Аннотация: Небольшое рассуждение "по мотивам" Льва Шестова.
Если вприкуску к кураге и изюму присовокупить (вырванную из контекста) цитату Льва Шестова, именно:
"..голова Медузы не так страшна, как закон причинности." - не мешало бы прежде всего обратить внимание на ход собственных (частных) мыслей при столкновении с явлением, которое представляется из ряду вон выходящим; даже если в принципе способность рассуждать индивида была бы изъедена "неисповедимостью путей" и прочим фальшивомонетничеством религиозного абсурда - это ничуть не мешало бы верующему обращаться с вопросом к предпочитаемой им внешней силе, вне зависимости от качественной онемелости или бессвязности такого вопрошания.
Это можно было бы понимать как следствие развития науки, как повод для инсинуаций и как мотив к провозглашению необходимости "революции духовности", но речь вести хотел не об этом, а затронуть есть намерения безнадёжность, в которой человек оказывается, если уж однажды обращает мысль свою к поиску причин - явлений, что могли бы послужить исходной точкой для всего последующего существования, всей его "психологии и философии", которым неизбежно требуется оправдание, объясняющее их бессилие, недейственность и тем-не-менее-существенность при столкновении с Действительностью.
Безнадёжность заключается не в том, что первых начал обнаружить в принципе невозможно - только изобразить, живописуя - отсутствие надежды (благотворное в иных обстоятельствах, если не во всех) вселяет принципиальная связуемость всех явлений, возможность объяснить произошедшее происходящим, происходящим - то, чему только предстоит произойти, а то, что в скором времени произойдёт - тем, что ранее это уже происходило, из чего рождается, в частности, пагубное "Вечное возвращение".
Проблема в том, что так "проще жить" - проще жить обречённым на заключение во всеобщей связности, испытывая рабскую сопричастность "Эффекту Бабочки", будь он кинематографичен (это должно звучать как своеобразное проклятие) - чем сознавать совершенную случайность и неуправляемость того, что принято считать реальным - ирреальность, но не пропагандируемую масс-медиа и искусствоведами, иррелигиозность, но не ту, о которой зудят сциентисты и политиканы - неспособность реальности сохранять выдвигаемую как один из её постулатов фотогеничность.
Так почему же "голова Медузы" не так страшна?
Даже постановка такого вопроса принуждает постановщика (отсюда и соотнесённость его с теорией театра) углубиться в дебри казуальности (приятное глазу и слуху понятие и просто испанское слово - casualidad), отправиться на поиски причин того, что должно противопоставляться самим основаниям причинности.
"Голова Медузы" не требует объяснения, наличествуя и преследуя без какого-либо обращения со стороны преследуемого, в чём одно из отличий "головы" от разыскиваемой "причины", которая может разве только страдать манией преследования и научать страданию излишне благоразумного человека; "голова Медузы" объясняет того, кто хотел бы объяснить её необъяснимость, вполне не уяснив ловушки, в какой он оказался, связавшись с причинностью (вынужденной объяснимостью).
В то же время, нельзя сказать, что "голова Медузы" разрушительна для Цивилизации - она во многом и есть та Цивилизация, от которой предпочитают бежать; вырывающая корни поколений и поселяющая в пустых переходах змей - "головой Медузы" может оказаться и сама Земля, лишившаяся антропоморфности одновременно с девичьей невинностью, а те самые "вырванные корни" - это движимые неутолимым голодом и жаждой жизни змеи.