4 июля (дату запомнить нетрудно, это главный американский праздник). Сто сорок шестая трасса.
Новая тачка: шесть цилиндров, оппозитный движок. Зверюга. Рвёт с места и выжимает сотню через пять секунд... или около того.
Справа сидит Томка, щурит зелёные глаза и поправляет юбку. Жизнь кажется раем: ровная дорога, мощный мотор, любимая девушка. Чего ещё нужно, когда вам двадцать пять?
Томка просит: "Юра, не гони!" А он задумывается, отсосёт ли она ему прямо в машине, или нужно будет съезжать с асфальта, искать укрытие... бла-бла-бла.
Впереди дристозит рухлядь на четырёх колёсах. Рука автоматически включает поворот, руль кивает влево. Обгоняет нарочито медленно - хочется разглядеть лоха и его "машину".
Борт, обклеенный плёнкой под дерево, тонированные стёкла. Ржавчина на крыльях, грязь. За рулём...
- Ну и чучело! - говорит Томка. - Посмотри на его шляпу!
Шляпа... на нём была шляпа. Странное дело, я совершенно её не запомнил. У водителя вытянутое лицо, тонкие губы, длинная верхняя губа - в три пальца шириной, не меньше. Глаза... глаз в тот момент я не разглядел - водитель смотрел перед собой и сжимал "баранку", будто черти пытались её вырвать.
В этот момент произошло то, что разделило жизнь мальчика Юры (мою жизнь) на две части: до и после.
Впереди провыла сирена (знаете, у шестнадцатиколёсных грузовиков сигнал звучит особо). Пришлось ударить по тормозам и спрятаться. Встречный дальнобой пролетел мимо, всё ещё исполняя свой "похоронный двадцатитонный марш".
- Сволочь! - Долбанул по колену. - Вот же сука!
Универсал маячил далеко впереди.
- Не надо, Юра! Не злись.
- Не, ну ты видела? Сука! Я его сделаю! Увидишь, как я его сделаю!
Томка сказала, что у мужика семья и дети. Жена сидела рядом.
- Ты их видела?
В ответ, она пожала плечами и сказала, что в такой машине ездят большими семьями. Для этого универсалы предназначены. Просто не разглядишь через тонировку.
"Тем паче! - я врубил пятую. - Научится ездить. Скотина!"
На сто сорок шестой есть участок, где асфальт просел, образовалась волна. В этом месте нужно брать левее. Или сильно сбрасывать скорость. Я прихватил универсал в этой западне: занял левую полосу и прижал к опасному участку.
Чего я добивался? Во всяком случае, не того, что получилось.
Он соскочил с трассы, накренился на два колеса. На полной скорости влетел в столб - брызнули осколки, как слёзы... или как брызги шампанского (какое сравнение точнее - решать вам).
Я остановился, включил аварийку, сказал, что нужно пойти, посмотреть. Голос дрожал.
- Ты идиот? - Глаза Томки стали желтыми, кошачьими. - Они всмятку. Поехали!
Я всё-таки подошел. Задняя часть универсала походила на сплющенную консервную банку. Водительское стекло разбито, из проёма торчала рука и шевелилась.
Я наклонился. В этот раз я рассмотрел его глаза. Вернее то, что от них осталось - пустые провалы.
Рука протянула визитку, но пальцы не удержали бумажку, она упала на крошево.
- Там... теперь ты... поспеши.
Я поднял визитку и - клянусь всеми святыми - прежде чем прочёл адрес, я знал, что должен поехать туда: Приморск, Третий Тихий проезд, дом 27. Это знание (правильнее говорить уверенность) возникла из ниоткуда, сравнить его можно только с желанием посрать. Да-да, вы не ослышались. Можно бороться с этим позывом, можно терпеть и сопротивляться, но избавиться от него существует только один способ... вы знаете какой.
Я продержался дней десять... быть может, дольше - большая часть этого срока растворилась в пьяном угаре.
Очнулся за рулём тачки. За окном сто сорок шестая трасса, я сдавливаю руль, как парализованная мартышка. До Приморска двести километров.
"Он что-то говорил, - пытаюсь вспомнить слова погибшего водилы, - он что-то говорил про поцелуй".
Ирма Циолковская (фамилию запомнить нетрудно, так звали великого учёного). Она ждала меня. Ещё бы не ждать; четвёртая стадия рака. Обезболивающие не действуют, надежд никаких. Она высохла и почернела, превратившись в мумию. В живую мумию. Врачи не понимали как такое возможно.
Когда я вошел в палату, Ирма очнулась от опийного дурмана, протянула руку и произнесла (даруя авансом): - Спасибо!
"За что спасибо? - Я смотрел на прозрачные пальцы, на сухие и ломкие (так казалось) веки. Невольно думал об икебане (да простит мне Всевышний тот грех). - Разве уместно здесь слово спасибо?"
Почувствовал в груди дрожь, будто внутри меня вспыхнули угли. Подчиняясь инстинкту, подошел и поцеловал её в левый висок. Вероятно, в этом есть какой-то рациональный смысл. Во всяком случае, всех своих пациентов (я называю их пациентами) я освобождаю именно таким способом.
Прошло двадцать лет; я многих освободил. Многих-многих. Теперь я знаю, что я - ангел смерти. Малах Ха-Мавэт.
Я знаю, что должен явиться к умирающему и капнуть в рот каплю желчи. Делать это необходимо с кончика ножа - такова традиция, - однако я так не поступаю. Не думаю, что кому-то понравится, если к нему заявится незнакомец с кривым зазубренным ножом. Хе-хе. Я целую в левый висок, и получаю за это благодарность. Вот только меня это совсем не радует. Я устал.
Машина моя теперь значительно проще - универсал. В багажнике раскладушка, комплект одежды и запас провизии, на всякий случай. Вчера я подумал, что может быть на сто сорок шестой трассе остался участок с плохим асфальтом. И всегда найдётся гонщик на крутой тачке.