Моя мама никогда не была на море, не слышала шума набегающих волн, не видела безбрежность водных просторов. Она увидит и услышит это теперь только в раю, потому что она ушла от нас тёмной октябрьской ночью, ушла тихо, притворив за собой дверь соседней комнаты, чтобы не разбудить меня включённым светом...
...В полночь я проснулся в полной тишине, - на улице как всегда ни души, ни одна собака не залает, ни петух не прокукарекает. Вечером смотрел телевизор на диване, прямо в одежде, потом меня сморил сон, и сил хватило только нажать на кнопку дистанционного управления, погасив экран, на котором разворачивались действия очередного детективного сериала.
Перед этим мы поужинали с мамой, поговорили о чём-то, кажется, я поделился с ней планами назавтра, - истоплю баню, к вечеру приедет сестра, и они сходят вместе, помоются, а через два дня прибудет вторая сестра и все вместе мы отметим первую годовщину смерти отца. Потом я сказал, что пойду смотреть футбол, а мама осталась на кухне, убрала всё в холодильник, вытерла со стола, тихонечко пришла в комнату, где мы спали, молча прошла к своей кровати, села на неё. Мне вдруг захотелось что-то ей сказать, чтобы вызвать на разговор, и не придумал ничего, как спросить, наелась ли она.
"Да, наелась, сынок", - и снова замолчала, прилегла. "Спокойной ночи, мама", - только и сказал я, и это был последний наш с ней разговор на этом свете. Ну почему я не подошёл к ней, не сел рядом на стул, чтобы погладить её натруженные руки, сказать ей, что очень её люблю, почему не зажёг хотя бы ненадолго свет, чтобы посмотреть в её ласковые и добрые глаза, одни единственные на свете, которые на меня так смотрели, почему не спросил - не обижается ли она на меня за что-нибудь? Ничего этого я не сделал, отложив все слова на потом, ведь у нас впереди было ещё много дней, как мне тогда казалось.
В первое своё пробуждение в полночь я всё-таки встал, подошёл к маминой постели, склонился над ней, прислушался, - всегда так делал, потому что мама спала тихо, и я всегда с облегчением улавливал потом чуть слышное её дыханиие и движение одеяла. Так было и на этот раз, потом я вышел во двор, проверил, не забыл ли закрыть курятник и задвинуть засов на воротах, вернулся в дом и, ещё раз прислушавшись к ровному маминому дыханию, наконец, разделся и удовлетворённый лёг на свой диван.
Через полтора часа вдруг проснулся, как от мягкого толчка, будто кто-то невидимый легонько тронул меня за плечо. Через неплотно прикрытую дверь увидел свет в соседней комнате. Ничего пока необычного в этом не было, - мама вставала по ночам в импровизированный туалет в сенях, который мы соорудили ей из стула с гнутой спинкой, и это было не в первый раз, когда я видел горящий свет, проснувшись ночью. Его, правда, всегда сопровождали шаркающие мамины шаги, - у неё прибаливали ноги, всё-таки ей было уже восемьдесят пять, находилась за свою жизнь, и она их почти не поднимала, ходила по комнате, как на лыжах, и эти звуки вносили для меня дополнительный уют.
На этот раз стояла полнейшая тишина, вдруг показавшаяся мне зловещей. Сердце захолонуло от недоброго предчувствия. "Мама, мама", - два раза позвал я её с коротким перерывом и только после этого, не услышав в ответ ни звука, как на пружинах подскочил с дивана и распахнул двери.
Мне никогда уже не забыть той страшной картины, представшей моему взору, - мама лежала на груди, там, где сердце, неловко подвернув левую руку и откинув в сторону правую, и уткнувшись в пол носом, - из него выбежала струйка крови, образовав маленькую алую лужицу. Густые мамины седые волосы, которые она, сидя за столом, любила непрерывно заплетать в тонкие косички, чтобы снова их расплести, разметались по полу. Во всей её позе не было ничего живого. Трудно описать тот ужас, который вдруг проник в мою душу. Когда я был маленький и уже понимал, что такое смерть, как-то подумал, что если вдруг умрёт моя мама, то я тоже сразу умру, - незачем мне будет жить. Наверное, так оно и случилось сейчас, - на какое-то мгновение я тоже умер, но потом вдруг, очнувшись и перевернув маму на спину, лихорадочно стал делать искусственное дыхание, но руки её были совершенно безжизненны, пульс не прощупывался.
Наверное, мама умерла всего лишь несколько минут назад, - она уже шла к выключателю, чтобы идти потом в кровать, и тут, видимо, её сердце остановилось, она неслышно, - чтобы, наверное, не разбудить меня, - опустилась на колени и только после этого, тоже достаточно мягко, но, всё-таки, ударившись слегка носом, легла на пол. Если бы она упала с высоты своего тела, то наверняка была бы ссадина на голове, но её не было. Поэтому, видимо, я и не слышал стука падающего маминого тела, а разбудило меня что-то совсем другое.
Дальнейшее я помню смутно. Сначала я сидел на полу рядом с телом мамы и безудержно плакал. Хоть я и готовил себя к тому, что мамы когда-то, и возможно, уже скоро, не станет, но, тем не менее, её уход для меня стал, как удар обухом по голове. К тому же я был один с ней, в глухой октябрьской ночи, когда и без того настроение осеннее и очень хочется, чтобы скорее наступала зима с её весёлыми метелями и белым пушистым снегом.
Потом я всё-таки очнулся и вспомнил, что надо что-то делать. Попробовал по сотовому телефону вызвать скорую помощь, но он равнодушным голосом регулярно отвечал, что "вызываемый абонент недоступен". Пришлось оставить маму лежать на полу и бежать - как будто ещё можно было что-то изменить - в находящуюся недалеко автошколу, где сидел вахтёр с телефоном. От него вызвал скорую помощь и милицию, они приехали один за другим с интервалом в полчаса. С милиционером мы перенесли маму на её кровать, и я снова остался один на один с мамой. Сёстрам пока звонить не стал, - дал им поспать до утра, а сам сидел рядом и разговаривал с ней, будто она ещё была живой и слышала меня, только ничего не отвечала. Уверен, что так оно и было на самом деле.