Римский сенат был в растерянности. За последние годы перед ним несколько раз возникала одна и та жe задача, которую сенаторы не могли решить. Вопрос этот был проклятьем сената! С каждым годом он становился все острее и острее, народ негодовал, а решение откладывалось снова и снова. Сенаторы боялись.
- Обсуждение более нельзя оттягивать, - говорил, стоящий перед почтенным собранием, сенатор Липилий. Хочется нам того или нет, решение о начале войны должно быть принято!
Собрание приглушенно загудело.
Речь шла о двенадцати сильных городах северо-западных соседей Рима - этрусков. Поведение жителей Этрурии, веками поощряемых бездействием римлян, становилось все более наглым и невыносимым. Было очевидным, что, во избежание дальнейшего падения престижа Рима в глазах окружающих его государств, этрусков следовало наказать. Очередная отсрочка в принятии решения могла иметь самые фатальные последствия.
- Мы должны, наконец, произнести это пугающее всех слово "война".
- Война? - оживившись вскочил со своего места сенатор Катон. - С каких это пор римлян пугает слово "война"? Мы воевали всегда. Нам покорялись народы и города! Но почтенный Липилий прав! С недавних пор в наших сердцах поселилось малодушие и нерешительность. Почему, хочу спросить я вас, Карфаген все еще не стерт с лица земли?
- При чем тут Карфаген? - устало опустив руки, проговорил Лепилий. - Ведь я уже много раз твердил вам, что речь идет не о Карфагене, а об Этрурии.
- Этрурия, Этрурия, Этрурия!!! Чем она вам мешает? И до нее дойдет очередь. Существование Карфагена - вот истинный позор для Рима. Я считаю, что этот город должен быть как можно скорее разрушен!
- Это невыносимо, - закатив глаза простонал Лепилий. - Все вы знаете, что я обладаю искусством побеждать в спорах. Но однажды я встретил человека и не смог его переубедить. Это был дурак, который просто не смог понять ни одного приведенного мной довода. Здесь мы, по-моему, видим похожий случай. Оставим на время Карфаген, так не дающий покоя сенатору Катону. Вернемся к Этрурии.
Всем хорошо известно довлеющее над нашим народом проклятье. Хватит ли нам смелости переступить через него? Хватит ли мужества?
Собрание снова зашумело, но вразумительного ответа на вопросы Лепилия так и не последовало. Шли века, а страх прочно держал могучий город в сетях.
Проклятье это привез из своих путешествий легендарный сын Трои Эней. Говорят, что во время долгих скитаний, он встретил далеко на севере страшных и удивительных людей, называющих себя русскими. Огромные бородатые воины, населяющие северные леса, поразили его своей свирепостью, любовью к пьянству и неприхотливостью быта. Жили они в простых деревянных домах, из которых выходили только в баню и подраться. Питались, судя по всему, исключительно медом и брагой неизвестно откуда в этих домах появляющимися. К прибывшим издалека воинам Энея поначалу отнеслись с недоверием, которое после предложенного троянцами вина переросло в радостное возбуждение. Гостей принялись "лобызать", обнимать и приветливо хлопать по плечам. Делалось все это с такой неистовой силой, что троянцы не устояли и попытались спастись бегством, надеясь, пока не схлынет бурная волна радости, отсидеться в лесу. Не получилось. Беглецов с завидным терпением разыскивали и начинали процедуру сызнова. От такого гостеприимства многие воины Энея заболели, страдая ушибами, вывихами и всякими прочими повреждениями.
Со странным народом троянцам пришлось прожить около месяца. На столь длительное пребывание в северных землях никто не рассчитывал, но вырваться от русских оказалось куда как сложнее, чем вернуться из Царства Мертвых. Торжества, сопровождающиеся распитием браги, прекращались только для молодецких забав, во время которых русские, настроение которых все время, без видимых причин, менялось от умиленно благодушного до невероятно яростного, сходились в кулачных боях. Или вот еще, вооружившись кто палкой, кто рогатиной, а кто и просто без всякого оружия, шли охотиться на медведя, ловя и избивая множество этих опасных животных до полусмерти. Культурное времяпрепровождение заключалось в распевании то горестных, то разудалых песен, а также в походах в баню, где тоже пили, хлестали друг-друга ветвями деревьев, пытали духотой и горячим паром.
На все попытки распрощаться и уехать русские очень обижались, а обижать их было смертельно опасно. Но положение становилось отчаянным. Команда была изнурена и искалечена. Эней принял решение бежать.
Как и в случае с Дидоной, он ночью собрал команды на кораблях, обрубил канаты и отчалил, надеясь по реке быстро доплыть до моря. Поначалу все складывалось удачно, но отплытие заметила группа "удальцов" (так у русских называли всех, кто, будучи выпивши, вел себя шумно и непотребно). Они как раз возвращались со вчерашней молодецкой забавы, во время которой то ли заснули, то ли заблудились.
Увидев уходящие от берега корабли, они быстро догнали их вплавь. И стали настойчиво требовать "порулить". В ответ на отказ, данный ввиду значительной опасности этого предприятия, русскими были предложены несколько волков, изловленных на охоте (удальцы очень сокрушались, что медведей тогда под рукой не оказалось) и приведены неоспоримые аргументы: "Че те жалко, что ли?". От волков кое-как отказались, но порулить пришлось дать.
Какой же русский не любит быстрой езды? Любили все. Но придерживаться при этом какого-либо определенного курса было чрезвычайно трудно. Мимо многих земель проскочили, попросту их не заметив. С трудом изможденным морякам удалось добраться до устья Тибра и подняться до земли, именуемой Лациум.
Дальнейшая судьба прибывших с троянцами русских неизвестна. О них старались поскорее забыть. Жизнь троянцев на новом месте налаживалась и русская страничка, спустя некоторое время, выпала из рассказа о героических походжениях Энея.
Появились русские снова в исторический момент основания Ромулом и Ремом Рима.
Между братьями разгорелся спор, в каком месте строить город. Ромул предлагал начать строительство на Палатинском холме, Рем на Авентинском. Так и не найдя компромиссного решения, Ромул стал копать ров, которым собирался окружить стену будущего города. Стоило ему воткнуть в землю лопату, как на холм поднялись два огромных бородатых воина.
- Да вот же она, сволочь продажная! - заорал один, указывая своему спутнику на выкормившую Ромула и Рема волчицу, лежащую в ногах Фаустула. - Валяется!
- Ты зачем, лешенец, зверя сманил?!! - со страшным акцентом пробасил второй, глядя на воспитавшего братьев пастуха.
Испуганный Фаустул начал оправдываться. Ромул и Рем с товарищами поднялись на его защиту. Началась словесная перепалка.
- Это не ваша волчица, в пылу спора заявил Рем. Она мне как мать!
- Ты смотри на этого сученка, - возмутился один из загадочных бородачей. Я с ним по хорошему гутарю, а он мне мать-перемать...
Он ударил Рема в лицо и, как впоследствии оказалось, - убил его. В начавшейся драке погиб и Фаустул, а так же многие из товарищей братьев-основателей - все, кто не успел убежать.
Прошло 38 лет и русские снова дали о себе знать. Собираясь отпраздновать свое долгое правление, Ромул собрал всех жителей за стенами города возле Козьего болота, но торжество так и не состоялось. Когда праздник должен был вот-вот начаться, в толпе снова появились два страшных бородача, которые, довольно учтиво уговаривали торговца сменять бочонок вина на старую волчью шкуру. Горожан это позабавило и они начали над бородачами смеяться. Зря. Стараясь прекратить начавшееся побоище, Ромул во главе отряда воинов бросился на зачинщиков. Не желающие вмешиваться в сражение жители побежали.
К концу дня осмелевшие горожане вернулись к Козьему болоту и обнаружили множество тел своих земляков. Ни русских, ни Ромула среди них не было.
Ужас от происшедшего был настолько велик, что продолжительное время никто не осмеливался выходить за ворота. Хотя бытовало мнение, что если русские вернуться, то стены их тоже вряд ли остановят.
После пропавшего Ромула сенат выбрал в правители уважаемого всеми Нуму Помпилия. И теперь бытует ошибочное мнение, что это был самый миролюбивый правитель Рима. Неправда. Никаким особым миролюбием Нума не отличался. Просто он очень боялся. На третий день правления к Нуме пришел начальник стражи и сообщил, что его хотят видеть этрусские послы.
- Во, во, эт русские, - обреченно протянул правитель, полагая, что период его правление закончился, не успев начаться.
Населяющие Этрурию люди на легендарных русских были совсем не похожи. Но память о смерти Ромула и Рема была еще слишком свежа. Полагая, что ничто на свете не делается просто так, а значит назвали этрусков этрусками не зря, Нума Помпилий перестраховался, вообще отказавшись от ведения войн, и занялся благоустройством вверенного ему государства. Минули десятилетия, умер Нума Помпилий, прослыв за время своего правления великим гуманистом и реформатором, этруски продолжали наглеть, а Рим все боялся против них выступить.
- Мы не можем так рисковать, - наконец ответил Лепилию один из сенаторов. - Если этруски действительно окажутся потомками русских, мы все погибнем. Нам перед ними не устоять.
- Тогда нужно узнать, так ли это.
- Но как?
- Спросить у самих русских.
Раздались крики и охи, кто-то из досточтимых сенаторов упал в обморок.
- Это невозможно! - раздались с разных сторон несмелые голоса.
Липилий улыбнулся.
- Помните. Я говорил, что не смог переубедить в своей жизни только одного человека, да и то только потому, что он был непроходимый дурак. Здесь же, передо мной сидят, за редким исключением, Лепилий покосился на Катона, умные люди. Поэтому я попытаюсь доказать обратное. Предвидя, что решение о начале войны с жителями двенадцати городов нам все же придется принять, я собрал со всего Рима смельчаков и отправил их на север с заданием разыскать народ, который сотни лет держит нас в страхе. Они вернулись и привели с собой... - он замолчал, выдержав торжественную паузу, - русского гостя!
Упавших в обморок стало намного больше, некоторые вскочили со своих мест и бросились бежать.
- Должен сказать, что он не так ужасен, как я предполагал, но, все же постарайтесь в его присутствии не кричать и не делать резких движений. Уважаемый Катон, вас это особо касается. Если выкинете что-либо нелепое, то может случится так, что Карфаген просуществует дольше, чем вы.
Оставшиеся после этого замечания в сознании сенаторы, общим числом три, послушно замерли, как будто превратившись в каменные изваяния. Двери отворились и в зал, благодушно отмахиваясь от лепестков роз, которыми его осыпали красивые рабыни, вошел гость - огромный, как осадная башня, мужичина с внушительным, размером с пивную бочку, животом. Рядом с ним семенил переводчик - герой, отыскавший леса русских. Следом в двери, стараясь двигаться бесшумно, протиснулось человек тридцать легионеров в полном вооружении, призванных, в случае непредвиденного поворота событий, оградить сенат от неприятностей. Одновременно в других дверях, находящихся напротив первых, появилась делегация этрусков.
Замысел хитроумного Лепилия был прост. Нужно было всего лишь понаблюдать, как представители обоих народов отреагирует на встречу. Если между русскими и этрусками существует родство, они непременно это проявят. Если же нет, бояться нечего - путь для римских легионов будет открыт.
Пузатый бородач хлопнул оказавшуюся в зоне досягаемости его лап рабыню по заднице и изрек что-то, звучавшее приблизительно так: - Эвон, как. Зело!
- Что он сказал? - поинтересовался Лепилий у переводчика.
- Ему нравится, - шепотом ответил он. - Боярин сейчас баранины в винном соусе поел и треть бочонка вина выпил. Настроение хорошее.
- А что такое боярин?
В этот момент один из легионеров неосторожно зацепился за щит второго и выронил меч, который громко звякнул о мрамор пола.
Русский медленно повернулся на звук. Легионеры неподвижно замерли, улыбаясь настолько, насколько им позволяли рты, всем своим видом выражая почтение и радушие.
- Раззява, - презрительно буркнул под нос гость и начал с интересом разглядывать нерешительно замершее на пороге посольство этрусков, которых смутил не то странный вид гиганта, не то вооруженная до зубов стража.
- Боярин - это, как наш сенатор, - воспользовавшись паузой, пояснил переводчик. - Я привез человека знатного рода.
- Хороши у вас статуи! - обратился гость к шепчущимся мужчинам. - И те, что на полу лежат, и те, что сидят, - указал он рукой на бессознательный сенат (к тому времени в сознании оставался только Катон).- Умеете, не чета нам. И циган правильно пригласили, - ткнул он пальцем в делегацию этрусков, - это правильно. Люблю циган. У них плящущего медведя нету?
Он подошел к изумленным этрускам и икнул на них перегаром.
--
Ану, курчавые, сбацайте-ка нам что-то такое-эдакое. Ай дану-дану данай, радану-данай, - хрипло пропел он и покрутил возле своей головы огромными ручищами.
Нервы послов не выдержали и они тоже один за другим начали валиться в обморок.
--
Какие-то они у вас малохольные, - удивленно покачал он головой. - Намедни мне тут арблюда показывали. Куда как занятнее.
Бородач повернулся к Катону.
--
Вот ты, мужик, арблюда видел?
--
А кроме того, я считаю, что Карфаген должен быть разрушен, - заикаясь ответил непримиримый сенатор.
--
О! - сказал Лепилию боярин, указывая на Катона. - Сразу видно, что этот видал. Куда как занятнее.
Борец за разрушение Карфагена тяжело вздохнул и осел на пол. Сам Лепиний все еще держался. Не лишиться чувств ему помагало радостное ощущение, что он снова нашел решение казавшейся неразрешимой задачи. Русские не имели к этрускам никакого отношения.
На следующий день римские легионы выступили в поход. После нескольких лет изнурительной войны во главе римського войска встал молодой военачальник Марк Фурий Камил. Он покорил этруские города и возвратился в Рим на триумфальной колеснице, запряженной четверкой белых коней. В 3 в. до н.э. Этрурия была полностью покорена римлянами.