Аннотация: Лето 2005. Эквадор. 10е место. Ругали меня жуть как :).
Похождения одного изумруда
"И юных дев, подобных дивным пери,
Пятнадцать перед троном собрались..."
Весэль как обычно безбожно фальшивил. Пьяненький мужичонка осоловевшим взглядом следил за пальцами, скользящими по струнам. Потом вдруг подпрыгнул, закружился весело и бестолково. Торговка бубликами хихикнула, толкнула локтем товарку и та, покопошившись в фартуке, швырнула Весэлю грошик. Монетка глухо ударилась о пыльный тротуар. Метнулся было за ней уличный певец, да не успел. Босоногий сорванец промелькнул общипанным воробьем, и денежки как ни бывало. Весэль пожал плечами.
" Пылали их щеки кармином,
Вздымались их пышные груди,
Их нежные губы дрожали"...
--
Плохи дела?
--
Куда уж хуже, - музыкант поднял глаза от мандолины. Прямо перед ним, переминаясь с ноги на ногу, лопалась от стыда баба.
--
А хочешь спою тебе, красавица? - Весэль маленько воспрянул духом, в надежде подзаработать, и посему беззастенчиво кривил душой. Красавицей его собеседницу называли, видать, не часто. Бабу словно из бревна топором вытесали - ни ямочки где положено, ни холмика. Праздничный сарафан чуть не трескался на по-мужски крепкой, но плоской груди. Рябоватое лицо украшала здоровущая картофелина носа, а под белесыми бровями, будто в насмешку, зыркали глазищи размером с блюдце.
--
У меня это...Дело есть, певун... - Баба нагнулась к Весэлю, и в нос ему ударил крепкий запах чеснока и кровяной колбасы. У Весэля аж голова закружилась от голода ... - Только не здесь, не на людях, а...
Баба вспыхнула, отчего ее лицо стало просто пунцовым, и кивнула. Весэль вскочил, нахлобучил на седеющую голову феску и, зацепив одеревеневшую тетку под ручку, направился в известное всем ярмарочным гулякам местечко под вывеской "Хромой барсук".
***
Хохотушка Марго старательно закатывала белки к небу. При этом она норовила ещё и рассмотреть получше своих соседок. Нет, не получалось. Тогда Марго плюнула на это дело и нагло уставилась прямо на жреца так, что тот даже нахмурился и укоризненно покачал бритой головой. Изумрудный полумесяц в святейшем ухе покачнулся в такт, и Марго тут же принялась подсчитывать, сколько клиентов надо обслужить, чтобы заработать на такой вот камушек. По всему выходило, что заведению пришлось бы аж лет пятнадцать вкалывать без перерыва и ежемесячных капризов. Марго огорчилась ненадолго, но тут же нашла себе другое занятие. Узрев в толпе, в первых ее рядах, с десяток другой знакомых купцов, Марго начала строить многозначительные рожи, доводя почтенных жителей чуть не до лихорадки - жены то рядышком. Прикинув, какой скандал может из всего этого получиться, Марго аж присвистнула . Приосанилась, выпятила грудь в низком корсете и приготовилась было осуществить задуманное, как получила сильный тычок в бедро и услыхала шипение.
- Не кривляйся, погань. Не скверни ступени трона, - тощая инокиня сверлила Марго насквозь сумасшедшим взглядом.
--
От, ты, дрянь! - Марго взвилась было, но заткнулась. Права была монашка, ох права... И дело то тут не в "сквернить - не сквернить". Имелись у Хохотушки причины стоять сегодня здесь, на высоком помосте посреди храмовой площади. Не просто так собралась старушка Марго стать одной из пятнадцати "пороком нетронутых, духом святых, на великое избранных". Не со скуки одна из самых разбитных продажных девок столицы собрала пожитки и смылась, не попрощавшись с подружками. Не со скуки и не по глупости... И уж коли решилась она на этот нелегкий шаг, то и вести себя надо так, как следует... Как следует "чреву богоизбранному, несущему мессию и сына божьего во спасенье мира грешного..."
--
... избранницы... пройдут через земные и небесные испытания... вести их рука Единственного... святость и невинность лишь одной...лживые и порочные наказаны будут... знамение Великого Старца...воцарится благодать и сядет Сын на троне, почитаемый всеми тварями земными, а в мир его принесшая станет великой Валиде, чтобы вершить справедливость наравне с ним...
Жрец убрал свиток в рукав балахона и строго оглядел притихших горожан. Толпа молчала. Прятали глаза жены, покашливали толстобрюхие богачи, испуганно моргали ресницами девки. Дело то нешуточное. Храмовники объявили приход Спасителя. Первый раз за сорок лет. Значит, являлось Главному Смотрителю видение, значит, снова пробил час, и если будет на то воля Великого Старца придет на эту землю сын божий в человеческом обличье и станет править. И наступит, наконец, благоденствие.
Весэль спрятался за спину здоровенного детины и почесался. Не верил он во все эти храмовые штучки. И кому нужна эта справедливость, когда и так все неплохо? Гудят оливковые прессы, шумят винодавильни, по праздникам спешит народ в харчевни да кабаки. Есть и богатеи, есть и нищие, найдется место и таким как Весэль - веселым да бестолковым певунам- затейникам. А болтовня о Спасителе... Весэль хоть и неграмотным был, много чего разумел. Жизнь его помотала, побила как следует. Видел Весэль, что раздобрел народ, да разленился. Перестал толпиться у храмовых ворот с дарами и развязывать толстые кошели, чтобы бросить пару золотых в мешочек с пожертвованиями. А жрецы тоже покушать любят, да и деревянное изображение Великого Старца не мешало бы покрыть новой позолотой. Значит либо напасть какую надо придумать, либо показуху, чтобы обомлел люд и снова потек денежный ручеек к белым клобукам. А что может быть лучше, да прибыльнее, чем приход Спасителя? Прошлого раза Весэль не помнил, под стол пешком ходил. Но матушка рассказывала. Хорошо погуляли, ярмарку затеяли. И весь положенный срок пили, ели, и, понятное дело, на Храмовую площадь бегали - на избранниц смотреть. Люди толковые ставками баловались. Правда, не то не родился никто, не то знака от Великого Старца не последовало. Так тоже, если подумать хорошенько, все верно. Разве позволят храмовники, чтобы свершилось, чтобы пришел Долгожданный, и закончилось их время?
Весэль еще разок почесался и потихонечку, бочком начал пятиться с площади. Сейчас народ разойдется. Самое время присесть у дороги и спеть подходящую к случаю балладу... У Весэля от этих стишков порядком оскомину набило.
"И юных дев, подобных дивным пери,
Пятнадцать перед троном собрались..."
***
Избранных, однако, было числом четырнадцать, что жреца всемерно огорчало. Не найди он до вечера еще одну дуру, и всё! Состязания придется отменить! И тогда придется ему брать котомку и ходить по деревням, собирая скудные грошики. Дела финансовые в храме обстояли хуже некуда. Решение провести состязания назрело еще лет пять назад, да уж очень не хотелось все это затевать Мороки много. Сначала Главного Смотрителя уговори, потом кельи подготовь, потом малую толику средств изыщи, чтоб уплатить семьям избранных хоть какой-никакой калым , а потом - самая что ни на есть неприятность. Разослать послушников по деревням да городишкам, чтобы весть несли и девок искали... Пятнадцать дев, от духа Великого Старца зачавших. Пятнадцать избранниц, в чреве своем благодать несущих. Тьфу ты... Блудницы! Жрец отмахнулся от назойливой мошки и оглядел, измученных полуденной жарой, девиц. Ну, с деревенскими то все понятно. Нагуляли, не спохватились вовремя, вытравить не сумели, и всё. Тут уж, либо в поганый дом идти, за деньги собой торговать, либо камнями быть закиданной. У мужичья суд скорый. Не соблюла честь - сдохни как собака! У богатеек родовитых судьба другая. Жрец покосился на отороченный соболем воротник длинной, словно жердь, уродины. И кто польстился то? Тех с приблудышами ждал костер, будь бастардёныш хоть королевской крови, тем более королевской. Монашки тоже - дело обычное. Те либо молодухи обманутые, либо фанатички уверовавшие. Жрец крякнул, потрогал серьгу в ухе и покраснел, припомнив тощие сиськи сестры Вельды. Недолго ее пришлось уговаривать, мол, Великому Старцу угодное вершим... Еще раз оглядел вспотевших "спасоносиц" жрец. Мда. Как не было средь них дочек купеческих, так и не будет. Крепка торговая гильдия. Хранит свои тайны и дщерей своих в строгости блюдёт. А коли и не блюдёт, никто о том не ведает. Появится в белокаменном доме чужой младенчик - ответ короткий: "Подкидыша взяли, благодеяние творим".
--
Ну что, красавицы, потерпите до заката? Потерпите, куда деваться то? Явится последняя - значит верное было видение. Значит, состязаться вам до последнего. А коли не явится, ну, сами знаете...
--
Чай не дуры, ведаем, - размалёванная бабёнка почмокала губами и села прямо на пыльный помост.
--
Встань, избранница.
--
Чичас! - Марго, а это была именно она, повела плечами и осталась сидеть, только юбки подобрала немного. - Подь-ка сюды.
Жрец вздрогнул. Бабёнку эту он сразу приметил. Как на рассвете вышел на пустую еще площадь, так и уткнулся в нее глазами. Их на тот час не то десять, не то девять подошло... Белую кость позже в каретах подвезли. А мужИчки ещё поутру объявились. Эта среди них как рубиновая бусинка торчала. Сразу понял жрец, что за птичка. Понял, но промолчал. Хоть и не верил он в божий промысел, но ритуал соблюдал точно. Пятнадцать спасоносиц, Великим Старцем ведомых, из которых лишь одна Матерью стать достойна. В равноденствие с рассвета до заката спешат они к трону...
--
Чего тебе? - нагнулся пониже, чтоб другие не слышали, коли охальничать станет.
--
А не придет последняя, что будет то? - Шепот был жарким и изумрудный полумесяц запотел. У жреца взмокли ладони - мужик он был крепкий, до утех охочий.
--
Пораскинь башкой то. Тогда выходит не спасоносицы вы, а шалавы, и место вам в ямах помойных.
--
Так там нам самое и место, аль не знаешь, милок? - Бабёнка прижалась губами к уху и вдруг рявкнула во всю глотку, - Спасителем тяжела!
У жреца потемнело в глазах. Он отпрянул резко и выпрямился, машинально прижав два пальца ко лбу. Немногие, оставшиеся на площади в ожидании вечера, повторили за ним ритуальный жест.
--
Шлюха, - он сказал это одними губами, та поняла, расхохоталась громко, нагло.
--
Успела ли, отец? - Пробасила немолодая уж тетка, и потянула за полу балахона. Жрец опустил глаза. На ступенях стояла она, пятнадцатая, в коричневых от пыли башмаках и простом сарафане.
--
Взойди, девица. И наступит закат. И принесет утро пятнадцати избранным испытания, чтобы, пройдя все круги, осталась лишь одна, достойная исторгнуть из чрева своего Спасителя.
Колокол гудел тревожно и назойливо. Весэль поднял голову от деревянного стола, рыгнул и промямлил...
"И юных дев, подобных дивным пери,
Пятнадцать перед троном собрались..."
***
- Бей, лупи, заходи слева... Давай! Суй ей прут в ухо! Ах, ты черт!
--
Куда? Сверху садись... И по башке, по башке... В пузо ногой!
--
Ай... Щас она ухо откусит... Кровищи то!
--
Ставлю двадцатку на Дылду! И еще столько же за свата!
--
Ах. Убили! Убили!!!
Толпа визжала, хрипела, агонизировала. Матери поднимали своих детей повыше, чтобы тем было видно, как на огороженном веревкой пространстве пятнадцать женщин убивают друг друга. Избранницы, одетые лишь в короткие плащи и вооруженные железными крюками безжалостно бились за право жить. В глазах у них тускло сверкала безнадежность.
--
Ох, люблю я посмотреть, как бабы лупятся. Глянь, какие коленки. Я бы тоже с такой полупился. - Золотозубый торговец похлопывал себя по брюшку и толковал горбатому юноше. - В прошлый раз тоже одна такая попалась, весь цех сбегался на ее зад глянуть. Я еще в подмастерьях ходил. Долго держалась. А когда выкинули в канаву, дружок мой ухитрился от волосьев ее отхватить. Верно говорят, удачу приносит. Дружок тот дом на левобережье прикупил, с нами нынче и знаться не желает... Так что, гляди в оба, может на этот раз повезет. Куда? В глаз тычь, в глаз!!!
Солнце жарило беспощадно. Сладкий запах кровавого пота пропитал воздух. В животах у зрителей громко урчало, но расходиться никто не собирался. Наоборот, народ подтягивался из переулков, молодежь норовила залезть на балконы, чтобы лучше видеть, а хозяева бесцеремонно сталкивали нахалов вниз.
Драка перешла в бойню. Полная голубоглазая деваха, до этого бойко уклоняющаяся от ударов соперниц, поскользнулась на коровьей лепешке и шлепнулась лицом вниз. К ней подскочила другая и с размаху ударила дубиной прям в затылок. Голубоглазая дернулась и затихла. Визжащие девки как-то одновременно замолчали и словно, подчиняясь приказу, метнулись к лежащей. Дубины взлетали вверх и одновременно падали с глухим стуком на раскорячившееся тело. На площадь вползла тишина, и только равномерное шлеп-шлеп-шлеп разбавляло безмолвие.
--
Состязание завершено. Первая спасоносица отвергнута Духом Великого Старца. И принесет новый день четырнадцати избранным рудные испытания, чтобы, пройдя все круги, осталась лишь одна, достойная исторгнуть из чрева своего Спасителя, - жрец потянулся к веревке колокола. - Родные могут до заката прийти в казну за калымом.
"Шлеп-шлеп-шлеп." Тоненькая девчушка исступленно била по черно-синей спине трупа. На грязных щеках блестели ровные полоски.
***
--
Ты водицы попей. И не стесняйся. Пойди, почистись еще разок. Чай, все мы тут из мяса и костей сделаны.
Услышав это, бледная девушка икнула и согнулась над кучей нечистот.
--
Тьфу ты. Дерьмом всё провоняли. В сторону отвали, - Марго заколола косы на голове и, подышав на зеркальце, обтерла его о подол.
--
А ты не нюхай. Королева нашлась. На водички то.
В темной келье собралось пятеро. Марго оглядела соседок. Вот попала! Придурковатая девка лет тринадцати, сумасшедшая монашка, постоянно молчащая дылда из благородных и старая тетка, та, что заявилась последней. Ни в картишки перекинуться, ни словечком перемолвиться. Марго пыталась было завязать беседу, да куда там. После вчерашней драки малявка тряслась и рыгала без конца, а старуха носилась с кувшином затхлой воды. С монашкой говорить было не о чем. Та перебирала четки и зыркала по углам. От такой подальше надо. Марго зевнула. Вчера она разумно держалась в стороне и обошлась почти без синяков. Сегодня с утра Марго славно покушала и теперь отдыхала. За двадцать последних лет ей еще ни разу не удавалось так хорошо провести день. " Если так дальше пойдет, глядишь и стану Великой Валиде. А там и золото, и почести, - Марго усмехнулась, сверкнув железным зубом. Валиде Марго!!! Смех у нее был сухой и злой. Монашка вздрогнула в своем углу.
--
Ты того, подвинулась бы что-ли. Девчонке полежать негде, - старуха никак не могла успокоиться. Марго цыкнула, но освободила немного места.
--
Чего копошишься то, дурында? Все одно сдыхать. Никто не сдюжит.
Благородная дылда зашлась в рыданиях. Золотой медальон выпал из тощих пальцев и, ударившись о каменный пол, раскрылся. Черноокий красавец нежно глядел в низкий потолок кельи.
--
Ах, ах, ах! Вот и Великий Старец, не иначе, - Марго соскочила с лежака и цапнула побрякушку, - Смазлив! Чего ж не женился то? Родом не вышла, барышня, или рожей?
Хозяйка медальона стала белее штукатурки. Блеклые глаза умоляюще впились в Марго.
--
Отдайте, пожалуйста.
--
Хороша цацка. К чему она тебе? Все равно сопрут нищие, когда в канаве тебя лапать станут...
--
Давай сюда. Живо. - Марго впервые обратила внимание, что кулаки у старухи большие, по-крестьянски крепкие, и взгляд твердый. - Давай. И молчи лучше. А не то...
--
Чего ты... а пошла ты... на, подавись! - Марго пожала плечами и отшвырнула украшение к оконцу.
--
Припрячь подальше. Красивый мужик то. Неча всяким зенки пялить. - Побрякушка отливала золотом на широкой красной ладони.
Дылда заулыбалась, прижала медальон к груди. Благодарно кивнула неожиданной защитнице.
--
Меня Анжеликой зовут. А Вас?
--
Мартой кличут. Марта я - бакенщика дочь. А малышка - Танинка.
--
Сестра Епифания, - прошипела монашка нехотя. Поднялась. Вышла на середину кельи.
Марго отвернулась. Нечего ей знакомства разводить. Все одно им на тот свет безымянными входить, монашке ли, мужичке ли - едино.
***
Весэля тошнило. Не столько от зрелища, сколько от выпитого вчера пива. Хотя зрелище было весьма неприглядным. Припёрся он сюда не сам, дружки заставили. Напоили, накормили, дали грошиков и позвали взглянуть на ярмарочные забавы. А как не пойти? Прибьют ведь! Воры народ суровый. Весэль щипал струны мандолины и бурчал под нос.
" Звенели стрелы, стонали девы..." Песня выходила какой -то убогой.
--
Спорим на выпивку, что наша Маргоша легко увернется.
--
И не буду даже. Она баба привычная. Помнишь, мы в нее ножичками швырялись, так никто и не попал.
Веревки были длиной с локоть, пристегнуты к шестам одним концом и к медным ошейникам с другой. Желающих поучаствовать в богоугодном состязании нашлось немало. Корзины с голышами стояли возле низкого забора, что окружал площадь. Подходи, бери голыш, швыряй. Для мужиков - забава привычная. Спасоносицы визжали, прыгали, приседали, норовили увернуться от свистящих камней. Уведет от удара избранную Великий Старец. Бери голыш, швыряй, не стесняйся. Находились мастера, что ухитрялись с подкруткой бросить. Такой камень, как свинцовая чушка - череп насквозь пробивает.
--
Ты в голову то не целься. Рано еще. Бабы с дитями не натешились. По ляжкам вдарь. Вон той, щупленькой. Хорошо!
--
Этой хватит, упадет скоро. А рядом толстушка здорово приплясывает. В пузо ей меться.
Длины веревки не хватало, чтобы согнуться калачиком, спрятать живот, а голову обнять руками. Женщины бились, задыхались, исходились истошными воплями. Толпа смачно ржала. Часа через полтора запал, однако, сошел. И спасоносицы перестали чудно извиваться вокруг шестов. Больше вздрагивали под ударами и лицо прикрывали. Одна за другой начали сдавать, провисать в ошейниках, так что глаза чуть не лопались.
Шалийка - карманник подмигнул товарищам, подскочил к ближайшей корзине, на ощупь выбрал камушек. Прищурился, высматривая жертву. Голыш летел красиво с присвистом и ударил тоже красиво - прям в висок высоколобой девице. Сломалась девка молча, даже не пискнула. Ноги в башмаках деревянных вперед поехали. Веревка натянулась - не порвалась. А что лицо посинело, так это за синячищами незаметно было. Шалийка руки в карманы засунул и пошел пританцовывая. Проходя мимо Весэля, кивнул, мол, пора обедать. Весэль мандолинку закинул на плечо и потрусил за дружками. Жрать хотелось.
***
--
Брезгую! И не думай! - Марго отбивалась и топала ногами. В келье сильно воняло мочой.
--
Как знаешь, - Марта отошла. Тряпицу монашке протянула. Та поморщилась, однако, взяла и к лицу приложила.
--
У нас на селе парни когда мордуются, так потом только так .. Помочутся маленько на глину и мажут себя везде.
Девчушка лежала на животе и только дрожала, когда Марта обкладывала ее серыми кусками ветоши.
--
Что с тебя взять, деревенщина? А вот у нас медная мазь для таких случаев пользовалась, - Марго мечтательно потянулась и ойкнула. Все тело болело, словно через него прошло полполка кирасиров, как в лучшие времена.
--
Молчи, - застонала монахиня - молчи, не гневи Великого. Видит он все и слышит. Убережет Избранницу.
Марго сплюнула в ладонь и удивленно уставилась на кровавый сгусток с крошевом зубов. Потом встала, хромая подошла к инокине и, ткнув в живот пальцем, просипела.
--
Когда скакала да покряхтывала, тоже видел? Или ослеп? Не морочь голову, сестра. Ишь ты, святая нашлась. Чем ты лучше меня? Я честная девушка, что заработала, то и взяла. А ты? Как оно на алтарях, удобно ли? А теперь думаешь грех прикрыть? Спасоносицей стать решила? Или хочешь до конца дойти и единственной остаться? Не выйдет! Кишка тонка! Если кто и выдюжит, так это я, и может, вон, мужичка безмозглая! А ты подохнешь, и девчонка подохнет, как собака, как ваша барынька беломордая.
Монахиня слепо уставилась в глаза Марго. Зрачки закатились, и изо рта показалась пена. Монотонный вой вырвался из ее груди и залил каменную келью ледяным ужасом. Марта метнулась к сестре, обхватила ее дрожащее тело, навалилась сверху, расцепила зубы.
--
Дай чего-нибудь. Скорее. А то язык заглотнёт.
--
А пусть заглотнёт. Моё какое дело! - Марго заткнула уши руками и закрыла глаза.
***
--
Жажда и голод - испытание хорошее, только слишком муторное. А черни зрелищ подавай. Что если посадить их в яму - пусть народ ходит, смотрит.
--
Да. А рядом можно карусель приспособить. Пироги, пиво... Весьма прибыльная затейка получится, - купец заискивающе улыбался. Не часто торговых людей зовут на совет в Храм. - Детишкам куклов показать можно. Леденцов наварить. Тоже дело.
--
На половине сойдемся? - Полумесяц переливался зеленым, словно насмехаясь над Гильдией.
--
А не жирно ли...- Начал было сухощавый старичок в синей ермолке, но осекся под укоризненным взглядом сотоварищей.
--
Сойдемся, сойдемся. С утра и начнем. Карусельку то, может, и в ночь обустроим, скоренько...
***
--
Говорил , что колечко купит с камушком. Беленький камушек. Беленький с синенькими искорками. - Девчонка бредила.
--
Воды дайте, воды. - Шепот волнами то нарастал, то спадал и глох в радостных детских визгах и гуле воскресной толпы. Время от времени к яме подходили люди, со скудным любопытством заглядывали внутрь, шарахались от резкого запаха нечистот и, чертыхаясь, отходили.
--
Воды дайте, воды.
Весэль громко пел песенку о неверном муже и глупой жене для двух смешливых барышень в одинаковых юбках из цветного муслина.
Пузырек легко скользнул в широкий рукав Марго. Она покосилась на других, нет, не заметили. Вот и хорошо.
--
А мне что дома остаться, что в спасоносицы пойти - смертушка грозила. У нас в Соловушках нечестных девок на кол спокон веков сажали. Ну и подумалось, что коль стану избранницей, может и посчастливится выжить... А если нет, так хоть матушке с батюшкой помощь какая будет. Калым возьмут, коровку купят. У меня сестрёнок - пять душ, им приданое справить не на что, - приговаривала низенькая лопоухая девка, положив голову на колени Марте, - да тут кого ни спроси, одна беда.
Марта молча кивала, гладила девку заскорузлой ладонью по впалым щекам.
--
У нас хозяйство справное, - подала голос стриженая по-городскому молодуха, - сваты приходили, все как положено. Вечером пошла по воду, наши слободские и ссильничали. Батюшке в ноги кинулась, а он молвил: "Ты теперь, девка, почти замужняя, иди к жениху, ему сказывай." А что жених? Я его один раз всего и видела. Статный весь из себя, усатый. Позор на себя принять разве захочет? Сама не ведаю как, ноженьки на площадь привели. Храм увидала, упала перед алтарём, побелело в глазах... Попить бы.
--
Колечко с камушком... - Девчушка широко раскрыла глаза, приподнялась на локтях и затихла.
--
Отмучилась, сердешная. - Марта, кряхтя, поднялась, подошла к краю ямы, - Эй, певун, кликни жреца. Преставилась спасоносица. Пусть колотит в бубенец.
Весэль отвел глаза, вскакивая, задел за стоящую перед ним феску, рассыпал монетки, но подбирать не стал.
--
Сейчас. Я мигом. Только потерпите.
"И принесет новый день избранным трудные испытания, чтобы, пройдя все круги, осталась лишь одна, достойная исторгнуть из чрева своего Спасителя..."
Карусельщик с сожалением провожал последнего посетителя. Когда еще выпадет такая ярмарка?
***
Суп здесь готовили наваристый. Мяса не жалели. Только жевать Марго было нечем, да и сил оставалось только жиденькое глотать. Есть хотелось постоянно, а шевелящийся в животе зверёк, заставлял Марго подниматься с лежака и, держась за стенки, подходить к столу.
- Лежи. Я тебя покормлю, - Марта все еще пыталась суетиться, ухаживать за сестрой Епифанией, и за другими. Тех, кто остался, собрали в одну келейку, без окон, но чистую и прохладную. Сдюжило немного. Марго всё пыталась пересчитать, но в глазах плыло и моросило мелким красным дождем. Не думалось Хохотушке, что невыносимыми будут испытания. Понадеялась на свою двужильность да кошачью изворотливость. На дружков понадеялась. А зря, видать.
--
Великий Старец спасет избранницу. Его рука проведет Единственную через все круги. - Сестра Епифания завыла, Марго привычно заткнула уши.
--
Ну, как дела, спасоносицы? - Сквозь кровавую изморось пробивался изумрудный свет полумесяца. Завтра на рассвете будьте готовы.
--
Уж отмучиться бы поскорее, - сказал кто-то и те, у кого еще были силы кивать, согласно замотали головами.
Марго уже плохо помнила, какое испытание было последним, и что было до него. Все смешалось в обрывки из криков, боли, смертей и колокольного звона. Она даже не вспоминала, зачем много месяцев назад ступила на скрипящий помост перед храмом. Забылись беззаботные дни и шумные вечера родного квартала, кисловатый вкус вина и запах солдатских шинелей. Забылся горячий шепот хитрого любезника, да его ласковые руки...
--
У тебя пузо прыгает, - раздалось над ухом, и Марго вздрогнула. Марта положила ладонь на вздутый живот и улыбалась.
--
А чё ему не прыгать то? - разозлилась Марго
--
Не знаю. У меня вот нету ничего, - Марта развела руками. Под сарафаном пухло колыхалось тело.
--
Да ты не чуешь поди, деревенщина.
--
Может, и не чую. Устала больно.
--
Ну и отстань.
***
Храмовые свиньи весело топтались по скользким внутренностям. Народ недовольно расходился.
--
И чего тут смотреть. Даже пива допить не успел. - Возмущался бородатый мужичонка.
--
Ой, правда. Только место нашли и сразу колокол. Никаких тебе весёлостей. - Жена бородатого выхватила конфету изо рта сопливой девчонки. - Не хватай с земли, сколько раз говорить!
--
Нечего и ходить больше. Надоело. Только денежки платим.
Весэль присел на ступени. Служки поливали гранитные плиты водой, смывая бурые пятна. Свиньи злобно хрюкали, не желая покидать площадь. Не хорошо было Весэлю. И дело было не в том, что уже неделю феска его оставалась пустой, и не в том, что мандолина висела в лавке у ростовщика, отданная за четыре грошика. Ненавидел Весэль свои ноги за то, что принесли они его когда-то в этот город и за то, что тащили его в который раз к Храму, чтобы услышал он - Весэль колокольный звон.
--
Чего расселся? - Стражник грубо ткнул в Весэля сапогом. - Испытание закончилось, не видел что-ли? Теперь через недельку приходи... Пока еще спасоносицы в себя придут. Потрепали ляжки да сиськи избранниц хряки священные. Давай!
Вскинулся было Весэль, хотел плюнуть в раскормленную рожу, да спёкся, скукожился и побрёл, опустив плечи. Звенела в его кармане пара монеток, что с радостью бросит в свой кошель трактирщик из " Хромого Барсука".
***
Сестра Епифания отмучилась ночью. Не дождалась зари. Клацала корешками зубов, вцепившись в руку клюющей носом Марты, и выла. А потом крикнула так, что задрожали стены храмовые " Только тебя любила, Великий!" и отмучилась. У Марты красные пятна от пальцев монахини еще два дня не сходили. Жрец пришел, потряс изумрудом, покачал головой. " Не хватило веры, видать! - промолвил, - Отказался от нее Старец" Ушел, ухмыляясь. Марго лежала, повернувшись к стене, прислушивалась.
--
Жалко сестру. - Марта подобрав под себя несуразно большие ноги , устроилась на соседнем лежаке. Места в келье теперь было предостаточно. Им двоим даже чересчур. Марго не ответила.
--
Верила она. Взаправду верила. Думала, принесет на землю негу и счастие людское. Обозналась, видать... Тебе хлебца размочить в водице?
--
А пошла ты со своей заботой! - не удержалась Марго, перевернулась неудачно, да так что в животе кто-то злобно застучал пятками.
--
Не серчай, я не со зла.
***
Гудела медь, сзывая люд на судилище. Сверкали чистотой выскобленные плиты. Снежно-белые клобуки жрецов колыхались на галерее Храма. Глядел из раскрытых дверей алтаря сам Великий Старец, поблескивая кое-где стертой позолотой. Они лежали рядом, неразличимые как сестры, осунувшиеся, тощие, с горящими глазами. Растопырились нагие тела, прикованные к ритуальным нишам, и не было в них ни красоты, ни благодати, а только усталость и боль.
"И даст Великий Старец лишь одной силы извергнуть из чрева Сына своего. Проведет Избранницу через испытания, протянет ей длань, подаст знак и увидим мы, грешные, явление Спасителя."
- Надоел, пес, - довольно отчетливо проговорила Марго и тут же закусила губу, давя в себе крик.
Схватки у нее начались давно. Она сообразила сразу и метнулась было к спящей Марте, но резко остановилась, вернулась на лежанку и терпела до утра, пока не спохватились охранники и не послали за жрецом. Тот пришел быстро. Уверенно задрал Марго подол, пощупал ноги, крякнул. Когда вернулся, Марта уже поднялась и, испуганно вытаращив глаза, пялилась на собственное булькающее пузо. "Спасоносицы, вашу мать! - выругался жрец, - Разоблачайтесь живо!"
Народу набралось тьма. Хоть и устали людишки от жреческих забав, такое пропустить -грех. Чтоб две спасоносицы и сразу! Не слыхивали еще такого, не видывали! Весэль топтался в сторонке, ноги - предатели опять приволокли его сюда, хоть и не хотел он идти, хоть и пьянствовал беспробудно уже который день.
--
А если обе родят? - Бабка, вытаращив глаза, осеняла лоб знаком Старца.
--
Ну, ты, бестолочь, обе и родят, куда ж денутся. А как родят, так и будут лежать закованные до тех пор, пока знамения не увидим.
--
А что за знамение то?
--
Кто ж его знает... Никто... В прошлый раз вот не было.
--
А если и в этот раз...? - Весэль тронул за локоть довольного таким вниманием знатока...
--
Ха! Значит как тогда, блудниц на кол, а приблудышей -свиньям. Нечего добрых людей морочить!
Весэль отошел в сторонку. Достал из-за пазухи початую бутыль, долго, с отвращением хлебал. Потом вытер рот рукавом и стал проталкиваться в передние ряды.
--
Эй, музыкант, -Шалийка облапил Весэля так, что у того ребра хрустнули. - Пойдешь с нами? Третий нужен!
--
Да не хочу я пить! И дела ваши мне не любы! - выворачивался Весэль.
--
Я тебя чай не по карманам шарить зову, дурень! На такое дело идем, аж пятки потеют.
--
Заткнись, Шалый. - Кривоносый молодец, известный в городе крутым нравом и тяжелой рукой, поигрывал здоровенным ножом. - Зачем зря болтаешь, музыкантика смущаешь?
--
А он парень свой, да и не обойтись нам вдвоем, а Зука порезали вчера. - Шалийка нехорошо подмигнул Кривоносому, и у Весэля противно похолодело под ложечкой.
--
Ну так идешь?
--
Весэль сглотнул и молча кивнул, стараясь не шевелиться. - Холодная сталь уперлась ему в бок.