Аннотация: 4-й рассказ. Выбор героя на фоне буйства инопланетной природы.
4. Ад глазами Альвареса
1
С утра посылала Седая опушка дорогих гостей. Каждого внимательный Альварес давно уже знал по имени. Первым из редких кустов напротив главного входа в охотничий лагерь высунул наружу любопытную мордочку хнэрк, вытаращил глазки-бусины, забавно пошевелил мохнатыми ушами и пугливо спрятался от пристального взгляда с вышки. Не пошёл пока на контакт. И зря. Охотники не обидят, к хнэркам они благоволят. Рады и приручить - зверьки-то полезные.
Пролетала в вышине неба фиолетовая кондолиза. Знать, пыталась выследить хнэрка, да птичий ум короток. Хнэрк напыжился, зашатал кусты, сделал вид, что ворочается в них, устраиваясь на лёжку - ни дать, ни взять, двухметровый гигант хвандехвар, большой любитель такими кондолизами лакомиться. Испугалась птица, взвилась повыше, перелетела через пригорок, снизилась снова в укромном месте, там, где болотце малое. Да и сгинула там без вести. Знать, на истинного хвандехвара попала, уж они-то ребята не шумные. Закусят и следа не оставят, потому: тайноядные.
Перебежал через вездеходную колею трясогузый ксенозаяц. Хнэрк шутник, он и его шугнул для порядку. Кинулся зайчина обратно, только его, полосатого, и видели. Да оно и понятно, с хнэрком они не враги, но всё же соперники. Не за пищу - жуют они разное. Но за место в лесу - бывает, и спорят. И за выход к лагерю на опушке, где есть надежда что-то стянуть.
А вот и главный мастер стянуть - желтопузая ксеносорока. Уж её-то никто в отряде добром в гости не позовёт. В дни другие могут из дробовика шарахнуть с удовольствием злобно-мстительным, даром что годятся дробины твои на дичь покрупнее. Жахнешь её в лёт из обеих стволов, и гордишься, будто с добычею, хотя птаха вся в клочья, да и не съедобна она почти, чисто - тухлятина. Новые товарищи Альвареса - ребята бывалые, пару раз пытались выдать сороку за рябчика, им в посёлке сказали лучше такого не делать. Но не сидеть же с зачехлённым стволом, когда желтопузина с твоей лежанки твои же личные вещи нагло в гнездо к себе тянет! Поневоле боеприпас потратишь. Но сегодня стрелять не выпадает. Швырнул с вышки рваным болотным сапогом, для того только и предназнасченным. Убралась; лишь одного сапога и ждала, чтобы убраться.
Дальше на длинных и тонких ногах к забору подкрался скребун. Этот безобидный, только и того, что любит бока о забор потереть. Ночью своей туповатой вознёй может всех переполошить, так что пусть уже днём скребётся. Несъедобен от слова совсем. А что трётся, не жалко: говорят, от того дерево не трухлявеет, а забор-то как раз деревянный.
В этот миг на болотце, что северней за пригорком, что-то протяжно ухнуло. Верно, полдень настал. Альваресу полушутя говорили, что всплывает оттуда раз в сутки горемычный болотный монстр. Горемычным он стал от того, что когда-то раз утащил к себе на болотное дно одного учёного-ксеноархеолога. С тех-то самых пор его совесть и загрызла, как гласит легенда. И по протяжному громкому полуденному уху из недр трясины можно сверять часы. Правда, можно: Альварес трижды проверил.
Юркая ксенобелка шмыгнула на ближнюю к лагерю ксеноберёзку: там у неё кладовая. Славная зверушка, к людям сама не идёт, но использует близость жилья по полной программе. Кто разорит белкину кладовую? Кто бы хотел разорить, тот не может - поплатится. И подстеречь у кладовки белку не может, кишка тонка. Ведь и саму подстеречь могут. Ксенобеличий мех не в цене, а вот мех куницы - верно, вошёл как раз в поселковую моду.
Вроде, и всё на сегодня. Хвандехвары близко не подходили - в этих краях они смирные. Человек их не бьёт, и они со всем уважением. Но стеречься надо: другие-то лагеря хвандехвары как раз разоряли. Но не столько для людоедения, сколько в отместку. Где их устойчиво промышляют, там и они звереют. И тогда только держись! Умеют неслышно прокрасться, хорошо прыгают... Славно, что лагерь у Седой опушки добывает одних глухарей, да и с теми старается зря не ссориться.
Догорает летний денёк. Можно и спускаться с наблюдательной вышки. В сумерках пусть кто другой с неё лагерь посторожит, если будет на то охота. Ночью же всё равно ничего разглядеть не придётся, да и не от кого. У охотников с местным хищным зверьём полный нейтралитет, ну ни разу никто не поцапался.
Отчего Альварес на вышке дежурил? Для своего развлечения. Гостей встречал, учился природу видеть. Хорошо, когда можно день просто так потратить. Жаль, нечасто такие случаи выпадают. Завтра - уже не получится. Спозаранку к винтовкам мелких калибров скорый легковой вездеход подвезёт патроны.
2
Лето на Эр-Мангали долгое, больше десяти месяцев. На широтах колонизированного континента - не жаркое, но и не сильно холодное. И умеренное во всём, что для ада, в общем, не свойственно. Но Гаррис перед отлётом сказал, что летим в ад, значит, прибыли в ад.
Скверное место ад, спору нет, но человек сушество выносливое. Главное в аду хорошо приспособиться, обустроиться. Отыскать в нём хоть что-нибудь для себя интересное. Всюду ведь жизнь. Даже в аду. Во всяком случае, в этом. Вот с такой установкой Альварес на Эр-Мангали и прибыл. Не ждать мессии да перемен, не закладывать в расчёты несбыточных переменных, адаптироваться строго к тому, что есть.
Установка не новая, апробировал всей своей жизнью. Двигался в ней по заданной траектории, никогда не наобум. Если реальность не нравилась, менял отношение: долго ли исправить единственный показатель? И в профессии так: придерживайся реальности, лишь её и учитывай, избегай неподтверждённых гипотез - вот тогда-то сориентруешь полёт верно.
А коли всё же сталось, что в достигнутой точке пространства не по вине навигатора вдруг образовался тупик, обессмысливающий его космическую профессию... - что тут сделаешь, смирись с этим. Станешь навигатором в чём-нибудь другом, например, в охоте. Благо, есть с кого брать позитивный пример.
Альваресу, как бы сказали приверженцы культа фортуны, в аду ещё повезло. Он не против: да, повезло, но везение закономерно. Сообразно уму и другим личным качествам, он нашёл в аду исключение. Попал в райскую резервацию - в старейший охотничий лагерь, что на Седой опушке. А поскольку природа здесь изумительно разнообразна: и лес, и луг, и маленькое болотце за горбочком, всё со своими особыми обитателями, - то и раскопал он в аду столько ценных ресурсов, что любо-дорого посчитать. Занёс все открытия в свою ментальную карту в виде простенькой любительской таксономии. Можно усложнить - вот и будет пища уму.
В чём ещё немаленький плюс - в личности шефа охотничьего лагеря. Не тупой сельский громила с винтовкой, а седовласый учёный-ксенозоолог по имени Гринчестер, заруливший в эту лесную глушь, только чтобы быть поближе к предмету своей науки. У него-то Альварес все свои ценные сведения и выспросил - в основном в период, так сказать, стажировки. Встретишь, бывало, в лесу неизвестную тварь - и к шефу, даёшь её описание. А тот всегда рад снаблить его подробной навигацией, как и кого зовут, каковы повадки, что за место в пищевой цепи.
Именно Гринчестером, кстати говоря, были распланированы все места и задачи охотничьих баз континента. Изначально ведь всё логично продумывалось, строилось на основе научных подходов. Правда, с тех пор много воды утекло. Ныне Гринчестер командует только своим лагерем, ну а то, что творится в прочих, ему не нравится. Истребляют популяции и целые виды, нарушают биоценозы, вызывают масштабные катастрофы - профанам не жалко, лишь бы прямо сейчас вовремя и сытно накормить колонию.
Гринчестер с таким подходом решительно не согласен. Повлиять на другие охотничьи лагеря он, конечно, больше не может, но на своей-то Седой опушке чужих порядков не терпит. Приходили к нему ругаться от начальства, которое поглавнее, что мол, предложенный план отстрела дичи выполняется не на все сто процентов. Ну а он им на то: это план нереалистичен! И всё доказал сухим языком науки. Произвело впечатление.
- Лагерь стабилен, - подвёл он итог, - и другие охотничьи лагеря точно переживёт. По причине воспроизводства дичи. Мы как стреляли крупных представителей местного ксеноотряда куроидных, так и стреляем. А другие? Перепрофилируются через сезон на другую дичь, пока всякую дичь не выбьют и не создадут вокруг себя пустыню.
Переговорщики покивали да ушли. Не нашли аргументов. Правда сильней всего.
- Нет, не вся правда, - помрачнел Гринчестер. - На Седой опушке, можно сказать, заповедник. Слабая компенсация за то, что творят с природой на всём континенте. И не в охотничьих лагерях дело. Не в политике истребления под корень диких зверей. Основной ущерб дают рудники. Их здесь чересчур много, равновесие нарушилось не вчера... Вот об этом я ни на каких переговорах ничего никому не скажу. Бесполезно. Пока Альянсу нужна руда, меня выслушают лишь для того, чтобы выгнать.
Слово "выгнать" Альвареса непреятно так заскребло. Лучше бы иначе, без этой крайней возможности. Навигатор готов адаптироваться и к чистому аду, только райская его версия, разумеется, предпочтительней.
3
Чтобы выжить в аду, важно отыскать в нём райскую сторону и впустить её в самое сердце. Нужно полюбить планету, ставшую клеткой, так, как будто в клетке сидит весь остальной мир. Кто за прутьями, кто перед ними? Глупый вопрос. Дело-то в точке зрения.
Что опасно в аду? Иллюзия. Будто время остановилось. Будто ты из своей наполненной новостями жизни вдруг попал в обездвиженный быт охотников, ну а в нём всё одно и то же.
Не одно и то же! Надо лишь его полюбить. Тут окажется, неделя на неделю совсем даже не походит. Всякая неделя как особое время года, даром что все они летом. Как приехал впервые сюда вездеходом - было солнечно. Но разбитый грунтовый тракт ещё не подсох после минувшего дождичка. В лужах солнечные лучи серебрились, отражали лицо твоё словно в светящейся дымке - дымке неизвестности.
Во вторую неделю что было? Сушь. Побеление зарослей ковыля на опушке, отчего она сделалась вдруг заметно Седой. Что ещё? Рябчиков пересвист. Это Гринчестер показывал, как вернее их отыскать, а они свистели живой иллюстрацией, будто кто их так надоумил. Помогали себя отыскать, заботились. Замирали на сучьях деревьев в величественных позах. Смотрели в ружейный зев.
Эх, Альварес ещё токование глухарей пропустил. Оно по весне бывает, а тут середина лета. И жара пришла, лужи все подсушила.
А на третьей неделе, как назло, случился ливень. Он лупил по земле прямыми серебряными нитями. На охоту пойти - промокнешь, а толку не будет. Рябчики все попрятались, не найдёшь. Оставалось подняться на вышку, поглядеть на природу, высмотреть кого из гостей. Но уж больно сильным был дождь. Не являлся никто к лагерю. Лишь на горб из болотца повылазили влаголюбивые хвандехвары. На камнях развалились и нежились в струях дождя, эротически выгибая чешуйчатые спины. Балдёжники!
А чуть ливень прошёл, зачирикали ксеноворобьиные, облепили ксеномалинный куст; жаль, что человеку с куста того не питаться - не идёт ему впрок инопланетная ягода. В чём тут дело, о том и Гринчестер не смог сказать. Это, говорит, парафия ксеноботаники, а ботаники до планеты почему-то всерьёз не добрались. В докарантинный век не поспели, а теперь и тем более не торопятся, ну да их и не сильно зовут. Несъедобная ягода - не проблема, её просто не надо есть.
Раньше, если кого и звали, вспоминал Гринчестер, в основном ксеноагрономов. Тоже не больно дождались. Наудачу в колонии пару полей вспахали да засеяли земными культурами. Урожай небольшой вызрел, но качество так себе. Так что значение земледелия на планете лишь вспомогательное. В основе всегда охота, и только охота.
Как к четвёртой неделе времячко подошло, стало сухо и пасмурно. Воробьиных друзей словно ветром сдуло - налетели хмурые кондолизы. Каждой птице и всякому зверю в лесу своя погода мила. Кому хмарь, кому мрак, а кому и свет лучистый. Ну и, понятная истина, каждый зверь и любая птица питаться хочет. Да всякое существо! И, когда, значит, время его подходит самое разлюбимое, на него приходится и пик аппетита. Так охотнику при том надобно не зевать и тоже его учитывать.
4
Привыкая к аду, всё надо учитывать. И добродушие скребуна, и двуличие подлого ложечника, и даже ксеноповадки тараканов запечных. Но важнее всего принимать в учёт деяния человеческие. Альварес ни разу не поленился выспросить у водителей вездеходных, что же нового в колонии-то делается, как идёт добыча ценной руды. Что с начальством - первое дело всегда спросить о начальстве. За спрос не пинают, да и не в тех ты ныне чинах, чтобы начальство колонии да посёлков твоей любознательности вдруг опасалось. Напротив: любому начальнику важно быть интересным. Чтобы люди о нём помнили, узнавали, что, мол, да как.
Так вот поспрашивал Альварес водителя - Олафом его звать, а Олаф и говорит. Мол, при загадочных обстоятельствах умер и тот координатор охотничьих лагерей, что пытался к Гринчестеру прикопаться, а чуть раньше и Скиннер - главный его фаворит. И, мол, самым главнейшим охотником с этих пор сделался (кто бы такой?) - Флорес. Тот самый стажёр, на волчонка сильно похожий. Слышал о том и Гринчестер - так сильно удивился.
- Почему, - говорит, - латинос? Так у нас раньше не было. Всё начальство, - говорит, - на планете не просто так. Всё оно по знакомству. Иначе не может быть. Неужели этот ваш Флорес тесно знал кого-то в верхушке колонии ещё до того, как сел на планету?
- Нет, конечно, - хмыкнул Альварес. - Никого он не знал. Может, уже по прилёте подсуетился и свёл знакомство?
- Нет, не бывает такого. Всякого человека, когда на пост ставят, центральные начальники непременно знают. Знают, чей он и от кого. И тот начальник, который его продвинул, за него при этом ручается. Не скажу плохого о вас, латиносах, но ручаться за кого-то из вас наше начальство не расположено. Здесь Альянс, у него свои правила... - шеф задумался, так уж задумался, бормоча гипотезы и взвешивая их вероятность прямо здесь, на подвижном своём лице.
И Альварес глядел на внешнее выражение его мысли и, без тени сарказма, искренне им восхищался. Вот что значит ксенозоолог, человек великой науки! Вот она, школа лагеря, что на Седой опушке, практика наблюдения за повадками животных. Если хорошо научился понимать ксенотварей вплоть до не имеющих точных земных аналогов хвандехваров и хнэрков, то и человеческие души для тебя с этих пор отнюдь не закрытые книги. Гринчестер поставит проблему - Гринчестер её решит. Кто бы сомневался? Иного и быть не может.
И решил, пусть и не окончательно:
- Вывод только один. Грядут перемены. Окружение Добсона играет по новым правилам.
Что это значит? Альварес, конечно же, выспросил. Дело сводилось к тому, что под Добсона копают. Верно, желают видеть нового начальника колонии. Но кто это может быть? Шериф Флетчер. Заместитель шерифа Кафф. Другие же вряд ли. Всё-таки в колонии не принято вдруг высоко подпрыгивать. Из Каффа и Флетчера более вероятен Кафф.
- Почему? - изумился Альварес. - Он же только помощник...
- Он агрессивнее, - пояснил Гринчестер. - В этологии этот фактор всегда решающий. Агрессивные первыми избавляются от конкурентов.
- То есть, выскочку Флореса продвигает агрессивный Кафф?
- А вот это не факт, - покачал головою шеф. - Убитый координатор был человеком Добсона. Каффу не нужен Флорес, тем паче такой ценой. Зачем ему заранее подставляться? Если Добсон его заподозрит в чём-то неладном - всё! Старик по-прежнему сила.
- Значит, Флетчер?
- Флетчер - осторожная задница. Убивать второстепенного начальника только затем, чтобы умер и освободил место? Не его стиль. Не его темперамент. И опять же: открыто назначить Флореса, когда это назначение его самого, может быть, похоронит...
- А не может ли Флетчер, - пролепетал Альварес, - как-то так назначить координатором Флореса, чтобы никто не знал, кто его назначил?
- Так это ведь так и есть! - хохотнул водитель Олаф, он прислушивался к разговору. - Представляете, Флорес теперь назначен координатором по охоте, но кто его им назначил, не может никто доискаться!
И тут новая странная догадка поразила Альвареса. И не мудрено ведь, что первого его. О таком ни Олаф, ни Гринчестер не могли бы подумать: они не были знакомы с Флоресом. И не знали, что с этого парня станется даже самому себе выписать назначение на любой понравившийся пост.
Если только всё это так, то верхушка колонии должна быть немало потрясена. Флетчер думает на Каффа, Кафф на Флетчера, Добсон, поди, теряется в гипотезах, кто из них - ну а Флоресу единственному и горя нет. Ничего не скажешь - силён!
- Ну а что меня в этой истории совсем расстраивает, - помрачнел напоследок Гринчестер, - что ни Флетчеру, ни Каффу отродясь не нравятся введённые мной здесь порядки. Будь их воля, лагерь у Седой опушки уж забрали бы у меня - с передачей кому-то другому. Добсон меня тоже не любит, как-то терпит, но эти... - он горестно вздохнул.
- Да? И что же тогда будет с нами? С охотниками...
- Ну, охотники-то ладно. Зверей жалко.
5
Гринчестер оказался хорошим провидцем - не хуже Гарриса. Не успели они всем лагерем оглянуться, как с Добсоном что-то случилось. Лишь недавно был жив-здоров начальник колонии, и вот он уж больше не жив и не здоров. С каждым бывает, конечно. Не с каждым так "вовремя".
Ну а дальше - как снежный ком. Гринчестера приехал заменить человек Флетчера по имени Годвин. Был он типичным копом, и по лицу было видно, как мало он рад назначению в лагерь на лоне природы.
- Это что же, Флетчер теперь начальник колонии? - хмуро спросил низложенный.
- Нет. Они с Каффом ещё не решили. Торгуются. Но по моей кандидатуре договорились. Я здесь по согласованию с ними обоими. Буду перепрофилировать лагерь.
- Я так понимаю, - Гринчестер сказал ядовито, - что наши рябчики всем приелись.
- Почему же, - устало возразил Годвин, утирая рукавом пот со лба, - рябчики останутся в рационе колонии. Но в дополнение к ним нам следует бить хвандехваров, которых здесь, у Седой опушки, развелось уже больше, чем в одноимённом овраге.
- Жаль, - вздохнул ксенозоолог, - наши хвандехвары милые доверчивые существа. Эта популяция ни разу не нападала на человека.
- Ещё нападёт, - заверил Годвин.
- Не сомневаюсь.
И Альваресу горько представить судьбу зверушек из гринчестерского заповедника. Старое, затёртое и высмеянное словцо как-то сразу вернулось. Это ад. Эр-Мангали - всё такой же ад, а Седая опушка - всего лишь отсрочка, мимолётный каприз фортуны, задержавшей его в лимбе. Дальше будет ад настоящий, жёсткий, жестокий, источённый червями худших пороков Галактического Вавилона...
Впрочем, что это я? Воспроизвожу риторику Гарриса. Мне свою бы тему недурно вспомнить - о приспособлении. Будет трудно, да. Но Альварес всегда приспосабливался. Сможет и теперь. Через стыд и рвоту. Всё-таки жизнь важнее. Если выживешь, сумеешь тогда сохранить и всё светлое, чему в жизни пришёл конец. Сохранить хотя бы в доброй своей памяти.
Вечером того дня сгорбленный бедою Гринчестер, шаркая тяжёлыми ногами, вышел за ворота лагеря. Как бы он чего-нибудь с собою не сотворил, обеспокоился Альварес. И ещё подумал: может, пойти за ним?
Оглянувшись на тройку случившихся рядом товарищей по лагерю, он отметил: опускают глаза. Неужели бывшего шефа никто не догонит? А как же былая гармония, долгая счастливая работа под его руководством? Пришлось бежать самому, хоть, признаться, так не хотелось.
Что ж, у самой опушки Альварес его догнал. Гринчестер как раз заворачивал за пригорок, чтобы вступить на тропинку, ведущую к болоту. Уж не станет ли он...
- Нет, - глухо возразил бывший шеф испугу в его глазах. - Я не собираюсь топиться.
- Я и не имел такого в виду, - соврал Альварес, просто хотел понять...
- Куда я иду? Изволь: прогонять хвандехваров. Они ведь сейчас, как дети. Слишком доверчивы к человеку.
Гринчестер попросил оставить его, и Альварес отстал. Только напомнил:
- Вы нужны нам. И всей планете.
Ксенозоолог отмахнулся и подошёл к берегу болотца, на котором тут же нарисовалась стайка высоченных хвандехваров. Любили они его, почему бы нет? И привыкли уже ластиться.
Но пришёл уже день, когда им пора избавиться от неадаптивной привычки. Гринчестер заговорил. И говорил он не важно, что (до Альвареса не донеслось ни единого внятного слова), но было заметно, как говорил. И свирепо, и грубо. Из-за столь новой для них стилистики обращения бестии заволновались, но так и оставались рядом. Попробуй их прогони!
Изгнание что-то затягивалось. Не к добру. В какой-то момент Гринчестер схватил дробовик и выстрелил в воздух. Но и это не произвело впечатления. Следующий выстрел предназначался уже чешуйчатой твари. Чтобы не убить, нет, а испугать и легко ранить. Жаль, что эффект получился не совсем тот, который просчитывался.
Стайка разъярённых хищников набросилась на учёного и во мгновение его растерзала. У-у, неблагодарные! Как их не убивать после этого? Пачками, из самого крупного калибра. Между прочим, классный повод без лишних угрызений выполнить новый план!
Очень жаль, что мы лишились последнего ксенобиолога на планете, подумалось Альваресу. И большого друга животных. Но, к счастью, наша жизнь всё-таки продолжается. Мы не уйдём из жизни так же бессмысленно, как он. Мы способны приспособиться к самому разному адскому бытию. И это не может не радовать.