Когда в тысяча девятьсот пятьдесят втором году Сан Саныча Ромашкина этапировали наСоликамскЛаг....................,он уже был законченным доходягой. И дело даже не в страшной худобе (он всегда был довольно худ),скорее в том, что сломался человек, да и то сказать, коммунист с двадцатого года, главбух такой громадины какЧ ТЗ. Спецпайки для себя и всей семьи, курорты-санатории, охотничьи домики, любовница-, солистка оперного театра и прочее, прочее. И вдруг, враз он стал никем, каким-то ...шнырем......, которого даже последний насильник, растлевающий малолетних мог походя пнуть под тощий зад, буркнув под нос: "Пшел вон, враг народа, шпионская морда". А шпионом, тем более шпионской мордой Сан Саныч никогда не был, а был он потомственный рабочий. Еще деды его горбатились на Демидова, а сам он пошел вверх только после того, как заветная книжка партбилета легла в верхний карман его единственного в то время, купленного на толкучке, костюма, перешитого из офицерского френча.
Но все хорошее когда-нибудь кончается, и конец этого хорошего пришелся на седьмое ноября пятьдесят первого года. Обычно для ноябрьской демонстрации рабочие завода сооружали яркие транспаранты, громадные плакаты, которые потом избранные, многократно проверенные люди гордо несли вдоль дощатых, сбитых за одну ночь трибун, на которых стояла вся номенклатура города.
И вот, столярный цех ЧТЗ соорудил большой деревянный щит, на котором яркой краской было написано: "Смерть - капитализму. Слава - социализму". Слова менялись посредством небольшой педальки, прибитой сзади щита, которую периодически должны были дергать люди, несущие транспарант во время шествия. В связи с большим весом транспаранта нести его доверили кузнецу Приходько, а вот педальку должен был дергать как раз тот самый главбух Ромашкин.
С утра ноября дул холодный северный ветер, сыпал мелкий колючий снег, но для разогретой оптимизмом и водкой колонны работников ЧТЗ, погодный фактор большого значения не имел. Сан Саныч дергал за педальку, слова с сухим скрипом менялись, а кузнец Приходько умудрялся дергать водку, не отпуская щита из жилистых натруженных рук.
Так они и шли от главной проходной завода до площади Ленина, где топталась замерзшая номенклатура. Приходько уже еле шел, транспарант его качался на манер громадного опахала, при каждом качке разгоняя вокруг себя небольшие буравчикиснега и стойкие запахи дешевой водки.
Благополучно, пройдя весь путь, Приходько и Сан Саныч должны были погрузить деревянный щит на грузовую машину и с чистой совестью идти праздновать революционный праздник, но тут судьба отвернулась от Сан Саныча и показала ему свой грязный зад во всей неприглядности. Чуть теплый кузнец Приходько ушел сквозь сумрак и буран куда-то влево, в грязные глухие переулки. Может быть, даже упал, показав воочию не твердость беспартийной прослойки, а напротив, полное мещанское разложение, оставив тщедушного бухгалтера один на один с тяжелым транспорантом.
Уже часов в девять Сан Саныч понял, что машины не будет, и он уже смертельно замерз и устал, и что с этой махиной нужно что-то делать. Но оставить его здесь, на окраине города, где это деревянное чудо тут же разберут на дрова малосознательные челябинцы, живущие в ближайших хибарах. Нет, Сан Саныч на это пойти не мог и он ничего не придумал лучше, чем спустить щит на воду, в холодные струи реки Миасс и тащить его вдоль берега на манер Репинских бурлаков. Сначала все было хорошо, Ромашкин даже уже начал прикидывать, сколько теплых слов ему скажут в правлении дирекции завода за спасение соцэмущества,но проказница судьба не дремала. Оступившийся Сан Саныч выпустил бечевку, на которой он буксировал транспарант. И тот, словно почуяв свободу, важно покачиваясь, отошел от берега и попал в снежную кашу, которую медленно тащило течение реки.
Сан Саныч еще не в полной мере осознал случившееся и даже попытался подгрести его к себе, но только напрасно заморозил себе руки и промочил ботинки. Тогда он стал подбирать на берегу какие-то обломки, кирпич, пустые бутылки. Кидая, он все еще надеялся вернуть беглеца, пока тяжелая винная бутылка не грохнулась по исписанной доске. Что-то треснуло, слова сдвинулись и перед изумленным бухгалтером засветились яркие в темноте, белые слова " Слава капитализму ". Как такое могло случиться? Что там случилось с этим дурацким механизмом, неизвестно. Известно только, что этой ночью река встала и среди тонкого, черного пока еще льда, прямо перед окнами Горисполкома, где-то посередине реки ярко горел вражеский призыв.
Участь Ромашкина была решена. Уже в полдень восьмого ноября его жидкие ребра трещали под дружными пинками молодых чекистов. А уже через год доходяга Ромашкин, втягивая голову в плечи раболепно извинялся перед последним уголовником, подбирая окурки в курилке и копаясь в куче отбросов, выискивал картофельную кожуру.
Когда в тысяча девятьсот пятьдесят втором году Сан Саныча Ромашкина этапировали наСоликамскЛаг....................,он уже был законченным доходягой. И дело даже не в страшной худобе (он всегда был довольно худ),скорее в том, что сломался человек, да и то сказать, коммунист с двадцатого года, главбух такой громадины какЧ ТЗ. Спецпайки для себя и всей семьи, курорты-санатории, охотничьи домики, любовница-, солистка оперного театра и прочее, прочее. И вдруг, враз он стал никем, каким-то ...шнырем......, которого даже последний насильник, растлевающий малолетних мог походя пнуть под тощий зад, буркнув под нос: "Пшел вон, враг народа, шпионская морда". А шпионом, тем более шпионской мордой Сан Саныч никогда не был, а был он потомственный рабочий. Еще деды его горбатились на Демидова, а сам он пошел вверх только после того, как заветная книжка партбилета легла в верхний карман его единственного в то время, купленного на толкучке, костюма, перешитого из офицерского френча.
Но все хорошее когда-нибудь кончается, и конец этого хорошего пришелся на седьмое ноября пятьдесят первого года. Обычно для ноябрьской демонстрации рабочие завода сооружали яркие транспаранты, громадные плакаты, которые потом избранные, многократно проверенные люди гордо несли вдоль дощатых, сбитых за одну ночь трибун, на которых стояла вся номенклатура города.
И вот, столярный цех ЧТЗ соорудил большой деревянный щит, на котором яркой краской было написано: "Смерть - капитализму. Слава - социализму". Слова менялись посредством небольшой педальки, прибитой сзади щита, которую периодически должны были дергать люди, несущие транспарант во время шествия. В связи с большим весом транспаранта нести его доверили кузнецу Приходько, а вот педальку должен был дергать как раз тот самый главбух Ромашкин.
С утра ноября дул холодный северный ветер, сыпал мелкий колючий снег, но для разогретой оптимизмом и водкой колонны работников ЧТЗ, погодный фактор большого значения не имел. Сан Саныч дергал за педальку, слова с сухим скрипом менялись, а кузнец Приходько умудрялся дергать водку, не отпуская щита из жилистых натруженных рук.
Так они и шли от главной проходной завода до площади Ленина, где топталась замерзшая номенклатура. Приходько уже еле шел, транспарант его качался на манер громадного опахала, при каждом качке разгоняя вокруг себя небольшие буравчикиснега и стойкие запахи дешевой водки.
Благополучно, пройдя весь путь, Приходько и Сан Саныч должны были погрузить деревянный щит на грузовую машину и с чистой совестью идти праздновать революционный праздник, но тут судьба отвернулась от Сан Саныча и показала ему свой грязный зад во всей неприглядности. Чуть теплый кузнец Приходько ушел сквозь сумрак и буран куда-то влево, в грязные глухие переулки. Может быть, даже упал, показав воочию не твердость беспартийной прослойки, а напротив, полное мещанское разложение, оставив тщедушного бухгалтера один на один с тяжелым транспорантом.
Уже часов в девять Сан Саныч понял, что машины не будет, и он уже смертельно замерз и устал, и что с этой махиной нужно что-то делать. Но оставить его здесь, на окраине города, где это деревянное чудо тут же разберут на дрова малосознательные челябинцы, живущие в ближайших хибарах. Нет, Сан Саныч на это пойти не мог и он ничего не придумал лучше, чем спустить щит на воду, в холодные струи реки Миасс и тащить его вдоль берега на манер Репинских бурлаков. Сначала все было хорошо, Ромашкин даже уже начал прикидывать, сколько теплых слов ему скажут в правлении дирекции завода за спасение соцэмущества,но проказница судьба не дремала. Оступившийся Сан Саныч выпустил бечевку, на которой он буксировал транспарант. И тот, словно почуяв свободу, важно покачиваясь, отошел от берега и попал в снежную кашу, которую медленно тащило течение реки.
Сан Саныч еще не в полной мере осознал случившееся и даже попытался подгрести его к себе, но только напрасно заморозил себе руки и промочил ботинки. Тогда он стал подбирать на берегу какие-то обломки, кирпич, пустые бутылки. Кидая, он все еще надеялся вернуть беглеца, пока тяжелая винная бутылка не грохнулась по исписанной доске. Что-то треснуло, слова сдвинулись и перед изумленным бухгалтером засветились яркие в темноте, белые слова " Слава капитализму ". Как такое могло случиться? Что там случилось с этим дурацким механизмом, неизвестно. Известно только, что этой ночью река встала и среди тонкого, черного пока еще льда, прямо перед окнами Горисполкома, где-то посередине реки ярко горел вражеский призыв.
Участь Ромашкина была решена. Уже в полдень восьмого ноября его жидкие ребра трещали под дружными пинками молодых чекистов. А уже через год доходяга Ромашкин, втягивая голову в плечи раболепно извинялся перед последним уголовником, подбирая окурки в курилке и копаясь в куче отбросов, выискивал картофельную кожуру.