Мальчонка был красивый и опрятный, совсем, как девочка. Если упадет, что с детьми случается, встанет, ручонки почистит, штанишки встряхнет и проверит, все ли чисто. А еще послушный.
- Кашу надо доесть, чтобы сильным быть, - скажут. Не важно, кто. И доест, если даже поперек горла стоит и не лезет.
Маму сильно любил и бабушку. К папе относился с некоторой опаской, сам не зная, почему. Хотя папа и наказывал редко, а на праздники подарки приносил. Но как-то без чувств, как положено, чтобы от сердца, со слезинкой. Наверно, по этой причине и остерегался, не доверял. Вроде, одно семя, а что-то не то. Может, папа натворил чего в юности? Папа, как папа - большой и сильный, без всяких там секретов души, сопли не вытрет, в щечку не чмокнет. Это уже материнский удел - обласкать, приголубить, штаны сменить и рублик в карман положить. Поэтому всегда бежал к маменьке. Он ее так и называл.
- Маменька, - говорит, - больно. И на пальчик показывает. Женщина вздрагивала каждый раз, услышав такое обращение, столь редкое и забытое в наше время, - иди ко мне, родненький, сейчас мы его вылечим. Губки сложит бантиком и подует на крохотный пальчик.
- Легче?
- Еще, - требует мальчик, чувствуя, что боль проходит.
Вообще-то она только для него была маменькой, а для всех остальных - обыкновенная тетка, для некоторых подруг даже стерва. А как иначе? Если вокруг все стервы, да ведьмы зловредные. Пусть даже улыбаются и целоваться лезут, а в душе, если и есть такая, одна только накипь, которую и не отмыть, и не соскоблить. По правде, до стервы ей пришлось стать сукой.
- Ноги раздвинь шире, - просили ее. И она раздвигала и начинала считать в уме. Если у него двенадцать сантиметров, сколько же я получила? За минуту по пятьдесят раз - уже шесть метров, за четыре - двадцать четыре метра, в неделю семьдесят два, а в месяц получается..., - и слезы душили. Кто папеньку на работу устроил? Кто в очередь на квартиру поставил? - Больно!
- Это еще не больно, - улыбнулась она, зная, что мальчик просто придумал, требуя особенного внимания.
- Больно, - он топнул ножкой и нахмурился.
- Ты еще не представляешь, как может быть.
- А как сделать так, чтобы никогда не было... больно?
Женщина задумалась над вопросом. Совсем букашка, говорить только начал, а вопросы серьезные задает, сразу и не ответишь.
- Есть такое местечко, где боль живет, - начала она.
- А что за место? - не терпелось узнать малышу.
- Видишь ли, в каждом человеке есть такая комнатка. У одного она большая, у другого - совсем крохотная. И в зависимости от ее размера там может поселиться боль.
Если большая комнатка, тогда и боль может поселиться большая.
- А если комнатку закрыть? - нашелся малыш, - на ключик, так, чтобы не войти.
- Так ключика у человека нет, - подсказала маменька.
- Что же это получается, когда боль захочет, тогда и приходит?
- Так и получается, - вздохнула женщина, - но ты не переживай, она послушных мальчиков и девочек не обижает. Заходит редко.
- А как комнатка называется?
- Даже не знаю, хотя постой... душа. Точно, наверно, называют ее душа.
Мальчонка разговор запомнил и однажды, когда остался совсем один, маменька в магазин пошла, а бабушка - в поликлинику, как и полагается пожилым людям, в доме объявился некто совершенно незнакомый. Как он вошел - непонятно, но о своем присутствии заявил сразу, вероятно, нетерпеливым оказался, или временем своим дорожил.
- По жизни, как думаешь, шагать? - начал он, наблюдая, как малыш играет на полу.
- А мне еще рано об этом думать.
- Не скажи, ты уже взрослый.
- Почему? - удивился малыш, приятно поразившись.
- Так в баню уже с папкой ходишь?
- С папкой.
- Значит уже взрослый, - привел солидный аргумент некто, - пора задуматься о будущем.
- Все равно, мне спешить незачем. А потом у меня папа...
- Знаем мы твоего папу, - соврал некто.
- Правда? - удивился мальчик.
- Работа такая, чтобы все про всех знать. Ну, решайся, мы отбираем только достойных, самых, самых...
- А я, получается, тот самый? -
- Подходишь.
Мальчик задумался. Приятно, когда о тебе таким вот образом, в превосходной степени. И стал даже рисовать возможные перспективы.
- Неплохие, неплохие, - подтвердил некто, - жалеть не придется, и работа непыльная.
- А что я должен? - поинтересовался мальчик.
- Подпись поставить для начала.
- Нет, мне мама не разрешала, - заупрямился малыш, - вот придет, и вместе спросим.
- Вот, дурень, да ты, хоть Иваном Грозным подпишись, - засмеялся некто, - это все условно.
- Можно и так?
- Конечно, вот только придется ответить за Ваню - озорника.
- А что ты еще можешь? - серьезно спросил мальчик.
- Я? Все что угодно, - самодовольно усмехнулся некто.
- А можешь, - малыш, словно колебался, - ключик мне достать?
- Ключик? От комнатки?
- Да, от той самой, - подсказал мальчик.
Некто даже растерялся, потому что это был следующий, более трудный этап в разговоре, который планировался на следующий визит.
- А зачем он тебе?
- Не хочу, чтобы там кто-нибудь поселился, - осторожно ответил малыш.
- Мы сделаем проще. Я ключиком поверну в замочке, дверцу закрою и возьму его с собой.
- Ключик с собой? - не понял мальчик.
- Точно. Вдруг ты его потеряешь, что тогда?
- А ты не потеряешь?
- Ну, вот и договорились, давай подпиши здесь, что сдал мне на хранение.
"Сдал ключик на хранение" - прочитал малыш и затем подписался "Иудушка".