Дело я не листал, не слыву очевидцем.
Лучше бросьте читать, если шли на обед.
Кой о чём расскажу всем оставшимся лицам;
Рядом с кладбищем жил неприметный субъект,

В доме мрачном всегда было затхло и сыро,
Не бывало почти в хате лишних носов,
Он боялся людей, пауков, женщин, мира,
Он боялся всего, только не мертвецов.

Знал его гробовщик, грош платил за работу.
Доски ловко стругал, не вникая в суть дел.
Нет, не знал гробовщик, а иначе б икоту
Он свою до седин излечить не сумел.

В доме тёмном царит идеальный порядок:
Каждый пыльный кусок - на своём пяточке.
На могилы он зрит, как на скопище грядок,
И креста нет на нём, лишь лопата в руке.

Ночью он, словно вор мимо кассы, крадётся,
Ищет в сотах могил: Ир, Людмил, Кать и Люб,
И довольно урчит, как впотьмах попадётся
Свежий, женский, младой, не истерзанный труп.

Гроб легко потрошить - легче банки тушёнки,
Заметает следы, зарывает землёй.
Тащит в смрадный подвал тело новой сестрёнки,
Где колдует всю ночь с тесаком и иглой.

Мне следак объяснял: (кто раскрыл это дело)
- Двадцать лет мудозвон туши с кладбища брал.
Опергруппа в тот день вся почти поседела,
А особенно я, как спустился в подвал.

Запах тленья обжёг закалённые ноздри,
Запах тленья и вонь старых женских духов.
Я всегда обладал обонянием острым,
Но с тех пор не могу слышать запах цветов.

Я включил свой фонарь осторожно, не смело,
Свет ударил во мрак плотный, будто суфле.
Боже мой! Лучше бы этого я не делал!
Я узрел филиал АДА, здесь, на Земле!

В память врезались мне мерзкой сути детали,
Я сначала решил: манекены стоят!
Но, приблизившись к ним, понял, что там воняли
Трупы дам без одежд, в разных позах, и в ряд!

Чьи-то  - были давно, до скелета истлели!
Весь подвал - в зеркалах. Столик с кучей белья.
Я от ужаса взмок, точно в адской купели,
И наверх заспешил, по дороге блюя.

Чуть позднее, когда подоспел мой коллега,
И когда мы допрос маньяка провели,
Перед нами возник образ не человека -
Это был индивид чуть разумнее тли!

Помню, я психанул, дал ублюдку по роже!
Помню эти глаза, словно в булке изюм!
Он корпел по ночам и срезал с трупов кожу,
Аккуратно сшивал чёртов гидрокостюм!

Он себя представлял с женской трепетной статью,
Он себя самого в чуждом теле желал!
А затем, натянув на себя это платье,
И включив патефон, 
                                     танцевал...
                                                          танцевал...