Мы возвращались из многодневного маршрута. Вдруг шедший по тропе впереди Андрей резко остановился, обернулся ко мне и очень взволнованно стал на что-то показывать. Мелькнула мысль, что мы встретились с "хозяином тайги" - медведем, которые в здешних местах были не редкость. Мне даже приходилось вкушать мяса здешнего "хозяина" тремя годами раньше. Его подстрелили усть-нюкжинские эвенки - каюры арендованных хабаровскими поисковиками оленей, предназначенных для перевозки экспедиционной поклажи. К медведю аборигены этих мест относятся с большим почтением. Они просят у его духа прощения за совершённое над ним насилие, и обычно "хоронят" останки в недоступных для зверей местах, сложив, например, череп и кости на двухметровой высоте в небольшом деревянном срубе, - так это было сделано в прошлый раз.
В нашем с Андреем маршруте также то и дело попадались медвежьи метки, - глубокие царапины на коре деревьев и сломанные верхушки невысоких лиственниц. Так звери помечают свои охотничьи угодья, причём, эти переломы, вставая во весь рост, они стараются совершать как можно выше, чтобы казаться высокими и мощными, - пусть претендентам на их территорию станет ясно, что их ждёт достойный отпор.
... Скажу, не хвастаясь, что тогда нисколько не испугался, - какое-то безразличие ко всему происходящему ещё не покинуло меня, - накануне покусали земляные осы, набросившиеся всем роем, когда я попытался сорвать спелые ягоды брусники (хорошо ещё, что шёл по берегу речки с удочкой рядом с - по пояс - ямой, куда и прыгнул, спасаясь от озверевших насекомых, ведь на мне ничего кроме трусов и болотных сапог не наблюдалось) и мне было очень плохо, всего несколько минут назад очнулся после глубокого забытья, лёжа навзничь на моховой 'перине'. Андрей сидел в сторонке, курил, невесело прикидывая, как же мы будем добираться до базового лагеря ещё километров пятнадцать.
Мне даже не стало смешно, когда увидел того, кто вызвал такое возбуждение моего товарища. Это был рябчик, - метрах в пятнадцати он сидел на тропе и, переступая с лапки на лапку, вертел своей маленькой головкой. Не снимая рюкзака, расстегнул кобуру, вытянул оттуда наган, пристёгнутый тонким ремешком к поясу, - чтобы ненароком не потерять, - и, не целясь, совсем как киношный Монтегомо-Ястребиный Коготь, навскидку выстрелил.
Последнее, наверное, что видел в своей короткой жизни несчастный рябчик, был лёгкий дымок из ствола нагана, - вскоре он затрепыхался в предсмертной агонии, совсем, как курица, которой вероломно отрубили голову. Андрей восхищённо посмотрел на меня и в порыве охвативших его чувств, присвоил мне, - надеюсь, что навечно, - звание "ворошиловского стрелка", ведь попасть из нагана в такую мелкую цель было равносильно чуду и только "неуловимым мстителям" было "по силам" всякий раз посылать пули из револьверов без промаха. Хотя дальность поражения у нагана высокая, но стрелять из него всё-таки лучше в упор, - можно также, на любителя, поиграть в "русскую рулетку". При ближайшем осмотре рябчика выяснилось, - я не просто подстрелил его, а попал ему в самую шею.
Моё состояние после этого улучшалось с каждым шагом, будто лежащий в моём рюкзаке рябчик, безвременно скончавшись, отдал так недостающие мне силы. Снова хотелось радоваться жизни во всех её проявлениях, что я и делал, любуясь золотой амурской тайгой.