Смертин проснулся неожиданно для самого себя, соображая, какой сейчас час. В комнате было светло как днем, а стрелки подсказывали, что еще немного можно поваляться в кровати. Пару минут он наблюдал за маленьким пауком, вероятно, отправившимся на поиски нового места для своей засады. Тот по - хозяйски исследовал территорию потолка, перебегая с одной доски на другую. Через открытую форточку не доносилось ни звука, что казалось непривычно и странно. Командировка в этот забытый край превратилась почти в легкую прогулку, с массой приятных впечатлений. Он не стал сразу знакомить Силина с теми указаниями, которые должен был до него донести. Изучая документацию, понял, что, несмотря на убогий и порой вызывающий улыбку стиль, работа отдела в целом соответствовала всем последним приказам и директивам. Кое-где, правда, бумаги заполнялись от руки, корявым почерком со множеством ошибок. И если бы не важность и ответственность проводимых мероприятий, в самый раз можно смело рассмеяться над усилиями автора. Силин ошибся, полагая, что молодой проверяющий не обратил внимания на его титанические труды. Отпечатанные на машинке страницы текста в отдельных делах выглядели неуместно, вступая в полное противоречие с другими, наспех написанными от руки. Расплывшиеся чернила соседствовали с такими же разной формы и объема пятнами, о происхождении которых приходилось только догадываться. Прошитые грубой и толстой бечевкой, иногда явно позаимствованной у сапожника, они топорщились, словно шерсть собаки, вылезшей из грязного пруда. Привыкший к аккуратности Смертин всякий раз непроизвольно подмечал эти неизбежные проколы, хотя понимал, что требовать порядка глупо и наивно. Можно научить щелкать сапогами и преданно смотреть в глаза, но как заставить перестать " окать" и не брызгать слюной? Невозможно. Никогда. Он сам порой задавался вопросом: откуда это в нем? Выросший в обыкновенной, почти пролетарской семье ловил себя на странных буржуазных замашках. К примеру, грамотно и красиво писал, схватывая на лету однажды услышанные или прочитанные фразы, проговаривая слова и открывая их новый смысл. Носил форму на загляденье окружающим, словно выпускник кадетского училища, не представляющий себя в ином наряде. Одно время даже хотел отпустить усы. Но не какие-нибудь лохматые, а тонкие и игривые, как стрелки, выпущенные в разные стороны. Вот и сейчас не стал возражать, приняв, как должное, начищенные и натертые от души ваксой сапоги.
Откинув одеяло, потянулся и щелкнул портсигаром. Если бы знали, сколько за него заплатил! Он сплющил круглую гильзу папироски и закурил, чувствуя, как кисловатый дымок скользнул в легкие.
Уже знакомый дежурный приветствовал его, когда спустя тридцать минут свежевыбритый и как всегда подтянутый шагнул внутрь помещения.
- В буфете, ...то есть в зале совещаний, - исправился парень в гимнастерке, - завтрак вас дожидается. Самовар там, квас свежий...
- Спасибо, - он уже стал привыкать к повышенному интересу к своей персоне и совсем не чувствовал каких-либо неудобств. Напротив, это ему нравилось, незримо возвышая над остальными, а его кажущимся привычным безразличие скорее увеличивало эту дистанцию.
Нисколько не удивился, увидев знакомую фигуру, которая доставала из корзины продукты.
- Свежее совсем, - словно оправдываясь, заметил Силин, поправляя огромную бутыль с молоком, - еще теплое.
- Сейчас попробуем, а вы, Семен Петрович, ранняя пташка.
- Ну, так должность обязывает, - кивнул тот довольный, - я пока в кабинете, а вы, подкрепитесь.
- Да, нам машина сегодня будет нужна, на станцию прокатимся.
- Как скажете, я распоряжусь, когда поедем?
- А вот поем и поедем, - Смертин уже наливал в кружку тугую ароматную жидкость.
- Вы же хотели с делами посидеть, - хотел заметить Силин, однако промолчал и кивнул головой.
Станция представляла бы из себя обыкновенное деревянное здание, если бы не взметнувшая неожиданно вверх крыша. Она придавала некоторую выразительность этому бараку.
- Так, - Смертин слегка нахмурил брови, словно соображая, откуда начать. - Записывайте, а последовательность потом определим. Траву скосить на всем участке, скажем, до той березы. Здесь известью можно поправить.
Затем перебрался через рельсы и поднялся на небольшую деревянную платформу.
- Вот тут, - он пару раз прыгнул, стараясь усилить свой вес, - доски следует заменить обязательно. И по всей длине.
Силин тоже смешно прыгнул на том же самом месте, а затем карандашом внес очередное замечание, подложив под лист бумаги видавшую виды планшетку.
- Клумбу тоже известью?
Смертин уже прошел мимо выложенного камнями в форме большой звезды очага культуры и в сомнении глянул на Семена Петровича.
- А что за цветы?
- Бес их знает, - растерялся тот, - начальника станции спросим.
Цветы росли хорошо, но как-то не организованно и, главное, не ровно. Одни сбились в кучу, образовав совсем не по центру крупную залысину, другие облюбовали себе вершину, вылезая за установленные границы.
- Пусть приведут в порядок, - Смертин еще раз посмотрел на клумбу, - центр можно выщипать и заполнить битым кирпичом. - Мысленно представив задуманную идею, он удовлетворенно кивнул и повторил:
- Красным кирпичом.
- Сортир смотреть будем?
- Обязательно! - Смертин поправил ремень и решительно прошел к серому скворечнику.
Он несколько раз открыл и закрыл дверь прежде, чем глянуть вниз.
- Ого!
Семен Петрович тоже глянул, чтобы понять, что скрывалось за этим "ого".
"Ого" либо подразумевало высоту метров в семь, либо слабый, но присутствующий в воздухе знакомый запах.
Смертин прыгать на досках не стал, а ограничился тем, что обстучал сапогом пол нужника.
- Засыпать опилками, - наконец, определился он, - и прибрать.
- Так погода стоит какая, - подсказал Семен Петрович.
- Конечно, вряд ли они сюда пойдут, - словно размышлял вслух Смертин, - однако, в нашем деле случайностей быть не должно. Красить.
Здание вокзала открывалось несколько раз в неделю, а зимой вообще впадало в спячку. Вероятно, по этой причине ни в каком обновлении или косметическом ремонте не нуждалось. Смертин лишь заметил, что внутри темновато, и проверил, все ли лампочки исправны. К большому удивлению, зажглись все три, но света не прибавилось, а скорее, наоборот, стало мрачно и тоскливо. Проверяющий долго разглядывал расписание движения поездов, чем сильно озадачил Силина. На невыразительном деревянном щите имелись только две строчки.
- Соответствует?
Семен Петрович облегчено кивнул: каждую весну обновляем.
Выйдя вновь на платформу, Силин повесил замок и дважды провернул ключом.
- Чтобы пацаны не шалили, - подсказал он, - с личным составом беседовать будем?
Едва он произнес эту фразу, как из кустов напротив вылез мужик. Приложив палец к носу, тот основательно и с явным удовольствием высморкался. Проследив за полетом длинной сопли, вытер о штаны руку и только затем увидел военных.
- Извиняюсь, товарищ начальник, - узнав Силина, быстро подскочил и протянул для приветствия свою короткую лапу. - На совещании был.
Семен Петрович молча глянул на него, и товарищ тотчас спрятал руку, тревожно посматривая на лист бумаги, который временами загибался под легким дуновением ветерка.
- Каком совещании?
- В парткоме собирали для устранения недостатков.
- А ты сам, своей головой, стало быть, уже думать не можешь? - агрессивно начал Силин.
- Так я только вчера с двадцатого километра, - стал оправдываться мужик.
- А причем здесь двадцатый? - в свою очередь спросил Семен Петрович.
- Плановые работы, у нас по графику двадцатый километр. Лично контролировал, целый день, - он еще раз вытер руки о штаны и еще раз попытался заглянуть в листок бумаги, трепыхающийся на ветру.
- Потом зайдешь ко мне, поговорим.
Смертин кашлянул, подсказывая, что пора кончать беседу, и направился к машине, перешагивая через блестящие на солнце рельсы. Ему было неинтересно и даже скучно присутствовать при этом разговоре.
- Шельма он, - догнал его Силин, - я еще в прошлом году говорил, чтобы порядок был. Пока носом не ткнешь, ничего не замечает. Совещание ему подавай, а сам контролировать будет.
Семен Петрович не сказал, что уже поставил перед начальником станции задачу. Плевать, что людей нет. Пусть сам траву косит и сортир убирает.
Олави тоже любил лес. По-своему, но любил. И каждый раз, подходя к обреченному на погибель дереву, словно просил у него прощения, прикасаясь ладонью к темной коре. Иногда он получал это прощение, когда, задрав голову вверх, видел, как покачивается ствол, сквозь который темной слезой выступала густая и тягучая смола. Наполняющий воздух запах спиленной древесины пьянил, и ему не было так больно махать топором, отсекая беспомощно торчащие в разные стороны ветки. Они еще жили, изредка сопротивляясь и пытаясь хлестнуть по лицу. Поглядывая на сосредоточенные лица, Олави не находил в них и частицы тех чувств, что порой охватывали его.
- Лева, кончай там, иди, помоги, - обращение адресовалось ему. Он уже давно привык к новому имени и отзывался на него, устав всякий раз, повторять, что он Олави, а не Лева.
- Это одно и то же, - смеялись мужики.
- Так меня отец назвал, - пробовал настаивать на своем финн, сидя в минуты отдыха в кругу таких же усталых и почерневших от загара мужиков.
- Для него ты, как это...Олави, а для нас - Лева. Хорошее имя, подходящее и запомнить легко, никогда не забудешь. Знаешь, что значит? Царь зверей, не какой-нибудь мелкий грызун, а самый главный, правда, такие у нас не водятся. Ты будешь первым!
Лева или Олави согласно кивал головой, потому что спорить было бесполезно. Это он понял давно, оказавшись в бригаде мрачных лесорубов. Хотя не такие они и мрачные, как виделось вначале. Пару раз получив достойный ответ на брошенную шутку, часто сказанную в откровенно грубой форме, его быстро приняли за своего. Тем более что молоть языком Олави не любил, а вот острое словцо бросить к месту умел, пусть даже и путался в их выборе, от чего порой звучало еще забавней.
- Дурень, - подсказывали ему, - если посылаешь кого, так говори: пошел на ..., - и объясняли, почему, вызывая всеобщее веселье и громкий смех. Уроки разговорного языка успешно усваивались, хотя истинный смысл оставался тайной за семью замками.
- Подержи эту хреновину, - говорили ему, и Олави понимал, что нужно взять пилу.
Однако уже через день осознавал, что "хреновиной" может быть и топор, и дерево, даже он сам. Мужики также научили его курить махорку, ловко скручивая самокрутки.
- Мужик должен чем-то от бабы отличаться? - спрашивали его.
- Он и так отличается, - удивлялся глупому вопросу Лева, вдыхая ядреный самосад, от которого лезли на лоб глаза.
- Баба должна быть,... - начинал напарник Левы, невыразительный карел с отрубленным мизинцем, - как ватрушка, румяная, пышная...
- И большая, - орал с другого края делянки еще один учитель русского языка.
- А мужик? - спрашивал Лева.
- А это бабам решать, и что в ихних головах - нам знать не дано.
- Поэтому, Лева, - вновь подсказывал голос, - лучше начинать откуда дано.
- Как это?
- Снизу, Лева, начинай снизу, - весело ржали мужики, подсказывая, что он опять стал предметом коварной шутки.
Правда, это было давно, а сейчас он сам мог любого подрезать, вставив нужное слово в неожиданный момент, чувствуя, как остальные разделяют его юмор.
- Кончай, велено передать, чтобы ехал в контору.
Он прошел вдоль запряженных в повозки лошадей, мотающих мордами и вздрагивающих всем телом в попытке отогнать злейших врагов - свирепых и огромных оводов. Эти гнусные лесные твари, спеша выполнить возложенные природой или чертом обязанности, атаковали без всякого предупреждения, впиваясь своими челюстями в потные бока усталых животных. Вместо короткого отдыха в момент погрузки леса бедолаги, вероятно, мечтали совсем о другом: как можно быстрей начать двигаться. Крепкий и тяжелый пот, исходящий от лошадей, действовал на лесных монстров, как дурман, и они, пренебрегая опасностью, продолжали водить свой страшный хоровод.
Вскоре небольшой караван оказался на открытом участке, и стало легче. Появившийся ветер приветствовал как людей, так и животных, дав возможность хоть на время передохнуть от лесных бандитов, которые испарились также внезапно, как и появились. Олави шел рядом с одной из повозок, поглядывая на свежеспиленные стволы.
Вчера никакого разговора не было, и он уже начал сомневаться...
Хлопотов сидел в конторке - небольшой уютной избушке, расположенной недалеко от участка приемки и сортировки.
- Проходи, садись, - кивнул начальник, делая какие-то записи в журнале. Было видно, что дается это ему непросто. Огромные и сильные руки явно не привыкли держать непослушное и крохотное орудие, каким являлся карандаш, отчего на лбу проступила испарина, а тело замерло, скованное напряжением.
- Надумал? - наконец спросил он и отложил карандаш в сторону.
- Справлюсь ли? - вопросом ответил Олави.
- Главное, считать правильно, а ума большого не надо. Вот возьми, посмотри, - он протянул несколько исписанных листков бумаги. - Все указано, вот здесь дата, то есть когда привезли, бригада, то есть откуда привезли... все просто. По колонкам ставишь циферки, заполняешь их, ну и считаешь. Ты же, говорили, считаешь по памяти?
- Да, вроде, умею.
- Неделя прошла, прошил их вместе,... а остальное подскажем. Понял?
- Понял.
- Сделаем так, пару дней присмотришься, а потом оформим переход. Вопросы есть?
- Есть, - признался Олави.
- Какие? - удивился Хлопотов.
- Вроде, перед мужиками неудобно.
- Неудобно? - рассмеялся Хлопотов. - Неудобно, парень, штаны через голову надевать. Вот это, действительно, неудобно. А где ты мне прикажешь грамотных взять? Если они до сотни считать не умеют! Пять к пяти еще прибавят, а вот разделить уже не могут. Ни на два, ни на три... неудобно, - повторил он. - Да мне самому легче топором махать, чем здесь жопой рассиживаться. Брось эти мысли. Пошли, - и решительно направился в сторону участка, объясняя Олави его новые обязанности. Тот молча кивал головой, внимательно слушая и все запоминая. Начиналась новая жизнь, но вот какая?
- Какой он хоть из себя?
- Какой, какой - молодой, видный, - рассказывала Зина, вспоминая разговор с мужем, - все при всем, и там тоже.
- А ты откуда знаешь? - рассмеялась Тамара.
- Так они раков голые ловили, но только это тайна. Мне Семен голову оторвет, ты не вздумай ляпнуть.
- Придти можно, с меня не убудет, - рассуждала женщина.
- Ты только скромненько, а не так, как на демонстрацию, усекла? Все должно выглядеть натурально, вроде, как мимо бежала и заглянула по-родственному.
- А что, я женщина привлекательная, свободная, - Тамара уже распустила перья, - чего бы надеть, как считаешь?
- Без меня решишь, но помни: скромненько.
- А остановился где?
- В гостинице, но там его не увидишь, они целые дни с Семеном мотаются, то сюда, то туда...
- А когда приходить-то? - перебила родственницу Тамара.
- Я тебе подскажу, сама не знаю, когда.
Зина заметила, как оживилась Тамара: заблестели глаза, и вспыхнул на щеках румянец. Женщина она и в самом деле была видная. Высокая, не по-деревенски стройная и изящная. Она всегда замечала, как оценивающим взглядом провожали ее мужики, и не только молодые. Старики и те расправляли плечи и, словно петухи, начинали гарцевать вокруг. Тамара звонко посмеивалась, и было в этом смехе что-то необъяснимое, призывное, хотя часто обманчивое и вводящее в заблуждение, но, несомненно, женское и зовущее. И, вероятно, она сама это чувствовала, не упуская возможности, а порой намеренно провоцируя сильную половину человечества на откровенные и не всегда приличные шуточки. Как часто иногда случается, завладев сердцем одного, хочется вновь испытать свои силы, обнаружив достойный для атаки предмет. Иногда, как говорят, просто из спортивного интереса, а порой из вредности к счастливой обладательницы этого предмета. Тамара прекрасно знала свои сильные стороны и не могла упустить возможности еще больше их подчеркнуть. Одевалась без вызова, но так, что все читалось: вот тут грудь высокая и упругая, здесь талия, обратите внимание: живота никакого, ну, а что ниже - воображение подскажет. Если и этого оказывалось недостаточно, то подключались бедра, вызывая, если ни возбуждение, то легкое волнение точно. Мужики для нее были как дети, то есть она играла с ними, ощущая свое превосходство и право выбора. И как это у нее получалось не знал никто, включая и саму Тамару.
- Раков, стало быть, любит? - переспросила она.
- Я же тебе сказала: забудь! - испугалась Зина.
- Да если надо, он мне не только про раков расскажет, так и свой пистолет покажет... - и тут же звонко засмеялась над шуткой.
- Ну тебя, бесстыжая... - то же захохотала Зина.
- И стрельнуть даст, - заливалась женщина, - он у него большой?
- Ты, дуреха, не забывай, это тебе не Семен, враз на место поставит.
- А Семен уже не может..., - несло Тамару, - поставить...
Зина не могла сердиться на свою сестру, тем более знала, что иногда за ее бесшабашным и нередко злым юмором скрывается совсем другое. Она, в самом деле, любила Тамару и доверяла ей, как близкому и преданному человеку. Сказанное горькое слово упрека не воспринималось как обида и тут же забывалось. Зина не умела сердиться вообще, да и оснований для этого между сестрами, которые на удивление были похожи на подруг, не имелось.
- Так я буду ждать, - подвела итог Тамара и стала собираться.
- Только скромненько.
- Скромненько, но наповал, - улыбнулась женщина, - спасибо тебе, и она чмокнула в щечку сестру.
- Сему благодари, - хотела заметить Зина, но вовремя удержалась. - А вдруг и в самом деле получится?
- Ты что-то еще хотела сказать? - словно прочитала ее мысли Тамара.
Она пыталась вспомнить еще что-нибудь из рассказа Семена, но в голову ничего не приходило.
- Господи, - вдруг растерялась Зина, - я же сама его не видела!
- Короче, мужик как мужик, - вслух произнесла она, поглядывая на сестру.
- И неженатый.
- Точно неженатый.
- Ты только следи за своим языком, больше спрашивай, - Зина уже стала волноваться, переставляя, непонятно с какой целью, посуду с места на место.
- Не бойся, Зинуля, все я понимаю...
- А с этим у тебя что?
- Что с этим? - Ничего, пару раз в кинематограф сходили, семечки полузгали. Тоска же, Зинуля, такая тоска. Это у тебя: накормить, постирать - смотришь, и день прошел. Опять глядишь, неделя пролетела. Никуда идти не надо, все рядом, под рукой, заботы, хлопоты, радости... - она хотела добавить и любовь, но сдержалась, чтобы не обидеть сестру.
- Мне же хочется найти, только все жду, как дура - гимназистка. Тут книжку читала. Какие там чувства! Даже не верится, неужели, в самом деле, может быть. Пишут же! Значит, может! Ладно, пойду, не буду себя травить.
Она встала, поправила платье и посмотрела на часы.
- Он никогда в такое время не приходит, - подсказала Зина, перехватив взгляд.
Тамара еще раз поправила платье и улыбнулась.
Засевшая в голове Семена Петровича мысль пригласить гостя домой не давала покоя, неожиданно появляясь время от времени и делая его немного рассеянным. Исчезнувшая напряженность подсказывала, что прием не повредит, а, возможно, будет полезен. Тем более что Смертин, как казалось Силину, совсем мало был похож на чопорного и самодовольного франта. Скорее наоборот, вообще избегал показывать какое-либо превосходство, а излишнее внимание к своей персоне принимал как должное, но это и понятно. Любой на его месте повел себя таким же образом, хотя все же чувствовалось исходящее от него к окружающим уважение. Не снисхождение, а именно уважение. Поэтому пропали и раздражительность к подчиненным и волнение. Силин превратился в самого себя - неторопливого и уверенного, наделенного правами уполномоченного - то, что вдруг было поставлено под сомнение в первые часы пребывания проверяющего.
- Кто этот Пертунен? - Смертин, несмотря на жару, сидел в форме, вновь изучая дела.
- Из местных будет, - начал Семен Петрович, - есть такая порода людей, всем всегда недовольны. Это у него и на лице написано, хотя мужик безобидный.
Смертин отложил в сторону помятый листок бумаги и хлебнул из стакана.
- ... ругался злобными словами вслух. Дважды называл их козлами и бездельниками. Рожи, говорит, отъели так, что хоть прикуривай... - прочитал он после некоторой паузы. - Что думаешь?
- У него все козлы, - ответил Силин, - он и сам козел. Так и говорит: я старый козел.
- Подожди, Семен Петрович, одно дело про себя, другое... сам понимаешь, кто имеется в виду, согласен?
Силин был не согласен и уже пожалел, что мятый листок бумаги совсем не вовремя оказался у него в руках.
- А потом сказано было в присутствии людей, - размышлял проверяющий, - это уже совсем другое. Под статью подпадает.
- Он, наверно, Хлопотова имел в виду, - вдруг высказал предположение Силин.
- А Хлопотов член партии?
- Беспартийный, но мужик строгий, за этим и поставили его. Спуску не дает никому, поэтому и обижаются. Может, и этот его поддел, в горячке ляпнул.
- Финн?
- Он такой же финн, как я турок, - подсказал Силин, - он и финского-то не знает, только когда пьяный начнет орать что-то.
- А что именно? - пытался уточнить Смертин.
- Ересь какая-то, то ли частушки, то ли прибаутки, ересь, одно слово.
- Записан финном?
- Финном.
- Значит, финн получается, - логично рассудил Смертин, - поступим так, дело заведешь, а там поглядишь.
Силин кивнул, соглашаясь, еще раз пожалев, что принял сообщение в его присутствии. Он прекрасно понимал, что иного выхода просто не было, также как и то, что начатое дело когда-нибудь придется заканчивать. Кто заставлял этого идиота молоть вслух? А потом сам инструктировал Хлопотова. Дурацкое положение!
- Я тут написал, - Смертин достал из своей любимой коробочки папироску, - прочитай.
Семен Петрович сразу нашел красивым и ровным почерком сделанные пометки.
... обратить внимание на атеистическую работу. Смело и решительно преодолевать религиозные предрассудки и изжившие себя догмы религиозной пропаганды.
- Так если попа люди попросили, тем более к покойнику, - пытался возразить он.
- Это общественное мероприятие, - струя дыма взметнулась к потолку, - возможно, многие не разделяют такой подход, а вынуждены согласиться, став непроизвольными участниками вредного для общества мероприятия. Ладно старики, их уже не переубедишь, но там же присутствовала и молодежь. А это, согласись, уже смахивает на религиозную пропаганду. Все начинается с малого, сначала попа на панихиде послушал, свечку за упокой поставил, а там и за здравие захотелось. Верно?
- Согласен, - сообразил Силин, соглашаясь скорее не с логикой Смертина, а с тем, что старший здесь все же этот приезжий, а не он сам.
- Нам нужны преданные идее товарищи, раскрепощенные и духовно свободные. Новое поколение уже строит новую жизнь, и нам устраняться нельзя...
- Надо Зинке сказать, чтобы икону убрала, - пронеслась вдруг мысль, и Семен Петрович почувствовал, что разговор на эту тему совсем неслучайный, - убрать хотя бы до его отъезда, а потом видно будет.
- ... пусть лучше в клуб ходят, - продолжал Смертин, - кино смотрят, к культуре приобщаются,...раньше можно было себе такое представить? Кино для всех! Вот где забота. Да, - словно спохватился он, - у меня папиросы заканчиваются, что-нибудь придумаем?
Силин даже обрадовался этому вопросу и живо поднялся.
- Я сейчас съежу, сам-то я к табачку привык, слабоваты они для меня будут, баловство, одно слово.
- Хорошо, я еще поработаю, - улыбнулся Смертин, - а потом и думать будем, чем перекусить.
- Так что думать, - обрадовался Силин, - давайте к нам, в смысле, приглашаю к себе отобедать. По-простому, посидим...
- К вам? Супруга не будет возражать?
- А что ей возражать? - не понял Семен Петрович, - она у меня женщина гостеприимная, душевная, за всегда рада пообщаться.
- Договорились, - проверяющий затушил папироску и глянул на часы, - в семь нормально?
- Да она у меня за час управится. Я по дороге заскочу, подскажу.
- И папиросы не забудьте, - Смертин полез в карман, - деньги возьмите...
- Потом, - сообразил Семен Петрович и направился к выходу, довольный тем, как все удачно сложилось.
Смертин открыл глаза и вновь увидел своего старого знакомого. Однако на этот раз паучок не бегал в поиске места, а тщательно проверял натянутые, словно струны, паутинки сооруженного капкана. Серебристые ниточки почти не были видны и, казалось, охотник висит в воздухе, перебирая многочисленными мохнатыми лапами. Смертин перевел взгляд и по достоинству оценил место, которое выбрал для засады маленький убийца. Как раз рядом с форточкой, именно на пути возможной жертвы.
Он потянулся и откинул одеяло. Затем подошел к окну и глянул наружу. Ничего не говорило о том, что начался новый день. Ни души, хотя нет, вот грациозно и с достоинством через двор направляется темная кошка. Не перебегает открытое пространство, стремясь, как можно быстрей оказаться под защитой построек, а по-хозяйски шествует, задрав хвост трубой...
Одевшись, прошел по длинному коридору, поглядывая на закрытые двери других гостевых номеров, вероятно, уставших ждать своих посетителей. Лестница слегка скрипнула, то ли приветствуя его, то ли жалуясь на свой возраст. Дверь в контору была распахнута, а снизу кто-то подпер ее палкой, чтобы понапрасну не беспокоиться.
Дежурного на месте не обнаружил, хотя стоящий на столе полупустой стакан с чаем подсказывал, что тот просто куда-то выскочил. Уже знакомая крынка с молоком, мягкий хлеб, нехитрые и явно домашние припасы. Пока неспешно жевал, взгляд скользнул по помещению. Несмотря на попытки как-то украсить обстановку, в нем чувствовалось одиночество. Трудно было представить, что здесь когда-либо собирались люди, и не только потому, что стулья кое-где покрылись пылью. Витающий в воздухе запах почти не сохранил признаков человеческого присутствия.
Дежурный тотчас поднялся, приветствуя его
- Семен Петрович просил передать,... тут он запнулся и исправился, - старший оперуполномоченный Силин просил передать, что отбыл на склады.
- Мы же собирались вместе ехать, - вспомнил Смертин, внимательно наблюдая за дежурным.
- Они еще ночью отбыли, вас не хотели будить...
- Ночью?
- Да ночью, как пожар начался.
- Какой пожар? Доложи по форме.
Вероятно, это "по форме" и представлялось самым сложным. Кроме того, что загорелись склады, дежурный больше сообщить не мог, хотя и говорил что-то, путаясь в подборе слов.
- Когда загорелись?
- Ночью, - запарился дежурный.
- Я понимаю, что ночью, в каком часу?
- Сашка прибежал за машиной в три, потом сразу к Семен Петровичу полетел... там все наши. Я уже по второму кругу.
- Какому второму кругу? - не понял Смертин.
- Сменить некому, все уехали.
Стрелки часов едва перевалили за восемь.
- Другие подробности известны?
- Никак нет, - словно извиняясь, ответил дежурный, хлопая красными глазами, которые только сейчас стали заметны.
- Склады далеко отсюда?
- Не очень, километров семь, если напрямую, а если по дороге - все десять.
- Ну-ка, пошли, - и оба оказались на крыльце, - в какой стороне?
- Дежурный махнул рукой, указывая направление, в то время как Смертин втянул в себя воздух. Никаких признаков гари он не почувствовал.
- Дыма не видно было? Горело же ночью.
- Был дым, небольшой, точно, был, вон там, а потом дождь прошел.
- Дождь? - удивился Смертин.
- Баловство одно, побрызгал немного, хотя там у них, может, и хороший ливень был. Тучи как раз там и ходили.
- Пожарные у вас есть?
- Одно название. Если вспыхнет - беда, а тут жара такая стояла уже третью неделю. Нет, чтобы этому дождю чуток раньше пройти, глядишь, и обошлось.
- Причем здесь дождь? - не понял Смертин.
- Без дождя плохо. Лес как порох, очень опасно, а торфяники сами иногда горят. Там же и людей нет, что там делать? На болоте летом что делать? А горят! В прошлом году лета вообще не было, в фуфайках народ ходил, а все равно горело. Спрашивается, почему?
- И почему?
- Места там гиблые, нехорошие. Погорит, погорит, и само пройдет, никто и не тушил. Бесполезно.
Силин приехал через два часа. Сначала в помещение ворвался запах гари, а затем появилась и сама фигура. Увидев оставшиеся после себя на полу темные следы, негромко выругался, протянул руку Смертину и тяжело опустился на стул.
- В курсе?
Смертин молча кивнул.
- Почти на хрен все сгорело. Конторка осталась и две стены.
- Документы остались?
- Да лучше, если бы документы сгорели, кому они теперь нужны? Там же все: от мануфактуры до спирта.
- Поджог? - кабинет, казалось, уже полностью наполнился гарью, и возникло желание открыть окно.
Силин не спешил с ответом, прекрасно осознавая, что стоит за этим словом, однако возразить было нечем. Расположенные почти в безлюдном месте, обнесенные забором, крепко сколоченные деревянные сооружения не могли загореться сами по себе.
Но и следов взлома он не обнаружил. Исследуя еще дымящиеся руины, нашел массивный замок, который остался верен себе, намертво прихватив металлический запор. Закоптившиеся болты на останках двери подсказывали, что никто, кроме огня, к ним не прикасался. Силин знал, что такое пожар - необузданная стихия в считанные минуты способная уничтожить самую неприступную крепость, сооруженную человеком. Одним из самых сильных впечатлений его детства как раз и был пожар, поразивший своей беспощадностью и стремительностью. Когда на глазах исчез огромный двухэтажный дом, исчез как призрак, растворившись в голубом пламени, свечкой взметнувшемся в небеса. Возможно, уже тогда он почувствовал, что существует сила, неподвластная людям. Сила, хоть и загнанная в коробку, но терпеливо дожидающаяся своего часа, чтобы либо напомнить о себе, либо отомстить за себя.
- А сторож?
- Сторож, ... - повторил Силин, - да он сам, как головешка, смотреть страшно, живого места не осталось. Метался, как черт, в огонь лез. Весь обгорел, волос не осталось.
- Вы с ним говорили?
- Да он, по-моему, рехнулся. Все кричал: я не курящий, я не курящий. В лазарет его отвезли.
- Нужно допросить, - подсказал Смертин.
- Не знаю, будет ли хоть жить.
- Вот поэтому и надо допросить, и чем быстрей, тем лучше, - проверяющий все же подошел к окну и стал его открывать. - Он единственный свидетель, а, может, и ...преступник в одном лице. Ничего нельзя исключать.
- Зачем ему это надо? - не понял Семен Петрович, - едва не сказав, что сам и устроил на эту работу Власюка. Вернее, не устроил, а утвердил именно его из троих предложенных на рассмотрение кандидатов.
- Оружие у него было?
- С другими вещдоками привезли, то есть, что от них осталось, - поправился Силин.
- А кто первый сообщил? - Смертин вновь занял свое уже привычное место во главе стола.
- Власюк и сообщил, сторож, то есть, стрелять начал, а там и пошло...
- Необходимо указать всех, кто был на пожаре. Среди них тоже может оказаться подозреваемый, - рассуждал Смертин.
- Да это бред! Люди в подштанниках с постели соскочили, кто в чем, бросились спасать...