятком. Слышу, за дверью тамбура Сашка бодается с Проводником.
- И в ресторан нельзя?
- Сказали тебе, не положено!
- Ну, дай что-нибудь пожрать.
- Потерпишь до Петропавловска!
- Вот вредный какой...
Страдает мужик. За что его бог покарал? Все люди с похмелья неделями не едят, а этому проще плеснуть, чем прокормить. Сядет, бывало, во время инструктажа, достанет из сумки вчерашний хлеб и хавает только влёт!
Пожалел я его:
- Пошли. Есть у меня немного печения.
Сижу я, короче, пью кофе, смотрю на него и думаю о ночном приключении: спросить, или не спросить? А он высыпает в ладонь крошки:
- Спасибо, Профессор! Немного легче...
- Может, налить? - спрашиваю (а сам себя мысленно матерю за мягкосердечие).
- Не, ну его нафик! - отшатнулся Бугор
- Что так?
- Я ж тебе говорил, галюны! Пошёл ночью поссать, глянул случайно в зеркало, себя не узнал! Выставить за калитку мою жопу и то отражение, соседи подумают, что два залётных бандита. Назад возвращаюсь, а в коридоре...
Сашка поднялся с дивана, сделал шаг к выходу, плотно закрыл дверь и возвратился обратно.
- Ты только не смейся, - зашептал он, склонившись над моей кружкой, - В коридоре, говорю, какой-то задрот в тапках шагает навстречу, на тебя чем-то похож, но салага салагой! Дерганый весь, глаза, по полтосу, как у пьяного таракана. Что это может быть, если не галюны? - только шизофрения. Говорят, что она не лечится.
- Ты последний раз когда пил? - спросил я, убирая кружку со стола на колено.
- Вчера.
- А до этого?
- На охоте. Месяц назад.
- Похоже на белку. Мой тебе, Сашка, совет: сто грамм перед сном, и больше ни-ни!
Я знал истинную причину его недуга. Вернее, не знал, а смутно догадывался с того момента, когда Стратег невольно проговорился: "Всё ясно? По раскладушкам!" Теперь, сопоставив исследования со словами Бугра, пазлы сложились в наиболее вероятную версию. На нас что-то испытывают. А про белку Сашке сказал чтобы ободрить, хоть чуть успокоить. Крыша едет, если клонится ещё до того, как ветер подул.
***
Скучная, но спокойная жизнь закончилась так неожиданно, что мы не успели доесть копчёную курицу, добытую в Петропавловске. В купе зашёл Проводник:
- Ну что, блатники? Курорта не получилось. Все трое за мной, на инструктаж!
Мы-то с Бугром сознательно промолчали, а у Тэтэ просто слов не нашлось. Зацепило его всерьёз, аж усы поднялись дыбом.
Ладно, думаю, если это курорт, то куда нас сейчас отведут?
Остановились в тамбуре. Перед тем как открыть наружную дверь, Проводник обернулся и хмуро предупредил:
- Вопросов не задавать, в разговор с аборигенами не вступать, быстро и точно исполнять приказания! Если что-нибудь покажется странным, тут же забыть! А лучше, как вон тот говорит, считать галюнами. Всё ясно? Первый пошёл!
- Охренеть! - отозвался "вон тот". - Откуда ж его столько?!
А я ничего не увидел. Пронзительный белый свет резанул по глазам. Повинуясь толчку в спину, я выпустил поручень и сразу же провалился в сугроб.
- Бегом! - орал Проводник. - Эй, впереди, двое, а ну-ка поосторо... вы что ж падлы, все в тапочках?! Вперёд, тут недалеко!
Бежать было действительно недалеко. Скруглённая снегопадом тропа упиралась в небольшой пятистенок из брёвен уложенных "в чашу". С утренней стороны они выдавались вперёд метра на два, сверху поддерживая скаты широкой крыши, а снизу ряды рубленых досок на открытой взгляду веранде.
Вроде не очень холодно, в районе нуля, а пока я туда добрался, ноги окоченели. Оглянулся - твою ж дивизию мать! Проводника нет, поезда нет, вагона нашего нет, а железной дороги со станцией как будто отродясь не бывало. Кругом одни галюны: в дымке пятак солнца, ели машут мохнатыми лапами, снег застилает небо. Будто белокрылые бабочки стаями кружатся в воздухе, раздумывая: сесть, или подождать?
Не считая меня, из реального только Бугор и Парнокопытный. Шатают поочерёдно дебёлую дверь из толстых дубовых плах. У обоих глаза на выкате, у меня, наверно, не меньше. Во попали! Но и это не главная мысль. Дымом тянет, теплом, а навстречу никто не выходит. Потому и желание лишь одно: ухватить из поленницы под окном дровиняку потяжелей и вышибить раму.
Так бы наверно и поступили, если бы Тэтэ не сказал:
- Стоять! Насколько я понял, это охотничья заимка. Где-то за притолокой нужно искать потай!
И точно, я нащупал верёвку! Только за неё потянул, избушка-то и открылась. Мы в сенцы, к теплу, а там после улицы тьма! Хотел прислониться к стене - какая-то хрень сверху упала, стукнула по горбу. Вдруг кто-то поблизости как заорёт:
- Дедушка!!!
Мля!!!
Я что-то ещё со стенки свалил, а может, не я. Старый, нервы ни к чёрту. Тут-то Бугор и нарушил приказ "в разговор с аборигенами не вступать" и во всю мощь:
- Зашибись оно злошибучим прошибом!
Как будто "сезам" сказал! За спиной мерзко так заскрипело, я начал проваливаться назад, и только чья-то коленка не позволила мне упасть. Слышу голос над ухом:
- Где бродим? Была команда "бегом"!
Оборачиваюсь, а это Стратег! Обрадовался ему, как родному.
Посмотрел он на наши ноги, посторонился:
- Все трое к печи, греться! - и вышел в сени, как будто бы сквозь меня.
А высоким порогом - красный угол избы. Лампадка свисает с низкого потолка на позолоченных цепочках. За нею иконостас, чем-то напоминающий книжную полку. Внутри два образа в богатых окладах - Богородица и Николай-чудотворец. Всё празднично и бело от вышитых полотенец. Самое место для инструктажа.
Обгоняя друг друга, мы ринулись в горницу. Встали босыми ногами на лохматую медвежью шкуру, руки протягиваем ближе к огню. Ни "здравствуйте", ни "разрешите пройти?" На иконостас вообще никто даже не глянул, не то чтоб перекреститься. Сказано ж, что в разговор не вступать.
А был в этой заимке хозяин, самый натуральный абориген - дед в серой косоворотке. Я его сразу заметил, когда пробегал мимо.
В горнице стол от стены, две широкие лавки. А он, бедолага, сидит на крапивном мешке, набитом наполовину. Из-под задницы на пол свисают камуфляжные брюки, которые утром ещё Доктор носил, рядом майки, трусы, носки и прочие носильные вещи современного образца. Сидит он, смотрит в ноутбук "LG", что стоит у него на коленках, и вытирает слезу рукавом косоворотки.
Его я потом как следует, рассмотрел. А тогда этот "Эл-джи" вышиб меня из колеи. Нет ни розеток, ни проводов, а видно даже отсюда, что экран светится. И голос девчоночий: "Дедушка! Мы тебя очень любим, и очень скучаем! Возвращайся скорей, а то мама меня слишком поздно забирает из садика..."
Голосок тот же самый, что я слышал в сенях. Только звук был наверно включён на полную мощность.
В общем, стою я, ищу глазами что-нибудь электрическое, а о
встроенном аккумуляторе сразу и не подумал. Слишком уж общая атмосфера отвергала присутствие в ней современных гаджетов.
Да взять тот же самый кованый гвоздь с квадратным сечением, на котором висит двустволка. Или цветной рекламный плакат, что пришпилен к стене чем-то, напоминающим канцелярские кнопки. На рисунке медведь, поднятый на дыбы у зимней берлоги, поодаль два мужика. У одного в ручищах рогатина, другой, с ружьишком, берёт косолапого на прицел. По фону крупная надпись с "ерами", "ятями" и прочими дореволюционными прибамбасами: "Русское общество для выделки и продажи пороха. С-Петербург, Казанская ул. д. Љ 12". Да много ещё чего, за день не перечислишь.
Мебели в горнице можно сказать, что не было: полки, полати, стол, несколько лавок, два кованых сундука и одна занавеска. С нашего тёплого места ничто не загромождало обзор. Печь кстати, красовалась слева от двери, в самом углу. Добротная старинная вещь - "голландка", покрытая изразцами от пола до потолка.
В топке гудело, потрескивало. Древесные соки пузырились в торцах поленьев, издавая протяжный свист. Площадка из листового железа, на которой лежала охапка дров, так хорошо прогрелась, что капли воды с ладоней и вымокших рукавов испарялись, чуть ли ни на лету.
Не знаю как все, а я тихо охреневал. Табель-календарь на стене был за 1913-й год, был посвящён трёхсотлетию Дома Романовых а отрывной численник утверждал, что сегодня 8 марта, намекая, что это действительно так, своей орфографией:
Что хочешь, то думай, а вопросы задавать было некому. Доктор не показывался с утра, Проводник остался в вагоне, а Стратег как тогда вышел из горницы, так больше не возвращался.
Между тем, хозяин избы, которого мы почему-то не принимали в расчёт, захлопнул свой гаджет, перекрестился на образа, спрятал ноутбук и флэшку в потайной ящик под иконой Николы-спасителя.
Не оборачиваясь, спросил:
- Вы что ль и есть блатники?
Инструкция инструкцией, а за такие слова можно было бы и подальше послать. Меня сдержало лишь то, что на улице холодно, а я босиком. Поэтом сделал вид, что глуховат.
Сочтя наше молчание за знак согласия, старик протянул: "да-а" и уточнил вопрос:
- Насчёт пострелять из ружья, я у вас даже не спрашиваю. А если, к примеру, кобылку запрячь в розвальни, дровец нарубать... тоже слабо? Или всё больше при штабе за авторучкой?
- Сам-то, фазан, запаской по сраке бит? - за всех огрызнулся Бугор.
Ответ аборигену понравился. Так понравился, что он подошёл ближе и ткнул его пальцем в грудь:
- По воинской специальности кто?
- Разведка, десант.
- Ты?
В советском военном билете расшифровка моего ВУС занимала четыре строки: Командир БЧ-4 кораблей 1 ранга, начальник группы связи кораблей 2 ранга, дивизионный связист кораблей 3-4 ранга. В том числе и поэтому, я ограничился сухим цифровым значением:
- ВУС-1631.
- Морконя, морской бычок, - хмыкнул абориген и нацелился в тощую грудь слепого парнокопытного.
- Снайпер-инструктор спецподразделений, - не дожидаясь тычка, выстрелил тот.