По течению реки, мимо церкви Адама и Евы, от уклона берега до изгиба залива несет нас удобный, как комод, замкнутый круг водоворота деревенской жизни, описанный философом Вико, обратно к замку Хоут и окрестностям.
Это не сэр Тристрам, игравший на виоле-д'амур, из-за неспокойного моря вернулся, из Северной Арморики, на этот берег чахлого перешейка Малой Европы, чтобы продолжить свою пенисоционную войну на полуострове; это не камни скалы Топсойер были отнесены рекой Окони к ногам гаджо графства Лоренс, попрошайничающих на дорогах, ведущих к Дублину; это не далекий отблеск неопалимой купины кричит: 'Я есмь' и нарекает: 'Ты Петр'; это не волк в козлиной шкуре целится прикладом в старого слепого Исаака, подобного быстро загнанной дичи; несмотря на то, что в суете и тщеславии все средства хороши, это не сестры-близняшки Ванесса и Стелла злятся на двуединого Натанджо. Два галлона хмельного напитка сварил Джем или Шен при свете дуговой лампы, и
блестящий красный край королевского венца радуги витал над поверхностью вод.
Падение (бабабадалгараткамминарроннконнброннтоннерроннтуоннтуннтроваррхоунаунскаунтухухурденентурнук!) цитадели Уолл-Стрит и старика Томаса Парра снова обсуждается после раннего ухода ко сну и в дальнейшей жизни всеми христианскими менестрелями. Великое падение стены из яичной скорлупы повлекло за собой, с уведомлением за короткий срок, пфуйпадок Финнегана, цельного ирландца, шалтаесбежавшего, который, не откладывая в долгий ящик, отправляет любого, кто спросит о стене, в западные земли мертвых на поиски его болтаепальцев: место, где их тела были пронзены копьем шлагбаума, находится на холме Касл-нокаут в парке, где апельсиновые деревья покоятся в зелени с тех пор, как термопластик влюбился в реку Лиффи.
Что за лязг оружия в противостоянии желаний, боги-устрицы остготов душат богов-рыб вестготов! Брекекекс, коакс, коакс! Улалу улалу улалу! Ква!
Где партизанские войска Бодлера, вооруженные баделерами и протазанами, изгнаны гранатометом учителя математики Малахуса Макгрейна, и жители Вердена стреляют на рассвете из людоедских баллист по белым мальчикам в белых капюшонах.
Осаждающие с африканскими копьями ассагай и град бумерангов. Дитя содомского греха, я охвачен страхом!
Бесславная кровь святого Лаврентия, спаси нас! Войска в ужасе взывают о помощи неистовой сиреной. Церквоцид: пошлина безумного колокольного звона.
Какие нежные дубины для неумышленных убийств, что за кашель церковных стен, открытые всем ветрам и продырявленные воздушные замки!
Какие 'вели-мне-любить' протестанты, соблазненные 'отпускаю-тебе-грехи' католиками! Что за истинное ощущение появления соломенного хвоста кометы с такой громкой мнимой икотой, подобной гласу Иакова!
О сюда сюда сюда как убийца Бальдура слепой Хед распластался, встретив в пылемраке отца греха, но (о, мои сияющие звезды и тело!) как его благородное знамя достигло самых высоких небес бигбордом ненавязчивой рекламы!
Но были ли это силы и власти? Изольда? Ирландцы были северными швецами водостоков? Древние дубы, сейчас они покоятся в торфяном болоте, и Ева скачет вокруг пепла Адама.
Упади, если желаешь, но подняться ты должен:
и так быстро фарсовый фарш маяка Фароса Александрийского не превратится в мирского финикийского феникса, описанного в книге Сета.
Строитель Финнеган из 'Неверной руки', вольный каменщик, жил на самой широкой улице, где кипела театральная жизнь, какую только можно себе представить в его далекой двухкомнатной хижине, освещенной лучиной, которой никогда не достигали сообщения, предназначенные для усадеб, пока судьи пророка Исайи не даровали нам 'Числа' или книгу Гельвита 'Второзаконие' (вчера он буйно и серьезно врезался головой в бочку, чтобы омыть прозрачной водой черты своего будущего, но поскольку он немедленно наполнил ее снова с помощью силы Моисеевой, воды расступились и испарились, и весь 'Гиннесс' Книги Бытия достиг своего исхода, что должно было продемонстрировать вам, каким малым, поклонником Панча и Джуди и знатоком Торы, он был!), в свои восемьдесят лет этот необычный человек с лотком для переноса кирпичей, цемента и доктрин заваливал учебные учреждения хутора Пьянчуги и дома жителей берегов желтой реки Имярек.
Он испортил, превратив в тухлое яйцо, малышку из Зазеркалья женушку Энни своим тошнотворным дружком. С ее несвежими волосами, подобными шерсти борзой, в руках подоткните свое одеяло и приступайте к исполнению роли своего амплуа.
Часто жаждущий выпить, как амфороподобный строитель стены Бальб, в шапке Митры на голове, с большим мастерком в кулаке и в костномасленой спецовке, которую он орошал с привычной нежностью к предметам гардероба, как Гарун Хильдерих Эгберт, он калигулировал бы путем умноможения высоту жидкости над уровнем стакана и количество солода, пока раскачивался в свете ночника хмельного дурмана, с любовью к которому он был рожден, его круглая башня былых времен должна восстать в необработанной каменной кладке (даруя огромную радость!), увитый черной бузиной из царства Ваала небоскреб универмага 'Вулворт', самой прежасной эльфовой башни Земли, возникшей из пустоты и возвышающейся до небес подобно Гималаям, иерархитектурнапыщенной, с удивительным пучком неопалимой купины на ее вавилонской погремушке,
и шумные воры первородства с резцами поднимают и опускают со звуком трения свертывающиеся корзины.
Сначала раскрыл он герб и имя: Веселий Буслаев из Великанборо. Его геральдический герб бастарда на зеленом поле со служанками, волнующий, серебряный, козел под дубом, оруженосец, ужас глупца, рога. На щите его герба горизонтальная полоса, лучник с натянутым луком, солнечный гелиотроп, второй цвет - пурпурный. Самодельный виски для фермера с мотыгой. Хохохо, мистер Бело-Финн, вы станете мистером Финнеганом снова! В какой-нибудь комедии, идущей в понедельник, о, вы виноградная лоза! Вечер воскресенья и, ах, вы винный уксус! Хахаха, мистер Фанн, вы будете очищены снова!
Как агенты стали в тот трагический грозовой четверг виновниками муниципального греха? Наш дом из кубиков Каабы всё еще трясется, как свидетель, слышавший гром на горе Арафат, но через столько веков мы тоже слышим хористов царицы Савской в ветхих одеждах и нехалифицированных муэдзинов, которые превращающают в клеветника белый камень, низвергнутый с небес. Поэтому останови нас в нашем поиске справедливости, о, Вседержитель, когда мы просыпаемся и берем зубочистку, и прежде чем мы свалимся на перину, и ночью, когда исчезнут звезды! Потому что один намек на соседское пиво в надире лучше, чем подмигивание насчет абсента в зените. В противном случае шептун склонит нас к греху, как тот ректор, который поднял на смех у могилы пророка бедуинов с гор и цыган Египетского моря. Хрустящий папоротник собранного урожая должен решать. Тогда мы узнаем, будет ли праздник в пятничной мечети. Она обладает даром пророчества в определенном месте и иногда отвечает мечтательным погонщикам верблюдов. Осторожно! Осторожно! Это может быть отсыревший по ошибке кирпич, как говорят некоторые, или колоссальный ляпсус его заднего прохода, с точки зрения других (к настоящему времени общее количество вариантов истории достигло тысячи и одной). Но, как ни прискорбно, Ева действительно съела червивые плоды яблони, увитой плющом,
(что сочетается с ужасами Валгаллы - катящимися роллс-ройсами, менгирами Карфакса и тесного Стоунхенджа, могильными дольменами, деревьями Тристана, протестантскими горлопанами, самоходными повозками, деревянными иппо-качалками, автопарком Флит-Стрит, переворачивающимися такси княжества Турн-унд-Таксис, мегафонами Филеаса Фогга, цирками и собраниями жителей административного района, королевскими базиликами, ареопагодопланами, покупательницами, которые выносят товары в чулках, веселым шепотом, полицейскими-стриптизерами в плащах и макленбургскими шлюхами, которые стреляют копейку, и бараками Мальборо в скале, где спит сокол Мерлин, и старым пристальным передним двором, и черными, как гнилой картофель, пучками рабочих тростей по шиллингу за дюжину, и нависшими облаками омнибусов, которые скользят по Семьдесят первой улице, и деррижаблями, которые шпионят на углу улицы Не-говори-портному-Тому, и дымом надежд, и суетой кокоток, сторожей, подметальщиков и звонарей Ромвилля, башнями из прекрасной грязи, пускай тяжким трудом не воздвигнешь стену, и всем этим сыр-бором воззваний с крыш, кровля для возможного и риф под мостом Исаака Батта, столкнуться с которым согласен простофиля Светоний), и, предупрежденный ее болезненной бледностью, любитель ипподромов Фил чувствовал себя полным хмеля до краев. Голова его отяжелела и дрожала. (Стена воздвигалась). Черт! Он запнулся и упал с лестницы. Черт! Он был бесполезен, как невзорвавшаяся бомба или необеспеченный вексель. Мусор падает беззвучно! Пустая египетская мастаба для греха Онана, когда Аминь Ра женится на своей лютне. Чтобы весь мир это увидел.
Безумие? Я посмотрел бы на ее могилу! МакКул, МакКул, почему ты так глупо погиб? От тяжелой утренней жажды четверга? Утирали они слезы над рождественским пирогом на поминках снова полного Финнегана, все святые дебоширы нации, распростертые в ужасе, рыдая богато и изобильно. Там были сантехники с отвесами, и грумы, и шерифы, и музыканты с цитрами и кифарами, и писатели-мародеры, и статисты кинематографа с нотой корицы-кинамона. Они все возвышались и сияли впечатляющей жовиальностью. Жаждущие Гог и Магог, и грог для всех. Да продолжится банкет до уничтожения Ханьихуннуганна! Плач хора Кинкоры о бочонке, надгробный плач канкана. Рыдают над ним и наполняют его. Это труп, но он остается Первым поэтом Приамом. Он был скромным юношей и любил поденный труд. Острил подгоревшую корочку своего надгробного камня, наполнял пивную кружку до краев на похоронных дрогах! Где еще в этом спиральном мире вы увидели бы такую суматоху? Со всеми их находками де-профундис и честной пылью Фиделио. Они положили его лицом вниз на большое мягкое ложе, как лосося. Абокалипсис чистой воды у его ног. И каталка с бочонком гиннесиса у него в головах. Приготовьте чай на случай полной абстиненции, жидкость для глупой беседы опьяненных, о!
Ура, вот мы видим юного копьеносца с головой, как старое круглое колесо, что в рамках тавтологии одно и то же. Скверный мальчишка лежит больной в кровати, его плоть расплылась, как дублинский Бэбилон, достанем свой карандашик и помочимся на них, смотри, фаллос на обеденной тарелке. Ам! От списка покупок церкви Изольды до маяка Бэйли под юрисдикцией бейлифа, или от пепелища Эштауна до вотчины баронов Хоута, или от берегов моей любимой реки Ли до обрезанных пуритан былых времен, или от счетов, оплаченных у подножия холма, до взгляда Ока Ирландии, простирающегося плавно. И на всем пути (горн из 'Летучего голландца'!) от фьорда до фьелда его гобои будут оплакивать его среди скал (хоахоахоа!) во всех формах глагола 'плавать' весь день и всю ночь твоей жизни, болтливая пестрая ночь в долине, ночь туманных колокольчиков, порхание флота флейт в мудреных хореях (О, лодочка-карина! О, лодочка-карина!) поминает его. Саван Ванессы и ее краснобаи Питер, Джек и Мартин со всеми их мелкими деталями для соития. Открывается ящик для денег, рассказывается сказка бочки, бум, соленый от слёз дорогой грязный глухой Дублин. Благодарственная молитва чревоугодника. За то, какие мы есть, насколько мы обильны телесами, готовы верить. Так что позвоните в колокол, поставьте судно на якорь и передайте плетеную корзину во имя желудка. Знамение. Оплакивайте нас. Дедушка-серый дельфин упал, но бабушке достались все фишки, накрытые на стол. Что это за бифштекс при смерти на блюде для веселого великана? Финфофум. Что в его печеной голове с начинкой из жареного бекона? Буханка хлеба Кеннеди из пекарни Святого Патрика. И что за хмель вьется в его ногах, что за хмель в осадке? Кружка старого доброго дублинского эля Дэниела О'Коннела. Но, чу, если бы вы выпили залпом лукавый напиток Фрейда и вонзили зубы в сердцевину тела белоснежного цветка, который смотрит на него, как Бегемот, потому что он умер. Финиш! Только исчезающее фото вчерашней сцены на Западе. Почти красный атлантический лосось Салманасар из древнего царства свободной любви династии Агапемонидов, молодой лосось разлился огненной жидкостью пелены перед нашими глазами, упакован в консерву скорби известной марки. Испорченная трапеза поющих лососей, ни рыба, ни мясо, ни копченая селедка, конец.
Хотя мы еще не можем видеть бронтоихтиологические формы, описанные и покоящиеся, даже в нашей ночи у осоки, где поток сплетничающей форели, любимый громогласными бронтозаврами семьи Бронте и подвергавшийся угрозам Брунто. Здесь покоится съедобный судья с освобожденной девочкой. Что, если она будет в переднике с ирисами или в поношенных тапочках, в тряпье или в воскресном платье, с золотом копей царя Соломона или нищенкой с бриллиантом в полтора грамма. Вот как, конечно, все мы любим малышку Энни Руни, или, точнее сказать, маленькую любимицу Анну Рэйни под волнами ее зонта, глупость мочеиспускания в стоячую воду, простушка, глупое козлище, любительница танцев. Йог-Сотот! Ворчун спит, вы храпите. Тоже у Бен Эдара, в Гелиополисе поселка Чейплизод. Подобная черепу голова смотрит на него, литейщик его доводов рассудка, чтобы рассмотреть что-то в самом дальнем тумане. Что? Его глиняные ноги, укрытые дерном зеленой ярь-медянки, возвышаются неподвижно там, где он вышел сухим из воды, у стены порохового склада, где наша Мэгги и ее сестра в шали видели всё. Перед этими красавицами у Холма 60, в лощине! Задний двор форта, бум, тарабум, тарабум, красться, остерегаясь сидящих в засаде Омбоса, где воды Лиффи ожидают команды 'пли!' или эффектной сцены битвы на мечах. Значит, когда облака будут проплывать мимо, Джимми, самодовольство с высоты птичьего полета насладится зрелищем нагромождения нашей утренней мессы, сейчас - национальный музей Веллингтона, на некотором зеленоватом расстоянии находится очаровательно вредное деревенское Ватерлоо и две абсолютно белые деревеньки, которые показывают себя, чтобы вызвать смех в обрамлении листвы, крошки-чаровницы! Вход в холм-музей свободный. Для жителей Уэльса и ирландских Пэдди Пэткинсов билет стоит один шиллинг! Лишившиеся конечностей инвалиды Старой Гвардии подзывают 'кис-кис' тележку рикши, чтобы разместить там свой зад. За ключом обращайтесь к уборщице миссис Кейт. Рекомендация.
Это дорога к музею муз. Снимайте шляпы, входя в него! Сейчас вы в музее Веллингтона. Это промаршировали прусскаки. Это французы. Рекомендация. Это знамя пруссаков, чашка и блюдце, чародей и чепец.
Это пуля, пробившая знамя пруссаков. Это француз, который выстрелил в Быка, прострелившего знамя пруссаков. Салют Сало, доброго здравия Корсиканцу на мосту Кроссганн. Поднимите свои пики и вилы! Рекомендация. (Нога быка! Отлично!). Это треуголка Наполеона из линолеума. Рекомендация. Дипломат. Это Веллингтон на своем белом рысаке Копенгагене. Это великий Мясник Веллингтон, импозантный и соблазнительный в золоте и пурпуре, железе и жести, в шпорах Железный Герцог, в непромокаемой обуви 'кватребра', с орденом Подвязки магната Великой хартии вольностей, в своем лучшем одеянии из соломки 'бангкок', в голиафовых галошах менестреля, и пелопонесских клетчатых штанах Ватерлоо. Это большой просторный катафалк. Рекомендация. Это миска участников битвы при Бойне, склонившихся жалобно в страхе перед маршалом Груши живыми мертвецами. Это вражеские англичане из королевского полка Иннискиллинг, это серые шотландцы, это Давид, согбенный. Это Мордред, большой Наполеон, убивший маленького Наполеона. Шумный спор при Гавилгуре, прения при Аргауме. Это хорошенький мальчик, ни большой, ни маленький. Довольно, садитесь! Благоразумная вульва для влиятельных лиц. Вульва Фицтомас. Грязный МакКлозет. И волосатый Вульв-О'Гарри. Все они подчиняются Арминиусу-Вариусу. Это Делианские Альпы. Это гора Тивель, это гора Типси, это индианская гора Мон-Сенжан, большая жировая ткань. Это контур кринолина Крымской войны, объятия надежды Альп, убежище от военного невроза трех Наполеонов. Это легионы джиннов из Ливорно, леггорны в шляпах из итальянской соломки совершают ложную атаку, читают в своем справочнике ручной работы по стратегии, астрологии и стрельбе из лука, воюя в нижнем белье на стороне Веллингтона. Это джинны воркуют в ее руках и вырывают вороньими когтями ее волосы, и Веллихочутон поднимается по сигналу боевой тревоги, получив данные разведки. Это большой мраморальный телескоп Веллингтона. Чудотворец против флангов джиннов. Шестицилиндровый Сэкскалибур, лошадиные силы. Рекомендация. Это мой бельгийский генерал Блюхер, достающий свою чрезвычайную любовь к лошадям Филиппа Македонского. Жесточайший Гиннесс Кромвель. Таится в засаде. Это кастинг ранней жатвы джиннов при Гастингсе, бегство для раздражающего орошения Веллингтона. Бегство по тонкой красной линии через манишку моего бельгийского Блюхера. Ты зияешь, зияешь, зияешь! Дорогой освободитель Артур. Мы победили и высохли! Как поживает ваша маленькая женушка? Искренне сжимаю вас в объятиях. Остановить Наполеона венерической болезнью. Такова была тактика джиннов для фонтанирования Веллингтона при Фонтенуа. Она, смотри, хи-хи! Джинны снова ревнуют, соблазняя всех Наполеонов при Азенкуре. А Наполеоны сходят с ума от бойкота против Веллингтона. А Веллингтон поднимается и волнуется. Это пенис гонца бельгийского Блюхера, боннет и кивер, говорит священный пароль и сбивает Веллингтона с толку. Это герольд Гарольд Веллингтона, посланный быстро. Беглецы расположились в боковых областях моего бельгийского Блюхера. Саламандра Саламанки! Ай-ай-ай! Непорочные вишенки-джинны. Победа, черт, фиговое дерево! Это неважно, искренне ваша, Энн. Веллингтон. Это была первая шутка герцога Веллингтона, одержимость взамен. Он, хи-хи! Это мой бельгийский Блюхер в двенадцатимильных сапогах из каучука, мокрые, трещат, передовая Стемфорд-Бридж, побег из лагеря джиннов. Отхлебните глоток, выпитый глоток, он как можно быстрее покупает пинту гиннеса и крадет дозу крепкого портера. Это русские ядра. Это французская траншея. Это снаряды войск омелы. Это ставка на пушечное мясо опийного мака. После его стодневной индульгенции. Это раненые. Торрес-Ведрас, город земных вдов! Это джинны в роскошных белых блюхерах. Это Наполеоны в красноватых домах. Это Веллингтон у развалин Корка, приказывает стрелять. Гром Тоннера! (Клоун! Отхожее место!). Это верблюдерия, это пехота Потопа при Флодден-Филд, это обломки серных субмарин при Сольферино в действии, это их мобильные Фермопилы, это их Бэннокберн. Всемогущебогальмейда! Ортезартур проиграет! Это кричит Веллингтон. Фальшивка! Фальшивка! Камбронн! Это кричат джинны. Гром и молния! Да покарает прусский козел финнагнцев! Это джинны бегут потоком на свое стоптанное поле Аустерлица. Быстро бегут-убегают легко в Типперари. Потому что их сердца там. Рекомендация. Это моего бельгийского Блюхера мерси мерси сильвупле серебряная тарелка для хранения траурного крепа и винограда в холоде его жестянки. Ради мира и процветания государства! Это кусающийся Бисмарк марафонского веселья джиннов, которого они оставили позади. Это Веллингтон бряцает оружием Онана у своего мармориального телескопа мудреца Софии СОС с отростком в ночном горшке для развлечения королевского развода сбежавших потоком джиннов. Длинноногая официантка со свининой Джанбарриста делла Порка! Прямо как женщины городка Талавера-де-ла-Рейна, навсегда убереги нас от ошибок Вимейро! Это самый маленький и хорошенький из Наполеонов, воришка ирисок Фертристо, шпионящий за Веллингтоном на его большой белой лошади Копенгагене. Упорный Веллингтон - старый лис-многоженец, совершивший большую ошибку. Наполеоны - красивые юные холостяки-рабочие с большими гениталиями.
Это геенна хеннесси смеется сутуло над Веллингтоном. Это лейпцигская болезнь черных воинов, воюющих в искрах хеннесси. Это арийский светло-черный трилистник, лев битвы Самар Сингх между мальчишкой, которому задали трепку, и хеннесси. Рекомендация. Это злисий старик Веллингтон ухватил половину треуголки Наполеонов из кровавой грязи поля битвы. Это арийский злисий игрок в крикет Ранджи из касты раджпут мочеиспускается неистово. Это Веллингтон привязывает прядью половину шляпы Наполеона к хвосту своей белой лошади. Рекомендация. Это была последняя шутка Веллингтона. Пли, пли, пли! Это та же самая белая лошадь Веллингтона, Копенгаген, трясет телескрупом с половиной шляпы Наполеона, чтобы оскорбить, как изольдов маршал Сульт, арийского сипая. Нэй, Нэй, Нэй! (Красная тряпка для быка! Нарушение!). Этой сипай, безумная война Махратты, к ружью, пли, кричит Веллингтону: Абукир! Кирабу! Это Веллингтон, урожденный в конюшне джентльмен, поджигает шнур из спичечной коробки, проведенный к корсиканскому Самару Сингху. Базуко ты! Это раненый лордом Дюфференом сипай сорвал половину шляпы Наполеонов с хвоста его большой широбелой лошади. Рекомендация. (Мишень! Игра!). Как окончил свой путь Копенгаген. Это была музокомната. Думай о своих ушедших ботинках.
Пфуй!
Сколь долго ни были бы мы там, и как ни было бы там жарко, но как убийственно охлаждает воздух! Мы нигде, где живет она, но не говорите никому о лампе Тыквалладина! Это освещенный свечами домик и хвастливые шаги под окном. Внизивниз, выше внизивниз. И пронумерованный список из тридцати искусно изготовленных вещиц. И такая погода по сезону! Скитается при Ваграме ветер в колоннах Пилтдауна, и в каждой взорванной скале (если вы можете вывести пятьдесят пятен, я найду в четыре раза больше) шишковатые искривленные собирающиеся в стаю птицы, маленькие руны, маленькие неполноценные, попробуй, льется, маленькая ветошь, маленькие ботинки, маленькие осколки, немного пищи, немного вина, узкий кругозор, немного помощи, немного порчи искривленной стаи птиц. Подлинное плоскогорье, черный дрозд бесплодной земли! Под семью оболочками зла Ротшильдов лежит один в суматохе император.
Его мечь рядом с ним. Рана под лацканом щита. Наша пара голубков улетела к северным утесам.
Три ворона взмахнули крыльями на юге, убивая в петушином крике битвы в границах района этого неба трех волов и трех парней, не задав вопрос; громкий плач, это хорошо! Она никогда не выходит из реки, когда юный Тон низвергает потоки воды или проносится с девчушками-эльфами никси, или будит трубным гласом своих кельтов.
Небо не скроется за облаками! Никакого тумана! Она переигрывает, притворяясь нищим испуганным джинном. Бэримлег и Биндмероллингайз и все мертвые мира в скорби. Фи-фо-фум вера-огонь-пена! Она просто надеется, что мальчишки останутся мальчишками, что было, то было. Сейчас выясняется, она идет, птица мира, первая в стае, райская птица Перидиза, богиня пери мать разбитых горшков, прингленис в пейзаже корабля, малютки-знахари в маленькой сумочке на ее спине, хватает флакон и взбалтывает его, поддатые пакеты, счастливые радуги-платки, мирный договор, птичка клюет по зернышку то там, то здесь, кис-кис ограбление с револьвером. Но этой ночью перемирие слишком близко, солдатский мир стрельбы и завтрашняя скорбь, желаем счастливого Рождества грязных поцелуев миниатюрным работникам вооруженных сил, роскошное перемирие.
Но этой ночью слишком близко перемирие, мирные солдаты с пугачами, и завтра желаем мы оплакивать грязные поцелуи счастливого Рождества миниатюрной амуниции рабочих в ожидании шикарного перемирия для счастливейших детей на свете. Пади на меня небо и шепчи мне песню в день, когда мы празднуем рождение Салли. Она пробуравлена заемной скважиной фарами кучера с любопытством (кто идет здесь такой милый идет мирно такой любимый) и все испорченные товары кладутся в ее ранец: патроны и завязанные морским узлом лини, хмельные ворсистые чулки в напалме и флаконы с флагами всех наций, ключики клавикордов и скапулярии монахов, карты, ключи и поленницы полупенсовиков, и маленькие броши в форме луны кровавым пятном гелиотропа, разрывающим овечью шерсть, Бостонские вечерние вести карточной игры и горы масачуссетских носков, и никелевые безделицы старого дьявола Ника, и фураж для скота, и деликатесы для безобразных викариев, и множество гаубиц, и мошкара галлиц-дергунов, и личинки с опарышами, хворые холмы и полные эля колена колодцев, много конфет для смеха и любви франтов, и грудная клетка колоколов, и последний вздох из самого сердца (книга лежит!) и честнейший сын увиденного им греха (вот правильный цыпленок!). С поцелуем киски. Кресс-салата. Крест-на-крест. Кискин кросс. До самой смерти. Прощай и будь здорова.
Как красиво и как правдоподобно для ее жизни во времена существования столь строгого запрета воровать наши исторические подарки настоящего времени у пророков задним числом, превращая нас в удивленных наследников лорд-мэров и в горничных их жен с вот такими пирогами, что славятся своей фруктовой начинкой. Она заблудилась в чаще смертельных долгов и смеется над нами сквозь рыдания (ее веселье неконтролируемо, как рождаемость), передник служит ей маской, а ее сабо сабинянки отбивают арии в воздухе (так больно Саре! Так одиноко и жаль!), если вы спросите меня и я отвечу вам, как Исаак. Хой! Хой! Греки могут восстать, и троянцы падут (у каждой медали есть две стороны), поскольку на обходных путях
________________________________________
12
непредвиденного и невозможного именно это делает работу жизни заслуживающей выполения, а мир - клетушкой для горожан. Пусть молодые женщины разносят свои истории про серого бычка, и пусть молодые мужчины приукрашивают свои истории любви за спиной дворецкого. Она знает о долге своего рыцаря, пока Лонтом спит. - Сэкономила ли ты что-нибудь? - спрашивает он. - Сэкономила что? - с ухмылкой отвечает она. И все мы схожи с замужней брюзгой Анной, потому что она корыстна, как наемник. Хотя тучные нивы подлежат процедуре ликвидации (поток брани флейт!) и никогда не было бровей или ресниц на этом лишенном растительности и награжденном глаукомой самоуверенном лице герра Обмишурра Водокачкера, она дает взаймы восковую спичку Весты и берет напрокат брикет торфа, и
ищет берега, чтобы нагреть свои плевела морщинистых моллюсков, и сделает всё, что может сделать завсегдатайка скачек, чтобы имитировать действие. Крещ-пуфф. И даже если скорлупа Шалтая-Болтая снова упадет фригидной неуклюжей неряхой всех наших величественных протестантов, яйца на завтрак придут оплакивать его, поджаренные с одной стороны с должной заботой. Правда в том, что поворот готовой к употреблению чайномокрощелки свершился, и когда ты думаешь, что поймал взгляд женатого фермерского батрака, убедись в том, что он не нагнул тебя.
Затем, поскольку она занимается своим любезнохевиоризмом хоккея с мячом, играя на корнежабьей флейте первых в своем роде плодов и принимая свою десятину, мы можем открыть свое ревю двух миров, чтобы не увидеть ничего иного, кроме небес в прыщах и сосках ныне и вовеки веков в полном беспорядке, подобно многим горцам и девам холмов, сидящим вокруг, дорогая, затвор святых Патрика и Бригитты с их миссионерским свистом сатиновых платьев и тафтяных трико, играющих редколлегию журнала 'Безумие Уортона' на чайной вечеринке по случаю презентации рукописи о жизни святого Патрика на землянодревесном полу парка. Поднимайтесь, Миккиминнипенисы! Ударьте по минниминах! Незамедлительно, секретарь Николас Прауд. Мы ничего не сможем увидеть и услышать, если выберем коротконогие бергоскрипки Корк-Хилл или виолабергамуры Арбор-Хилл, или берговиоларезвогамбы Саммер-Хилл, или вермивиолончели Мизери-Хилл, или контрабасовиолоны Конститьюшн-Хилл, хотя любой фидель имеет несколько тонов, и каждое ремесло клавирумную механику, и у каждой гармоничной гармоники есть своя точка отсчета, Олаф Белый восстает справа, а Олаф Слоновокост - слева, и площадь Цитрус-Плейс простирается между ними. Но они кое-как уживаются друг с другом, чтобы низвести себя до полного сходства, которое решит и исцелит ромулоремово неприличие ребуса жизни, прыгая вокруг его центра подобно лососю на сковороде. О, вот он лежит гороспящий на просторах от макрогоры Так-Держать до микрогоры Порох-Коробейник. Используйте этот звук ирландского чувства. Правда?
________________________________________
13
Здесь можно было бы увидеть англичанина. По-королевски? Один соверен фунтоплонен до налога Питерова пенни. Царственно? Тишина говорит со сцены. Взгляни на это плутовство!
Так что это и есть Дублинг?
Молчание! Осторожность! Эхоленд!
Как чарующе утонченно! Это напоминает вам смытую гравюру, поскольку мы привыкли к размытости контура помарок на торцевой стене его заброшенного дома. Привыкли ли они на самом деле? (Я уверен, что тот утомительный навальщик с мужицкой музыкальной бонбоньеркой, Мировяз Митчелл, слушает), я говорю, что остатки изношенных стеновюр размытонены Птольменом Инкабусом. Привыкли ли мы? (Он - единственный притворщик-претендент на то, чтобы быть заколотым юбилейной ирландской арфой второго истощенного слушателя, Огни Фарелли). Об этом хорошо известно. Запертый Локи брошен на произвол судьбы и видит старый, но новый холм. Дблн. W. K. O. O. - позывные Северной Каролины. Слышите? У стены мавзолея. Фим-фим, фим-фим. С великой верой в фанфары фанфаронства. Фум-фум, фум-фум. Этот оптофон онтологичен. Слушай! Волшебный лжец Уитстоун на голубом глазу. Они будут сражаться за Айвора всегда. Они будут слушать о коросте Олафа. Они будут катиться вперед. Арфраздор пребудет с ними благодаря ученым людям древности.
Следовательно четыре вещи, говорит наш геродотный Маммона Ливий в своем большом старом историуме, перечислены в 'Бореуме', лучшескучной книге бальных анналов, и в данный момент в районе Диффинарски никогда не падут они до тех пор, пока дым от вереска и семена облаков Эйра не покроются гробовой пеленою. И вот они, четверо. Т. Многоверт! Унум. (Адар.) Неопалимый бугор-верховода, возвышащийся над олдерменом. Йе, йе! Ay, ay! Дуум. (Нисан.) Ботинок на хлипкой старой подошве. Аххо! Триум (Тамуз.). Рыжевато-каштановые волосы девушки из Оберна, тузлук покинутой невесты. Боже, боже! Кводлибет схоластических споров. (Мархешван.) Перо весит не больше, чем одинокий столб. Следовательно. И всё. (Суккот)
Как ветер-лентяй листает страницу за страницей, невинные играют с Анаклетом в Попейю и антипапу, листья живущих в жиле книги деяний, анналы сами регулируют циклы событий значительных и национальных, показывая, как минует мудрость ископаемых.
В 1132 г. н. э. людям нравилось, когда муравьи-туристы скитались по огромной грязной скрытно-белой спине кита, который лежал в Канаве. Кровянистая эблаитская ворвань.
В 566 г. н. э. в день костров Ваала, отмечавшийся в соответствующем году, после потопа старая карга, которая припрятала
________________________________________
14
плетеную корзину для перетаскивания мертового торфма из болота, увидела на дне своей корзины уклейку, когда спешила удовлетворить богиню Сотис своего коровьего любопытства, продажная моя душа, укутанная в шаль, но она нашла у себя полный мешок ботинок для смуглых добреньких подвижных божков и маленькие элегантные полуботинки, очень сильно при этом вспотев.
Темные дела творятся в Хардлсфорде.
(Тишина.)
566 г. н. э. В это время случилось так, что бесстыжая девица с бронзовыми волосами тосковала (всхлипнадволнами!), потому что Пепетта ее любовника была насильно разлучена с ее по своеволию огра Целенаправа Святочистовара. Кровопролитные войны в Бальиатаклиат.
1132. г. н. э. Два сына родились в течение одного часа у мужа-лендлорда и его мегеры. Эти сыновья назвались Кадет и Примус. Примус был часовым и дырявил всех честных людей. Кадет пошел в таверну и сочинил фарс. Возбужденные речи о Дублине.
Где-то, видимо, в стране джиннов Гинунгагап между допотопным и нашерным временами переписчик должен спасаться бегством от своего манускрипта. Козлиный потоп разлился, или лось испытал по отношению к нему трепет, или сатрап всемирный ремесленник из высших эмпиреев (молния, в итоге) устроил землетрясение, или зловещий горбун-информатор Дэннимен болтается на виселице, как галльский петух, которого жарят лицом к занавешенной двери. Затем происходит письмоцид, и лёд забирают из-под старческого устава вместе со штрафом в размере шести марок или кеглей в железном человеке ради его трудового шлака, но это будет случаться лишь иногда в нашу редкую эру, как окончательный результат военных и гражданских занятий, которые гвоздю программы Полярной звезде позволили выполнять на подмостках эшафота для взимания той же суммы штрафа посредством тайного вторжения под панталоны жены соседа.
Теперь после всех этих баснословных и заморских или возмутительных и очевидных вещей поднимаем мы свои глаза, очи тьмы, от тома Liber Lividus, и (смотри!), как мирно и гармонично все затемненные дюны и сумеречные поляны простираются перед нами на мирных стогнах Фридланда! Под стройной пинией пениса лежит пастор овец со своим посохом, молодой олень со своей оленихой понемногу обгрызает незрелую зелень, среди скалистых майских трав поляна фиалок имитирует скромность и покорность, и надо всем этим вечносерое небо. И так долгие-долгие годы. Со времен сражения пенисов Хевера и волосатого Исава с васильками при Баллимуне мускусная роза избрала изгороди Козлотауна, тюльпаны были поглощены сладким тростником деревни Раш, деревландии вьющихся
________________________________________
15
огней, боярышник и красный терновник символически испестрили долины Мойвэлли и каштановый Нокмарун-Хилл, и, несмотря на кольца вокруг них, в течение промозглых Тысячелиад перегилия форморианцы раскрошили зубы датчанам, а волопасам-викингам досаждали клопы-солдатики, а соединения великанов наспех возвели укрепления против адептов евгеники, а Маленький Зеленый Рынок является сыном-отцом Города (Слушай! Слушай! И смех сквозь слезы!), эти петли для пуговиц, словно пакт о мире, пляшут кадриль сквозь столетия, и сейчас веют на нас, свежие и вызывающие все улыбки, на паперти церкви святой Далии.
Вавилонцы со своим языком танга тщеславны были (конфуцианский конфуз смешал всё!), были и ушли, были думающие гангстеры-попрошайки и гуингмы Содома, миловидные жалобщики и игривые невесты. Люди оттаяли и смягчились, клерки шептали молитву 'Вознесем сердца наши', блондины жаждали брюнеток, Элзекис мог спросить у Кэрри: 'Любишь ли ты меня, моя свинюшка?', и темноволосые дамы встречались с дьявольскими дружками: 'Где твой подарок, дурак?'. И они бросались в атаку друг на друга, и падали. И в эти ночи, и в свои ночи делай то, что дерзновенная флора полей делает по отношению к скромной фауне, скажи своему возлюбленному: 'Позови и оттолкни меня, потому что я увядаю ради тебя!', и, немного позже: 'Сорви меня, пока я цвету!'. Хорошо могут они увядать в браке и обильно цвести, сказать по правде! Эти слова настолько же стары, как мортиры мира. Увези кита на некоторое время на тачке (разве не правда всё то, что я тебе говорю?), чтобы помахать плавниками, танцуя шимми и шейк. Тим Тиммикен подбивал к ней клинья, волнующий Тэм. Флепти! Флипти! Флипау!
Хоп!
Во имя Адама этот виллан на южноафриканском холме в полосках стрингов, одинокий Парталон, кем, во имя Джо Биггара, мог бы он быть? Изменил свою пигмейскую свиную бочку, скукожился от усталости. Его локти в лактозе, короткие голени, посмотри на эту пектораль, его материнские грудные мышцы таинственно монструозны и принадлежат к мустьерской культуре. Это гаснущий ланч вне пределов черепа. Мне мнится, что это человек-дракон. Он почти целый месяц очевидно находится под присмотром и попечением феодала, Едопив Саксон, будь это можжевеловый январь или пивной февраль, мартовская арака или апрельский эль, или бесчинные восстания плювиоза и фримера.
________________________________________
16 Что за странная квир-стряпня, некая мужская ячменная медвежатина. Это, очевидно, скрытые дьявольские козни. Давайте перешагнем через его огненную защиту и эти краали костного мозга, высосанного через щели. (Осторожно!). Он может нелепо проложить путь от позорного столба с почтовым ящиком к козлиным Геркулесовым столбам. Давай, глупый подавальщик пивных кружек, женщины в чулках испортили моего доброго мужа? Прости нас, простофиля! Ты говоришь по-датски? Н. Ты разговорчивый переводчик скандинавско-норвежского? Нн. Ты латинос-англичанин? Ннн. Ты говоришь на саксонском? Нннн. Всё ясно! Это ют. Давайте пожмем друг другу руки, обменяемся шляпами и парой крепких словечек относительно этого вкривь и вкось происшествия с голыми окровавленными греками в бухте.
Ют: Юта!
Остолоп: Удорад молчаливой свинье.
Ют: Ты глухой простак?
Остолоп: - Некоторые затруднения со слухом.
Ют: Но ты не глухой дурак?
Остолоп: Ни в коей мере. Только дремуч.
Ют: Но как? Что с тобой случилось?
Остолоп: Я споткнулся и был оглушен.
Ют: Как ужасно это слышать, что за причина! Как это, Остолоп?
Остолоп: В бытность мою официантом, сурдо-сэр.
Ют: Почему ты запинался при ходьбе? Где?
Остолоп: В гостинице Клонтарфа, где это должно было произойти.
Ют: С этой стороны твой голос почти несъеслышим для меня. Стань немного больше мудровидим, как если бы я был тобой.
Остолоп: Имеет? Имеет в? Колебание? Ух, Брайан Бору! Узурпатор буров! Я дрожу от этого топота у форта на краю мира!
Ют: Минуточку. Бизоны есть бизоны. Позволь мне, несмотря на всю твою нерешительность, ослабить твой приступ страха с помощью золоченой безделушки. Это серебряная лесная коническая монета, кусочек дуба-полупенсовик. У Гиннеса кое-что есть для тебя.
Остолоп: Это он, луидор, луидор! Не знаю, насколько это полупенсовик, непроизносимый и не сдвигающийся с места великий Гаральд Серый Плащ, сын кельта Седрика Шелковая Борода! Сотни тысяч приветствуют тебя, мучнистый нездоровый рис для одного влажного дублинского бара. Старый ужасающий гризли-синюшка! Его тушили там же, где и яйца. Вот где ливреи для зрелищ района Либертиз, условный фирменный знак один в поле воин.
________________________________________
Была месса для мечтательных девиц, старомодный писающий мальчик.
Ют: Просто потому что, как предсказывал молчаливый притворщик Тацит, в двух словах он свалил содержимое тачки - курган мусора - на землю именно здесь.
Остолоп: Как пудинговый камень препятствует ручейкам у речного плёса.
Ют: Господь милосердный! Это было еще при викингах?
Остолоп: Подобно Ромулу с булло й, топающему по дёрну. Царь Рима - мера вещей! Я мог храпеть на него в пенистый горн, с его одеянием из грубой полушерстяной ткани в узком проливе, пока я сидел в Саттоне, как Брайан О'Линн.
Ют: Кипяченое масло и сырой мёд на мою голову, если я хоть немного могу понять слова о судьбе человека от молодого бычка до финского финала в твоем стиле роттердамских сумерек богов. Никогда не слышал и не видел такого! Будь здоров! Увидимся после вынесения приговора.
Остолоп: Полностью согласен с этим сном. Но погоди секунду. Осмотри со всех сторон этот полуостров, и ты увидишь, насколько стары эти два старца, Хэмфри, освобожденный от гуннов, и медведи, вопящие подобно куликам или чибисам на низине, заливаемой приливом, где будет город по закону перешейка Саттон, где по праву сеньора плавучая льдина плыла от таверны 'Начало времен' в свой пункт назначения у мыса Финистерре. Пустьирландиявспомнитстарыедни. Размечает межу двух течений, сладко-белого и солено-черного. Материнские рифы лисьей скорби. Ближе звон шампуров речного устья, это бурные волны мятежа: следовательно, в холоде отлива находят они отдохновение. Неисчеслимость житейских историй падает на эту пляжную страницу, укрытую грациозными бликами снежинок, сор писем в полете, как пустынный туман просторов вьюги волшебника и завихрений смерча. Теперь все они погребены в кургане, прах к праху и лёд ко льду, и земля к земле. Гордись, о, гордись, приз твой!
Ют: Ну и вонища здесь!
Остолоп: Да будет свет! Здесь внизу погребальная щелочь. Большой простор для маленькой еженощной жизни незнакомцев и иностранцев, гранд-отель 'Вавилон' с домиком для любимой синицы, альпийский снегирь на уховертке, пасторальная сцена, пьяная топь огненной хвори, подобное равно иному на этом смиренном кладбище, где любовь-смерть.
________________________________________
18
Ют: Смерть!
Остолоп: Мягко и нежно! Неистово накатила волна. Песнь уныния. И курган наследницы туз-голодный танатос разбух от их тел. Эта твоя земля небезопасна для толченого кирпича и снова превращается в гумус. Песнопевец может предсказывать по рукам и коленям карточной игры на двоих. Олдкасл, Ньюкасл, Трикасл, крошево Крамлина! Скажи мне правду о тарифах покорного Публина! Ярмарка кроткости. Но говори сквозь сито, формовщик! Молчи!
Ют: Почему это?
Остолоп: Великан Уховёртка с речной фэйри.
Ют: Как, лощина?
Остолоп: Это захваченная могила вице-короля.
Ют: Что!
Остолоп: Ты удивлен, как неандерталец, не так ли?
Ют: Я поражен, как ударом грома, внучек.
(Останавливается, сгорбившись) если ты не обращаешь внимания на эти глиняные таблички, какие любопытные знаки (пожалуйста, остановись) в этом алфавите речного русла! Можешь ли ты прочесть (поскольку мы с тобой уже всё обсудили) это слово? Тут сказано всё. Мене. Смешанные браки процветают. Текел. Они жили, смеялись, любили, а потом ушли. Фарес. Твое королевство отдано Мидии и Ричарду Порсону. Меандерталец, снова потерян, нашего старины человека из Гейдельберга, в те дни, когда Голова-в-Облаках ходила по земле. У невежд создавалось впечатление, что вязание знаний, которое помогает найти имя, которое затачивает остроумие, которое передает контакты, которые подслащивают чувства, которые вызывают желание, которое держит в плену любви смерть этих сторожевых псов, которая является рождением этих паскуд, которое влечет за собой появление экзистенциализма. Но в спешке его флота, достигщего запрестольного образа зада Рамы-барана. Жители земли листают эту кипучую книгу жизни, безумцы продолжают трепетать. Топорик, тесало, лемех, целью которых были разрушение и проба земной коры во всякий час, борозды туда и обратно, как вол за плугом.
Посмотри на фигурки воинственных вооруженных всадников. Всадников и вооруженные воинственные фигурки увидишь здесь. Футарк, эта статуэтка для огнива. Лицом на восток! О, я вижу фею! Лицом на запад! Хой, тьфу! Рывок и груда хлама, лицом к лицу! Когда столь маленькая хорошенькая часть выполняет обязанности целого, очень скоро мы дорастаем до использования синекдохи алфавита.
________________________________________
19
Здесь (пожалуйста, остановитесь) сребролесные выстроившиеся в очередь по сигналу мелкожареные бобы довольно меркантильного интереса ввиду того, что это шарики, заставляющие пустой желудок плуга оплачивать счета по ведомости. Ровные шеренги скал Рагнарека, а с ними вместе гнилые скалы-орангутанги, в пылу спора пеерворачивающие всё с ног на голову. Да ну, да ну, неужели? Это шип, истязающий свою почву, словно дурак, верящий в правду возмездия. Какую неразбериху это создает! Полуночная навозная куча вещей! Оливки, свекла, тминные бочки-верблюды, куколки, флфриды, битти, кормаки и далтоны. Яйца сов (о, пожалуйста, остановись!) здесь, бледноватый скрипучий сыр и довольно худой скоромный ипсилон, и старомодные камнепады, недостойные вытоптанной травы. Шшш! Посмотри на извивающихся червезмей повсюду! Наш пылесборный полевой бинокль Дублина окружен крадущимися и извивающимися змеями. Они прибыли на наш остров из треугольного Приземлера в дождливой прерии, возвышающейся в центре котла запретных плодов, но приставший к берегу в отдалении Патрик Рисокоп Хлестозмей и его мусорныебаки уловили их тьмы вздымающиеся, а затем наша не пойми из чьего ребра смогла задвинуть свои ящики. Разделяет слишком многое, но учет ведется в той же области согласных. Рекетеры и бутлегеры.
Ось туза в два тяжелых удара, мудрость оси. Один к одному плюс один равняется трем вышесказанным и одному прежде. Два минус один равно достойной аплодисментов свободной единице. Пускаясь в путь с большим боа констриктором и трехногими стельными коровами, и клячами вечнозеленой Игрейн, в зубах которых спрятано послание. И сотни тонн книг, которые необходимо прочесть, если сможем, до Хэллоуина. Какой меандертализм развернулся перед нами, скваттор и антискваттор, и будущий антискваттор, что мы видим! Сказать нам, чтобы мы превратились в смущенных имяреков, сыновей родного дерна, сыновей, внуков, да, и внуков тоже, если еще не были, все наши сестры свистульки и сальные остроты, дщери от груди радуги Нэн. Винительный-обвинительный ответ предка! Дамдам в беспредельность!
Истинно, в те дни никто из парней не тратил тряпичную бумагу впустую, и гора авторучки рожала мышь со стоном мухи, которая просится на волю. Всё это была древность. Ты дала мне отставку (следовательно!), а я строил воздушные замки. Я спросил у тебя, где соверен (что взамен чего?), а ты села в тюрьму Бога. Но мир, заметь, моя душа, писал, пишет и будет писать свои собственные руны для каждого по всем вопросам запрета панорамных планов наших внерациональных чувств ради последнего молочного верблюда,
________________________________________
20
и вена дрожала над его бровями, поскольку ему все равно нужно было бросить якорь у могилы своей кузины Чармиан, где его финики скованы пальмой, принадлежащей ей. Но горн, пьянство, день ужаса не сегодня. Кость, гравий, баранья шкура; руби их, разбивай их, разрезай их всегда; оставь их терракоте плавильного котла: и Иоганн Гутенморгенберг со своей кроманьонской хартией, изменение оттенка чернильницы и двойной боргес должны раз и навсегда попасть в свою рубрику красной строкой, очищенной для новых оккупантов от мировой прессы, поскольку нет больше силы в Алкоране. Вот за что (зашибись) папирус служит наградой, из чего он сделан, тайники и намеки, и ошибки в печати. Пока ты в конце концов (но не в конце) не познакомишься с мистером Типусом, миссис Топос и маленькими топами. Довольно, хватит. Так что вам едва ли нужно объяснять мне по буквам, как каждое слово обязывает к семидесятилетнему чтению книги Дублинского Велиджинна (да покроется грязью лоб того, кто отделился и погряз во грехе!) до далефа, Махаманвантары, отворяющей закрытое. Фарс.
Но не плачь! Много миль улыбок до Несейчасона, в городе семидесяти гурий для одного мужчины, сэр Осирис, и парк так темен при детском свете свечи. Но взгляни, что за подарок ты получил на счастье! Подвижные литеры шрифта со скрипом нагромождают вавилоны, маршируют, все давно, постукивая, загзагами, поскольку о зловещем виге-уховертке нечего рассказывать слишком долго. В стародавние времена тимьяна в два прыжка от салата-латука Лейкслипа и в три прыжка от неприбранной земляничной поляны. И юные цыпочки спрятали свои зубки, и раздался неуверенный ослиный рёв. Можешь спросить у афедрона своего ишака, верит ли он этому. И так ишак помог мне, пустившись вскачь, поскольку у стен есть уши. Вот грядет жена, облаченная в сорок чепчиков. Потому что были времена, когда надежда фижм вздымалась. Ковчег архонта Ноя и отбивные приказчицы, картофельно-яблочное древо могилы и корсаж дамы легкого поведения, или золотая молодежь, жаждавшая кастрации, или то, что озорные девицы делают с мужчинами. Несчастный брак маль маредаде, реверграсс, он был поражен бесшабашностью ее выкрутасов и прелестью ее пиррихия. Моргана ле Фэй, она танцует гайе, эта женщина-змея! От трипьера до экспеунпо. Вуаль, волан воланте, глаза Валентина. Она - юго-западный ветер беш, не приносящий добрых вестей. Плывущий челн Анны. Хой, слушай, подстилка! Наверняка это была она, а не мы! Но полегче, достойные дженльмены, мы воздвигаем башню в аръергарде вигов.
________________________________________
21
Такие малюсенькие крошки. Посмотрите на это! Буква хетт, как если бы она ее знала. Слушай, оглобля! Слушай! Я делаю это. Внемли, угловой горн умоляет! И арфы лепечут.
Была поздняя ночь очень давно, в древнекаменном палеолите, когда Адам рыл канавы, а его мадам месила песок в ступе, когда облеченный властью человек из Монтенотте мог быть любым Балли Гайесом, и первый настоящий речной любовник Адамова ребра, который когда-либо владел ею за ее жаждущие любви глаза, и парнишка Билли жил в любви и мире с любой Бидди, и ярл ван Хутер поднял свою обожженную голову от лампы и кладет на себя холодные руки. И два его маленьких божемой, наши кузены Тристофер и Хиллари, били баклуши своей глупости на линолеумном полу его замка-землянки Ваномри. И, чертов Дермот, кто пришел в цитадель его постоялого двора, только племянница по свойству, подстилка-проказница. Она бросает розу и говорит что-то остроумное, повернувшись к двери. Она разодета, и Ирландия украшена огнями. И сказала она, повернувшись к двери, какую-то ерунду из 'Пти Паризьен': 'Марк Однолюб, почему я выгляжу, как взболтанная кружка портера портье?' Вот как началась стычка. Но дверь ответила по своей милости на родном языке герцога Нассауского: 'Закрой!'. Так что ее милость или злая воля стала причиной похищения брата Тристофера в пустоголовость дикой природы, и бежит она сорок дней и сорок ночей. И ярл ван Хутер передал ей по беспроводной связи нежный любовный призыв: 'Остановись, оглохшая воришка, остановись и вернись в Ирландию, остановись'. Но она ответила ему: 'Это невозможно'. И абсолютно новые неприятности в ту же субботу восстания падающих углов где-нибудь в Эйре. И подстилка-озорница через сорок лет достигла острова женщин Тирнамбан и смыла благословение любви с первого взгляда мыльными пятнами, и четверо ее старых мастеров - контрабандистов овец щекотали его, а она обращала его в единственно верную марь цельнолистную Сары Оллгуд, и он стал ленивым почтальоном-лютеранином. Так что потом она пустилась бежать, и бежать, и бежать, и, разрази меня святой Дермот, она вернулась к ярлу ван Хутеру в мгновение ока, и джинны с ней в ее переднике, кружева в ночи, в другое время. И пошла она не куда-нибудь, в в бар его бристольского трактира. И ярл фон Хутер стер свои подметки в погребе, полном пивных бочек, пожимая теплые руки ему и сестрице Хилари, и
________________________________________
22
манекены в своем младенчестве были в нижней части отрывного листа,
сжибаясь и кашляя, как братец-моряк Бродар и сестрица-колотушка. И озорная подстилка ущинаполеонула бледнолицего, и одурманила свечами снова, и красные петухи порхали в полете, покидая холмы. И она стала еще остроумнее у турникета для грешников, говоря: 'Марк и дважды Твен, почему я похожа на актрису, принявшую две пинты портера?'. И: 'Заткнись!' - отвечают грешники королеве. Так что ее величество обдумала всё заранее, усадила братца и сестрицу, подхватила братца и сестрицу и все лилипутские пути в Женобезмужнюю страну, она бежала сорок дней и сорок ночей. А ярл фон Хутер нес горький вздор ей вслед, громогласный Фингал: 'Остановись и замолчи, вернись с моей серьгой, остановись'. Но остроумица-подстилка ответила: 'Мне это нравится'. А еще был старый добрый Граннуаль, в ту ночь святого Лаврентия с ее звездопадом где-то в Эйре. И остроумная подстилка через сорок лет пришла в тот же Тирнамбан и развеяла проклятия Кромкруача Кромвеля, указав своим острым ноготком на двойняшек, и произнесла свои четыре шуточных инструкции, чтобы тронуть его и вызвать слезы на его глазах, и соблазнила его вернуться в одно безопасное место, и он стал печальным Кристаном. Так что потом она пустилась бежать сорок дней и сорок ночей, и спустя несколько смен она снова вернулась к ярлу вон Хутеру в Камнехилл, укрывшись своим передничком. И с чего бы она вдруг остановилась, если не под присмотром резиденции лорд-мэра в кружевах глубокой ночи, поскольку Бог любит троицу? А ярл фон Хутер перевернул ураган в караульную будку буфета,
пережевывая жвачку для своего четырехкамерного желудка (Решись! О, решись!), а двойняшки Тристоферы и чучело завернувшись в скатерти и столовые полотенца, целуясь и брызгая слюной, мошенничая и целуясь, как презренный прислужник и святая Бригитта, оба впали в детство. А остроумная подстилка взяла чистый лист и удрала с ним, и долины мерцали. И она сыграла свою самую остроумную шутку у триумфальной арки, спросив: 'Марк Третий, почему я выгляжу так, словно приняла три пинты портера?'. Но вот как оконачалась стычка. Как Кэмпбеллы приближались с копиями молниеносных копий, ярл фон Хутер, сам Воанергес - сын грома, гроза дам, преодол в своей пляске с препятствиями заостренную ярку троих сумеречносаттонских замков, в своей шляпе из Бробдиньяга в форме имбирного пряника и в своем венце из листьев дуба, и в желчном воротничке, а также в рубахе из буйволовой кожи, и в англо-саксонских носках и перчатках из Баллбриггана, и с волосатым задом Ладброка, и с кетгутовым патронташем из Каттегата, и в отороченных мехом полуостровных резиновых сапогах, как грубо вопящая
________________________________________
23
голузеленая оранжемужчина в своем фиолетовом индиговании, по всей длине счета алебарды стрелка из лука Ричарда Стронгбоу. И он хлопнул в свои грубые ладоши, и приказал удобрить землю, и его туманная рч обрщн к ней, чтобы она заткнулась, глупышка. И призрак прикрыл лавочку (Перкунперунбоггромагремитгрозовоенебогромгремитгромгромгром!). И все они пили бесплатно. Один мужчина в своих доспехах всегда был выгодной парой для любых девчонок под короткими рубашонками. И это была первая заваруха невежд-портье во всем мире, полном огня, ветра и воды. Как вишневый страж открыл дверь масонской ложи нарвалу капитула. Всё еще должен ты видеть. Между да и может быть. Остроумная подстилка должна была попридержать свою пустоту, а двойняшки должны были держать мирную волну, а ванн Хутер впал в панику вместе со своими сообщниками. Так покорность бюргера - залог счастья целого полиса.
О счастливая вина феникса-грешника! Из отстутствич зла выходит добро Михайлова дня. Холм, речушка, кто-то в компании, резместили на постой, давайте гордиться ими. По самую грудь и сесть верхом! Только благодаря этому не замарают свою репутацию древние исландцы или ирландцы конфискованными тайными товарами своего одиночества. Кварц из карьера, нет ответа, озеро Альберта! Прочность волнистой горечавки, Ливия Озерная? На нем шерстяной колпак облаков, насупленный, желая слышать, он подслушивал бы речи мыши, весь этот звон бутылок на Дальнем Востоке. Мрак, его глаза-долы темнеют. Шепчет она ему устами, как есть. Она он она хой она должна смеяться. Это будет большая удача, если он сможет ее понять! Неосязаемого он гнушается. Волны песка сражаются с ним, они насылают на него морок своими фанфарами, волна рёва и волна шиканья, и волна хахаха, и волна никогданепряталихскаковыхлошадейпесокпослушайменя. Закрытый сушей своей соседки и обращенный в камень своих потомков, мылашпертов и сосунков, стенающие волынщики могли бы сказать ему прямо в лицо, отвратительный округ Лоут, чью буханку плоти мы пожираем, как палтус святой бочки, или вдох ее скромной пуховки,
Отпечаток губ того, чье вино любви и жизни мы пьем, как он бьет ее кулаком, моргающий опадыш, те, кто дает нам хлеб и воду, не были бы ноздреватой тонконожкой в городе или сосудом весталки, ни девственное плавание насмешек в док, не болтай лишнего по пьяни, не играй в прятки каш-каш в Новом Дублиниле при свете лампы или
________________________________________
24
оплачивай инструментоформосчет, глупо кивая головой на удобство транспортировки.
Он упорствовал и продолжал раскопки день и ночь, едва ноги унеся после обработки почвы и забрав все свои пожитки, и он оплавил свой экипаж под своим покровительством для пропитания, и заработал урну для своего ужаса, этого драконового волана, и создал вошь законной любви Люцифера для нас, и доставил нас на полной скорости к хлоковым долгоносикам, аминь, этот могущественный освободитель, Хэмфри Чимпден Уховерткер, и нежную присягу он принес, наш предок самый почтенный, пока он думал о лучшем в окне своего дома вдовца в этой розово-голубой мантии от края земли до другого уха. И смогли ли бы снова шепчущие попугаи разбудить его, когда огненная птица разрывается на части. И будет ли это снова в таком случае правдой, произнесенной самым старшим из его младших детей. Есть ли у вас винный визг на мою свадьбу, привели ли вы невесту с постельным бельем, будете ли вы плакать, когда я буду умирать? Пробуждение? Виски даже перед смертью!
Душа дьявольской свиньи! Выпил ли ты со мной на посошок у мертвого дверного гвоздя?
Теперь успокойтесь, добрый мистер Финниморбазар, сэр. И воспользуйтесь своим досугом, как бог на пенсии, и не выходите за порог своей страны. Конечно, вы просто потеряетесь в Гелиополисе, так что направьте свои стопы в дом хозяина Капилавасту, к изгибам Голгофы, на север умбрийского Нортумберленда и Фибсборо, и Уотлинг-Стрит, и Богермора, и, возможно, омойте ноги в туманной росе чужих полей. Встретив старого больного банкрота или осла Коттерика с понурой подковой, кантакакатачанка, или шалашовка, храпящая с грязным ребенком на скамейке. Это отвратит тебя от жизни, действительно отвратит. Еще и погода скверная. Расставаться с Девлином тяжело, как было известно Ньюгенту, покинуть эту спутанную растительность, более сочную, чем на полях его соседа с правом самоуправления и беспошлинной торговли, но пусть ваш призрак не жалуется. Вы в лучших условиях, сэр, там, где вы сейчас находитесь, с крестом на одежде, кроворлиный жилет и все, помнящие твои формы и размеры на подушке твоих младенческих кудряшек под твоим платаном у холодного речного плёса, где ил Тори-Айленд напугает хищников и получит всё, что ты хочешь, кошелка, перчатки, фляжка, брикет, носовой платок, кольцо и зонт, целые сокровищающих с погребального костра в стране душ, пребывающих с Хомином и Броин Бароком, и со старой мачтой Лонаном, и с Навуходоносором, и с Чингисханом. И мы придем сюда, в призрачной ретуши игроки, чтобы заровнять твой гравий и принести тебе дары, разве нет, фении?
________________________________________
25
И это не наш плевок полагает тебе предел, разве нет, друиды? Не фигурки мертвецов на египетских саркофагах, копеечные и обманывающие взгляд, которые ты покупаешь в грязных городских магазинах для индийских вдов. Но дары полей Осириса. Мёд тысячи даров и слёз, тот доктор Фагерти, знахарь, обученный тебе во благо. Паспарту маковой кашицы. И мёд - святейшая субстанция из всех когда-либо бывших, пчелиный рой, соты, ушная сера и воск, пища славы (помни, что ты держишь котелок или чашу с нектаром, которая может оказаться слишком легкой!) и молоко козы, сэр, которое обычно приносит вам девица. Ваша слава распространяется подобно целебной мази, с тех пор как оркестр Финтан Лалор играл на духовых, когда ты пересекал границу и все эти домашние хозяйства за Ботническим проливом, и называют имена тебе вслед. Менгир-майнгерры всегда говорят о тебе, сидя вокруг свиных щек под священными стропилами, через края кубков памяти, где каждая пустота содержит святые мощи,с обетом до пришествия свободных арендаторов в Дом Соломона. И восхищаясь твоими сверх-орясинами, где пальмовое масло в выси обозначает присутствие твоего ручного монумента. Все зубы отбойных молотков изжеванных Миронезцев - это крошки яблока от яблони, обтесанные с этой батареи Веллингтона. Если бы тебя купили и продали с потрохами, как мздоимца, и отпустили как уникума за сотню фунтов со всей твоей ношей, только сеятели риса могли бы упаковать столь великое множество, и если бы тебя уничтожили в каждой точке на коленях богинь фатума, которым ты продемонстрировал нашу беззаботность и непринужденность. Старая игра, пистолет Ганна, говорят они (череп!), что это был сеятель для тебя, единственный в своем роде аптекарь для них всех. Но богом мягких обетов он был, Г. О. Г! Он мертв и ушел теперь, и после этого мы находим справедливые язвы на его ягодицах, но мир его огромным конечностям, бедру Будды, отправка к праотцам по последнему разряду, пока око маяка Тускар в миллион свечей обозревает море Мойла! Никогда не было полководца в Великой Эринии и в Бретландии, нет, и во всем Щучьем графстве, как у тебя, говорят они. Нет, ни король, ни верховный король, король затычки, король солнце или хорошо оснащенный король. Таким образом ты мог сбросить с вяза двенадцать сорванцов, которые не могли окружить и поднять камень, который уронил король Вильгельм. Кто, кроме великого МакКула, который возвращает нам удачу и острит на похоронах, проложит нам курс? Если бы ты был самим спорщиком Гекльберри и тебе было бы пятьдесят лет, тебя спустили бы в тихие воды, где ты, скорее всего, накрывал бы на стол, и какой игрок с битой превзошел бы Вашу Милость? Ирландец МакМагнус Маколей может имитировать тебя
________________________________________
26
до полного совершенства, и Кожмешок Рейнольдс испытывает твою хитрость и внешность. Но когда кузнец и ювелир Хопкинс и Хопкинс выскажутся по этому поводу, ты станешь сварливым гоголем-магоголем и поцедуешь плетеную корзину с довеском. Мы называем его путешествующим поганцем Бобриковым, с тех пор как он посетил
Иерусалим в Малой Азии. Тогда у тебя был бойцовский петух Пит, Джейк или Мартин, и твой архигусь из гусей был ощипан на День Всех святых.
Пусть пастырь семи червей и раскаленный кипятильник, диакон в ризнице, никогда не пройдет мимо тебя, потому что твои волосы побелеют у вод небесной Лиффи! Бедра в небесной реке Хеп, ура! Герой! Семь раз мы привествуем тебя! Полная сумка сюрпризов, соколиных перьев и кованых сапог в придачу, которые ты бросил туда.
Твое сердце в созвездии Волчицы, а твоя хохластая голова - в тропике Козерогокопра. Твои ноги в монастыре грозди Девы. Твоя олала в районе Саху. Это так же верно, как то, что ты родился. Твоя раковина стучит и набухает. И на палубе развивается льняное полотно. Одинокие скитания Лафайетта окончены. Следуй своей тропой, малыш! Не будь неутомимым! Главный посудомойщик приходского храма Исиды, спокойный Тутанхамон, говорит: 'Я знаю тебя, посланец Мехир. Я знаю тебя, лодка спасения. Мы предстали перед тобой, о твое разоблаченное кощунство, всегда являющееся без призыва, чей приход невидим, все вещи, которые труппа канторов и грамматиков соборов Христа и Святого Патрика заказывает тебе в связи с трудами по погребению. Могила моряка, спи спокойно!
Ничего не меняется и является всем нам в старой усадьбе. Кашель в святилище, не везет, так не везет, тетя Флоренца. Горн созывает к завтраку, время ланча и обеда. Столь же популярно, как во времена короля Вильгельма Завоевателя, когда его члены встречались в 'Диете Мужчины'. Та же витрина магазина готового платья. Бисквиты Якова и какао доктора Выпивохи, и растворимый суп Эдуарда рядом с сиропом Матушки Ласточки. Мясо приняло на грудь, когда Перси О'Рейли пал.
Угля мало, но у нас много болота во дворе. И ячмень поднимается снова, всегда окрашенный им. Парни регулярно посещают уроки, сэр,
изучая правописание крутого бизнеса с аморальной нерешительностью и занимаясь столовращением посредством умножения. Всегда на стороне книг и никогда не целясь, наносят сокрушительный удар вслед за Томом Боу Глассарсом или Тимми Онанистом.
________________________________________
27
'Это действительно правда! Нет, ну правда, римские католики из собора Святого Патрика? Ты был гуттаперчевым двуликим хранителем дверей в тот день, когда их доставили, и ты будешь дедом, когда правая рука не знает, что делает левая. Близится рождение Кэвина, нежность к идиоту с его щечками херувима, мелковые огры на стенах, и его маленькая лампа, и сумка, полная сюрпризов-безделушек, игра в звонок почтальона по всему дому, и если бы влага сочилась из спящей тряпки, ты вложил бы меч в любимые ножны, хвала, дьявол иногда вселяется в этих ребятишек Джерри, бабника в красивом тартане,
в непромокаемом багрянце чернил после последнего своего купания и чертит поток слов на своей выходной рубашке для рынка ценных бумаг. Хэтти-Джейн - дочь Мэри. Она придет (потому что они конечно же выберут ее) в белизне своего золота, с факелом из ивы, чтобы снова зажечь пламя Дня Счастливого феникса. Но Эсси Шенахэн удлинила свой подол. Вы помните Эсси в нашем монастыре Луны? Ее называли веселой Мэри, ее уста были красны подобно бруснике и нежны подобно благочестивым войнам, когда восстания красных манорин бушевали вокруг нее. Когда я был клерком, которого назначили на мануфактуру Вильяма и Вудса, я наклеил эти уста на каждую дверь в городе. Она создает свою репутацию и репертуар в пивоварне Кэтти Леннер дважды за ночь. С тамтамами и тамбуринами кружащихся яичек. Ровно отбивает ритм качучи. С радостью отпускаю твое сердце.
Теперь расслабь, порядочный человек, свои колени, лежи спокойно и дай отдых власти своей гордыни! Держи его здесь, Изекииль Айронс, и да укрепит тебя Господь! Это наши духи-черви, парни, он выслеживает, Деметриус О'Фланаган, закупори пробкой это лекарство для Кланкарти! Вы достаточно залили себе глаза, покинув Портобелло и затопив Помрой. Привлеки вечный покой! И вечную память! Где несть ни печали, ни воздыхания сынов Авраамовых! Здесь поясница лимба. Где туман пеленает их, где не квартируют мыши, где разлита тайна, о, соня! Да будет так, аминь!
Я окинул взглядом пьянчугу Бехана и старуху Кейт, и масло, поверь мне. Она не выставляет на показ свои сувенирные открытки с войны, чтобы помочь мне воздвигнуть мемориал солевого раствора, давайте чаевые! Я обойду ваши ловушки! Это так же верно, как то, что вы сейчас сидите передо мной! И мы снова запускаем ваши часы, сэр, для вас. Да или нет, бормотуны? Так что вы не окажетесь в полной растерянности. Так что не прячьте свои следы. Кормовое гребное колесо сильно согнулось.
________________________________________
28
Я видел вашу жену в зале. Как королеву Гвиневру. Это еще что, само по себе это так прекрасно, и не говори! Ускользнем и пожмем друг другу руки? Иди-ка сюда, поторопись, соломенная вдова - здоровая форель. Пожмем друг другу руки. Роет ямки в земле вилами неправильно, своим единственным законным лекарством. Старая облезлая кошка зевает и улыбается, проводя свои кошачьи часы у польского минтая Кастора и Поллукса, накрывая вязаными салфетками круглые подушки для табуретов, наблюдая, как она вяжет мечту, дочь портного, делает последний стежок. Или ждет зиму, чтобы зажечь чары обаяния, приманивать больше птиц в свое гнездо, чтобы они падали в дымоход. Это лавина Авалона, которая не приносит кошке корм. Если бы только ты был там, чтобы объяснить смысл, лучший из людей, и поговорил бы с ней по-доброму о гульденах из серебра и злата. Уста увлажнились бы снова. Как тогда, когда ты ездил с ней на ярмарку белой бронзы. Чтобы твои руки были заняты уздечками и лентами, чтобы она никогда не знала, на земле она или на море, или унесена на небо подобно невесте авиатора. Она флиртовала тогда и волнуется сейчас. Она может подпеть песню и обожает скандалы при звуках последнего погребального горна. Любит концертино и проходящие мимо во время послеобеденного сна пары, после картофеля, толченного с капустой и сливочным маслом, пищи Каина и Авеля, и яблок в тесте, сидит в своем инвалидном кресле Мерлина, читает свою 'Ивнинг Ворлд'. Чтобы увидеть, красиво ли это, полная длина или пальто свободного покроя с фалдами. Новости, новости, все новости. Смерть, леопард, убил феллаха в Фезе. Сцены насилия в Стормонте. Капля-звезда с ее счастьем исчезает. Ярмарка возможностей с китайскими потопами, и мы слышим эти цветущие слухи. Старина Том разносит слухи про Гарри. Она ищет свой путь,
тихонько посмеивается над их романом с продолжением 'Любовь Селскара и Литорины', свободно адаптированным для 'Вестника норвежских жен'. Колокольчики будут цвести на соленых могилах в ту ночь, когда она уронит свою последнюю слезу. Конец моря. Но это мир потерянных дорог. Пока путь не оправдает время. Никакого серебряного пепла или шиньонов для нее! От лести свечи горят ярче. Анна-Стейси, не будь смешной! Чем хуже слова на талии самых благородных, говорит Адам и сыновья, будущие акционеры. Ее волосы так же темны, как раньше. И так же вьются. Теперь отдохни! Больше никаких грехов!
Но если этот тезка - брат-близнец крючковатого лосося, большой красный баран уже ворвался в свое убежище сотни борделей, как мне сказали.
________________________________________
29
Запретная лавка, цветущая, как лорд-мэр или дерево баобаб, освещая спальню с множеством мертвых петель (что поделать!) с подветренной стороны, поднимая дерево морингу для Бену длиной в ярд (эвое!) ветреная сторона (для эффектности!), высотой с трубу пивовара и шириной в обхвате с Финеаса Барнума, хмыкает над своей долей плеч на шоу, которые затапливают его, он великий вальщик-бабочка с
карманной женой-ножиком в запасе, это светлячок и три проводка клинкера, двое школьников в сарже и одна крохотная девушка. Он проклял, и вернулся, и его всегда видели делающим то, что видели глупые четвероногие, или он никогда не делал видя то, о чем могли знать твои подсадные утки, сметал облака вверху для улыбающихся внизу свидетелей, и этого достаточно теперь для фейри обоих полов.
Хотя Эзоп разносил привычную ложь своих басен сефиротам и звездам Эреца с поспешным гулом, небеса окружают ее всегда. Творец создал для своих творений творение. Белый монолит? Красный театрократ?
И все розовые пророки в созвездии пасторов? Именно так! Но поскольку это верно для одной вещи, что закон серафимов шерифской Торы говорит по этому поводу и точка над буквой 'хех' произносит, что мужчина, Солнце Чипнер, эсквайр, контролировал, когда мы думали о нем, достойном приятного сонного имени, пришел в свое исконное место, где мы живем под своим приходским небосводом волна за волной, с изгнанием в трюм баржи, двойная турбина-тюрбан арабской лодки доу 'Дублинский залив', эта шхуна, впервые посетившая архипелаг, с синим китайским узором восковой девушки, фигуры на носу судна, дюгонь мертвого моря поднимается из своих глубин, снова молится и бранится, как рыба-мим, все эти семьдесят лет, его любимая пустая жена рядом с ним, обычный орнамент, Адам и ребро, седеет под тюрбаном и меняет сахарный тростник на целлюлозный крахмал (проклятье Тутанхамона да падет на него!), а также с брюхом-дверью возвышается и плывет он туманный и пьяный,
наш старый нарушитель унижен, откровенен и насекомоподобен по своей природе, которую вы можете измерить после наречения его вторым именем в богатстве языка (позор тому, кто дурно об этом подумает, и хвала!), и, тотализируя его, даже Пятикнижие его, трезвое и серьезное, он - око, и нет границ для него, за которые он в конце концов не будет отвечать так же, как за шум и смятение, вызванные в Эдембурге.
И вот (чтобы выдержать красноречие Ирис Три и Лили О'Ранженс), относительно происхождения цехового прозвища Гарольда или Хэмфри Чимпдена (мы возвращаемся в предварительный период одноименования, конечно, когда Енос рисовал мелом ловушки) и отбрасываем все эти теории из более древних источников, которые могли бы его связать с такими важнейшими родственниками как Клеи,
Подливы, Северовостоки, Якори и Уховерткеры из Сайдлсхема в округе Мэнхуд или объявить, что он произошел от викингов, основавших округ, и оседлать их в Херрике или Эрике, лучшая проверенная версия, Мудлат, читайте Чтения Голеда бен Эдара, где сказано, что всё было именно так. Нам рассказали, как в начале времен подобно выращивавшему капусту Цинциннату великий старый садовник берег дневной свет под своим красным деревом вечером хвойного шаббата, канун Хаг-Чевичейза в канун райского мира до падения, следуя за плугом и роя землю в
заднем саду пивной, старый морской отель, когда посыльный имел удовольствие сообщить о том, что особа королевской крови остановилась на автомагистрали и за ней идет по следу любитель досуга-лис, со скоростью пешехода, вьюк леди и свора кокер-спаниэлей. Забыв обо всем, спасает верность своего вассала этнарху Хэмфри или Гарольду, не надеть ярмо или седло, но споткнуться с пылающим лицом (его потная бандана свисает из кармана пальто), торопясь на передний двор публичного дома в пробковом шлеме, подпруге, сола-шарфе и шотландском пледе, гольфах, крагах и ботинках 'бульдог', окрашенных киноварью с пылающим пахучим известняком,
________________________________________
31
звеня своими ключами от большой дороги и неся наверх среди неподвижных копий
нападающей стороны высокую жердь, на которой прикреплен цветочный горшок земной стороной к верху. У его величества, который был или всегда казался заметно дальновиднее зеленой молодежи и хотел узнать, что на самом деле вызвало появление этих выбоин на магистрали, вместо этого просят сообщить, не была ли леска с грузилом и серебряные ножи-скребки более воображаемы в качестве наживки для ловли омаров, честный тупой Гарольд ответил без ноток сомнения в голосе и с бесстрашным челом: 'Нет, Ваше королевское личинчество, трепет и благоговение внушает ловля этих кровавых уховерток. Наш король-мореплаватель, который выпил кувшин очевидно воды Адамова эля, яд и жертва, после этого перестал глотать, улыбнулся с наибольшей теплотой в свои усы моржа и
оправдываясь тем, что не слишком добродушный нрав Вильгельма Завоевателя
по женской линии был унаследован как наследственный белый локон и некоторая короткопалость от его двоюродной бабки Софии, повернулся к своему вооруженному кортежу, Майклу, лорду Лейиша и Оффали, и юбилейному лорду Дроггеды Элкоку (двумя вооруженными людьми были Майкл М. Мэннинг, протосиндик Уотерфорда, и итальянское высокопревосходительство по имени Джубили в соответствии с последней версией, процитированной ученым Канаваном Шумли), в любом случае типичный триптих религиозного семейства, символизирующий чистоту учения, обычный ход деятельности и клок порога болиголова, где растут священники рыжих Пэдди, и заметил, как Дилси-Дулси: 'Мощи святого Губерта, как наш Вильгельм Руфус из дождливой Померании мечет громы и молнии, знал ли он, что у нас есть для верной волости бейлифа хранитель больших дорог, который время от времени становится копьеносцем-водолеем не реже, чем уховерткой! Поскольку он был потомком и знал Джона Пила, чей двор такой серый, и его домашние убежища хмурым утром (слышен смех гальки, вишневое веселье, среди придорожных деревьев, посаженных леди Холмпатрик, и всё еще можно почувствовать забвозорную тишину, утверждающую: 'Я тосковала по твоему ручью'). Теперь возникает вопрос, соответствуют ли факты его наречения записям и похвалам побочных антропоморфных историй. По чертам ли их фатума читаем мы пророчество между строк судьбы и несчастья? Нет компоста на дороге?
________________________________________
32
И будет ли Нехемия местом для нас? Да, Малахия, наш Кинг-Хан? Вероятно мы не скоро это увидим. Пинг-понг, выпущенный под залог в День Святого Духа в поисках алисовости там, где остались кентавры со скипетрами. Помни, сын Хохмы, если будешь хранить крупицу ее внутри, этот человек - гора и на небо вознесешься ты. Отбрасываем ложные софизмы, и коварные пунические, и незначительные финикийские, что это было не его королевское величество, а его неразлучные сестры, неконтролируемые ночные болтушки, задравшие подолы Скерцада и Дуньязада, которые потом, когда грабители задули светильник социалистов, сошли в мир, чтобы развлекать нас, и мадам Садлоу приняла их на сцену как Розу и Лили Мистингетт в панталомиме, патронами которой были два Питта, мёд тысячи даров, Милиодор и Галатея. Выясняется важнейший факт, что с этой исторической даты все эксгумированные олографы, завизированные Харомфри, содержат символы Н. С. Е., и пока он был единственный и всегда хороший уткодюк Хэмфри для голодных венгерских чернорабочих из Лукализода и Чилдерсом для своих закадычных друзей, в равной мере это был безусловно приятный разворот к простолюдинам, поскольку благодаря этим нормативным буквам он получил прозвище 'Вот идет каждый'. Импозантный кто угодно, он всегда выглядел одинаково равным себе, невероятно достойным любого и всех обобщений каждый раз, когда он озирает свои владения, вопит: 'Примите эти несколько орехов!' и 'Снимите эту белую шляпу!', успокаивается на словах: 'Грог ему больше не наливать' и 'Запишите это в журнал', и 'Деньги у него в (басом) ботинках', с хорошего старта к счастливому финишу собрание истинных католиков
собралось в театре этого короля, в сатанинско-сатинововом блеске и в свете рампы, прибыли из своих вельдов и оксгангов, дабы в едином порыве аплодировать (вдохновленные его жизнью и хитами их карьеры)
вечнозеленым гастролерам мистера Валленштейна Вашингтона Семперкелли в королевском представлении по специальному повелению с милостивым разрешением для благочестивых целей рутинно-бодрой проблемной пьесы страстей тысячелетия, которая собирает полные залы с момента создания, 'Королевский развод', и на пути к вершине кульминации вступает амбициозный оркестр для антрактов с попурри из 'Богемской подружки' и 'Лилии', исполняемом на каждом параде ножек по высочайшему повелению из балагана вицекороля Бута (его шляпа борсалино засижена пенницами и возвышается над партером менее заметно, чем
________________________________________
33
Красные шапочки МакКаби и Каллена), истинный Наполеон Энный, шедевральный шутник нашей мировой сцены и ушедший на покой кельтококомедиант по характеру, популярный автор - предок этого народа на все времена сидел перед своим домом, неизменный свободный шейный платок украшал его шею, затылок и лопатки, и в театральной уборной фрак с клиньями был отвергнут, поскольку не сочетался с рубашкой, фрак махаона, парусника-бабочки, отовсюду торчали отстиранные молотки-гвоздодеры, высокие комоды с мраморными крышками томились в партере и амфитеатре. Отрывок был такой: посмотри на лампы.
Пример был такой: поищи под часами. Бельэтаж: часы могут быть слева. Яма и партер, только стоячие места. Запойные пьяницы-завсегдатаи появляются заметно.
Низменные порывы были приписаны этим персонажам, буквальный смысл благопристойности которых виден благодаря малейшему намеку. Слухи были выболтаны некими острословами (утреннюю вонь хранит вечерняя ваза), говорили, что он страдает от дурной болезни. Мировая душа, атман, порази их! На такие предположения уважающий человек должен отвечать, что есть утверждения, которых быть не должно, и необходимо надеяться найти в себе силы добавить, что нельзя допускать эти утверждения. Даже его клеветники, принадлежащие к низшей расе теплокровных, очевидно воспринимают его как огромную белую гусницу-выползня, способную на любую гнусность в календаре, составленном для дискредитации вырожденцев семьи Джук и Келликек, не исправили их ситуацию подобными инсинуациями, напротив, ему выдвинули асбурдное обвинение в том, что он докучал уэльским стрелкам в народном парке. Хей, хей, хей! Хок, хок, хок! Фавн и Флора на лугу любят такие старые добрые шутки. Любому, кто знал и ценил христоподобие великана с ясным умом Х. С. Уховерткера на протяжении всего длинного порочно-воздержанного сущестования его превосходительства, даже само предположение о том, что он может быть уличен в порывах вожделения и попасть в переделку средь мин-ловушек, является нелепым. Истина, борода пророка, заставляет добавить, что по рассказам прежде (гиль! гиль!) бывали такие случаи, верования промежутка, некто (если бы он не существовал, его следовало бы придумать) в то время оступился гарунальрашидно в промокающих мокасинах
________________________________________
34
с записью достигнутых результатов и остался полнотично анонимным, но (придадим ему оттенок Абдуллы Гаммельгалактицки), как было заявлено, прибыл в распоряжение Меллона, чтобы надзирать за солдатами комитета общественной безопасности, и спустя годы, а кто-то кричит, что и больше, там же, правитель правоверных, похоже, где удовлетворенный сидел султан, кивая головой и теряя ее (гиль! гиль!) в ожидании своих первых за этот месяц потоков отбивных котлет и капусты где-то в старом доме для бригадиров, Роуч Хеддокс с Хоукинс-Стрит. Сияешь ты, белокурый лжец, моряк Богибсен видит тебя на раздраженном рынке и она дома унижает сосуды этих парней! Полная чаша тыква-горлянка действительно в гоморе юмора этой пищи. Тонкий Слендер, пусть лжет он в своей непогрешимости, никогда не мог он убедить нашего прекрасного, великого и неординарного Южанина Уховерткера, этого цельного человека, как назвал его благочестивый автор, в какой-либо более серьезной погрешности, чем эта, усиленная некоторыми старшими лесничими или их подчиненными, которые не решились запираться, часовые-шомеры, которые болтали с Тедом, болтали с Тэмом, болтали с Шэхемяфетом, в тот день поглотили их душу зерна, убедить в том, что он вел себя не по-джентельменски игриво по отношению к парочке хрупких служанок в опухоли камышовой низины, где, поскольку два платья и чепчики зияли в качестве улик, дамская природа предстала во всей своей спонтанной невинности, и в тот же вечерний час отослала их обеих, но чьи опубликованные комбинации свидетельств на шелке и шерсти являются, кроме случаев, когда можно усомниться в их чистоте, очевидно противоречивыми, как уток и основа, в незначительных пунктах, касающихся интимного характера первого грехопадения в вертограде или дичи, которая была по общему признанию излишне доверчивой, но, по своей дикости, частичное погружение в эти изнуряющие обстоятельства (в саду расползается зелень, где арендатор ищет невесту на час) как в аномальное бабье лето святого Мартина, и (Иессей Шарон!) подходящий случай для провокации.
Мы не можем обойтись без них. Жены, поспешите в убежища! Мужчина - как золотая монета туман, красная роза. Необходимость - наш университет, виллаплетень, волапюк. Факафрика, во имя Нелли Фреш, новый мир, милый друг!
если она - Лилит, прервись! Павел, позволь расторгнуть этот союз! И художники спрятались в засаде, сдерживают себя, сдерживают себя! Большая невиновность лежит на нем, поскольку он был или во всяком случае заявлял о себе как о человеке, вылечившем картавость, и мы узнали, что это правда.
________________________________________
35
Рассказывают историю (амальгама, впитывающая, как
хлорид кальция и гидрофобные губки могли бы делать это), как в одно беззаботное утро мартовских ид (на которое пришелся юбилей его первого принятия в первозданной наготе и получения прав причасности к смешению рас) века и века после совершения предполагаемого нарушения, когда испытанный друг всего сущего, посох из астрониума ясенелистного для его поддержки, вздымался на просторах нашего крупнейшего парка в своем каучуковом кепи, с огромным поясом для игры в прятки, и в рубашке из бумазеи с оторочкой из голубого песца, и в ботинках с железными шипами, и в гетрах Бхагават, и в прорезиненном пальто с накидкой, и встретил он хама с трубкой. Последний, светоносный Люцифер без ореола часов (который, очень может быть, всё еще рыщет там в соломенной шляпе, держа пальто под мышкой наизнанку, так что он больше похож на сельского джентельмена, и дает зарок так весело, как вам это будет угодно) смело обратился к нему: 'Подадут мне наконец на обед пинту 'Гиннесса' и черного дрозда?' (милое приветствие в в 'Черном пруду' в то время, как некоторые наши старые деньки могут вернуться с прежним трепетом), чтобы спросить у него, не может ли он сообщить время, показываемое часами, и имеет ли он какое-либо представление о курином счастье, раз его часы отставали. Промедление было смерти подобно и его необходимо было избежать. Отвращение и стыд на его голову. Уховерткер в этих бодрящих обстоятельствах, узнав основополагающие либеральные принципы высшей ценности убийственной ночью физической жизни (помощь может быть предоставлена со свистом в День К. О. Св. Патрика и восстания фениев), но это было нежелательно, поскольку он чувствовал себя оставленным на произвол вечности, затем, закупоренный пулей дум-дум простофили, остановился, быстро выхватил пистолет и ответил, что чувствует себя помощником шерифа, намекал, достал из кобуры шрапнель Йоргенсона из Уотербери, нашу в соответствии с доктриной коммунизма, принадлежащую ему по праву узукапии, но с этим же ударом, слыша вверху грубый звук волынки восточного ветра Фокса и Гудмена, звонарь над стоками юга трудится над десятью тонами гремящего громовержца-тенора, звонарь в пестрой церкви (зов Кухулина!) сказал любопытствующему охотнику с ястребом, что, ей-богу, было двенадцать часов по сидерическому и по стандартному времени высокой кружки, добавив, устанавливая границы, поскольку он глубоко травмировал своим прокуренным сардинным дыханием, чтобы придать больше веса дубинке полицейского, которую он показал (хотя это выглядит несколько по-конфуциански конфузно, поскольку ее можно спутать с китайскими палочками из имбиря, которые содержали кислинку, кислоты, соли, сладость и
________________________________________
36
горечь в определенном сочетании и которые он использовал, как нам известно, для варенья из апельсиновой корки и пикулей, костей, мускулов, крови, плоти и витальности), и которая была использована в качестве доказательства против него, о чем было известно высоким незнакомцам, указанным в 'Морнинг-Пост', созданием в униформе человека, чувствующего себя, как молодой лосось пестрянка, и на несколько градусов хуже, чем ваш трехглавый змей. Для вящей убедительности своих слов (это необычное предвосхищение знаменитой фразы, переведенной из устной речи в письменную с сохранением ритуальной ритмики в римской законной тишине и сложенной из последовательных рядов Ноем Вебстером в издание, известное под названием 'Изречения, приписываемые Х. С. Уховерткеру', цена один шиллинг, доставка бесплатная), соломенного цвета гигант Гигес извлек свой хронометр-тамтам и теперь стоял, полностью выпрямившись, вздымаясь над амбиприлегающей поймой реки, декорацией всего происходящего, в одной перчатке из берлинской шерсти и с китайской палочкой в рульке локтя (в соответствии с древнейшим учением о знаках его жест означает:
!), нацеленного под углом тридцать два градуса на верстовой столб-переростка Железного герцога, как
парень на свой калибр, и после трещины паузы заявил в пылу торжественной эмоциональности: 'Шшш, змея, ко-комарад! Я один, а их пятеро, равная битва. Я выиграл вчистую. Следовательно, вот мой заброшенный просторный отель и молочный магазин. Открытый в честь наших му-му общих дочерей, верьте мне, я ву-ву желаю сделать заявление, сэр, обосновавшись на монументе, этом знаке нашего ру-ру освобождения, в любой гигиенический день до этого часа, и принести присягу своим грешным пальцам Шинфейн, даже если мне придется пожертвовать жизнью, на Открытой Библии и перед Великим Бригадиром (приподымаю шляпу!) в присутствии Самого Божества и Епископа, и миссис Мичен из Высокой церкви Англии, а также всех указанных моих ближайших соседей, и всякой живой души в любом уголке этого земного шара, которая использует английский в качестве основного языка и коммутативное право, что нет ни толики правды, позвольте вам сказать, в этих чистейших из-из-измышлениях.
Зев пещеры Гейпинг-Гил, мягкий к совершающим ошибки, суровый к своему шаху и мату (диагностируя через евстахиеву трубу, что необходимо сделать с заметно постпубертатным типом гипофиза пещерной этики гейдельбергского человека), поднял свой наклон, плохой Святогор, хорошее утро короля Диармида
________________________________________
37
и дублинская добрая ночь, которой он был алчно обязан, и подобно чувствительной ветчине, с бесконечным тактом в деликатной ситуации продемонстрировала щекотливый характер своей гибельной темы, благодаря за полученные гульдены и время суток (тем не менее, была принята немаленькая кружка пива, несмотря на уханье совы - часов Бога), и, по смиренному долгу приветствия своего клыкастого десятника он попадет в Гинунгагап, в свое туманное ничто, идя по своим делам, кто бы это ни был, салютуя войскам (его могут травить собаками ради холмика скальпа и перхоти, прокладывающей его путь), в компании своего доверенного уволенного в запас пса и своего постоянного отражения, ненасытный; я встретился с тобой, моя птичка, слишком поздно, или нет, слишком рано, чтобы поймать своего червячка: он все повторял крепкое словцо в благодарность за свет на своем втором родном языке, поскольку многие знаменитые запрещенные слова, которые он мог бы вспомнить, запинаясь, в этот холодный вечер,
в час полночного щебетания бардов между Друидией дьявола и Глубоким морем сна, когда когда время ужина и воспоминаний про Аллею Шарлатанов погружается в нежные и тихие сумерки канала Гранд-Рояль, фф, на краю пропасти, и кк, поскольку изгородь для множества сладкогласой болтовни может ответить на твои страдания поцелуем, река Арванд всегда уступает, хотя, изучая воздушные замки и осыпая ударами норан, он проткнул в осторожной греховности моисаическое Провидение каменной плиты под своим очагом,
только представьте себе (ирландская слюна, как вам это понравится, но если респектабельный и имеющий связи парень ирландско-европейського происхождения возвращается к нарядным идеям, кто знал, что было нужно делать, что мистер Будемвздыхатлер или мистер Будемсмеятьсих выплюнули таким бездушным образом, нет уж, спасибо! когда его синий шейный платок в белый горошек брызжет слюной в его кармане, птак?), пока он занят своими мыслями, поужинав мясом, вином и похлебкой, которую он по-снобски прозвал Персиковым Бомбеем (только сыроватый пирог из козлятины Лукан известен ей, горчица и перец для него), превосходные бобы, сваренные в молоке молодой козы с добавлением белого солодового уксуса, провиант для маленького мошенника, радующегося хрипло, измельчает в снежное время года
счастливый, что твой крысиный фенхель; и во время празднования по случаю счастливого исхода для увенчания пьяной бравады это местное блюдо, Вениамин
________________________________________
38
отварной говядины с полиспанскими оливками в точке зенита вступал в брак (жирная свинина!), роскошные арабески Эреба с бутылкой пива 'Феникс' 98-го года, за которыми следуют вторые браки писпорте и гран-крю, которые он возлюбил при канделябрах (сколь ни скромен был банкет влюбленного моряка в заточении), он непреклонно прикладывался к оплетенным паутиной пробкам.
Жена нашего невежы (урожденная Беренис Максвелтон), обладавшая острым чутьем на плевательницы (в соответствии с позднейшими исправлениями), тщательно просеивала свой домашний скарб (никаких персиков и абрикос тебе, померанский гранат), но, меся глину своими ноготками, раскрыла тайну ста одинадцати другим, присев в своем привычном реверансе (как слаб этот первый вечерний шепот женственности, шепот в тайной комнате, безумие дневной любви их народа!), на следующую ночь ее слегка толкнули локтем, сплетни за чашкой чая, ее глаза сухие и маленькие, ее речь ставит в тупик, потому что он стал какого-то смешного цвета, словно больше не мог оставаться ни минуты с этими старыми клушами, к ее вящему благоговению директор, к которому она мысленно обращалась в первую очередь (цыц, войдите! только столовая ложка!), доверяя, меж сжатых губ и обещаний лисы Энни Лори (пусть никогда она не разделит свой пудинг Эснекерри с Гунановым во вторник масленицы!), эпистолу, доставленную его пистолем, погребенную трезвенниками в
ирландском рагу, и не распространятся слухи за пределы его костюма, хотя
(в бренди истина! прошайте, крылатые!) то был этот избалованный священник мистер Браун, одетый винцентианином, который, если взять факты, был известен в своей вторичной личности как Нолан, и был вознесен, птичья душа, волей случая, если, говоря другими словами, случай был катастрофой, поскольку здесь красный ветер Экклезиаста Гиппонского
извлекает письмо Есть-бан-Ан ― до пианиссимо немного измененной версии конфиденциальных признаний Евы
(что сказала матушка Гусыня Мария-Луиза в защиту Жозефины!) руки в интервале, в присяге на верность (хороший мой! мой брат!), и отрывок из 'Тайны ее рождения' молча пронзает рубиновую ушную раковину Филли Торнстона, мирского учителя сельского хозяйства и орфофонетики, почти грузного мужчины сорока с лишним лет, во время приходского порхания во имя безопасных и разумных пари на
________________________________________
39
ипподроме ветреного Белдойла на соответствующую дату
(В. В. идет ва-банк), которые легко вспомнит любой собиратель подробностей национальных и дублинских событий, двойники Перкина и Поллока, пэры и пролетарии, когда поощрительный приз на классических скачках Хэкни завоевали две лошади, столкнувшиеся нос к носу на фотофинише, лошадь и шея, кто-то и никто, не зарекайся, от кремового жеребенка Дерзкого Парня Кромвеля после умного старта ослицы Сент-Дулах капитана-капеллана Блаунта Барабанщик-Рулевой, едва поддающийся описанию третьим, получив головокружительный гандикап, благодарит тебя, мировая малышка, крохотная ноша, Винни Видгер! Ты - их лучший эль! Кто в своей грязи и пурпурной кепке вступил в союз в отличие от других боксеров легчайшего веса, которые когда-либо
взгромождались на наших деревянных брыкающихся пони.
Это были два писонансных Тимпарня (мочегода - занудный вредитель, расы открыты для взора и грядут, и глас будущих скачек брякнет на наши ланды)
по имени Приторный Том, который только что покинул места заключения вслед за вором свиного окорока Кехое, Донелли и Пекенхэма, и его родного единокровно-молочного брата
Игривого Шорти (он был, в рамках предельной пунктуальности, резвым недомерком), наводчика, тронулся корпус корабля, они оба ужасно бедны, блуждают в поисках дойной коровы, двадцать шиллингов Джимми О'Гоблин или маленький толстый соверен, как повезет, в то время как военно-морские силы обхаживали честных девушек, слушали проповедь приходского священника в автомобиле, используя его юридическую терминологию (муж и так далее) при рассмотрении дела мистера Адамса,
которое освещалось во всех воскресных газетах, он во всё тыкал их носом и пил ликер и закусывал сендвичем с маслом в черных ботинках и специальных очках.
Этот Приторный Том, упомянутый выше,
отсутстовал в своем привычном восхитительном убежище в краю графских капелланов в течение некоторого времени ранее (фактически он имел обыкновение часто посещать меблированные комнаты, где спал в обнаженном виде, близкий друг с метиловым спиртом на странной мужской койке), но во время ночного забега, вдребезги пьяный после нескольких глотков адского огня, красного вина со спиртом, коктейля 'бульдог', плохого джина и настойки вербейника, отборного травяного сбора из Энгадина, поставки на посошок таверн 'Утка и пес', 'Галопирующий первоцвет', пивоварня 'Сила поэзии', 'Петух', 'Рожок почтальона', 'У старичка-боровичка' и 'Всё то пучится, что хорошо опухло',
________________________________________
40
'Стременная рюмка', он искал свою согретую кровать в меблированных комнатах 'Терпеть друг друга' в блоке В. В. (почему он это не поддержал?), Помпа-корт, 'Либертиз', и, из-за родного языка - волапюка Вольта снова начал храпеть алког алкого алкогерентно ноше 'Я еду, мой конь припозднился', имяном, суть притчи про евангельского хлопотуна и деревню в городе -
________________________________________
________________________________________
________________________________________
________________________________________
________________________________________
И вот (чтобы выдержать красноречие Ирис Три и Лили О'Ранженс), относительно происхождения цехового прозвища Гарольда или Хэмфри Чимпдена (мы возвращаемся в предварительный период одноименования, конечно, когда Енос рисовал мелом ловушки) и отбрасываем все эти теории из более древних источников, которые могли бы его связать с такими важнейшими родственниками как Клеи,
Подливы, Северовостоки, Якори и Уховерткеры из Сайдлсхема в округе Мэнхуд или объявить, что он произошел от викингов, основавших округ, и оседлать их в Херрике или Эрике, лучшая проверенная версия, Мудлат, читайте Чтения Голеда бен Эдара, где сказано, что всё было именно так. Нам рассказали, как в начале времен подобно выращивавшему капусту Цинциннату великий старый садовник берег дневной свет под своим красным деревом вечером хвойного шаббата, канун Хаг-Чевичейза в канун райского мира до падения, следуя за плугом и роя землю в
заднем саду пивной, старый морской отель, когда посыльный имел удовольствие сообщить о том, что особа королевской крови остановилась на автомагистрали и за ней идет по следу любитель досуга-лис, со скоростью пешехода, вьюк леди и свора кокер-спаниэлей. Забыв обо всем, спасает верность своего вассала этнарху Хэмфри или Гарольду, не надеть ярмо или седло, но споткнуться с пылающим лицом (его потная бандана свисает из кармана пальто), торопясь на передний двор публичного дома в пробковом шлеме, подпруге, сола-шарфе и шотландском пледе, гольфах, крагах и ботинках 'бульдог', окрашенных киноварью с пылающим пахучим известняком,
________________________________________
31
звеня своими ключами от большой дороги и неся наверх среди неподвижных копий
нападающей стороны высокую жердь, на которой прикреплен цветочный горшок земной стороной к верху. У его величества, который был или всегда казался заметно дальновиднее зеленой молодежи и хотел узнать, что на самом деле вызвало появление этих выбоин на магистрали, вместо этого просят сообщить, не была ли леска с грузилом и серебряные ножи-скребки более воображаемы в качестве наживки для ловли омаров, честный тупой Гарольд ответил без ноток сомнения в голосе и с бесстрашным челом: 'Нет, Ваше королевское личинчество, трепет и благоговение внушает ловля этих кровавых уховерток. Наш король-мореплаватель, который выпил кувшин очевидно воды Адамова эля, яд и жертва, после этого перестал глотать, улыбнулся с наибольшей теплотой в свои усы моржа и
оправдываясь тем, что не слишком добродушный нрав Вильгельма Завоевателя
по женской линии был унаследован как наследственный белый локон и некоторая короткопалость от его двоюродной бабки Софии, повернулся к своему вооруженному кортежу, Майклу, лорду Лейиша и Оффали, и юбилейному лорду Дроггеды Элкоку (двумя вооруженными людьми были Майкл М. Мэннинг, протосиндик Уотерфорда, и итальянское высокопревосходительство по имени Джубили в соответствии с последней версией, процитированной ученым Канаваном Шумли), в любом случае типичный триптих религиозного семейства, символизирующий чистоту учения, обычный ход деятельности и клок порога болиголова, где растут священники рыжих Пэдди, и заметил, как Дилси-Дулси: 'Мощи святого Губерта, как наш Вильгельм Руфус из дождливой Померании мечет громы и молнии, знал ли он, что у нас есть для верной волости бейлифа хранитель больших дорог, который время от времени становится копьеносцем-водолеем не реже, чем уховерткой! Поскольку он был потомком и знал Джона Пила, чей двор такой серый, и его домашние убежища хмурым утром (слышен смех гальки, вишневое веселье, среди придорожных деревьев, посаженных леди Холмпатрик, и всё еще можно почувствовать забвозорную тишину, утверждающую: 'Я тосковала по твоему ручью'). Теперь возникает вопрос, соответствуют ли факты его наречения записям и похвалам побочных антропоморфных историй. По чертам ли их фатума читаем мы пророчество между строк судьбы и несчастья? Нет компоста на дороге?