СКАЗ ПРО ВАСИЛИСУ ПРЕКРАСНУЮ, ПРО ЗЛОДЕЕВ ДА ДОБРЫХ МОЛОДЦЕВ.
В некотором царстве, в некотором государстве жила, не тужила Василиса Прекрасная, дочка Кощея Бессмертного. Но вдруг нежданной грозой разразилась беда над девицей - Кощей надумал дочку замуж выдать. Василиса кричит-убивается:
- Как вам, папаша, не совестно?! Родную дочь, кровиночку единственную да в чужую сторонушку! Да за старого, за безродного!
- Вот ведь горе-горькое! - Говорит Кощей Бессмертный. - И ведь кому отдаю кровиночку единственную, красу Василису ненаглядную! Злата-серебра у жениха всего ничего - пятьдесят сундуков, теремок - три этажа, в палатах зеркала венецианские, в рамах серебряных, смарагдами изукрашенных, кушает он с золотых тарелочек, утирается шелковыми платочками. Как же ты, Василиса, будешь с ним жить-мучаться?! Что кушать будете, бедные? А как детки народятся, да не хватит денежек их выучить? Так и пойдут по миру несчастные сиротинушки при живых отце-матери!
Царевна примолкла.
- Выйдешь ты за него и точка! Завтра же свадебку сыграем! - Сказал Кощей и выскочил за дверь.
- Ни за что! Сбегу, а замуж не пойду! - Василиса ножкой в красном башмачке топает, косы черные назад перекидывает.
Прислонился Кощей к дверям Василисиной горницы. Платочком утирается и думает себе: Неровен час - сбежит девка!
И постучал по сундучку.
- Эй, вы, двое из ларца, одинаковых с лица!
Тут же крышка резная откинулась, оттуда выскочили двое молодцов.
- Что... - начал один.
- угодно...- продолжил второй.
- хозяину? - закончил первый.
- Тут стоять, никого не пущать, девку стеречь, от всех беречь!
Э-э, нет, Кощей, не бывать по-твоему! Ишь чего захотел - свою волю надо мной поставить! Думает Василиса Прекрасная, примеряя жениховы подарки. Правду сказать, полюбились ей яхонтовые серьги. Эх, до чего же женихи ленивые пошли! Вот выкрал бы он меня, как у царевен полагается, глядишь, так я бы денька три покапризничала, посуду бы поколотила, а там и согласилась. А тут что выходит? Сговорился с моим отцом, навез подарков, вот тебе и все ухаживание. Обидно! А я ли не прекрасная?
Она подошла к зеркалу и спросила медовым голоском:
- Свет мой зеркальце скажи да всю правду доложи! Я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?!
Только покои богатые да сама царевна отражались в зеркале. Топнула ножкой царевна:
- Эй, ты там уснуло? Не слышишь что ли?!
Зарябило зеркало, будто бы поморщилось. Проступили глаза и рот. Рот привычно забубнил:
- Ты на свете всех милее, всех прекрасн... - и рот сладко зевнул, - и не надоело тебе, Василиса, по пять раз на дню одно и то же спрашивать?
- Ах, ты, мерзкое стекло! - Возмутилась Василиса.
Царевна замахнулась. Зеркало зажмурилось в испуге. Но царевна вдруг передумала, отошла к окошку.
- Не пойду я за него замуж! Не хочу! - Крикнула и ножкой топнула. - Сбегу! Сбегу с Иваном-царевичем!
И выглянула за окошко, выглядывая какого-нибудь Ивана-царевича. Однако никого не было, только темнота и хмурый дождик. Василиса огляделась, но в девичьей горнице не завалялось ни веревочной лестницы, ни даже простой веревки. Царевна уперла в руки в боки, и сказала вслух:
- Сначала я соберу кое-какие пожитки в дорогу дальнюю, а там уж как получится.
И Василиса принялась свои сарафаны да кокошники в сундуки складывать. Три сундука сложила, притомилась, присела на крышку, платочком шелковым обмахнулась.
- Этого, - говорит, - на первое время достаточно, а как обживусь в новом царстве, так пошлю к папаше за остальными сарафанами.
Подперев щечку рукой, царевна призадумалась. Из сказки героя не выкинешь, решила, и Иван-царевич должен объявиться и увезти ее в свое царство-государство, где будут они любить друг друга, и умрут в один день. Василиса зажгла свечку и поставила ее на окошко, подавая знак суженому.
Ночь перешла за полночь, ничего не случилось, а девицу сморил сон. Задремала она, положив голову на белу ручку, так бы и разбудили ее мамки и няньки, прибежавшие одевать невесту, да приметил ее Змей одноглавый, пролетавший мимо. Приметил и вежливо постучался в окошечко.
Василиса вскинулась.
- Ах! - Испугалась царевна и подсвечником бронзовым его хрястнула.
Одноглавый Змей исчез прочь с глаз. Василиса уже хотела кликнуть стражу царскую, велеть изловить, да набить из него чучело, но вдруг вспомнила, что прекрасных царевен выкрадывают не только Иваны-царевичи. Вот прабабку, тоже Василису, Змей похитил прямо из-за стола свадебного.
В ответ ни звука, ни шороха долго не слышала, но вот так, чтобы девице не дотянуться, показался, чернее темноты, Одноглавый Змей.
- У тебя свечка на окне горела, - говорит он. - И вдруг ты меня подсвечником. Передумала что ли?
- Не передумала, не передумала, - отвечает Василиса, - это я от неожиданности.
- От неожиданности? - Одноглавый змей призадумался. - Ну, коли так, тогда забирайся ко мне на спину, да смотри, больше ничем не бей, не то скину тебя вниз!
Повернулся он задом к окошку и протянул толстый хвост, чтобы Василиса забралась по нему на спину.
- Эй, погоди ты! А мои сундуки? Я без них никуда не полечу!
- Сундуки? - Одноглавый Змей посмотрел на царевну с новым сомнением. Но и на этот раз одержала верх краса девичья.
- Ну, пусть будут сундуки! Закидывая их мне на спину.
Летели они над полями, над лесами, над спящими городами. Свистал ветер в ушах царевны, замерзла она словно на железной крыше в студеную ночь. Наконец, привез ее Одноглавый Змей в Синие Горы, где обитало племя змеево.
Тут Одноглавый Змей переменил облик, и предстал перед царевной добрый молодец, красоты неписанной. Как она его увидела, так он ей и приглянулся. Ну, она думает, хорошо, что меня одноглавый Змей похитил, он - царевич, как день это ясно. Заживу я с ним безбедно и весело.
- Ну, царевна, - говорит ей одноглавый Змей любезным голосом, - проходи, располагайся, знакомься с моими родителями, дядьями да братьями.
Собрались тут змеевы родственники, подивились Василисиной красоте, заахали.
- Вот так красавица! Как же тебя зовут, красная девица?
- Дочь я знаменитого волшебника Кощея Бессмертного. Зовут меня царевна Василиса Прекрасная. У моего отца сундуки от злата-серебра ломятся! - Отвечает им царевна.
Подивилось племя змеево таким словам, но говорят царевне:
- Ах, не врет молва, ты, точно, прекрасная! Будь же нам сестрицей названной, а Дормидонту нашему любезной супругой!
Проводили ее с почестями в горницу. Василиса ночь глаз не смыкала, в пути устала и завалилась спать на жесткую кровать.
А Кощей как утром узнал, что дочка его прекрасная сбежала, так грозно нахмурился, а за окном такой ураган поднялся, что все белье с веревок сорвало да дюжины две куриц со двора унесло. Стоят перед ним Два-молодца-из-ларца ни живые, ни мертвые. А Кощей визжит, кричит и ногами сучит.
- Где Василиса, отвечайте бездельники?! Она выходила или к ней кто-то захаживал?
- Никого не пропускали, - бормочут детины в два голоса.
- Никто не заходил, сама не выходила... Тогда где она?! - Гремит Кощей, словно буря, что столетние деревья в дубраве выламывает.
- Так это... - лепечут они, - улетела...
- Как это - улетела? На чем?! Она на помеле отродясь не сиживала. Наколдовать летом дождик не в состоянии!
- На одноглавом Змее, - шепчут богатыри, трясясь как лист осиновый.
- Никак что-то в толк не возьму. На каком-таком Змее?
- На черном, - шелестят они.
- Ага, - говорит Кощей, - на черном. Так получается, вы его видели?
- Через замочную скважину.
- Так, если вы его видели, почему же вы, разлюбезные молодцы, людей не кликнули, тревогу не забили?!
- Так это... приказано было никого не впускать да глаз с нее не спускать, а об окошке никакого приказу не было! - со страхом и обидой мычат молодцы.
- Ах, вы дурни доморощенные, да нечто вам надо все на пальцах растолковывать, а своя башка на плечах лишь для шапки годна?! Так проучу я вас по-своему!
Наука злодея нехитрая, плюнул он в одну сторону, дунул в другую, и оборотил слуг своих в плесень серую. Однако чуть погодя опамятовался, все же куда без работников в хозяйстве денешься, и возвратил им облик человеческий.
Тут старая нянька к нему сунулась - принесла напиток чудодейственный нервы Кощеевы успокаивающий.
- Что ж ты, батюшка, хмуришься, как небо осеннее, тучами плотно укрытое?
- Какой теперь жениху ответ дать?!
- Эка невидаль - жених! - Отвечает Семеновна. - Отдаешь против воли да ладно бы еще за принца али царевича. Так нет же! За безродного! Василиса наша такая раскрасавица, что ясно солнышко, завидев ее красоту, со стыда за тучку прячется, а как выглянет она ночью в окошко, так звездочки с неба срываются полюбоваться девичьей прелестью, а луна аж бледнеет от зависти. Только свистнешь - тут же очередь женихов выстроиться, да не из простых каких-нибудь, а из принцев заморских, царевичей, королевичей. Тут уж выбор так выбор! А твой женишок против них - тьфу! Да они с ним и разговаривать не станут!
- Свистели уже - не видать очереди! - Сердится Кощей. - А у этого жениха разговор с принцами короткий. Принцам деньги, чай, нужны. То им охота приспичит постранствовать, то войну с соседями затеять, вот они к нему бегут, в пояс ему кланяются, величают по отчеству! Ох, Василиса, что же ты наделала? Не простит мне долг, кровосос проклятущий!
- Так ты свое родное дитятко на долги обмениваешь?! Да что же такое на свете делается?!
- Отдаю Василису замуж за безродного, но с состоянием. Будет жить, как сыр в масле кататься! Деньги он гребет лопатой, авось, не разорят его прихоти молодой жены. А ты, карга старая, коли будешь в государственные дела вмешиваться, на птичий двор сошлю!
Прикусила язык тут Семеновна, не хочется ей на птичий двор из палат царских. Но женский ум изворотливый, говорит она Кощею Бессмертному:
- Жениху ты скажи, что бабушка двоюродная заболела. Вот Василиса и поехала проведать старушку на Кудыкину гору.
- А пусть хоть и бабушка, лишь бы время выгадать! Авось, поверит в небылицу несусветную.
Разбудили Василису только к вечеру.
- Как тебе спалось, девица? Как отдыхалось, красавица? - Расспрашивает ее Дормидонт.
- Очень даже отвратительно, - отвечает царевна, потягиваясь. - Кровати у вас жесткие, перины лежалые, тело мое белое болит да ноет от такого отдыха. Вот у отца моего во дворце перины под потолок подымаются, а ляжешь на них, и будто на белом облачке. И горницы у вас тесные, шагу ступить некуда - повсюду на стены натыкаешься.
- Ну, царевна, привыкать тебе надо к непривычному. Вставай да одевайся - ждут нас за столом праздничным.
Привел Дормидонт Василису в залу обеденную. Показалась она ей темноватой, тесноватой, да бедно украшенной. Усадили Василису с Дормидонтом рядышком, и принялись жениха с невестой величать, песни петь да на гуслях играть. Все гости угощаются, одна Василиса сидит грустная, ни ест, ни пьет.
- Что же загрустила ты, красавица? - Спрашивает ее Дормидонт. - Или тебе кушанья не нравятся?
- А чего же в них хорошего? Мясо у вас пресное, хлеба не белые, вино ваше кислое. Не привыкла я к такой еде - оттого и печалюсь! Одежда на вас грубая, - продолжает Василиса, - телу моему белому не привычная. Меня батюшка наряжал в сарафаны шелковые, такие тонкие да легкие, что пропусти через золотое колечко - не зацепятся.
Примолкли гости за стол, к словам царевны прислушиваясь, а она и рада, дальше продолжает:
- В доме моего батюшки развлечения изысканные. Во время пиров играли нам сто балалаечников да гусельников, и еще сотня в бубны били, в дудки дули! Гости отплясывают, коленца лихие выкидывают, камни самоцветные на их одеждах златотканых так и горят!
Призадумался Дормидонт, услыхав такие слова от девицы, а потом и говорит ей:
- Есть у нас старый обычай - трижды мы невесту испытываем. Коли выдержит она испытания, так станет законной супругой, а нет - так не обессудь! Вот тебе три задания: испеки к утру каравай, какой у батюшки своего кушала, да укрась его затейливо; а вторая работа будет тебе такая задана: вот тебе тюк с шерстью, напряди ты ее так же тоненько, как прядут девицы у твоего батюшки, сотки рубашечку, что проскочит через колечко и не зацепиться. А после расшей ее шелковыми ниточками да такими узорами, каких еще никто не видывал, и укрась камнями самоцветными, чтобы не хуже получилась, чем у Кощея Бессмертного.
Сказал так Дормидонт, и веселье закончилось. Разошлись все по горницам, оставили царевну хозяйничать.
Посмотрела Василиса на печь, жаром пышущую, на тюк с шерстью огромный, на шелковый отрез да нитки цветные, упала на лавку и горько заплакала.
- Где же мне, бедняжке, за ночь управиться?! Как же сладить с трудными заданиями?! Никогда я не пекла хлебов мягких, белых, а приносили мне их на тарелочке с голубой каемочкой. Никогда не пряла шерсть тонкую, а девки-чернавки пряли, когда мне пели песни жалостливые. Не умею и вышивать рубахи узорами. За три года с этой работою и то не управиться! Видно, такова моя долюшка горькая - не бывать мне замужем за царевичем!
Тут, откуда ни возьмись, появилась перед ней девушка черноглазая и заговорила с ней ласково:
- Не печалься, не кручинься, царевна прекрасная! Знаю я про твою беду. За тебя и хлеба испеку, и шерсть напряду, и рубашку сошью с диковинными цветами да звездами. Ты же за это мне подари сарафан шелковый, серьги золотые и бусы красные. А сама ложись спать-почивать на лавочку.
Василиса обрадовалась и завалилась спать.
Только царевна уснула, девушка хлопнула в ладоши, и тут же замесилось в кадушке тесто пышное, закружилось веретено, наматывая тоненькие ниточки, принялась иголка расписывать рубашку разноцветными узорами. К утру работа была слажена.
Разбудила тогда девица Василису да потребовала от нее подарки обещанные. Царевна отдала ей сарафан шелковый, вынула золотые серьги из ушей, да бусы красные на шею девушке надела. А сама думает, что у Змея сундуки от злата ломятся, задарит Дормидонт ее подарками, лучше отданных.
Заходит Дормидонт в горенку вместе с первым солнечным лучиком.
- Ну, как, царевна, со всем ли управилась? - Спрашивает.
- Всю ночь глаз не смыкала, работу сложную исполняла, утомилась, измаялась. Но вот, посмотри, хлеба стоят готовые, корочки у них румяные, затейливо украшенные. Вот пряжа тонкая, будто паутинка. А вот рубашка, расшитая затейливыми узорами...
- Ох, ты и мастерица, - покачал головой Дормидонт, - саму Марью-искусницу за пояс заткнула!
- Ха! - говорит Василиса. - Да разве может сравниться со мной Марья-искусница! Она девушка крестьянская, а я царевна, красотой своей знаменитая. Она зимой и летом босиком бегала, а мои ноженьки обували лишь в сапожки сафьяновые да туфельки атласные. Она с детства к работе привычная, а мне стоило взгляд бросить, как мамки да няньки со всех ног бежали исполнять мое желание. От работы руки у нее загрубели, а от ветра холодного лицо обветрилось. У меня же, посмотри, кожа белая, как лилия на горном озере, пальчики нежные!
Подивился Дормидонт ее словам, но от слова данного не откажешься.
- Быть, значит, нашей свадьбе сегодня же к вечеру.
Василиса обрадовалась. Но вспомнила батюшкины наставления, села на лавку, сарафан на коленях расправила и спрашивает:
- Брак - дело важное. Ты получаешь жену-раскрасавицу, какой свет не видывал. Что же получит дочка Кощеева?
- Ты, я вижу, девица рассудительная. Чего тебе хочется, то и проси.
- Слухом земля полнится, будто ваше племя бережет сокровища несметные. Хочу увидеть сундуки тяжелые, выбрать к свадьбе украшения.
- Хм, - говорит одноглавый Змей, - обманула тебя людская молва. Мы, Змеи Одноглавые законопослушные, добрых людей на больших дорогах не грабим. Перепутали нас со Змеем Горынычем. Он нам родственником приходится, но есть у него отклонения - трехголовый от рождения. Так вот он, и в самом деле, разбойничает да золото прикапливает. Мы же честно на жизнь зарабатываем - служим у царей перевозчиками да охраняем границы царства тридевятого.
Не поверила ему на слово Василиса Прекрасная, решила, что два яблока от одной яблоньки далеко не укатятся. Подумала, что он ее испытывает, не хочет показывать свои сокровища до свадьбы.
- Ладно, - говорит она ему, - проживем мы как-нибудь и на мое приданое. Кощей рано или поздно раскошелится и отдаст, что положено.
И начали собирать свадебку. Нарядилась Василиса в свой лучший сарафан, надел Дормидонт рубаху новую. Сели за столы кушаньями уставленные, стали их гости чествовать, молодую невесту нахваливать, чаши заздравные за нее поднимать. Но случилась тут беда - зацепилась ниточка на новой рубашечке Дормидонта. Говорит тогда он Василисе:
- Ты возьми стальную иголочку, продень в нее шелковую ниточку, да поправь петельку!
Царевна за дело принялась, билась, билась, а узор все дальше распускается, иголочка из рук у нее выскальзывает. Говорит ей Дормидонт:
- Перед свадьбой ты, что ли, волнуешься?! Не слушается тебя иголочка.
- Ох, - говорит царевна, - горе ты горькое! Не могу я сама сладить-справиться. Где же моя помощница, где эта девка проклятущая?!
И только сказала, объявилась ее помощница. Видят гости девушку, красой Василисой Прекрасной равную: наряд на ней шелковый, серьги в ушах золотые, бусы на шее красные. Выхватила иголку девушка, ловко подобрала петельку на рубашке. И признали в ней все Марью-искусницу, а она говорит:
- Шила я эту рубашку волшебной иголочкой, кто секрета ее не знает - тот вовек с ней не справиться. А понравились ли вам, гости, хлеба мои мягкие? А видели ли вы пряжу мою тонкую?
- Ах, ты, - кричит Василиса, - обманщица! Завлекла меня, легковерную, в сети коварные, обманом серьги, сарафан да бусы выманила!
- Никого я, царевна, не обманывала,- возражает ей Марья-искусница. - Сама бы ты с работой и в три года не управилась. Предложила я тебе сделку выгодную, чтобы проучить Дормидонта. Променял он меня, дочь крестьянскую, на тебя, дочку царскую. Говорил он, что нет во мне вида внешнего, ни стана гибкого, ни кожи белой. Захотелось ему девицу благородную, да забыл он, что дети царские ремеслам не обучены. Вот пусть теперь с тобой и мучается!
Дормидонт с места вскакивает.
- Погоди, Марья-искусница, переменил я свое мнение. Мне нужна жена работящая, а царевна обманула меня - неумеха она ленивая. По-другому ты выглядишь в сарафане шелковом, готов я сыграть с тобой свадебку. А Василису отправлю обратно к родителям.
- Ах, Дормидонт, поздно ты опомнился. Выкрали меня из дома родимого и на чужбину продали. Угодить я сумела своей хозяйке - вот на ночку и выпросилась. А коли я тебе любезна - разыщи меня да из-под неволи вызволи!
Сказала так девица и пропала из виду.
- Как, - говорит Василиса, - не будет нашей свадебки?
- У нас с тобой, царевна, все по-честному. Ты работу не исполнила, а я на тебе не женюсь. Тотчас отправляюсь на поиски Марьи-искусницы. Тебя же по дороге подброшу до родителя твоего, Кощея Бессмертного. Заодно и поинтересуюсь, не знает ли он чего про мою суженую, разлюбезную Марью-искусницу.
Закричала Василиса, забилась, наговорила Дормидонту слов разных, насилу ее образумили и успокоили.
Посадил ее Одноглавый Змей снова к себе на спину, полетели они в обратный путь.
- Не могу я вернуться к своему родителю, - говорит ему царевна, - не нашла я с тобой счастья супружеского, так отвези ты меня к Ивану-царевичу.
- Мне, - отвечает ей Дормидонт, - некогда возиться с тобой, царевна. Тороплюсь я к Марье-искуснице. Отвезу я тебя до перекресточка, а дальше сама ищи своего суженого. А то, что не женился я на тебе, возмещу. Вырви с моей спины три чешуйки. В каждой чешуйке колдовская сила заключена. Произнесешь слова заветные, бросишь чешуйку да скажешь, чего хочется, то и случится.
Взяла Василиса три чешуйки, спрятала в пояс. Тут Одноглавый Змей и говорит:
- Здесь наши пути в разные стороны расходятся. Не поминай, царевна, лихом!
И сбросил ее вниз.
Летит Василиса, ни жива, ни мертва. Лететь ей до земли так далеко, что все Тридевятое царство до самых Синих гор, со всеми городами и деревеньками, пригорками и речками, лежит как на ладони. У царевны в ушах ветер свистит, а с алых губок срываются слова, какие в небесах до тех пор не слыхивали. Внизу лес дремучий сначала маленьким был пятнышком, потом темным пятном, а затем макушки его от края до края земли качаются. Лес тот был не простой, а Лукоморье заколдованное. Признал он в ней кровь кощееву, не захотел со злодеем связываться, поймал ее верхушками, да спустил вниз по веточкам.
С испугу лишилась царевна памяти, пролежала полдня без движения. А опомнилась, глядь, лежит на лесной подстилочке. Над ней деревья склоняются, шелестят листочками, в небесах кружит воронье недоброе, видно, чует смерть близкую, и нигде ни следа, ни тропиночки - не ступала здесь нога человеческая. Но царевна не отчаивается. Топнула она ножкой в красном сапожке, засучила рукава, погрозила лесу кулаком и говорит:
- А ну, отдавай мое имущество, а не то тебе несдобровать!
Зашумел лес сильнее прежнего, видно, не понравились ему слова царевны. Упали вниз сундуки ее тяжелые, железом окованные. Пересчитала их Василиса, в кучку стащила и стала косы переплетать да обдумывать, как они с Иваном-царевичем встретятся. И решила, что перво-наперво нужно из леса выбраться. Вспомнила она про подарок одноглавого Змея, вынула из-за пояса одну чешуйку.
- Хочу проводника надежного, чтобы меня из леса вывел!
Произнесла Василиса вслух желание, и села обратно на сундуки, дожидаться помощи, вдруг видит, глаза из леса на нее смотрят желтые, страшные, звериные. Душа у нее в пятки убежала, однако, царевна того не показывает. Говорит:
- Ты, зверь лесной, иди-ка отсюда, пока цел. Я не простая девушка, я царевна, Василиса Прекрасная, дочка Кощея Бессмертного. Как батюшка узнает, что ты меня съел, так тебя из серой шкуры вытряхнет!
Отвечает ей серый человеческим голосом:
- Ты, девица красная, сначала со мной, как водится, поздоровайся, а потом пугай угрозами. Я хоть и зверь лесной, но о вежестве понятие имею.
- Ах, скажите пожалуйста! - Насмехается над ним царевна. - По ночам рыскаем, а какие деликатные! Дай-ка угадаю, прислали тебя ко мне в помощники, чтобы вывел ты меня из леса непроходимого.
- Коли и так, почто ты со мной так обидно разговариваешь? И я тоже живность поднебесная.
- А чего мне с тобой церемониться? - Царевна подбоченилась. - Чай, не царского роду работничек. Вези меня быстро к Ивану-царевичу! Да сундуки мои с приданым на спину закидывай.
- Сундуки твои - сама закидывай. Нет у меня для этого возможностей!
- Ах, скажите пожалуйста! Возможностей у него не достаточно. Да мне ли, царской дочери, сундуки таскать тяжелые? Я к этому не приучена.
- Раз не приучена - подожди другого извозчика, посговорчивее.
Щелкнул он зубами и пропал из виду. Василиса одна осталась на глухой опушке, куда идти не знает, не ведает. Села на сундуки и заплакала. Тут серый волк из кустов морду высунул.
- Одумалась ли ты, красна девица? - Спрашивает.
Царевна украдкой слезы вытерла.
- Ладно уже, так и быть. Соберу я сама свое приданое!
Покряхтела царевна, пристроила сундуки волку на спину и сама залезла.
- Ты, волк, вези меня аккуратно, полегонечку, ямки все обскакивай, смотри, чтобы веточки не хлестали моего белого личика.
Волк мордой тряхнул, хвостом вильнул, одним прыжком через полверсты перемахнул, только елки перед царевной мелькают.
- Стой! - Кричит ему царевна. - Остановка мне требуется! Растряс ты меня на дороге не торной, аж нутро переворачивается!
- Некогда мне, царевна, останавливаться, - говорит ей волк. - И так полвечера пропали пропадом. Добывать мне нужно себе пропитание. Коли тебе не нравится - высаживайся. Тут и лес кончается, доберешься как-нибудь до жилья человеческого.
Проговорил это волк, стряхнул царевну вместе с сундуками на землю и исчез.
- Ах ты, такой-сякой! - Василиса ему вслед ругается, потирая места ушибленные. - Оставил одну, без всякой помощи! Как приеду погостить к папаше своему, так и расскажу про твои проделки. Он тебе из шкуры блох вытрясет!
Но сколько ни ругалась царевна, как ни поминала серого волка, не вернулся он обратно.
Смотрит Василиса - впереди лес, и в правду, кончается. Выбралась она из густых зарослей в чистое поле. Солнце уже за горизонт садится, пора ночлег искать, а вокруг не видать жилья человеческого, одни стога стоят в чистом поле.
Ну, думает Василиса, делать нечего. Переночую как-нибудь ночку. Трудное же, однако, задание Ивана-царевича по свету разыскивать. На что только соглашаться не приходится!
Вытащила она из-за пояса вторую чешуйку, пустила ее по ветру и говорит:
- Хочу Ивана-царевича в красной шапке с меховой опушкой, в кафтане с позументами да в сапожках сафьяновых со скрипами!
Подхватил ветер чешуйку да унес. Забралась царевна в стог, сеном укрылась, заснула сразу же. А под этим стогом мышка-норушка себе хоромы выстроила. Услышала она, как на крыше кто-то ворочается, высунула носик из норки, увидела красную девицу, подбежала к ней и говорит человеческим голосом:
- Пи-пи-пи, красная девица! Лежишь ты над моим домиком, потолки из-за тебя обсыпаются, горенки заваливают!
- Отстань! - Говорит ей Василиса сквозь сон. - Я за день намаялась, что не могу двинуть ни рукой, ни ногой! Спать я хочу. И нет мне дела до твоего домика.
- Пи-пи-пи! Не твоя правда, красная девица! Под тобой амбар мой с запасами, засыплет его землей - умру я зимой с голоду!
- Дела мне нет до твоего разорения! - Говорит ей Василиса Прекрасная, а сама даже не просыпается. - И до беды твоей маленькой.
- Трудно тебе, что ли, красная девица подвинуться? - Не отстает мышка.
Пуще прежнего храпит Василиса.
- Ну, смотри, красная девица. Коли не хочешь по-хорошему, по-худому получится!
- Что ты можешь мне сделать? Ты - мышка маленькая, незаметная!
- Изгрызем мы твои сундуки деревянные, испортим одежды нарядные.
- Ах, напугала! - Отвечает ей Василиса, и дальше спать.
Мышка выбежала в чистое поле, пропищала о своей обиде. Тут же на ее зов сбежались серые мышиные полчища, запищали воинственно, поклялись отомстить за обиженную родственницу.
Проснулась Василиса оттого, что ее кто-то дергает.
- Кто это мой сон смеет тревожить? - Спросонья грозно спрашивает. - Ну-ка, мамки-няньки изловите да накажите разбойника!
И тут царевна видит, как примериваются острые мышиные зубки к сапожкам сафьяновым, к сарафану шелковому. Взвизгнула Василиса не своим голосом, выскочила из стога и понеслась, куда глаза глядят. А за ней мыши, и столько их, что кажется, будто сама земля шевелится. Бежит царевна, не помня себя от ужаса, куда ни повернет, всюду глазки-бусинки, серые спинки да острые зубки. Так очутилась Василиса на поле, где рожь стояла еще не убранная, а мыши давай туда-сюда ее гонять, колосья вытаптывать.
В ту пору стерег поле, по батюшкину наказу, Иван, крестьянский сын, из трех братьев младший. Он, уж было, задремал под тулупчиком, вдруг слышит - кричит кто-то. Высунул из-под овчинного тулупчика кудрявую голову и, глядь! Что за диво! Девка по полю бегает, рожь приминает.
Так вот кто на наше поле повадился, думает, сейчас проучу тебя, безобразница! Сказал так, скрутил веревочку, подкрался сзади и накинул петлю на девицу. Свалилась Василиса с резвых ноженек, грянулась о земь, отчего дух у ней вышибло.
Иван, крестьянский сын, связал девицу, поднатужился и приволок добычу в деревню. Сбежались люди добрые, смотрят они, удивляются, головами покачивают да рассуждают меж собой о чуде чудном.
- Не ждал, не гадал, что красную девицу в поле чистом выловлю. - Говорит им Иванушка. - Думал, свершится все по предсказанию: взнуздаю кобылицу волшебную, у которой одна шерстинка серебряная, а другая золотая, отдаст она мне жеребеночка, хроменького и горбатенького. Окажется и он волшебником. Вот с ним-то и совершу все подвиги, мне на роду написанные.
- Говорили тебе, дурню, врут предсказания! - Отвечают ему мужики деревенские. - А ты, лежебока, все свое талдычишь! Какая выгода коньку, хроменькому и горбатенькому, для тебя стараться?!
- И что теперь делать не ведаю... - Говорит Иванушка растерянно и лезет пятерней в кудри русые.
- Что же делают с девицами, да еще такими красавицами? - Усмехаются мужики сельские. - Женится тебе надо, Иванушка!
- Да как же мне женится?! Изба моя старая, день и ночь по ней ветер гуляет, через крышу дождик капает, по углам пауки сети раскинули, да и печь совсем не топится.
- Меньше, - отвечают ему, - нужно было на лавке лежать да о кобылице мечтать!
Василиса, между тем, очнулась. Услышала она про свадьбу и говорит:
- Не бывать этому! Я дочка самого Кощея Бессмертного, колдуна великого, злодея ужасного.
- Ну, так и есть! - Рассуждают селяне. - Нашел ты свое счастье. Не придется тебе царевну за тремя морями отыскивать да со Змеем Горынычем биться. Не соврала цыганка! Раз невеста твоя - дочь самого Кощея Бессмертного, знать, колдунья первостатейная. Проси у нее избу новую да сыграем сегодня же свадебку.
- Не бывать этому! - Опять за свое Василиса Прекрасная. - Я по свету разыскиваю Ивана-царевича, неужто выйду за Ивана, сына крестьянского?!
- Не хочет за меня замуж красавица!
- А ее слушать нечего. - Говорят ему мужики опытные. - Это в девках она ерепенится, а как первая ночка закончится - так и полюбишься! А ты, царевна, характера своего не выказывай! Коли не справишь избушку Ивану да не выйдешь за него замуж сегодня, отдадим мы тебя на расправу Чуду-Юду.
Испугалась Василиса. Слышала она о Чуде-Юде, от батюшки своего Кощея Бессмертного. Даже Кощей его побаивался, слал ему на каждый праздник подарки богатые да велел от себя низко кланяться. А если не задобрить Чудо-Юдо, тогда ненастным вечером проберутся на двор под видом обыкновенных путников Горе, Злосчастье и с ними Прорва, да и останутся, пока не объедят хозяев до голых косточек и все из дома не вынесут.
Делать нечего, согласилась Василиса на их условия.
Развязали Василису, на ноги поставили, велели соорудить домик Иванушке. Василиса достала третью чешуйку из-за пояса, и жалко ей, да никак не извернуться, сказала слова заветные, тут же застучали топоры, завизжали пилы, вырос домик с резным крылечком и тремя окошками на улицу.
А пока домик строился, селяне к свадьбе приготовились, вытащили из домов столы да лавки, собрали с каждой избушки, что сами хлебают да тем и накрыли.
Сидят гости за столом уже хмельные, чествуют молодых тостами заковыристыми, веселятся, как в тридевятом царстве водится. Одна Василиса слезы льет, невеселую думу думает, как ей жить замужем за сыном крестьянским да как от него избавится.
В деревне свадьба своим чередом движется, но вдруг являются трое путников. Слезают с добрых коней, на четыре стороны кланяются и говорят:
- Мир, вам люди добрые. Не примите ли путников запоздалых, в дороге заплутавших, под свой кров?
- А кто вы такие будете?
- Мы путешественники. Ходим-бродим, хотим мир посмотреть да себя показать. Вот - Иван-царевич, меня Елисеем зовут, а это мой братец названный, богатырь Фома.
Как услышала Василиса про Ивана-царевича, подняла на него свои очи ясные, так и обомлела. Стоит перед ней добрый молодец, сам бел да румян, шапка на нем красная, кафтан с позументами, сапожки сафьяновые поскрипывают. Смотрит она него, глаз отвести не может.
- Отчего же, садитесь с нами, - отвечают сельчане, - сегодня радость у нас великая и история странная.
И рассказывают. Елисей слушает внимательно, ведет беседу приятную, а сам толкает в бок Ивана-царевича.
- Ты, смотри, Иванушка, счастье тебе привалило нежданное. Хотел ты отыскать себе невесту богатую и знатную, а Василиса еще и красавица.
- Я-то здесь с какого боку? - Спрашивает его Иван-царевич, к себе гуся жареного притягивая. - Вон она замуж выходит за деревенского.
- Так против воли, Иванушка! - Отвечает ему добрый молодец. - Умыкнем мы девицу, то-то будет приключение!
- Догонят нас деревенские, надают дубьем по спинушке, - отказывается Иван-царевич.
- Да за нашими конями, кто же угонится?
- Нет, это дело хлопотное.
- Да ты только взгляни на царевну! - Уговаривает его Елисей. - Красоты она неписанной, у отца ее, Кощея Бессмертного, сундуки от злата-серебра, наверное, так и ломятся. Спасешь ты Василису Прекрасную от нежеланного замужества - будет она тебе весь век благодарная и верная. Такие невесты на дороге не валяются! Случай этот надо использовать!
- Самому мне с этим делом не справится, - отвечает Иван-царевич, обгладывая гуся до косточек.
- Самому тебе и не надобно - есть у тебя друзья верные да кони быстрые. Как пойдут молодые почивать, так мы невесту с крыльца и сцапаем.
- Все же опасаюсь я, - сомневается Иван по-прежнему.
- А ты взгляни на красную девицу, и сомнения твои, как туман на солнышке, рассеются!
Тут Иван-царевич взглянул, наконец, на Василису Прекрасную, подивился красоте ее, а потом оглядел мужиков бородатых да головой покачал.
- Хороша красная девица, да ничего у нас не выйдет!
- Ты, не волнуйся, Иванушка, - увещевает его Елисей. - Положись во всем на меня да на брата моего названного, а сам иди к деревенской околице. Коли услышишь неладное, садись на коня да скачи во весь опор к речке. Мы тебя нагоним.
Сидит Василиса на своей свадьбе, украдкой от всех на Ивана-царевича взглядывает, не знает она, о чем молодцы удалые сговариваются. Вот поднимают тост последний за молодых, да провожают их со смехом и прибаутками в избу новую. И вдруг Елисей с резного крыльца царевну подхватывает, вырывает из объятий жениха ненавистного. А сам шепчет на ухо красной девице, что, мол, действует он по поручению Ивана-царевича, полюбилась тому царевна прекрасная, и решил он ее из беды вызволить.
Поскакал ретивый конь скорее ветра. Через заборы высокие в один миг перелетает, через канавы и рытвины перепрыгивает, только искры из-под копыт сыплются. Погнались было деревенские за обидчиками. Но где там! Разве за ними угонишься! Выскочил Елисей за околицу, кликнул Ивана-царевича, но тот уж схоронился в укромном месте. Там они его нашли. Бросилась Василиса на грудь Ивану-царевичу, залилась слезами от радости. Тут Иван-царевич не растерялся, грудь колесом выпятил, нашел для девицы слова нужные.
И с этих пор побежали деньки светлые, теплые. Везде вдвоем ходят Василиса и Иван-царевич, как горлицы милуются. То они на качелях в саду качаются, то в салки-догонялки друг за другом бегают, то Василиса расчесывает Иванушке кудри русые.
Но вот, с некоторого времени Иванушка стал с Елисеем не приветливым. Приметила то Василиса и спрашивает:
- Что такое, Иванушка? Чем не угодил тебе слуга твой?
- Тебе, - отвечает ей Иван-царевич, - многое не ведомо. Вижу, берет Елисея зависть черная, чую, задумал брат мой названный дело злое.
- Так отошли его прочь, - Василиса советует. - Пусть живет, как сам знает.
- Ах, царевна, дело это тонкое, а я человек бесхитростный, - горько вздыхает Иван-царевич. - Ежели отправлю его к своему батюшке, боюсь, придумает он там какую каверзу. Царь-батюшка и без этого велит мне жениться из соображений государственных на принцессе иностранной. А прознает батюшка про нашу свадьбу до срока, так лишит меня наследства законного.
- Ну, - говорит ему Василиса, - тогда отправимся к моему отцу, Кощею Бессмертному. Кинемся ему в ноги, простит да и позволит жениться.
- Коли ты так хочешь, девица прекрасная, так и сделаем, - соглашается Иван-царевич, - только ты, смотри, никому не говори о наших намерениях, чтобы не случилось беды великой.
Сговорились они бежать в ту же ночь со двора постоялого, да пробираться тропами тайными в кощеево царство.
Едва девица дождалась, когда все улягутся, да полная луна покажется. Вот и кукушка в часах - время.
Василиса поднялась с постели, встала у дверей, прислушалась.
Ничего не слыхать.
Посидела еще.
Никто не идет.
Походила взад-вперед по комнате, и пошла к Ивану-царевичу в горенку. Думает, собирался, мил дружок, собирался, мучался-терзался опасеньями, да и от волнения заснул.