Бородина Мария : другие произведения.

Последняя черта осени (2005 г)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Босиком...
    Сквозь лесные тропы, укрытые едва ощутимой плёнкой душистого мха и первых прелых листьев. Через переплетения корней, похожие на клубки замёрзших гадюк. Воздух со свистом разрывается над висками: так кнут рассекает пространство и опускается на покрасневшую, воспалённую спину уставшей лошади.
    Бежать... Чтобы, оглянувшись назад, заметить, что отметины оставленных следов заполняются призрачными бликами воды. Чтобы уловить плавный шелест платья Судьбы, несущейся за тобой в неумолимой, яростной погоне... Её пальцы всегда впиваются в плечи, заставляя кричать от боли, но...
    Каждый хотя бы раз пытался вырваться из этого капкана.
    Босиком...
    Ольга нежно погладила колено, укрытое тонким шлейфом пены, измождённой ладонью. Через тонкую линию разрыва проступила болезненно-светлая кожа с лёгкой тенью загара. Пена под ладонью крепко сжалась, разрывая гроздья тонких пузырьков: они прозрачной плёнкой проступали между пальцами. Здесь не было угрюмых дождевых капель и хлюпающих разводов слякоти: только насыщенные белые клубы горячего пара, плеск воды и холодный электрический свет. И ещё стальная полоска бритвенного лезвия, чертовски острая и зловеще серебристая.
    Палец Ольги угрюмо коснулся холодного металла. Лезвие было таким острым, что, казалось, готово было рассечь кожу даже одним прикосновением.
    Грубый стук в дверь, взволнованный мамин голос:
    - Оля? Всё в порядке? Ужинать будешь?
    - Да, мама, всё хорошо, - беспечно протянула Ольга, и это была абсолютная правда. Правда, пробирающая полчищами мурашек до пальцев стоп. - Есть буду, но чуть позже.
    Шаги по звонкому, чуть расшатанному паркета отдалились - мама пошла на кухню. Две секунды спустя её голос резким воем милицейской сирены снова рассек тишину:
    - Слава! Пойдём ужинать...
    - Иду, мам, - голос восемнадцатилетнего брата с другой стороны, вперемешку с поспешным шелестом шагов. - Суп я не буду...
    Ольга снова прикрыла почерневшие от размазанной туши веки, и увидела в зеркале воображения худую фигуру брата в поношенных джинсах и домашней чёрной футболке. Фанатичный, увлечённый взгляд и крашенные её же краской, лохматые космы. Пирсинг в левом ухе - крохотное серебряное колечко. Прыщики красными россыпями на щеках... Вот он семенит сквозь коридор на кухню, где полнотелая мама в бигудях и уютном домашнем халате наливает ему полную тарелку куриного супа, несмотря на ярые протесты. Как подтверждение её правоты, до её слуха донёсся возмущённый возглас брата:
    - Я же говорил, что не буду суп! Ненавижу курицу! И кто только в этой сумасшедшей семье придумал есть суп по вечерам?! Да-да, и картошку убери подальше!
    Ладонь Ольги скользнула по запотевшему кафелю, оставив размазанный неровный штрих, похожий на рваную рану.
    Пора!
   Дверь тихонько скрипнула, обнажая вымощенные голубоватым, безупречно гладким кафелем, отвесные стены ванной с лёгкими, разноцветными тенями развешенных полотенец. Из узкого прогала повалили клубы белого пара - кран выпускал в раковину бурные потоки кипятка. Рассеиваясь, пар тонкими капельками влаги оседал на плитке, делая её похожей на пластинку из оплавленного воска.
   Осторожно, словно боясь внезапной атаки, она перешагнула кривоватый порог ванной, бережно покрашенный в фисташковый цвет - гладкий, чуть влажноватый брусок. Пальцы ног ощутили непривычную прохладу кафельного пола, что мгновенно сковала ступни мощными, необузданными оковами. Положив руку на дверную ручку, она потянула её. Дверь с тихим, взволнованным скрипом заняла идеальную позицию между двумя косяками. Осторожный щелчок щеколды - зловещий металлический звук, грубый скрежет в горячей, искусственной пелене нахлынувшего тумана.
   Теперь она имела полное право разжать пальцы, что всё это время держала сомкнутым кулаком над грудью. Розовая махровая тень полотенца фантастической птицей слетела с её тела и впечаталась в кафель пола. Ноги ощутили мягкое, чуть шероховатое прикосновение её крыльев, так похожих на розовые тени заката, что оставляет после себя солнце, садящееся за город. Левая пятка жадно прижала уголок полотенца к полу, чтобы сохранить уходящее тепло - теперь стоять было не так уж холодно. Лишь немного неуютно чувствовать, как горячие волны пара, подобно скользким змеям, обвивают обнажённую, чуть загорелую кожу, оставляя на ней блестящие, влажные отпечатки пота.
   Раковина голубой, холодной ракушкой упёрлась ей в живот. Струи воды гладко скользили по её дну, сливаясь, как мелкие реки, и расходясь у самого стока тонкими серебристыми нитями. Горячий пар шёл от них, взвиваясь в растянутый вакуум напряжённого до предела воздуха.
   Угрюмый круг зеркала напрочь запотел. Протянув ладонь, она лениво прочертила диагональную полосу на мутной глади. Из зеркального проёма показался рассерженный серый глаз в пушистом обрамлении подкрашенных ресниц. Рядом проступали белые обрывки мелких кудряшек, чуть трепещущих от потоков неукротимого пара. Как во сне она заметила, что кожа уже успела приобрести засаленный бордовый оттенок...
   Двадцатичетырёхлетнюю Ольгу отнюдь нельзя было назвать неудачницей. Хорошая работа, неплохие деньги, как ежемесячный доход... Какая-никакая, а всё же красота. На следующее утро, наверняка, свежие газеты будут кишеть жёлтыми статейками, нагловато рассуждающими о том, почему же столь благополучная девушка решилась на такой отчаянный шаг... Но сейчас мысли Ольги были направлены абсолютно в иную сторону.
   Разбередив пальцами мутную пелену на поверхности зеркальной глади, она поймала в глубине серебристого, круглого озера собственный лик. Уставший, измученный взгляд говорил сам за себя. Губы плотно сжаты в напряжённую, тонкую линию, похожую на поблекший шрам. Накалённые кончики волос едва касаются плеч... "Неужели это я?" - осторожная мысль долгой нитью протянулась сквозь гладкое полотно её рассудка. Но сомнений, к сожалению, не было, как, впрочем, и выбора. Из зеркала на Ольгу смотрела она сама. Разум упрямо твердил, перекатываясь в электрическом сиянии мыслей: "Это какая-то ошибка, чужая шутка. Грубая шутка!" Но, вновь и вновь поглаживая зеркальный омут, она убеждалась в обратном.
   Теперь это Она. Уставшая от жизни женщина, злая женщина. Двух лет хватило, чтобы перевернуть упругую серебристую монету её жизни с орла на решку и покрыть её тёмной плёнкой налёта.
   Взяв из стаканчика на краю раковины тонкую палочку зубной щётки, она лениво выдавила на её щетину короткую полоску зубной пасты. Мятный голубой червячок заискивающе свесил хвостик на рукоятку щётки. Грустно улыбнувшись, она подумала, что это весьма нелепо... Зачем?
   Зубная щётка поспешила под бурную струю кипятка и оставила на дне раковины мутные разводы пасты.
   Новый, ещё более оценивающий взгляд в глубину зеркала. Новая злорадная усмешка. Если проигнорировать практически полное отсутствие груди, её фигуру можно было бы считать неплохой! Узкая, длинная талия, стройные, упругие бёдра. В глубине пупка сияет ненужная теперь переливающаяся серёжка пирсинга, как будто бы издеваясь. Ноги невольно подняли её на цыпочки - ещё десять сантиметров над кафельным, холодным морем пола.
   В круговороте жестоких дней, что, подобно вихрю, смешивает чувства и разум в грубо порубленный салат, ей приходилось учиться жить. Извиваться. Вертеться. Лавировать. Изворачиваться.
   Лгать...
   Пожалуй, она искренне жалела только об одном - никакая сила в этом мире ещё не научила её летать. Проще было бы разбежаться и подняться над всей этой суетой, над ураганами и вихрями, игнорируя жадную мольбу ног об очередном шаге. Проще было бы спокойно наблюдать за мирскими проблемами со стороны, свысока, царственно размахивая широкими крыльями, касаясь облаков и ощущая ладонями страстное тепло такого близкого солнечного света.
   Но...
   Она не видела в зеркале отражения собственных крыльев. По-прежнему она была лишь пассивной бескрылой куклой, ведомой чьими-то могучими руками; куклой, которой суждено было стоять в стороне до тех пор, пока Хозяин не выкинет её на свалку за ненадобностью.
   Леденящий душу дребезжащий звук - это она развернула серебристую трубу крана в сторону ванны. Горячие капли, набухая, срывались потоками с узкого, блестящего кольца и падали на сухое дно ванны, оставляя призрачные отблески. Прозрачные кляксы, так похожие на падающие в неимоверном экстазе слёзы...
   Изящно вывернувшись, она поднялась на цыпочки и достала с небольшой полочки над раковиной резиновую затычку для ванной. Секунда - и ванная стала наполняться чистейшим хрусталём. Миниатюрные волны нежными всплесками разрезали водную гладь на осколки; создавалось впечатление, что мизерные молнии пробежались по ней, оставив в память о себе лишь серебристое сияние.
   Косым, напряжённым взглядом она поймала синий силуэт старой пластмассовой полочки. Использованные зубные щётки в пёстром стакане, эпилятор, купленный в магазине бытовой техники за бешенную сумму, нераспакованные пачки с разноцветными квадратиками мыла... Несколько пластиковых бутылочек шампуня, пена для ванны в большой светло-зелёной бутыли. Недолго думая, она отвинтила колпачок и вылила порядочное количество зеленованой, прозрачной жидкости в воду. Пронзительно запахло свежими яблоками; по трепещущей глади воды побежали зелёные круги, превращающиеся в мгновение секунды в пышную пену. Покоряясь бурному течению миниатюрных волн, хрупкие лодочки из радужных пузырьков начали причаливать к бортикам ванны.
   Взгляд гладким лезвием заскользил дальше. Гигиенические прокладки, картонные коробки от краски для волос с симпатичными блондинками на лицевой стороне... Размокшие лица девушек улыбались, демонстрируя роскошные, ровные зубы. Разбухший картон местами пожелтел и покоробился, сделав их лет на десять старше. Однако, их глаза по-прежнему светились молодостью и беспечным добродушием. "Ни капли интеллекта" - отметила она мысленно.
   Ольга издавна - класса с десятого - красила свои тёмно-русые волосы в платиновый цвет. Однако, несмотря на то, что она сама была искусственной блондинкой, она страстно презирала себе подобных, придерживаясь устоявшегося мнения: среди блондинок настоящих интеллектуалок раз-два и обчёлся. Вся белогривая женская масса по мнению Ольги состояла из разбитных легкомысленных дурочек с коэффициентом интеллекта ниже девяноста. Ну, или практически вся.
   Длинные, увенчанные остриженными под корень ногтями, пальцы Ольги раздвинули картонные коробки. Хрупкая металлическая пластинка проскользнула между ними и, издав лёгкий, серебристый шелест, упала в раковину. Ольгины губы растянулись в довольной, немного издевательской ухмылке. Это она и искала.
   На голубой эмали раковины, блестящей от влажного налёта воды, серебрилась узкая полоска острого лезвия. Электрический свет ласково играл на его краешке, разбрасывая вокруг тонкие, едва заметные лучики. Пальцы осторожно сомкнулись над ними и приподняли его, окропив безумным электрическим огнём света.
   Может быть, сделать это сейчас?
   Она с досадой посмотрела на наполняющуюся ванну. Поверхность воды изрыта тоненькими белыми пенистыми оврагами; свет отражался от поверхности пузырьков, расслаиваясь на все цвета спектра. Вода была отнюдь не горячей, однако её приятная, сжимающая теплота поднималась упругими волнами к самому потолку.
   Перекинув ногу через бортик ванны, она ощутила ступнёй гладкую поверхность дна. Пена циркулярными кольцами завернулась вокруг её икры, покрывая кожу мелкими радужными бусинками пузырьков. Немного подумав, она опустила в ванну и вторую ногу.
   Спина ощутила влажную, приятную прохладу пены. Вода окутала плечи тёплой, серебристой дымкой, вселяя успокоение и блаженство. Она почувствовала, как струя воды, текущая из крана, любопытной, влажной змеёй вплетается ей в волосы и опускается бурным потоком промеж лопаток, падая в глубину наполненной ванны. Серебристые блёстки, истерически сияя, бегали по воде, как стая обезумевших на морозном ветру снежинок. Протянув руку, она лёгким движением выключила воду.
   Тишина...
   Вязкая, глубокая тишина, изредка прерываемая звуком лопающихся пузырьков пены и звоном падающих из крана капелек. Облокотившись головой на кран ванны, она могла наблюдать за капельками испарины, ползущими по стенам тонкими, упругими змейками. Миг - и одна из них сорвалась вниз, увлекая за собой своих подруг и с каждой секундой становясь всё крупнее, наливаясь бликами электрического света.
   Из огромных сугробов пены напротив возвышались двумя белыми тяжами её полусогнутые колени, укутанные тонкой, сияющей паутиной пены. Вода нежно окутывала её практически не существующие, похожие на два незрелых абрикоса, груди, увенчанные крупными бордовыми сосками. Когда-то она мечтала носить блузки с пугающе-глубокими вырезами и просторными, широкими шнуровками промеж грудей, однако, очень скоро она обнаружила, что такие одеяния смотрятся на ней крайне нелепо. Приходилось прятаться в строгих водолазках под горлышко, предварительно нацепив бюстгальтер на толстом поролоне. Крошечная юбочка, колготки, подтягивающие лишний жирок, если он, ни дай Боже, появится - и вот она уже смотрится выигрышно и даже похожа на девушку с обложки "Космо". Немного косметики, навести порядок в копне сияющих платиновых волос, и уже можно показаться на людях.
   Она нечаянно поймала своё отражение в вычищенной до болезненного сияния серебристой поверхности водопроводного крана. Округлый цилиндр исказил её черты до неузнаваемости, растянув нос и сделав губы неестественно полными. Глаза чёрными точками терялись где-то на заднем плане, расплываясь и растворяясь. "Наверное, это моя душа выглядывает из-под маски", - мысль опять пришла без её ведома, отрицая и ломая все причинно-следственные связи. Копна накалившихся платиновых волос упала ей на лоб, разбрасывая бриллианты мелких капелек по коже, и она машинально взмахнула вспененной ладонью, дабы убрать её. Клочки пены, вперемешку с водой, потекли под глаза, и только сейчас она осознала, что забыла смыть тушь.
   Где-то над её головой мерно зашумела вода: кто-то, как и она, наполнял ванну, чтобы вымыться и заставить потоки воды унести с собой щемящую боль, гнетущую печаль, разочарование... Приглушённо, сквозь потолок, до неё донёсся крик ребёнка высокого тембра и успокаивающий ропот взрослого голоса - интонации, похожие на чтение молитвы. Ольга закрыла глаза и мысленно перенеслась наверх. Воображение своей яркой кистью, размазывая краски кричащими пятнами, покорно нарисовало ей светлую ванную комнату в желтовато-белых тонах и пронзительный свет электрических ламп.
   Ребёнок. Маленький обнажённый мальчишка в детской ванночке - ему и года нет. Нежная розовая детская кожица, перетяжки тонкими ниточками на запястьях и на крошечных ножках, голубые глазки и кнопочка курносого носика. На головке - светлый льняной пушок, такой мягкий и ароматный... И девушка, склонившаяся над ним в тёмно-синем, выцветшем, ситцевом халате с жёлтыми подсолнухами. Халатик такой короткий, что когда она наклоняется, становится видно её трусики: обычные хлопчатобумажные белые трусики на загорелых ягодицах с потрёпанной отстрочкой. Волосы девушки связаны в короткий, пушистый, тёмный пучок; связаны небрежно и аляписто. Взгляд её голубоглазый, очень утомлённый и близорукий.
   Соседке Ольги сверху - Алине - было всего двадцать, однако девушка уже воспитывала полугодувалого малыша. В двадцать Ольга тоже мечтала о ребёнке, глядя, как её подруги и одногруппницы одна за другой одна за другой выскакивают замуж, стремясь быстрее оборвать тонкую нить свободной жизни, навсегда забыв о её существовании. Замужество - тонкая грань, перешагнув которую вливаешься в рутину обыденных дней, новых дней, оставляя позади беспечное время своенравия и независимости. Иногда и сейчас Ольга завидовала Алине. Это была обычная чёрная зависть несостоявшейся жены к женщине, которая наконец обрела своё Большое Женское Счастье: зависть, от которой взгляд не застилала чёрная пелена ярости; зависть, которая просто щемила сердце железным кулаком, мешая ему совершить очередной удар.
   Однако, лишь Ольга знала, что счастье Алины - ложное... Если бы она была уверена в обратном, она не приютила бы безалаберного мужа Алины прошлой зимой у себя в квартире. Он шатался, как бумеранг, между этажами всю зиму: день - Ольга, вечер - Алина со своим гладким беременным животом. Ольга была в неумолимом, дико возбуждающем восторге от этой бешенной игры, дабы брат Славка целыми днями пропадал у друзей, а мама всю зиму была в Москве на заработках. И даже в тот февральский день, когда Виктор - муж Алины - сообщил Ольге, что так дело не пойдёт, она ничуть не раскаялась и не пожалела о содеянном.
   Она осмелилась впустить Виктора в свою квартиру в тот роковой декабрьский вечер не потому, что испытывала к нему что-то глубже простой человеческой симпатии. Просто так... Спортивный интерес. Получится или нет? Получилось, покатилось, понеслось, понравилось. Но пугающе-захватывающее чувство счастья, что, подобно буйной морской волне, уносит от всех Вселенских забот, даря умиротворение и покой, почему-то обошло её стороной и на этот раз. Спина по-прежнему не чесалась в попытке выпустить наружу белые полотна крыльев. Нервы по-прежнему сдавали, превращая каждое движение в резкий аффект заводной куклы.
   Ольга, изящно поёжившись, погрузилась глубже в мягко шелестящие, пенные облака. Ласковые блики воды нежно обнимали её тело, стараясь хоть на мгновение оградить её от невзгод и тоски. Отражение лампочки, что висела под потолком, навязчивым круглым бликом дрожало на водной глади, слегка припудренной тонкой завесой пены...
   Лезвие на краю раковины зловеще выставляло острый край, раскидывая томные серебристые блики по эмали.
   Не пора...
   Нет...
  ... а где-то за кафельными стенами этой узкой каморки, полностью поглощённой паром, идёт понурый, мелкий осенний дождь. Бурные потоки светлой дождевой воды впечатываются серыми пятнами в сырой асфальт, вытекая из недр старых водосточных труб. Старый кирпич за ними рассырел, потрескался и покрылся слабым зеленоватым бархатом мха. Листья в оврагах превратились в ароматную, преющую, каштановую массу, которую скоро унесут с собой потоки последних осенних ливней... И небо... Серое, глубокое, похожее на радужку чьих-то глаз. Сплошь пропитанное сырыми бликами дождевой воды и расчерченное по квадратам голыми ветвями деревьев, что потеряли одеяния ещё в конце сентября... На пологих дорожках сырого асфальта возятся мальчишки: выстраивают песочные мосты через лужи. Сырой песок пропитывает маленькие детские пальчики, а потом разводы и грязные песчаные пятерни остаются на джинсах и курточках. Дети в невероятном экстазе носятся друг за другом, заливистый смех разливается по двору ласковым звоном серебряных колокольчиков, ботинки чавкают по рассыревшей земле, даря звуки этой горестной, последней осени, передёрнутой серовато-серебристым дождевым занавесом.
   А где-то за домами, размазываясь аппетитным, сочным джемом по крышам и карнизам, нанизываясь на острые шпили антенн, обретает свой покой оранжевый, не по-осеннему горячий апельсин солнца. Облака вокруг него нежно сияют тихим, розоватым пламенем и напоминают небрежные обрывки сладкой ваты. Кажется, они того и гляди начнут сочиться липким, густым сахарным сиропом. Грозовая туча лёгкой касательной дотрагивается до огненной окружности, чуть затмевая её... И дождевые капли... Звенят в полусумраке тихой мелодией поздней осени, что никак не желает перетекать в зиму.
   Ольга нежно погладила колено, укрытое тонким шлейфом пены, измождённой ладонью. Через тонкую линию разрыва проступила болезненно-светлая кожа с лёгкой тенью загара. Пена под ладонью крепко сжалась, разрывая гроздья тонких пузырьков: они прозрачной плёнкой проступали между пальцами. Здесь не было угрюмых дождевых капель и хлюпающих разводов слякоти: только насыщенные белые клубы горячего пара, плеск воды и холодный электрический свет. И ещё стальная полоска бритвенного лезвия, чертовски острая и зловеще серебристая.
   Палец Ольги угрюмо коснулся холодного металла. Лезвие было таким острым, что, казалось, готово было рассечь кожу даже одним прикосновением.
   Грубый стук в дверь, взволнованный мамин голос:
  - Оля? Всё в порядке? Ужинать будешь?
  - Да, мама, всё хорошо, - беспечно протянула Ольга, и это была абсолютная правда. Правда, пробирающая полчищами мурашек до пальцев стоп. - Есть буду, но чуть позже.
   Шаги по звонкому, чуть расшатанному паркета отдалились - мама пошла на кухню. Две секунды спустя её голос резким воем милицейской сирены снова рассек тишину:
  - Слава! Пойдём ужинать...
  - Иду, мам, - голос восемнадцатилетнего брата с другой стороны, вперемешку с поспешным шелестом шагов. - Суп я не буду...
   Ольга снова прикрыла почерневшие от размазанной туши веки, и увидела в зеркале воображения худую фигуру брата в поношенных джинсах и домашней чёрной футболке. Фанатичный, увлечённый взгляд и крашенные её же краской, лохматые космы. Пирсинг в левом ухе - крохотное серебряное колечко. Прыщики красными россыпями на щеках... Вот он семенит сквозь коридор на кухню, где полнотелая мама в бигудях и уютном домашнем халате наливает ему полную тарелку куриного супа, несмотря на ярые протесты. Как подтверждение её правоты, до её слуха донёсся возмущённый возглас брата:
  - Я же говорил, что не буду суп! Ненавижу курицу! И кто только в этой сумасшедшей семье придумал есть суп по вечерам?! Да-да, и картошку убери подальше!
   Ладонь Ольги скользнула по запотевшему кафелю, оставив размазанный неровный штрих, похожий на рваную рану.
   Пора!
~ Полная версия рассказа - в сборнике "Втлену безысходности" ~
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"