Мой товарищ Шурa живёт на берегу моря в солнечном городе Геленджик и имеет интересное хобби, - он плавает в ластах с маской и глубоко ныряет, что кроме удовольствия и здоровья приносит и практический результат. Дело в том, что некоторые неосторожные купальщицы и реже купальщики, устилающие своими телами пляжи и периодически погружающие их в гигантскую чашу Чёрного моря, теряют там золотые и серебряные кольца, цепочки и серьги. В солнечную погоду лежащие на песчаном дне они хорошо заметны и оказываются лёгкой добычей зорких ныряльщиков, каковым является и Шура. Таким образом за купальный сезон он собирает целую коллекцию ювелирных украшений, хоть свой магазин открывай. Не знаю уж, как он распоряжается ими, но особнячок в три этажа имеет. Хотя, у него есть и другой гораздо более прибыльный бизнес, но сейчас не о нём.
У нас рядом с Миассом тоже есть своё мини-море - озеро Тургояк. По прозрачности воды оно Чёрному мало уступает, поэтому и на его дне тоже можно найти что-нибудь полезное. Однажды, в погожий летний день приехал я на велосипеде туда искупаться. На узком пляже яблоку негде было упасть, но всё-таки я нашёл небольшой пятачок, нацепил бассейновские очки и ринулся в прохладные и прозрачные воды Тургояка, - не даром же его зовут "Жемчужиной Урала" и приезжают сюда даже из соседних областей, ставят палатки, живут подолгу и потом уезжают, оставляя после себя кучи мусора и пустые бутылки, - слабовато ещё у нас с культурой.
Вот только воду в Тургояке ещё никому не удалось замутить, она по-прежнему только немного не "дотягивает" до Байкала, какой-нибудь десяток метров. Поэтому сначала по мере удаления от берега дно хорошо просматривается, но потом всё же исчезает и, чтобы его увидеть, нужно погрузиться на глубину. Вот так я плыву, значит, периодически заныривая, и вдруг - о, чудо - на глубине шести-семи метров моим глазам, как я уже сообщал, покрытым бассейновскими очками, открылись лежащие рядышком на песчаном дне три сторублёвые купюры, точно так, как на помещённой фотографии.
Добраться до них без ласт не предоставлялось возможным, поскольку воздух в лёгких заканчивался раньше, чем я успевал приблизиться к ним на расстояние вытянутой руки, и я рисковал лечь рядом с этими бумажками, оценив, таким образом, свою жизнь в триста рублей, - а не хотелось.
По ориентирам на берегу засёк координаты столь необычной и пока что недоступной для меня находки, вернулся на узкий, заполненный отдыхающими соотечественниками пляж и, повертев головой, заметил недалеко от себя мужчину, возле которого, словно хвосты крупной рыбины, лежали зелёные ласты. Прихватил с собой имеющийся у меня восьмикратный монокуляр, с помощью которого я обозревал окрестности, и предложил ластовладельцу ненадолго обменяться с ним, - он мне ласты, я ему монокль.
Мужчина сказал, что он и так даст, но потом согласился взять мой оптический прибор, а я поплыл извлекать деньги со дна озёрного, что и удалось не без труда, ведь глубина залегания дензнаков была для меня близка к критической.
В другой раз вот таким же образом, в другом, правда, месте, я обнаружил лежащий на дне ... велосипед, - кто-то, видимо, по льду на нём катался, по весне или, наоборот, по ранней зиме, когда лёд ещё не окреп. Своих велосипедов у меня уже было два, поэтому доставать его я не стал (вот деньгами бы взял с удовольствием), тем более, что без лодки тут было не обойтись. Его 'добыл' кто-то другой, потому что вскоре велосипеда там не стало.
Вы будете смеяться, но именно в этой самой бухточке нынешним летом я увидел мужчину, с ластами и маской, просушивающим на камне пятисотрублёвую купюру. Не удержался, спросил, не со дна ли озера он её достал, - будто в прозрачную воду Тургояка смотрел, именно оттуда, с его слов примерно с такой же глубины, что и я свои сторублёвки восемь лет назад.
Кажется уместным добавить к этому повествованию рассказ за "рюмкой чаю" моего миасского знакомого Николая Борисовича, многократно навещавшего своего друга детства и земляка по Средней Азии в городе "русских моряков" Севастополе. Однажды с ещё одним другом их общего детства, приехавшим из Одессы, они отдыхали на берегу, пили примерно такой же "чай", что и мы с Николаем, на расстеленной на песке "скатерти-самобранки", купались в прозрачной воде Чёрного моря и надо же было такому случиться: одессит в ненужное время и в ненужном месте непроизвольно открыл рот, чтобы, наверное, глотнуть воздуха, но случилось казалось бы непоправимое, - у него выпала вставная челюсть и хоть и действовала на неё выталкивающая сила, равная весу вытесненной ею солёной воды, но её оказалось недостаточно, плавно покачиваясь, челюсть опустилась на дно морское.
Друзья попытались было её поискать, но плавательных очков или там маски у них не оказалось и солоно нахлебавшись только, они вернулись к скатерти, помянули безвременно потерянную челюсть и покинули этот пока что несчастливый для одного из них берег. На другой день друзья опять были на этом же месте, снова была развёрнута "скатерть-самобранка", поставлены бутылки и закуски, но не все из них были "по зубам" одесситу, отчего он грустил и повеселел только после нескольких тостов за их давнюю и вечную дружбу.
Николай издалека заметил человека в маске и гидрокостюме аквалангиста, который метрах в пяти-десяти от берега периодически погружался в море, явно что-то там разглядывая. Вот он поравнялся с друзьями и вдруг, в очередной раз вынырнув на поверхность, перекрикивая шум волн, спросил их громко, не их ли вставную челюсть он поднял сейчас со дна. Можно сейчас представить радость одессита от его слов, ведь теперь он мог вкушать только что недоступные ему закуски вне зависимости от их физических свойств, твёрдости, жёсткости и упругости. Друзья на радостях пригласили аквалангиста, тоже, как и мой товарищ Шура, промышляющего поиском потерянных купальщиками драгоценностей, но он вежливо отказался и продолжил свой промысел.