Зима началась недавно, но снега уже успело намести немало. Казалось, что миром правит не юнец - декабрь, а седовласый старец - февраль. А солнце... Оно в этих краях никогда не было таким улыбчивым в начале декабря. Впрочем, какая разница: сколько снега и улыбчивое ли сегодня солнце.
Валентина ничего этого не замечала. Ее ноги делали свое дело: несли исхудалое тело куда-то в неизвестность: главное, прочь от этого жуткого места, где подавляют твою волю и возводят горе в степень бесконечности.
В сумке - скромные пожитки. Что еще может быть у только что освободившейся?
- Как тянет в деревню! Но - нет! Днем туда нельзя. Люди - стервятники: налетят, заклюют, - размышляла Валентина. - А мне надо - хоть одним глазком взглянуть: поклониться, попросить прощения...
Казалось, она все запасы слез выплакала, да только на душе легче не стало.
- Торопиться некуда. До сумерек - далеко. Снег - рыхлый, потому быстро все равно не пойдешь. Это даже хорошо: раньше, чем стемнеет, не добраться. Хотя туда - так хочется бежать. А ведь в такие места - не опоздать...
Солнце вышло на финишную прямую и уже успело бросить этому миру небрежное "пока, до завтра!"
- Нашла быстро. Вот - она! Деревянный крест еще не успел сильно состариться.
Валентина бросила свое тело на холмик и зарыдала так громко и надрывно, что даже видавший виды ветер, скитавшийся веками по свету, обомлел и застыл на месте от этой картины самобичевания. А стоявшее рядом раскидистое дерево, подпиравшее собой небо, протянуло ей руки. Но она поняла это по-своему... Выбрав самую мощную с виду ветку, женщина перекинула через нее связанные между собой колготки... Ветка, только что внушавшая доверие, оказалась не готовой к такому повороту дел и обломилась... Валя рухнула на снег...
- Это знак свыше: видимо, на небесах, меня не ждут. Слишком простой путь себе выбрала? Выходит, не так-то просто отвертеться от этой жизни и от самой себя. Но, Господи! Как мне дальше жить с этим? Не могу я так больше! Даже тебе я не нужна, такая грешная! - закричала, запрокинув голову и захлебываясь своими же слезами, Валентина.
Ответа, конечно же, не последовало, как и всегда, когда она молилась далекому Богу, в которого никогда по-настоящему не верила. Не верила она и теперь, потому что не понимала, почему он так обошелся с ней: отнял все в одночасье и как будто вычеркнул ее из списков как на право нормально жить среди людей, так и на право переселиться в мир мертвых.
Она проплакала на могилке всю ночь. А когда далекое небо зарумянилось, как щечки младенца на трескучем морозце, Валя пошла в сторону города, так и не решившись заглянуть в деревню.
Короткая стрижка, обезличивающая даже самое красивое лицо. Сжеванная пламенем огня кожа лица. Ветхая старомодная одежда в стиле "я - никто". В таком виде отовсюду гонят: на работу нигде не берут, даже на самую низкооплачиваемую.
*
Вечереет. Пора подумать о ночлеге. Высокий каменный забор, за ним - здание старинной кладки. Монастырь. Валя постучала в ворота, и те откликнулись глухим раскитистым эхом. Показавшаяся в темном проеме женщина в черном, ничего не спросив, жестом пригласила войти. Валентина, последовала за ней и через несколько минут оказалась в полумраке небольшой комнаты.
Другая женщина, гораздо старше той, что открыла ворота, внимательно выслушала гостью и ответила:
-Что ж, раз некуда идти, оставайся, поживи у нас. Только не забывай, что здесь - не курорт. У нас - все работают: и те, кто принял постриг, и те, кто прибился к нам на время.
-Спасибо, матушка! Я готова выполнять любую работу. Я же деревенская, все умею: и корову подоить, и в огороде...
Неделя в монастыре пролетела, как один день. Валентина кормила и доила коров и коз, из кислого молока делала творог, ухаживала за престарелыми немощными сестрами. Работы было много.
Сестры Анастасия и Анна, женщины средних лет, через день ходили куда-то, отвозили на скрипучей тележке бидон с молоком. Валя никогда не интересовалась, куда они относят добрую половину молочных продуктов. Но однажды матушка позвала ее к себе и объявила:
- Сестра Анна захворала. Сегодня с сестрой Анастасией в город пойдешь ты. Больше некого отправить: пожилым сестрам с таким грузом не одолеть зимнюю дорогу.
Сестра Анастасия молча тащила по занесенной снегом узкой дорожке тележку с бидоном. Он покачивался из стороны в сторону. Молоко в нем булькало, переливалось, как будто рассказывало какую-то историю из своей молочной жизни. Снег под ногами похрустывал, поскрипывал, как будто тоже не хотел молчать.
Валентина шла рядом, придерживая бидон одной рукой, чтобы тот не так рьяно плясал, а в другой руке несла сумку с творогом.
Ей вдруг вспомнилось, что вот так же, в такой же морозный день...
*
Валентина воспитывала маленького сына одна, потому что муж, уехав в город на заработки, не вернулся в деревню. Люди говорили, что там он завел себе зазнобу.
Валя работала на ферме дояркой. Как все, сажала картошку и овощи, жила скромно. А в ту роковую ночь мороз как будто озверел. Уложив сына, она подбросила угля в печку, чтобы изба не выстыла, и пошла в гости к Нюрке. Та жила через два двора. Еще накануне две одинокие подруги договорились вместе встречать Новый год... Сколько раз Валентина потом проклинала себя за это! Почему не пригласила соседку к себе или не взяла с собой сына?
Слово за слово, рюмка - к рюмочке. Захмелела. С морозу ее развезло в тепле. Начались разговоры о несчастной женской доле, об одиночестве. Веселиться не получалось: соседки жаловались друг другу на жизнь. У каждой была своя история одиночества. Опьянев, Валентина потеряла, как горошину в землю бросила, счет времени. Протрезвела только, услышав крик кого-то из мужиков, вломившихся в избу: 'Валька, ты тут пьянствуешь, а у тебя изба горит!'
Как бежала назад, как кидалась в горящую избу, как рвала на себе волосы, ничего уже и не вспомнить. Лютая стужа да жар огня сделали свое черное дело. Вот какой была та адская новогодняя ночь! А потом... Город, милиция, разбирательство, вскрытые вены и белые стены "психушки". Дальше - один большой, как чернильная клякса, провал в памяти...
*
По-прежнему шли молча. Валентина попыталась было спросить, куда они идут, но Анастасия или не расслышала, или не стала отвечать, сочтя это суетным делом.
- Какая разница, куда идем? Куда идем, туда и придем. Мимо не пройдем, - думала дорогой Валя.
Она уже привыкла к тому, что в монастыре все скупы на слова: словно их берегли для чего-то более важного. Поэтому настаивать на ответе не стала.
Валя почему-то была уверена, что они держат путь на базар: выручить немного денег. Но нет. На развилке возле оврага сестра Анастасия свернула направо. Базар был в другой стороне...
Редкий деревянный забор, как будто кто-то натыкал в землю зубочисток, обрамлял одноэтажное скромное здание. Во дворе - окоченевшая, уснувшая карусель с красными сиденьями, выглядевшая в такой мороз уныло из-за своей ненужности. Рядом - песочница, припорошенная снегом.
Анастасия просунула руку в отверстие в калитке и открыла щеколду с той стороны. Видно, бывала здесь не раз, если так ловко справилась с засовом без посторонней помощи. По узкой, расчищенной кем-то тропинке женщины прошли мимо мертвой карусели. Постучали в дверь. На порог вышла довольно молодая, но грузная круглолицая женщина в белом халате и громко, радостно, размахивая руками, проговорила:
-А! Молоко прибыло! Проходите! Что-то вы сегодня позже обычного!
-Сестра Анна заболела. Вот, теперь мы какое-то время с послушницей Валентиной будем приходить, - объяснила Анастасия.
-Ну, с Валентиной, так с Валентиной! Проходите на кухню, чаю попейте, погрейтесь! Декабрь-то в этом году злой! И метет так, как будто грехи людские хочет замести раз и навсегда.
-Людских грехов вовек не замести. А от горячего чая не откажемся,- тихо ответила Анастасия.
От этих слов Валентина съежилась и представила себя погребенной под толстым слоем снега.
Кухарка налила гостям чаю, а сама стала перемешивать большим половником варившееся в огромном чане на большой плите. В это время на кухню вошла солидная женщина средних лет в строгом темно-синем костюме. Она окинула орлиным взглядом пришедших, поздоровалась, отдала распоряжения кухарке относительно завтрака, а потом обратилась к Валентине:
-Вы - новенькая?
-Да, я недавно в монастыре. Вот, подменяю заболевшую сестру Анну.
-Ну, что ж! Хорошо! Наши правила вы знаете?
-Какие правила?
-А вам не объяснили? У нас - детки! Поэтому гигиена и аккуратность - прежде всего.
-Да! Конечно! Это я знаю... Руки и бидон тщательно моем, пакет для творога используем каждый раз новый.
-Вот и отлично!
Важная женщина удалилась.
-Наша заведующая - Ирина Васильевна!- пояснила повар. Строгая, но справедливая. Очень щепетильная в плане чистоты. Всяких там инфекций боится.
-Наталья, куда молоко перелить?- спросила, допивая чай, Анастасия.- А то нам сегодня некогда рассиживаться. Как бы совсем дорогу не замело.
-Сейчас я дам,- ответила кухарка и нырнула в большой, стоявший у стены напротив, шкаф.
-Это детский сад?- шепотом спросила Валентина у Анастасии.
-Если бы... Детский дом это. Ты что, табличку не видела перед входом?
-Я на пустующую карусель во дворе загляделась и не обратила внимания на табличку.
Тут появилась Наталья с двумя огромными кастрюлями. Все трое занялись переливанием молока.
*
Оказалось, что у сестры Анны - воспаление легких, поэтому слегла она надолго. Анастасия с Валентиной носили в детский дом молоко и творог через день. Каждый раз Наталья приглашала их попить чаю и отогреться с дороги. Однажды Валя поинтересовалась, где находится туалет. Кухарка объяснила, как найти его, но Валя, заплутав в длинных коридорах, услышала детские голоса и заглянула в спальню.
Каково же было ее удивление, когда прямо перед собой она увидела ... своего Ванечку. Вскрикнув от неожиданности, женщина отпрянула. Дверь громко хлопнула. Мальчик заметил незнакомку в дверях и выглянул в коридор.
-Ты к кому пришла?- спросил он.
-Я тут... Не знаю... Может, к тебе...- промямлила Валентина.
Она смотрела на него, окаменев. А сердце при этом колотилось так, будто хотело выпрыгнуть из груди и сбежать: найти другую хозяйку.
-Тебя, случайно, не Ванечкой зовут?- наконец поинтересовалась она.
-Нет. Я Саша Зайцев.
-Точно Саша?
-Да, Саша! Я уже большой и точно знаю, как меня зовут.
Сердце женщины сжалось и как будто заскулило. Так не хотелось верить в то, что этот мальчик только похож на ее кровиночку, ее погибшего в пламени огня сыночка Ванечку. Валентина погладила ребенка по головке, обняла и поцеловала.
-Хочешь, я буду приходить к тебе?- спросила она.
-Конечно, хочу! Ко мне никто не приходит.
-Тогда, договорились!
*
Теперь Валентина ждала каждого похода в детдом, как большого и важного события. Она стала жить этими свиданиями с мальчиком, так похожим на ее Ванечку. Метель ли, мороз, гололед, - ее ничто не останавливало. Но сегодня... Температура упала до сорока, да к тому же - лютый ветер. Идти в такую непогоду да еще с тяжелым грузом- самоубийство. Анастасия с вечера затемпературила, поэтому Валя засобиралась в дорогу одна. Матушка попыталась было ее отговорить. Но та была неумолима: она должна навестить "своего" мальчика и поздравить его с Новым годом, подарив связанные ему своими руками носочки из козьей пряжи. Никогда еще ей не приходилось вязать с таким упоением, сумасшествием и остервенением, пытаясь успеть завершить работу в срок. Матушка знала от Анастасии, что этот мальчик значит для послушницы, поэтому препятствовать не стала: иди, раз так решила.
Ветер был щедр на пощечины. Но женщина шла ему навстречу, прикрывая лицо рукой в прохудившейся варежке, а другой - тянула за собой тележку с бидоном. Несколько раз падала и вставала.
- Ничего! Надо идти. Меня ждут, - успокаивала себя Валя. - Не пролить бы молоко!
Вот, он, детский дом, где живет ее Ванечка-Сашенька. Обледеневший и припорошенный снегом замок на калитке поддался не сразу. По расчищенной сторожем Егорычем тропинке Валентина прокатила свой бидон, едва кинув взгляд на застывшую в ожидании весны карусель. Постучала в дверь. Кухарка открыла быстро. Помогла занести поклажу и, как обычно, потащила озябшую гостью на кухню. Наталья трещала, как сорока, но Вале некогда было слушать ее. Она, скинув серенькое пальто, сразу метнулась в спальню к малышам: хотелось поскорее обнять и поздравить мальчика.
-А где он?- спросила Валентина, вернувшись на кухню.
- Я же пыталась тебе объяснить, а ты убежала, не дослушала... Забрали его. Вчера после обеда какой-то военный с женой... Приехали и увезли с собой,- ответила Наталья. - Мужчина еще - ничего. Видно - серьезный. А она - какая-то размалеванная курица с гнездом на голове. Что за прическа? Знаю я таких: о прическе только и заботятся. Ребенок ей нужен для поддержания статуса, как предмет интерьера. Вот, мол, у нас все , как у людей, можете свериться со списком.
-Как же так? Я же ему - носочки связала, хотела подарить. Я же...
-Значит, не судьба. Носочки - это хорошо, но дальше-то что? Тебе его все равно не отдали бы. Работы и жилья у тебя нет.
-Но он - мой! МОЙ!!!- у Валентины из груди вырвался крик, похожий на звериный. Он разлетелся по кухне и, казалось, долетел до второго этажа, а через отверстие в трубе вышел наружу и отправился туда, на небесную зимнюю кухню, где Бог готовит по своим изысканным рецептам блюда нашей жизни, посыпая их снежной пудрой.
Наталья хотела обнять, пожалеть, но Валя отстранилась и выбежала во двор.
Молчащая одинокая карусель не реагировала на порывы ветра. Четыре алых сиденья с поручнями на общей круглой площадке. Холодно, поэтому нет желающих кататься, некому раскрутить крестовину. Карусель заснула, впала в спячку до весны, до той поры, когда выглянет солнышко, а птицы принесут на своих крыльях тепло из-за южного моря.
Валентине казалось, что она давным-давно выплакала все слезы, но теперь они снова потекли реками по щекам. Она стояла и смотрела на неподвижную карусель. Вот так и жизнь человека может на какое-то время остановить свой бег.
Но вдруг... Женщина смахнула слезы, подошла, схватилась за поручень и со всей силы толкнула колесо. Карусель, заскрипев, заворчав, как старуха спросонья, тихонько сдвинулась с места.
Было что-то притягательное в этом вращении, в чередование ярко-красных сидений и пустого темного пространства между ними. Вот так же сменяют друг друга черные и белые полосы в жизни человека. Вот, сейчас - чернота, пустота. Но колесо вращается, и поэтому на смену пустоте приходит нечто, имеющее цвет и смысл.
Валентину вдруг осенило, что ее прошлый Новый год был частью затянувшейся черной полосы, значит, по всем законам мироздания, и если верить этой скрипучей карусели, этот праздник должен стать частью другой, белой, или, еще лучше, цветной, радужной полосы. Ведь чернота - не может длиться вечно!
Она запрыгнула на вращающуюся площадку и села на одно из ярких сидений. Руки теребили маленькие вязаные носочки. Мысли одна за одной то возникали, то вдруг исчезали так же незаметно, как появлялись. Пора было возвращаться в монастырь, но она , казалось, приросла к сиденью. Ход карусели замедлялся. Валентина одной ногой стала отталкиваться от земли, и карусель равномерно, тихонько поскрипывая, будто жалуясь на свою судьбу, возобновляла свой бег. Она словно ожила, несмотря на стужу и ветер.
-Простудишься ведь! Иди в дом! - позвала Валентину сердобольная кухарка.
Но та словно не слышала ее.
У Валентины вдруг появились осознание того, что жизнь, несмотря ни на что, продолжается. Даже такая последняя грешница, как она, может быть нужна кому-то на этом свете: немощным сестрам, например. Тем, кому еще хуже, чем ей...
Но остаться в монастыре и принять постриг, чего от нее ,наверняка, ждет матушка... Нет! Валентина не чувствовала, что готова к этому. Не хватало веры. А дети? Этим сиротам гораздо хуже, чем ей... Им она может быть полезна и без веры...
Когда Наталья снова позвала ее, Валентина резко соскочила с вращающегося круга и побежала в дом.
Влетев на кухню, она бросила морозное и отрывистое:
-Как ты думаешь, заведующая возьмет меня на работу?
-Думаю, возьмет!- ответила Наталья, кидая очередную очищенную картофелину в ведро с водой. - Людей-то у нас не хватает. Знаешь, какие у нас зарплаты?
-А то, что грехов у меня, как на заброшенном поле сорняков?
-А здесь, за такую зарплату, мы все грехи замаливаем. Одна ребенка бросила в роддоме, у другой из-за пьянства по молодости - отобрали. У каждого - своя история. Заведующая, в основном, таких людей и собирает вокруг себя. Переосмыслившие - лучшие работники. Не важно, что человек оступился когда-то, главное, что теперь у него внутри творится. Главное, хорошо выполнять свою работу! А ты, вон, какая ответственная, по такому морозу таскаешь на себе тяжеленные бидоны с молоком да сумки с творогом. Другая бы ручки поберегла. Возьмет, я уверена, даже и не сомневайся!
-А если у меня будет работа, и я в деревне отремонтирую свой дом, мне ребенка из детдома отдадут?
-Ну, ты так далеко не заглядывай! Не все сразу... - вытирая руки о передник ответила Наталья.- Тебе надо бы потолковать обо всем этом с заведующей.
-Да я и не знаю, как к ней подойти! Боюсь я ее.
-А ты оставайся с нами праздновать Новый год. В непринужденной обстановке-то легче говорить о таких вещах. Для нас детдом давно стал вторым домом. Все праздники здесь справляем. В четыре у нас - утренник для детей. Егорыч будет Дедом Морозом, а Ксения, медсестра, Снегурочкой. Работы сегодня - невпроворот. Выбирай, что тебе больше по нраву: на кухне мне помогать или детей наряжать. Надо столько картошки перечистить, столько одежды перегладить и столько бантиков повязать, что безработицы не будет ни у кого. А потом, вечером, когда детей уложим, сами сядем за стол, свой, взрослый Новый год встретим. Оставайся! С заведующей будет сто возможностей поговорить.
-Так не могу я остаться. Мне в монастырь надо возвращаться, а то там будут волноваться.
-Так мы можем позвонить и предупредить, что ты на праздник решила остаться, что завтра придешь.
-Позвонить? А разве в монастыре есть телефон?
-В монастыре нет. А вот в магазине, что на окраине, у меня хорошая знакомая работает. Там до монастыря, сама знаешь, - пару шагов. Я могу ей позвонить и попросить, чтобы передала.
-Хорошо, тогда, пожалуй, я останусь.
*
Валентина перегладила, наверное, сотню платьиц, рубашечек и шортиков, завязала не одну дюжину бантов, заплела столько косичек, что считать и в голову не приходило. Когда дети водили хоровод вокруг елочки, она стояла, подперев стену, рядом с Натальей и с умилением глядела на детей. Кухарка шепнула ей:
-Смотри, заведующая смотрит в нашу сторону и что-то говорит бухгалтерше. Точно, о тебе шепчутся. Ты уже к ней подходила?
-Нет еще! Но подойду...
Ночью, после встречи Новогог года и с детьми, и со взрослыми, Валентине не спалось. Столько впечатлений! Ноги гудели от усталости, но сон не приходил.
Заведующая сказала, что мальчика забрали в гости. Так многих детей забирают на праздники - для знакомства. А потом чаще всего возвращают. Кончаются праздники, и кончается игра в счастливую семью. Наступают будни. Усыновляют далеко не всех.
Валентина и не ожидала, что эта жесткая с виду женщина так сразу все поймет. Выслушав, она похлопала послушницу по плечу и сказала:
-Ты только в монастырь сходи, объясни, что к чему... А потом я тебя нянечкой оформлю. Дальше - посмотрим...
Лежа в постели, Валентина вспомнила, что не загадала желание, как принято в Новый год: совсем замоталась с этими бантиками и платьицами. Сформулировать свое желание долго не получалось. Но все ее мысли были только о Ванечке-Сашеньке.
А под утро ей снился белокурый мальчик: то ли Сашенька, то ли Ванечка... Он стоял в дверях в беленькой рубашечке. Непослушные кудряшки торчали в разные стороны, а сам он говорил:
- Я разбил дорогую вазу... Столько крику было, что я чуть не оглох. Не взяли они меня! Я вернулся! Ты рада?
Валентина проснулась, села на кровати и долго не могла понять, приснилось ей это, или она действительно слышала голос ребенка.
Взгляд остановился на приоткрытой двери.
-Странно, - подумала Валентина.- Я что, спала с открытой дверью? А может...
Встав с кровати, она накинула халат и подошла к окну. Метель закончила свою дьявольскую пляску: ветер угомонился и разрешил вывести детей на прогулку. Такого тихого утра давно не было за последний месяц. Малыши бегали по двору вокруг воспитательницы, словно механические зайчики и белочки, которых кто-то завел ключиком. Казалось, что их энергия никогда не иссякнет. Внимание Валентины привлекла карусель, которая обычно все эти непогожие дни была безжизненной. Сейчас она вращалась, как в дни своей летней юности, приводимая в движение детворой. Кто-то устроился на красных сиденьях, кто-то, держась за поручень, бежал, толкая и раскручивая колесо. Жизнь застывшей, замерзшей карусели снова обрела смысл...
Женщина пыталась разглядеть своего Ванечку-Сашеньку среди одинаковых пальтишек и нахлобученных на глаза шапок. Но найти его, если даже он там, в этом муравейнике, было трудно. Карусель вертелась, поскрипывая, дети смеялись, галдели и чирикали, как маленькие воробушки, то запрыгивая, то спрыгивая с круглой площадки.
Кто-то из малышей заметил, что Валентина смотрит на них из окна, и сказал об этом всем остальным. И теперь все ребята замахали ей руками, приглашая выйти из дома и присоединиться к ним. Улыбка озарила ее обожженное лицо, а глаза засияли, заблестели, как искрятся снежинки в солнечный морозный день. Она накинула на плечи свое ветхое пальтишко, повязала платок на голову и вывела себя на улицу - где было столько счастья и радости от вращающейся во всю прыть карусели жизни.