Собаки - не только братья наши меньшие... Сколько существует о них мифов, легенд, преданий! В некоторых странах даже приняты законы, отстаивающие права четвероногих. Правда, дружок. Рассказывают, что однажды в городе Бостоне (в Англии) состоялся настоящий судебный процесс над... собакой. Были судьи в мантиях, адвокат (значит, защитник подсудимого), истец - некий джентльмен - и, разумеется, подсудимый - прелестный сеттер, обвинявшийся в том, будто бы он беспричинно укусил этого самого джентльмена. Адвокат произнёс пламенную речь, в которой доказывал, что его подопечный обладает удивительно кротким нравом, незлобен и потому не мог совершить этого ужасного проступка. Для вящей убедительности защитник заставил сеттера выполнить несколько команд, что тот сделал с большой охотой, а затем, к великому удовольствию присутствующих, с достоинством подал лапу судье.
Четвероногий джентльмен был оправдан!
А теперь, дружок, милости прошу в гости к братьям нашим меньшим.
Матвеич и Сенька
Было это спустя несколько лет после окончания Великой Отечественной войны...
Каждое утро, размеренно постукивая о тротуар своей тяжёлой деревянной ногой, по центральной улице маленького старинного городка проходит седобородый чистильщик обуви Матвеич. То обгоняя старика, то отставая от него, бежит серый спаниель и так старательно обнюхивает тротуар, что его длинные уши почти касаются грязного асфальта.
Возле булочной, разместившейся в подвале двухэтажного деревянного дома, пёс останавливается и, подождав хозяина, вскакивает на крыльцо, которым уже давно никто не пользуется по назначению; потом тщательно обнюхивает его и наблюдает умными глазами за тем, как Матвеич неспешно раскладывает нехитрые принадлежности чистильщика обуви и удобно пристраивает свою неуклюжую потрескавшуюся ногу.
Верхняя ступенька крыльца служит Матвеичу сиденьем, а нижняя - подставкой для ног клиентов и помятой жестяной баночки из-под леденцов для жёлтых пятаков за чистку обуви. Невысокий резной навес защищает от жаркого летнего солнца и стылых осенних дождей. Устроившись, старый чистильщик закуривает папиросу и произносит свою самую длинную за весь день фразу:
- Ну вот и ладно, Сенька...
Спаниель Сенька, как бы соглашаясь с хозяином, шумно вздыхает и блаженно растягивается на деревянном крыльце.
Если идёт дождь, маленькое доброе собачье сердце Сеньки наполняется радостью. Он обожает дождливую погоду. Хоть и прохладно, зато можно побездельничать, поваляться на крыльце. В дождь у Матвеича много работы, он доволен, почти не курит, и противный вонючий дым папирос не разъедает слезящиеся от старости глаза Сеньки. В такое ненастье обувь прохожих обязательно забрызгивается грязью, и они чаще вверяют свои туфли, ботинки, сапоги ловким жилистым рукам Матвеича.
А вот погожие дни Сеньке не нравятся. Пешеходов - тьма-тьмущая! Идут они по своим делам чинно, неторопливо; иные просто гуляют, глазеют по сторонам. На обуви - ни пылинки, ни грязинки! Проходя мимо Матвеича, они виновато ускоряют шаги, словно оправдываются за свой опрятный вид. Старик недовольно кряхтит, вздыхает, скребёт пятернёй бороду, мрачно смотрит в ясное небо и курит папиросу за папиросой.
Как жалеет в эти минуты Сенька своего хозяина! Подойдёт, бывало, к нему вплотную, упрёт ушастую голову в бок Матвеича и тихонько заскулит. Иначе не может пёс выразить ему сочувствие. Конечно, он с радостью лизнул бы разок-другой Матвеича в бороду, да не любит хозяин этих собачьих нежностей.
- Ну, будет, - говорит Матвеич, - и Сенька, перестав скулить, возвращается на место.
Солнце всё светит и светит, а Матвеич всё курит и курит...
Не выдержав однажды такой пытки дымом и раскинув своим собачьим умом, чем бы помочь хозяину, Сенька спрыгнул с крыльца и заковылял в прилегающую улицу, вдоль которой протянулась неглубокая сточная канава. Она уже заросла тиной и ощетинилась чёрной липкой грязью.
Сенька брезгливо спустился по откосу на дно, высоко подняв морду, чтобы меньше вдыхать зловонных испарений, потоптался немного в грязи и с облегчением выбрался из канавы.
А люди шли, зевали, щурились от солнца и не нуждались в услугах старого чистильщика. Сенька постоял некоторое время в тени разросшейся акации, внимательно оглядывая беззаботных прохожих. Затем, оставляя на асфальте мокрые грязные следы, затрусил к толпе.
Сколько начищенной до блеска обуви! Сенька опустил свой нос к самому асфальту и начал ловко маневрировать между идущими в сторону булочной брюками. Его мохнатые лапы почти незаметно, как бы невзначай, слегка касались ног прохожих...
Проходя мимо чистильщика, каждый из них невольно оглядывал свои недавно вычищенные дома штиблеты, ожидая увидеть радующее глаз сияние; но - какой ужас! - от прежнего блеска и следа не осталось! Зато были следы Сеньки...
Когда Сенька устало притащился к своему месту на крыльце, Матвеич трудился вовсю. Перед ним выстроилась очередь. На лбу старика блестели капельки пота, но глаза его сияли.
Матвеич работал!
Челобитная Лизеты
Жил-был на Руси царь-император Пётр Первый. Характером, как известно, он обладал далеко не ангельским и однажды так разгневался на знатного придворного, что повелел посадить его в Шлиссельбургскую крепость и даже пообещал высечь на площади кнутом. Императрица, как, впрочем, и весь царский двор, не считали вину этого несчастного столь значительной и потому при каждом удобном случае просили государя смилостивиться и не наказывать его так сурово. Но Пётр ещё более раздражался и однажды запретил впредь напоминать о невиновности придворного.
Как-то утром царь по своему обыкновению поехал в Сенат, где его ожидали важные государственные дела. А сердобольная императрица думала-думала да и придумала забавный способ испросить у государя помилования провинившемуся придворному, не преступая царского запрещения.
Была у Петра любимая собачка - Лизета. В нечастые его свободные минуты она не отходила от императора, радостно повизгивая, облизывала ему руки, а иногда норовила лизнуть и в нос. Улыбаясь, грозный царь не противился этим восторженным собачьим шалостям-нежностям.
И вот императрица приказала сочинить от имени Лизеты челобитную Петру, в которой собака сначала покорнейше изъявляла свою бескорыстную ему верность, затем описывала все обстоятельства, доказывающие невиновность придворного, и нижайше просила о его прощении. Челобитную поместили Лизете за ошейник таким образом, чтобы её можно было сразу увидеть.
По возвращении Петра во дворец Лизета, как обычно, бросилась к нему со своими собачьими восторгами. Челобитная императором была тут же обнаружена. Прочитав её, Пётр рассмеялся и, потрепав любимицу по спине, сказал:
- И ты, Лизета, с челобитными ко мне пристаёшь! Ладно, исполню твою просьбу, благо она от тебя ещё первая...
И придворный был немедленно помилован.
Приказ императрицы
Годы правления императрицы Екатерины Второй принято называть золотым веком. Было ли так на самом деле, либо это преувеличение - Бог весть. Известно только, что многие иностранцы приезжали тогда в Россию-матушку, привносили в патриархальную жизнь огромной страны богатую европейскую культуру, современные традиции, принимали российское подданство и начинали трудиться во славу своего нового отечества. Некоторые из них благодаря своим талантам, прилежанию, доблести возвысились при императорском дворе и стали известными людьми.
Именно так оказался здесь и некий Судерланд, сделавший вскоре карьеру придворного банкира. Человеком он был добросовестным, честным, в совершенстве знал банковское дело, потому и пользовался полным доверием самой императрицы. Но придворная действительность - это хождение над пропастью.
Однажды слуга доложил Судерланду, что в гостиной находится полицмейстер (так назывался в те времена начальник полиции) и срочно желает видеть господина банкира; а дом окружён вооружёнными солдатами. Судерланд был обескуражен этим сообщением и в волнении сказал слуге:
- Проси в кабинет!
Вошедший полицмейстер являл собой человека, смущённого не менее, нежели сам хозяин.
- Господин Судерланд, - произнёс высокопоставленный гость, - я получил от императрицы повеление, суровость коего меня пугает... Не знаю, за какой проступок вы подверглись гневу Её величества.
- Похоже, я потерял доверие императрицы, и мне грозит отставка? - потерянно спросил Судерланд.
- Это было бы не столь печально, - ответил полицмейстер. - Доверие можно вернуть и место получить снова.
- Уж не вознамерилась ли матушка императрица выслать меня отсюда? - всё более удивлялся придворный банкир
- Это было бы неприятно, но с вашим немалым состоянием вам всюду открыты дороги.
- Господи! - испуганно воскликнул Судерланд. - Может быть, меня хотят сослать в Сибирь?
- Сибирь не так страшна, как её малюют. И оттуда возвращаются...
- Значит, меня заточат в крепость?
- О, если бы... Крепостные ворота как закрываются, так и открываются...
- Боже мой! Неужели я иду под кнут? - вскричал несчастный Судерланд. - Какой позор!
- Конечно, истязание кнутом - наказание суровое, позорное, но и от него редко умирают...
- Выходит, мне угрожает смертная казнь? - разрыдался Судерланд. - Но за что? За какие прегрешения? Не может этого быть! Ведь накануне императрица так милостиво со мной разговаривала...
- Увы, господин Судерланд, - горестно произнёс полицмейстер, - Её императорское величество приказало сделать из вас... чучело.
- Чучело? - вскочил с кресла поражённый банкир. - Да вы с ума сошли, господин полицмейстер! Как вы могли согласиться исполнить это нелепое, варварское по своей жестокости повеление?
- Ах, друг любезный, - обречённо сказал полицмейстер, - я сделал всё, что мог, даже то, на что не имею права, ведь я начальник полиции: я даже возразил Её величеству. Но императрица, вся в слезах, убитая горем, была непреклонна. Она укорила меня в неповиновении и велела немедленно исполнять приказ...
В это время вошёл слуга и доложил банкиру, что явился граф Брюс, встреча с которым была оговорена ещё вчера.
- Какое это уже имеет значение? - печально сказал Судерланд и тяжело опустился в кресло. - Впрочем, пусть войдёт.
Граф Брюс стремительной походкой словно влетел в кабинет и вмиг опешил, увидев несчастные лица банкира и полицмейстера.
- Господа, что случилось? - спросил он.
Когда полицмейстер рассказал придворному, имевшему прямой доступ к императрице, о страшном её повелении, которое он прибыл исполнять, граф Брюс вскричал:
- Это какое-то жуткое недоразумение! Я тотчас же еду к матушке императрице, чтобы прояснить все обстоятельства дела!
Явившись к Екатерине, взволнованный граф доложил, какая угроза нависла над Судерландом. Императрица всплеснула руками и воскликнула:
- Ужас! Какие страсти! Что этот полицмейстер вообразил? Граф, велите ему скорее освободить моего бедного банкира!
Граф Брюс вышел в приёмную и отдал соответствующее распоряжение. Вернувшись в покои императрицы, он узнал о разыгравшейся комедии, едва не ставшей трагедией.
- Знаете, граф, - сказала императрица, - когда-то банкир Судерланд подарил мне маленькую собачку. Я к ней очень привязалась! И она платила мне взаимностью. И я назвала её в его честь - Судерланд. Недавно моя любимица, увы, околела. И велела я сделать из неё чучело - дабы оставить память. Я была так убита горем, что слабо помню, какие отдавала распоряжения. Недаром полицмейстер всё отнекивался... Оказывается, он решил, будто я требую сделать чучело банкира Судерланда...
Спаситель Коринфа
...В ту ночь жители древнегреческого города Коринфа, как обычно, спали спокойно и безмятежно. Ничто не предвещало опасности. Высоко в небе сияли лучистые звёзды, завороженные тишиной и покоем, дремали вечнозелёные пальмы. Даже неугомонные птицы примолкли до рассвета. Только с южной окраины города изредка доносился негромкий лай специально обученных сторожевых собак.
Но вдруг... Что это? Все пятьдесят четвероногих сторожей подняли невообразимый вой и бросились в непроглядную темноту. Крадучись, почти бесшумно, к городу приближались чужаки. Они рассчитывали под покровом ночи захватить врасплох жителей Коринфа. Вражеские воины были хорошо вооружены и уверены в своей победе.
Услышав стремительно приближающийся лай и увидев горящие в темноте глаза, враги поначалу опешили: им ещё не приходилось сражаться с собаками. Но в следующее мгновение, когда четвероногие защитники яростно набросились на многочисленных чужаков, те заслонились щитами и обнажили свои короткие мечи.
Завязалась невиданная, жестокая битва. Тишина ночи огласилась дикими воплями искусанных людей и жуткими взвизгиваниями тяжело раненных псов. Вооружённые только острыми клыками, собаки бесстрашно атаковали врагов, повергая их наземь...
Однако силы были слишком не равны. Неприятеля не счесть - многие тысячи, а собак всего пятьдесят. Да и оружие врагов - щиты, мечи, дротики (короткие копья) - делало своё жестокое дело. Уже многие отважные защитники полегли на поле брани. Только несколько самых выносливых и опытных сторожей из последних сил отчаянно сражались с неприятелем.
Среди них выделялся могучий пёс по кличке Сотер. Ощетинившийся, весь в клочьях окровавленной шерсти, ловко уклоняясь от ударов мечей и дротиков, он сеял невообразимую панику среди пришельцев. Немало их испытало на себе его острые беспощадные клыки. Увидев, что какой-нибудь собаке угрожает опасность, Сотер бросался ей на помощь и нередко спасал от верной гибели, впившись в руку противника, наносящего удар...
Но вот пали последние сторожевые псы, и Сотер остался один против целого войска - обученные собаки никогда не покидают место схватки. Сотер встряхнулся, на мгновение присел на задние лапы и, злобно зарычав, метнулся из кольца попытавшихся окружить его воинов. Отбежав на некоторое расстояние, он снова присел, поднял морду к звёздам и душераздирающе завыл, призывая жителей Коринфа...
Даже самые большие любители поспать, услышав тревожный зов Сотера, схватились за оружие и выступили на защиту города. После долгой жестокой сечи враг был разбит и обращён в бегство.
Благодарные жители изготовили для Сотера красивый серебряный ошейник с надписью: "Сотер - защитник и спаситель Коринфа", а впоследствии поставили ему мраморный памятник.
Не от героического ли Сотера берёт своё начало порода длинношёрстных легавых собак - сеттеры?..