Аннотация: У сидел, склонившись над животным и не знал, что с ним делать. Можно было, конечно, просто консервировать птицу, чтобы потом продолжить исследования. Но стоило ли это делать, вот в чем вопрос...
У сидел, склонившись над животным и не знал, что с ним делать. Можно было, конечно, просто консервировать птицу, чтобы потом продолжить исследования. Но стоило ли это делать, вот в чем вопрос. И чем больше У смотрел на нее, тем меньше у него оставалось желания с ней возиться. Облучение такими атомарными дозами либо дает результаты почти сразу, либо не дает их вообще. Все зависит от конкретного объекта. Диапазон излучаемых волн слишком узконаправленный, чтобы можно было с уверенностью утверждать, что результат будет выше нулевого. Тем более, данная планета довольно радиоактивна, и, соответственно, иммунный фактор защиты от излучений у местных животных форм весьма велик. Если эта птица невосприимчива к атомарному фактору, применяемому в эксперименте, то рассчитывать на лучшую восприимчивость других форм данной биосферы вряд ли стоит. Птица даже не полиняла. Если расширить диапазон излучения, то возможно дело и продвинется, но как раз этого делать нельзя. У сел в свой любимый плазменный горшок и с наслаждением потянулся. Безусловно, дислокацию надо менять. Он открыл карту и бросил взгляд на Северный участок. Голоскоп имеет десятка два планет с условиями, схожими с местными. Что ж. Это в трех межгалактических участках отсюда. Он снова взглянул на птицу, та как будто спала. Удивительно спокойный объект. Только иногда слишком интенсивно машет крыльями, однако взлетать не взлетает. Конечно, рассуждал У, есть еще интересные варианты. Например, прямоходящие. Они, безусловно, обладают уровнем интеллекта близким к Проторезианцам, почему он с ним и не стал связываться. Но, с другой стороны, можно захватить одного с собой, по дороге продолжить эксперимент... Что-то в последнее время работа перестает вызывать у него энтузиазм, становится лень что-то делать. Интерес улетучивается. "Может работу поменять?". Например, очистителем пойти. И думать почти не надо, и опять же рядом с домом, никуда летать не надо. Ладно, птичка, сказал про себя У, вернем тебя на место. К дому он полетит, скорее всего, тем же маршрутом. Быть может, мутации возникнут в естественных условиях спустя определенный период. Птицу он пометит, и на обратном пути животное можно будет снова осмотреть.
- Бабка , а что ты говорила, что Рябушка пропала. Вот же она.
Дед вошел с курицей в руках, поглаживая нахохленную шею. Курица только терпеливо щурилась.
- Ты где была? - Бабка посмотрела на курицу. - Ты где ее нашел?
- В курятнике, где ж еще. - Дед засмеялся. - Совсем ты, Бабка, ослепла.
- Молчи, старый! Не было ее там. - Старухе было обидно слышать такое. Она весь двор обыскала, а этот говорит, что она, видишь ли в курятнике сидела. - Не было ее в курятнике!
Дед продолжал весело кудахтать, его смешила Бабкина злость. Он хотел сказать еще что-то шутливое, чтобы подзадорить ее, но поперхнулся в смехе и закашлялся. Бабка села на лавку и отвернулась к окну. Раскрякался, словно селезень! Сам ни хрена не видит, а на нее брехает, пес старый. Спрятал, небось, где-нибудь, а теперь принес поглумиться над ней. Старая ты, мол, бабушка. В могилу уж пора. У - селезень! Точно. Селезень. И эта тоже, сидит, молчит. Глаза-то бестыжие у обоих. По морщинистому лицу скатилась скупая старушечья слеза.
Дед перестал смеяться, подошел, сел рядом с Бабкой. Курица дремала в руках.
- Ты что это, мать. Я ж не со зла. Смотри, Рябушко, загрустила наша Бабушко, - он взъерошил перья на голове птицы, от чего та сразу встрепенулась, стала лупать ошалелыми глазами.
Бабка незаметно вытерла лицо; сжав губы, посмотрела на них.:
- И чего это ты тут с ней расселся?
- А чего?
- Нечего ей здесь делать. Нашел котенка. Ну-ка, неси обратно!
- Да ладно тебе. Дай поиграть маненько.
- Я тебе поиграюсь. Щас насрете мне здесь, а я за вами убирай.
Она стала выталкивать Деда из избы.
- Да тише ты, тише, отрава.
- Давай, давай. Во двор иди, играйся.
Дед вышел во двор, отпустил курицу; та с неспешной вальяжностью принялась вышагивать по двору, высматривая, что бы клюнуть. Дед с отеческой заботой провожал ее взглядом. Солнце весело играло на его стариковском носу:
- Ничего, ничего, Рябушка. Гуляй... А Бабку не слушай, пусть ворчит.
Летательный аппарат У вышел на орбиту Земли, когда в его внутренностях началась продувка криобаков. Проторезианец коснулся L-клапана и вывел его в положение два. Створки нижней палубы раскрылись, и снаружи появилось пять криотурбин. У чуть дернул С-клапан, сделав пробный выброс газа. По кораблю прошла типичная встряска, сопровождаемая слабым жужжанием. Как обычно, перед пуском У приложился лбом к стенке драгоценного горшка и постоял так несколько секунд с закрытыми глазами. Потом вернулся к управляющей стойке и нажал одновременно L- и С-клапаны, выведя первый в положение три. Шум внутри корабля смолк, мгновение он был неподвижен, затем мощный поток газа прошел сквозь криотурбины и, выстрелив, отбросил аппарат в противоположную сторону, унося корабль в считанные секунды на миллион километров от планеты. Лоскут света, отбрасываемого отработанным криогазом, узкой полоской растянулся по звездному пространству, медленно угасая.
Утром Бабка пошла посмотреть, нет ли яиц. Всех кур, кроме Рябы, продали еще с позавчера. А эту вот почему-то жалко стало отдавать. Да и пару яиц, как-никак, по утру не помешают.
Пустующий курятник казался чересчур большим в своей пустоте. Он напоминал давно покинутый замок, миниатюрный, с запахом гниющего корма и помета.
- Рябка, етит, где ты опять? - Бабка обнаружила ее, забившуюся в дальний угол. Курица как будто не узнавала ее и смотрела как-то настороженно.
- Что смотришь? - Бабка подошла, просунула руку под птицу, слегка приподняв. - И молчит, главное. Я ее ищу, а она молчит.
Яйцо было крупное и тяжелое. Слишком тяжелое для куриного. Бабка поднесла его к глазам, но в полутьме сарая разглядеть было трудно. "Кто ж тебя потоптал-то?".
- У нас и петухов-то таких поблизости нет. - Она задумчиво потрепала курицу. Та недовольно дернула шеей.
- Дед. Поди сюда.
Дед сидел в полной прострации, уставясь в черную точку на печи, которая была, на самом деле, тараканом. Таракан тоже сидел в полной прострации. То ли спал. То ли просто сидел.
Дед называл это "я медитирую". Медитировать Дед любил часто, особенно в последнее время. Какие видения посещали его в такие моменты, сказать было сложно, но докричаться до него тогда составляло труд немалый. Технология была простая. Садишься и смотришь в одну точку в ожидании того момента, когда твое тело и разум достигнут совершенного единения плоти и духа или, иными словами, своего астрального тела. Сидеть так Дед мог часа по два. Отрывала его от этого дела обычно Бабка, которая такой системы не признавала. Нет, чтобы забор, к примеру, наладить. Или если делать лень что-то, ляжь, да на печи лежи, спи себе. Нет, сидит и сидит, глаз мозолит.
- Дед! - Бабка подошла и стала тормошить Деда. Таракан на стене стронулся с места, видимо недовольный возникшим шумом. Дед оторвался от него, повернулся к Бабке. Должно быть, он достиг в этот момент своего астрального существа и смотрел на Бабку полным просветления взглядом.
- Чего орешь?! Совсем сдурела?
- Да до тебя, дурака, не докричишься! Посмотри лучше, что наша Ряба снесла.
Дед взял то, что ему протянула Бабка, взвесил на руке, покрутил, поразглядывал со всех сторон, потом сел за стол и положил перед собой. Да. Чудеса, да и только.
- Эта откудова ж такое?
- Я говорю, Ряба снесла.
- Какая Ряба, наша што ль?
- Совсем оглох что ли, наша, говорю тебе.
Перед ними лежало яйцо. Золотое. Может восьмисотой пробы, а может девятисотой. Большой такой слиток, в форме яйца. Они сидели и разглядывали его, будто зачарованные. Брали в руки, взвешивали, снова клали. На вес в нем было килограмм пять, не меньше. Было оно гладкое, свет падал на него, матово растекаясь по поверхности.
Это было уже что-то вроде групповой медитации. Они сидели так, долго и, словно пытаясь понять, откуда могла появиться такая красота. На своем веку старики повидали яиц сотни, но ни одно не могло сравниться с этим. Их мозги, работали в защитном режиме, не давая себе перегреться в поисках ответа, каким образом обычная, казалось бы, курица, несшая обычные яйца вдруг породила такое. Стариковский интеллект просто не задавался такими вопросами. Зато бывалым опытным взором оба они тут же поняли, что яйцо из не фальшивка, настоящее золото. Естественно такого богатства они никогда не видели и сейчас сидели, просто впитывая в себя новые ощущения.
Бабка, наконец, очнулась, взяла яйцо:
- Хватит, нечего любоваться. Спрятать его надо.
- А что ж, Бабка, мы теперь с тобой богатые?
- Богатые... Смотри, болтай меньше. Богатый он, - Бабка стала возиться за печкой, запрятывая яйцо в ей одной знакомый тайник. Согбенная она долго совершала руками какие-то волшебные действия. Со спины казалось, что она выкапывает ямку, собираясь зарыть яйцо. Дед смотрел с ласковым умилением, как колыхается ее большой старческий зад:
- Да, это дело обмозговать надо.
Бабка вылезла из-за печи, красная, тяжело дыша, точно измотанный спринтер. Села к Деду:
- Пока подождем, а когда Внучка придет, мы с ней посоветуемся.
- И правда, Внучка-то как рада будет.
- Молчи, дурень. Внучке мы пока ничего не скажем.
- Что-то я не пойму, как мы с ней посоветуемся, если ты ничего говорить не будешь?
- А мы ей вопросы только зададим, не знаешь, мол, Внучка, что делать, если такое богатство на голову сваливается и что с ним делать. Мы, мол, в газете такой случай прочитали, вот нам и интересно стало.
- Совсем ты, Бабка, на старости лет одурела. Внучке своей рассказать боится, - Дед встал и пошел в сени.
- Молчи, дурень глупый. Внучка, как узнает про яйцо, так и заберет. А у ей оно долго не задержится. Знаю я ейных хахалей. Она по глупости бабьей разболтает одному, а тот ее ломиком по голове, даже не подавится, и был таков, вместе с яичком.
- Не брехай, ворона. Что болтаешь?! - Дед весь покраснел, стоял у порога, держась за дверной косяк. - Ломиком по голове... Белены объелась?! Ничего у ней с яйцом не сделается, и пусть забирает!
- Молчи, говорю! Я сказала, у нас останется. И Внучке пока знать не надо. И ничего рассказывать ей не смей! Сами узнаем, как яйцо реализовать, деньги получим, тогда и с Внучкой поделимся.
- И-и-эх. Поделимся... Делиться она собралась. Все отдать надо. Куда тебе-то, на могилу что ль?
- А хотя бы и на могилу!...
Деду надоело спорить, он махнул рукой и вышел, сопровождаемый летящим вдогонку матом. Совсем ополоумела на старости лет Бабка. Нет, чтобы Внучке отдать, она молчи, говорит.
Ряба вышагивала по периметру курятника со странной целенаправленностью. От одного угла к другому, от другого к третьему, и так далее. Движения ее были чрезвычайно нетипичными для домашней птицы.
Двигаясь вдоль стены, она останавливалась, обнаружив валяющееся в пыли зерно, подбирала и доносила его до угла, там бросала. Потом шла вдоль следующей стены, находила новое и укладывала в следующем углу. Так продолжалось уже часа два, в результате чего у стен совсем не осталось зерен, зато по углам громоздились веселые равномерные кучки. Убедившись своим зорким оком, что исследованный участок чист, курица отошла слегка от стены и принялась двигаться по тому же принципу, только по прямоугольнику меньшего размера. Зерна начали собираться рядом с предыдущими кучами, только ближе к центру.
По прошествии еще шести часов непрерывной работы, пол курятника стал напоминать ящик, разделенный по диагонали крестом на четыре части. Цепь кучек образовывала диагонали креста. Курица работала явно по какой-то системе. На следующем этапе она принялась подкапывать земляной под каждой кучей, зарывая зерно в ямки. В работе принимали участие клюв, когти, крылья. Птица делала все методично, не снижая скорость. Какие батарейки были у нее вставлены? Словно ей кто-то командовал.
Дед вошел точно, когда птица зарыла и затоптала последнюю ямку. Она села в центре курятника и замерла. Дед вошел, Ряба спала и никак не отреагировала на его появление. Должно быть, не услышала. Дед поставил перед ней миску с водой, погладил. Курица не шевелилась.
- Спишь? - он словно ждал, что она ему ответит. Но курица продолжала сидеть в неподвижности и безмолвии.
"Заболела что ли?". Поднялся, поковылял, у самой двери обернулся - сидит. Заметил, наконец, что в курятнике необычайно чисто, ни одного зернышка. Подумал - надо бы подсыпать. "Что ж это Бабка, забыла что ли?".
- О-хо-хо... - Вышел.
Стояла ночь. Кто-то трещал за печкой. Блики луны падали из-за стекла, ложась пятнами на одеяло.
- Бабка, - Дед смотрел в окно. Ночь была светлой и теплой, и спать совсем не хотелось. Хотелось сбросить с себя одеяло и лечь на полу. - Спишь?
- Сплю.
Бабка лежала, отвернувшись к стене, и слушала с закрытыми глазами, как рядом дышит Дед. Она ждала, что тот спросит ее, но он молчал. Минуты вплетались в дыхание ночи вялотекущей чередой. Бабка уже почти заснула, когда услышала снова:
- Спишь?
Она ничего не ответила, но глаза открыла. Ишь неуемный какой, все успокоиться не может. Дед будто услышал ее мысли, приподнялся на локтях, повернулся, уперся взглядом ей в спину:
- Скажешь Внучке?
- Нет.
- Скажешь или нет?!
- Отстань, сказала.
Дед хотел сказать еще что-то, но смолчал. Отвернулся. Дура старая!
На утро Бабка взялась печь блины. Внучка обещала приехать сегодня. Дед сидел за столом и смотрел на Бабкины руки, как они летают, месят, раскатывают, сыпят муку. С ночи они не перемолвились ни словом. Он не надеялся, что Бабка изменит решение, но все-таки спросил еще раз:
- Не скажешь?
Бабка даже не посмотрела. Продолжала молча свою работу.
- Ну, что ж... - в голосе Деда появилось злорадное ехидство.- Тогда Я ей скажу.
Бабка подняла на него глаза, потом снова отвернулась к столу.
- Чем болтать, огурцов бы лучше принес.
Огурцы стояли в погребе, погреб находился за сараем. Дед шел к сараю, в то время как за ним сквозь щель курятника следил внимательный куриный глаз. Дед прошел вдоль сарая, зашел за угол, открыл дверь погреба, спустился внутрь. Внимательный куриный глаз видел, как спустя минуту из дома вышла Бабка и тоже направилась к погребу. Быстро-быстро прошла она мимо сарая. За углом она остановилась у двери погреба и стала тихо слушать. Потом аккуратно прикрыла дверь и задвинула большой деревянный засов.
У самого порога Бабка замешкалась, захватив в дом оставленное на пороге ведро. В сенях было что-то разлито и скользко. Бабка наступила на это скользкое, ноги стали разъезжаться. Она стала терять равновесие и, всплеснув руками, уронила ведро. То полетело ей прямо под ноги, Бабка запуталась в нем и рухнула наземь. Звук при падении был какой-то глухой и деревянный. Словно ящик свалился. Бабка лежала и почему-то не хотела вставать. Болеть вроде бы ничего не болело. Она вдруг почувствовала, что кто-то смотрит на нее. Подняла голову. Перед ней, широко расставив ноги, стояла Ряба. Почему-то вся серая, в пыли, с всклокоченными перьями она вперилась в нее глазами и так стояла неподвижно. "Что это я, запереть, что ль забыла? Или Дед?". Она лежала, смотрела на курицу, а курица смотрела на нее. Вдруг Ряба наклонила голову набок и словно спросила: "Ну, и что дальше?". Бабке стало не по себе. Она вдруг почувствовала, что делает, что-то не так, ей вдруг захотелось пойти и открыть дверь, она уже было, действительно, хотела встать и выпустить Деда, но мысль эта также внезапно прошла, как и пришла. Бабка встала на четвереньки; опираясь о стену, стала подниматься на задние конечности.
- А, ну-ка, иди отсюда.
Она посмотрела на курицу, но командного тона почему-то не получилось. Ряба стояла также спокойно, бесцеремонно изучала Бабку. Той вдруг стало как-то неловко разговаривать с курицей, и она поспешила в дом.
- Так где Дед, Бабуль?
- Дед-то? Уехал Дед. Яйца на рынок повез.
- Да? Жаль. Я его повидать хотела.
- Жаль, жаль. Сказал, может до вечера задержится.
Светловолосая курносая Внучка уминала блины, демонстрируя завидный молодой аппетит. Покушать она была явно не дура. Расправившись с четвертым или пятым блином, она взяла сметану, стала поливать следующий. Сметана растекалась, пока не залила блин весь. Внучка нагнулась и стала слизывать белую жижу, довольно морщась.
- Ну, ну, не балуйся. - Бабка смотрела на нее, как та запихивает уже облизанный блин в рот, пододвинула ей чашку с чаем. - Как у вас-то, все хорошо?
- Угу, - промычала Внучка забитым ртом. Прожевав и запив все это чаем, она стала довольно отдуваться.
- Ну, а у тебя-то как? На личном фронте, все хорошо?
- Все, Бабуль. Все хорошо. И на личном, и вообще.
- И что, жених есть?
- Есть, Бабушка, есть.
- Ну, ладно. - Бабка удовлетворилась полученными ответами и больше не решалась отвлекать Внучку от ее серьезного занятия.
В избу вошла Ряба. Стала неторопливо расхаживать перед столом. Бабка сразу напряглась, курица ей явно действовала на нервы, но поделать она ничего не могла.
- О, Бабуль, смотри, курица-то у вас какая... Кто это ее так в пыли извозил?
- Извозилась где-то. Да ты ешь, ешь не отвлекайся.
Чтоб ты сгорела, окаянная, думала Бабка. Она была уверена, что курица может как-то выдать Деда, а тогда все старания - даром. Наконец, Ряба вышла. Бабка вздохнула облегченно.
- Ну, а ты как, у нас посидишь или пойдешь уже?
- Да, пойду я, Бабушка. Раз ты говоришь, Дед поздно будет, я его ждать не буду.
- Не жди, Внучка, не жди. У тебя дела, наверное.
- Да. Ты тогда ему привет передай, скажи, я скоро еще приеду.
- Передам, Внучка, передам, - Бабка встала, готовая уже проводить ее.
Внучка ушла, Бабка устало села перед домом, стала смотреть куда-то вдаль. В голове было пусто и на душе тоже. Мошки летали перед носом, садились на мокрый лоб. Солнце стояло высоко, ни одного облачка не было на небе. Сейчас надо пойти, выпустить его. Все. Теперь уже все.
За дверью было тихо. Очень тихо. Ей вдруг показалось, что он умер, курица приходила передать ей эту весть. Засов отошел в сторону, дверь подалась на нее, вперед и вниз уходила темнеющая пустота. Из погреба шел холод, Бабка начала спускаться и почти сразу почувствовала озноб. Стенки погреба крупными каплями отекали от влажности. Он ведь в одной рубахе пошел, вспомнила она. Темнота внизу пахла грибком и плесенью.
Деда нигде не было. Сначала ей показалось так. Но вот в углу среди разных солений и варений она увидела его, сидящим на корточках с банкой огурцов в руках. Банка была большая, он поставил ее на колени и обнимал, как родную. Они смотрели друг на друга, долго и холодно, их взгляды разбивались о какую-то стену, и эта стена была непробиваемой. Наконец, Дед встал. Как призрак прошел мимо нее. Бабка почувствовала вдруг тяжесть на лице, как будто ее ударили. Слегка покачнулась. Если он сейчас запрет дверь, она не будет ни кричать на него, ни умолять. Но дверь он не закрыл.
Дед рылся за печкой.
- Что это ты там забыл?
Дед не отвечал, только замер на секунду, затем опять зашевелился.
- Дед?
Когда до нее, наконец, дошло, яйцо было уже у него в руках. А ведь она хорошо запрятала же!
- Не дам! - завопила Бабка. Она уцепилась Деду за шею. Дед повернулся спиной, чтобы она не могла дотянуться до яйца, а Бабка висела у него за плечами, словно дырявый куль с мукой. Тянулась руками, царапала его руки, пытаясь притянуть их к себе и напоминала старую, тощую, седую львицу, которая пытается забрать у врага своего детеныша.
- Утоплю! - орал, хрипел Дед. - Утоплю в колодце!
- Отдай! Не сходи с ума!
- Это ты с ума сошла. - Дед уже не орал, а только кряхтел, задыхаясь от непривычной нагрузки. Задыхалась и Бабка, но держалась на нем, как клещ, не отпуская. Так, с волочащейся на спине Бабкой, он добрался до стола. Старуха дергала его за локти, пока яйцо, в конце концов, не выскользнуло у него и не покатилось по столу. Они возились, не давая друг другу достать его, каждый стремился в то же время дотянуться сам. Яйцо докатилось почти до самого края и, покачавшись, остановилось. Было оно такое же золотое, только вроде как чуть темнее стало, что, впрочем, было почти незаметно.
На столе в это время каким-то образом оказалась одинокая белая мышь. Маленькая такая мышка, чем-то напоминающая комок снега. Комок снега сначала с любопытством наблюдал за поединком двух старых людей, потом ему это надоело, и он переключился на яйцо. Подполз, стал внимательно обнюхивать и царапать лапами. Однако яйцо никак не реагировало. Тогда мышь стала тыкаться в яйцо мордой, от чего то начало раскачиваться из стороны в сторону. Старики так увлеклись, что не заметили мелкого грызуна. Они продолжали борьбу, как вдруг услышали, какой-то стук. Словно горшок глиняный разбился.
Бабка высвободилась из объятий Деда и, первым делом, опустила со всей дури кулак, туда, где сидела мышь, но зверь куда-то уже испарился. "Развелось вас, тварей!".
Первым к яйцу подошел Дед; к тому, что им было. На полу валялись осколки чего-то золотистого снаружи и коричневого внутри. Бабка выглянула из-за плеча Деда.Тот не чувствовал облегчения или, уж тем более, радости, хотя и понимал, что мышь сделала то, что он хотел. Оказывается и не настоящее золото-то.
- Что? Добился своего, - Бабка села на лавочку у стены, вся серенькая и такая маленькая, как та мышь. Деду ее вдруг стало по-человечески жаль, он хотел что-то сказать, но только сел рядом. Она сидела сбоку и как будто не сидела. Вся скукожилась, словно ее и не было вовсе и вдруг тихо, как это умеют только старушки, заскулила.
- Ну, ну. Тихо, тихо ты, отрава! Тихо, - Дед обнял ее за плечи, а она совсем беззвучно тряслась у него в руках, и Деду от этого самому становилось скучно и грустно.
- Ну, не реви. Не реви же ты... Слышь, Бабка.
- Чаво...
- А мы Рябушку попросим, она нам еще такое снесет.
Курица вошла, словно услышав. Дошла до стола, осмотрела внимательно осколки на полу и вдруг, замахав крыльями, взлетела сначала на скамью, с нее на стол.
- Снесешь нам яичко золотое, Рябушка?
- Хрена вам!
Дед с Бабкой решили, что им почудилось. Но тут из куриной глотки вновь донеслось вполне членораздельное клокотание:
- Хрена вы у меня еще получите! Нечего. Обычные яйца будете получать.
- ...ЕТИТ ТВОЮ...! - только и смог сказать Дед и мысленно перекрестился.
Корабль медленно опускался, когда У смог заметить постороннее движение. Большой кусок камня, в просторечье именуемый метеоритом вошел ровно в боковую переборку, прорубив в борту хорошую рваную дырищу. Струя атмосферы вошла во внутренние помещения и буквально разорвала корабль пополам. На это ушли считанные секунды. Единственное, что успел сделать У - это закрыться своим любимым горшком, что впрочем никак не помогло ему избежать практически мгновенной смерти. Последнее, что пронеслось у него в мозгу, был вид планеты, где он оставил странную птицу, которая почему-то не хотела летать.