На краю мрачного елового леса стояла старая, но ещё крепкая изба, сложенная из толстенных потемневших от времени бревен. Небольшими оконцами, затянутыми бычьим пузырем, она подслеповато щурилась на далёкий оживлённый тракт.
В палисаднике у дома царило запустение, он сплошь зарос сорняками, но задний двор был обитаем. Там, на покосившемся крылечке, сидела старуха, древняя как мир, и, сложив натруженные руки на посохе, ястребиным взглядом наблюдала за светловолосой девушкой лет пятнадцати. Это была ученица старой ведьмы, по её заданию она варила зелье.
Девушка, как угорелая, металась по небольшому дворику. В основном её путь пролегал от открытого очага, обложенного диким камнем, к небольшому сарайчику. Принеся в переднике новую порцию трав, она садилась на землю и, высунув кончик языка, сосредоточенно отмеряла нужное ей количество. Затем, быстро шепча наговор, она вскакивала и бросала травы в кипящую воду.
Огонь в очаге вовсю пылал, в котелке бурно булькало и с сердитым шипением выплескивалось на горящие уголья - в общем, процесс варки зелья был в самом разгаре.
Когда по двору поплыл лекарственный запах, отдающий неприятным душком, старуха насторожённо повела крючковатым носом. С неожиданной прытью она подскочила к котелку и опрокинула его содержимое в огонь. Пламя на мгновение окрасилось мертвенным синим цветом, а затем обрело прежние живые краски и полыхнуло с новой силой. Саламандра, приютившиеся в очаге, недовольно зашипела, и она с успокоительным бормотанием разворошила уголья клюкой.
- Венефика, не знаю кто дал тебе это имя, но от волшебницы в тебе лишь оно и есть. А вот ведовства в тебе, девочка, ни на грош, только зря хорошие травы переводишь, - сказала старуха, а затем ворчливо добавила: - Приворотным зельем, что ты сварила можно казарму солдат отравить.
Испачканной в саже рукой девушка смахнула пот со лба и с обидой глянула на наставницу.
- Матушка! Честное слово, я сделала всё так, как ты сказала, - и она, теребя в пальцах роскошную длинную косу пшеничного цвета, добросовестно перечислила все ингредиенты и этапы по приготовлению зелья.
Старуха внимательно её выслушала.
- Толку-то от твоих стараний, - сказала она в завершение её речи и, вернувшись на крыльцо, уже мягче добавила: - Собирайся, ласточка, нужно пополнить запас трав. Завтра заказчик придёт за своим приворотным зельем, а у нас твоими стараниями нет ни любисила крапчатого, ни горечавки голодной. Если поторопимся, то успеем да заката добраться до Змеиных горок. Силы у меня уже не те, что в молодости, так что не мешкай. Собери всё нужное и в путь.
- Хорошо, матушка, я быстренько! Только в сараюшку сбегаю, захвачу котелок, а остальное у меня уже приготовлено.
Повеселевшая девушка, как небольшой вихрь, снова заметалась по двору.
Оделия посмотрела на свою бестолковую ученицу и огорчённо вздохнула. Как она ни старалась притушить красоту Венефики, у неё ничего не выходило. Она нисколько не походила на девушку из простонародья. От природы изящная и красивая, к тому же грациозная в движениях она смотрелась в этой глуши принцессой, играющей роль пасторальной пастушки.
Старую женщину охватила невольная тревога - в последнее время она всё чаще её мучила. Она вспомнила, как семь лет назад оборванная девочка залезла в её кибитку и со слезами на глазах попросила её приютить. Хотя жизнь в цыганском таборе и так была не сахар Оделия не смогла отказать напуганному ребёнку, накануне она потеряла дочь и маленькую внучку и в её сердце кровоточила незаживающая рана. Потом она ни разу не пожалела о своём решении, хотя впоследствии оно доставило ей немало неприятностей.
Как всегда в таких случаях, она задумалась над тем, кто же такая Венефика и, как всегда, безрезультатно. Девочка даже маленькой не рассказывала ей кто она и откуда. Вот только её вид и высокомерные замашки говорили сами за себя, к тому же её умение читать и писать тоже не относились к навыкам ребёнка из простонародья.
Приучая к новой жизни, Оделия основательно намучилась с воспитанницей, которая никак не хотела смириться со своим униженным положением как среди взрослых, так и среди сверстников.
Как оказалось, это было малым злом. Венефику искали и, спасаясь от наёмных убийц, им пришлось бежать из цыганского табора.
Бродяжничая, они скитались по дорогам графства. На пропитание зарабатывали зельями и лечебными зельями, что варила Оделия. Девочка тоже не бездельничала и бралась за любую работу лишь бы ей помочь, вот только у неё плохо получалось. Поручат ей почистить курятник, а она выпустит кур и половину яиц разобьёт. Если работа на огороде, то она овощи выдернет, а сорняки оставит. В поле её гряды были самыми извилистыми и неряшливыми, хотя было видно, что она старается изо всех сил. На покос её вообще было страшно выпускать, не только сама вся порежется, но и окружающих того и гляди прирежет, а не то так взмахнёт косой, что и вовсе без головы кого-нибудь оставит.
Видя, что недобрая слава их опережает, Оделия строго-настрого наказала девочке, чтобы она не смела ничего делать. Но тогда начались драки и посыпались жалобы. Ребятишки дразнили Венефику бездельницей и белоручкой, а поскольку характер у неё был взрывной, а драки - явным призванием, то кончалось это тем, что они срочно срывались с места, не дожидаясь, когда их побьют всей общиной.
Наконец беглянкам повезло, и они не так давно наткнулись на пустующую избу у леса. В ней никто не селился по причине дурной славы - мол, там обитает призрак почившей ведьмы. Ну а поскольку Оделия и её воспитанница не боялись ни чёрта ни бога, то они лишь порадовались, что у них теперь есть свой угол и никто на него не претендует. К тому же потеря близких и семь лет скитаний не прошли даром. Уже немолодая, но крепкая женщина, вымотанная постоянным недоеданием и общей неустроенностью, основательно сдала и в одночасье превратилась в немощную старуху. Так что Оделия очень обрадовалась найденному пристанищу и в тайне надеялась, что встретит здесь свой последний час. Единственно, что её волновало, это как будет жить Венефика, когда её не станет. Избалованная вольная девушка ничего толком не умела делать, а к ведовству у неё не было способностей, хотя, видит бог, Оделия была с ней само терпение, пытаясь передать свою науку.
- Матушка, я готова. Идём?
Весёлый возглас девушки отвлек старуху от тяжких дум; она вздохнула и с кряхтением поднялась на ноги.
- Идём, ласточка, коли ты собралась.
Выйдя со двора, они зашагали по едва заметной проселочной дороге, а затем свернули на тропинку, вьющуюся вдоль небольшой прозрачной речки. Путь был неблизким и Венефика, которой путешествие доставляло несказанное удовольствие, забавы ради прыгала по камням, лежащим на берегу, или сворачивала к лесу и собирала ягоды.
Пришли на место они уже к закату и, собрав необходимые травки, развели костёр. Уставшая Оделия тяжело опустилась на землю и с благодарностью приняла из рук воспитанницы миску с просяной кашей, а затем и глиняную кружку с горячим травяным настоем, который она щедро сдобрила водкой из бережно хранимой фляжки в берестяной оплётке.
После того как они повечеряли, неугомонная девушка попросила старуху:
- Расскажи мне какую-нибудь сказку, матушка! И пусть она будет пострашнее, ты же знаешь, как я люблю всякие ужасы.
Оделия с доброй улыбкой посмотрела на неё.
- Знаешь, ласточка, я-то расскажу, только смотри дело к ночи, чур, потом не бояться.
У девушки заблестели глаза, и она возбуждённо воскликнула:
- Вот ещё! Я самая храбрая в нашем графстве. И вообще, у нас горит костёр, а если что, я схвачу палку и как дам обидчикам по голове!
- Хорошо, хорошо! Так слушай же, раз сама напросилась.
Взяв фляжку, Оделия отхлебнула глоток-другой и приступила к обещанной истории:
- В наших краях, богатых дремучими лесами, в народе издавна ходит байка о Чёрном волке, который якобы дух Древнего леса. Говорят, он появился, когда умер старый король нашего Озёрного королевства. Случилось это сто лет назад. Тогда наше графство принадлежало графу Руде де Ракоши и его семейству. Это уж потом оно перешло к нынешнему владетелю.
Так вот, король скончался, а преемника не назначил, детей у него тоже не было. Ну и как водится в таких случаях началась большая свара. Кровь лилась рекой. Желающие захватить престол бились насмерть, не жалея ни себя, ни своих людей. Да и что их жалеть? Простой люд - скотинка покорная, к господскому ярму привычная, за что их гонят на убой не особо интересуются.
Старая цыганка усмехнулась. Бродя по миру, она многое повидала на своём веку и порой рассуждала не хуже иного заморского философа.
- На счастье жителей королевства, смута быстро улеглась. Конец раздорам положил тот, кто впоследствии велел величать себя королём Араном Первым. Хитрый жук оказался. Говорят, он родом из захудалых дворян, а сумел-таки уговорить многочисленных претендентов на престол уступить ему бразды правления. Каким образом он это дельце провернул, народу не ведомо, но факт остаётся фактом. Правда, вскоре поползли слухи, что новый король ничем не гнушался, мол, было всё: и подкуп, и обман, и убийство несогласных, да только не пойман - не вор. Слухи быстро смолкли. Власть - великая сила. Втихую народ ещё шептался, но открыто выступать уже никто не смел. Когда смутьяны и крикуны пачками отправляются на тот свет, то лишь дурак не смекнёт что к чему.
Король оказался не только умён и на редкость коварен, вдобавок выяснилось, что он ещё жесток и злопамятен. Оттого люди из его окружения уже боялись лишнее слово сказать, чтобы не попасть к нему в немилость, какое уж тут вяканье против. Увлёкшись чисткой рядов своих приближённых, Аран не сразу обнаружил, что казна пуста. И как ни увлекательны дворцовые интриги, пришлось ему заняться государственными делами, то есть настала очередь простого народа платить по его счетам. Ну а когда земли разорены, откуда деньги у людей? И так во время зимней бескормицы целые семьи умирали от голода. Ведь в озёрах нет рыбы, в лесах - дичи, да и откуда ей взяться, когда самих лесов почти не стало. Дровосеки днём и ночью вырубали столетние деревья, а скупщики везли их за море и продавали, считай, за бесценок. Лес-то королевский, значит, дармовой, так чего его жалеть-то? Знай, плати сборщикам королевскую подать, а больше никому и дела нет, что землю мучает засуха, животина дохнет от бескормицы, полноводные озёра и реки обмелели так, что их курица может вброд перейти. И год от года становится всё хуже.
Что и говорить, жадность - причина многих бед. Богатство застит людишкам глаза, да только на кой тебе золото, когда на него нечего купить? Сия истина до их скудных умишек доходит в последнюю очередь.
Пахотных земель у нас мало, издревле нас кормили озёра и лес, а тут не стало ни рыбы, ни дичи, ни грибов, на которые выменивали всё остальное. Хоть ложись и помирай; уж на что лесовики - смирный народ, но тут уже они не выдержали и взбунтовались. Конечно, поубивали страсть как много народу, но, когда простой люд идёт вразнос, войсками его не утихомиришь, нужны другие меры. Всех-то не повесишь, ведь кто-то должен работать, чтобы господам было на что есть, пить и веселиться.
Оделия выразительно глянула на воспитанницу, но та сделала вид, что занята костром. 'Вот так, столько лет месте, а она по-прежнему мне не доверяет', - огорчённо подумала она, прежде чем продолжить рассказ.
- Конечно, не о короле Аране речь, да только, как говорится, из песни слов не выкинешь. Поскольку наше графство самое крупное в королевстве, то голодные бунты ему поперёк глотки встали, вот он и удумал клин клином вышибать. И тут, будто прежних бед людям было мало, как появились новые. Сначала мор начался, причём неспроста. Кто-то видел, как подозрительные типы шныряли по деревням и подбрасывали во дворы вещи. Народ - простота, и рад дармовщинке. Да только кто подарками воспользовался, скоро покрылись вонючими гнойными язвами. Ну а когда мор пошёл на убыль, заговорили о банде, лютующей на дорогах графства. Особенно дикие слухи бродили о главаре банды, мол, он не щадит ни старых, ни молодых, ни безвинных младенцев. Но самая незавидная судьба ждала молодых красивых девушек, попавших в его руки.
- Понятно! - фыркнула Венефика. - Матушка, не темни. Как будто я не знаю, что мужики с бабами делают.
- Глупая девчонка! - попеняла ей Оделия. - Одно дело, когда по согласию, и совсем другое, когда насильничают. И не смотри, со мной такого не было, - солгала она.
- Так я ж ничего не говорю, - хлопнула ресницами Венефика.
- Вот и помолчи, если хочешь услышать продолжение истории.
И хитрая девчонка с умоляющей миной сложила ладони.
- Ладно, лиса, так и быть, расскажу дальше. Само собой, король не упустил такого случая и раструбил по всем землям, что обязательно изловит банду, имеющую наглость грабить его подданых, а значит, и его самого. Вот только никакой банды не было, зато были следы небольших конных отрядов, ведущих к лагерям наёмников, которые, как известно, находились на содержании у короля. Наши следопыты, обнаружившие это, сделали правильные выводы, но король своего всё же добился. Устрашённые речами священнослужителей о каре небесной, которые сопровождала куда более жестокая кара земная, - с пытками и повешениями, - люди забыли о бунте и попрятались по домам.
Гнев людской как пожар, поначалу полыхает так, что к нему не подступиться, а затем всё едино перегорит и идёт на убыль.
Как это случилось, беззаконие вспыхнуло с новой силой, королевские прихвостни снова начали притеснять народ. Вот тогда в наших краях появился Чёрный волк и исстрадавшийся народ увидел в нём защитника, посланного самим Небом. Очевидцы утверждали, что он легко расправляется с закалёнными воинами и никакое оружие ему не помеха, - мол, бывали случаи, когда он убивал целые отряды, которые отправляли на его поимку. Это ладно, воин знает на что идёт, но Чёрный волк, случалось, убивал простых людей, поэтому церковники стали говорить, что это Зверь из Преисподней, а дурная слава всегда перебьёт хорошую. Правда, наш лесной народ не поддался на злые речи заезжих проповедников и по-прежнему считал Чёрного волка духом Древнего леса, а лесовики знают, что духи - своенравные создания; они творят добро или зло в зависимости от настроения. Да, справедливости ради нужно сказать, что король, несмотря на творимые им безобразия, оказался не так уж плох. Когда страсти улеглись, он, похоже, всерьёз взялся за государственные дела и в королевстве воцарились относительный мир и спокойствие.
- Может, Аран Первый и был неплохим правителем, да злое семя добрых ростков не даёт.
- Ты это о чём? - удивилась Оделия, не ожидавшая, что воспитанница когда-нибудь заговорит о своём прошлом.
- Да так, ни о чём, - уклонилась Венефика от ответа и, встав, подбросила веток в костёр. - Так что там дальше с Чёрным волком? Кстати, с чего народ решил, что это именно он нападает на людей, а не обычные волки?
- Да потому что его ни с каким другим зверем не перепутаешь. Мы, цыгане, много где бываем, и кто с ним повстречался, описывают его одинаково. Это здоровенный чёрный волчара, размером с хорошего телёнка и, что примечательно, с голубыми глазами.
- Тогда понятно. Извини, что перебила. Расскажи, что было дальше.
- Да много чего было. Например, когда я была помоложе тебя, то нас приютила сумасшедшая крестьянка. Так вот, она рассказала, что Чёрный волк разорвал и съел её ребёнка, а после подошёл к ней и заплакал, а затем принёс кошель с деньгами. Я этот кошель видела, кожаный добротный и с хозяйским вензелем, правда, не знаю, что он значит.
- Как он выглядел? - встрепенулась Венефика.
Старуха пожала плечами.
- Уже не помню. Вроде какие-то буквы, но не наши, - она вздохнула. - Память уже не та, чтобы помнить такое. В общем, про Чёрного волка много чего говорили: и хорошего, и плохого.
- А почему я ничего не слышала о Чёрном волке?
- Он уже давно о себе вестей не подавал. Вот люди и стали его забывать. Помнят о нём лишь такие старики, как я. Бывало спросишь парней и девок, знает ли кто о легендарном звере, так они на тебя только удивлённые гляделки таращат. К тому же о духах не принято болтать, чтобы не привлечь их внимание.
Венефика надула губы.
- А ещё я была чужачкой для вашего племени, и для крестьян тоже. Вот мне ничего и не рассказывали.
- Тоже верно, - усмехнулась старуха.
- Тогда почему ты мне ничего о нём не рассказывала? - не унималась девушка.
Оделия долила себе отвару из котелка и со вздохом посмотрела на фляжку, поняв, что заветная посудина опустела.
- А потому, моя ласточка, что не хотела, чтобы нас кто-нибудь услышал. Ведь я одна из немногих, кто знает правду о Чёрном волке, - последовал спокойный ответ. - Оборотень это. Зверь себя так не ведёт, даже колдовской. К несчастью, в полнолуние оборотни сходят с ума и такое творят, что в самом страшном сне не приснится. Да, чуть не забыла. От россказней о Чёрном волке была своя польза. Напуганные дровосеки наотрез отказались валить лес и на месте вырубок со временем поднялся подлесок, а затем и лес вырос. Вслед за тем озёра и реки вновь наполнились водой. Ну а где лес и вода, там водится дичь и рыба.
- И грибы, - улыбнулась Венефика.
- И грибы, - серьёзно кивнула Оделия. - Так вот, ласточка, это была присказка, а сказка вся ещё впереди...
Старуха глянула на небо, где светила полная луна и нахмурилась. 'Ах ты! Совсем из ума вылетело, что сегодня ночь накануне Ивана Купала', - встревожилась она и, пока девушка отвернулась, обмахнула её охранным знаком, а затем потянулась за сумкой с травами.
- Ну-ка, подкинь-ка веток в костёр, и далеко от меня не отходи, - сказала она, заслышав тоскливый волчий вой.
Видя, что наставница замкнула их стоянку в охранный круг, девушка перебралась к ней поближе, а затем и вовсе села рядом и, взяв за руку, прижалась к её плечу.
- Матушка, думаешь он придёт? - спросила она, со страхом глядя по сторонам. При свете дня деревья выглядели приветливыми великанами, а сейчас ей казалось, что в их кроне прячутся кровожадные чудовища, готовые на них напасть.
- У тебя же палка, чего же ты боишься? - улыбнулась Оделия. - К тому же кто недавно хвастался, что самый храбрый в нашем графстве? Так что давай стели рогожку и на боковую.
- А как же ты? - спросила девушка, видя, что она взяла котелок и сыплет туда травы.
- Ну а я составлю тебе компанию, как только сварю зелье. Оно настояться должно, прежде чем мы отдадим его заказчику.
***
Озёрный край - край лесной, заповедный. Самый большой и оживлённый тракт связывает центр графства и крупные поселения, через которые лежит путь к столице королевства. Но и здесь высоченные мрачные ели подступают к самой дороге, - правда, лишь с одной стороны. С другой её стороны лежит открытое пространство с полями, которые люди с большим трудом отвоевали у леса.
И вот, с наступлением сумерек, на краю поля, примыкающего к лесу, мелькнул стелющийся в воздухе волчий силуэт. Это Чёрный волк - существо из легенды. Он действительно существует и каждый вечер мчится к людям. Сила, что властно гонит его к ним, ему неподвластна.
'Месть! Месть! Пришло время мести!' - кричат голоса в голове зверя, но их перекрывает один ломающийся мальчишеский голос: 'Я заставлю этого заносчивого мерзавца умолять меня о пощаде, но пощады ему не будет. Кровь отца и обесчещенной сестры взывают к отмщению, и они будут отомщены. Отец! Белла! Клянусь, я сотру с его лица наглую улыбочку, да что там! он будет плакать у меня кровавыми слезами. Я вырву ему глотку... нет медленно сожму клыки, чтобы до последнего видеть страх в его глазах. Тварь! Тварь в человеческом обличье! - в синих волчьи глазах заблестели слёзы. - Папа, сестрёнка... простите дурака, что привёл беду в наш дом'.
Волк злобно ощерился. 'Не ной, юнец! - перебивает прежнего оратора злой мужской голос: - Ты сам виноват! Нечего было водиться с высокородной швалью в расчёте на милость. Вот я его не звал, он сам явился в мой дом и ни за что ни про что убил всю мою семью. Знаешь, каково это - видеть как связанную мать обливают маслом, а затем это исчадие ада подносит факел к краю её платья, а она смотрит на тебя и умоляет её спасти? А когда она извивается на полу, вопя от ужаса и нечеловеческой боли, твой дружок смеётся, мол, свинку перед употреблением нужно хорошо прожарить'.
Глаза волка застилает красным туманом и он, остановившись на пригорке, поднимает морду, а затем, преисполненный тоски и ярости, долго и надрывно воет на луну. 'У-у-убить!' - явственно слышится в его вое. И настолько его вой ужасен, что люди поспешно закрывают двери и окна и на всякий случай проверяют запоры. Им есть чего пугаться. Чёрный волк действительно огромен, если уж на то пошло, он не уступает размерами тигру - истинному королю зверей. К тому же сразу видно, что это необычный зверь. В свете полной луны его шкура блестит и переливается как обсидиан, а ярко-голубые глаза горят призрачным потусторонним светом. Так что сведения старой цыганки точны.
Охваченный жаждой мести Чёрный волк вновь мчится по полям, да так, что из-под его лап разлетаются комья мёрзлой земли. Добравшись до цели, он устраивает засаду в придорожных кустах. Притаившись, он ждёт, напряжённо прислушиваясь к доносящимся звукам. И вот его терпение вознаграждено. Стук колёс и топот лошадиных копыт всё громче и громче.
Карета совсем близко и в ней тот, кто ему нужен. И не важно, что он видит то, чего нет в действительности. Чёрный волк напружинивается, готовясь к прыжку. Злобный оскал и горящие глаза превращают его в настоящее исчадие ада.
Тем временем, не подозревая об опасности, юный граф скучающе смотрит в окно. Кружева на его рукавах и холёные тонкие пальцы испачканы чем-то красным и бурым. На лезвии кинжала, что он рассеянно вертит в руках, ещё блестит свежая кровь.
В предвкушении мести душа Чёрного волка ликует и тут их взгляды встречаются. В глазах юного графа, такого же ярко-голубых, как у него, загорается страх и на зверя обрушивается лавина кошмарных воспоминаний. Он видит, как расчётливо и подло убивает безоружных людей, не жалея при этом ни старых, ни малых, а потом слуги тащат к нему женщин, самых молодых и красивых, и безжалостно срывают с них одежду. Пощады нет никому. Надругавшись над женщинами, им тоже перережут глотки.
Как всегда, воспоминания обрываются на том моменте, когда окровавленный бородатый великан вырывает кинжал из его руки и в животе вспыхивает такая боль, что он не в состоянии вдохнуть. Убийца не даёт ему упасть и что-то говорит, но в его животе полыхает пожар и он едва удерживается от крика; пытка длится до тех пор, пока его сознание не накрывает милосердная тьма.
После этого Чёрный волк становится самим собой, хотя некоторое время его ещё гложет беспокойство, но он уже не понимает его причины и, когда живущий в нём зверь окончательно берёт верх, он крадучись, уходит от дороги, по которой одна за другой катятся повозки, гудят рожки почтовых карет и проносятся вооружённые всадники.
Единственно, что теперь беспокоит Чёрного волка это чувство голода и он по пути в лес занимается привычным для хищника делом, то есть выслеживает себе добычу, а затем, если охота была удачной, сытый и спокойный отправляется к своему логову, которое когда-то было берлогой медведя.
Ночь и день проходят в покое, а ближе к вечеру всё начинается сначала. Как назойливые осы, в мозгу несчастного зверя начинают роиться несвойственные ему воспоминания. И снова он слышит отчаянные крики умирающих, визг женщин и плач детей, а после ощущает, как охваченный отчаянием, рвётся к родному дому. И вот он уже не зверь, а человек. Мечом проложив себе путь сквозь толпу вооружённых людей, он оказывается во дворе дома.
В осеннем воздухе стоит густой запах крови и дыма. Несмотря на воинскую закалку, ему становится плохо. Зрелище, открывшееся его глазам, ужасно: верные ему люди убиты, а дом превратился в один большой жаркий костёр. Но это ничто по сравнению с тем, что ждёт его впереди. Поначалу, видя, что жена и их маленькие сыновья живы, его немного отпускает, но тут его взгляд натыкается на юношу в господских одеждах, что с улыбкой смотрит на него, и его вновь охватывают гнев и отчаяние. Он сжимает меч, готовый ринуться на смертельного врага, но юноша слегка кивает и его новорожденного сына бросают в огонь. Не в силах пошевелиться он смотрит как маленькое тельце исчезает в ревущем пламени и тут ощущает как острый клинок пропарывает ему грудь. Прежде чем боль гасит сознание, он неотрывно смотрит в лицо своего убийцы - в глазах, ярких как небесная синь, сочувствие и искренняя печаль - он силится понять, как такое может быть, но ангел смерти не даёт ему времени на размышления. Тело умирает, но душа ещё жива и он, преисполненный жажды мести, кидается к дороге, ведущей в графское поместье.
И снова повторяется сумасшедший бег к дороге, снова в душе Чёрного волка бушует ярость, но так и не найдя выхода, развеивается как дым, стоит только ему броситься вдогонку за своим обидчиком. Ничего не понимающий зверь возвращается в логово и спит, а вечером следующего дня всё повторяется сначала. Черный волк не осознаёт, что живёт на свете уже сто лет и что отпущенный ему срок, это не срок жизни зверя.
***
Пока зелье булькало в котелке, доходя до нужной кондиции, Оделия с насмешкой поглядывала на воспитанницу. Лежак она постелила, но спать не ложилась и, чтобы было чем заняться, перебирала собранные травы. И ещё, если нужно было отойти от костра, Венефика обязательно брала с собой палку, а затем чуть ли ни бегом возвращалась обратно.
- Ну, что Аника-воин, испугалась? Так я тебя предупреждала...
- Нет, матушка! - вскинулась девушка и храбро добавила: - А расскажи ещё про Чёрного волка.
- Точно не забоишься? Может, до утра подождём?
- Честное слово, я не боюсь.
- Ну ладно, тогда слушай, - согласилась старуха. - Это мне рассказала бабушка, а ей - мать, моя прабабушка. Во времена Арана Первого в наших краях всем заправлял граф Руде де Ракоши. Женился граф поздно, почитай уже совсем стариком, тем не менее сумел произвести на свет трёх сыновей. Причём не только произвёл, но и сумел дожить до того времени как они стали взрослыми. Особенно старому графу был по сердцу младший сын Белуа; уж его он баловал как никого из сыновей - может, по доброте душевной, а может, просто тронулся умом на старости лет. Само собой, что мальчишка рос дерзким и нахальным, ведь любое его желание было законом для окружающих и исполнялось неукоснительно. Так что нрав у него был буйный и жестокий. И всё же было в нём не только плохое, но и хорошее. Под настроение он вполне мог облагодетельствовать какого-нибудь бедолагу, который рисковал обратиться к нему с просьбой, например, освободить от налогов, которыми и поныне душат арендаторов. Но это под настроение, а если оно не очень, то лучше было к нему не соваться. Он мог так жестоко насмехаться и унижать, что даже самый смирный человек не выдерживал и был готов его задушить голыми руками. Правда, простой люд трусоват. Когда приходится выступать один на один, он предпочитает проглотить обиду, чем навлечь на себя и близких беду, поэтому своевольному мальчишке всё сходило с рук.
В общем, у младшего Ракоши было всё, что бы он ни пожелал, вот только наследство ему никак не светило. Ну ты же у нас сама не из простых, поэтому знаешь почему.
- Да, - подтвердила Венефика, - таков майорат, недвижимое имущество наследует старший в роду.
- Верно, - кивнула Оделия. - Старшему сыну всё, остальным кукиш с маслом. Вот и младшему Ракоши нужно было выбирать между службой в армии и стезёй монаха. Конечно же, старый граф и слышать не хотел о монашеской доле для своих сыновей и чуть ли ни с младенчества купил им офицерские патенты, а затем, спустя несколько лет, приставил к ним самого лучшего учителя фехтования. Потом средний сын занялся торговлей и отказался от военной службы, а младший где-то лет с двенадцати возглавил королевский отряд, который якобы поддерживал порядок на землях их графства. На словах одно, а на деле его воины всячески притесняли жителей графства, но жаловаться было бесполезно, младший Ракоши был в фаворе не только у отца, но и у короля Арана Первого.
Ну а затем на старого графа обрушилось страшное несчастье, в одночасье он лишился обоих старших сыновей, причём при странных обстоятельствах. Однажды Ласло и Иштван отправились на охоту. Слуг они не взяли, даже доезжачего, только свору собак, да и ту небольшую. Поначалу никто не волновался: дело молодое. Кто знает, с кем они там проводят ночь. Может, какие селянки господам приглянулись, а на следующий день, ближе к ночи, в имении забили тревогу...
- Видимо, лисья охота. Это было по осени или зимой? - перебила Венефика старуху.
- Осенью, - сообщила она и девушка кивнула.
- Понятно. Зимой следов больше, трудно скрыть преступление.
- Многие думали на младшего Ракоши, да только слуги говорили, что он был дома и с братьями не ездил.
- Тогда это подручные из его отряда, - уверенно заявила Венефика, но старуха с сомнением покачала головой.
- Кто знает, ласточка. Конечно, всё возможно, вот только на рассвете второго дня прибежал пёс, огромный чёрный зверь, похожий на волка. Братья его не брали, они охотились с гончими, он просто увязался за ними.
Судя по жалкому состоянию, псу основательно досталось: весь в грязи, шерсть содрана вместе с кожей, на теле зияют жуткие рваные раны. Он доплёлся до входа в дом и завыл, да так горестно, что старый граф схватился за сердце. Челядь выскочила во двор, чтобы утихомирить его, и тут он будто сошёл с ума, а может, действительно взбесился. Кое-кто потом говорил, что у него капала слюна и пасть была в пене. Кружа на месте, пёс стал не то выть, не то визжать, а затем накинулся на людей; догнал лакея, крупного крепкого мужчину, и, повалив на землю, вцепился ему в глотку. Народ растерялся, не зная, что делать, пёс-то был старый и ласковый, дети на нём верхом катались. Видя, что он вырвал лакею глотку, дворовый люд бросился врассыпную. Пока искали доезжачего, а тот ружьё, чтобы пристрелить взбесившегося зверя, младший Ракоши возьми да выйди во двор - к ужасу старого графа. Челядь тоже разохалась, но больше для виду. Загрызи пёс графского сынка, слуги только вздохнули бы с облегчением, настолько он допёк их своими выходками.
В общем, граф хрипит, не в силах вымолвить ни слова, челядь без толку мечется, у доезжачего трясутся руки, и он никак не может зарядить ружьё, один Белуа спокоен как удав. Спустившись с крыльца, он направился прямо к псу. Слуги издали всеобщий стон ужаса. 'Сынок, стой! Не подходи, он тебя разорвёт!' - выкрикнул старый Ракоши, наконец-то обретший голос, но Белуа и ухом не повёл. Подойдя ближе, он похлопал себя по коленке, подзывая пса. Поначалу тот зарычал на него и припал к земле, собираясь напасть, а потом, видать, всё же узнал. С жалобным визгом пёс приполз к нему на пузе и поднял морду, собираюсь лизнуть ему руку, тогда-то он взял его за загривок и полоснул кинжалом по горлу.
Вроде графский сынок сделал праведное дело, а осадок остался нехороший. Все знали, что Белуа с младенчества любил этого пса; он с ним играл ещё тогда, когда не умел разговаривать; за что зверь платил ему невиданной преданностью. Повсюду следуя за мальчиком, он присматривал за ним лучше всякой няньки, и порой выручал сорванца из таких смертельно опасных передряг, что не каждый человек мог бы это сделать. Но сейчас, убив пса, он ничем не показал, что тот хоть немного ему дорог - просто перерезал горло преданному зверю, а затем пнул, проверяя жив он или нет, и зашагал к дому.
Оделия покачала головой, а затем потянулась к кружке и зачерпнула из котелка свежего травяного отвара, который служил им чаем.
- В нашем кругу... у знати быстро отучают от сочувствия, причём не только к животным, но и к людям, - сказала Венефика, воспользовавшись паузой в пространном повествовании.
- Вижу, от доверия к людям вас тоже быстро отучают, - усмехнулась старуха.
- Матушка... - замялась девушка. - Это ради твоей же безопасности.
- Ну да, чем меньше знаешь, тем крепче спишь. Не переживай, моя ласточка, это так, любопытство заедает, ежели по совести, то мне нет дела до твоей прошлой жизни. Главное, сейчас ты со мной и, надеюсь, пробудешь до самой моей смерти. Хочу, чтобы на смертном ложе именно ты закрыла мне глаза, а не чужие люди.
Девушка выпрямилась.
- Клянусь, так оно и будет, - она подняла руку и торжественно провозгласила: - Если я нарушу клятву, пусть меня покарает Бог!
- Но-но, давай без глупостей, - проворчала старуха. - Пока ещё я не собираюсь помирать, да и жизнь ещё неизвестно как обернётся, так что не гневи Бога, давая опрометчивые обещания. Нет, даже слушать не хочу, лучше помолчи.
- Ну хорошо, - сдалась Венефика. - Так что там дальше приключилось с Чёрным волком и его бессердечным хозяином?
- Много ещё чего, но лучше я расскажу по порядку. Когда Белуа убил пса, старый граф был вне себя от счастья. Выйдя на крыльцо, он попытался обнять сына, но тот, не склонный миндальничать, вывернулся из его рук и, прежде чем уйти, сказал: 'Прикажи смазать дверные петли, отец, и выпороть слуг за нерадивость, ты совсем их распустил'. Говорят, старому графу пришёлся не по вкусу сыновий выговор, да только кто ж ему виноват? Что посеешь, то и пожнёшь.
Три дня искали братьев Ракоши, причём искали непрерывно, днём и ночью, и наконец нашли. Один из лесовиков, что добывают древесный уголь, обнаружил их тела и тела лошадей, на которых они уехали, в глубоком овраге. Народ покумекал и решил, что виной всему взбесившийся пёс, мол, он напугал лошадей и те понесли, а братья, оказавшись на краю оврага, не сумели их остановить. Вот только следопыты говорили другое; по их словам выходило, что лошадей никто не останавливал. Да и врач, который осматривал тела братьев, сказал, что таких переломов костей при падении не бывает, а вот при избиении, да. Но у старого Ракоши остался только один сын, а деньги затыкают рот даже королям.
И всё же горе так подкосило старого графа, что он вскорости умер. Графиня после смерти старших сыновей перестала разговаривать с Белуа, а после смерти мужа и вовсе ушла в монастырь. Он несколько раз приезжал к матери, но она отказывалась видеться с ним. Тем не менее на людях графиня никогда не винила его в смерти братьев, наоборот, всячески отрицала это; да только шила в мешке не утаишь. Спустя два года после смерти мужа она тоже умерла, хотя была ещё не старая женщина, замуж за графа её отдали в пятнадцать лет.
Вот так в шестнадцать лет Белуа Ракоши остался круглой сиротой. Раньше его не заботило, что о нём думают другие, но после слухов о братьях Ракоши король к нему охладел, что он сразу же прочувствовал на своей шкуре. Бывшие дружки отворачивались от него и делали вид, что не знают. Видя такое дело, он начал искать расположения тех, кого раньше презирал, но и тут его ждал неласковый приём. Дворяне рангом пониже, обиженные его прежним отношением, не рвались с ним дружить. Тогда Белуа, чтобы поправить своё положение, надумал жениться. Вроде бы отсутствие родителей и богатое наследство, доставшееся ему вместе с титулом отца, делали его завидным женихом, но сколько он ни посылал приглашения родителям девушек на выданье, всегда следовал отказ.
- Оно и понятно, такой зять никому не нужен, - подала голос Венефика. - В дворянской среде не зря дорожат репутацией. Стоит её потерять и тебя не спасут ни титул, ни богатство. Дорога в высший свет будет закрыта раз и навсегда, причём не только тебе, но и детям.
Оделия согласно кивнула.
- Твоя правда, ласточка. Вот и Белуа понял, что ему не светит жениться на девице благородного звания. Конечно, богатеи без титулов были не прочь заполучить его в зятья, да только он сам не хотел жениться на простолюдинке, считая это ниже своего достоинства.
Ну а раз такое дело, то юный граф окончательно распоясался и никто ему был не указ. Поскольку он был не по годам умён, то его холодный извращённый разум не знал пощады. По прошествии пяти лет он стал страхом и ужасом всего графства. Причём доставалось от него и простому люду, и благородным. Он отомстил всем семьям, что посмели отказаться от его сватовства. Жалобы королю не помогали; хотя последний из Ракоши больше не был к нему вхож, тем не менее его влияние по-прежнему было велико; причиной тому было огромное состояние и войско наёмников, которое он содержал. Неудивительно, что Аран Первый старался не особо злить бывшего соратника, который при желании мог сам стать королём. Удивительно, что граф не пошёл на это. Уж в чём другом, а в покушении на королевскую власть его никто и никогда не обвинял.
- Видимо, он всё же был человеком чести и, принеся присягу королю, считал непозволительным узурпировать его власть, - заметила Венефика.
- Может, оно и так, кто ж его знает, - с сомнением проговорила Оделия и слегка улыбнулась. - У вас, благородных, такая каша в голове. Вроде бы избалованный юнец дьявол дьяволом, а порой такое душещипательное представление отчебучит, что только диву даёшься. Так вот, Ракоши Белуа начал такое вытворять, что от него отвернулись даже те немногие дружки, что с ним ещё водились, и он всё чаще отсиживался в своём поместье. Угадай, кто больше всего этому 'обрадовался'?
- Взялся за слуг?
- Верно. Да так крепко взялся, что те, что посмелей, начали под всякими благовидными предлогами подавать на расчёт. Ну а те, что потрусливей, просто сбежали. Всё бы ничего, но слуги, уйдя от него, начали распускать язык. Слухи были просто чудовищными и граф, естественно, не спустил им такой наглости. Он не пожалел ни времени, ни средств и отловил всех беглецов до единого, затем выстроил их во дворе и самолично отрезал им языки и выжег глаза, причём не пожалел ни женщин, ни детей, что были у него в услужении. Всё это делалось на глазах у вновь набранной челяди, которую вынудили смотреть на все эти зверства. Представляешь, что с ними было после такого представления? Слуги боялись графа настолько, что были готовы исполнять любую сколь угодно грязную и тяжёлую работу лишь бы быть подальше от его глаз. Ведь малейший промах мог стоить им жизни. Особенно после того, как бесящийся от скуки граф забил насмерть лакея лишь за то, что тот уронил ложку, когда прислуживал ему за столом.
Этот случай послужил последней каплей, переполнившей чашу терпения несчастных людей. Большинство слуг было из близлежащих деревенек, где до той поры ещё верили в древних богов, особенно в божество Вековечного леса. Вот к алтарю своего извечного кормильца и защитника они и направились, улучив момент, когда хозяина не было дома. Путь был неблизкий и трудный, к тому же они шли по едва приметным лесным тропам, известным лишь старухе-лесовичке, что взялась их проводить. К их радости, алтарь оказался цел, во всяком случае, ещё можно было понять, что это он, а не просто нагромождение замшелых камней, погребённых под палой листвой. После возложения венков из злаков и цветов, положенных в таких случаях, измученные мужчины и женщины всю ночь простояли на коленях.
Памятуя о том, что ради Единого они предали старых богов, люди ни о чём не просили, а лишь плакали и рассказывали Вековечному лесу о нанесённых обидах. Они были искренни в своём горе, не солгали ни душой, ни словом, а после долго ждали, пока солнце не встало, но знака не было, что их мольба услышана, только холодный осенний ветер с посвистом гулял в высоких кронах деревьев. Решив, что Вековечный лес от них отвернулся, они отправились в обратный путь.
Граф как раз возвращался с очередной гулянки. Увидев вереницу понурых слуг, он лишь усмехнулся. После завтрака он вызвал к себе юную горничную и заставил её рассказать, куда они ходили. Конечно же, перепуганная девчонка всё ему выложила, но, вопреки ожиданиям слуг, он не стал зверствовать и даже сказал, что жаловаться богам их законное право, особенно если это происходит в глухом лесу.
С той поры Белуа уже не был столь жесток к слугам и даже давал им небольшие поблажки. Похоже, он повзрослел и вошёл в ум, поняв, что его окружают люди, а не бессловесная скотина.
Венефика язвительно улыбнулась.
- Скорей уж понял, что ему больше не с кем общаться, кроме как со слугами. Во всяком случае, без потерь для гордости и чувства собственного достоинства.
- Думаешь? - глянула на неё старуха.
- Даже уверена, - ответила девушка. - В конце концов, этот Ракоши Белуа не так уж отличается от других наследников богатых и знатных семейств. Разве что чрезмерно избалован любящим отцом и оттого вообразил, что ему всё позволено. Будь он более скрытен и осторожен, то ему всё сошло бы с рук, и его считали бы достойным членом общества. Как будто он первый, кто издевается над простыми людьми и ради наследства убивает родных братьев.
На лице старой цыганки промелькнула жалость.
- Да уж, вашему брату не позавидуешь, грызётесь как шакалы в стае. У нас, цыган, жизнь куда более вольготная и правильная, хотя ваш закон так не считает. Но это ваш закон, а не наш.
- Не выдумывай, матушка! - фыркнула Венефика. - А то я не знаю ваши порядки и каково тебе приходилось среди сородичей.
- Ладно, ладно! Сейчас речь не о обо мне, - сухо сказала Оделия и сварливо добавила: - И вообще, не перебивай меня, а то я так никогда не закончу свой рассказ.
- Всё! молчу как рыба! - воскликнула девушка и демонстративно закрыла рот руками.
- Балаболка, - ворчливо сказала старуха, но сменила гнев на милость. - Так вот, слуги зря расстраивались. Вековечный лес всё же внял их мольбе. Просто лесное божество медлительно и потому наказание графу последовало не сразу, как того хотелось некоторым торопыгам.
Это случилось тогда, когда семена, принесённые слугами, упали на землю и, дав корни, пошли в рост. Короче, на дворе стояла весна, но отчего-то графу приспичило съездить на охоту. Хотя какая может быть охота, когда дичь после зимы сильно отощала и мех у неё тусклый и драный. В общем, охота в это время один лишь грех и пустой перевод лесного народца, который ещё мог порадоваться жизни и дать потомство. Вот только графу пошёл уже двадцать третий годочек и, хоть ты не веришь, а он действительно стал всё чаще задумываться о своей жизни. И то верно, когда нет ни семьи, ни друзей, тут поневоле призадумаешься. Особенно его печалило, что ему будет некому передать свой титул и богатство. Конечно, приблудных детей у него было предостаточно, да только они для него ничего не значили. Графу нужен был законный сын, ведь у вашего брата, как я понимаю, строго с этим делом.
- Да, у бастарда будут проблемы с наследованием, - кивнула Венефика. - Тем более, когда речь идёт о таком высоком титуле и богатстве. Королевские стряпчие будут биться до последнего, чтобы оспорить права незаконного сына и оставить графство во владении короля.
- Тогда понятно его беспокойство. Так вот, решил граф съездить на охоту, чтобы развеяться, да по старой памяти свернул к дому лесника. Он знал, что старый лесник умер и его место занял сын, с которым Белуа подружился ещё в раннем детстве. В то время мальчишки были не разлей вода, но с возрастом их пути разошлись. В отличие от остальных, Габорка перед графским отпрыском не лебезил и говорил, что думает - прямо и не скрываясь. Конечно же, Белуа это не нравилось, причём с годами всё больше и больше. Он терпел сколько мог, а затем перестал навещать семейство лесника; думаю, боялся, что под горячую руку может приказать выпороть Габорку и тот уже никогда его не простит.
И вот теперь граф ехал к единственному другу детства - с намерением предложить ему место управляющего в имении. Уж очень ему было тошно среди молчаливых угодливых слуг и хотелось хоть с кем-то поговорить, кто воспринимал бы его как человека, а не как изверга-хозяина. Правда, они давно не виделись, и он не знал, каким стал Габор Милуш, но он надеялся, что его характер не изменился и тот по-прежнему прям и честен. Ведь всем хорошим, что было в нём, Белуа был обязан другу детства. Габорка был сильной натурой и с самого начала верховодил в их дуэте. Они подружились, когда старый Ракоши велел леснику обучить сыновей звериным повадкам. Ласло и Иштвану это занятие быстро наскучило, и они перестали приезжать к леснику, а Белуа - нет.
Как водится, поначалу мальчишки передрались, за что Габорку жестоко выпороли. Чувствуя себя виноватым, - ведь зачинщиком драки был он, - Белуа появился у лесника на следующий день. Габорка был один. Закрыв глаза, он лежал на лавке и тихо стонал. Белуа приподнял холстину, что прикрывала его спину, и на его глаза навернулись слёзы. 'Прости!' - чуть слышно вымолвил он и, выскочив из дома, понёсся не разбирая дороги. Естественно, он заблудился, но Габорка сумел его найти и привёл к дому. Правда, на обратном пути он был так плох, что Белуа практически тащил его на себе. Уложив Габорку на свою кровать, он бросился за врачом, у графини как раз началась мигрень, и тот очень вовремя появился в поместье.
С той поры мальчики были неразлучны, хотя графская семья была крайне недовольна их дружбой, но старый граф, как ты помнишь, во всём потакал любимому сыну и смотрел сквозь пальцы даже на то, что Белуа обучал друга тем наукам, какие простолюдинам знать не положено. Ну а Габорка, в свою очередь, когда они бродили по лесу, мог часами рассказывать о повадках зверей и птиц. А когда Белуа это надоедало, мальчики вооружались палками и с воинственными воплями отрабатывали приёмы, которым их обучал учитель по фехтованию.
Одолеваемый воспоминаниями детства, граф так разволновался, что, спрыгнув с коня, не сразу решился подойти к знакомому дому. Наконец он поднялся на крыльцо и взялся за кольцо на двери. На его стук дверь отворилась и в тёмном проёме показалось лицо бородатого мужчины. Склонив голову, он с любопытством посмотрел на него.
Когда мужчина вышел на крыльцо, оказалось, что это настоящий великан. Судя по шапке лесничего это был никто иной как Габор Милуш, но одет он был как простолюдин. 'Почему ты не носишь форму лесника?' - строго вопросил граф. 'Так вы, ваша милость, сначала узнали бы размеры своего лесника и затем заказывали ему форму, - добродушно пробасил великан и лукаво прищурился. - Ну что, Белуа, никак соизволил вспомнить ко мне дорогу? Долго же ты отсутствовал после того, как я начистил тебе физиономию. Ты хоть помнишь за что тебе досталось? Агнешка! Иди сюда! - позвал он. - Тут твой обидчик заявился. Иди погляди, каким он франтом стал, наглажен и причёсан так, что аж противно смотреть. Думаю, нужно извалять его в ближайшей луже, чтобы он стал похож на человека'.
С улыбкой до ушей Габор распахнул объятия: 'Ну, что стоишь как неродной? Хочешь, чтобы я поверил в ту чушь, что сочиняют про тебя?'
Граф замер в нерешительности, а затем плюнул на условности и шагнул к другу. 'Поосторожней, медведь! А то переломаешь мне все кости', - предупредил он на всякий случай и охнул, когда громадные лапищи стиснули ему бока. 'Да полно тебе стенать, своих не обижаем, - хохотнул Габор и заглянул ему в лицо. - Что-то ты какой-то бледный и смурной. Никак приболел?' - спросил он с озабоченным видом.
Белуа, которого уже начало злить это панибратство, намеревался поставить на место зарвавшегося мужика, но тут в дверях показалась Агнешка, и он замер не в силах поверить своим глазам. В детстве она была препротивной девчонкой и постоянно лезла в их с Габоркой мужскую дружбу, за что он терпеть её не мог. Улучив момент, когда Габорки не было поблизости, он нещадно её колотил, правда, даром ему это не проходило. Разъярившись, девчонка дралась как бешенная; кусалась и пиналась так, что ему приходилось каждый раз оправдываться за свои боевые ранения перед отцом. Тем не менее он не сдавал Агнешку, зная, что её могут забить насмерть за нападение на него.
И вот наконец его настигла расплата за все те обиды, что он ей нанёс. Своевольная нахальная девчонка превратилась в такую красавицу, что граф не мог отвести от неё глаз. 'Но-но! - хлопнул его по плечу Габор. - Гляди, да не заглядывайся. Теперь Агнешка моя жена, так что больше не смей её обижать, а то будешь иметь дело со мной'. И что-то такое было в голосе могучего великана, что граф счёл за благо его не раздражать. К тому же он был один, без своей обычной свиты.
В гостях он не задержался. К тому же взрослый Габорка ему не нравился - приветливый на словах, он следил за каждым его движением так, будто перед ним опасный зверь.
Вернувшись домой, граф некоторое время пребывал в задумчивости, но порочность победила некогда светлую дружбу мальчишек. И поскольку он привык потакать своим тёмным желаниям, то решил действовать без промедления. Агнешка ему понравилась, значит, этой же ночью она должна быть в его постели. Поначалу он не хотел ехать со своими людьми, но затем передумал. Правда, чем ближе они подъезжали к дому лесника, тем сильней было желание повернуть обратно, но побороло любопытство - граф хотел видеть, насколько далеко Габорка зайдёт, чтобы спасти жену.
- Хочешь сказать, что это была не любовь к Агнешке, а он по-прежнему ревновал её к другу? - разочарованно вопросила Венефика.
- Сама подумай, разве такие порочные люди, как Ракоши Белуа, способны на любовь? - отозвалась Оделия. - Все эти сказки о золушках, ставших принцессами, лишь морочат голову таким юным дурочкам, как ты. В жизни так не бывает. Богатым любовь не нужна, женщины для них товар. Они меняют их как перчатки. И чем толще кошелёк, тем больше и качественней выбор у них. Конечно же, Габорка значил для графа куда больше, чем Агнешка, ведь он был его единственным другом. Да и зачем ему простолюдинка? Разве только потешиться ночку-другую, а затем её заменит какая-нибудь дворовая девка или даже дворянка, из тех, чьи семьи обнищали. Любовь, вопреки расхожему мнению, не рождается в одночасье, да и потребность в ней есть далеко не у всех мужчин.
Венефика вздохнула. Жизнь подтверждала правоту старухи, так что возразить ей было нечего, хотя очень хотелось.
- Матушка, неужели граф не пожалел Габорку и всё же разорил его дом?
- Нет, не пожалел, моя ласточка. Агнешку за волосы выволокли наружу и, как водится, бросили под ноги графу, а затем его подручные натащили соломы из амбара и подожгли дом, вместе с маленькими детьми лесника. Их было двое: мальчик двух лет и девочка, совсем малышка в люльке.
Габор Милуш сражался как лев. Не зря Белуа учил его фехтованию, он положил чуть ли не половину наёмников, а это всё были закалённые в сражениях воины. И всё же человек есть человек, силы у него не бесконечные.
В конце концов, лесника скрутили. Подтащив к графу, его заставили встать на колени. 'Что, Белуа, теперь тебе привычней смотреть на людей сверху вниз? - прохрипел он и, подняв залитое кровью лицо, с жалостью посмотрел на бывшего друга. - Я верю, однажды в тебе проснётся совесть, но ты не переживай, когда вспомнишь обо мне: я сам виноват. Люди говорили, что ты превратился в чудовище, а я всё не верил, и вот мне расплата...'
Габорка не договорил. Выхватив кинжал, граф полоснул Агнешку по горлу и с улыбкой посмотрел на него: 'Ну что, идиот несчастный, ты и после этого собираешься читать мне нотации? - произнёс он с издёвкой и склонился к поверженному великану. - Ну, что смотришь? Давай расскажи, как это бывало в детстве, в чём именно я не прав...'
Не договорил и Белуа. Он с недоумением посмотрел на свой кинжал, который в лапище лесника смотрелся несерьёзной игрушкой, а затем согнулся от нестерпимой боли в животе. 'Да как ты посмел?' - пробормотал он и начал было оседать на землю, но лесник не дал ему упасть.
И что-то такое было в лице великана, освещённого заревом пожарища, что наёмники попятились прочь от него. Крепкий как столетний дуб, он стоял так, будто ему всё нипочём, хотя его всего истыкали стрелами и мечами. 'Вот как! Хочешь, чтобы я рассказал? - прогремел он, глядя на графа горящими глазами. - Так я не только расскажу, но и покажу. Лучше всего наука постигается на собственной шкуре. Ну а поскольку в душе ты, Ракоши Белуа, такой же лютый волк, как и твои подельники, то и шкура вам будет под стать'.
Уцелевшие люди графа пустились наутёк, но не тут-то было. Настигнутые проклятием Вековечного леса они превратились в волков и разбежались по окрестностям. Рядом с великаном остался только громадный чёрный волк с приметными синими глазами. Когда он жалобно заскулил, тот положил ему руку на голову и ласково потрепал по ушам. 'Не переживай, Белуа! Всё когда-нибудь кончается. Кончится и твоё наказание. Тогда живи праведно и больше не греши. Вот держи, - великан поставил перед волком корзинку с дочкой лесника, которая чудом спаслась из горящего дома. - Я знаю, ты не хотел убивать детей, но вытянуть двоих с того света мне уже не под силу. Если убережёшь девочку, то однажды избавишься от волчьей шкуры', - сказал он и зашагал к лесу.
Говорят, своим искуплением граф обязан Габорке и верному псу, чьи души просили за него. Как бы то ни было, но с той поры Ракоши Белуа в образе Чёрного волка проживает все те беды, что он принёс людям. Каждый новый день он просыпается обычным волком, а к ночи, когда на небосвод поднимается луна, в нём просыпаются воспоминания, принадлежащие его жертвам. Он проживает вместе с ними их последний день и ощущает всё то же, что чувствовали они. Он ненавидит того, кто отобрал у них жизнь, и лелеет мечту о мести, но не сознаёт что тот, кому он так жаждет отомстить - это он сам. Это осознание приходит только в тот момент, когда он встречается с самим собой. Затем наступает новый день и с рассветом он забывает всё, что успел вспомнить, и снова становится обычным волком. В полнолуние граф дольше помнит, кто он такой, тогда он ищет потомков дочки лесника - в надежде избавиться от волчьей шкуры. Да сколько он ни рыщет, всё никак не может напасть на их след. Так что ему и дальше бегать в волчьей шкуре. И поделом.
Старуха протянула девушке кружку.
- Налей мне ещё чайку, но это последняя. Что-то я утомилась.
- Как думаешь, граф снова станет человеком? - спросила Венефика, вылив ей остатки отвара.
- Нет! Ему не быть человеком. И не нужно так на меня смотреть. Я не жестокосердная, просто знаю людей, и мой опыт говорит, что горбатого только могила исправит. Граф - испорченный человек. Даже если когда-то в нём было хорошее, то оно уже быльём поросло. Он порочен до мозга костей и страдания его жертв, пережитые им на собственной шкуре, вряд ли его исправят. Так что пусть остаётся зверем и сдохнет от пули или от раны. Это ему заслуженная кара.
- Ты так говоришь, будто что-то имеешь против него, - заметила Венефика.
- Да бог с тобой! - отмахнулась Оделия. - Думаешь, мне есть дело до какого-то замшелого графа? Тут со своими делами не знаешь, как разобраться. Всё, хватит балаболить, давай спать. Молодым-то всё нипочём, а попробуй в моём возрасте полазить по буреломам и буеракам, узнаешь почём фунт лиха.
Венефику распирало от желания поспорить, но она сдержалась и промолчала. Было видно, что старуха действительно очень устала и еле держится на ногах. К тому же она пригрозила, что больше не будет ей ничего рассказывать. Девушка знала, что она может заупрямиться и сдержать слово, а вот этого она допустить не могла, ведь она заменяла ей библиотеку. Оделия знала столько сказок и историй, сколько не знал никто; причём, увлекшись, она переходила на литературный язык, свойственный образованным людям. Венефику это удивляло, но она ни о чём её не расспрашивала. Приютившая её цыганка не лезла в её тайны, потому и она считала не вправе это делать. Конечно, временами Оделия подсмеивалась и дразнила её намёками, но впрямую ни разу не спросила кто она и откуда и что именно привело её к ней.
Глядя на звёзды, девушка беззвучно плакала и мечтала о том, как она вернётся домой и поселит Оделию в самой наилучшей комнате - той, что находилась на солнечной стороне. 'Там ей всегда будет светло и тепло. А ещё у нас всегда будет еда и нам не нужно будет унижаться, выпрашивая жалкие гроши за тяжёлую работу или оправдываться за то, что зелье подействовало не так, как хотелось бы покупателю. Будь проклят королевский род! Матушка правильно говорит, от гнилого семени добра не жди!' - с ожесточением подумала она и зажмурилась, чтобы прогнать видение того ужаса, что выгнал её из дома.
Повернувшись, Оделия прижала её к себе.
- Не плачь, моя ласточка! Всё будет хорошо.
- Нет, не будет! Что такого ему сделали мои родители, что он убил всех наших людей и сжёг наш дом? Чтобы он сдох этот подлец Аран Четвёртый! - выкрикнула Венефика.
- Тихо! - зажала ей рот Оделия. - Дитя, ты ведёшь опасные речи. Забудь о том, что видела, и радуйся, что осталась жива. Поверь мне, однажды Бог накажет твоих обидчиков, да так, что участь Чёрного волка покажется им милостью.
Оделия до тех пор утешала девушку, пока та, всласть наплакавшись, не уснула. Костёр еле теплился, и она подбросила в него хворост. Пламя вспыхнуло и на краю поляны, где они нашли приют, тьма блеснула призрачными синими глазами.
- Так и знала, что ты сегодня придёшь, - ворчливо сказала она и добавила: - Ты слышал, что я сказала, так что зря ходишь. Ты не уберёг мою дочь и внучку, теперь я последняя в роду. Так что не жди, злодей, не будет тебе искупления.
Чёрный волк негромко рыкнул и вышел было на поляну, но старая цыганка плеснула в него заготовленным зельем, и он убежал. Тогда она подновила охранный круг и удовлетворённо улыбнулась, заслышав тоскливый волчий вой.
![[]](/img/b/borisowa_s_a/volk/legendaochernomwolke.jpg)