Аннотация: Написан давно... вот бы ещё и продолжение начать царапать...
Пролог.
- Ах ты, порождение Тьмы! - я вылетела из дверей деревенского бревенчатого дома и, пробежав по двору, остановилась за калиткой. - Чтоб тебя мракобесы забрали!
За мной бежала тяжело дышащая растрёпанная женщина в тёмном платье и запачканном переднике с полотенцем в руках. Всё её лицо было в саже, а на лбу виднелось красное пятно ожога от уголька.
- Знала я, что от тебя одни только беды будут! Сколько раз говорила Митрию, чтоб он тебя куда-нить отправил с глаз долой! Говорила я ему, что наследие Тьмы ещё даст о себе знать! Чай не зря твоя прабабка ведьмой была! Сие Зло никогда просто так не пропадает! Нет, Митрий всё спорил, мол, у матери и бабки ничего не было, так может, и пропала-то сила тёмная! Но я ж тебя, поганку, нутром чуяла! Ты от кого угодно можешь суть свою прятать, только не от меня, истиной верующей....
Я не стала дослушивать эту тираду и двинулась по широкой деревенской дороге к лесу, старательно огибая коровьи лепёшки. Тоже мне "истинная верующая"! В Храм только за сплетнями ходит да грехи многочисленные замаливать! Все слухи о соседях по деревне собирает да завидует тем, у кого урожай лучше, али корова молока больше даёт.
Я шла по неровной дороге, поднимая песчаную пыль. Вот уже в течение трёх недель не выпало ни капли дождя. Трава начала желтеть, ей явно не хватало утренней росы, колодец почти обмелел, посевы гибли от засухи. Собаки прятались в своих будках или под хозяйским крыльцом, вяло потявкивая на приходящих людей или проходящих незнакомцев. И только в лесу было не так жарко, как везде. Духота заметно отступала от зелёной сени высоких деревьев и раскидистых кустарников.
Я вошла в лес и сделала глубокий вдох. Воздух пронизывали тонкие ароматы земляники, грибов и ели. Вообще-то хвойных деревьев в нашем лесу было мало, просто около опушки стояло небольшое семейство этих вечнозелёных красавиц: папа, мама и два ребёнка.
Посмотрев на "семью" я тяжело вздохнула и направилась в глубь леса, там была красивая полянка почти правильной круглой формы, которую обступали берёзы и клёны. Под одним из таких клёнов лежал ствол поваленного прошлой зимой дерева - моё любимое место в лесу.
- И чего она так разоралась? - пробормотала вслух свои мысли. - Я абсолютно ни при чём, что её "дитятко ненаглядное" чуть на себя котелок с горячей водой не опрокинуло. Не я его на пол ставила. А то, что сажей да углём получила.... Так нечего мою мать оскорблять, память её своим языком осквернять.
Я повернула направо от поляны ландышей, с сожалением вспомнив белые цветы, расцветающие в конце весны, и остановилась у знакомого муравейника.
- Привет, ребята! - поздоровалась я с трудягами. - Как дела продвигаются?
Дела продвигались, видимо, хорошо, так как муравейник становился всё больше с каждым днём. Достав из кармана очищенную от коры веточку, положила её на домик (хотя нет, теперь домище) муравьёв и, выждав несколько минут, стряхнула оставшихся членистоногих с палочки и, облизав кислую поверхность, пошла дальше к виднеющейся земляничной поляне.
Набрав пригоршню ягод, я прошла ещё чуть-чуть до заветной полянки и устроилась на земле под клёном, облокотившись на поваленный ствол. Ягоды медленно перекочевывали с ладони в рот, утоляя голод.
"Даже поесть из-за этой мымры не успела!" - подумала я, доедая последнюю земляничину и наблюдая за порхающей с цветка на цветок бабочкой.
Женщина, что так на меня кричала, это моя мачеха, Аллаида Кузьминична. Она стала частью моей семьи (хотя, нет, не моей...уже не моей) пять лет назад, когда умерла мама. Отец особо и не тосковал по утере жены и через полгода обвенчался вновь. Никого в деревне это особо не удивило, так как всем давно было известно, что отец всю жизнь любил только Аллаиду, а на маме женился по расчёту - деньги нужны были. Ни то, чтобы мамина семья была очень богатой, просто дедушка давал большое приданное за единственной дочерью, да и красивой она была. Были у неё и другие ухажеры, но она никого, кроме отца и не замечала, только на него смотрела, вот и досмотрелась.
А шесть лет назад мама заболела. Сильно. Ни одна знахарка из округи помочь не могла, а в ближайший город или столицу отец не поехал. Дедушка с бабушкой аккурат два года назад сами ушли из этого мира, сначала бабушка, а потом и дед через полгода. Так что никто, кроме отца, позаботиться о мамуле не мог...
До сих пор передо мной всплывает её бледное исхудавшее за время болезни лицо, большие тёмно-серые глаза с почти чёрной каймой радужки, длинные ресницы, стремящиеся ввысь, и потерявшие былую яркость потрескавшиеся губы.
- Не серчай на отца, - говорила она, гладя меня по чёрным, как у неё, густым волосам, - он делает всё, что может.
- Мог бы и в город за магом съездить, - выдавила я, уткнувшись в её колени и пряча слёзы, чувствуя, как из неё уходит жизнь.
- Много дел у него, - тихий, бархатный голос полный любви обволакивал меня и успокаивал. - Ему по хозяйству хлопотать надо, и в поле работать, сено косить...
Ну да, как же! Да он у своей Аллаиды больше времени проводил, чем дома, хлопоча по хозяйству. На глаза навернулись непрошенные слёзы горечи утраты и ненависти к отцу и мачехе. Нет, я не могу сказать, что отец плохо к маме относился, он не бил её, не унижал, он просто не любил её и не скрывал этого, иногда мне казалось, что про моё существование он вообще не знает. А мама... Мама дарила мне всю нежность и любовь, которую можно подарить обожаемому ребёнку, от любимого человека.
А потом она умерла. Тихо погасла, как сгоревшая свечка.
Потом отец ввёл в дом новую хозяйку, а через два года она родила ему сына, Захара, и вот тут началось... Что бы в доме плохого не происходило, даже если у маленького Захара поднималась температура от режущихся зубиков, - это была целиком и полностью моя вина, моей "тёмной сущности и дурного глаза".
Тут то и проявилась моя наследственность. В очередной раз, когда Аллаида кричала на меня из-за упавшего любимого дитяти: "Это ты во всём виновата! Видела я, как ты на Захарушку злобно глянула, а он потом упал, споткнувшись! Ведьма треклятая! Лучше б ты на свет совсем не появлялась! Поздно твоя мать душу мракобесам отдала! Чтоб ей гореть в жарком пламени!" - в моей душе поднялась такая волна злобы, что я не выдержала.
- Не смейте так про мою маму говорить, она была самой лучшей на свете! И не вам её порочить! Она никому ничего плохого не сделала!
- Да как же! Ведьмой она была! И Митрия в безвыходное положение поставила, небось наколдовала чего! Заключила какой-нить договор с Силами Тьмы, вот они её в положенный срок на тот свет и утащили! Ну и Тьма с ней! Туда и дорога!
Точно пожар в сухом лесу, возрастало пламя внутри, пожирая спокойствие и рассудительность, как огненные языки пахнущие смолой ветви. Передник моей мачехи занялся пламенем, хотя огня поблизости не было. Собственно, я так толком и не поняла, что произошло, только когда Аллаида Кузьминична по комнате заметалась, в мою голову закралось подозрение, что, может, сие происшествие - моих рук дело. Всё ещё горя гневом вышла на улицу, хлопнув дверью.
В ту ночь я впервые спала на сеновале, боясь показаться отцу на глаза и стараясь не думать о том, что же всё-таки произошло в доме.
В чём - в чём, а в одном Аллаида была права - моя прабабка действительно наградила меня Силой, только вот проявилась она поздно, слишком поздно - я не смогла спасти маму...
Я тряхнула головой, отгоняя воспоминания, и посмотрела на свои руки, зажгла небольшой огонёк в ладошке - потушила, вытянула указательный палец вверх и усилием воли зажгла на его кончике маленькое пламя, как у свечи.
- Опять огнём в лесу балуешься? - раздался чуть скрипучий голос позади меня.
Я потушила огонёк и обернулась:
- Ты опоздал? Где тебя мракобесы носили?
- Да отец очередные уроки давал, как лес защищать, - отмахнулся паренёк лет пятнадцати с длинными спутавшимися золотыми волосами, отливающими зеленью, его веснушчатое лицо растянулось в улыбке, а в тёмно-зелёных глазах заиграл азартный огонёк. - Что? Опять с мачехой поссорилась?
Я кивнула, а он, чуть поддёрнув тёмно-коричневые холщовые штаны, присел рядом.
- И что на этот раз?
- Она обвинила меня в том, что Захар чуть кипятком не обжёгся, хотя чугунок этот сама на пол поставила.
- И что дальше?
- Опять начала гадости про маму говорить!
- Я так и подумал! А ты что?
- А я разозлилась и кинула в неё углём и сажей.
- Рукой кинула?
- Нет. Это как-то само получилось. Я просто об этом подумала и...
- Понятно. Это называется телекинезом.
- Теле...как?
- Телекинезом, это когда ты переносишь вещи по воздуху из одного места в другое, не прикасаясь к ним, только с помощью усилия мысли. Твоя сила растёт, девочка.
Я посмотрела в мудрые глаза лешего, а это был именно он, и пожала плечами.
- Может ты и прав, Леш, но это мало что меняет.
- Учиться тебе надо. Учиться силу контролировать.
- Так ты же меня этому учишь! И батя твой иногда помогает.
- Но мы многого не можем. В город тебе надо, к магам.
Я хмыкнула.
Может, они действительно многое не могли, но навести небольшой морок, у меня уже получалось, правда, не терпелось научиться создавать качественные иллюзии. Но как раз в этом лешие мне помочь не могли, говорили, что природа иллюзий немного другая. Отец и сын учили меня разбираться в травах и повадках лесных животных, заговаривать кровь и ушибы, понимать язык зверей и птиц (последнее, кстати, им почти не удавалось!).
- В город, - пробормотала я. - До города ещё добраться надо. Да и кто меня учить будет? Сила-то просыпается, но вдруг её только на небольшое целительство и хватит? Может, и смысла никакого нет проситься в ученицы к магам.
- Ну, - протянул Леш своим скрипучим голосом. - У матери твоей немаленькая Сила была. Да, хорошая бы из Маралины чаровница вышла. Жаль, что она от неё отказалась, может, и прожила бы дольше. Маги ведь, они дольше обычных людей живут.
Я уставилась на лешака во все глаза.
- Моя мать умела колдовать?
- Конечно, как и бабка, и прабабка - это у вас в крови. Только она боялась, что отец твой об этом узнает, боялась, что может как-нибудь не сдержаться и наворожить чего. Вот и провела обряд отказа от Силы, это ещё до их свадьбы было...
Леш, как я его называла, был сыном местного лешего, возраст сего "подростка" я не знала, но его внешний вид обманул меня лишь в первый момент нашей встречи, заставив принять за сверстника. Однако, пристального взгляда в не по годам мудрые глаза хватило, чтобы распрощаться со скоропалительными выводами о его возрасте.
Как выглядит Леш на самом деле - я не знаю. Он всегда появлялся передо мной в этом виде, только с каждым годом, всё более взрослом, а его отец вообще предпочитал не показываться. Но, судя по тому, что сейчас он говорил о маме, как о хорошей знакомой, то Лешу не меньше тридцати трёх лет.
-...Она тогда здорово нам с батей помогла, - продолжал разглагольствовать леший. - Мы уж думали: "Всё, конец пришёл Вожаку волков". Много крови тот потерял, чай капкан хорошо подготовили. А Маралина пришла, она тогда твоего возраста была - годков пятнадцать, не больше - руками поводила, пошептала и рана на глазах затянулась.
Я сидела на траве и не могла поверить в то, что Даром (как называл Леш мою Силу) у нас в семье и бабка и мама обладали. Но почему они скрывали?
Из раздумий меня вывел мой собственный организм, напомнив продолжительным урчанием о скудном завтраке и, скорее всего, пропущенном обеде.
- Так и знал, - хмыкнул лешак, доставая из-за пазухи две груши и протягивая их мне. - Как чувствовал, что пригодится. Это паданцы с моей груши.
- Той самой, что твой отец при твоём появлении на свет посадил? - спросила и впилась в мякоть фрукта.
- Угу, - поддакнул Леш. - Поешь, и начнём занятия.
- Чем хоть заниматься будем? - прочавкала я.
- Изучать язык птиц.
- Опять! - только что откусанный кусок чуть не встал поперёк горла. - Ну не способна я к языкам! Мы уже давно маемся, а толку чуть.
- Вот когда научишься птиц да зверей понимать, потом меня только благодарить будешь, - невозмутимо заявил Леш. - От живности можно узнать много важной информации...